сколько раз можно прожить жизнь

К Петухову-старшему, набычившись, подошел окончательно разочарованный в жизни четырнадцатилетний Петухов-младший – его не приняли в секцию фигурного катания на коньках, вполне определенно намекнув на его «преклонный» возраст.
Петухов-старший, причастный в некотором роде к спорту – он не пропускал ни одной спортивной передачи по телевизору и даже иногда приобретал газету «Советский спорт», не удивился прискорбному факту и философски изрек:
- Жизнь,брат, часто берет на силовой прием, иногда и на запрещенный! И никто ее за это не штрафует, двумя минутами не наказывает, желтую карточку не показывает!

Спровадив сына зализывать удар судьбы в одиночку, Петухов-старший задумался: «Да… Парадокс… Нонсенс, одним словом: в четырнадцать – и уже староват! С другой стороны – все справедливо: к этим годам иные уже чемпионами норовят стать, а мой Петька тренироваться попер! Это ж, к каким годам он прыгать и крутиться научится? К тридцати, не раньше. А соревноваться с кем? Кругом – малышня: выигрывать – маленьких обижать, уступать – стыдно… Правильно, что завернули!» - твердо решил Петухов-старший. Но рассуждать не перестал – работал он сторожем на складе ненужных вещей, и тягостные дежурства приучили его ценить любую пришедшую мысль и не торопиться с ней расставаться.
Он прилег на диван, закинул руки за голову и удивился еще больше: «А ведь Петька не для одного фигурного катания устарел! Взять гимнастику, плавание… Даже в хоккей не  сунешься - канадцы с шести, а то и с трех лет начинают»!
И вдруг, среди мелких мыслишек, громадной рыбиной среди мелюзги, шевельнулась Мысль: «В пять-шесть начинают, а в двадцать кончать пора! Вроде бы, конец жизни – гимнастической, плавательной или какой другой!»

Через час-другой тяжких раздумий, в глубине  мысленного тумана снова блеснул бок крупной удачи: « Но ведь есть занятия, которые не только в четырнадцать, в пятьдесят починать рано! К примеру, государственная служба в министрах или даже пенсионная жизнь!»
Петухов-старший вскочил с дивана и нервно заходил босиком, оставляя влажные следы на линолеуме.
«Сколько же жизней можно прожить за одну человеческую! И не просто прожить, но и о каждой написать книгу. Моя жизнь в воде – о плавании, жизнь на снарядах, спортивных, конечно, на боевых, всамделишных, не очень поживешь, тем более попишешь! Студенческая жизнь, инженерная, жизнь в сторожах. А когда все испишешь – моя жизнь в искусстве, в писателях, значит!»

С холодом через пятки пришла холодная ясность: «Пропала жизнь! Мне уже пятьдесят с гаком, а кроме как сторожем я никем не работал! А все почему? Мыслить хотелось, а учиться – не очень!»
- Петька! – крикнул Петухов-старший, вдруг что-то понявший.
Не успел понурый Петухов-младший предстать перед родителем,
как был ошарашен вопросом:

- А как у тебя дела с учебой?
- А что? – на всякий случай поосторожничал Петухов-младший.
- Ну, какие у тебя отметки? Пятерки есть?
- Ну?
- Так есть или нет?
- Вроде были… По поведению.
- А двойки?
- Ну?
- Есть или нет?

- Ну, есть… - рассеянно обронил сын и удивленно посмотрел на отца: «Чего это ради ты интересуешься? Семь лет не спрашивал и вдруг: «Двойки есть?»
- Вот что… - Петухов-старший сел на диван, поджав босые ноги. – Неси, брат, ремень… А потом мы вместе подумаем, в какую секцию тебе записываться. Я, брат, сам тебе выберу!