Зов нерождённого

Зов нерождённого.

Зима 1876 года выдалась особенно суровой в Вологодской губернии. Морозы трещали, а окна в избах затягивались ледяными узорами. Снеговые вихри кружили над деревней, будто бы стая призрачных птиц. Люди укрывались в своих домах, стараясь лишний раз не выходить на улицу, где стужа обжигала до костей.

В маленькой избе на окраине деревни жила Марфа с мужем Степаном. Молодая крестьянка переживала трудное время. Всего несколько дней назад жизнь женщины полностью изменилась, когда её ребёнок так и не появился живым на свет. Потеря настигла её внезапно, как метель, и оставила пустоту, с которой она не могла справиться.

День за днём Марфа сидела у окна, глядя на бесконечные снежные завихрения. Её пальцы машинально поглаживали старый шерстяной платок, а глаза, казалось, смотрели куда-то за пределы этой реальности. Степан старался утешить её, как мог, но она лишь молчала, изредка качая головой.

— Марфуша, ну хватит горевать-то,  — сказал он однажды вечером, пытаясь взять её за руку. — Богу виднее. Молодые мы ещё. Господь даст, ещё детишки будут.

Она подняла на него глаза, и в их глубине он увидел что-то пугающее. Совсем не злость, не горе, а почти безразличие.

—Почему всё так случилось? — прошептала она тихо, почти не слышно. — Почему?

Степан лишь тяжело вздохнул, понимая, что её не успокоить. Возможно, лучший лекарь — это время.

В одну из ночей Марфа вдруг проснулась. В избе было темно, только лунный свет пробивался сквозь узкие щели в ставнях. Она прислушалась. В углу тихо шуршало, будто кто-то двигал солому или копошился в сундучке.

«Мыши,  — подумала она сначала. — Тоже, небось, прячутся от холода».

Но звук не прекращался. Женщина тихо поднялась с постели и подошла к тому углу, откуда доносилось шуршание. Но там никого не было. Только её старый сундук и стопка тряпиц. Она вернулась обратно в постель, но уснуть так и не смогла.

На следующий день она заметила, что из сундука пропала её старая красная ленточка, а позже ещё и одна из варежек.

— Степан,  — сказала она вечером, когда муж вернулся из леса с вязанкой дров. — У нас в доме что-то.

— Что за «что-то»? — нахмурился он, снимая тулуп.

— Не знаю. Вещи пропадают. Звуки слышу по ночам.

Степан отмахнулся:

— Домовой балует, вот и всё. Ты ему молочка оставь.

Но слова мужа не успокоили Марфу. Она начала замечать странности всё чаще. Печь иногда была уже растоплена, когда она просыпалась, хотя женщина точно знала, что сама этого не делала. Ведро у двери оказывалось полным воды, хотя ни она, ни Степан не ходили к колодцу.

Однажды ночью Марфа услышала плач. Тихий, еле различимый, словно кто-то зовёт её. Плач доносился откуда-то из-под пола.

— Кто здесь? — прошептала женщина, опускаясь на колени и заглядывая в щель между досками.

Ответа не было, только всё тот же тихий, жалобный звук.

С того момента Марфа принялась оставлять на столе маленькие подарки: ленточки, кусочки сахара, самодельные куколки. И странности, как это не удивительно, усилились. Она замечала краем глаза нечто прозрачная. Иногда тень промелькнёт в углу, будто кто-то незримый наблюдал за ней.

В пятничный день в дом зашла бабка Акулина, что жила на другом конце деревни. Она с порога почувствовала неладное: осмотрелась, перекрестилась, а потом села на лавку, пристально глядя на Марфу.

— Что-то у тебя в доме не так, девка,  — сказала она, понизив голос. — Нечистое какое завелось.

— Нечистое? — Марфа отвела взгляд, но в её голосе не было ни страха, ни удивления. — Это… это мой ребенок.

Бабка нахмурилась, её глаза сузились.

— Не ребёнок, дура. Игоша у тебя завёлся. Нерождённый. Это твоё дитя, душа несостоявшаяся. Без рук, без ног, а дела делает. Такой, как правило, не живёт, но и не уходит. Хозяйничает, потому как привязан. Ждёт.

— Чего ждёт?

Марфа подняла на Акулину глаза.

— Материнской ласки,  — ответила старуха, тяжело вздыхая. — Но и беды может наделать, если вовремя не отправить.

Слова бабки заставили Марфу похолодеть. Она не могла объяснить, почему её сердце вместо страха наполнялось странным теплом. Она чувствовала, что этот Игоша — её, часть её, утерянная, но не забытая.

— А если его не прогонять? — осторожно спросила она.

Акулина вздохнула, словно размышляла, стоит ли говорить правду.

— Если не прогонять, он будет расти. Духом, не телом. Но такие не живут в мире долго. Они забирают силы у тех, кто их держит. Ты сгинешь, девонька, если вовремя его не отпустишь.

Марфа молчала, глядя в окно, где за стеклом метель кружила белым вихрем.

Степан, узнав от Марфы о разговоре с бабкой, был вне себя.

— Ты что, с ума сошла, бабьё? — кричал он, в ярости стуча кулаком по столу. — Нерождённое, говоришь? Привязала к себе нечистую силу, а теперь ещё и защищаешь! Надо попа звать!

— Нет!

Марфа впервые повысила голос. В глазах вспыхнуло что-то дикое.

— Не смей его трогать! Это моё дитя!

— Дитя! — рявкнул Степан и, не слушая её, ушёл к старосте, чтобы договориться о приезде священника. — Это бес!

На следующий день в дом пришёл поп. Он долго молился, окропляя углы святой водой, читал молитвы, крестил стены и двери. Марфа сидела в углу, сжимая в руках маленькую самодельную куколку, которую когда-то сделала для своего нерождённого ребенка.

После ухода священника, дом наполнился странной, гнетущей тишиной. Даже метель за окнами, казалось, стихла.

— Вот и всё,  — сказал Степан, утирая пот со лба, будто сам всё это время читал молитвы. — Теперь заживём нормально.

Но в ту же ночь всё пошло наперекосяк.

С наступлением сумерек дом ожил. Печь вдруг погасла, хотя дрова в ней ещё тлели. Ветер завыл в трубе так, что казалось, будто кто-то кричит. Посуда с грохотом падала с полок, двери хлопали сами собой. Степан проснулся от этого шума и увидел, как жена стоит у окна, смотрит на улицу и улыбается.

— Марфа! — закричал он, вскакивая с кровати.

Она не ответила. Лишь покачала руками, словно убаюкивая кого-то невидимого.

— Ты с ума сошла!

Муж осторожно подошёл к ней, схватил за плечи, но она вдруг обернулась. Глаза её были полны странного, неземного спокойствия.

— Он теперь со мной, Степан,  — сказала она тихо. — Не трогай его.

— Кто он? Марфа, это всё твои бредни.

Но договорить мужчина не успел. Вдруг кто-то словно ударил его в грудь невидимым кулаком. Он отшатнулся, хватаясь за сердце, а Марфа осталась стоять у окна, не двигаясь, улыбаясь, невидяще глядя в пустоту.

Дом в этот момент наполнился каким-то странным звуком, не то плачем, не то смехом, и Степан в ужасе выскочил из избы, даже не взяв тулуп. Небо над деревней было чёрное, а снег сверкал мертвенным светом. Он стоял, тяжело дыша, глядя на окна избы, из которых теперь пробивалось ровное, тёплое сияние, словно внутри зажгли свечи.

Больше он не решился войти.

Наутро Степан вернулся в дом, уже вместе с соседями. Они вошли осторожно, крестясь на пороге, и тут же остановились, замерев.

Марфа лежала на лавке, укрытая своим старым шерстяным платком. Лицо её было спокойным, даже счастливым, а на губах застыла лёгкая улыбка. Рядом с ней, у головы, лежала маленькая самодельная куколка. Та самая, которую она так бережно хранила.

— Умерла,  — прошептала одна из соседок, перекрестившись.

— С улыбкой,  — добавила другая, качая головой, также быстро крестясь.

Степан ничего не сказал. Он стоял, глядя на жену, и не мог понять, что именно он чувствует: горечь, страх или облегчение.

После похорон жены, Степан долго не мог оставаться в доме. Его мучили странные звуки, запахи, даже видения. Иногда, засыпая, он слышал тихий детский плач, а порою нежный женский голос, напевающий колыбельную.

Через месяц он бросил всё и исчез в неизвестном направлении. Больше никто и никогда его не видел.

Новые хозяева дома заселились весной. Молодая пара с двумя детьми. Им нравилось, что дом тёплый, а место — тихое. Однако вскоре они тоже начали замечать странности.

По ночам в углу гостиной начинало тихо покачиваться люлька, которое осталось от прежних хозяев. Никто её не трогал, но она всё равно двигалась, как будто кто-то невидимый укачивал ребёнка.

А иногда раздавался тихий, ласковый напев.

— Мам, ты поёшь? — спросила как-то младшая дочка у матери, просыпаясь ночью.

— Нет, милая, это, наверное, ветер,  — отвечала та.

С тех пор в доме стали оставлять в углу гостиной маленькие игрушки, ленточки и сладости. И дом действительно становился теплее, уютнее. Но иногда, особенно в зимние ночи, молодая хозяйка замечала краем глаза что-то странное. Прозрачную тень у окна или маленький силуэт, мелькнувший в углу.