60

- Может, поела бы? - Кама с тревогой посмотрела на дочь.

- Не хочется. Правда, мать, я же недавно ела.

- Птичка больше поклюёт...

Но Уше было совсем не до еды.

- Мать, а почему наш отец такой?

Кама почувствовала, как сердце её куда-то ухнуло.

Вот и настало время, которого она страшилась. Время говорить дочери правду. Что же, лгать она не намерена. Но насколько она осмелится открыться?

- Какой - не такой? - попыталась собраться с мыслями.

- Он отличается. Я же видела мужчин в том племени. Они другие. Они шутят. Конечно, и сердятся тоже. Старейшина раз ругался на Мотку, - стала с улыбкой вспоминать Уша, - Мотка - это та длинноногая худющая девочка. Помнишь её?
Кама не помнила. В племени была всего лишь раз и кроме выздоравливающей дочери никого толком не разглядела.

- Там один старик лапти наплёл и разложил их на берегу, а Мотка на них помои вылила. Случайно. Никого не было, а ей, наверное, лень была идти к самой реке, вот она и прицелилась издалека. Да не попала. Ну... на лапти попала, а в реку нет. - Уша оживилась, рассказывала, едва сдерживая смех. - А я в шалаше лежала, всё видела. Мотка испугалась, сполоснула лапти в чистой воде и развесила их над костром, чтобы просохли поскорее. Ещё дров подкинула. А тут её другая девочка позвала. Велой её зовут. Вот Мотка и убежала. А когда вернулась, от лаптей одни задники остались, всё остальное сгорело. Я видела, как огонь стал их лизать, но сил не было из шалаша выйти - лапти спасать. И никого не было. Это потом пришёл их старейшина и Мотку ругал. Сказал, что за такие дела надо по лбу настучать. Но не настучал.

Помолчали. Недавняя картина представилась в воображении и отошла. Мысли вновь вернулись к первоначальному вопросу.

- А отец... не такой, - Уша стеснялась сказать, как думает. - Он не смеётся. Не разговаривает.

- Он не отец...

Слова продолжали звенеть в наступившей тишине. И не было сил этот звон оборвать.

- Когда мы сбежали с Таем, я уже была беременна. Мне никак нельзя было выходить за другого. За того, кого выбрал мой отец. За такое оскорбление могли и... Мы не знали с Таем, как нам выбраться из этой ситуации... Ах, ты не представляешь, какой трудный человек мой отец. С ним невозможно говорить, хотя он очень хорошо умеет это делать. Только толку от этого мало, - неожиданно усмехнулась Кама. – И ещё, если бы не зима. Летом, наверное, мы смогли бы укрыться...

Уша во все глаза смотрела на мать.

- Значит, мой отец...

- ...Тай... Мы сбежали. Но на снегу следы не скроешь. Нас быстро выследили и поймали. Тая закрыли в яме. В моём племени была, может, и теперь есть, яма, в которую сажают неугодных. Тая ждала жестокая расправа. А меня... Когда отец узнал...

Кама вспомнила удар в лицо...

- Отец выгнал меня из племени... Я и пошла.

Перед мысленным взором Уши встала страшная картина. Молоденькая девушка... её мать... тонкая фигурка... уходит в темнеющий зимний лес.

- Как же ты выжила?

- Отец твой, Аха, подобрал, когда я почти замёрзла. Вот так и оказалась здесь, - Кама обвела рукой поляну и берлогу.

- Значит, отец...

- Он спас меня. И тебя, получается. Этого нельзя забывать. Он заботится, как может. Он любит нас.

Уша и сама любила его. Жалела и любила. Но теперь стало понятнее. Они с матерью другие. Отличаются от отца. Она не понимала, в чём разница, но в чём-то большем, чем умение шутить и разговаривать.

- А в то племя ты больше никогда не возвращалась?

- Возвращалась, - Кама вздохнула. - Ты заболела. Маленькая ещё была. Годик или чуть старше. Умирала от кашля и жара. Я и пошла на поклон, терять было нечего.

- Помогли?

- Нет...

Уша посмотрела вверх. Желала бы остановить навернувшиеся слёзы, но не смогла. Опустила голову.

- А отец?

- Что? - не поняла Кама.

- Тай.

- Про него не знаю ничего. Думаю, его ещё тогда... наказали.

- Мать, я хочу сходить к ним.

Кама перепугано посмотрела на дочь.

- Это может быть опасно.

- Догадываюсь. Но... всё равно. Я хочу сходить...