Северные рассказы. Гусиная охота - второй отпуск

   В конце мая в окрестностях Диксона начинается лет гусей. За ними тянутся утки и другая разная мелочь. А в первое воскресенье июня открывается традиционная десятидневная гусиная охота.
   Этого дня большая (и смею сказать, лучшая) часть мужского населения поселка ждет с трепетом и тревогой. «Боевые товарищи» загодя собираются у кого-нибудь на квартире и священнодействуют: заряжают патроны, готовят снаряжение и профиля. Процесс ласкает душу каждого «мужика с ружьем», как называют охотников их жены.
   Счастливчики, сумевшие под любым предлогом вырваться с работы, разъезжаются на вездеходах к своим балкам*. Из поселка зимой есть два пути: по льду на юг и берегом на север. На каждой дороге имеется место, где должна быть исполнена извечная, передаваемая из поколения в поколение традиция: распить одну на всех бутылку водки. Кроме того ее следует расстрелять и, обязательно, влет. Лишь после исполнения этого ритуала считается, что гусиная охота для находящихся в этой группе охотников, началась. Тундра открыта.
   В вездеходе, как правило, находится две-три группы охотников, балки которых расположены по пути следования. Первая, а затем и последующие группы, доставленные до своих балков, как правило, вручали водителю вездехода бутылку. Ее разливали всем желающим. Отъезжающие плескали из своих стаканов на углы балка, а остающиеся – на гусеницы вездехода. Но, это уже являлось не традицией, а правилом хорошего тона. Пожелав друг другу удачи, расставались. 
   Существовала и еще одна обязательная традиция. Охотников с места охоты вывозили также вездеходами. Водителю от каждой бригады положено отдать одного гуся и бутылку водки. Тут часто возникал нюанс. Гуся-то водиле - без проблем, а водку в тундре где взять? Конечно, с первого дня охоты все оставляют одну «командирскую» на последний день. Но она, как правило, до этого дня не доживает. Чаще всего компромисс достигался так: гуся – сейчас, "пузырь" - в поселке. В завершении сезона охоты в гараже у водителя набирался ящик водки.
   Прибывшие в свой балок и обустроившиеся на месте, дальше разливали уже по двум критериям: «ты что, краев не видишь?» или «душа – мера». Те, кто наливал по первому  критерию, часто попадали в такую ситуацию. В пьяном азарте, а потом и в пьяном угаре горе-охотники разбабахивали патроны по бутылкам, а когда начинался лет гусей, стрелять было уже нечем.

   В компании, о которой идет речь, наливали по второму критерию. Поэтому, попрощавшись с попутчиками, мужики первым делом оборудовали скрадки**, выставили фанерные профиля, затопили печку и, приведя балок в жилое состояние, приступили к ужину.
   Сервировка стола в первый день - тоже традиция, но уже бригадная.
На застеленный газетами стол (скатерть будет завтра с утра), выкладывается черный хлеб, нарезаются толстыми кольцами головки лука и выставляется бутылочка из-под снега, в теплом балке сразу же запотевшая. Ее содержимое разливается грамм этак по сто в алюминиевые кружки (именно в алюминиевые, ибо в них бульки  почему-то звонче получаются). Употребляется она холодненькая под ядреный огурчик венгерского маринования. К этому времени на чугунной печке-плите уже разогрета вскрытая банка со свиной тушенкой. Ее горячую – сразу на стол. Окунаешь туда ломоть черного хлеба и даешь ему слегка заливкой пропитаться. Затем на него ложкой - тушеной свининки. Сверху на все это - кольца лука. Да, побольше, с горкой. Внутри уже водочка по жилкам пошла, усталость дневную из них выгоняя. Во рту вкус огурчиков маринованных еще гуляет, язык пощипывает. А ты туда же вторые сто грамм добавляешь и всему этому благолепию вдогонку сооруженную закусочку отправляешь. И сразу же ощущаешь тепло и блаженство…  От печурки в это время по помещению тоже тепло расходится. А кругом тишина… И вокруг, по крайней мере километра на три-четыре, ни души…
   Перед тем как налить следующую порцию, тушенку вновь подогревали. После третьей закусывали домашними заготовками: котлеты, картошка, капуста, купленная в магазине сырокопченая колбаса и другие деликатесы, которые завезла в поселок за прошлую  навигацию доблестная Диксонская контора «Тормортранс».

   Павел вышел из балка. Сливая на ходу отстой, прошел по снежному насту чуть дальше, на самую вершину наметенного за грудой камней сугроба. Полуночное солнце слепит глаза. Романтика! … Конечно романтика, когда у тебя в балке полно дров и угля. В рюкзаке – запас еды на две недели. Под нарами полный цинк патронов. В оговоренные день и час тебя вывезут вездеходом… А если не вывезут? Вот тут, уж извините, от такой «романтики» – холодок  по спине…
   С северной и восточной стороны на полгоризонта простирается тундра – белое безмолвие, кое-где расчерченное черными каменными грядами. В их, казалось бы, хаотичном расположении, все-таки есть закономерность - они почти все располагаются перпендикулярно морскому берегу. Далеко слева чернеют две точки – скалы Лемберовских ворот.
   За спиной, с западной стороны, от берега моря пролегла широкая лайда***. Основное ее русло идет метрах в трехстах от балка, а неглубокое ответвление  уходит на север. На этой развилке и обустроены скрадки с фанерными профилями. Небольшие стаи гусей постоянно тянутся этой лайдой и, как правило, сворачивают к выставленным на снегу профилям.
   Пока Павел разглядывал окрестности, из балка вышел его напарник Василич. Он после армии жил и учился в Одессе. Когда наши знаменитые юмористы еще только оканчивали Одесский институт инженеров морского флота (ОИИМФ), Василич уже учился там же на первом курсе. Видимо, в память о студенческих годах в славном городе Одессе, он называл Павла «корешем» или «корешком».
   Подержавшись за угол балка, чтобы тот перестал качаться и принял вполне устойчивое положение, Василич направился к другу. На полпути остановился. Долго и внимательно рассматривал надпись, сделанную им на снегу. Наверное, он принял написанное за приветствие появляющимся иногда в этих краях летающим тарелкам. Покивал, одобряя размашистость почерка, позволяющего инопланетянам читать послание с высоты, не напрягая лишний раз зрения и не тратя топливо на снижение и последующий набор высоты. Видимо, согласившись со смыслом, наложил на текст свою резолюцию. Затем, помахав соавтору рукой, начал внимательно осматривать небосвод. Наверное, надеялся увидеть на нем неопознанные объекты, слетающиеся для прочтения приветственного послания. Но НЛО не было. Зато, напротив склонившегося к северо-западу солнца отчетливо виднелась Луна.
   - Корешок, а ты сможешь в Луну попасть? – пытаясь сконцентрировать взгляд на товарище, спросил он.
   Павел отрицательно помотал головой.
   - Щас, посмотрим.
   С этими словами Василич зашел в балок и вернулся с ружьем - вертикалкой двенадцатого калибра.
   - Стреляй оттуда, - крикнул Павел, предварительно укрывшись за камнями, ибо пьяный мужик с ружьем – это похуже обезьяны с гранатой.
   Засадив по патрону в каждый ствол, Василич вскинул ружье и стал наводить его на цель. Траектория движения стволов походила на лежащую на боку цифру восемь. Грянул выстрел. Видимо, стрелок даванул на обе скобы сразу. От двойной отдачи его опрокинуло на снег.
   - Корешок, Корешок, ты видел, я попал! Она упала! Она упала прямо к моим ногам! – радостно кричал поверженный Василич, показывая на Луну через торчащие из снега ноги.
   Пока он выкарабкивался и вставал, Павел подобрал ружье, разобрал и унес в балок.
   Когда вышел, увидел на лице Василича недоумение.
   - А ты? Ты что же, стрелять не будешь?
   - А куда стрелять? Луну ты уже порешил, а двух Лун мы с тобой еще пока не видим. Давай забросим ее снова на место. Пусть она по небу плавает. Это сейчас при солнце она, вроде бы, никому не нужна. А августовской ночью она пригодиться нам, когда будем возвращаться на лодке с хорошим уловом? Давай-ка, я ее отправлю снова на небо.
   С этими словами он взял валявшуюся недалеко консервную банку и забросил ее как можно выше и дальше, за камни. Василич сосредоточенно вникал в сплетенную другом словесную вязь, и проследить траекторию полета банки оказался не в состоянии. Но процесс отследил четко. Он выстрелил - Луна упала. Он наблюдал ее, поверженную, у своих ног. Корешок сделал бросок вверх, И вон она, Луна, опять над его головой. В результате все вернулось на исходные позиции. Значит, и им пора обратно за стол.
   Василич взял Павла за плечи и тихо, с дрожью в голосе:
   - Ты правильно рассудил, Корешок. Красиво и душевно. Уважаю.
   Он что-то смахнул с глаз рукавом климатички****, то ли прилипшую крупинку снега, то ли скупую мужскую слезу…
   С утра начиналась настоящая гусиная охота - второй отпуск.
   Сказано оптимистично и довольно самонадеянно. Увы, утро выдалось пасмурное. Сыпал редкий, мелкий, крупитчатый снег. Ветра не было... гусей тоже. В принципе, это даже оказалось друзьям на руку. Прибрались в балке после вчерашнего. Оборудовали с противоположной стороны груды камней туалет.
Да простит меня читатель за дальнейшие подробности, но сие заведение имеет в данной ситуации особый статус и требует отдельного описания. Во-первых, данный туалет, наверняка, был  единственный во всей тундре оснащен унитазом. Просто, привезли в балок унитаз с пробитым днищем, прикрепили к двум широким и толстым доскам, которые уложили над выкопанной в снегу ямой. В качестве сидушки использовали кусок толстого пенопласта, естественно, с нужным отверстием. Присядешь на него, бывало, прикрыв сооружение полами климатички, и тепло и не дует. Во-вторых, место для него выбирали не в укромном закрытом уголке, как это обычно принято, а посреди чистого поля лицом на юг.
К чему это? А к тому, что по закону подлости, именно в это время в непосредственной близости от восседающего пролетят гуси. Это даже к гадалке не ходи… Никто из балка выскочить с ружьями не успевает. А сидящий, естественно, с ружьем наизготовку – вот он, тут как тут, возвращается с отхожего места с добычей. 
   В таком размещении нужного места есть еще одна прелесть. Представляете, сидишь…, а пред тобой на все четыре стороны, на многие километры - белое безмолвие. И ты один в центре этой бескрайности… Осознав поэтичность ситуации, ты уже не просто сидишь, а гордо восседаешь! В голове рождаются величественные мысли. Прям, маниловщина какая-то… И название этому сооружению друзья дали соответствующее – думное место*****. Приличия ради, надо сказать, думное место от балка закрывала каменная горка.
   Наверное, у Василича до сих пор хранится фотография, на которой посреди белой пустыни на фоне далеких прибрежных скал и чернеющего у самого горизонта поселка гордо и величественно на верху пологого сугроба стоит вполне цивильный городской унитаз.
   А на второй день - опять неприятный сюрприз. Вдруг поднявшийся южный ветер гнал по тундре поземку. Павел сидит в скрадке – над головой бледно-голубое, ясное небо: с одной стороны горизонта солнце, с другой – Луна. А на поверхности земли вдоль отшлифованных за долгую полярную зиму сугробов несутся снежные космы, смазывая очертания дальних каменных гряд и холмов. Все бы ничего… Но сидеть приходится лицом к югу, откуда налетают гуси, и жесткий крупитчатый снег с бруствера скрадка летит прямо в лицо. Студит нос и щеки, залепляет глаза. Темные очки спасают от солнечного света и слепящего снега. Но защитить от поземки они не могут. Приходится все время стоять. Отвернешься или спрячешься в скрадке, а гуси вдруг налетят… В общем не второй отпуск, а сплошная маета. Беда еще в том, что выехать-то в этот раз удалось лишь на три дня. 
   Разочарованный Василич ушел в балок, готовить ужин. Павел остался.
   Далеко, где-то вдоль берега моря или над прибрежными островами тянулись к северу косяки гусей. Но, надеяться и ждать, что какая-нибудь стая отвернет в его сторону, напрасное занятие. Летят высоко. Пролетные.
   Второй неудачный день заканчивается. Надо собираться домой. Ружье, спустив курок, прислонил к стенке скрадка. Начал складывать сиденье, укладывать термос в рюкзак… Краем глаза уловил или каким-то охотничьим чувством ощутил движение слева. Инстинктивно присев, повернул голову… Три серых гуся заходят на профиля. Двое летят в паре, третий чуть подальше сбоку. Идут низко.
Поэтому вскакивать перед ними, чтобы как в тире расстрелять зависшую в испуге птицу, не было никакого смысла. Стрелять «в лоб» бесполезно. Дробь от такого выстрела скользит по оперению, не принося птице вреда. Вероятность того, что какая-то дробинка перебьет крыло очень мала. Надо ждать посадки или стрелять вслед.
   Три большие птицы неспешно плыли над снежной целиной на высоте трех-четырех метров. Плавные движения огромных крыльев свидетельствуют скорее о спокойствии птиц, чем об усталости. Черные на фоне ослепительно белого снега с медленными взмахами широких могучих крыльев, они показались Павлу величественными сказочными драконами, парящими в белом безмолвии.
   Завороженный фантастической картиной он чуть приподнялся, наблюдая за птицами. Видимо, солнечный луч блеснул на очках или гуси заметили его неловкое движение, но что-то их встревожило. Летящий за парой гусь-одиночка качнулся на крыло и ушел вправо. Его уже не достать.
   Пара, отклонившись в другую сторону, прибавила в скорости, пытаясь облететь скрадок слева. Уйти дальше ей мешал крутой склон лайды. Павел привстал, взвел «курок» и начал, затаив дыхание, выцеливать добычу,  чтобы одним выстрелом зацепить обоих. Секунда, другая… И тут ему показалось (наверняка, показалось, ибо такого, как говорят орнитологи, не бывает никогда), что одна из птиц, судя по размерам гусак, повернул и несколькими сильными взмахами крыльев настолько приблизился к скрадку, что заслонил собой и подругу, и, показалось даже, половину горизонта. Огромная птица летит настолько близко, что, кажется, еще секунда и ударом крыла выбьет ружье из рук. Видно каждое перышко на пестрой груди и черную бусинку глаза на его чуть повернутой к охотнику голове. Обреченность и в тоже время надежда, что его маневр не окажется напрасным, читались во взгляде.
   «Пусть будет так» - подвел человек итог противоборства с птицей и плавно поджал спусковой крючок... Сухой щелчок осечки эхом ухнул в груди, пустотой сорвавшись вниз и тугой волной ударив в голову. В недоумении Павел опустил ружье. Он видел, как гусыня скрылась за поворотом, а гусак, описав дугу, догоняет ее, усиленно работая крыльями. Он мог бы снять его следующим выстрелом. Но… тогда не осталась бы в памяти картина величаво плывущих над ослепительно белой тундрой прекрасных птиц, похожих на двух черных драконов.
   Чудес на свете не бывает. По пути в балок Павел понял причину осечки... Он выехал на охоту с новым ружьем бескурковкой. И почему-то не на полчаса раньше, а именно сейчас вспомнил последний пункт заводской инструкции, которым предписывалось на первое время, пока детали механизма не приработаются, возвращать взводную скобу усилием руки обратно до упора.
   Усмехнувшись, исполнил заводское указание. Затем поднял ствол вверх и нажал на спусковой крючок. Грохнуло так… Что и требовалось доказать - обычная спешка и разгильдяйство. Из-за волнения он забыл исполнить рекомендацию завода-изготовителя.

* Балок – деревянный утепленный охотничий домик в тундре, как правило, на полозьях (ударение на «о»).
** Скрадок – яма в снегу, где укрывается охотник, мечтающий подстрелить гуся (ударение на «о»).
*** Лайда – неглубокий овраг с пологими склонами, заросшими травой. На юге России их называют балками (ударение на первое «а»).
**** Климатичка – фуфайка с поясом и теплым капюшоном.
***** Описываемые события происходили в 1986 году. Поэтому, название «Думное место» к нынешним думам разных уровней никоим образом не относится.