Лебединая песня

Посвящается С.П.

Ювелиром я считала себя хорошим.

Из-под моих рук в разное время выходили разные изделия. Сначала, конечно, я занималась огранкой фианитов и искусственных гранатов - начинающему мастеру было не страшно работать с простым недорогим материалом, а блеск камней завораживал романтичный юный взор не хуже, чем редчайшие алмазы. Казалось таким возвышенным давать бриллиантовую огранку камням, не имевшим благородного происхождения - истинный альтруизм в мире минералов.

Однако, нося подобные изделия чуть дольше, чем один вечер, и чуть дальше, чем темные здания локальных баров, я начинала с тревогой замечать разницу. Бриллианты других мастеров сверкали великолепием, роскошью, словно вознаграждая своего мастера за долгий и кропотливый труд огранки и шлифовки. Они были прекрасны, принимали такие редкие формы, носились в платине и белом золоте как в тонких витках искусного кружева, украшали любой, даже самый аскетичный образ…

Мои же камни были не более, чем очаровательны: не несли на себе они тень величия своего происхождения, не сияли благородством под тусклыми лучами солнечного света, не вознаграждали меня за упорный труд, и даже серебро огранки на их фоне казалось более элегантной частью изделия. Другие мастера отличали мою работу, но всегда говорили о том, что достойный ювелир должен работать над достойными камнями, иначе успех, признание и уважение в профессии достигнет кого-то другого, не меня.

И я прислушалась. Со временем приобрела больше навыков и перестала бояться драгоценных камей. Когда впервые в моих руках оказался достаточно крупный рубин, я словно во сне вспомнила все, чему училась, к чему готовилась все эти годы. В то время казалось мне, что нет камня притягательнее, интереснее и уникальнее. Я долго работала с ним, подбирая варианты огранки, выбирая, в каком изделии он будет смотреть более выигрышно, какой металл составит ему достойную пару. Работа с рубином вдохнула в меня новую жизнь, впервые я почувствовала себя мастером не обычным, не посредственным ювелиром масс, а творцом. Начинающим, не великим, но все же имеющим все шансы запомниться публике, к которой я стремилась, чьей частью хотела стать, полюбиться ей.

И изделие из рубина действительно окупило все мои старания. Ограненный камень я погрузила в роскошное платиновое кольцо, намереваясь сначала носить его самостоятельно. Намеревалась, пока однажды на аукционе не купила на все оставшиеся средства изумруд столь уникальный (как мне казалось), сколь могло уместиться в сознании юного творца. Кольцо с рубином было хорошо продано, и, хоть годами я неоднократно вспоминала его исключительную красоту и скучала по насыщенному алому сиянию на моей тонкой бледной кисти, я тотчас же приступила к работе над изумрудом.

Дабы избавить читателя от долгого изучения свойств камней изумруда и их месторождений скажу: фальшивку я обнаружила не сразу. Покупая на все средства редкий колумбийский изумруд я скоро узнала, что камень был искусственным. Достойной работы не вышло, а камень, не успевший получить должную огранку, вскоре оказался утерян. Я долго горевала над своим провалом, но решила во что бы то ни стало продолжать работу. Найти камень, работа над которым станет моей лебединой песней, моим венцом творения, который я буду носить до самой смерти, гордо демонстрируя его избалованной публике и другим ювелирам, моим соперникам и учителям.

И я искала. Искала упорно, перебирая сапфиры, бриллианты, рубины и изумруды, пока ко мне в руки совершенно случайно не попал редкой красоты александрит.

Встреча с камнем произошла случайно: уж точно я не охотилась за александритами, помня о множестве их особенностей, среди которых числилась редкость и повышенная хрупкость (а также набор суеверий, согласно которым александриты опасны для юных дам, несут им несчастья и одиночество). Нет, я совершенно точно не искала александрит. Камнем своей мечты я видела алмаз, крупный, прозрачный или ярко-желтый, твердый, как скала. Камень, с которым нестрашно будет упасть и головокружительно подняться, камень, которым своим ярким сиянием согреет мои тонкие пальцы в непогожий день. Но, как это обычно бывает, именно мрачная и притягательная горечь переливов александрита вскружила мне голову.

Блеск, чистота и роскошь бриллиантов осталась в прошлом! Впервые увидев «вдовий камень», я заинтересовалась им, но быстро оборвала в себе праздный интерес: я изготовила уже много необычных изделий, каждое из них было по-своему уникально и интересно, но настоящему мастеру требовалось хоть раз поработать с алмазом. Работа над александритом, возможно, принесла бы мне удовольствие, но не сыскала той заслуженной славы ювелира, которой я так долго добивалась. Камень столь печальной и трагической истории не мог венчать мой успех, каким бы завораживающим он не был. Но увидев этот же минерал еще раз, словно он преследовал меня, увидев его уникальную красоту и невероятный размер для своей породы, я окончательно потеряла сон.

Днями и ночами я читала про данный камень, изучала особенности его огранки, историю, и мечтала хоть раз увидеть уникальный перелив цветов внутри тонких граней. Не в силах держаться, я однажды целую ночь от заката и до рассвета любовалась им, приникнув к стеклу, разделявшему нас. Тогда-то я и увидела, как густой и тягучий, глубокий малиновый, едва ли не алый, кровяной, цвет его сердцевины и поверхности плавно утекает с первыми лучами солнца, выцветает, делает камень сначала сочным и ярким, мшисто-зеленым, а потом успокаивается и, словно спокойная вода, становится светлым, лазурным. Все бы я отдала, чтобы увидеть это вновь. Именно тогда я и забрала этот александрит, и сделала его своим, и нарекла его своей лебединой песней.

Первые месяцы я была не в силах даже прикоснуться к нему. Положив камень перед собой я смотрела на него часами, днями, не в силах сдержать радость от обладания такой великой драгоценностью. Каждая минута любования им делала меня все более и более беззащитной перед его магической властью. Как можно было назвать что-то столь прекрасное камнем печали, как можно было обречь его на существование в качестве символа одиночества: александрит в моих руках, он здесь, он радует меня своими переливами цвета, и никогда я не чувствовала себя более счастливой. Глупые суеверия теперь вызывали у меня только смех. И я смеялась, не зная, сколь скоро мне придется ронять горькие слезы над этим камнем, слезы, похожие на россыпь бриллиантов, о которых я перестала даже думать.

Впервые приступив к работе над александритом, я помнила, что он хрупок, что огранка его должна быть аккуратной и тонкой, а рука мастера - легчайшей, как рука возлюбленной, перебирающей темные локоны своего суженого. И от этого работа давалась мне тяжело. Все время боялась я навредить камню, причинить вред, перегреть в своих горячих руках, что грозило ему потерей своих уникальных переливов цвета.

Все дольше становились паузы между работами над огранкой, все больше я старалась узнать о тонкостях работы с ним, о структуре, о свойствах, даже самых незначительных. Я советовалась с другими ювелирами, проводила свои собственные исследования, подбирала достойные металлы для дуэта с камнем, заботилась о том, где лучше его хранить. Беспокоилась о виде огранки, однажды осознав, что в своих изысканиях узнала об александритах почти все. И теперь я до ужаса боялась причинить ему вред, так что о дальнейшей работе не могло идти и речи.

С этим нужно было что-то делать, ведь александрит сам выбрал меня, а я его, он был моей лебединой песней, должен был стать уникальнейшим изделием не только моей коллекции, но всего ювелирного искусства. Собрав волю в кулак, ради своей любви к камню я вновь приступила к работам по его огранке, по созданию лучшего своего изделия. Рука моя не дрожала, я наконец-то наслаждалась процессом, наслаждалась тончайшими его переливами, любила каждую новую грань, сияющую после шлифовки. Часы работы с камнем были благословлены. Но он почему-то стал терять свой уникальный цвет.

Другие мастера, соперники и учителя, сказали мне, что это нормально, что работа над камнем требует работы не только от мастера, но и от камня. Что цвет вернется, сколько скоро закончатся работы по огранке. Что я выбрала сложный экземпляр, что слишком тревожусь по пустякам. И что работа моя тонка и уникальна, и так любить камень, так любить работу над ним не смог бы никто.

И если бы эти слова могли исцелить александрит, могли бы тонким слоем укрыть его, сделать крепче…

Тогда бы он не дал трещину при завершении сеанса огранки.

Тогда бы не раскололось мое сердце вместе с его гранями, тогда бы не услышала я снова о тонкости и уникальности своей работы, и о том, что камень имел неправильную структуру из-за незначительных вкраплений других элементов в его кристаллическую решетку.

Тогда бы я не поняла в полной мере о несчастьях, которые преследовали носителей александрита, и не подвергла бы несчастьям уникальный чистейший платиновый сплав, заготовленный специально для этого камня, который всегда хотела носить в кулоне, ближе к сердцу.