Паломничество в страну смерти. Воркута

Паломничество в страну смерти. Воркута. Отец Герман (Подмошенский), 2002 год.


С детства я был испуган словом «Воркута». Когда мне было шесть лет, пришли коммунисты в Латвию, мы жили в Латвии, и арестовали моего отца. В ту ночь арестовали многих, это было 6 ноября – то есть это был канун дня коммунизма. Арестовали моего отца и всех выдающихся людей нашего маленького города Пыталово. Это была тогда Латвия. Мама с папой женились в Риге, папа – из Пскова, а мама – из Петербурга.

Арестовав моего отца, его судили в Двинске, на восемь лет – как врага рода человеческого – очевидно так. Человека, который совершенно ничего общего не имел с политикой, а арестовали его, как говорили, за отца, потому что мой дед был богатый человек. Под Псковом, город Остров, он содержал женский монастырь Казанский, 300 монахинь. Так как у него были мельницы, богатый человек, и все деньги он давал туда и также издавал ноты церковного пения.

Когда они его арестовали, был суд, осудили его на восемь лет и сказали: пошлют в Воркуту. Дали маме возможность его видеть, дали свидение, она ездила туда.  И когда маму впустили в то место, гд выходили все арестованные, то мама искала глазами, где же ее муж и не могла найти. Вдруг какой-то незнакомец кричит: Нина! И тогда она узнала, что это ее муж, который так изменился. Все, что она могла спросить: бьют ли тебя, и он кивнул положительно головой. И только спросил: как дети? – я и моя сестра. С тех пор так папу я и не видел. И так знал, что он погиб в этих лагерях в Воркуте, где вечная мерзлота и где добивает голод, холод, от чего он и скончался, как я узнал 50 лет спустя.
 
Когда арестовали моего отца, потому что у него был писчебумажный магазин и два дома, то, конечно, выгнали нас из дома, и, как я помню, один день – был снег, я выскочил и смотрю – нашу соседскую собаку рсстреливают и не могут никак ее убить, и струйками льется кровь – красная кровь на снег. В этот момент вышла наша Кора, наша собыка. Мама только сказала: Кора! Надеясь, чтобы она не вышла, и в этот момент ее застрелили прямо в лоб, и она умерла. И даже моего кота Ваську расстреляли – я сам это видел, как свалился мой котик. И я, конечно, плакал, а мама закричала: зачем вы стреляете животных? – Они ей говорят: это капиталлистические паразиты. И так мне осталось на всю жизнь.

Пришло Рождество, елочку кто-то принес, а так никакого праздника не было. И скоро нас выгнали из дома, и мы пошли в деревно – пешком четыре километра, и там жили, пока не пришли немцы. И когда пришли немцы, нас вывезли в Геманию. После этого мы пять лет жили в Германии и приехали в Америку, с тех пор я там не был.
 
И вот в первый раз, когда я приехал в Россию, двенадцать лет тому назад, я, конечно, очень хотел попасть в Воркуту, чтобы найти могилу отца. Мне советовали этого не делать, говорили, что живьем оттуда не вернешься. Но какая-то добрая душа узнала наш журнал, прислала нам письмо, и говорит: я постараюсь найти могилу Вашего отца. В конце концов, она нашла, и она сообщила мне, и я приехал – потому я сейчас в России, я навещал могилу моего отца.
 
Приехал я в Воркуту в июле месяце, стояла декабрьская погода – свинцовое небо, холодно, все в пальто. Стоят серые, страшные здания, все панели как-то исковерканы, потому что все построено на льду, и этот лед движется. И поэтому улицы все такие развороченные.

Просил я найти место, вроде музея, или такого центра – ничего там нет. Но пришли представители «Мемориала», и я очень благодарен им, добрые люди, и нам показывали город, показывали места, где были шахты, где народ умирал тысячами и даже миллионами. Добрые люди нам показывали, мы разъезжали, нам показывали закрытые – такие страшные, ужас наводящие виды этих заброшенных шахт. И некоторые еще там есть. Там везде беспорядок, холодно – страшно. Ну, место каторги, центр ГУЛага.
 
Но оказалось, по всем данным, что могилы отца не было там, а она была в городе, немножко южнее, под названием Инта. Приехали мы в эту Инту, и там после долгих поисков привезли нас на поле, которое до горизонта набито человеческими костями. Немного земли, растет бурьян – тундра. Заливает вода. Там вырыты шахты, и вокруг целые облака насекомых. Из этого места никому не вырваться, потому что дорог нет. Единственная железная дорога, которая ведет туда, и если что случается, то люди в городе оторваны от всего. Ничего там не растет, даже картошка – там вечный холод.
 
Но интересно, что там удивительно добрые люди. Видно, это уже следующее поколение замученных зеков – добрые, кроткие, теплые люди. И, конечно, глубоко верующие – там церкви есть. Церкви небольшие, священники, такие, можно сказать, лучезарные, удивительно теплые, кроткие – такое Христианство, прямо так в душу заходит.
 
В Воркуте есть несколько церквей. Одна церковь, в которой служит батюшка отец Михаил – сам мученик, там страдал от разных болезней. Церковь построена на костях, она переделана из дома. Народ верующий, тихий, скромный, жаждущий правды – прямо, как евангельские люди.
 
В самом городе Воркуте есть Братство – два брата, священники основали Братство, в котором собирается молодежь, бесплатно кормят бездомных, которых там тоже много есть. В этом Братстве даже иконы плачут. На втором этаже, поднимаетесь – церковь, чистая, красивая. Добрые христиане – это то, что сейчас у нас в Америке называется истинными христианами – то есть люди, которые посвящают свою жизнь служению своим ближним. Они молятся с ними, стараются с ними избавиться от всяких пороков, трудятся, делают доклады, ставят фильмы хорошие, рассказывают – как бы нянчатся с людьми страждущими. Это настоящее Христианство. – Впечатление дивное! Вот – Христианство на подъеме. Православие там, конечно, как и везде – такое бедное, но зато богатое духом.
 
А в Инте там есть уже новая церковь. Инта – тоже большой город. Мы поселились в доме, который принадлежал начальнику лагерей – это теперь гостиница. Недалеко по улице там есть магазины, жизнь, так видно, ничего, приличная. Но, конечно, из разговоров с людьми чувствуется, что им не хотелось бы жить в этом городе. Есть люди – дети бывших заключенных, которым запрещено даже выезжать оттуда. Была такакя система, что если ты попадаешь туда, то уже навеки – раб, одним словом. Хотя, может и выпустят, как они там ездили в Киев, но они приписаны к этому месту, вечному холоду, где зимой нет дня, там тьма стоит, мрак. Интересно, что христиане – такое теплое существо. Могу себе представить, какая душевная теплота в них, когда снаружи такой лютый холод и такая заброшенность, такая совершенная даль. Туда ехать из Москвы чуть ли не трое суток – что-то очень далеко. По дороге там ничего нет. Даже простой дороги нет, только на поезде.
 
Хотелось бы еще сказать такую вещь. Приехали туда и зная, что там миллионы лежат, хотелось бы видеть такое здание музея новых мучеников с историей того, что там происходило. Конечно, там есть такой музей, более-менее, краеведческий, но там, можно даже сказать, восхваляют этих всех советчиков. Но музея, центра христианского, ведь там умерли, замучены были христиане, – не было. Конечно, нет средств на это. Они как бы забыты там, как будто этот элемент, не нужный Ленину и Сталину – они их выгнали умирать, а те, которые там как-то выжили – они забыты, они ненужные.
 
Тут надо сказать, что этот краеведческий музей – большое достижение для нас, которые хотят знать правду об исторической важности тех событий. Люи нам много интересного рассказывали – видно, вложено много любви, работы, чтобы кое-что сохранить. И много, конечно, достигнуто. Но меня интересовала другая сторона – меня интересовал такой как бы храм новых мучеников, как бы место, где были бы выставлены портреты, иконы и их жизнеописания, их жития этих новых мучеников, чтобы в историю вошел вклад в Святую Русь. Это очень хотелось бы. Конечно, на это нужны средства, но если надо – то Бог пошлет.
 
Меня интересовала судьба тех, которые жили там при моем отце. И вот Господь так сподобил, эти представители краеведческого музея достали мне человека моего возраста, который помнит, как его сослали туда. И мы с ним общались, и он рассказывал мне с таким трезвым радушием, как там проживали они, как он был молодым мальчиком сослан.

Немцы взяли его с Украины в Германию, и в Германии, хотя ему и говорили, что, если будешь возвращаться в Россию после войны,  то тебе может быть очень нехорошо, потому что Сталин не признавал пленных, а он был в этой категории. Но ему хотелось вернуться домой, в свою Украину, повидать своих любимых, и он требовал возвращения в Россию.

Сел он на поезд, и его, без остановки – прямо на Воркуту из Германии. И там он оказался врагом народа. Послан он был в шахты, там по колено в грязи работал, у них там цынга была, дизентерия, воды не давали, ничего не ели.

Была баржа – 500 человек зеков доставили, и их не приняли, всех бросили – и всех в воду, и они там умерли. Выжил он только потому, что повар оказался из Украины – его земляком, и он немножко его подкармливал. И таким образом смог выжить, потом немножко устроился.

Молодой был... потом нашел супругу, и у них были дети – так дети не имели права выезжать оттуда, как рабы прикрепленные к системе. Такая бесчеловечность, такой абсурд, такое безобразие, какое творилось там – как бы скрыты от мира.
 
Хотя сейчас говорят и пишут, но уже новое поколение в России ничего не знает, не в курсе дела – как будто этого ничего не было.

Между тем, вот эти добрые люди, как в этом краеведческом музее, трудятся, собирают, складывают. Но их труд не ценят. Казалось бы, вот о них нужно говорить, их дело нужно поднять, рассказать, чтобы знали, что было в России, каким трудом, подвигом давалось им просто выживать.

И сейчас некоторые говорят, я видел по телевидению недавно, что, мол, при Ленине-Сталине тоже хорошо жилось. Но не знают, что России это стоило сто миллионов жертв – невинных людей. Они должны были пострадать, чтобы то, что осталось, могли жить хорошо, чтобы можно было плясать под американские дудки.

Так обидно, что то прошлое не представлено роду человеческому. Потому что у нас зарубежом, в Америке и в Европе очень интересуются, готовы всячески помогать, чтобы память сохранилась.

Вот когда вы приезжаете в Геманию, вы видите везде – написано большими буквами: NIE WIEDER – значит, чтобы никогда не повторилось. А вот тут даже я слышу, что это может повториться, что может опять будут загонять людей в такую Воркуту.

Это, конечно, страшно, но судя по тому безразличию к прошлому, думаешь: может, это действительно так и может быть. Нет сознания преступления, которое Дзержинский и другие сделали. Молодое поколение унаследовало их состояние, покрытое кровью – кровью новых мучеников, которых они не знают, о которых никто не говорит и которые являются как бы подошвой, на которой они пляшут в парках так называемой культуры, и воспевается Элвис Пресли и всякая ерунда, которая не достойна даже слова культура.
 
Теперь хотелось бы закончить эту печальную вещь тем, что Воркута – есть место святое, есть Голгофа. Соловки называются Голгофой России, так и Воркута. Также и Колыма, и Магадан – святые места.

Тут у вас есть Бутово. Я приезжаю тоже – хорошая церковь, чудный батюшка, большой знаток, сам внук пострадавшего, мученика. И там портреты кругом, но тоже мало. Хотелось бы такой музей.

Словом, так.  Приезжают американцы в Россию, видят дивные храмы и так далее, ужасаются архитектуре хрущевщины и тому подобному, ужасаются тут уборными, этими туалетами – и уезжают. И не знают суть Святой Руси, которая пострадала. А тем не менее, жаждут, они тратят деньги, чтобы приехать, посмотреть, как бы обогатить себя. Пришла пора, нужно нам, русским, что-то делать, чтобы обогащать вселенское Христианство тем достоянием, которое в таком обилии разлито по лицу Святой Руси. Поэтому, такое место как Воркута – это есть святое место, о нем нужно говорить, нужно печатать.
 
Слава Богу, существует «Мемориал» и, очевидно, другие такие организации, но как-то слабо, трудно о них знать: звонил я, звонил – не дозвониться до них, как-то все это скрыто. Правда, если бы я это настойчиво делал, пошел во всякие интернеты, может быть, что-нибудь нашел бы, но простой обычный человек, приехавший из-за границы, хотел бы знать, что представляет Россия – это недоступно, а это печально, нужно что-то сделать.
 
В заключении хочется сказать, что ведь там же были святые люди, ведь там же были подвижники, чудотворцы похоронены там. Помимо всякого народа – там же были святые. Говорят, там, на этом кладбище, иногда сияет свет, исходящий оттуда. По ночам виден свет, благодать Божия оттуда исходит.

Это как-то незаметно. Мои американцы, которые приходят в Православие – их много сейчас, там у нас есть Свято-Владимирская академия и семинария, они очень заинтересованы проповедью о России, они много трудятся, народ приезжает – и не видит этого тут. А современный народ должен знать и должен любить, мы должны представить святость для всего христианского мира.

Ведь много же там, и католики, и протестанты – они же многие очень интересуются серьезно Россией, им хочется помочь России. Ведь есть же такие, много таких. Ведь то безобразие, которое вы видите по телевидению – это ведь не представляет Америки, это какой-то маленький элемент, 4% – тот элемент, который делал революцию, всякие анархисты – это сейчас вводится сатанизм в воздух, и люди думают, что это Америка. – Это не Америка! Это отщепенцы, совершенно птерявшиеся люди, это все спившиеся или люди пустые – hollowmen, как у нас говорят.

Люди, которые не имеют своего прошлого, они пустые. В России все-таки есть прошлое. Посмотришь – человек идет с крестиком, значит верующий, хотя и ничего не знает, хотя не причащается. А американцы не знают, а хочется знать.

Многие смотрят с большой надеждой на Россию. И думаю, уже пришло время, чтобы русские миссионеры приезжали в Америку и обращали американцев в Православие, чтобы говорили о преподобном Серафиме, о батюшке Иоанне Кронштадтском, чтобы гремело это.

Нам трудно в Америке это делать, очень часто нас даже не слушают, потому что представители России, даже архиереи говорили, что гонений нет в России. Годами ведь, все эти страшные годы приезжали и говорили, что нет гонений в России. И только какие-то отщепенцы-эмигранты говорили, но им мало кто верил. А теперь время изменилось, теперь верят, теперь хотят видеть, ведь приходят в храмы тут в Москве американцы и слезы льют. Не зная ничего – льют слезы, они ощущают благодать, они ощущают святость этого места. Хотя и окружены всякой такой американщиной.
 
Так что, хотелось бы напомнить людям нашим, русским, о том дивном месте, святом месте Воркуте, где положены жертвы, миллионами лежат там и ждут, ждут общего всем воскресения –  и тогда будет Суд, Вечный Суд. И что же мы тогда, вот современная молодежь, что она ответит Господу Богу, когда Он будет спрашивать: знал ли ты о твоем отце, который там лежит, сделал ли ты что-нибудь, помог ли ты. И страшно будет, если будем стоять-молчать. Слезы не помогут! Потому что сказано, что должно быть не только покаяние, а должны принести плод покаяния.

И этот плод прокаяния в России должен быть, безусловно, творческий. Мы должны найти выход из положения, найти выход, как преподнести вот эту благодать, творчески преподнести миру, что существует благодать Божия в Православии. Мы должны это преподнести так, чтобы было понятно это. А то мы сейчас участвуем в разложении цивилизации, ускорении ада на земле. А мы должны наоборот, мы должны использовать эту Воркуту, Соловки и так далее как престол святости, где закланы были наши предки – представители Святой Руси.
 
Аудиозапись этой беседы можно взять здесь: https://payhip.com/b/Y5naz