Один блокадный день

                Один блокадный день
Люся просыпается от того, что коченеют ноги. Мамина шуба, которой она укрывалась на ночь, сползает на пол. Наступает утро.  Ещё одно холодное военное утро. Надо подниматься. Люся встаёт и подходит к окну. Сквозь заиндевевшее стекло пробивается слабый свет.
   “ Как рано пришла в этом году зима в Ленинград”, - думает Люся.
Она вспоминает, что совсем недавно ездили они с братишкой и матерью за капустой. Этой осенью много её оставалось на полях. Вот они с братишкой тащат в сетке тяжёлый, заледенелый, будто стеклянный, кочан. Вдруг начинается  бомбёжка. Мать кричит, чтоб бежали на остановку. И они бегут с Адиком к трамваю, а об ноги стучит стеклянный кочан. Приезжают домой поздно. Дома мать кладёт капусту в кастрюлю и долго размораживает, чтобы она не превратилась в слизь. Зато какие вкусные щи они едят несколько дней! Теперь на поле не поедешь, кругом снег. Мать слаба, у неё отекают ноги, а враг подступил к самому городу.
  “Надо за хлебом идти,” - думает девочка.
Она подходит к лежащей на кровати матери и трогает её за плечо. Женщина поднимает голову.
  - Мама, я за хлебом, - говорит Люся.
  - Иди, доча, я сейчас встану, разожгу буржуйку. А Адик спит?
В углу на диване ёрзает братишка.
Люся кивает головой. Одевшись, и взяв старую базарную кошёлку, она выходит из дома. Идёт к Пяти углам, в булочную, которую помнит ещё с довоенного времени. Сюда мама водила их с братом лакомиться пирожными. Сколько на витрине тогда красовалось конфет, печенья и разных сладостей. Сейчас у плохо освещённого магазина стоит длиннющая очередь. А люди уходят радостные, получив кусок обыкновенного хлеба. Когда подходит её очередь, девочка отдаёт продавцу хлебную карточку. И вот, наконец, в руках долгожданный кусок сырого, серого кирпичика
   “ Какой он тёмный”- думает Люся.
Да, блокадный хлеб необычен, жмыха и опилок в нём больше, чем муки. Но всё равно даже такого хлеба на всех не хватает.
Получив паёк, девочка бредёт домой к себе на Социалистическую улицу. Идти трудно. Вдоль тротуаров высятся огромные сугробы. Тропинка, протоптанная прохожими, по которой идёт Люся, узкая и скользкая. Вот, наконец, и их дом-колодец. Люся заворачивает в подворотню. Входит в подъезд. За ней мелькает чья-то тень. Люся не успевает оглянуться, как кто-то огромный наваливается на неё и зажимает в углу, пытаясь вырвать сумку. Воровкой оказывается одетая в полушубок толстая
 тётка. Люся вырывается из рук тётки и, отталкивая её от себя, кричит:
  - Мама!
Гулкое эхо отзывается под сводом старинной лестницы. Но тут открываются двери первого этажа. Тётка мгновенно исчезает. Прижимая кошёлку с хлебом к груди, держась за стены, Люся медленно поднимается на четвёртый этаж.
  - Что так долго? – спрашивает мать.
Девочка молча протягивает ей хлеб.
Вскоре она уже сидит возле печурки и, запивая кипятком, торопливо жуёт свою порцию. Братишка же, разрезав мякиш на маленькие кусочки, подсушивает его на плите.
  - Зачем ты опять всё сразу ешь? – говорит Люсе мать.
  - Я наесться хочу! – неожиданно сердится девочка, проглатывая последний кусок.
  - Нетерпеливая ты, - качает головой мать. – Есть надо потихоньку. Посмотри на Адика.
Братишка сидит в отцовском кресле, завернувшись в одеяло, читает “ Приключения Гулливера” и хрустит сухариками.
 
 
 - Дай хоть один, - ноет Люся.
 - Оставь его в покое! Ты же съела свой хлеб,– упрекает мать.
  - Ну, дай! – тянет Люся.
И братишка не выдерживает и протягивает ей сухарик. На секунду, задержав его в ладошке, он восклицает:
  - А для лилипута такой сухарик – целая буханка!
Мать, шаркая по полу стоптанными валенками с обрезанными голенищами, подходит к табурету, на котором стоит ведро, и, заглянув в него, говорит тихо:
  - Вода вся кончилась. Сходили бы, пока не так темно.
Дети долго собираются. Идти не хочется. Наконец, захватив с собой ведро и санки, они выходят из дома. За водой идти надо далеко, на канал. Долго бредут вдоль заснеженного парапета, экономя каждое движение. Дойдя до обледенелого спуска, останавливаются. Братишка, взяв жестяную кружку и ведро, спускается к проруби. Люся почти скатывается за ним. Зачерпывая кружкой воду, они по очереди выливают её в ведро. Мокрые варежки быстро покрываются инием и липнут к кружке. Вот Адик не удерживает кружку и та летит в прорубь. Мальчик наклоняется за ней и падает туда же.
  - Помогите!  - кричат собравшиеся у проруби люди.
Но ни у кого нет сил помочь утопающему. Вдруг откуда ни возьмись какой-то военный мчится к проруби и вытаскивает провалившегося под лёд мальчика. Он помогает детям донести ведро до санок.
  - Иди скорей домой, сынок, не то окоченеешь, - говорит солдат.
И Адик бежит домой, скользя обледенелыми валенками. А Люся пыхтит с санками сзади.
Зато дома их ждёт сюрприз. Роясь в кладовке, мать обнаружила засохший обойный клейстер и банку льняной олифы, оставшуюся от ремонта, и напекла оладьи. Переодевшись в сухую одежду и закутавшись в одеяло, Адик снова забирается в кресло со своим “Гулливером”. Рядом пристраивается Люся. Мать ставит перед ними тарелку с оладьями похожими на кусочки торфа.
  - Представь: мы – лилипуты, на сколько нам хватит этих оладий? – спрашивает сестру Адик.
  - Наверное на месяц, - улыбнувшись в первый раз за этот день, говорит Люся и с удовольствием отправляет в рот кусочек блокадного лакомства.