Сухофрукты, Катька и Серёга-егерь

В Крыму на горе Кушкая есть родник. Его называют Демир-Копу-Чакрак, и значит это: «источник у железных ворот». И быть бы там увитым плющом стенам турецкой крепости с мощными створами на скрипучих петлях, с тяжёлым засовом и арабской чеканкой на опускной решётке. Нести бы там дозор седобородым стражникам в иранских шлемах и чешуйчатых панцирях. Но ничего этого там нет. А есть огорожа из сетки в три человеческих роста, новая калитка из старых досок и приземистый домик из строительного вагончика. Есть плющ, но нет чеканки, и петли смазаны. Не скрипят.

Живут за забором лесные звери, которые людей не боятся. Кто-то из них был ранен браконьерами. Кто-то попал к роднику ещё детёнышем, отбившись от мамки и выйдя к людям. А кто-то так пришел и остался у кормушки. Получился в лесу на горе зоопарк.

Наша группа подошла к той самой калитке. Вот там родник, а здесь стоянка с костровищем и беседкой. Лучше места для ночлега не найти. Самое время задумчиво походить по опавшей листве. Шурша и разбрасывая сухие веточки, чистить место для палатки. Собирать хворост и разводить костёр. Но никто этого не делает. В группе шестеро взрослых и столько же детей – участников туристической секции. В детских карманах сухофрукты, орехи и цукаты. Выданы они на дневной перекус, но будут использованы не по назначению. За забором звери.

Дети прилипают к забору. Здесь пасутся олени. Звери смотрят с интересом: еда пришла. Олень, ещё детёныш с крохотными рожками, подходит ближе. Ему сквозь железную сетку предлагают несколько блюд и шоколад на десерт. Я сижу на взгорке и наблюдаю, как аккуратно оленёнок берет губами угощение.

Его старший собрат, вскинув голову, срывается с места. И как-то нелепо по-кошачьи, полубоком, отталкиваясь сразу четырьмя ногами, скачет к забору, с разгону врезается в сородича и почти сбивает его на землю. Кто-то из детей вскрикивает. Но не тут-то было. Тонкие копытца оленёнка упираются в землю и маленькие рожки уже наставлены на обидчика. Не задирайся.

Мелко трясётся куст за забором. Что-то большое и грузное шевелится там, собирается вылезти. Слышно, как оно рывками втягивает воздух, принюхивается, ворочается с боку на бок. Трещат ветки, выпуская из себя сырое чёрное рыло размером с небольшую сковородку. Две бездонные ноздри всё быстрее втягивают воздух, определяя направление на еду. Вот пятак, коротко вдохнув, замирает, и через секунду по лесу разносится жизнеутверждающее: «Хрю!!!» Оленей будто ветром сдуло. Ветки трещат сильнее, и нам является она, полная грации бульдозера, – кабанья принцесса этого зоопарка.

Здоровенная свинья, радостно повизгивая, трусцой бежит к забору. Коричневая шерсть на загривке, как щетка, жёсткая. Бока и поджарый зад черные с подпалинами. Крохотные глазки рыскают. Короткий хвост по-собачьи виляет. Дети ей рады.

Начинается игра: «Накорми хрюньдю орехами, которые выдали, чтобы ты в походе кушать не хотел». В ней то один хрюшкин бок виден, то другой. Пятак нюхает во все стороны разом, а порося только и успевает разжимать челюсти, собирая угощение. Совсем не медлительная зверюга.

Кто запасы свои раздал, тот уже просто гладит шерстяные бока через сетку, пытается потрепать высокий загривок. Я подхожу ближе, потому что зверь дикий, а дети маленькие. Да и хавронья уже из столовой в массажный кабинет перенеслась. На забор навалилась. Шею выгнула, насколько это возможно для свиньи. Заднее копыто в судороге бьет землю. Все оттенки удовольствия отражены на волосатом рыле. Глаза зажмурены, пятак сопит и пускает пузыри. Дети её чешут.

Вдруг на пике поросячьего удовольствия хавронья отскакивает одним прыжком от забора и разворачивается к толпе несовершеннолетних массажистов-самоучек. Глаза кабанихи округляются. На весь лес раздаётся еще одно «Хрю». Нижняя челюсть отверзается под немыслимым углом, являя полную крепких зубов пасть и огромный розовый язык, который тут же вываливается и висит, почти касаясь земли.

Покрываясь холодным потом от страха за целостность пальцев, в частности, и за здоровье детей, в целом, прыгаю к забору. Теперь понятно, почему олени так легко уступили дармовые сухофрукты. Дети бегут врассыпную. Я хватаю с земли толстую палку и надеюсь, что она остановит чудище. Адреналин в крови кипит. Мышцы напряглись. Дубина занесена над головой для удара. И тут кто-то кричит над ухом: «Не бей Катьку! Катьку не бей!»

Между мной и чудовищем возникла худощавая фигура. Кабаниха Катька подошла к забору и еще больше растянула пасть, став окончательно похожей на ковш карьерного экскаватора. Она попыталась просочиться сквозь узкие ячейки – забор со скрежетом натянулся. Розовый язык влажно завозил по проволоке. Человек, который мог бы сейчас целиком поместиться в Катькиной глотке, подобрал хворостинку, присел на корточки и начал скрести по розовым пупыркам язычища.

- Она хотела, чтобы ей язык почесали. Сильно любит это, - сказал он, посмотрел в мою сторону и упрекнул. - А ты за дубину хватаешься.

Катька затопала копытами, короткий хвост заметался из стороны в сторону. Я опустил палку.

Его возраст нельзя было определить по загорелом небритому лицу. И одет он без изыска: брезентовая куртка, свитер с высоким горлом, плотные штаны, заправленные в стоптанные, но крепкие ботинки. А в этом невзрачном виде скрылось великое сострадание ко всему.
- Меня Серёга зовут. Я здесь егерь.

Он встал, подошел к крыльцу вагончика, взял ведро, направился к калитке, открыл и вошел в загон у родника. Звонко свистнул, и на свист его пошли из леса другие жители вольера: кабаны и косули, барсуки. Был среди них и трехногий олень с огромными, как дерево рогами. И каждый зверь жался к человеку. И каждого он гладил по шее и чесал за ухом. И для всякой твари у человека было доброе слово. И всякая тварь понимала его.