Конец високосного года 70

- Корвин, - убеждённо говорит Хаус, - не будет биться лицом об стол без достаточных оснований. Достаточных для него. Ты что, боишься, что его совесть заставит его бичеваться так интенсивно, что тебя забрызгает?
Вот почему мне все приписывают эгоистичные мотивы? Ну, ладно, Марта, она меня насквозь видит. Да она и не упрекает. Но, впрочем, Хаус тоже видит меня насквозь и не упрекает. Что же, значит, они правы, и я, действительно, только о себе и думаю? Но тогда почему не упрекают?
— Нас всех забрызгает, - говорю. - Ты знаешь, что Ньюлан опрашивал телевизионщиков о нашем «шоу за стеклом». Зачем бы ему это? По-моему, это имеет слабое отношение к контролю за инфекционными заболеваниями, а вот к нецелевому использованию больничного фонда - ещё какое. Чейз видел экран его ноута в кафетерии. Он под нас роет, как крот какой-нибудь – усердно и прилежно.
-Ерунда! Мы - не муниципальная больница, и своим фондом ЦКЗ не подотчетны.
- Но мы всё-таки больница, а не отель и не квест-клаб. И лицензия у нас соответствующая, которую за нарушения можно и отозвать.
- Вздор! Зачем это ему?
- Синдром Монте-Кристо. Не допускаешь?
- Месть за то, что в прошлый високосный год ты назвал его пронырливым гиппопотамом?
- Я не помню, как я его назвал. И он, скорее всего, тоже уже не помнит.
- Но осадочек остался, да? Настолько серьёзный, чтобы закрыть больницу, проводящую исследования рака в рамках федеральной программы?
- Осадочек - дополнение к основной причине.
А основная - акции Воглера, которые мы в своё время сильно уронили в цене? – соображает он вслух.
- А у тебя есть ещё варианты? Ну. Не считая того, что у меня паранойя и мне лечиться нужно. Не самый плохой, кстати, был бы вариант.
- Вот всегда знал, - говорит Хаус задумчиво, - что из всех чернокожих рабов надсмотрщики - самые мелочные и мстительные мерзавцы.
- К сожалению, сэр Линкольн, - говорю. - Пока что мы не разбили наголову конфедератов, и нам придётся работать под надзором мелочного и мстительного надсмотрщика. Так что приходится думать, как бы не сдать ему козырей больше, чем сможем побить.
- У тебя сленг игрока в покер, причём паршивого игрока, - замечает Хаус. - Ладно, сдавай. Что там с Рубинштейн? Что-то подсказывает мне, что её рано выписывать домой.
- У неё парализована половина тела . Отсутствует чувствительность. Отсутствуют движения. И положительный тест на новую вирусную инфекцию.
- А речь? – спрашивает он.
- Сохранена.
- И что она говорит? «Ах, я задыхаюсь, у меня спёрло в груди» или «Ах, у меня болит голова и вы, похоже, забыли у меня там салфетку»?
- Она не говорит, но сипит, что видит оставшимся глазом, и ещё она ущипнула Чейза, когда он спросил её о самочувствии.
Несколько мгновений Хаус молчит, вертя в пальцах колпачок от инъекционной иглы - я знаю, это помогает ему думать. Наконец, говорит уверенно:
- Это не кровоизлияние в желудочек.
- Тогда, может, это кровоизлияние в вещество мозга?
- Она же не только видит одним глазом? Она ещё и слышит? Пусть даже одним ухом?
- Слух мы не проверяли. Но стандартные команды проверки сознания она выполняла Так что хотя бы одним ухом слышит.
Хаус кивает, давая понять, что тоже услышал и встроил этот пазл в какую-то свою, складывающуюся у него в мыслях, композицию.
- Ты говоришь, она положительная по волдемортиту? - спрашивает он, помолчав. - КТ ей не сделали?
- Ну, тащить её в КТ-сканер пока состояние не позволяет. Да и острых показаний нет. В лёгких чисто. Конечно, у меня не твой слух, но…
- А температура?
- Ну, субфебрильная. Ну и что? На минуточку, у неё операция была. Это - травма и неизбежное воспаление. Так что там теперь чёрт поймёт, откуда температура. А к оксигенации вопросов нет.
- А к тромбообразованию? - спрашивает он, как бы между прочим. - Я, помнится, где-то слышал, что волдемортит тромбообразование-то повышает. Не слышал такого? Нет?
- Подожди. То есть, ты думаешь, что операция сама по себе, а тромбоз сам по себе?
- Ага, - с ненатуральной лёгкостью этого «ага» отвечает он. - И даже если эта гипотеза ничем не подтверждена, донеси её до Корвина - не будь дураком.
- Донесу, - медленно отвечаю я. - Но её ведь можно проверить....
- А я чего про КТ- сканер-то спросил, - напоминает он, слегка кривя уголок рта. – Или ты ортодокс и сканировать готов только от сих до сих, – он показывает от шеи до середины живота. – А мозги для тебя запретная зона?
- А для мозгов, - говорю, существует МРТ.
- Да хоть УЗИ, только зону проблемы определи. Если это артерия. которую паханул Корвин – одно, если история из другого бассейна, то… Нюлан знает, что она дала положительный тест на волдемортит?
Пожимаю плечами:
- Я за ним не хожу. Но и результаты тестов не засекречены.
- А зачем ты иммунологию запросил ?
Чуть сжимаю губы, но под защитным костюмом этого не видно.
- Я смотрю, у нас вообще ничего не засекречено.
- От меня - нет. Я, если помнишь, директор этого вертепа.
- И резидент разветвленной шпионской сети внутренних осведомителей. Ней? Ну, нет, не Ней. Кто? Саманта? Чейз?
- Марта, - вдруг огорошивает он.
- Марта?!
Она здесь была? Заходила, чтобы на меня настучать? Смена не ее. Значит, переодевалась в защиту со всей своей педантичностью, проходила фильтр - и всё только для этого?
- А ты думал, - с неожиданной злостью говорит Хаус, - что можешь безнаказанно устраивать свои провокации? Скажи спасибо, что она ещё не вывесила тебя на всеобщее обозрение в виде сисястой панды с накрашенными губами. Милосердно с ее стороны, не находишь?
- Нахожу, - говорю. - Надо поблагодарить ее...за милосердие.
Физиономия Хауса становится совсем серьезной, даже суровой:
- Не вздумай, идиот, ты все испортишь.
И тут мне приходит в голову, что так с ним лучше разговаривать. У меня маска на лице, у него - нет, и я вижу его мимику, а он о моей может только догадываться. Это же редкая удача вообще-то.
- В том, что ты в изоляторе, - говорю я, прощупывал его прозорливость, - оказывается, есть плюсы.
- И я тебя люблю, - говорит он.
Не понял, о чём я. Как же это здорово, когда он хоть чего-то не понимает. И тут он говорит:
- В принципе, можешь и дома так ходить, если тебе удобнее со мной общаться под паранджой.
И я обламываюсь.