Homo Любопытный

Мужчина шёл, шатаясь из стороны в сторону. Он был пьян. Фрегат его сознания потонул в океане алкоголя и сейчас обломки мыслей колыхались на волнах, расплываясь в разные стороны. Человека штормило. Только мышечная память помогала телу двигаться вдоль улицы по условно поступательной, хотя и не дифференцируемой, траектории. Зрительные образы, приходящие от глаз по оптическому кортексу в пьяный мозг, походили на репортаж по бобслею — узкий туннель со стенами большой кривизны, размытыми от скорости до состояния неясных пиксельных блоков.

Хотелось пить. Человек облизнул сухие губы. Язык, прикасающийся к губам, ощущался словно чужеродный организм, вылезший наружу в поисках влаги. Мужчина улыбнулся, вспомнив кадры из фильма "Чужой", когда из глотки монстра вылезало слизистое жало с набалдашником, способным оплодотворить тело жертвы своими личинками. Тогда он высунул свой язык как можно дальше и скосил глаза к переносице, пытаясь разглядеть кончик. Вроде, набалдашника на языке не было. Ну да не беда, на худой конец, его язык мог бы оплодотворить чью-нибудь голову парочкой интересных идей. Мужчина огляделся. Улица была совершенно пуста. Оплодотворять идеями было некого. Мужчина незлобиво выругался и рассмеялся.

Неожиданно прямо перед собой он увидел аппарат с газированной водой. Человек потряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Но оно не уходило. Человек подошёл ближе и стал ощупывать железное прямоугольное тело вымершей тридцать лет назад машины. Корпус машины отвечал на прикосновение пальцев человека мелкой дрожью, словно ласкаясь его руки. Дрожь исходила из глубины машины, из его электрического сердца. "Как же ты выжил, дружок?" — нежно прошептал человек в прохладную стенку машины. Человек хорошо помнил, как газировочные аппараты исчезли с улиц сразу вслед развалу Советского Союза. Вначале исчезли стеклянные стаканы, словно кто-то крикнул народу в его немытое ухо: "Братва, воруй всё, что видишь!". И богоизбранный народ не подвёл, начал воровать с демонической страстью. Вскоре исчезли и аппараты с газировкой. Вероятно, они ушли с наших глаз, чтобы не было никакого напоминания, что мы когда-то были технологической державой. Ушла же вся посуда от Федоры, обидевшись на неряшливую хозяйку. Вот и аппараты газированной воды обиделись на нас, выстроились строем и зашагали в прекрасное далеко, которое не очень жестоко. А мы, шаркая ногами на манер безмозглых зомби, поковыляли в то далёко, которое жестоко. Всё логично, если у народа есть свой особый путь, то и у машин он может быть.

Человек поднял глаза. Как и полагалось, наверху стояли стеклянные стаканы. Он взял один стакан в руки. Повертел. Посмотрел на просвет через ровные плоскости и твёрдые грани. Внутри стекла калейдоскопом блеснули картинки из детства. Затем перевернул стакан вверх дном и поставил на панельку для мытья. Задорно брызнули тонкие веселые фонтанчики, омывая стакан изнутри. Человек взял вымытый стакан и поставил его под то место, откуда должна была политься животворная жидкость. Пошарил в карманах в поисках мелочи — пусто. Достал из кармана кошелёк, заглянул внутрь, с замиранием в сердце надеясь увидеть там монетку достоинством в три копейки, или, на худой конец, в одну копейку. Ничего. Ну да непонятно, на что он надеялся. Эти монетки давно вышли из обращения. Расстроенный человек застонал и прислонился лбом к прохладной поверхности железного реликта. Всё золото мира, все биткоины отдал бы он сейчас за три копейки. Зачем, скажите, здесь стоит этот аппарат, если ни у кого нет в кармане копеек? От злости человек пнул железный корпус ногой. Потом ещё и ещё, с проклятиями требуя от него газированной воды. Его мольбы остались не замеченными. А затем приехал наряд полиции и забрал человека.

Полицейский, записывающий показания задержанного, выглядел довольным своей жизнью человеком, словно нашёл в этой профессии своё призвание, своё истинное предназначение в жизни. Он родился следить за порядком, ловить бандитов и наказывать хулиганов.
— Скажите, Антон Игоревич, — вежливо спросил полицейский, заглядывая в паспорт задержанного, — зачем по середине ночи Вы колотили ногами банковский аппарат?
— Газировки хотел попить, — честно ответил Антон, хотя и знал, что его ответ звучит невпопад.
Брови полицейского поползли вверх.
— Хотели снять наличность, чтобы купить бутылку минеральной воды?
— Нет, просто принял банковскую машину за аппарат газированной воды, — неохотно признался Антон. — Такие раньше, во времена Союза, на улицах стояли. Стакан газированной воды стоил одну копейку. С лимонадом — три.
Полицейский посмотрел на Антона как на пришельца из прошлого, заброшенного сюда неисправной машиной времени.
— Так и запишем, — говорил полицейский, печатая на клавиатуре, — в состоянии интоксикации гражданин такой-то взламывал банковский автомат, желая, чтобы из того полилась газированная вода.
— Как-то так, — уныло подтвердил задержанный.
— А на вид, Вы вполне солидный мужчина, — покачал головой полицейский.
— От обезвоживания разум помутился, — попытался пошутить Антон.
Полицейский внимательно, с прищуром посмотрел на сидящего напротив пожилого хулигана. Лицо его в этот момент напомнило Антону актёра, игравшего Шарапова в фильме "Место встречи изменить нельзя". Антон уже хотел было по этому поводу пошутить, но прикусил язык.
— Что же мне с Вами делать, — задумчиво сказал полицейский.
— Отпустить, — предложил Антон.
— Отпустить нельзя, за учинённые безобразия Вам придётся посидеть в наших казематах, — сказал полицейский, нажимая на столе большую кнопку.
Где-то за дверью раздался звонок и в комнату вошёл конвоир.
— Василий, — обратился полицейский к вошедшему, — отведи этого неудачного взломщика банкоматов в нижний каземат. Пусть он там проспится и протрезвеет.
— Сделаем, — буркнул смурной конвоир, знаком показывая задержанному, чтобы тот встал.

Охранник вёл Антона всё ниже и ниже. Путь казался бесконечным. Пьяные ноги плохо держали, Антон устал, чтобы не упасть он хватался за стены. Ниже и ниже. Под пальцами теперь был грубо отесанный камень, сквозь щели в камнях сочилась ледяная влага. Наконец они дошли до ржавой решетки, перегораживающей проход. За ней на грубо сколоченном табурете сидел другой охранник, огромный рыжий парень с заросшей густой щетиной злобной физиономией.
— Джек, — попросил рыжего охранника Василий, — отведи этого в нижний каземат.
Рыжий посмотрел на Антона свёрлами недружелюбных глаз, затем кивнул Василию.
— Окэй, — рыжий встал с жалобно скрипнувшего табурета и отпер замок на решётке. — Come, — приказал рыжий задержанному.

Антон послушно зашёл на другую сторону решётки. Раздались удаляющиеся шаги Василия. Рыжий Джек грубо толкнул Антона в спину, приказывая двигаться.
Опять шли вниз, только теперь с другим конвоиром. От страха и холода Антон начинал трезветь. У него не было большого опыта задержаний, но здравый смысл подсказывал, что он попал в какую-то необычную историю. Не бывает такого, что бы за обычное хулиганство тебя вели в глубокие казематы рыжие ирландские охранники, одетые в старинный полицейский мундир. От этой истории попахивало мистикой и ужасами с запахом страниц книг Стивена Кинга.

Антон попытался заговорить с Джеком, но тот только потряс перед его лицом деревянной дубинкой, приказывая заткнуться. Удивительно, сколько эмоций может вызвать, сколько историй может рассказать кусок старой деревяшки. Антону показалось, что он видит застрявшие в древесине осколки человеческих зубов, чувствует впитавшийся в дерево запах гнилой крови. Антон был даже рад, когда калейдоскоп ужасных видений, вызванных видом дубинки, был прерван грубым окриком Джека. Они стояли перед последней, самой нижней камерой этого подземелья. Джек нашёл нужный ключ на своём поясе, засунул его в скважину массивной двери и повернул. Внутри замка что-то зловеще скрипнуло и щёлкнуло. С видимым усилием Джек потянул дверь и приказал Антону зайти внутрь. Антон повиновался. Дверь тут же лязгнула за его спиной, отделяя его от мира добропорядочных и свободных людей. Теперь Антон был окончательно отвергнут обществом, забытый всеми, он брошен здесь умирать.

Вначале Антон подумал, что внутри камеры совсем нет света. Но, когда глаза его привыкли, он рассмотрел четыре деревянных настила с грязной соломой. На двух настилах сидели заключённые. В углу стояло кривое ведро, от которого неприятно пахло старой мочой и фекалиями.

Антон не знал, как по тюремному этикету следует приветствовать сокамерников.
— Привет, парни, — просто сказал он.
Парни, одетые в старинные камзолы, с недоумением посмотрели на нового человека. Казалось, они вообще не понимали русского языка. Молчание затягивалось. Антон попробовал заговорить на единственном известном ему иностранном языке.
— Hello, — приветливо помахал рукой Антон, в отчаянной попытке установить контакт.
— Hello, mister, and welcome, — ответил один из арестантов на старомодном английском.
Антон несколько лет проработал в США и неплохо говорил по-английски.
— Меня зовут Антон, — представился он.
— Моё имя Бенжамин, а это мой брат Айзик, — ответил ему тот же арестант.
— Вы англичане? — поинтересовался Антон, пытаясь определить акцент своего собеседника.
— Конечно, кто же ещё! — ответил ему Бенжамин.
"Два безмозглых туриста," — подумал про себя Антон. — "У нас в стране охота на англосаксов, а они приперлись, идиоты. Вот впаяют двадцаточку за шпионаж — будет у них весёлое приключение иностранцев в России." — Но вслух ничего не сказал, лишь понимающе улыбнулся, как бы соглашаясь, кто же ещё может сидеть в русской тюрьме.
— Позволите присесть? — вежливо осведомился Антон.
— Сочтём за большую честь, — в тон ему вежливо ответил Бенжамин.
Антон присел на настил, почувствовав под собой влажную солому.
— Неплохое место, — сказал Антон, обведя рукой камеру. — Холодно, темно, зато собралась приятная компания джентльменов.
— Неплохое место, — кивнул Бенжамин, соглашаясь, — а уж компания совершенно исключительная.
— А вы тут, простите за вопрос, за что сидите? — полюбопытствовал Антон.
— Пустяки, — махнул рукой Бенжамин. — Мой брат, Айзик, участвовал в незаконных подпольных боях. А я был среди зрителей. Полиция устроила облаву, и нас схватили.
Антон с уважением посмотрел на Айзика, он то сам никогда бы не вышел в ринг. Тот сидел с прикрытыми глазами, приложив носовой платок к длинному тонкому носу. Платок был в крови. Нос явно был сломан.
— По-моему, вашему брату требуется доктор, — сказал Антон Бенжамину.
— Пустое, — махнул рукой Бенжамин. — Ему часто ломают нос. Его нос не предназначен для драк. Зато у него сердце драчуна. Знаете, он один из тех, кто любит боль и любит драться.
— Есть такие люди, — согласился Антон, вспоминая трансляции соревнований по смешанным единоборствам, которые он любил смотреть.
— Про нас я рассказал, а за что, если позволите спросить, арестовали такого добропорядочного джентльмена, как Вы? — поинтересовался Бенжамин.
Антон смутился, хотел уже было придумать какую-нибудь красивую историю, про пострадавшую честь дамы или что-то такое благородное, но в конце концов решил сказать правду.
— Я, видите ли, был в сильном подпитии, шёл ночью домой, страдая от жажды, и, не отдавая отчёта в своих действиях, поддавшись внезапному порыву ярости, испортил собственность одного банка. Поступок, безусловно, не достойный настоящего джентльмена.
— Бросьте. Так этим толстосумам и надо, — не осудил хулиганский поступок Бенжамин. — Я морской офицер Британского флота и сам не люблю ростовщиков; жалкие, ничтожные людишки, готовые на всё ради денег.

Упоминание про ростовщиков изменило поток мыслей в голове Антона, он со злостью и раздражением вспомнил про свою невыплаченную ипотеку. Самым обидным было то, что, принимая во внимание его возраст, ему придётся до самой смерти выплачивать этот долг. И вообще, вся жизнь прошла как-то и ни так и ни сяк. Вся жизнь как-то мимо прошла. Как у моряка, мечтавшего о далёких берегах и просидевшего всю жизнь на берегу.

Пока Антон сидел молча, поглощённый своими невесёлыми думами, Бенжамин задремал. Зато Айзик открыл глаза и неожиданно спросил:
— Антон, Вы выглядите как образованный человек. Вас интересуют вопросы натуральной философии?
— Я немного разбираюсь в естественных науках, — скромно ответил Антон, немного смущённый таким вопросом.
— Мне сейчас пришло на ум подходящее определение для количества массы. Хотите услышать? — спросил Айзик, вытирая платком очередную порцию крови, вытекшей из носа.
— Конечно! Сочту за честь услышать ваше определение, — ответил Антон, с трудом скрывая улыбку.

Антона безусловно забавляли эти братья англичане. Выглядели и разговаривали они словно были не из этого мира. Этакие чудаковатые иностранцы, оно идеально подходили для использования в отечественной пропаганде. Покажи их по телевизору в их дурацких камзолах, с разбитым носом и серьёзными рассуждениями про определение количества массы — и готов образ вырождающегося европейца, над которым русский человек только снисходительно посмеивается.

— Количество массы определяется совокупностью объёма тела и его плотности, — с важным видом произнёс Айзик.
Антон покивал, делая вид, что обдумывает услышанный постулат.
— Осмелюсь предложить более короткое и точное определение, — наконец сказал Антон.
— Извольте, — попросил Айзик.
— Масса тела есть произведение объёма на плотность.
— Не пойдёт, — разочарованно протянул Айзик, словно он надеялся услышать что-то умное, а услышал глупость дилетанта.
— Это почему же не пойдёт? — искренне возмутился Антон.
— Нам всем очевидно, как измерить объём тела, а как вы, сударь мой, измерите плотность? — спросил Айзик со снисходительной улыбкой.
— Как результат деления массы на объём, — незамедлительно парировал Антон.
— Так ведь мы ещё не имеем определения массы. Мы не можем определить массу через величину, которая сама зависит от массы.

Антон было открыл рот, чтобы возразить, но закрыл, не найдя подходящего аргумента. Он стал вертеть этот вопрос в голове и так и эдак, но возразить Айзику ничем не мог.

Антону стало как-то очень за себя обидно. И не только за себя, но и за всю российскую науку. Требовалось немедленно поставить англосаксонца на место. Антон принялся ворошить воспоминания из школьного учебника физики. Вспоминались формулы, но не размышления о природе явлений. Механика должна была быть чем-то простым, элементарным, тривиальным. Тем не менее, оспорить довод Айзика не удавалось.

— Интересный вы человек, Айзик, — сдавшись сказал Антон.
— Просто я задаю вопросы, — пожал плечами англичанин.
— Обычный обыватель таких вопросов не задает, — усмехнулся Антон.
— Более того, — поддержал Айзик, — обыватели считают, что учёные рассуждения не только бесполезны, но даже и вредны. Я полагаю, что обычные обыватели являются глупцами, которым нет места в будущем.
— В каком смысле нет места? В смысле от них всех надо избавиться? — удивился Антон такому повороту.
— Специально избавляться от них не надо. Но я полагаю, что люди скоро сами разделятся на две группы, если хотите, на две разновидности человека, — заявил Айзик.
— И какие же это два вида? — полюбопытствовал Антон.
— Один вид — Homo sapiens Обычный. Это те люди, которых мы чаще всего наблюдаем вокруг нас. Они вроде бы и разумны, но думают только про себя: как раздобыть денег, получить власть, унизить других людей, — ответил Айзик. — И новый вид людей — Homo sapiens Любопытный. Эти думают про звёзды, про устройство мира. Они не живут ради денег и власти, — объяснил Айзик.
— И что эти новые Сверхчеловеки сделают со старыми Недочеловеками?
— Ничего не сделают. Они полетят к звёздам, а старые останутся позади, занимаясь мелкими склоками и мерзостями, или убийством друг друга в бессмысленных войнах.
Антон попробовал понять, если только что услышал правую повестку или левую. Не получилось. Но где-то он уже подобное слышал. У Ницше? А ещё у Стругацких в книгах что-то такое было.

Додумать эту мысль до конца Антону не дала открывшаяся со скрежетом дверь камеры. "На выход," — приказал ему тюремщик, рыжий Джек.

— Приятно было познакомиться, — сказал Антон Айзику, вставая. — С удовольствием продолжил бы наш разговор за стенами этой тюрьмы.
— Вы меня всегда сможете найти в Кембриджском университете. Спросите, профессора Айзика Ньютона.

Поднимаясь по бесконечной лестнице, Антон размышлял о шутке про Айзика Ньютона. Или это не было шуткой? Ведь, видел же он сегодня газировочный аппарат из прошлого. Там, где на три десятка лет назад в прошлое попадаешь, там и на тройку столетий можно попасть.

Выпихнули Антона из полицейского участка глубокой ночью. Антон вдохнул свежий воздух и задрал вверх лицо. Где-то там были звёзды. Возьмут ли его с собой, когда Homo Любопытный к ним полетит?