Заключение

«Писать о Чехове — чистая дерзость», — заметил однажды драматург Леонид Зорин. В самом деле, об Антоне Павловиче, оставившем 30 томов, написано за минувшее столетие с лишним несравнимо больше: исследования, биографии, критика… И все-таки мы в этой книге на эту дерзость отважились. А о результатах работы судить не нам, а читателям..

Антон Павлович Чехов - великий русский писатель, известный во всем мире. Читать его удивительные рассказы и смотреть его пьесы мы не устаем уже много лет. После Шекспира Чехов самый репертуарный автор в мире. Так что невольно улыбнешься, вспомнив слова Льва Толстого, всерьез утверждавшего, что пьесы Чехова еще хуже шекспировских. Приходится признать, что не так уж они и плохи, если в мировой драматургии до сих пор стоят на втором месте после великого Шекспира.

А ведь жизнь Чехова не была долгой, он прожил всего 44 года, и лишь немногим более половины этого срока творил. И остается нам только мечтать, а вот если бы он прожил как Толстой - 82 года или хотя бы как Тургенев - 64, то сколько бы смог создать и какие литературные шедевры оставить после себя! Но и за отпущенные ему годы он успел создать необычайно много. Видно не годами измеряется наследие писателя, а энергией и мощью заложенного в нем таланта. Лермонтов или Пушкин прожили еще меньше, а какой след по себе оставили! Из их наследства каждый из нас черпает и получает вдохновение по сию пору и конца этому не предвидится. Из того же источника будут черпать духовную силу наши внуки и правнуки..

И жизнь у великого Чехова тоже была удивительная. С юных лет он взял на себя ответственность за большую семью - за своих родителей, четверых братьев и сестру. Учился на медицинском факультете и ежедневно писал рассказы. Это была подработка ради денег, чтобы вытащить семью из тяжелой нужды. Все выдержал, выдюжил и со временем не только обеспечил им нормальное пропитание, но переселил семью из трущобы в хорошее, просторное жилье, обеспечил гимназическое и университетское образование младшим братьям и сестре. Это был ежедневный подвиг! Вместе с тем воспитывал членов семью в высоком духе, особенно старших братьев, за нравственность которых сильно беспокоился. А на лето всех домашних отправлял на отдых, на дачу. Надо сказать, что отец его, трудолюбивый праведник Павел Егорович, как ни бился, не мог обеспечить семью и главой большой семьи в Москве стал Антон Чехов. Но еще важнее, что, как оказалось, писал Антон не кое-как и не кое-что, а были его рассказы самобытны и талантливы! Когда узнаешь это, то не устаешь поражаться, откуда силы брались у этого юноши. Это прямо Атлант какой-то, державший небо на каменных плечах!

Корней Чуковский отмечал необыкновенное богатство чеховского творчества: «Если бы из всех этих мелких рассказов, из многотомного собрания сочинений Чехова вдруг каким-нибудь чудом на московскую улицу хлынули все люди, изображенные там, все эти полицейские, акушерки, актеры, портные, арестанты, повара, богомолки, педагоги, помещики, архиереи, циркачи, чиновники всех рангов и ведомств, крестьяне северных и южных губерний, генералы, банщики, инженеры, конокрады, монастырские служки, купцы, певчие, солдаты, свахи, фортепьянные настройщики, пожарные, судебные следователи, дьяконы, профессора, пастухи, адвокаты, произошла бы ужасная свалка, ибо столь густого многолюдства не могла бы вместить и самая широкая площадь. Другие книги — например, Гончарова — рядом с чеховскими кажутся буквально пустынями, так мало обитателей приходится в них на каждую сотню страниц. Не верится, что все эти толпы людей, кишащие в чеховских книгах, созданы одним человеком, что только два глаза, а не тысяча глаз с такою нечеловеческой зоркостью подсмотрели, запомнили и запечатлели навек все это множество жестов, походок, улыбок, физиономий, одежд и что не тысяча сердец, а всего лишь одно вместило в себе боли и радости этой громады людей".

Хотя и упрекали Чехова либералы и демократы за отсутствие "глубокого содержания" и "идейности", за то, что не звал он никого на баррикады в своих рассказах, но и они восхищались его творчеством. Несмотря на критику чеховской драматургии, зачитывался его рассказами и повестями и Лев Толстой, который даже признавал, что "Чехов- это Пушкин в прозе". 

Но ведь в России были тогда времена особые, годы подготовки к ниспровержению царской власти, к разрушению всех государственных основ. Тогда требовали наши ведущие публицисты от литераторов вскрывать лишь "язвы общества" и призывать народ на баррикады. А если никаких "язв" не видишь, то уж лучше их выдумать, чем изображать гармонию окружающего мира. И тут вдруг появился Чехов, который с огромным талантом описывал настоящую жизнь со всеми ее противоречиями и сложностями, но совсем не социальными, а общечеловеческими. И не закрывал глаза на все прелести жизни, ее лиризм и радости, за что критиковали его жестоко. Но лишь до поры до времени, до тех пор пока не поняли огромную силу его таланта и непрерывно растущую популярность. Тогда решили хитроумные либералы изменить тактику и привлечь Чехова в свой лагерь, завлечь в свои сети. Но им это не удалось, всегда оставался Чехов самим собой. И не имело значения, где он печатался- в консервативной суворинской газете "Новое время" или же в либеральном журнале "Русская мысль".

Несомненной жизненной удачей была встреча Чехова с издателем Сувориным, который заметил великий талант Чехова и поддержал его на творческом пути. Суворин восхищался им и как личностью, именно он говорил о Чехове: «Кремень-человек». И все сделал, чтобы создать условия для расцвета этого уникального дарования: позволил писать не ограничивая себя временными рамками и щедро оплачивал его труд. И дал возможность отдавать своему творчеству столько времени, сколько требуется. Не спешить, не строчить на колене, или на полу бани, как бывало раньше, а углубляться и творить. С этого времени стали произведения Чехова более серьезными, глубокими, осмысленными, объемными. Уже не только смех или улыбку вызывали, а заставляли глубоко задуматься, сопереживать и даже плакать.

Корней Чуковский не только описал жизненный и творческий путь Чехова, но, что важнее, сумел понять глубокую сущность его личности. Именно он впервые отметил наличие у Чехова огромных жизненных сил, непоколебимой воли и трудолюбия. И все его гениальное творчество - это «проявление кипящих в художнике жизненных сил», а всякое зрелое произведение А.П. Чехова - это «живой организм». Очевидно, такой огромный, бурлящий внутри талант толкает человека на разного рода подвиги. И не только в литературе. У Толстого - это севастопольские бастионы, крупные эпохальные произведения, а в последние десятилетия философские размышления о религии и смысле жизни. У Пушкина и Лермонтова - это внутренне бурление заставляло их по жизни ходить как "по лезвию ножа", и временами, казалось, чуть ли не искать смерти. У Чехова же внутренне кипение подтолкнуло его к тяжелейшему путешествию на Сахалин, когда надо было проехать тысячи верст по ужасным дорогам, чтобы понять, узнать и описать лишения каторжан на злополучном острове. И заставило взвалить на себя ответственность за большую семью. Оно же толкало писателя к частым путешествиям и к постоянному общению.

Чехов уже давно был нездоров, но не придавал этому значения. Его сильная неутомимая натура все время на подвиги толкала. Пока не случилось в 1897 году рубежное событие - тяжелое легочное кровотечение в петербургском ресторане "Эрмитаж". Это стало тем Рубиконом, с которого вся его жизнь вынужденно пошла по иному пути. Теперь уже не он распоряжался своей жизнью, а его тяжелая болезнь, чахотка, диктовала свои условия. Врачи требовали, чтобы он с этого времени жил в полсилы - оставил врачебную практику, писал меньше, переехал жить из средней полосы России, в нелюбимый Крым. Периодически он чувствовал себя плохо - изнуряющий кашель, лихорадка, кровохарканье.

Но признавать себя тяжело больным не хотел, не мог сдаться, не тот был характер. Хотя по требованию врачей вынужден был переехать в нелюбимую Ялту. И от врачебной практики отказался. Но от творчества отказаться не мог.

По мнению известных врачей, как живших в одно время с Чеховым (А.А. Остроумов), так и наших современников (доктор Е.Б. Меве) в рекомендациях, данных Чехову, по-видимому имела место врачебная ошибка. В лечении пациентов в первую очередь должен иметь место индивидуальный подход и на первом месте должна стоять заповедь Гиппократа: "Не вреди". В случае же Чехова применялся рутинный, общий подход - южный климат и обильное питание.

Но ведь не только Чуковский но и другие "чехисты" отмечали, что внутренние силы - не только психические, но и физические были у Чехова огромные. Потому и течение болезни было необычным. Даже современные врачи, изучая его историю болезни, отмечают удивительно высокую сопротивляемость чеховского организма: после начавшегося кровохарканья, а, значит, образовавшейся в легких каверны, как правило, живут больные не больше 3 лет. Что и произошло с его братом Николаем. Но Чехов жил в той же ситуации еще около 20 лет. И воспалений легких у него не наблюдалось, лишь небольшие, быстро проходящие плевриты. Потому и жить его можно было оставить в Подмосковье, в крепком пусть и морозном климате, вместо сырой ветреной Ялты. И зимовал бы он в теплом деревянном подмосковном доме, вместо продуваемой всеми ветрами ялтинской дачи, где зимой часто было не больше 12 градусов.

Его здоровье в Ялте все ухудшалось. Потерял он свою точку опоры в этой "теплой Сибири". Уехал от близких, дорогих его сердцу друзей, от живости и впечатлений городской жизни, от любимого им театра. Семья его к этому времени развалилась, отец умер, братья переженились и оставили отчий дом. сестра работала в Москве. Рядом с Чеховым в Ялте постоянно жила лишь престарелая мать, которая не могла обеспечить Антоше ни ухода, ни нужных условий жизни и уж, конечно, не высокоинтеллектуального общения. К счастью, часто приезжала сестра, которая и заботилась об Антоне Павловиче.

Видимо, ощущая свою заброшенность и одиночество, решился Чехов в 1901 году жениться на московской актрисе О.Л. Книппер. Ольга Леонардовна была женщина талантливая, умная, энергичная и обаятельная. Вскоре после их знакомства жизнь писателя совершенно изменилась - полетели ежедневные письма от этой интересной женщины - ласковые, нежные, обворожительные. И одинокий Чехов не мог устоять. Ольга хорошо знала, чего хочет и шла упорно в своей цели. А она хотела выйти за Антона Павловича замуж. Зачем? Скорее всего чтобы приобщиться к его славе и таким образом войти в историю.

Ведь, по-настоящему, жизнь свою она менять не собиралась, и, в общепринятом смысле, женой ему не стала. Многие современники писателя считали, что этот брак не способствовал здоровью писателя, а неуклонно его подрывал. На деле стал Чехов еще более одиноким и заброшенным в своей нелюбимой Ялте. Мать, как сказано, дом вести уже не могла, а сестра почувствовала себя лишней после женитьбы брата и тоже стала наведываться реже. А ведь именно она обеспечивала ему нужный уход, питание и тепло в доме. Когда она приезжала, то Антон Павлович, по наблюдениям окружающих, расцветал, прибавлял в весе, восхищался ее вкусными домашними обедами. А потом она уезжала и все возвращалось на круги своя. Он не любил жаловаться, но иногда проговаривался, что в доме не топят, что никто не может ему помочь ставить компрессы и делать обтирания, что кофе подают с мухами и часто он остается без обеда. А ведь как необходимы даже великому, но больному человеку просто хороший уход и забота.

Этого всего ему Книппер дать не могла. Несмотря на щедрые предсвадебные обещания: "Когда я буду совсем одна с тобой, я тебе много, много буду говорить. Пожить бы с тобой полной, полной, хорошей жизнью!" Знала, что Чехову в холодные  месяцы было запрещено выезжать из Ялты, но продолжала жить в Москве, играла в театре, весело проводила время, да и верность мужу не считала нужным соблюдать. Чехову об этом сообщали, но он предпочитал закрывать на ее проделки глаза. Не хотел верить доносителям, да и жизнь свою менять уже был не силах. И продолжал жить под гипнозом ее ласковых, очаровательных, но скорее всего неискренних писем: "Антошка мой", "любимый", "милый" и т.д.
И он отвечал не менее нежными письмами. Она была его "Дуся", и "немка", и "жидовка", и "птенчик", и "собака" и сотни других имен, которые он неустанно придумывал. Утверждал, что если даже она превратится в старуху, то и тогда он ее будет любить за ее душу.
И все-таки после операции у Книппер по поводу странной беременности, которая никак не могла быть от него, Чехов не выдержал и, оставив ее в подмосковье, уехал на завод к купцу Савве Морозову. Совсем больной, разбитый, уже не только с кровохарканием, но и с периодическими легочными кровотечениями. Был ли он счастлив в этом браке? Вряд ли, скорее всего уже так слаб и одинок, что вынужден был мириться со сложившейся ситуацией. Поэтому современники Чехова его жену упрекали и недолюбливали.

Состояние здоровья Чехова после женитьбы быстро ухудшалось. Осенью 1903 года его без остановки лихорадит, один плеврит следует за другим, трудно поддающиеся лечению расстройства кишечника. Он уже не скрывает своего плохого самочувствия. А Художественный театр и его ведущая артистка Книппер увлечены своими задачами, и торопят Чехова со скорейшей присылкой "Вишневого сада". Всегда сдержанный Чехов теперь жаловался, как трудно ему дописывать и переписывать пьесу, он мог делать это только урывками. По причине плохого самочувствия писательство продвигалось медленно, в письмах друзьям Чехов сетовал, что иногда получалось написать не более четырех строчек в день.

Впоследствии Ольга Леонардовна в предисловии к изданным письмам Чехова писала: "Точно судьба решила его побаловать и дала ему в последний год жизни все те радости, которыми он дорожил: и Москву, и зиму, и постановку "Вишневого сада", и людей, которых он любил". Все это и сам Чехов неоднократно говорил: как он любит Москву и все московское, как скучает по северной зиме, как близок стал ему Художественный театр и как тянет его к московским людям и обстановке.

Но вряд ли все обстояло так радужно, как писала Ольга Леонардовна. Так, старый друг чеховской семьи, прекрасно всех их знавшая Т.Л.Щепкина-Куперник в своих воспоминаниях описывает свое посещение, относящееся к осени 1902 года: "Я изумилась происшедшей в нем переменой... Он горбился, зябко кутался в какой-то плед и то и дело подносил к губам баночку для сплевывания мокроты... В этот вечер Ольга Леонардовна участвовала в каком-то концерте. За ней приехал корректный Вл.Ив.Немирович, во фраке с безупречным пластроном. Ольга Леонардовна вышла в нарядном туалете, повеяло тонкими духами. Ласково и нежно простилась с Антоном Павловичем, сказала ему какую-то шутливую фразу, чтобы он "не скучал и был умником", и исчезла. Антон Павлович поглядел ей вслед, сильно закашлялся и долго кашлял, и когда прошел приступ кашля, сказал без всякой видимой связи с нашим разговором, весело вертевшимся около воспоминаний прошлого, общих знакомых и проч.
- Да, кума, помирать пора..."
Большой радости в этих словах не прозвучало. 

Некоторые, даже врачи, удивляются и необходимости самой последней поездки Чехова с Книппер в мае 1904 года в Баденвейлер, ведь дорога туда была долгая и тяжелая. А Чехов был уже так плох, что в Москве почти с кровати не поднимался. Зачем же его надо было туда тащить, непонятно.

Впоследствии Ольга Леонардовна с возмущением рассказывала врачу Альтшуллеру, как в Берлине в "Савой-отель" к Чехову приехал приглашенный известный клиницист профессор Эвальд. Внимательно осмотрев больного, он развел руками и, ничего не сказав, вышел. Это, конечно, было жестоко, но развел он руками, наверное, от недоумения, зачем и куда такого тяжелого больного везут.

Но все это лишь размышления вокруг, да около, на расстоянии в 120 лет. Трудно сказать, как сложится судьба каждого из нас. И чему быть, того не миновать! Помните слова Воланда из "Мастера и Маргариты" Булгакова: «Аннушка уже разлила масло!» То есть, возможно, что все предрешено и изменить свою судьбу мы никак не можем. Видно так у Антона Павловича было на роду написано. А мы можем лишь сожалеть, что жизнь доброго, благородного, талантливейшего человека оказалась так коротка.


***

Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из её же недр. Вся интеллигенция виновата, вся…

Это было грустное время в России для "свободных художников", совсем по-другому было в Европе. Хочется вспомнить эпизод их жизни И.С. Тургенева. Передам его в вольном пересказе. Как-то зашел к Тургеневу его друг французский писатель Ги де Мопассан и высказал свою мысль о создании нового журнала. "Но какова будет его идея?- тут же заинтересовался Тургенев. Ведь в России в те времена было невозможно издать какую-либо газету или журнал без определенной идейной направленности. Прежде всего в своем творчестве надо было ответить на вопрос, кто ты? Революционер-ниспровергатель или же консерватор- охранитель. И следуя навязанной моде можно быть лишь первым, а быть вторым - это значило приковать себя к позорному столбу. И подвергаться жестокой критике, травле, преследованиям. И быть этим вторым считалось позорно и подсудно. Но не так было во Франции, что засвидетельствовал Мопассан, ответив Тургеневу: "А идеи никакой нам не нужно, это будет просто литературный журнал!"