31. Печаль и свет

        Голоса утренних птиц никак не трогали его, не вызывали реакций, запахи раннего лета пробудили только раздражение. Он встал с постели, тщательно закрыл форточку и плотно задвинул занавески. Пётр Алексеевич сел на стул, обмяк, голова опустилась вниз; он время от времени открывал глаза, потом закрывал – никакого интереса к тому, что было вокруг. В таком состоянии с примятыми после сна волосами и в нижнем белье он пребывал около часа. Потом заварил себе чай; привычный, всегда раньше поднимавший настроение запах, сейчас вызвал равнодушие на грани отвращения. Он всё-таки сделал несколько глотков, механически, на рефлексе. «Какое-то пустое безвременье, - вяло повисла мысль в голове, - неужели теперь это всё?» Он со злорадством на самого себя усмехнулся, смех был похож на хриплый кашель: «кхе».
 
        Вчера Нина объяснилась с ним. Даже поцеловала в щёку на прощанье. Он улыбнулся ей, пожелал счастья, вернулся к работе, провёл все положенные занятия. Встретил Николая Ильича, тот спросил, - что случилось? – увидев опустевшие глаза Петра Алексеевича, выслушал короткое объяснение. Николай Ильич проникся, обнял за плечи ладонями, предложил посидеть где-нибудь, поговорить. Пётр Алексеевич ответил отказом – не оставалось душевных сил на разговор.  «Что ж, Пётр, жизнь нас научила переживать много потерь. Видимо случается то, что должно случиться, - постарался поддержать друга философским настроем, - крепись, если что звони».
        Пётр Алексеевич поехал домой, ещё теплилась какая-то блуждающая надежда. За окном своего автомобиля он видел дома, людей, другие автомобили, - жизнь продолжалась. Но когда он приехал домой, его накрыло, отключились все чувства, пропали все смыслы, он даже не помнил, как лёг спать.
 
        Он допил чашку чая, сидел неподвижно и созерцал круглые с золотым колечком внутри края чашки, изогнутую ручку, - зачем-то заглянул внутрь чашки, посмотрел на дно, налил ещё чая. Белёсая струйка пара поднялась, что-то напомнила ему, он закрыл глаза – противно было всё это видеть. Как спрессованные кадры пронеслись перед его внутренним взором все события, все встречи с Ниной, слились в один объёмный шар; шар висел перед его взором и оттуда как сполохи высвечивались: то история с книгой по математики, то первая встреча в кафе, то первое прикосновение, то её доверчивые красивые глаза, то поцелуй у лесного пруда… Шар растворялся. Только едва, как отголосок памяти о детской обидчивости, едва, было, промелькнула злость на Нину и тут же ушла. В пустоте, что стояла в его сознании, происходило понимание того, что это просто ход жизни, естественный для линии судьбы, но неприятный и горький для него, - всего лишь. Он усмехнулся.
        Он пододвинул к себе поближе рамку с фотографией своей умершей жены и впился в неё глазами, как будто хотел проникнуть за обычную плоскость бумаги, продавить эту грань и вырваться в другое пространство.
        «Ну что, моя милая, ты говорила: иди в свою жизнь. Сходил. Сама видишь, что получилось, - мысленно обращался Пётр Алексеевич, - а теперь хочу к тебе. Здесь мне нечего больше делать».
        Он не отрывал взгляда от портрета, ничто вокруг его больше не интересовало.
        «Мы больше с тобой не встретимся, - совершенно отчётливо воспринял профессор ответную мысль, - мы всё прошли, дали друг другу всё что могли. Здесь свои законы, здесь нет эмоций, хотя я их помню, сочувствую тебе».
        «И что же теперь? Всё это было напрасно?» – уже смелей продолжал он диалог.
        «Нет, не напрасно. Нину, верней ту, кого сейчас зовут Нина, ты встретишь в следующей жизни. А в этой произошла развязка негативной кармы. Энергия между вами пришла в равновесие. А момент притяжения остался».
        Напряжённое внимание Петра Алексеевича образовало единое поле с портретом, как будто с порталом в тонкий мир.
        «Отчаиваться не положено. К тебе вернутся силы, появятся новые смыслы. Отчаяние, уныние – грех, а здесь грех – не просто слово. Отчаянием ты можешь исказить себе свой путь, а он у тебя сейчас достаточно чистый. Пётр, живи, достойно живи».

        Он отклонился, завис, осознавая откровение. Внутренний порыв эмоций побудил его спросить, - будет ли кто у него ещё? Но вдруг, захватившее его состояние объёмности всего происходящего остановило этот порыв. Он понял, что вопрос - несущественный. И он опёрся о спинку стула. Связь завершилась.
 
        Некоторое время он сидел неподвижно. Живой блеск сменил пелену отчаяния в его глазах. За окном чирикнул воробей. Пётр Алексеевич отодвинул штору, раскрыл форточку, улыбнулся от ощущения дуновения ветерка на своём лице, посмотрел вниз во двор – движение: женщина, а с другой стороны – мужчина, они шли в магазин. «Что же всё-таки это за жизнь!? В чём её смысл? И на хрена тогда искать смысл?»
 
        Он вздохнул и выдохнул с хрипом от боли, вновь охватившей его. «Какой на хрен смысл?! Весь смысл унесла с собой Нина! Все - что? – смеются надо мной?» - он охватил голову руками, лицо Нины всплыло перед его взором. Так захотелось, чтобы как прежде можно было бы позвонить ей и пригласить куда-нибудь. «А теперь это мираж, только мираж», - шептал он себе.
        Внизу выбежал во двор ребёнок, оступился и растянулся: «А-а-а!» - раздался истошный крик. Пётр Алексеевич усмехнулся, ощутил себя глупым заносчивым подростком, выпрямился, посмотрел из окна во двор, хмыкнул и пошёл на кухню заварить новый чай.

Продолжение http://proza.ru/2024/12/14/742