Мисс Вандербильт

МИСС ВАНДЕРБИЛЬТ

     Лучшее время в жизни пацана – это когда уроки уже кончились, а родичи с работы еще не вернулись. И можно ходить на голове, врубать музыку на полную катушку, курить папины сигареты и чокаться бокалами из богемского стекла, которые мама не достаёт даже по большим праздникам, такие они ценные.
     А если на небе наконец прописалось ласковое весеннее солнышко, и деревья оделись свежей листвой, и со всех сторон раздается птичий гомон, в котором тонет и шум машин, и звяканье трамваев – самое время отправляться на поиски приключений. Потому что весной город – это остров сокровищ, где тебя ждут необыкновенные открытия и россыпи драгоценностей, и где есть таинственные места, населённые кровожадными людоедами.
     И мы с Калачом, забежав на минуту домой – чтобы бросить портфели и снять пионерские галстуки – отправляемся в путешествие. Калач на ходу объясняет, почему всё-таки Пеле, а не Блохин – лучший футболист мира. Я болею за «Спартак» и поэтому Блохин вообще не мой герой, но все равно начинаю спорить. Просто так, из вредности, чтобы этот умник не шибко зазнавался.
     Калач останавливается и показывает, как Пеле проходит четырёх защитников, не опуская мяч на газон. Вот он принимает невидимый мяч на грудь, подрабатывает его коленом и со всей дури вколачивает в дальнюю девятку. Красиво, кто бы спорил.
     - А на поле, в игре, слабО это показать, – говорю я не без ехидства. Калач замолкает, и я понимаю, что попал в самое яблочко. Ведь во дворе пацаны этого великого теоретика даже в защиту не ставят. А я стабильно играю левого хава и, если не забиваю сам, то с корнера навешиваю так, что мазать после моей передачи просто неприлично.
     До начала футбольного матча остается еще часов пять, но возле стадиона уже собралась кучка болельщиков. Это почти сплошь деды-пенсионеры, которые носят старомодные кепари и курят папиросы.
     - Виталька играет? – кричит Калач дедам .
     - Мениск у него, – охотно отзываются деды. – Хоть бы к осени восстановился.
     На минуту мы останавливаемся возле большой турнирной таблицы. С грустью замечаем, что без Витальки – местного Пеле – наша команда опустилась еще на два места.
    Для поднятия настроения заходим в магазин «Лакомка». Денег – которые мы сэкономили на школьных обедах - совсем немного. Поэтому необходимо быть целеустремленными и экономными. Мы гордо проходим мимо глянцевых коробок с шоколадными конфетами. На подсвеченные снизу торты и пирожные даже не глядим. Как магнит нас притягивает доносящийся из глубины магазина запах ванили и другие экзотические ароматы. Мы идем в отдел «Восточные сладости».
    И снова начинаем спорить. Я за рахат-лукум, Калач – за арахис в сахарной глазури.
     - Посмотри на цену. – говорит Калач. - Лукум почти в два раза дороже. То есть арахиса мы купим в два раза больше и наслаждаться будем в два раза дольше.
    Все-таки он меня уговорил. Только когда продавщица протянула нам два серых бумажных кулька с арахисом, я понял в чем был подвох. Лукум ведь легче арахиса и кулек с лукумом был бы больше. Я представил, как ароматный квадратик лукума тает у меня во рту и меня чуть не коротнуло. Но я сдержался, ведь дело-то сделано.
    Наслаждаться арахисом мы пошли в скверик возле общежития пединститута. Скверик этот был не очень ухожен, зато там можно было слушать песни, которые крутят в общаге, и выставлять оценки пробегающим мимо студенткам.
    Студенток мы оценивали по пятибалльной системе. Мы были великодушны и двоек никому не ставили.  Но и четверки у нас мало кто получал. В основном попадались какие-то заучки, с допотопными косичками, в немодных длинных платьях и стоптанных босоножках.
     В общаге завели модную песенку «Хоп, хей-гоп».
    - Это «Мисс Вандебильт». – важно заявил Калач. – Ее Пол Маккартни поет.
    В зарубежной эстраде я особо не волоку, но очень уж хотелось расквитаться за рахат-лукум  и все остальное.
    - Это Джон Леннон, а никакой не Маккартни,  - возразил я.
   Калач конечно вспомнил, как в прошлом году я притаранил в школу фотографию какого-то бородатого чувака и говорил всем, что это и есть Джон Леннон. Хотя любой малявка знает, что Леннон должен быть в очках.
     Мне нужен был аргумент, который окончательно прибил бы этого гада. И я бы его наверно нашел, но тут вдалеке, на дальнем конце аллеи, возник необычный силуэт. Это была девушка, или скорее женщина, с  длинными белыми волосами. На ней был тонкий красный свитер в обтяжку, белые брюки клёш и тёмно-бордовые башмаки на здоровенных платформах. На плече у нее, на длинном белом ремне, висела сумка из белой кожи. Наверняка это была не студентка, и вряд ли это была преподавательница. Скорее какая-то, случайно залетевшая в наши края киноартистка, певица или фигуристка из балета на льду. Мы с Калачом просто обалдели и, как загипнотизированные, смотрели на эту проплывавшую мимо нас немыслимую красоту.
     - Пять с плюсом, - наконец выдохнул Калач и протянул мне пятерню. И я пожал ее не раздумывая.
    Но не успела незнакомка свернуть за угол, как Калач нарушил атмосферу мирного существования.
     - Ты видел какие у нее глаза? - заявил он. – Зе-лё-ны-е!
    Ну когда, скажите мне, когда этот упырь сумел разглядеть цвет ее глаз. Я и лица-то ее толком не видел, всё смотрел, как шикарно она ноги переставляет. А этот: зелё-ны-е.
    - Не зелёные, а голубые! – проревел я.
    В ответ на это Калач сложил губы трубочкой, свел глаза к переносице и несколько раз стукнул себя кулаком по лбу. Хотел показать, как недалеко я ушел от обезьяны по умственному развитию. Стерпеть такое я уже не мог и только на минуту задумался, как ему лучше врезать – с правой или с левой. В этот момент и произошло нападение туземцев.
   Их было пятеро. Они подобрались с тыла, со стороны клумбы с незабудками. Похоже, они косили под генералов песчаных карьеров, но напоминали скорее беспризорников времен Гражданской войны: длинные грязные волосы, неаккуратные клеша, с болтающейся внизу бахромой и заплатками. Когда мы их заметили, они уже взяли нашу скамейку в кольцо и метаться было поздно.
    Опытным глазом я выделил вожака. Этот белобрысый пацан не выглядел крупнее или старше остальных, но у него на груди, в проёме завязанной узлом рубахи, болтался большой серебряный крест. Чихать, мол, я на всех хотел. От такого можно было ожидать чего угодно.
     - Э, пасаны,- сказал вожак. – Вы откуда такие нарисовались?
     Этот придурок Калачёв уже открыл было рот и собирался что-то ляпнуть, но я успел ущипнуть его за руку и, думаю, до него дошло, что в данной ситуации варежку ему лучше не разевать.
     - Мы-то, - от волнения я заговорил каким-то дебильным голосом. Город был разделен на несколько враждующих между собой территорий и я лихорадочно припоминал карту боевых действий. – Да мы-то со Стрелы.
     - Со Стрелы-ыы. – ядовитая улыбка вожака не предвещала ничего хорошего. Окинув меня оценивающим взглядом, он, как положено, задал второй обязательный вопрос. – Кого знаешь?
     - Кого знаю? – я продолжал тянуть кота за хвост, хотя подходящее имя уже вертелось у меня на языке. – Лёху Мороза знаю.
     Лицо вожака стало серьёзным:
     - И как там Мороз поживает?
     - Нормально поживает, - отвечал я. – Гуляет он. Неделю как с зоны откинулся, вот и гуляет. Мы же с ним соседи, в одном подъезде живем.
     Тут лицо вожака снова поменяло выражение. Теперь оно стало до неприличия дружелюбным.
     - Ну тогда передавай Лёхе привет, – вожак протянул мне руку. – От Алика Седого с Первомая.
    Они уходили вразвалочку, картинно подметая асфальт своими клешами. Когда они окончательно исчезли с горизонта, я, с высоты своего величия, посмотрел на Калача. Он был похож на раздавленный помидор. Наконец я поставил его на место, которое он заслуживал. Потому что и жили мы совсем не на Стреле, и Мороза я ни разу в жизни не видел.
   - Вот так, дружище, - хлопнул я Калача по плечу. - Не книжки всякие дурацкие надо читать, а почаще выходить во двор, общаться с нормальными пацанами, узнавать, что вообще в городе происходит.
    В общаге опять завели «Хоп, хей-гоп».
   - Ну, - сказал я. – Ведь Леннон же.
   - Леннон, - тяжело вздохнул Калач.