Синие слезы бога

- Кажется, он уже умер, - жена торговца наклонилась над неподвижным телом. – И запах как от несвежего трупа, фу. Осталось только зарыть за деревней.
- Нет, нет, - возразил ей муж. – Он вот только что, когда мы его сгружали с повозки, слегка дернулся. Видишь, вот опять… Жив. А вонял он с самого начала, так что это вообще ничего не значит. Позаботься о нем, жена, мы не стояли бы тут сейчас живые и невредимые, и со всем товаром и выручкой, если бы не этот человек. Я думаю, он святой.

Жена торговца недоуменно покосилась на мужа и вздохнула, но, в отличие от своей невестки, брезгливо державшейся подальше, прикрывая лицо краем головного платка и зажимая пальцами нос, смело принялась за порученное дело. Она была женщина уже немолодая и видала в жизни всякое.

Покрытый слоем грязи и песка, смешавшейся с кровью от многочисленных ран, незнакомец в самом деле еще показывал порой признаки жизни. Это был крупный мужчина непонятного возраста, босой и почти совершенно голый, только с обмотанными какой-то ветошью бедрами, а также одетый, как плащом, собственными, свалявшими в жгуты, длинными черными волосами. Расчесать и промыть их возможным не представлялось, разве что пересыпать порошком, чтобы прогнать набившихся в них насекомых.   

- Мы наткнулись на него, когда углубились в пустынную местность, и приняли за бродягу, - рассказывал торговец о пережитом им в пути приключении несколько позднее, за едой, наслаждаясь уютом родного дома в кругу своих домочадцев. – Мы его пожалели и предложили ему воды. Однако я чуть было не раскаялся в своем милосердии, потому что он вместо признательности внезапно швырнул кувшином с водой в одного из моих людей. И только я хотел возмутиться, как вдруг заметил занесенный над моей головой клинок меча. Кувшин угодил прямо по руке убийце. И ведь, подумать только, это был мой собственный охранник. А я всегда нанимал одного и того же охранника с подручными и вполне доверял этим людям, но вот пришел нашей дружбе конец.
        – Ты не сердись на меня, - сказал этот мерзавец, подбирая выпавший из руки меч в намерении довести начатое дело до конца, - но только не бывать тебе в живых, а твои золотые и серебряные монеты попадут в этот раз в мою, а не в твою кладовую. Мне нужно собрать приданое для моей дочери, я хочу выдать ее в богатый и уважаемый дом, а другого способа быстро разжиться необходимой суммой денег у меня не имеется. Пойми меня как отца, желающего дочери счастья, и прости.
        - Нечего притворяться любящим отцом и прикрываться дочерью! - крикнул вдруг, словно проснувшись, наш бродяга - Ты просто жаден и высокомерен без меры, раз тебе в зятья непременно понадобился раджа. Зато хороших людей ты намерен принести в жертву, - и тут он загородил меня собой и, словно озверев, принялся крушить моих врагов, расшвыривая их направо и налево голыми руками, не обращая внимания на раны, которые они успевали ему наносить. Вот так и получилось, что не мне и моим спутникам выпала судьба остаться лежать в диком пустынном месте, превратившись в корм для падальщиков, но тем, кто стал предателем, устремившись по пути к легкой наживе.
          И что ты думаешь, жена: когда я, возблагодарив судьбу и моего спасителя, предложил ему позаботиться о его ранах и отправиться погостить в моем доме в благодарность за помощь, он мне даже не ответил и побрел прочь, повесив голову и не оборачиваясь. Тут-то я и подумал, испытав благоговение, что, вероятно, это был святой отшельник, отказавшийся от жизненных благ и уединившийся в глуши, дабы обрести истинное знание, осененный светом божественности и обретший особенные способности благодаря суровой аскезе. В самом деле: самоотверженно вступившись за несчастных, борющихся в океане существования, он показал силу, несвойственную обычным смертным.
          А некоторое время спустя, миновав развалины города, про который говорят, что он утонул в песках согласно древнему проклятию (жутковатое место, скажу я тебе), мы вновь наткнулись на этого человека, лежащего в бесчувственном состоянии на земле. Привлеченные запахом крови, которая еще текла из его ран, к его телу уже слетались стервятники. И вот тогда уж я решил забрать его с собой.

          Потянулись дни, полные приятности для избежавшего беды торговца, забот и хлопот для его хозяйственной жены, но мало заметные для бродяги, которого торговец, проникнувшись к нему благодарностью и даже благоговением после совершенного им подвига, продолжал уважительно именовать садху.

Общее истощение и полученные увечья оставляли этого человека повиснуть между жизнью и смертью, так что сознание его было спутанным, а временные прояснения не приносили ничего, кроме страданий. Наконец ему все же стало лучше, поскольку хозяйка лечила его изо всех сил, но тут перед нею встала новая задача: казалось, что человек этот, вероятно, не хотел жить. Он бы не ел, если бы она его не кормила, и даже не откликнулся на просьбу ответить, как его зовут. 

Женщину пугала печать отчаяния, явственно проступавшая порой на его измученном лице, и она жалела его, совсем по-матерински, потому что он был сейчас беспомощен, как ребенок. Она сомневалась, что он вправду выбрал стезю праведности, а не ушел в глушь, гонимый бедой, которая с ним стряслась.

Приглядываясь к нему, она пыталась сама догадаться обо всем – и кто он такой, и что с ним случилось. Но у нее это все никак не получалось.

Некоторое время она избегала тревожить его вопросами, но затем решила, что пора попробовать вызвать в нем хотя бы искру жизни, и спросила напрямик, кому принадлежит имя, которое он твердил в бреду. Бедняга вздрогнул так, будто его снова ранили, и взглянул на нее глазами, полными муки. Почувствовав, как больно ему сделала, больше она не повторяла свой опыт и просто ухаживала за ним, а поскольку он все время молчал, она говорила сама, все, что приходило в голову, чтобы разрядить тишину. Так говорят с несмышленышами, с домашними питомцами, даже с цветами.

Она рассказывала о своих хозяйственных и семейных заботах, о бытовых мелочах, о своих соседях и соседках.
- В саду возле дома на дереве с длинными узкими листьями появились плоды, похожие на большие синие капли. Однажды мне случилось увидеть статую божества, огромную, словно гора. Вот если бы такой бог вдруг заплакал, то его слезы могли быть такого размера… да и синими тоже могли бы быть, как небо, ведь боги живут на небесах.
          Хотя они там, наверное, заняты в основном своими делами, особенно в последнее время, и им некогда взглянуть лишний раз на землю, иначе бы у нас не творилось так много плохого, а особенно в последнее время, когда беды так и идут одна за другой, без остановки, вот уж напасть так напасть. И тут молись или не молись, твори свои пуджи хоть сколько времени, а толку все нет. Говорят, Кайлаш вообще пустует, хозяин где-то пропадает, а его слуги, ганы и преды, совсем распустились и стали появляться даже средь бела дня, радуясь случаю нагнать на людей страху.
          А прошлой ночью с неба упала звезда. Я проснулась, глянула в окно, а она летит вниз, словно прямо навстречу ко мне. И пропала. Но это что. Несколько месяцев назад – вот это был звездопад. Множество звезд, сияя, свергались на землю из темноты. Это было так красиво, словно юная девушка разбросала свои украшения, подшутив над женихом, чтобы он теперь собрал их все и снова преподнес ей. И это, конечно, были золотые и серебряные ожерелья и браслеты, с красными и зелеными драгоценными камнями, а не те коричневые бусины, со сморщенной, словно личико только что родившегося младенца поверхностью, которые извлекаются из тех синих плодов, созревших на дереве с длинными узкими листьями в нашем саду возле дома.
          Хотя это тоже по-своему красиво, и дырочку для шнурка в такой бусине сверлить не нужно, потому что она уже там есть, а ее поверхность может быть разная, и одно личико можно разглядеть, и два, и больше. На ощупь они шероховатые, но, если из них сделать, к примеру, четки, и перебирать в пальцах, повторяя мантры, то постепенно шероховатости сглаживаются, поверхность шлифуется до гладкости.
          И еще бы так не происходило, ведь в четках целых 108 бусин, по числу  движений в том божественном танце, связанном, как об этом рассказывают, с сотворением и разрушением мира, вернее, всех трех миров – и подземного, где обитают асуры, и надземных небес, где благоденствуют дэвы, и этого, земного, в котором мы и живем, среди равнин и гор, и рядом с горой Кайлаш, которую бросил обитавший на ней между небом и землей великий отшельник.
          И вот я еще вспомнила, что говорили люди, когда несколько месяцев назад случился особенно яркий звездопад: что это тело погибшей богини, разбившееся на много частей и упавшее на землю. Где-то пальчик упал, где-то сережка. Она была так красива, что каждый осколок сиял этой красотой. И если поклониться им всем, там, куда они упали, богиня дарует своему преданному благодать.

- Значит, что-то все же осталось, - пробормотал вдруг хозяйский гость, до сих пор, казалось, равнодушный к этой болтовне, как и ко всему остальному. – Я так боялся, что ничего не останется, поэтому не выпускал ее тело из рук. Но мне не дали поступить по-своему, как и раньше. У всех свои интересы, и у дэвов на небе, и у людей на поверхности земли, и у асуров в ее чреве. Но все три мира не стоят ничего, если ее нет больше на свете.

- Кого? – осторожно спросила женщина, почувствовав, что случайно подвинула какой-то камень в той запруде, которая мешала течению его жизненной реки, еще не понимая при этом, к добру это или нет. – Кого больше нет?
- Моей жены, Сати.
- Значит, ты ее поминал все время, пока не пришел в сознание, и о ней молчал все остальные дни.

Он не ответил, и она, забеспокоившись, что все вернется к прежнему положению, между тем шаг вперед сделать все же следовало, поторопилась заговорить снова.
- Долго вы были женаты?
- И да, и нет.
- Вы были счастливы?
- И нет, и да.

- О, конечно, все так и бывает, - подтвердила хозяйка, махнув рукой, выражая сказанному полное понимание. – Живешь с человеком, кажется, целую жизнь, а она вся пролетает, как один день. Порой ненавидишь этого человека, уж так много с ним проблем, а потом чувствуешь, что любишь, и даже больше, чем любишь, потому что просто весь в нем, как и он в тебе.

- Одни торопили нас пожениться, другие нам мешали, и ее отец мешал, ослепленный своей гордыней, упрямый настолько, будто у него на плечах голова не человека, а козла. Я же и не знал, как сильно она меня любит, и как сильно я ее люблю. И вот ее нет, и меня без нее тоже нет. Ни я, ни этот мир без нее существовать не способны.

          Женщина покачала головой, глядя на своего подопечного. Он лежал неподвижно, и его изможденное лицо, ярко освещенное лучами дневного света, могло, конечно, принадлежать лишь пожилому человеку, так старило его испытываемое им горе. Она хотела бы сказать ему, что, когда звезды падают с неба, можно загадать желание, а когда созревают синие плоды, похожие на слезы бога, в них вызревают косточки, пригодные для изготовления четок и бус. Вот так и мир не исчезает от того, что кто-то в нем несчастен.
- Есть ведь, наверное, у тебя близкие, - наконец произнесла она. – Семья, друзья, знакомые, наконец. И ты им нужен. 

- Я вечно кому-то нужен, - в его голосе послышалось озлобление. – Все думают о себе и постоянно что-то просят для себя. Миром правит корысть. Никто ничего не делает просто так, но каждый норовит чем-то разжиться, не щадя ради этого никого и ничего.

- А мать у тебя есть? – спросила женщина.

- Нет, и, кажется, никогда не было, - едва снова не сорвавшись в пропасть безысходности, он был удивлен вопросом, прозвучавшим для него неожиданно, и это удивление удержало его на краю.

- Мать пожалела бы тебя в твоем горе бескорыстно, только одна она и могла бы это сделать наверняка. Но, если ее нет рядом с тобой, и ты даже о ней ничего не знаешь, я тебя пожалею вместо нее, потому что являюсь матерью нескольких детей и привыкла чувствовать их боль, как свою. Я могу сострадать и тебе. Может быть, тебя немного утешит, что ты сейчас не одинок со своим горем. Мне тебя очень жаль. Мне очень жаль, что тебя постигла такая утрата.
- Зачем тебе сострадать мне? Я оказал помощь твоему мужу, но за это вы со мной уже разочлись своей заботой. Я чужой для тебя.

- Неважно, - решительно сказала она. – Иди сюда и позволь мне тебя обнять. Вот так. Не могу определить, сколько тебе лет. Временами ты кажешься мне чуть ли не старым, а иногда, как и сейчас, настолько юным, что я вижу впереди у тебя длинную-длинную жизненную дорогу. И прогремевшая над тобой гроза представляется мне временной, как все грозы, и где-то далеко горизонт уже яснеет, только отсюда этого еще не видно.
- Этого ниоткуда не может быть видно, потому что этого не может быть!      
- Не упрямься, сынок, - сказала женщина, гладя вздрагивающие от накативших на него вдруг рыданий могучие плечи. – Мне-то известно, просто поверь материнскому сердцу.

          - Не рано ли он собрался в дорогу? – спросил торговец свою жену, озабоченный намерением гостя покинуть его кров. – Все же парень был только что так плох, что смотреть больно. И что за идея посетить все святилища, посвященные адьи-шакти?
- Ничего, справится, я думаю, - отвечала жена. – Хотя расставаться жаль, я уже привязалась, вроде бы своим стал.
- Так что он все же делал в той глуши, в пустыне, на месте проклятого древнего города? – с запоздалым недоумением пробормотал торговец. – Я был уверен, что он там решил провести годы в медитации, а теперь вот гляжу на него и думаю, что вроде бы и непохоже. Может, горе у него какое приключилось, а потому обезумел вконец?
- Боги его знают, - решительно отмела дальнейшие рассуждения хозяйка дома. – Просто снарядим его в путь. Он будет неблизким, а еще и до Кайлаша надо добраться.
- Кайлаш-то тут при чем?
- Ну, как же, священные горы, Гималаи…

          Покидая дом, давший ему приют в те жни, когда все, казалось, было потеряно безвозвратно, гость торговца, выхоженный его женой, еще раз посмотрел и на эти стены, и на дерево в саду, между длинными узкими листьями которого блестели на солнце синие плоды. Его лицо было осунувшимся и бледным, как и следовало в отношении того, кто только что перенес тяжелую болезнь, и телесную, и душевную, но морщины на лбу разгладились, и губы больше не кривились от горькой усмешки - их линия неожиданно приобрела гармоничные и почти нежные очертания. Сейчас он казался совсем молодым человеком. 

- Ничего, все как-нибудь наладится, - сказала жена торговца, глядя вслед удалявшемуся путнику. - И у него, и у всех нас. Так всегда происходит после всех бед, иначе никого и ничего тут уже и не было бы давно.

Так, с прозорливостью недаром приобретенного жизненного опыта, говорила эта женщина, сумевшая по-матерински утешить самого великого бога в его горе, но едва ли отдавая себе в этом отчет со всей определенностью. Между тем боги тоже порой горюют, повергая во тьму скорби окружающее пространство, озаренное в такое печальное время лишь дождем падающих звезд, мерцающих светом воспоминаний. А из пролитых на землю божественных слез вырастают деревья с синими плодами.
03.06.2024