Мученицы за правое дело

 Осень плавно переходила в зиму. Слякоть под натиском первых морозов стала твердеть, дни становились короче, а ветер - злее.

Она это даже не видела, так как окон не было, а угадывала по едва уловимым признакам, по доносившимся отголоскам шумов с улицы, чувствовала каким-то шестым чувством, которое ей досталось от диких предков.

Подходили к концу последние дни её ареста, оставались считанные, самые тягостные часы до свободы. Уже совсем скоро она встретится со своим, самым любимым на свете человеком, который опять будет её холить и лелеять. И теперь это будет вечно! Они больше не расстанутся никогда! Если бы кто-нибудь сумел постичь её душу, то она была до краёв полна любви к этому человеку. Несмотря на все обиды в прошлом, которым в дни заключения она находила сотни оправданий, как и своему заключению. Просто так было надо! Во имя своего человека она молча и безропотно это терпела. 

 

Наконец дверь со скрипом открыли, во внутрь хлынул яркий свет, и помещение наполнилось ароматом, который она не спутает никогда  и ни с чем.

Это был утончённый запах её любимого человека. Он нежно взял её за рукав потянул к себе и уткнулся ей в грудь.

— Как я ждала этого момента! —  нежно шептали губы любимого человека

—  Ну, что, пойдём прогуляемся? —  произнёс любимый человек, словно они и не расставались.

Любимый человек чёткими, уверенными движениями снял её с вешалки, набросил на себя и подошёл к зеркалу. 

Через минуту раздался нечеловеческий крик, нет, безумный вопль её любимого человека.

—  Ааааа, проклятие! - орала Светка и не верила тому, что отражалось в зеркале.

И норковая шуба не верила своему отражению. Не верила тому, что коварная моль за лето проест на ней эти ужасные плеши.

Взбешённая Светка раскрыла окно и размахнувшись, запустила норковую шубу навстречу огням вечернего города.

Инстинкт подсказал шубке, что перед встречей с землёй надо сгруппироваться. Она так и сделала.

Но всё равно высота была запредельной, и это мало чем помогло бы. Но к счастью в последнее мгновение озорной ветерок подхватил её и  закружил в танце, а потом, после головокружительного па, как настоящий джентльмен, сделал элегантный реверанс и ласково положил шубку на молодой куст сирени. Шубка ответила полным чувства собственного достоинства книксеном.

—  Суки! — ругнулась как обычно бухая Лизка, заметив висевшее на кустах безобразие, когда делала вечерний, заключительный обход своей территории.

—  Совсем совесть потеряли, уже им лень старую одежду до мусорных контейнеров донести, из окон выбрасывать начали.

—  Вот это, бля, повезло! - шептали губу Лизки, напяливший на себя совсем ещё годную норковую шубу. Даже сквозь вонь её немытого неделями тела до носа доходил аромат богатства. Он щекотал старые, почти забытые воспоминания из прошлой жизни, в которой Лизка была любящей женой и любимой матерью. По её грязной, обветренной щеке потекла слеза.

Всхлипывая, Лизка застегнула пуговицы и засунула руки в карманы. В правом рука наткнулась на что-то. Она вытащила скомканную бумажку и поднесла под свет фонаря. Развернула и ахнула. Это было 500-евровая купюра.

В её голове что-то щёлкнуло. Словно кто-то на старом телевизоре переключил канал. Она смотрела на деньги и видела счастливые глаза  своих двойняшек: Петьки и Вальки.

—  Сегодня ведь у них День рождения! Успею ещё! А не пустят в Детский дом, подарки по любому возьмут и передадут! —  шептали её губы.

В это же самое время две старых моли в шкафу беседовали.

—  Слушай, говорила одна другой, —  а кто тебя надоумил за норковую шубу взяться, был ведь прекрасный мягкий шарф и куча тёплых носков? Теперь за нас всерьёз возьмутся...

—  Это кума, блоха, попросила помочь своей хозяйке. А что касается того, что за нас опять возьмутся, так не впервой. Не боись, прорвёмся. Ради хорошего дела ведь старались!

—  Ну, если ради хорошего, то можно и пострадать, —  сонно зевала вторая моль, выковыривая между зубов волосинку из соболиной шапки.