Подсолнушек

Часть 1
Сквозь огромный зеленый лист подсолнуха солнце казалось бесформенным коричневым пятном и еле-еле просвечивало сквозь него еще по-летнему дерзкими лучами. Странные растения, эти подсолнухи – растут себе, как сорная трава, иногда вырастают такими великанами-головками, что и смотреть страшновато, хотя Катя совсем не из пугливых. 
Она подбросила вверх большой лист, и он опустился на землю недалеко от нее. Вот и все – лето закончилось... Скоро все деревья сбросят свои богатые летние наряды и придет сначала неласковая дождливая осень, а следом за ней холодная и скучная зима. От этих мыслей Кате стало грустно, но вот чего-чего, а грустить она долго не умела, а потому засмеялась, неизвестно почему, и откинулась на мягкое покрывало зеленой травы, глядя в синее небо, на котором не наблюдалось ни облачка. 
На огороде у дедушки хорошо, только непонятно, зачем он выращивает столько кукурузы. Это растение у него на поле вырастало порой настолько высоким, что в зарослях можно было в прятки играть. А по краям поля – подсолнухи степенно покачивают на ветру своими ярко-желтыми головками. Катя любит сюда приходить после уроков – можно залечь в самые заросли, на серединку поля, где она вытоптала себе небольшой кружок земли, застелив все листьями и травой, и лежать, ни о чем не думая. Тут же, недалеко от этого кружка, будто специально для Кати вырос подсолнух, и радует девчушку ярким цветом и своей такой простой и неприхотливой красотой. 
Катя и сама напоминает это растение – круглолицая, смугловатая, вся в веснушках, словно брызги от солнышка расплескались по ее лицу, волосы непонятного цвета – то ли пегие, то ли какие-то «недорыжие» – торчат в разные стороны короткими хвостиками. Глаза, как у дедушкиной кошки Глаши – желтые, с коричневыми пятнышками внутри, брови в цвет волос, носик чуть вздернутый, губы маленькие, сердечком. 
Глядя на себя иногда в зеркало, Катя думает о том, как можно было родиться таким недоразумением. Да и мама постоянно ворчит, что пошла она « в своего непутного папашу», а Катя и не знает, кто ее отец и почему мама называет его непутным. Спросила как-то раз у дедушки, а он только и сказал:
– Мамка-то твоя ругать меня будет. Не велела она говорить тебе, кто твой папаня. Поссорились они крепко, в обиде она на него, только это могу сказать, а боле – ничего. 
Катя еще помнит очень смутно те времена, когда в ее жизни присутствовал папа. Но родной образ расплывается со временем, становится неясным и нечетким, и Катя скоро забывает его лицо, улыбку и сильные руки, подбрасывающие ее вверх, почти к самому солнцу. 
Катя понимает, пожалуй, мамину обиду, хотя ей всего девять лет. Раньше, когда был папа, мама очень любила Катю, заботилась о ней, покупала игрушки и красивую одежду, а сейчас... За те годы, что папа ушел из их жизни, мама стала другой – озабоченной, иногда злой, и злиться она в том числе и на дочь тоже. Катя старается, как может, занимается много, но с учебой ничего не выходит, и получив очередную двойку, она боится идти домой – ей не хочется расстраивать и огорчать маму.  Куда лучше пойти сюда – в заросли кукурузы, вдыхать аромат свежего воздуха, смешанного с пьянящим запахом травы и осенней жухлой листвы, слушать разные звуки и распознавать среди них стрекот кузнечика, лай соседской собаки, да крики ребятишек. Хорошо у дедушки!
Они живут в поселке, недалеко от города. Поселок большой и есть все необходимое – и клуб, и ателье, и магазины, и лесопилка с фермой. А недавно даже построили небольшой универмаг с огромными стеклянными окнами. В эти окна выставили манекены в модных платьях, юбках и шляпах. Катя, когда в первый раз их увидела, подумала про то, что если не смотреть на лица, то эти манекены вполне себе похожи на фигуры застывших людей, и стала представлять, как стоял человек, и вдруг на него молния обрушилась или гром – с тех пор он и застыл в такой вот нелепой позе. Есть в поселке и школа, и детский сад, куда Кате очень нравилось ходить, она даже плакала, когда пошла в школу – так охота было вернуться в свою группу, к доброй воспитательнице Серафиме Антоновне с ее мелодичным голосом и нянечке тете Вале, у которой самые мягкие, самые добрые в мире руки.
– Катюша! – услышала она негромкий дедов голос – Подсолнушек, ты здесь?
Катя вынырнула из зеленых зарослей, рассмеялась и побежала к деду. 
– Мамка-то тебя обыскалась – сказал дедушка – попадет тебе. Уроки закончились давно, а ты еще не дома. 
– Ой, деда, побегу я тогда! – девочка поднялась на цыпочки и чмокнула старика в морщинистую щеку. 
Морщин у дедушки много, хотя он совсем еще и не старый – и глаза в таких добрых лучиках, и от носа до губ идут морщинки, и на лбу – поперечные, да продольные. Кате иногда хочется прижаться губами к этим морщинкам и поцеловать их – все-все, чтобы смягчилось немного суровое выражение лица деда, и он улыбнулся своей мягкой улыбкой. Но в их семье как-то не принято «сюсюкать», как говорит мама, а потому Катя боится немного проявлять эти нежные чувства к близкому человеку. Она знает, что дедушка родился за год до войны, а потом попал в детский дом,  очень многое пришлось пережить ему в жизни. Потому и лицо у него в морщинках, и немногословен, и улыбается редко. 
Катя и мама живут в деревянном бараке на втором этаже. Дом двухподъездный по четыре квартиры на этаж, мама не захотела жить с дедушкой в его просторном доме, а потому государство выделило ей эту «дыру», как называет ее сама мама. Катя не любит эту квартиру – она кажется ей неуютной, неприветливой и какой-то... неживой. Пахнет сыростью и затхлостью, нет того тепла в доме, как у дедушки. Мебели мало и самая необходимая, да, у Кати своя комната, но она какая-то сырая и серая, мрачная, кроме того, с улицы ее окно закрывает кривая ветка то ли клена, то ли вяза, по ночам, когда дует ветер, эта ветка стучится в окно, и Кате бывает страшно. Она знает, что если спилить ее, эту ветку, тоже похожую на недоразумение, в комнате станет больше солнца, но мама ответила ей на эту ее просьбу:
– Да ты чего?! И кто ж пилить ее будет? Мужика-то у нас нету! – она громко рассмеялась и внимательно осмотрела яркий маникюр – я, что ли?
Катя толкнула дверь квартиры и осторожно ступая, вошла внутрь. Мама стояла у стола на кухне, уперев руки в худые бока.
– Ну, и где ты шлындала, горе мое? – спросила она – опять у деда в подсолнухах торчала? Я тебя отучу от этого! Лучше бы в квартире прибралась или вон, картошки к ужину начистила! Давай, дневник показывай!
Она вырвала из рук дочери портфель, залезла внутрь и извлекла дневник. Катя закрыла глаза в ожидании ругани.
– Ну, вот, я так и знала! Снова двойка по математике! Господи, ну в кого ты такая бестолочь, а? Не иначе, в папашу своего! Сведешь в могилу своими оценками!
Она взяла полотенце и несильно стукнула девочку по мягкому месту.
– Иди, переоденься, да картошки начисть, потом за уроки садись, хотя что толку – так, видимо, и будешь с двойки на тройку перебиваться и обратно.
Катя скребла полутупым ножом картошку и думала о том, почему же мама так зла на нее. За оценки, это понятно, мама сама работает в местном магазине продавцом, и всегда говорила Кате, что «не будешь как следует учиться – станешь, как я, тягать всю жизнь», хотя Катя не понимала, чего они там вдвоем с тетей Леной «тягают», если есть грузчик дядя Семен, от которого иногда исходит странный запах.
Как-то раз девочка услышала разговор мамы и дедушки.
– И чего ты, Алевтина, девчонку костеришь, почем зря? Она-то в чем виновата?
– А я ее без дела и не трогаю! – резко ответила мама – а ругаю, когда она двойки домой приносит! Лентяйка она – ни учиться не хочет, ни по дому ничего не делает, все ворон ловит, варежку открыв! Думала, когда этот меня бросил – хоть дочь нормальная будет, но она мало того, что внешностью в его породу, так и характером такая же, какая-то блаженная!
– Так к ней потеплее надо! Ей любви не хватает, ласки материнской, а ты ее шпыняешь постоянно!
Мать вдруг уткнулась в рукав кофточки, заплакала:
– Папа, да прекрати ты! Я из-за нее личную жизнь построить не могу! Кому я нужна-то, с довеском впридачу?! Молодость и красота мимо проходят, а я как прокаженная!
– Ей ты нужна, Аля, дочке своей в первую очередь! Мужиков много может быть, а дочь у тебя одна! Настанет и твое время – встретишь человека! А сейчас о ребенке подумать нужно тебе!
– А обо мне кто подумает? – совсем по-детски всхлипнула мать – кто позаботится, пожалеет? Одна я, отец, никого рядом нет, чтобы приласкал-приголубил!
– Чего ты жалуешься? О девчонке подумала бы – ты взрослая, а она ребенок еще! Легко ли ей? 
Мама после того разговора вышла на крыльцо, села и уткнулась в ладошку со скомканным кружевным платочком. Катя устроилась рядышком, прижалась к теплому родному боку и осторожно голову положила на мамино предплечье. Думала – обнимет, но нет, та так и сидела, в руку уткнувшись. 
А дедушка ей после этого сказал:
– Ты, Катерина, на мать-то не серчай! Плохо ей, она ить одна совершенно. Бабе без мужика трудно...
Катя тогда маму пожалела, и старалась изо всех сил в учебе, но что уж тут – наука ей действительно тяжело дается, сколько бы она не зубрила. Да и рассеяна Катя – сядет делать уроки, а сама нет-нет, да задумается о чем-нибудь, засмотрится в окно на птиц, которые перелетают с кустика на кустик, на качающиеся ветви старого клена или вяза, задумается ни о чем, а как опомнится – уроки-то еще не готовы.
И учителя за рассеянность ругают ее, и староста, эта противная Ленка Сидоркина – тоже, за то, что она их класс вниз тянет, и опять они в «отстающих». Как будто Кате доставляет это удовольствие – тянуть кого-то вниз, она и сама этого не хочет, но так выходит. И мама ругается – и рассеянная она, и копуша, и лентяйка...
Вот и в этот день, после того, как Катя картошки начистила, она села за уроки, и долго-долго думала о чем-то своем. Не услышала, как к маме пришла ее подруга и «товарка» по магазину тетя Лена. Всегда, когда она приходила, приносила с собой бутылку с темной жидкостью и наклейкой «Портвейн», и они с мамой сидели на кухне за нехитрой закуской, обсуждая свои женские дела. После этих посиделок мама становилась еще мрачнее, чем раньше, еще громче покрикивала на Катерину, и девочка старалась не попадаться ей на глаза и поскорее лечь спать. 
Кое-как сделав уроки, Катя пришла на кухню. Тетя Лена, дородная, пышущая здоровьем блондинка, с выкрашенными пергидрольными волосами, сидела за столом, закинув ногу на ногу и курила, отставив в сторону мизинец с ярко-желтым маникюром. «Как подсолнух» – подумала Катя и потянулась за картошкой. И тут же получила удар по руке от мамы.
– Руки сначала помой, а потом лезь! – резко сказала ей родительница – и вообще, сколько раз говорила – не суйся, когда старшие разговаривают! Прешься на кухню, лишь бы уши погреть!
– Аль, ну ты чего? – дружелюбно спросила тетя Лена – она ж ребенок, может, есть хочет!
– Училась бы лучше нормально! – рассердилась мать – что не родительское собрание – то позор для меня!
Катя молча удалилась из кухни к себе и стала собирать портфель.
Потом на цыпочках прокралась через большую комнату в прихожую, откуда шел вход в кухню и услышала, о чем говорили мама и тетя Лена.
– Раздражает она меня, Лен, понимаешь?! Вот мне кроме тебя этим даже поделиться не с кем! Хотя ты разве поймешь? У тебя ни мужа, ни детей! Стоит и смотрит на меня, как баран на новые ворота! Учиться не учится, лентяйка, да еще и рассеянная! Как больная какая-то! И похожа на него, на Петьку – ничего моего нету...
Катя знала, что отца ее зовут Петром. Недаром же она в свидетельстве о рождении записана, как Петровна, хотя фамилия мамина. 
– Аль, ну вот че ты, а? На Петра злишься, а срываешься на девчонке! 
– Не могу я, Ленка, без мужика жить! Мне семью хочется, детей еще хочется, не думала ведь я, что Петр уйдет! Отец вон с матерью... двадцать с лишним лет душа в душу, пока она не умерла, а так бы и еще жили! Вся жизнь, Ленка, под откос! А теперь еще и дочь – полная копия Петьки! Хоть бы чего моего было! Так нет – и здесь промах, понимаешь!
– Аль, ну она же ребенок! Она разве виновата, что у нее отец такой?
– А я виновата, что он так со мной поступил?! – всхлипнула мать.
Они еще долго разговаривали и пили вонючую красную жидкость из бутылки с надписью «Портвейн». Тетя Лена к тому же еще и курила, как паровоз. Потом к ней подключилась и мама. У Кати уже в животе от голода урчало, и она еле дождалась, пока подруги разойдутся. Потом высунула нос из комнаты в дверной проем, прислушалась, глянула в сторону тахты – мать спала, широко раскинув руки и похрапывая. Из открытого рта стекала по подбородку слюна. Катя на цыпочках прошла на кухню.
В кастрюле лежала одна вареная картошина, а в хлебнице кусочек хлеба. Быстро поев, Катя вымыла грязную посуду, которая занимала почти весь стол, открыла окно, чтобы проветрить, выключила свет и пошла спать.
На следующий день противная староста Ленка Сидоркина подошла к ней с небольшой кучкой одноклассников.
– Гущина, ты что, куришь, что ли? – спросила она, окинув Катю презрительным взглядом – у тебя от формы куревом воняет!
– Нет, не курю – Катя опустила взгляд, как она делала всегда, когда ее ругали – это гости к маме приходили...
– Гости... – сказала Сидоркина – ну надо же... И на что, интересно, твоя мама для гостей стол накрывает? Она ж у тебя в сельпо продавщицей работает, а они, папа говорил, получают копейки. Ты же, Гущина, одну картошку ешь, мне ребята говорили... Какие уж тут гости!
Сидоркиной хорошо – у нее мама бухгалтер на пилораме, а отец в администрации работает, занимает очень серьезную должность, так что Кате, конечно, с ней не тягаться, тем более, когда за Сидоркину столько ребят. Вот и не привыкла Катя давать отпор, да и не возможно с более сильными справиться, когда ты одна.
– Ребят! – подал голос заносчивый Лешка Варфоломеев – ее мать без бати воспитывает, что вы хотите! А где батя – неизвестно! Сбежал, видать, от мамани-продавщицы!
В глазах у Кати потемнело от обиды. 
– Дурак! – она подошла к Лехе, ребята расступились в испуге – настолько страшными были Катины желтые глаза – кретин несчастный!
Она замахнулась, чтобы дать парнишке хорошего «леща», но тот вдруг выставил вперед руку, словно защищаясь, и попал Кате прямо в скулу. Вокруг засмеялись. Девчушка подхватила свой портфель и кинулась бежать. 
От обиды на глазах выступили слезы. Вот за что они с ней так?! У Варфоломеева, между прочим, мать вообще уборщицей работает, но он в компании с Сидоркиной и потому об этом все забывают. Влетела домой, упала на кровать. Как же она их ненавидит! Всех! Если бы можно было куда-то уехать! Далеко-далеко, так, чтобы не видеть больше эту школу, учителей, этих противных одноклассников. 
На следующий день мать пошла с ней – когда увидела синяк на скуле дочери, сразу стала спрашивать, что случилось. Нет, она не пожалела Катю, не приласкала. Принесла ледяной кусок мяса из холодильника, чтобы девочка приложила его к синяку, сказала наставительно:
– Сразу надо было, а сейчас ничего уже не сделаешь. Так и будешь с синяком ходить. 
И в школу она пошла не для того, чтобы дочь защитить. Просто через Катю ее задели, а мать очень не любила, когда ее трогают. Катя слышала под дверью кабинета, как учительница говорила матери:
– Ну, а что вы хотите? Ваша девочка абсолютно не социализирована! Она ни с кем не дружит, ей не нужен никто. И учится плохо. Что я могу поделать? Она к детям не тянется, они к ней тоже, вот и результат.
– Вы хотите сказать, что я плохо воспитываю дочь? – высокая, стройная мама нависала над миниатюрной учительницей – я вас предупредила! Если увижу у нее еще один синяк – виноваты будете вы. Это ваша забота – смотреть в школе за детьми! 
Она вышла из кабинета, взяла Катю за руку и повела вниз, на первый этаж. 
– Катя, нельзя же быть настолько бестолочью! – сказала она девочке – ты даже сдачи не смогла нормально дать! Все, мне на работу пора!
– Мам, давай уедем – тихо сказала Катя.
– Ты с ума сошла?! Куда это мы с тобой уедем, о чем ты говоришь? У меня работа здесь, квартира, да и дедушка, где-то поможет, подскажет. Никуда мы не поедем отсюда! 
После уроков она пошла к дедушке. Немного повалялась на своем тайном месте среди огромных листьев кукурузы, и отправилась в дом. 
– Ого, что это у тебя, Подсолнушек?! – дед внимательно рассмотрел ее скулу – кто это сделал?
Катя рассказала ему про случай с одноклассниками. 
– Ну, Алька – покачал головой дедушка, он был недоволен своей дочерью – а ты чего же? Сдачи, что ли, не могла дать этому Варфоломееву? Ох, Катя, Катя! Трудно тебе в жизни придется! Ладно, сейчас сделаю раствор бодяги и приложу к скуле. Может, заживет быстрее. 
На столе у него был накрыт обед – Катя с удовольствием поела вареной картошки, хрустящих соленых огурчиков, колбасы с белыми прожилками жира и шоколадных конфет – дедушка любил сладкое, и они всегда были припасены у него в шкафу на кухне. 
– Что, говоришь, долго мама и тетя Лена сидели? А потом что – спать она легла? А ты? Ну, Алька! Хоть бы ребенка накормила, прежде чем загул устраивать! Паразитка! Пойду, поговорю с ней, как следует!
– Деда, не надо! – Катя схватила его за руку – не ходи, деда! Она потом меня ругать будет, что я рассказала тебе! Не ходи!
– Зря не хочешь! Я бы дурь с ее головы выбил! Себе уже какое по счету платье покупает, а девчонку в черном теле держит! Ладно, успокойся, не пойду!
Он погладил Катю по торчащим хвостикам.
– Деда – спросила девочка несмело – а можно, я с тобой жить буду? У тебя же места много. Я и на сундуке спать могу. 
– Да кто ж тебя мне отдаст? Мать-то твоя живая, как же при живой матери ты с дедом будешь жить? 
– Не нужна я ей – грустно сказала девочка – она тете Лене говорила, что я ее раздражаю, потому что на папу своего похожа. Дедушка, а может, мне папку найти, а? Может, ему я нужна буду?
– Не знаю, Катюша, что делать нам с мамкой твоей... Она раньше не была такой. А вот как Петя ушел – и будто подменили ее – он притянул девочку к себе – эх, Подсолнушек ты мой! Давай вот, еще поешь. Курва это неизвестно, приготовила чего или нет.
Но проблема с мамой решилась сама собой. Как-то раз Катя пришла из школы, и обнаружила в квартире на кухне незнакомого мужчину. Высокий, черный, широкоплечий – он показался Кате огромной движущейся горой, она даже испугалась – не думала, что такие высокие люди бывают на свете.
– Вот, Катя, познакомься, это дядя Федя. Он будет теперь жить с нами – сказала довольно улыбающаяся мать – слушайся его, хорошо? Ну, что встала-то, как истукан?! Я ей папку привела, а она недовольна!
И мама рассмеялась звонким, каким-то неестественным, смехом.
Часть 2
Дядя Федя оказался на редкость дружелюбным и даже добрым. У него, так же, как у дедушки, все глаза были в сеточке морщин, хотя был он еще совсем молод – всего на пять лет старше мамы. Он сразу начал расспрашивать Катерину про учебу, про то, чем она занимается в свободное от уроков время, а когда Катя замялась и сказала, что ничем, мать ее тут же вставила:
– Ой, Федь, ну че ты спрашиваешь ее? Она ж совсем еще ребенок, чем ей заниматься? Дома вон пусть побольше мне помогает, да уроки учит, а то двойка на двойке!
После этих маминых слов Катя залилась краской – было стыдно за свои плохие оценки перед посторонним человеком, а мама почему-то совсем не стеснялась выставлять ее в неприглядном свете перед ним. Увидев Катин полный обиды взгляд, брошенный на маму, дядя Федя сказал примирительно:
– Ну, не всем же быть отличниками – и подмигнул девочке – правда, Кать?
Она улыбнулась осторожно, словно пугаясь его реакции на эту улыбку, и ушла в комнату. 
Скоро и он сам заглянул к ней, осторожно постучав в дверь.
– Катя, к тебе можно? 
И когда она кивнула, вошел и посмотрел сверху вниз в ее тетрадки, разложенные на столе.
– Ну-ка, с чем тут сложности у тебя? Ага... Вот тут неверно и здесь... Давай объясню... 
Он присел рядом на стул и стал подробно рассказывать ту тему, которую она не поняла, и по которой сейчас пыталась выполнить домашнее задание. Катя слушала его с открытым ртом. Вот это да! Он ведь обычным рабочим на лесопилке работает – неужели они столько знают?! 
– Вот так! – закончил он – понятно теперь?
Катя в недоумении кивнула. Как же так? Совершенно посторонний человек, которого она знает всего несколько минут, пришел и просто помог ей, объяснил тему, подсказал, как правильно выполнить домашнее задание.
Заглянула мама.
– Чем это вы тут заняты?
И увидев идиллическую картину совместных занятий, ухмыльнулась:
– Ну, Катерина, считай, повезло тебе с помощником!
С тех пор Катя стала осторожно присматриваться к человеку, поселившемуся у них в квартире. И с удивлением отмечала про себя, что, пожалуй, он даже нравится ей. Спокойный, рассудительный, немногословный, любит часто улыбаться и может внимательно выслушать Катин рассказ о чем-либо. Например, о вытоптанном среди высоченной кукурузы местечке под солнцем, окруженном желтыми подсолнухами, откуда можно беспрепятственно наблюдать за синим небом. Мама Катю никогда не слушала, словно ей совсем неинтересна была жизнь дочери, а вот у незнакомца дяди Феди времени и на это хватало. 
Катя даже дедушке рассказала про то, что этот мужчина – хороший, он помогает ей с уроками и слушает все, что ему говорит Катя.
– Эх, Подсолнушек! – грустно вздыхал дедушка, поглаживая Катю по жестким пегим волосам – хорошо бы, если все так, как ты говоришь. Может, этот дядя Федя папку тебе заменит!
Мать же на эти их разговоры с Катей хмыкала, но не препятствовала. Ей больше всего нравилось, когда они втроем шли по поселку. Тогда мама светилась от гордости, словно хотела сказать – вот, мол, видите, и я не одна, муж у меня теперь есть, нормальная семья. Катя шла между ними, и в ее сердце тоже было как-то тепло и уютно, давно она не испытывала подобных чувств. Ей казалось, что ее маленькое сердечко окутано теплой, мягкой ватой, и от этого ему светло и хорошо. 
– Слушай, Аля – Федор откинулся на подушки после страстного секса с сожительницей, вытер со лба выступивший пот – а откуда у тебя Катя? Кто ее отец?
– Да был один – зевнула Алевтина, поправила лямочку комбинации на плече, повернулась на бок, и стала водить рукой по голой груди мужчины – Петром звали. Замужем я за ним была. Вот он Катькин папка. Она вся в него пошла, даже внешностью. 
– А что – он бросил тебя, что ли? 
– Угу... 
– А чего так?
Алевтина помолчала, потом положила голову на грудь мужчины.
– Изменила я ему.
– Ого! – Федор приподнялся так, что женщине пришлось тоже поднять голову. Он взял ее за подбородок, посмотрел в глаза и сказал – мужчины такого не прощают! 
– Ой! – Аля махнула рукой – там было-то всего один раз. Совершенно незначительно! А он разнылся... Нашел повод бросить меня с Катькой...
– Я бы тоже не простил – задумчиво произнес Федор – надеюсь, у нас с тобой такого не будет?
Он провел ладонью по ее лицу, а она обняла его.
– Конечно, нет – прошептала тихо – я, Федь, таких мужиков, как ты, вообще не встречала. 
– А я таких страстных женщин – шепнул он ей в ответ, и снова повалил ее на подушку, целуя лицо, шею, маленькую упругую грудь. 
Казалось, с появлением в их семье Федора мама стала немого другой – она более дружелюбно относилась к дочери, не была так груба, а стала более женственной и мягкой. 
Дядя Федор же однажды, когда Кате удалось с его помощью получить пятерку по математике, принес ей коричневого медведя с растянутым в улыбке ртом до ушей. Кате он так понравился, что девочка прижала игрушку к себе и тихо поблагодарила мужчину. Он в ответ погладил ее по голове и пообещал, что принесет новое платье. С тех пор медведь стал любимой игрушкой девочки.
– Ну, чудеса! – дедушка покачал головой – неужто Алька себе нормального кавалера сыскала? Дай Бог, Катюша, будет он к тебе относиться хорошо, лучше родного папки. Только бы Алька опять все не разрушила своим-то поведением. 
Катя так и не поняла – почему мама должна что-то разрушить. Все ее теперь должно устраивать – она не одна, дядя Федор хорошо относится к ней, Кате, старается расшевелить-разговорить, она даже стала чаще улыбаться и даже смеяться с ним – он мастер смешить и рассказывать веселые истории, Катюша при нем не чувствует себя такой скованной и зажатой. 
Первый неприятный звоночек прозвенел после истории в школе. На классном часе их учитель, Анастасия Андреевна, сказала:
– А теперь, ребята, давайте поговорим о профессиях! Кем кто хочет быть и почему! – сразу поднялось несколько рук – ну, Лена Сидоркина, давай, расскажи ты!
Катя рассеянно слушала рассказ одноклассницы, которая заявила, что хочет стать актрисой, а сама думала – а кем она хочет быть? Не было у нее пока мыслей на этот счет, она никогда и не думала о том, кем станет. 
– Катя! Катя Гущина! – из задумчивости ее вывел голос учительницы – опять ты о чем-то своем думаешь! Встань и расскажи нам, кем ты хотела бы быть!
Катя встала, но и слова не смогла вымолвить от неожиданности. Анастасия Андреевна покачала головой:
– Сядь, Гущина! Как всегда, слова из тебя не вытащишь!
И тут раздался голос противного Варфоломеева.
– Гущина, наверное, продавщицей мечтает быть, как ее мама, в сельпо будет работать.
Все засмеялись, а Сидоркина подхватила:
– Да ты что, Варфоломеев?! Продавщицы с покупателями так языками молотят – нашей Гущиной и не снилось! Вот спросит ее покупатель чего-нибудь – а она и ответить не сможет!
Все засмеялись, а кто-то подхватил:
– Нее, Гущина уборщицей будет! Там говорить не надо – уборщицы в основном молчат!
– Дети, дети! – пыталась успокоить их Анастасия Андреевна – прекратите! Все профессии важны!
Но все продолжили смеяться, в том числе и Варфоломеев, тогда Катя встала и произнесла:
– Ты-то че ржешь, Леша?! У тебя у самого, между прочим, мама уборщицей работает!
В классе стало тихо. Девочка взяла портфель и молча вышла. 
– Катя! – произнесла ей вслед учительница, но она не остановилась. 
Ушла тогда в подсолнухи, улеглась там на пожелтевшую траву, смотрела в синее небо и ни о чем не думала. Вернее, нет, думала... Про то, что одноклассники почему-то смеются над ней, а у самих родители тоже обычные работяги, у кого на лесопилке работают, у кого в магазинах, у кого в город ездят на работу... Так что непонятно, чего они заносятся перед ней? Просто, чтобы унизить? Катя была еще не слишком велика, чтобы понимать значение слова «самоутверждение», но думала примерно именно об этом.
Вечером, когда мать вернулась домой с работы, а дядя Федя смотрел телевизор, она позвала дочь.
– Мне сегодня классная звонила! – начала она выговаривать девочке – сказала, что ты сорвала классный час! Это что такое, Катя? Ты в угол захотела?!
– Мам – начала дочь.
– Не мамкай мне тут – рассердилась женщина – я только и делаю, что краснею за тебя на родительских собраниях! А теперь еще и это! Чем ты думаешь?
– Аля, подожди! – вмешался Федор – разобраться надо, может быть, она не просто так это сделала!
– «Не просто так»! – передразнила Алевтина – да она все делает мне назло! Что такого могло случиться на классном часе, что она его сорвала, а, Федь?!
– Катя! – дядя Федя опустился перед девочкой на корточки – давай, расскажи, что случилось в школе?
И Катя медленно и неуверенно, опустив голову, рассказала о том, что произошло. 
– Ну вот, я же говорила! – мать уперла руки в бока – ничего серьезного! Но для Кати это катастрофа!
– Аль – мужчина повернулся к жене – она, вообще-то, тебя пыталась защитить.
– Да бред все это! Обидчивая просто очень!
– Может, поговорить с этими детьми? Катя, они тебя не первый раз обижают, да?
Катя кивнула, все также стоя с опущенной головой.
– Вот видишь, Аля. Ребенка в школе гнобят!
– Федь, да ты что?! Они же дети еще – кому она нужна, бестолочь, чтобы гнобить ее? Ну сам подумай! И не надо ни с кем разговаривать! У Сидоркиной отец в администрации сидит...
– И что? Именно поэтому его дочь и чувствует безнаказанность!
– Господи! – Алевтина сложила руки на груди – ну почему, вот скажи, почему от тебя одни проблемы, а? Вся в своего такого же непутного и бестолкового отца!
И Катя вдруг, подняв на нее глаза, полные слез, спросила:
– Если ты меня так ненавидишь, чего меня дедушке не отдашь?! 
Мать сначала замолчала, потом вдруг подняла руку и ударила девочку по щеке.
– Да ты что?! Я для тебя все делаю – пою, кормлю, одеваю, а ты – дедушке?! Тварь неблагодарная!
– Аля, прекрати! – пытался остановить ее Федор, но та распалялась все больше и больше. 
Катя выбежала в прихожую, натянула куртку и убежала на свое место, туда, где любила бывать. Слезы градом катились по ее щекам, она уткнулась в пахнущую прелью траву и заплакала тихо, боясь, что кто-то ее услышит. 
Такой и нашел ее здесь дедушка – почти впавшей в беспамятство от слез. Поднял на руки, отнес к себе в дом, раздел и положил на кровать.
– Катя, Катюша, что случилось? – он гладил ее по лицу – ты сколько там лежала, а? Ты же простынешь, девочка!
Он быстро заварил ей брусничный морс, принес горячего чая, и только потом заметил, что ее щека алеет от удара материной руки.
– Катя, это кто тебя? – спросил он – неужто мать?
Девочка кивнула – не было смысла скрывать их разговор.
– Вот паскуда! Ну, сейчас она у меня получит! – дедушка встал с кровати, взял свой старый армейский ремень с тяжелой медной бляхой, и кинулся вон из дома. 
– Деда, не надо! Не надо, деда!
Катя сорвалась вслед за ним.
Он открыл дверь в квартиру, ворвался и стал кричать на опешившую мать:
– Ты совсем с катушек съехала, Алевтина? И так девчонка покоя не знает, совсем ты ее заездила, так теперь уже рукоприкладством занимаешься?!
Он занес ремень над головой, мать взвизгнула, и выставила вперед руки, защищаясь.
– Я думал, нашла себе мужика – хоть успокоишься, но ты и дальше продолжаешь Катерину шпынять почем зря! Мы с матерью разве этому тебя учили?! Курва! Я у тебя отобью охоту Катьку бить! Ты хоть знаешь, куда она из дома сбежала? Да она на сырой земле провалялась неизвестно сколько, заболеть может, а тебе все нипочем!
Дядя Федор пытался защитить женщину от гнева отца, что-то объяснить, дедушка было замахнулся и на него, но Катя закричала:
– Деда, не надо, он за меня заступиться пытался!
Дедушка отпустил руку и обернулся на Катю. В этот момент девочка увидела, как побледнело его лицо. Он схватился за сердце и стал медленно валиться на пол.
– Деда! – крикнула она и кинулась к нему.
– Папа! – испуганная Алевтина тоже опустилась перед отцом на колени.
Федор побежал вызывать скорую помощь. Скоро дедушку погрузили на носилки и увезли в город, в больницу. 
Весь вечер Катя пролежала в комнате, закутавшись в одеяло, и проплакала. Она уже сто раз пожалела, что рассказала все деду – из-за нее он пошел разбираться с матерью и ему стало плохо. Она молила кого-то невидимого и незнакомого о том, чтобы с дедом все было хорошо, и клялась, что больше никогда ни о чем ему не расскажет, только бы он не переживал и не болело бы у него сердце. 
Несколько раз к ней заходила мать, трогала рукой лоб, потом пришел дядя Федор, принес ей горячего чая и какую-то жутко горькую таблетку. Всю ночь девочка прометалась в жару, а наутро испуганная родительница вызвала врача. В школу Катя не пошла – поднялась температура, появился кашель и насморк, и врач освободила ее от занятий. Вечером, сквозь дрему, она слышала, как дядя Федор мягко журит Алевтину:
– Аля, ну нельзя же так! Она ведь совсем еще ребенок, Катька-то! 
Мама плакала и отвечала ему:
– Да знаю я, Федя! Только... ничего я к ней не чувствую, понимаешь, ничего! Она мне... как чужая! Не люблю я ее, как дочь! Наверное, это после Петьки так, Федя! Ну, что хошь со мной делай – не могу я полюбить ее! Она непутная, бестолковая, слишком замкнутая и молчаливая!
– Аль... Она еще ребенок совсем, а глаза у нее взрослые. Знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что нет у нее любви и поддержки родной матери.
– Ой, Федь, ну ты тоже, как профессор – глаза у нее взрослые! Да Катька все понимает прекрасно, она знает, как людьми манипулировать, поверь мне!
– Аля, ну, не права ты! Как так можно?
Они еще долго о чем-то говорили, Катя уже и не слышала, потому что уснула. Все последующие дни мать ездила в больницу к дедушке, возила ему куриный бульон и фрукты. Чувствовал он себя лучше, и постоянно спрашивал о внучке. Катя же все это время провалялась в постели с температурой и кашлем. Врач позволила ей идти в школу только тогда, когда она до конца излечилась, и как раз тогда и выписали дедушку. 
После уроков она отправилась к нему – ей не терпелось узнать, как он себя чувствует. Дедушка еще больше похудел, и Кате показалось, что даже морщин на его лице стало побольше.
– Деда!
– Подсолнушек! Ну, как ты? Мать рассказывала, что заболела. Так я и знал, и очень переживал за тебя! Она тебя не трогает больше?
Катя помотала головой.
– Ну, вот и хорошо! Пойдем чай пить, я на радостях в городе «Каракум» купил!
Так прошло полгода. Катя ходила в школу, старалась учиться с помощью дяди Федора, который частенько помогал ей с домашним заданием и даже, кажется, с его помощью оценки Кати стали лучше. 
Мама больше не позволяла себе никаких грубостей и резкостей по отношению к дочери, тоже благодаря именно дяди Федору – он всякий раз одергивал ее, когда та хотела в очередной раз назвать дочь бестолковой и глупой. Кате даже казалось, что мать ревнует ее к этому простому мужчине – иногда они целый вечер могли провести вместе в Катиной комнате, и тогда мать обижалась и сидела перед телевизором с надутыми губами. Но дядя Федя целовал свою сожительницу, и та прощала его за повышенное внимание к Кате. 
Также Федор научил ее играть в шахматы, и игра эта очень заинтересовала девочку. 
– Шахматы, Катена – говорил он ей – эта та же математика, так что... учись играть и тогда учеба твоя тоже выправится. 
Он был единственным, кто называл ее так - Катена.
Они могли очень долго просидеть за очередной партией, и тогда мама, не выдержав, гнала их обоих спать. Кате даже казалось, что вот оно настало – то счастливое время, когда в семье у них все хорошо и спокойно. 
Пришла весна, и девочка уже предвкушала, как скоро освободится от снега дедушкино кукурузное поле, к которому зимой было и не подобраться – сугробы по пояс. Яркое солнце растопит снежные великаны, на поле проступит зеленая травка, птицы будут выводить свои незамысловатые трели и можно будет снова мечтать и думать, лежа на траве и разглядывая легкие облачка в небе. 
Как-то раз Катя вернулась из школы и до вечера прождала маму и дядю Федора. Он явился один, заглянул к ней в комнату.
– Алевтина не приходила? – спросил у девочки. 
Кате показалось, что у него озабоченное лицо и встревоженный взгляд. 
– Ты, Катя, не переживай, я приду скоро – он ушел, а она опять задумалась. Уроки сегодня не клеились, на сердце была какая-то непонятная тревога. 
Дядя Федор вернулся через час, волоча за руку Алевтину. Та то вырывалась, то пела песни, то просила мужчину «поговорить с ней по душам». Катя вышла в комнату и поняла, что мать пьяна – от нее исходил тот самый запах, который она чувствовала в квартире, когда они пили с теткой Леной «Портвейн».
– Что случилось? – спросила Катя у дяди Федора.
– Не знаю – он пожал плечом – я ее у подруги нашел, в таком вот состоянии. Не понимаю, чего они там отмечали. Ладно, Кать, не смотри, иди в комнату. Уроки-то сделала? Вот и молодец.
Под крики и стоны пьяной Алевтины Катя ушла к себе и устроилась за столом. Перед ней стояла шахматная доска с расставленными деревянными фигурками. Девочка сделала ход пешкой и задумалась. Неприятное предчувствие какой-то надвигающейся бури в жизни томило ее и не давало покоя.  
Часть 3
Так они и жили теперь – месяц нормально, а месяц кое-как. Мама, которая часто говорила о том, что у нее вредная работа и требуется разрядка, уходила к тете Лене, а потом дядя Федор притаскивал ее оттуда чуть ли не на плечах. Кате было стыдно перед ним за мать, но сама Алевтина словно стыда и не чувствовала – она просыпалась утром с головной болью, просила у Федора прощения, а тот прощал.
Катя удивлялась тому, что мать и дядя Федя словно ролями поменялись – тот, как курица-наседка, просиживал по вечерам дома и помогал Кате с домашним заданием, а мать стабильно раз в месяц срывалась в крутое пике винной зависимости. Катя знала по некоторым жителям поселка, что чаще всего, бывает наоборот – мужик гуляет, а баба терпит, потому удивлялась тому, что в ее семье все было иначе.
– Аля, ну, зачем тебе это? Тебе что, дома с нами плохо? – спрашивал Федор у сожительницы.
– А с чего мне будет с вами хорошо, когда вы спелись вдвоем и сидите, в шахматы свои играете? Я лишняя у вас! – истерила женщина.
– Так я сто раз предлагал сходить куда-нибудь втроем, да хоть просто прогуляться! Но ты же предпочитаешь засесть у телевизора!
– Да куда тут ходить, Федя?! Живем, как в каменном веке!
– Ну можно было в город съездить – там и для Катены развлечения нашлись бы! Аля, Аля, я ведь люблю тебя, и Катьку люблю, зачем ты все ломаешь?
– Я ломаю?! Ты любишь? Если бы любил, давно бы уже предложение сделал!
– Пока нам разве до этого, Аля?! И потом, чем тебе так важен штамп в паспорте? Это все формальности!
– Каждой женщине он важен! – мать начинала плакать – а без него я как приживалка какая-то! 
– Глупости это все, Алевтина! И не вижу я пока, что ты готова за семью бороться! Вот зачем ты с этой Ленкой пьешь? Она без мужа, без детей – пусть развлекается в свое удовольствие!
– Я тоже имею право на отдых!
– Но ведь можно и семьей отдохнуть...
Эти разговоры обычно ни к чему не приводили – мать обижалась, а дядя Федор шел стряпать блины для Кати, или они играли в шахматы. Он и не думал просить у Алевтины прощения, так как виноватым себя не считал, да и не был им, поэтому проходило время, матери надоедало дуть губы, и она лисой ластилась к мужчине, как ни в чем не бывало.
Как-то раз староста и ее компания решили проучить Катю за очередную двойку по математике. Ее учеба хоть и выправилась немного с помощью дяди Федора, но все же нет-нет, да и ставили ей двойки. Вся компания шла от школы до самого ее дома, громко скандируя: 
– Двоечница! Двоечница!
Катя не знала, куда деться от стыда. А хитрые одноклассники, завидев взрослого, просто замолкали и шли дальше, как ни в чем не бывало. Когда же улица пустела, опять повторялось тоже самое. 
Так они дошли до ее дома, причем впереди шел Лешка Варфоломеев. Но им не повезло – прямо у подъезда им навстречу вынырнул дядя Федя. Увидев Катино заплаканное лицо, красное от стыда, и услышав громкие слова в ее адрес, он окинул взглядом всю компанию, и поманил Варфоломеева пальцем:
– Иди-ка сюда! Или ты только и способен на то, чтобы девочку гнобить, которая тебе ответить не может?!
Лицо Лешки, худое, похожее на мордочку крысы, стало лилово-красным. Он не двинулся с места, а потом вдруг сорвался и бросился наутек.
– А еще мужик! – крикнул ему вслед дядя Федя – трус ты!
Вся остальная компания отступила.
– А к вам – мужчина показал на них пальцем – я лично ко всем приду домой, поговорить с родителями. Пойдем, Катена.
Он взял Катю за руку, и они вдвоем пошли домой. Пока Катя обедала, дядя Федор пристально смотрел на нее, а потом принялся мыть посуду, вытирая ее полотенцем, висевшем на плече. 
– Кать – сказал он вдруг – а знаешь, какая самая лучшая битва?
– Битва? – удивленно спросила Катя – наверное, та, в которой ты одержал победу?
– А вот и не угадала! Самая лучшая битва та, которая не началась. А точнее: «Лучшее сражение – то, которое не состоялось». Так сказал древнекитайский полководец Сунь Цзы. Нужно уметь побеждать оппонента словами, да так, чтобы он убежал, сверкая пятками. Но покуда пока ты этого не умеешь, давай-ка – он присел перед девчушкой – я научу тебя давать сдачи.
– Как, по-настоящему? – удивилась Катя.
– Конечно. 
Под их окнами располагался небольшой садик с цветами и тропинками, который был разбит на территории поквартирно. Сажали в этих садиках цветы, кто-то умудрялся вырастить немного ягоды – вишню, малину. Садик Алевтины пустовал – та считала все эти цветы и ягоды напрасной тратой времени. После того, как Катя сделала уроки, они отправились на улицу в этот сад. 
Соседи в этот день удивленно наблюдали в окошки картину, как взрослый мужчина показывает девочке какие-то странные движения, а та повторяет за ним, отчего торчащие хвостики на ее голове смешно подпрыгивают. Дядя Федор умел драться по-простому, как обычный мужик, но Кате объяснил, что существуют у человека наиболее слабые и болезненные места и показал ей их. 
– Вот сюда надо бить, Катена. Если ударишь ровно под коленку, да еще будешь в туфлях на хорошем каблуке, ну, когда взрослая станешь – противник твой быстро окажется на земле, корчась от боли. Можно стукнуть вот сюда – он показал еще одну точку на теле – тогда точно победишь. Поняла? А теперь бей, изо всей силы, со всей ненавистью!
– Дядя Федя, я не могу – серьезно сказала Катя – я ведь вас... не ненавижу...
– Кать, ну хватит мне «выкать». Представь, что перед тобой не я, а этот Варфоломеев. Давай!
Катя со всех своих детских силенок ударила так, как он показал.
– Молодец! – с удивлением сказал мужчина – вот видишь, все у тебя получается. Еще!
Они прозанимались до тех пор, пока не пришла мама. Мрачно посмотрев на них, сказала:
– Чем ерундой маяться, лучше бы за хлебом сходили.
– Я сбегаю – быстро сказала Катя, а потом приподнялась на цыпочки и поцеловала мужчину в сухую, шершавую от небритости, щеку – спасибо тебя, дядя Федор!
Она летела в магазин сама не своя от радости – теперь она сможет легко дать сдачи этому заносчивому дураку Варфоломееву!
В день зарплаты мама ушла к тете Лене. Кате стало грустно – она знала, чем все это закончится. Теперь девочка боялась того, что дяде Федору это надоест, и он просто уйдет. В этот раз мужчина не пошел за сожительницей, она явилась домой сама, поздно вечером, еле стоящая на ногах. Прошла к тахте и рухнула на нее прямо в одежде. Федор вздохнул, снял с нее ботинки, аккуратно положил ноги и укрыл одеялом. Для себя расстелил раздвижное кресло. Вошел в комнату к Кате.
– Ну, что делать-то будем, Катюша? – спросил он, имея ввиду мать.
Катя вдруг испугалась, что он пойдет жаловаться деду. Она взяла его за руки и горячо зашептала:
– Дядя Федор, миленький! Ты только дедушке не говори, прошу тебя! Сам же видел, у него с сердцем худо было! Если он узнает, опять плохо ему может стать! Не говори, прошу тебя!
– Да я и не собирался... Сам все понимаю. Ладно – вздохнул и погладил девочку по голове – я что-нибудь придумаю. 
А утром Катя, собираясь в школу, слышала, как он громко выговаривал матери:
– Алевтина! Так больше продолжаться не может! Чего тебе не хватает, а? 
– Ой, Федь, ну, перестань! Что я – с подругой не могу посидеть?!
– Аля! Ты посмотри на себя – в каком виде ты по поселку шатаешься?! А потом люди слухи разносят, что видели тебя пьяную, дети в школе Катьку шпыняют! Совесть есть у тебя? Аля, я тебя предупреждаю – еще раз подобная выходка, и я уйду. Просто соберу вещи и уйду!
В сердце Кати что-то тоненько и противно заныло, словно ей прямо туда поставили болючий укол. Нет... Если дядя Федор уйдет, она опять останется одна. Только с дедушкой, которому ничего нельзя рассказывать, потому что у него сердце. 
Мать, казалось, притихла после предупреждений Федора, а вот дедушку Катя оберегала напрасно. Поселок-то большой, нет-нет да и дойдет слух до того, до кого доходить не должен, в небезвоздушном пространстве живут. Так и до дедушки дошли слухи о проделках дочери, и он явился к ним домой. Мать была трезвая и непривычно тихая.
– Зря я тебя, Алевтина, не порол в детстве! Все жалел – единственная дочь, как-никак, кровиночка! А не надо было жалеть, оказывается! Выросла махровая эгоистка, позор семьи! 
– Папа! Прекрати!
– Что «папа»? У тебя совесть есть? Впрочем, тебе слово-то это незнакомо, какое там! То плакалась мне, что без мужика тяжко, нашла Федю – славный мужик, небалованный, не пьет, Катьку любит, чего еще надо?! Так нет! Она по поселку пьяная шатается, а мне люди потом глаза колят, что видели ее, раскрасавицу!
– Папа!
– Нет, ты меня выслушаешь, доченька! Или ты бросаешь это дело, или я позабочусь о том, чтобы отправили тебя в ЛТП!
– Папа, да о чем ты? Я ведь не алкоголичка!
– Но с такой жизнью скоро ей станешь! Я тебя предупредил!
Все это время Катя стояла ни жива ни мертва и думала об одном – только бы деду не стало хуже! А позже, когда он ушел, прибежала к нему домой.
– Деда? – крикнула с порога – дед, ты дома?
– Заходи, Подсолнушек! – отозвался тот.
Катя подошла и прислонилась к его плечу.
– Деда, тебе плохо? 
– Нет, Катенька! Да ты не переживай – не станет больше болеть мое сердце. Какие тут болезни, когда мне еще тебя поддержать надо. Ох, только бы Федьке это все не надоело! Неплохой он мужик. Будет Алька дальше так продолжать – уйти может. 
Испугавшись слов отца, Алевтина надолго притихла. Она не кричала на Катю, делала все по дому, никуда не ходила, и виновато заглядывала в глаза дяде Феде. Катя же по-прежнему была для нее пустым местом. 
Как-то раз, когда девочка снова не спала, лежа в своей кровати в обнимку с медведем, – подарком дяди Федора – она услышала разговор матери и мужчины.
– Аль, ну если тебе дочка мешает, и ты ничего к ней не чувствуешь – почему бы ей не жить у отца? Ну, так бывает у женщин – нет материнского инстинкта. Ну, а чего тогда себя мучить и ребенка? Она в дедушке души не чает, а он в ней. И жила бы Катя в любви, а так – и тебе плохо, и ей!
– Ну уж нет, Феденька! Катерина со мной жить будет. Вот выучиться в школе – и пойдет работать. Тогда я отдохнуть смогу. Я растила ее, пусть она мне помогает, семью нашу обеспечивает. Все равно ей института не видать – кто ее туда возьмет, тупенькая она чересчур для высшего образования. 
– Аль, ты что? И куда же она пойдет работать, по-твоему?
– Да хоть на ферму вон. Или уборщицей куда. 
– Алевтина, Кате учиться надо, учиться! Ты ей своей судьбы желаешь? Что за странная необходимость отправить дочь работать сразу после школы? Многие родители из кожи вон лезут, чтобы ребенку все дать, а ты?!
– Федь, ты меня слышишь или нет? Я тебе говорю – какое ей образование, с ее мозгами?! Она еле-еле учится! От нее на работе толку больше будет! И я ей даю все, что могу!
– Ну, Аля... Не ожидал от тебя! Ты вообще любить способна?
– Конечно – томно зашептала Алевтина и прижалась всем телом к мужчине – а ты разве этого не чувствуешь?
– Давай спать – раздраженно сказал Федор, и отвернулся от сожительницы. 
Та фыркнула недовольно и тоже отвернулась к стенке. 
 Так они и продолжали жить – дядя Федор по-прежнему занимался с Катей в саду, показывая ей приемы, потом Катерина учила уроки, и они играли в шахматы. С сжавшимся сердцем девочка понимала, что что-то изменилось в отношениях отчима и мамы. Они стали... какими-то холодными, отстраненными, эти отношения. Она не понимала, почему так и пришла к выводу, что дядя Федор не простил маме ее загулы. Ей было страшно – она привыкла к нему и не хотела, чтобы он уходил из их семьи. В конце концов, он многому ее научил...
Одноклассники, во главе со старостой Ленкой Сидоркиной, перестали донимать Катю, видимо, боясь того, что незнакомый мужчина у подъезда все же наведается к их родителям. Но как-то раз, уже в конце весны, когда приближались летние каникулы и все, что было до этого, благополучно забыли, они поймали ее за школой, всей толпой. Окружили плотным кружком, отобрали портфель и стали перекидывать друг другу.
Катя бегала от одного к другому с криком: «Отдайте!», но они только смеялись и дразнили ее. 
– Я отцу скажу! – закричала внезапно Катя – он вашим родителям мозги прочистит!
– «Отцу!» – передразнил Варфоломеев – он и не отец тебе, Гущина, он твоей мамки мужик! Нет у тебя никакого отца! Она его домой привела и с ним сожительствует! А мамка твоя пьяница, она бухая по поселку рассекает!
В глазах у Кати потемнело. Ее портфель как раз попал к Варфоломееву, и теперь тот тряс им над головой, не давая Кате отнять его, корчил рожи по-обезьяньи и кривлялся, всячески передразнивая девочку и ее мать.
– Мамка твоя проститутка! Она мужиков водит домой! – пел он, а остальные смеялись.
В глазах у Кати все поплыло. Она вспомнила слова дяди Феди: «Хочешь внезапности, бей сразу в глаз. Потом можно ударить в подбородок и скулу. А потом сюда... здесь солнечное сплетение».
Девочка, сама не ожидая от себя подобного, резко выбросила вперед сжатый кулак и попала ровно в глаз Варфоломееву. Все опешили, хором ахнули и застыли. Не дав мальчишке опомнится, она как следует врезала ему в скулу и потом сразу в подбородок. А удар кулаком в солнечное сплетение повалил корчащегося Варфоломеева на землю. 
Катя спокойно забрала портфель, оглядела исподлобья притихших одноклассников и сказала:
– Кто еще полезет – убью, поняли?!
Она сейчас напоминала злобного волчонка, оскалившего пасть для защиты себя и своих близких. Толпа детей медленно расступилась перед ней, провожая взглядами. За их спинами все еще корчился Леха, а они продолжали удивленно смотреть ей в след. 
– Во психическая! – сказала Сидоркина.
В тот же день к ним явилась мать Варфоломеева вместе с самим Лехой. Она держала его за шкирку, а тот стоял, опустив голову, и уши его пылали.
– Это что ваша бандитка с ребенком сделала?! – кричала полная женщина с круглым деревенским лицом. Леха, со своей крысиной физиономией, был явно не в нее – вы только посмотрите!
Она продолжала возмущаться и орать, не давая и слова вставить, пока рассерженный дядя Федя не плеснул в нее водой из стакана.
– А теперь поговорим! – сказал он сурово – Катя, расскажи, за что ты его так уделала?
Катя зло посмотрела на Варфоломеева, и начала рассказывать. Дойдя до того места, где он назвал мать нехорошим словом, Катя смело посмотрела на Алевтину. Та густо покраснела и опустила взгляд. 
– Ну, и кто здесь невоспитанный? Кто бандит? Толпой напали на девчонку! Так все было, Варфоломеев? – спросил дядя Федор, и тот кивнул. Из глаз его закапали слезы – ну, и чего вы хотите? Девочка защищала себя и мать. Я, кажется, говорил тебе в прошлый раз, когда вы пришли к нашему подъезду, называя Катю двоечницей, что пойду разговаривать с твоей матерью, так вот хорошо, что вы сами пришли. Вас я предупреждаю – если он еще раз подойдет к моей... дочери – я пойду в милицию. Конечно, он ребенок, ему ничего не будет, но вас затаскают по различным инстанциям...
Не знавшая законов женщина побледнела и отшатнулась. Потом дала сыну несильный подзатыльник.
– Горе ты мое! Пойдем домой! И больше не связывайся с этой ненормальной!
Когда они ушли, мать накинулась на Федора:
– Это все твое воспитание! Научил ее кулаками махать!
Тот подошел, взял мать за предплечья и хорошенько тряхнул:
– Аля, ты в своем уме? Девочка тебя защищала от дурных слов! А ты такое говоришь! Они ее и так затуркали – ей пойти не к кому, защиты попросить, поделиться! 
– Учитель права – она абсолютно не социализирована – не умеет общаться, не умеет сходиться с другими детьми!
– И в этом она виновата, по-твоему? – заорал Федор, не выдержав – а мне вот кажется, что в этом нет ее вины! – он повернулся к девочке – молодец, Катя! Если не понимают слов – бей. Особенно своих – тогда чужие бояться будут. 
Катя улыбнулась ему.
– А ты, Алевтина, заруби себе на носу – если я услышу, что ты ее шпыняешь за этот случай, соберусь и уйду! И ее с собой заберу!
Катя в душе обрадовалась его словам. Но понимала даже своим детским умом, что никуда дядя Федор забрать ее не сможет – мать, конечно, не отдаст. Да и как она, Катя, оставит ее? В душе Катя все-таки любит маму, какой бы она не была. Что теперь поделаешь, если когда-то встретила она на пути Катиного отца, а он оставил ей вот такую вот память о себе – нелепую и рассеянную Катюшу. 
На следующий день Варфоломеев в школу не пришел, и почти весь класс подозрительно пялился на Катю, обходя ее стороной, особенно Ленка Сидоркина. Они и раньше-то к ней не приближались, а тут тем более стали сторониться, словно она была прокаженная. Только две девочки, Марина и Света, подошли к ней на переменке и тихонько сказали:
– А ты молодец, Гущина, что проучила этого противного кривляку Варфоломеева!
Это была маленькая победа для Кати.
В последний учебный день Катя прибежала домой только вечером – она после школы отправилась к деду, где пробыла остаток дня. Личико ее сияло гордостью и счастьем. Она распахнула двери, вместе с ней в квартиру ворвался поток свежего воздуха, который тут же приглушил остальные запахи.
– Дядя Федя! – она довольно потрясала дневником – у меня четверка по математике за год вышла!
И только тут она заметила, что мужчина разложил на ковре большой чемодан и собирает туда свои вещи – брюки, рубашки, майки. Кинула взгляд на тахту и поняла, что мама опять сегодня целый день провела в гостях – она спала, раскинув в стороны руки и при этом громко храпела. 
Продолжение на канале Дзен