О мечте ещё

         Начало в http://proza.ru/2024/11/30/1060

         Ряд книг начинается пятитомником Куприна. Конечно, я его не трогаю. Ко всему прочему, Куприн служил в Проскурове (ныне город Хмельницкий) и часть его творчества посвящена этому уголку Украины, пусть даже не очень любезная его сердцу часть. Но что тут такого? Провинция всегда представлялась столичному жителю убогой и скучной. С этим городом я очень хорошо знаком, ныне он сильно отличается от того самого города «великие грязи», который был описан Куприным в «Поединке» и других рассказах об офицерской жизни начала двадцатого века, проходящей на периферии.

         Рядом с Куприным стоят томики моих любимых со школы Александра Беляева и Василия Яна. Читанные-перечитанные в школьные годы «Человек-амфибия» с «Головой профессора Доуэля» и «Чингис-хан» с «Батыем». Настоящий фантаст Беляев и неудержимый историк Ян-Янчевецкий – они будут со мной еще долгие годы. 

         Вспомнилось, что когда я учился в школе, у меня имелась отдельная книжка Яна «Чингис-хан». Издание было очень скверным, бумага желтая и переплет картонный грязно-розового цвета. Но у неказистой с виду книги имелось одно выигрышное преимущество: на обложке был изображен бородатый тип монголоидной расы, который напряженно и злобно всматривался вдаль. Выглядел он очень воинственно, и наверняка многие из тех, кто эту книгу купил, были очарованы ярким образом завоевателя. Подразумевалось, что это тот самый Чингис-хан.
         И вот мы по истории добираемся до эры нашествия татаро-монголов. Без всякого сомнения, я беру книжку Яна с собой. Начинается урок, а у каждого ученика на парте эта самая книжка... Весь класс вместе с учителем покатывается со смеху. Жаль, что когда у меня появился четырехтомник Василия Яна, я от нее избавился. Все-таки это раритет. Для тех, кто понимает.

         На одной полке с этими моими «друзьями детства» стоит Антон Макаренко. Опять четыре тома, но теперь я задумываюсь. Очень любил его роман «Флаги на башнях». Когда приезжал на каникулы к бабушке и дедушке в село, там находил с пяток книг, среди которых была и она. Потому-то в каждый приезд я ее перечитывал, ибо больше ничего не было.
         Понимаю, что там о «врагах народа», о коллективе, о трудовых подвигах, о воспитании «нового человека»... Но в детстве ты погружен только в сюжет, а его подоплеку можешь понять гораздо позже. Сюжет развивался очень динамично, плюс к этому в романе присутствовала детективная интрига, поэтому бесхитростный школьник, коим я являлся, читал увлеченно.

         Да, это социалистический реализм в чистом виде. Кстати, «Педагогическая поэма» Макаренко написана все же более литературно и без излишнего поклонения строящемуся социализму. Просто книжка о жизни бывших бездомных детей. Написано, я бы сказал, правдиво и не предвзято. К тому же описываемые в романе места и местные нравы мне хорошо знакомы.
         И что мне с ним делать? А пусть пока постоит. Он же не стрелял из оружия по нашим городам и не призывал убивать? Да и как Макаренко мог стрелять по своей Родине...

         Могучими десятью томами представлен Валентин Катаев. Он у меня появился еще в прошлом веке, причем, при забавных обстоятельствах. Повезло... Я не мог поверить своей удаче, когда выиграл подписку на Катаева в лотерею! Помню, как утром опускал номерок со своими данными в какой-то опечатанный барабан, а результат розыгрыша должен был появиться к вечеру. И я не удержался: уже в сумерках отправился к тому самому магазину подписных изданий, где был вывешен список счастливчиков, среди которых обнаружил свою фамилию. Да, всё по-честному.
         Сейчас мне даже описывать это смешно, вспоминая, как мы все были помешаны на книгах. Раньше считалось, что Катаев – это повесть «Белеет парус одинокий» и её продолжение. Поначалу для меня так оно и было. Открыл его по-настоящему лет десять назад, вдохновленный лекцией Дмитрия Быкова. Вот после неё, однако, я и очаровался... Поэтому с ним ещё долго не расстанусь, пусть в меня бросают камни неугомонные преобразователи.

         Симонов, Пикуль, Зощенко, Бабель, Тынянов, Платонов...

         Ильфа и Петрова ни за какие коврижки я не отдам!.. Это почти настольная книга, считай – священная корова. Я иногда себя удерживаю, чтобы перед сном не устроиться поудобнее в кровати и не начать опять перелистывать на сон грядущий «Двенадцать стульев» или «Золотого теленка». Три поколения нашей семьи с ней не расставались, а будет ли она интересна еще одному поколению – очень сомневаюсь. Увы, время идет, вкусы и привязанности меняются. Не говоря об интересах. Эволюция... Но мы-то пока живем? Тяга к книгам не исчезла? Поэтому не откажем себе в удовольствии их листать и находить в них что-то созвучное своей душе.

         На самом представительном месте секции стеллажа расположились зубры: Толстой, Пушкин, Лермонтов, Тургенев... Ясно, что я их не трону. Есть только одно сожаление: мы раньше были чересчур увлечены идеей, чтобы маститый автор был представлен у тебя в библиотеке наиболее полно. Отсюда выросли ноги многотомных подписных изданий. Зачем, например, мне Пушкин в десяти томах, когда бы вполне хватило и трехтомника?

         Или вот забрал я из родительского дома академическое тридцатитомное собрание сочинений Чехова. Так обозначено на титульных листах каждой книги. Хорошо ещё, что родители остановились на томе восемнадцатом и прекратили их выкупать. Зачем нам многочисленные варианты рассказов, да с правками автора? Мы же не академики и не пишем диссертаций по произведениям Чехова...
         Мне Чехов близок многим. Я могу и сейчас при подходящем случае процитировать с улыбкой из его «Ионыча»:

         «Столько хлопот, однако!..»

         Цитата предназначаю для тех молодых или немолодых друзей, переживающим всплеск страсти к противоположному полу. А Ионыч этой фразой крушит иллюзии чрезмерного увлечения, когда вспоминает себя, чересчур озабоченного отношениями с некой Котик, которая «дурачилась».
         Или рассказ о жизни одной мещанской семьи с иллюстрациями самого Чехова. Там про одного учителя было сказано, что он:

         «Водки не пил, а только пахнул ею…»

         Или тут же:

         «Не надо было детей ржаным хлебом чересчур кормить...»

         От этих фраз мы с друзьями угораем, когда под настроение цитируем их. Да мало ли чего можно открыть у писателя-доктора. Но мне за глаза хватило бы трех или четырех томов Антона Чехова. А тут цельных осьмнадцать...
       

         Гоголь мне мил с самого первого прочитанного его рассказа. Миргород, Диканька – это совсем рядом с моей малой родиной. Несколько лет назад нам удалось побывать в селе Гоголево, что на Полтавщине, где восстановили дом-усадьбу Яновских. Да, такую фамилию он носил при рождении. Это уже потом он стал сначала Гоголем-Яновским, а с какого-то времени всем известным Николаем Гоголем.
 
         Место замечательное во всех ипостасях: и скромная панская усадьба, и хатынка, где останавливался сам Гоголь (он всегда жил отдельно), и ставок, и парк с цветником... Так вот в том музее Гоголя я душой и сердцем почувствовал, что только человек, вышедший из этих краев, смог бы написать свои книги так, как я хотел читать про Украину.
         Но и не только про Украину. Я увлеченно читал и то, что он написал о Петербурге, а «Мертвые души» вообще шедевр на все времена и для всех стран с восточнославянского пространства. Томиков у него тоже немало, целых восемь, но не двенадцать, как у Достоевского.   
          
         С Достоевским у меня своя история. Когда я в двадцать лет начал активно набираться уму-разуму не только в науках, то однажды прочитал за один присест роман «Идиот». Так увлекся, что от прочитанного даже ошалел немного... И мне вдруг пришло в голову прочитать всего Достоевского. А вот так, ни много ни мало, а всё подряд! Случился такой порыв и я взял обязательство покорить Достоевского в течение своего четвертого курса.

         Сначала шло неплохо. Скажем, «Братья Карамазовы», «Село Степанчиково», «Подросток»... Время для чтения я находил, когда подрабатывал сторожем вневедомственной охраны. Угу, стипендии не хватало, хотелось «жить на широкую ногу». Выражусь более приближенно к истине: на полуширокую. Какие ещё заработки в сторожах – слёзы... Но зато во время дежурства прилежно читал. И к концу четвертого курса я Достоевским объелся.
         Кроме того что-то из его мыслей меня начало настораживать: того и гляди, что скоро скатится на позицию мизантропа и шовиниста. Впрочем, так оно по сути и вышло. Зато свою программу я почти выполнил! Только вот на романе «Бесы» я спёкся... Забросил Достоевского, как в Украине говорят, «світ за очі».

         Но он останется у меня на полках, это всё же и моя собственная эпоха. Невзирая на тот факт, что перечитывать даже не тянет. Разве что про Раскольникова вспомнить? Неблагодарное дело заставлять пятнадцатилетних детей изучать Достоевского, как это случилось со мной. Добавлю, бессмысленное.

         Вот с одним из зубров, а именно с Гончаровым, у меня сложился самый правильный формат обладания. Три отдельных книжки с самыми культовыми его произведениями. Положим, «Обломов» я прочитал с интересом, но больше не листаю. Но предыдущую перед этим роман «Обыкновенную историю» иногда могу, и только из-за того, что нахожу в ней некие юмористические моменты.
         Про «Обрыв» ничего определенного не скажу, кроме того, что моя книжка была издана в 1948 году и я её нашел в макулатуре, без обложки и в сильно униженном виде. Отдал в переплетную мастерскую, сделал собственноручно надпись на корешке, и только после этого прочитал. Чтение было трудным, и я понимаю, что автор тоже мучился, когда писал. Шедевры за двадцать лет работы не создаются. Да, чуть не забыл. От родителей мне досталась еще одна, «Фрегат «Паллада», но к ней я никак не приступлю, ибо страшусь ее объема. Хотя понимаю, чтение лишним не стало бы.

         Скрупулезно перечислять писателей из старой гвардии, родившихся и начавших творить в девятнадцатом веке, смысла нет, много их.  И, что интересно, есть у меня и редкие как по нынешним временам, тем более в Украине, авторы. Сологуб, Андреев, Аксаков с его «Детскими годами Багрова-внука», и – не поверите, – Лажечников с Загоскиным!
         Смотрю на все эти томики и решаю, что они останутся на своих полках. Я не настолько «прогрессивен», чтобы выискивать в написанных ими строчках, что-то крамольное. Я по-прежнему стою на том, что они выходцы из своего времени и из тогдашней своей страны. Разумеется, я не выйду в Киеве на Владимирскую или Прорезную, чтобы начать орать:

         «Пушкин с Герценом наше всё!»

         Во-первых, не наше, а во-вторых не всё. Они сами по себе, а мы сами. Мне же это дорого, как память о молодой жизни и своей мечте. Для нынешней «сорокалетней» молодежи большинство перечисленных здесь фамилий авторов, а тем более названия их произведений, ни о чем не скажут. Тогда – «зачем стулья ломать?» И опять вспомнился Николай Гоголь...

         Нужно переходить к другим полкам. Я же не просто вспоминаю, а собрался шерстить?

         Окончание в http://proza.ru/2024/12/09/871