Софья Салтыкова. Письма

Дельвиг и их петербургские друзья в письмах С.М. Дельвиг
(Модзалевский) и (автор)

В Лицее (1811-1817) начавшись мальчишеская приязнь длилась двадцать лет, то и дело укрепляясь в мужскую дружбу. Барон один из первых полюбил гений Пушкина и уже в 1815 г. пророчил ему бессмертие:
Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.

В Петербурге (1817-1820) они видались чуть не ежедневно, - то в обществе "Зеленой Лампы", то у общих друзей и знакомых. В доме родителей Пушкина, собирался литературный кружок Василия Львовича. При встрече Пушкин и Дельвиг целовали друг у друга руку.

На юг, в ссылку, Дельвиг к Пушкину не приезжал, но помогал материально, устраивая издательские дела (смотреть переписку).

В Михайловском Дельвиг был в начале лета 1825 года, но о женитьбе разговора не было. Кто передал ему эту новость, неизвестно, но Пушкин взволнован причиной скрытности Дельвига. В середине июля 1825 г. Пушкин спрашивает  Плетнёва: "Женится ли Дельвиг? Опиши мне всю церемонию. Как он хорош должен быть под венцом! Жаль, что я не буду его шафером." Вскоре он написал и Дельвигу: "Ты, слышал я, женишься в Августе,- поздравляю, мой милый! будь счастлив, хоть это чертовски мудрено. Цалую руку твоей невесте и заочно люблю ее как дочь Салтыкова и жену Дельвига". Чертовски мудрено... Без отца и без мужа, как бы нечего любить, получается.

Невеста была дочерью "почетного гуся" и "природного члена" "Арзамаса", Михаила Александровича Салтыкова - человека с положением и одного круга с литераторами. Пушкин со свадьбой Дельвига поздравил и просил его непременно сделать из жены "Арзамаску".

В конце мая 1827 г. Дельвиги были у Пушкиных, и продолжали бывать до 1830 г., о чём Софья Михайловна сообщает в переписке с оренбургской подругой, А.Н.Семеновой, вскоре вышедшей за известного натуралиста и путешественника Г.С.Карелина.

Софья Салтыкова, выйдя за Дельвига, попала в среду тогдашней умственной интеллигенции, в небольшой по количеству членов кружок писателей, группировавшихся около ее мужа - поэта и издателя известных альманахов "Северные Цветы", "Подснежник" и "Литературной Газеты". Софья отличала гений Пушкина не менее барона: судя по ее письмам, она знала наизусть всё, что Пушкин успел написать к 1824 г. Плетнев  называл ее "Александрой Сергеевной", а Софья его  - "Плетенькой". Воспитывал, но не докучал.

О Дельвиге Софья Михайловна узнала от Плетнева. Дельвиг о Софье узнал тоже  от Плетнёва. Стиль их отношений учитель-ученица как-будто списан с пары Бецкой-Алымова, но классом ниже.
Петр Александрович Плетнев преподавал в петербургском женском пансионе девицы Елизаветы Даниловны Шретер, что на Литейном проспекте, который Софья Михайловна успешно окончила. Впоследствии, Плетнёв - небезызвестный писатель, поэт, издатель, профессор Петербургского университета и академик. Друг Дельвига и Пушкина, он принимал активное участие в судьбе ученицы; она любила его уроки словесности и охотно принимала наставничество. 

Родилась Софья Михайловна 20 октября 1806 г. Свою мать, Елизавету Францевну Ришар, она потеряла, будучи семилетнею девочкой и росла без женского влияния. По окончании частного пансиона, Софья при всяком удобном случае вспоминает Шрётер в письмах  с долею шаловливой насмешки, не всегда добродушной. До замужества Салтыкова живет в  обществе отца, человека высокообразованного, но с чрезвычайно тяжелым характером, "ипохондрика", как тогда определяли людей, которые без видимых причин впадали в мрачное настроение духа, угнетающе действовали на окружающих, не умея или не желая сдерживать своих порывов и поддаваясь внешним впечатлениям...
При самом вступлении в жизнь она встречается с другим оригиналом - своим дедушкой П.П.Пассеком (отчим отца). Много других оригиналов приходится наблюдать ей и позднее - все это отражается в ее письмах: портреты Дельвига, Пушкина, Плетнева, Кюхельбекера и многих других общих их друзей и знакомцев, среди которых она провела несколько лет своей молодости.  От Плетнёва Софья Дельвиг узнала о Рылееве, Бестужеве, братьях Боратынских. За Сергея Боратынского вышла вторым браком замуж. Она помнила наизусть их произведения, и с охотой узнавала новые. Всеми впечатлениями делилась с пансионской подругой - Семеновой-Карелиной.

Сама Софья Салтыкова рисуется особой, получившей некоторую долю повышенной страстности натуры, наверное от матери, и неровностью настроения, наверное от отца; она легко поддается довольно часто и резко меняющимся настроениям; она мечтательна и несколько сентиментальна, особенно в более ранние годы, когда невольно обращает на себя внимание ее "по-институтски" сентиментальное отношение к подруге-корреспондентке; это отношение иногда срывается у нее, судя по переписке; срывы ведут к перерывам в письменных сношениях, а затем - к бесконечным извинениям в молчании и раскаянию... Из писем видно, что Салтыкова очень рано умственно развилась, что она получила хорошее, типичное для своего времени, преимущественно светское образование, страстно любила литературу, особенно русскую, много читала и по-немецки, и по-французски, наконец, играла на клавесине. Сентиментальностью и книжным влиянием отдает и от ее романа с Каховским. При всем том в ней нет ничего искусственного, - она искренна, непосредственна, простодушна и в высшей степени женственна.  Тип Оленьки Лариной, более уместной в провинции того времени. В наше время она бы не имела равных.

До нас дошло мало отзывов о С.М.Салтыковой (Дельвиг-Боратынской). Не оставил нам о ней воспоминаний и П.А.Плетнев: он лучше, чем кто-либо другой, мог бы нарисовать портрет своей ученицы и жены своего друга Дельвига, которая и впоследствии изредка поддерживала с ним письменные сношения. Да это и нужно - Софья Михайловна и так достаточно подробно написала о себе - я в кругу знаменитостей.

_______________
Письмо от 9 мая 1824 г. из Смоленской деревни дедушки, П.П.Пассека.
В первом же своем письме к Семеновой семнадцатилетняя Салтыкова упоминает, в числе самых дорогих ей людей, "Плетиньку"; так называла она с подругами этого своего пансионского любимого друга-преподавателя; скучая о петербургские друзьях, она пишет подруге, что с болезненным чувством вспоминает даже о нелюбимой никем начальнице того пансиона, в котором она с Семеновой училась, - Елизавете Даниловне Шрётер: "посуди сама о том, какое удовольствие мне быть здесь. Плетинька, Саша (Копьева), ты, - составляете предмет моих дум. Нет, Саша, не выдержу трех месяцев мучения, - я получу ипохондрию, - это верно!"

Примечания:

-"Плетинька" был тогда еще сравнительно молодым человеком, не старше 30 лет, пользовавшимся большим расположением своих многочисленных учениц по Патриотическому и Екатерининскому институтам и по пансиону; он умел развивать в них любовь к предмету преподавания и, сам поэт и писатель, принадлежавший к небольшому в те времена кружку петербургских литераторов, импонировал им своими связями в их среде, знакомил с новыми явлениями в области словесности, преимущественно - отечественной, сообщал им о своих приятелях и знакомцах-писателях и вообще вводил в круг литературных интересов. Из писем Салтыковой ясно, какая духовная близость существовала между Плетневым и его талантливыми ученицами. Он именно познакомил Салтыкову со своим другом Дельвигом, за которого Софья Михайловна и вышла замуж после неудачного романа с П.Г.Каховским;
- Сам Плетнев, повидимому, был не совсем равнодушен к своей ученице - во всяком случае питал к ней нежные чувства, за которые Софья Михайловна платила наставнику полною откровенностью.

- В архиве Плетнева, находящемся ныне в Пушкинском Доме, сохранилось лишь одно, позднейшее ее письмо к нему, а в архиве самой Софьи Михайловны, принадлежащем также Пушкинскому Дому, нашлось лишь два, тоже позднейших и довольно чопорных письма Плетнева; но и без их переписки, по одним письмам Софьи Михайловны к Семеновой-Карелиной можно с достаточною отчетливостью видеть душевную близость их отношений.
- Письма С.М.Дельвиг к А.Н. Семеновой-Карелиной хранятся в Пушкинском Доме Академии Наук СССР, в архиве Боратынских и Дельвигов, находившемся в их тамбовском имении "Мара".
- Всех писем 127, за 1824-1837 годы. Все они, кроме отдельных фраз, писаны по-французски и даются здесь в переводе Модзалевского. Что было писано по русски, передается дословно и указывается (*) с обоих концов фразы или фраз.
- Даты указываются в начале письма вроде заголовка.
- Личная признательность Александре Семёновой-Карелиной, без которой писем бы не было.

_______________________
Письмо от 22 августа 1824 г. из Смоленской деревни деда, в котором рассказывается о личном знакомстве ее с Кюхельбекером 1 августа 1824 г.
____
"В Крашнево приезжал один молодой человек, которого я была очень рада увидеть, - Кюхельбекер. Уже давно я хотела с ним познакомиться, но не подозревала, что могу встретить его здесь. Г-н Плетнев очень хорошо его знает и всегда говорил мне о нем с величайшим интересом. Я нашла, что он нисколько не преувеличивал мне его добрые качества; правда, это горячая голова, каких мало, пылкое воображение заставило его наделать тысячу глупостей, но он так умен, так любезен, так образован, что всё в нем кажется хорошим, даже это самое воображение; признаюсь, то что другие хулят, мне чрезвычайно нравится. Он любит всё, что поэтично. Он желал бы, как говорит, всегда жить в Грузии, потому что эта страна поэтическая. Он парит, как выражается Дядюшка (и я сама стала любить таких людей, - я люблю только стихи, проза же кажется мне еще более холодной, чем прежде). У этого бедного молодого человека нет решительно ничего и для того, чтобы жить, принужден он быть редактором плохенького журнала, под названием "Мнемозина", который даже его друзья не могут не находить смешным, и сочинять посредственные стихи (ты, может быть, помнишь одну вещь, под заглавием "Святополк", в "Полярной Звезде": она принадлежит его перу). Ужасно досадно, что он судит так хорошо, а сам пишет плохо. Он хорошо знает Дельвига, Боратынского и всех этих господ. Я доставлю большое удовольствие Плетневу, дав ему о нем весточку. К моему великому сожалению, он остался здесь только на один день".

Примечания:

- Летом 1824 года, живя в смоленской деревне у своего дяди (почему-то отца отчима так называют) П.П.Пассека, она влюбилась в гостившего там (у кого?) П.Г.Каховского. Тот сделал ей предложение, но ее отец решительно ему отказал.

- Роман Салтыковой с Каховским проходил в атмосфере абсолютного доверия, насыщенного литературой: молодые люди общаются языком литературных героев, Каховский декламирует множество стихов Пушкина - в том числе и таких, которые еще не появлялись в печати и которые он слышал ссыльного поэта, с коим он лично знаком.

- Когда Каховский узнал, что Пушкин выслан из Одессы в деревню, он собрался хлопотать о получении места, которое занимал в Одессе Пушкин при графе М.С.Воронцове.

- Обычно так находят места те, кто подсиживают  конкурентов. Каховский, конечно, не таков.

- Он цитирует и Дмитриева, и Жуковского, и Руссо, да и весь роман развертывается как бы по книжному образцу: действующие лица его, как они представлены в рассказе Софьи Михайловны, имеют вид героев одного из бесчисленных литературных произведений в форме романа: в нем есть и пламенный любовник, смелый и в то же время сентиментальный и сперва кроткий, а потом дерзкий; его возлюбленная, неопытная девушка, находящаяся под строгим наблюдением непонимающих ее окружающих - старших родных - тетки, дяди, отца; есть и неизбежная наперсница в лице Е.П.Петровой, будто бы "воспитанницы" дяди, а на самом деле - его "левой" сестры; наконец, самый роман изложен в обычной и распространенной форме писем к подруге...

- С возвращением в Петербург, где роман Софьи Михайловны имел довольно необычайное продолжение и окончание, она входит в атмосферу литературных интересов, в первое время благодаря, главным образом, постоянному общению с Плетневым, имя которого не сходит со страниц писем ее к далекой подруг

_______________________
Письмо от 13 октября 1824 г.
_______
"Я передала Ольге и г-ну Плетневу всё, что ты поручила мне сказать им; последний мил как никогда; каждый раз, что я его вижу, я люблю его всё больше. Он поручает мне благодарить тебя за память и сказать тебе тысячу нежностей. Он принес мне несколько отрывков из новой поэмы, которою занят в настоящий момент Пушкин ("Евгений Онегин", 2 глава: напечатан был в "Северных Цветах" на 1825 г.) и настоятельно просит меня послать их тебе, что я и делаю. Сохрани их, - это драгоценность, так как это - руки самого Пушкина; он прислал эти отрывки Дельвигу, который отдал их Плетневу, и только мы четверо знаем эти стихи. Плетинька очень просит меня не сообщать этого никому, потому что это уже не будет новостью для Александры Николаевны". Это его собственные слова. Сознаюсь тебе откровенно, что мне очень хотелось снять для тебя копию этих стихов, а автограф Пушкина сохранить у себя, скрыв это от тебя, - чтобы ты на это не зарилась, {В подлиннике: "Pour ne pas te faire venir l'eau ; la bouche".} - но Плетинька просил меня не делать этого: "*Я вам достану что-нибудь его руки, любезная Александра Сергеевна, это прошу вас послать Александре Николаевне - вы ее много утешите*". Очень прошу тебя, милый друг, сказать мне твое мнение об этих стихах. Что касается меня, то я нахожу их очаровательными, в особенности начиная от этого места:
Он пел любовь, любви послушной.

Весь этот кусок очень красив, не правда ли? Посылаю тебе также новые стихи Жуковского, которые он написал в одном альбоме. Я их получила тоже от Плетнева. Кстати: дорогой наш Пушкин выслан в деревню к своему отцу за новые шалости; ты знаешь, что он был при Воронцове, так вот последний дал ему поручение, для исполнения которого он должен был непременно уехать, он же ничего не сделал и написал сатиру на Воронцова *Каков мальчик?* Я убеждена, что он создаст новые стихотворения в своем уединении, которые будут еще более остры...".

Благодаря г-ну Плетневу я провожу очень приятные минуты. Наденька Полетика тоже много выигрывает, когда ее узнаешь: это превосходная особа, что же касается ее мужа, то я уважаю и люблю его от всего сердца: это ангел. Я всегда была хорошего о нем мнения, теперь же нахожу, что я недостаточно его ценила. Он прямо доблестен, я знаю его черты, это молодой человек, на которого можно положиться. Я вижу тоже с удовольствием, что Наденька умеет ценить и уважать его, и они будут счастливы. Они всегда спрашивают, какие от тебя новости и приветствуют тебя. Вот, дорогой друг, единственные лица, которых я вижу и которых я люблю видеть; что касается прочих, то я очень хорошо обхожусь и без них, не исключая Кутайсовых и Клейнмихелей. Сегодняшний вечер я провела у Саши Геннингс. {О ней см. ниже.} Она - олицетворенное легкомыслие [frivolit;], но при этом очень добрая особа; это впрочем не помешало мне очень скучать у нее, так как у нее было много народу и я должна была слушать разговор, который меня вовсе не интересовал. У нас много новых знакомых, между прочим, девицы Ивелич, из коих одна возмущает меня своим вульгарным тоном [ton poissarde].

Что касается его, - я его очень люблю: его общество очень приятно; однако, я не могла сегодня насладиться этим обществом, так как он очень поздно пришел к Саше: мы уже уезжали, когда он входил. Он все так же добр и мил, но невозможно рассеян. Мне рассказывали, что вчера он вошел в один дом, ни с кем не поздоровавшись, даже с хозяйкой, и просто-на-просто уселся, ничего не говоря; затем вспомнил, как он поступил, и был очень этим смущен однако ему по доброте сердечной простили его промах, так как всем известна его рассеянность".

Примечания:

- Норов Абрам Сергеевич, впоследствии министр народного просвещения. Есть его стихи на смерть Пушкина. С некоторого времени также посещает Софью.
 
___________________________
Письмо от 16 ноября 1824 г., посвящено описанию страшного наводнения 7 ноября.
________________
"Прошло восемь дней с тех пор, как я получила твое письмо от 18 октября за No 11. Перед тем как отвечать тебе, необходимо сообщить тебе грустную новость, которая в скором времени станет известна и всей России. 7-го ноября, в тот самый день, как я получила твое письмо, в городе и в окрестностях было страшное наводнение. Еще в течение ночи слышны были пушечные выстрелы, которые извещали население о необходимости принять меры против воды, которую сильный морской ветер заставлял выступать из берегов; но это не было еще так серьезно и угрожало только лицам, живущим близ Невы или Фонтанки и в первом этаже. Однако, к утру ветер так усилился, что люди не могли больше выходить, боясь потерять шляпы; он еще усилился к 10-ти часам, и, наконец, три четверти города было залито водой; люди, ехавшие на дрожках, принуждены были вставать, чтобы не слишком промокнуть. На улицах было видно множество народа, бегущего и кричащего. Сначала это забавляло, но так длилось недолго: с каждой секундой опасность становилась всё сильнее, наконец, в три часа дня появились волны почти на всех улицах; барки очутились на Невском, лавки, магазины были залиты водой; воцарился ужаснейший хаос, мосты были снесены, сломаны; были несчастные, которые тонули, не успевши спастись или не могши это сделать, так как невозможно было войти ни в один дом: вода достигала до 2-го этажа, в особенности у Фонтанки и у Невы. Но самая ужасная картина была на Васильевском острове, в Коломне и в Галерной гавани, где дома были снесены в Кронштадт; говорят, что их осталось очень мало. Даже на Моховой была вода, я ее видела собственными глазами; приходилось ездить на лодках. Конные караульные отряды потеряли множество лучших лошадей; ты может быть слышала про Королёва, богатого купца, имевшего чудную лавку под Английским магазином; он потерял на 100.000 руб. товару, а многие другие так и всё потеряли. Беркховы успели спасти лишь самих себя; в настоящую минуту они находятся у Волковых. Некоторые из наших знакомых потеряли людей, вещи, лошадей, коров, а бедный Норов (Абрам Сергеевич) со своей деревянной ногой, которому было так трудно спастись, потерял более чем на две тысячи рублей; для него это много, так как он имеет всего 4 или 5 тысяч в год. Нужно было видеть город на следующий день: сколько опустошения, сколько несчастных! Насчитывают 14.000 человек погибших и гораздо большее число совершенно разорившихся и не имеющих даже крова. Каменный остров и вообще все острова в жалком положении. Екатерингоф, который стоил столько денег и про который говорили, что он так хорошо устроен; никуда теперь не годится; казна понесла много потерь лошадьми, лесом и т.д. На другой и на третий день видны были барки, оставшиеся на улицах, у Зимнего Дворца, на Царицыном Лугу и пр. Парапеты испорчены, мосты сломаны, одним словом, Петербург представляет собою грустное зрелище, повсюду видны лишь похороны. Со Смоленского кладбища нанесло множество крестов к Летнему Саду - на улицах лежали мертвые тела на другой день. Государь дал миллион на несчастных, но сказал, что прибавит еще через некоторое время; и в самом деле, этого не хватит, так как потери ужасные; он много плакал над этим бедствием и хорошо наградил генерала Бенкендорфа, рисковавшего жизнью для спасения 9 несчастных, готовых погибнуть, что ему и удалось; один моряк 16-ти лет тоже отличился блистательным подвигом, за что получил Владимирский крест. Государь был тронут, увидав его поступок, и не замедлил тут же дать ему крест, который он взял у одного из своих флигель-адъютантов, находившегося тогда около него. Рассказывают много раздирающих сцен; между прочим, про некоего Луковкина, моряка, имевшего дом на Гутуевском острове - совсем близко от залива и, следовательно, на очень опасном месте. Была у него жена и трое детей, за которых он очень беспокоился в этот день, так как был дежурным и не мог вернуться до вечера. Наконец, когда он пришел домой, то не нашел ни жены, ни детей, ни крова, ни единого следа своего жилища - каково его состояние!

Граф Шереметев дал 50.000 руб. бедным пострадавшим; графиня Орлова 150.000, великая княгиня Мария, которая теперь здесь - 15.000, но всего этого мало; нужно, чтобы вся Россия оказала помощь несчастным жителям Петербурга. Несомненно, что наводнение хуже всякого пожара; говорят, никогда не было ничего подобного, это будет целая эпоха в нашей истории, это вроде землетрясения, против которого нельзя принять никаких мер. По всей России в этом году бедствия; беспрестанные дожди произвели почти повсеместный голод; в Крыму - саранча причинила ужасное опустошение; в Петербурге свирепствует глазная болезнь, от которой вылечиваются с трудом; глаз понемногу пухнет, а потом вытекает, и тогда слепнут навсегда. В Горном Корпусе 140 детей больны этим и из них 30 уже ослепли; говорят, что болезнь дошла уже и до Морского Корпуса. Спектакли закрыты на месяц по приказу Государя, который сказал: "*Теперь не время веселиться*". Всюду говорят только о наводнении; всё это уже навязло в ушах, так в конце концов надоедает слушать всё одно и то же. Нужна была бы целая тетрадь, чтобы описать тебе всё, что случилось в этот ужасный день. Забыла тебе сказать, что Обольяниновы сильно пострадали, но все спаслись..."

________________________
Письма от 14 декабря 1824 г.
___________
"Я видела г. Плетнева две недели тому назад. Я отправлюсь повидать его в ближайший вторник и передам ему твое письмо. Он всегда просит меня показывать ему письма, которые ты пишешь мне, и обещает не читать тех мест, которые я не захочу сообщать ему, я не смею уступить его просьбе, не посоветовавшись с тобой, и хотя мне придется долго ожидать твоего ответа, я предпочитаю это, чем сделать нечто, что может быть тебе не понравится; в ожидании я постараюсь увернуться от настояний г. Плетнева или сделаю вид, что эабыла твои письма; я покажу ему некоторые из них; я могу это сделать даже не имея твоего мнения об этом, но он хочет непременно прочесть их все. - Ты говоришь мне о сочинении Штиллинга, которое ты теперь читаешь: я знаю его хорошо понаслышке: Черлицкий очень хвалил мне его и хочет мне его достать. Я сказала ему, что ты читала эту книгу, и он поручил мне передать тебе тысячу приветов и сказать, что он очень доволен тем, что ты занимаешься подобным чтением, и что он просит бога, чтобы оно произвело на тебя то действие, которое оно должно произвести. Он дал мне одну книгу в том же роде, под заглавием: "Das Ende commt, es commt das Ende", которая, по его словам, очень хороша. Я только-что ее начала. Автор этого сочинения думает, что конец света очень близок, и доказывает это довольно наглядным образом, по знамениям, которые Иисус Христос указал нам, как предтечи этой великой катастрофы; некоторые из них уже проявились и, по всем признакам, другие не замедлят осуществиться, и мы может быть вскоре увидим пришествие Антихриста..."

Примечание:
- Черлицкий - учитель музыки С.М.Салтыковой.
 
_______________________
Письмо от 4 января 1825 г.
_______________
"Я читала твое письмо к г-ну Плетневу", - не гневайся, - потому, что я уверена, что он мне сообщил бы его завтра во вторник, однако я его не увижу, так как будет праздник; но я знаю, что он должен быть в Институте в среду, - и туда я и пошлю ему твое письмо. *К Новому году (1825) вышли "Северные Цветы", изданные Дельвигом; там не очень много хорошего, однакож довольно, но менее, нежели я ожидала. Также и вздору довольно. Остроумный князь Вяземский иногда врет, Загорский, Григорьев, Туманский - всё это дрянь, ты их знаешь. Отрывки из "Евгения Онегина", "Мотылек и Цветы" Жуковского помещены там*. Есть прекрасная проза Плетнева: *Письмо к Графине С. (не знаю, кто это) - о Русских поэтах; Дашкова - прекрасный отрывок из его путешествия по Греции.* Между стихами много таких, которые мы уже знаем, напр.: *"Измена" Плетнева; "Улетает, улетает, легкокрылая мечта"; "Разлука" его же: "Я знал ее как первый луч" и т. д. и еще его стихи: "Покой души, забавы ожиданья, счастливые привычки юных лет". Помнишь ли? Кажется это у тебя в альбоме написано. - Пушкина Демон: В те дни когда мне были новый пр.* Есть также красивые стихи Пушкина, Боратынского, Плетнева, Русские песни Дельвига, одна хорошая вещь Вяземского; Рылеева - нет ничего; милые басни Крылова, а остальное - мелочи. Есть одна Идиллия Дельвига, которая заставила бы меня покраснеть, если бы ее мне прочел какой-нибудь мужчина; к счастью Папа прочел ее один, и теперь я боюсь, чтобы Плетнев не заговорил со мной о ней: я скажу ему, что я ее не читала".

Примечания:

- Екатерининский институт, где Плетнев преподавал словесность.
- графиня С. - это графиня Соллогуб.
-  идиллия Дельвига "Купальщицы". "Северные Цветы" на 1825 г.

________________________
Письмо от 2 ноября 1824 г.,
где снова упоминаются  А.О.Геннингс и о графиня Е.М. Ивелич
__________
Александрина Геннингс сделалась еще более легкомысленною, чем была раньше; она ежеминутно делает новые знакомства, которые очень мне не нравятся. Она, между прочим, сошлась с одною графинею Ивелич, которая больше походит на гренадера самого дурного тона, чем на барышню. Что за походка, что за голос, что за выражения! К тому же она нюхает табак и курит, когда никого нет; она приносит свою трубку к Александрине и выкурила пять или шесть трубок при мне в течение одного вечера. Какова девица? Соломирский, которого ты должна хорошо знать по отзывам Марии [неразб.], тоже часто бывает "у Александрины: это один из величайших фатов, каких я только видела; по крайней мере, однако, он с талантами, и прекрасный музыкант. У Саши теперь две близких подруги: Варенька Клейнмихель и ее кузина, девица Титова, с которою она познакомилась два или три месяца тому назад. У нее уже есть кольцо с тремя руками и следующею надписью: "unies pour l';ternit;". ("Соединены навеки"). Я с трудом удержалась от смеха, когда она мне сказала, что это руки Вареньки, Титовой и ее: нет ничего смешнее этих подруг Саши, которых она меняет, как башмаки".

Примечания:

- Варенька Клейнмихель была кузиною Софьи Салтыковой; 
- Александрина Геннингс (дочь Иосифа Францовича Ришара) так же приходилась Салтыковой кузиною со стороны матери, Елизаветы Францовны.
- Сестра их, Анна Францовна, была матерью графа П.А.Клейнмихеля. Она отличалась красотою и большим талантом к пению.
- Вспоминает композитор Н.А. Титов: "Редко слыхал я, кто бы так хорошо пел романсы, как г-жа Геннингс, урожденная Ришар... Я познакомился с нею в 20-х годах; она была очень дружна с двоюродной сестрою моей Варварою Александровною Клейнмихель, урожд. Кокошкиной. В те годы еще мало пели русские романсы, а потому г-жа Геннингс пела всё романсы французские. Романс "Conois-tu toutes mes douleurs" пела она восхитительно..."

- В молодых годах А.О.Ришар вышла замуж за некоего Геннингса, но вскоре или овдовела, или развелась с ним и проживала в Петербурге.
- Позже, 3 июня 1826 г., С.М.Дельвиг писала своей подруге, что "Саша Геннингс выходит, наконец, замуж за Пушкина, ротмистра гвардейских гусар, и едет в Москву, так как там будет ее свадьба". Этот Пушкин был Федор Матвеевич Мусин-Пушкин, служивший в л.-гв. Гусарском полку с 1817 до 1836 г.; затем он был полковником Одесского уланского полка и вышел в отставку генерал-майором. Геннингс-Мусина-Пушкина была знакома со всей семьей поэта Пушкина, в которой так и называли ее Md. Pouchkine ex-Enix или ex-Enings,
- Особенно близка она была с О.С.Павлищевой, которая часто бывала у нее в свои приезды в Петербург. У А.О.Мусиной-Пушкиной бывал молодой Даргомыжский (1835) и вообще собиралось небольшое, но приятное общество. Вторично овдовев, Мусина-Пушкина, повидимому, была не в блестящем положении, и когда умерла, над ее имением было в 1875 г. учреждено в Москве опекунское управление, вызвавшее кредиторов и должников покойной.
- Графиня Екатерина Марковна Ивелич была близко знакома с семьею Пушкиных - родителей поэта, - в том числе и с ним самим, - еще в конце 1810-х годов, когда, по выпуске из Лицея, поэт жил с родителями на Фонтанке, близ Калинкина моста. Рядом с ними проживали в собственном доме Ивеличи.
- А.М.Каратыгина вспоминает, как однажды Пушкин и гр. Е.М.Ивелич говели вместе в церкви Театрального училища на Офицерской, близ Большого Театра, как Пушкин бывал у Ивеличей; они, повидимому, приходились Пушкиным как-то сродни; по крайней мере в одном письме к брату Льву (1824 г.) поэт писал из Михайловского: "Скажи сестре, что я получил письмо к ней от милой кузины гр. Ивеличевой и распечатал, полагая, что оно - столько же ответ мне, как и ей. Объявление о потопе, о Колосовой [впоследствии Каратыгиной], ум, любезность и всё тут. Поцалуй ее за меня, т. е. сестру Ольгу, а графине Екатерине - дружеское рукопожатие".
- Графиня Ивелич, с которою, как видим, Пушкин переписывался, - была тогда 30-летняя девушка (она родилась 5 июля 1795 г.); она была очень эксцентрична, как видно из дальнейших писем С.М.Дельвиг; в одном письме к мужу, от 18 января 1835 г., О.С.Павлищева, между прочим, сообщала: "Вчера Аничков обедал у нас со своею приятельницею Екатериною Ивеличь, которая с ним на ты", - как тебе это нравится! Из любви к ней он заказал ее портрет и портрет ее матери, т.е. портреты графинь Ивеличь"...
- Отец ее, граф Марк Константинович, умерший 4 декабря 1825 г., был выходец из Иллирии или Далмации, состоял в русской службе с 1771 г. и дослужился до чина генерал-лейтенанта и звания сенатора; он отличался чудачествами, в молодости был страшно ревнив, любил играть в карты и всем, за весьма немногим исключением, говорил "ты"; женат он был на Надежде Алексеевне, рожденной Турчаниновой, богатой помещице Владимирской губернии, где ей принадлежали исторические села Нижний и Верхний Ландехи - некогда вотчина кн. Д.М.Пожарского.

- О графине Е.М.Ивелич находим отзыв в Воспоминаниях Н.С.Маевского, который рисует эту оригинальную особу как большую остроумицу. "Некрасивая лицом, она отличалась замечательным остроумием; ее прозвища и эпиграммы действовали, как ядовитые стрелы. До конца жизни осталась она в девицах и не любила, когда ее подруги выходили замуж".

- Естественно, что Пушкин, который и сам был остер на слово и любил оригинальных людей, дружил с графиней Ивелич и находил интерес в ее обществе и в переписке с нею.
Она умерла в Петербурге 7 мая 1838 г.

___________________
Письмо от 16 ноября 1824 г., в нём Софья Салтыкова цитирует "К Морфею" Пушкина
_____________
"Все спит в доме, - я тоже сейчас брошусь в свою постель,  повторяя за Пушкиным:

Морфей, до утра дай отраду
Моей мучительной любви;
Приди, задуй мою лампаду,
Мои мечты благослови.
Сокрой от памяти унылой
Разлуки страшной приговор и проч. и проч.
___________________
В другом письме, в припадке меланхолического настроения, Софья Михайловна приводит цитату ив пушкинского "Кавказского Пленника", применяя ее к себе:

Не много радостных мне дней
Судьба на долю ниспослала;
Придут ли вновь когда-нибудь?
Ужель на век погибла радость?

________________________
Письмо от 21 декабря 1824 г.
____________
Вот еще одно большое послание г. Плетнева, которое я тебе посылаю, дорогой друг. Он говорит тебе, что я на тебя жалуюсь. Ах! если бы он мог читать в моей сердце, если бы он знал то, что мне известно, он, конечно, не считал бы меня способной на эту несправедливость. Да, несомненно, я ему жаловалась, но не на то, что ты мне не часто пишешь, ты знаешь мой образ мыслей по этому поводу, и надеюсь, что ты не предполагаешь во мне такую низость чувств, чтобы верить, что я сержусь на тебя за это, да, я бранила тебя за то, что ты слишком поторопилась обвинить меня в забывчивости, и мне почти невозможно было изменить мнение г. Плетнева на этот предмет: он очень взял твою сторону; это меня укололо, и одну минуту я почувствовала гнев против тебя (до того его у меня не было, - я была только огорчена); тем не менее, после довольно живого спора мы примирились и более друзья, чем когда-либо"... "Ты напрасно огорчилась первым письмом Плетнева; однако я надеюсь, что то, которое ты теперь прочтешь, заставит тебя забыть твои мелочные опасения: разуверься, - он всё тот же, он так тебя любит; он найдет очаровательным всё, что ты ему скажешь, даже если это будут глупости (чего, я уверена, никогда не может случиться). Мы смеялись вместе с ним по поводу того, что ты говоришь о языке Киргизов; правда, весьма удивительно встретить язык, в котором нет слов для выражения любви и дружбы; но твое замечание: *"Это мне показалось очень неловко"* восхитило г. Плетнева. *Он говорит, что это очень на тебя похоже, и что кроме тебя никому в голову не может придти такая мысль.* Он говорит, что у него нет ничего, скрытого от меня, - потому то-де он и не хочет ни за что запечатывать письма, которые он посылает через меня, и не может понять, почему ты запечатываешь твои письма. Не думай, что это я упрекаю тебя за это, - последнее было бы довольно глупо с твоей стороны.

*"Она наблюдает, говорит Петр Александрович, какой-то этикет и думает верно, что учтивее запечатывать письма. Скажите ей, что мы с вами об этом долго рассуждали и решили, что вместо этого конверта она бы могла написать две страницы лишних".* Так как я сегодня в ударе говорить о нем пространно, надо, чтобы я сказала тебе еще нечто, тебя касающееся. Мы беседовали о Синицыне, который о всех тех, которые покидают Пансион, говорит; "Христос с ними!" Он спрашивает, говорил ли он то же и о тебе, и узнав, что, напротив, он очень сожалел о тебе, он сказал мне:

*"Не понимаю, что это за девица, в ней что-то особенное, даже Синицын об ней жалеет. Она, как Орфей, одушевляет самые камни".* Не премину сказать ему, по твоему желанию, что ты больна, но надеюсь, что ты не замедлишь ему ответить".

________________________
Письмо от 4 января 1825 г., в котором рассказывается об офицере-музыканте бароне Ралле
_______________
"Несколько дней тому назад известный Ралль, молодой человек 22 лет, товарищ по службе моего брата, провел у нас вечер. Он большой музыкант и божественно сочиняет музыку; он дал мне толстенную пачку своих танцев, вариаций, фантазий и т.д. Они очаровательны! Мы попросили его играть на фортепиано и так как он очень любезен, он только и делал, что весь вечер играл. Потом он начал просить меня дать ему что-нибудь послушать; я не хотела садиться за фортепиано после него, но он настаивал, говоря мне тысячу комплиментов по поводу моего таланта, о котором он, по его словам, наслышан; эти похвалы скорее обескуражили меня, чем ободрили... К тому же я видела его в первый раз и его большие черные усы меня пугали, хотя и придавали ему красоты; однако, после многих церемоний, я должна была уступить его настояниям и, в особенности, строгому взгляду моего отца (который тоже прибавлял мне робости). Едва я положила на клавиши пальцы, как они стали холодны как лед и начали дрожать - до такой степени, что я не могла взять ни одной верной ноты; но я боялась остановиться, так как Папа делал мне страшные глаза. Дрожа как лист, я сыграла пол-страницы, хотела продолжать, но не была в состоянии, *слезы в три ручья*... Я желала бы быть на сто шагов под землею в эту минуту. Я не была еще тогда знакома с Раллем, не знала, что он снисходителен, добр, как нельзя больше, и смертельно боялась, чтобы он не стал насмехаться над моей робостью или застенчивостью. Я делала усилия удержать мои глупые с левы, которые текли всё время. Тогда Папа велел мне перестать, и после нескольких минут молчания Ралль догадался уйти. Уж тут-то мне досталось... Позавчера я была умнее, играла с Раллем в четыре руки. Правда, что я видела его уже четвертый раз и что мы играли танцы его сочинения, - но и это что-нибудь значит для меня.
Ралль, который, как ты знаешь, великий музыкант, приезжает довольно часто к нам, и мы вместе музицируем, он принес мне несколько пьес своего сочинения, которые мы играем в четыре руки. Он играет также и на кларнете и предлагает привезти ко мне ноты с акомпанементом на этом инструменте, чтобы сыграть их вместе. Мне это очень нравится, я приобретаю вкус к музыке и часто слушаю хорошую игру Черлицкого - всякий раз, что он приходит, - и барона Ралля, который играет с совершенством, а сочиняет еще лучше"...

Примечания:
- барон Федор Александрович Ралль, знакомец и, отчасти, сотрудник М.И.Глинки был известный впоследствии капельмейстер петербургских театров

_______________________
Письмо от 28 января 1825 г.
_____
"Надо, чтобы ты всегда выдумала какую-нибудь шалость, моя дорогая, маленькая Саша. Сначала я не поняла, что должно было значить письмо, которое ты мне послала, чтобы показать его г. Плетневу, и я сочла, что ты с ума сошла, когда читала в нем точно то же, что содержалось в другом письме в отношении книг, которые тебе прислал г. Плетнев, т.е., что ты нечто изменила в последнем, чтобы оно могло быть показано: но так как сперва я не поняла твоего намерения, это заставило меня много смеяться. *Ах ты, плутовка!* Я не премину доставить твое послание г. Плетневу; благодарю тебя за то, что ты, писавши его, избавила меня от смущающих благодарственных фраз, которые я должна была бы непременно ему говорить, так как ты ему ничего не пишешь по этому поводу. Кстати, я совершенно сконфужена тем, что он говорит тебе обо мне в своем письме: я не заслуживаю вовсе его похвал; он говорит, что я "идеал дружбы", так как я к тебе привязана! Как будто не естественно тебя любить! И потом он очень добр, ставя мне в заслугу то, что я приезжаю повидать его: ты, как и я, знаешь, жертва ли это с моей стороны, и возможно ли не ездить повидать такого человека, как г. Плетнев, когда, к тому же, это можно делать, не вредя никому. Он уже давно говорил мне, что послал тебе книги, но я не писала тебе об этом, думая, что он сам тебе писал. Он сделал тебе подарок очаровательным образом, и то, что он написал тебе на книге, лучше и лестнее всех фраз в мире..." "Г. Черлицкий в восторге от того, что относится до него в твоем письме; он очень тебя благодарит и радуется счастливой перемене, происшедшей в тебе. Я также очень этим довольна и хотела бы походить на тебя. Теперь я читаю "La Philosophie Divine", соч. Фенелона, и это чтение производит на меня довольно сильное впечатление. Я молю бога, чтобы он облегчил бы для меня способы самоисправления". "Что касается трех партий, которые тебе представлялись, то ты, конечно, хорошо сделала, что не приняла их; но если четвертая, - этот молодой Карелин, которого ты расхваливаешь, не ограничивается лишь любезностями, как ты говоришь, и если ты замечаешь, что он серьезно стремится получить твою руку, - почему ты будешь отказываться от мужа, который может совсем подходить тебе, судя по тому, что ты мне о нем говоришь. Ты тверда в своих убеждениях, скажешь ты мне опять, но я думаю, что это не причина, чтобы тебе не выходить замуж, ибо я полагаю, что ты не давала обета быть девушкой всю свою жизнь, и что твоя маменька не была бы сердита видеть тебя устроенной. Ты говоришь, что время твоих шалостей прошло: да, но нигде не сказано, чтобы ты никогда никого не любила. Любить неистово, с поклонением, забывая все приличия по отношению к предмету твоей страсти, конечно, безумство, и так именно ты когда-то любила, но истинная приверженность, основанная на уважении и рассудке, любовь чистая, спокойная, не такое, я думаю, чувство, от которого краснеют, и я не вижу, почему бы ты о нем могла жалеть..."

__________________
Письмо от 12 февраля 1825 г.
_________
"Я не говорю тебе больше ничего о том, что Плетнев еще пишет тебе обо мне в своем письме; я начинаю думать, что он считает своим долгом постоянно расхваливать меня потому, что его письма проходят через мои руки; однако это вежливость, от которой я его освобождаю от всего моего сердца, так как она только смущает меня, и я не знаю, как на него смотреть, когда я приезжаю повидаться с ним по прочтении его письма; для такой дикарки, как я, эти похвалы очень тягостны.

Я в восторге от того, что ты читаешь "Историю России" Карамзина, потому что и я ее теперь читаю. Какая симпатия? Это напоминает мне наши симпатии симпатий. Ты их помнишь? Кстати: я вчера провела очень приятный вечер: я говорила с одною очень умною особою о русской литературе и главным образом - о поэзии Пушкина. Эта особа очень связана с его сестрой и хорошо ее лично знает; она обещала дать мне целую кучу стихов моего несравненного Пушкина, которые еще не напечатаны. Она, как и я, восторженно любит этого очаровательного поэта и любит не только его стихи, но и его личность, и горячо вступается за него, когда, слышит, что про него дурно говорят. Она назвала мне всех, в которых он был влюблен, а он начал влюбляться с 11-летнего возраста. В настоящее время, если я не ошибаюсь, он занят некоей кн. Голицыной, о которой он пишет много стихов.

Примечания:

- это княгиня М.А.Голицына, рожд. кн. Суворова (см. о ней в Сочинениях Пушкина под ред. С. А. Венгерова, т. II, стр. 572 - 573 и 628 - 629, а также в работах М.О.Гершензона и П.Е.Щеголева).}

_______________
Письмо от 28 февраля 1825 г.
__________
У кого провела я этот вечер? Поверишь ли - у М-м Геннингс. С кем беседовала я? Снова поверишь ли ты? - с М-ль Ивелич, описание которой, довольно невыгодное для нее, я дала уже тебе в одном из моих писем, - Правда, я не ошиблась в отношении ее тона, который не очень-то мил; но я никак не предполагала, что у нее столько ума и такая благородная страсть к поэзии. Ужасно досадно, что у нее, из-за ее манер, вид мужчины. Она сама пишет русские стихи и вовсе не плохие. Она очень приглашала меня придти к ней, чтобы познакомиться с Ольгой Пушкиной, очаровательной особой, как говорят. Она уверяла меня, что Александр - вовсе не такой плохой человек, как о нем говорят, что этой репутации он не заслуживает, что он - очень добрый мальчик и т.д. {"Elle m'a assur; qu'Alexandre n';tait pas dutout si mauvais qu'on le dit, que c'est une r;putation qu'il ne m;rite pas, que c'est un bien bon gar;on etc."} В конце концов она развеселила мою душу, я очень хотела бы, чтобы она оказалась беспристрастной и чтобы всё, что она мне сообщала, была правда. В разгаре нашего разговора мы вдруг увидели, что приехало семейство Пещуровых, состоящее из самого господина Пещурова, маленького горбатого человека, педанта, подчеркивающего, что он говорит только по-французски; (Он, как известно, вел наблюдение за Пушкиным во время его Михайловской ссылки, по должности Опочецкого уездного. предводителя дворянства), его супруги, крупной, чопорной женщины, и их двух дочерей, из которых старшей - 7, а другой - 6 лет. Это вполне провинциальная семья, не имеющая себе подобной; он и она, сказав несколько слов, не нашли ничего лучше,- как выказать познания своих маленьких педанток, которые прямо невыносимы; их воспитывают точь-точь так, как M-me Жанлис хочет, чтобы воспитывали детей: вот плоды ее смешного сочинения "Ad;le et Th;odore" и всех тех, что она накропала на тему о воспитании. Сперва эти две малютки разодрали нам уши фальшивою игрою в 4 руки в течение доброго получаса; затем, о верх смеха, они принялись говорить стихи, затем сцену из комедии, из которой никто не мог понять ни слова, потому что обе девочки говорят в нос, после чего отец велел старшей сказать одну сцену из "Тартюфа" Мольера (очень это подходит для ребенка!). Мать попросила потом папашу спросить у них что-нибудь из географии,- и они рассказали нам, как попугаи, все губернии России, что на всех нагнало скуку. Но это еще не все: окончив экзамен, этим маленьким противным созданиям велели сесть с прочим обществом и вмешиваться в разговор; тогда наше терпение совсем лопнуло... Представь себе, что они пустились рассуждать обо всем, как можно было бы позволить рассуждать взрослым, - это еще могло бы быть смешно для молодежи[?]; они вставляли латинские слова в свои прекрасные речи и наконец, когда их познания были высказаны, это очаровательное семейство распрощалось с обществом, сказав, что они должны отправиться еще в другое место, очевидно, чтобы показать познания своих дочерей, которых они повсюду таскают с собою, как странствующих актеров. Мы очень хохотали с М-ль Ивелич и всеми над этими смешными личностями".
________________________
"Ты, без сомнения, будешь удивлена узнать, что я была на маскараде во вторник gras; но это случилось совсем против моего желания: Клейнмихели пригласили меня приехать в их ложу, и папа посоветывал мне поехать, уверив, что это доставит мне удовольствие, так как я не имею понятия об этом маскараде. Однако я не полупила там никакого удовольствия. В конце концов я повидала человека, которого я уже давно хотела видеть: это г. Поморский: он очарователен, так же как и его маленький Петр. Он исполнял трагедию "Женевьева Брабантская", которую играли в последний раз. Говорят, что Семенова была в ней превосходца, но стихи ее не слишком хороши; это я знаю от Плетнева и от некоторых других лиц".

"Чтобы рассеять себя, я перечитываю теперь то, что читала уже сто раз, - "Собрание образцовых сочинений". Сегодня утром я открыла наугад один том с провой и вот что я прочла (нет ничего более соответствующего тому, что теперь происходит во мне): *"Отчего сердце мое страдает иногда без всякой известной мне причины? Отчего свет помрачается в глазах моих, тогда как лучезарное солнце сияет на небе? Как изъяснить сии жестокие меланхолические припадки, в которых вся душа моя сжимается и хладеет? Неужели сия тоска есть предчувствие отдаленных бедствий? Неужели она есть ничто иное, как задаток тех горестей, которыми судьба намерена посетить меня в будущем?" - И я теперь чувствую то же, что чувствовал Карамзин: у нас время очень хорошо, весна приближается, часто появляется солнце,-- но меня теперь и солнце не радует"*.
________________
Узнав затем, что брак А.Н. Семеновой с Григорием Силовичем Карелиным решен, Салтыкова поздравляла подругу и писала ей:

*"Я говорила тебе, что солнце меня не радует, это правда, но письмо твое от 9-го Февраля тал меня обрадовало, что я вскочила со стула, со всей своей слабостью, чуть не пролила чернильницу и начала прыгать от радости. Друг мой! Ты счастлива! Бог услышал мои молитвы!* Я очень хотела видеть тебя вышедшею замуж за г. Карелина, который чрезвычайно мне нравится, - и вот мои желания исполнились Как только я смогу выходить, я полечу в пансион, чтобы разделить радость с г. Плетневым. Будь уверена в моей скромности, желания твои будут исполнены, никто другой об этом не узнает; я скажу о том г. Плетневу со всею возможною осторожностью, ничье нескромное ухо не сможет уловить ни одной буквы из того, что я буду ему говорить, и рекомендую ему самому хранить тайну, которую он, конечно, будет строго оберегать до тех пор, доколе ты пожелаешь".
_______________
Когда затем вышла в свет I глава "Евгения Онегина", Салтыкова не замедлила выслать ее подруге и писала ей в том же письме:

"Ты должна была получить "Евгения Онегина". Не правда ли, что это - очаровательно! Может ли Пушкин сделать что-нибудь, что не было бы таким? Заметь особенно, как он отзывается о женских ножках; кажется, что он безумно влюблен.

Граф Хвостов успел уже написать стихи на наводнение; мне их обещали, но я еще их не имею, и мне цитировали два наиболее замечательных стиха; вот они:

Разрушились небес и бурных вод оплоты,
И плавают вверх дном и судны, и елботы!

Как ты их находишь?"

_______________________
Письмо от 11 марта 1825 г., где Салтыкова пишет по поводу брака Семеновой с Карелиным.
__________
"Вчера я видела г. Плетнева в первый раз после моей болезни; он поручил мне пожелать тебе всякого счастья, какого ты заслуживаешь; он очень доволен. Я дала ему прочесть твое письмо, но он желал знать больше подробностей о г. Карелине: статский ли он, или военный, почему он в Оренбурге, есть ли у него надежда уехать оттуда? Я тоже хотела бы это знать, но ничего такого не приходило мне раньше в голову, я думала только о вашем счастье и не задала тебе ни одного вопроса. Что теперь смущает нас - г. Плетнева и меня, - это, что мы, может быть, не увидим тебя, не сможем наслаждаться вполне твоим счастием, не имея возможности быть свидетелями его, потому что Гриша, впав в немилость у графа Аракчеева, не получит, вероятно, позволения приехать сюда, если же это не так, поспеши мне сказать о том, потому что этот вопрос меня мучит. Я показала твой портрет г. Плетневу, он находит его похожим, я сказала ему, что для того, чтобы он был совсем похож, необходимо было бы прибавить букли спереди. *"Неужели она в буклях? Не хочу!"* При этом он сделал капризную мину, самую смешную, так что я не могла удержаться от смеха. Ты его узнаёшь, не правда ли? Я еще сказала ему, что если ты не приедешь сюда, то надобно было бы чтобы он повидал тебя с буклями, а он мне ответил: *"Ежели она сюда приедет с буклями, я уеду в Оренбург"*. Он был очаровательно весел и дал мне возможность провести два восхитительных часа. Он мне часто говорил: "Что-то наш г. Карелин теперь делает?" Но у него есть одна излишняя деликатность, которую я не могла выбить ему из головы, - он просит тебя сжечь все его письма и больше не думает тебе писать, так как, говорит он, могут и самую невинную вещь в свете повернуть в дурную сторону; однако, я думаю, что добьюсь того, что заставлю его написать, - особенно когда он получит от тебя письмо, - я уверена, что он на него ответит.

Г. Плетнев прочел нам поэму Козлова "Чернец", отрывок из которой находится в "Северных Цветах". Она теперь вышла в свет целиком, и я уверена, что она у тебя будет; держу пари, что она тебе понравится; это восхитительно; есть места, которые я не могла слушать без слез на глазах. Поэма "Войнаровский" также напечатана, но еще не продается; я ее не читала.

Моя ипохондрия очень уменьшилась", пишет она далее: "но желание покинуть Петербург и свет, с тем, чтобы провести всю свою жизнь в деревне, не покидает меня. В следующем году, я думаю, мы уедем, не знаю еще куда: Папа мне это обещает. Дай бог, чтобы он сдержал слово! Я не могу быть здесь, я не создана для света, я - совершенная мебель, бесполезная в обществе; моя дикость увеличивается день ото дня, я больше не умею сказать слова, все мои ответы так глупы, что мое собственное самолюбие от них страдает страшнейшим образом. Г. Плетнев должен считать меня глупою, как осел, потому что я дичусь даже с ним... Мужчины так злы, что внушают мне непобедимый страх, от которого я не могу себя защитить даже по отношению к добрым. Не знаю, откуда мне приходят эти мысли, но я всегда думаю, что светская злость доходит до того, что истолковывает в неблагоприятную сторону или выворачивает в смешную всякое слово, которое она слышит".

______________________
Письмо от 23 марта 1825 г.
__________________
"Ты не можешь себе представить, как я страдаю! И это мой отец, который причиняет мне столько огорчений (совершенно помимо желания). Вот уже 8 дней, что он в состоянии, внушающем мне тревогу: никогда еще у него не было такого жестокого припадка ипохондрии, как теперь. Он не спит, ничего не ест, говорит только о смерти, а иногда в течение целого дня не говорит ровно ничего, несмотря на всё, что я делаю для того, чтобы его развлечь хоть немного от его мрачных мыслей; иногда он очень ласкает меня, но говорит всё время только о смерти. Он видимо изменился, стал бледен и худ, глаза у него блуждающие; быть может, это мне только кажется, но его взгляд, особенно сегодня, меня очень беспокоит; я с "великим трудом удерживаюсь от слез,-- вот уже два часа,-- глядя на его ласки, которые он мне давал; он никогда не давал их с такою щедростью; он совсем стал другой, каким никогда не был, я не узнаю его, я никогда не видала его в таком состоянии. Милый друг, я часто думаю о Батюшкове, я боюсь признаться самой себе в том, чего я боюсь для моего отца; но мысль об этом не покидает меня. Другая, еще более ужасная мысль часто терзает меня, - это если я потеряю моего отца. Ах, это тем более ужасно, что он стал мне дорог, как никогда. Чего бы не дала я, чтобы хоть немного облегчить его. Если бы мне представлялась теперь партия, - я думаю, я не приняла бы ее, как бы хороша она ни была: я не могла бы покинуть отца.

_____________________
Письмо от 30 марта 1825 г.
___________
Надо рассказать тебе об одном происшествии, случившемся восемь дней тому назад, которое служит предметом всех разговоров в Петербурге: дело идет о Федоре Батурине, муже Кати Дороховой (ты его видела, я думаю); однажды утром он отправился в казармы, чтобы сделать смотр солдатам, которых нужно было вести на ученье; вдруг приходят ему сказать, что один унтер-офицер, Соловьев, переведенный в полк, как пьяница и негодяй, не хочет идти на смотр; это --неповиновение, наказываемое очень строго начальством, но так как ты знаешь, что Батурин был скорее слишком мягок, чем слишком строг, - он приказывает позвать этого солдата и спрашивает его, не пьян ли он. Тот уверяет, что нет, между тем как сам шатается. Батурин приказывает только посадить его под арест; солдат подбегает к своей кровати, чтобы взять, как он говорит, свой платок; вместо того, он берет из-под подушки большой нож и всаживает его Батурину в брюхо, и, не довольствуясь одним ударом, дает ему три и - перерезал ему кишки. Несчастного раненого несут в лазарет и сообщают обо всем императору, который присылает Виллье, чтобы лечить его. Виллье объявляет, что рана смертельна, и что Батурин не сможет прожить долее 10 часов вечера. Последний не упал духом, он попросил к себе священника и выказал много душевной силы и христианского чувства; попросил свидания с женой и ребенком, но побоялись, чтобы это не принесло вреда Кате и ее ребенку, которого она кормит; ей поэтому сказали, что муж получил апоплексический удар, но она об этом узнала, когда мужа не было на свете. Ее состояние ужасно, можешь себе представить. Лиза, которая очень привязана к своей сестре, также очень трогает своим состоянием. Саша Геннингс присутствовала при их горести,-- она говорит, что это заставляет подыматься волосы на голове.

Другое убийство произведено в Москве. Игроки собрались в одном доме; четверо из них: Шатилов, Алябьев, Раич и Времев затеяли ссору, Времев получил пощечину от Алябьева, желая отомстить, он схватил его за шиворот; вдруг Шатилов и Раич берут сторону Алябьева и бросаются все трое на Времева, валят его и покрывают ударами, нанося их бутылками, стульями и всем, что попалось под руку, и кончают тем, что убивают этого несчастного человека. Они спешат похоронить его, но убийство обнаруживают, и теперь они все трое здесь, содержатся в крепости; думаю, что уже начался суд над ними. {Историю убийства Времева см. в статье А. В. Безродного: "К биографии композитора Алябьева" - "Исторический Вестник", 1905, No 4, стр. 166-170.} Вероятно их лишат чинов и дворянства и сошлют в Сибирь, а солдата, убившего Батурина, расстреляют. Письмо мое наполнено страшными вещами: что делать, теперь ничего не слышно, кроме подобных историй.

Каково Государю услышать две таких истории вдруг! Я послала г. Плетневу в Институт твое письмо, так как я его увижу только после Пасхи.

Не знаю почему, но я не люблю праздников Пасхи: дело в том, что они нагоняют на меня невыразимую тоску, особенно в этом году я начала их более грустно, чем когда-либо. *Ужасно грустно! Может быть от того, что, как говорит барон Дельвиг,

Скучно девушке весною жить одной.
.............
Подгорюнясь ли, присядешь у окна, -
Под окошком всё так весело глядит
И мне душу то веселие томит.*

Может быть также, что это последствие слишком большой веселости, в которой я находилась вчера у заутрени.

Через восемь дней я рассчитываю повидать г. Плетнева - я из этого делаю себе праздник. Кстати: "Полярная Звезда" вьшла в свет; в ней очень немного хороших вещей, много скверной прозы Бестужева, которую, по-моему, невозможно читать. Этот человек нестерпим со своей аффектацией и своими претензиями на ум. Правда, что он не без него, но он плохо его употребляет в дело, желая заставить его слишком блестеть. Он вполне оправдывает этот стих, ставший уже пословицей: L'esprit qu'on veut avoir, g;te celui qu'on a. (Ум, который хотят иметь, портит тот, который имеют).

И потом он ввязывается судить о слоге всех решительно, между тем как его собственный - ужасающ. Он упрекает за галлицизмы, между тем, как обороты всех его фраз - чисто-французские. Нельзя писать хуже его: он так умничает, что у него ум за разум заходит: Впрочем я уверена, что у тебя будет эта "Полярная Звезда" и ты сама сможешь судить, справедливо ли мое мнение. (Любопытное суждение о Бестужеве-Марлинском и его критических статьях и повестях; в "Полярной Звезде" на 1825 г. им помещены: статья "Взгляд на Русскую Словесность в течении 1824 и начале 1825 г." и повести "Ревельский Турнир" и "Изменник").

Во Франции тоже каждый год появляются альманахи; мой кузен Ломоносов, недавно приехавший из Парижа, привез мне один, за этот год: он просто жалкий,- наши во сто раз лучше составлены. Эти "Annales Romantiques" (таково название этого альманаха) - ничто иное, как куча величайших глупостей и самых плохих стихов, какие только когда-нибудь были на свете. Только одна единственная пьеса показалась мне довольно хорошей, я ее переписала и посылаю тебе; {При письме, на листке, переписано стихотворение Guiraud: "Ma retraite".} в отделе прозы я ничего не нашла хорошего, тем не менее я переписала для тебя один отрывок о любви; потому что ты - влюблена, ты, конечно, найдешь, что всё это верно. (На том же листке небольшой отрывок из Benjamin Constant: "Charmes de l'amour, qui pourrait vous peindre?" и т.д.).

Петр Иванович Полетика (один из "арзамасцев", известный дипломат), которого я видела вчера, поручил мне напомнить его твоей памяти; мы долго говорили о тебе с ним, он задал мне тысячу вопросов о тебе и говорил, что очень интересуется всем, что тебя касается. Не подумай, что я ему сказала, что ты выходишь замуж, - я никому ни слова не говорю об этом и тщательно буду хранить тайну до тех пор, пока ты не позволишь сказать о ней. Петр Иванович сделан сенатором".

__________________
Письмо от 21 апреля 1825 г.
___________
"Дела Саши [Копьевой] совсем не подвигаются, тем не менее, есть много лиц, которые интересуются ею. Якимовский прилагает наиболее усердия, но он теперь в Царском Селе и может приезжать сюда только изредка на короткое время. Она познакомилась с Рылеевым (поэтом), который тоже взялся ей помогать; у него теперь ее бумаги; не знаю, что из этого выйдет, но что хорошо, это то, что Рылеев предлагает ей одолжить ей денег, так как они совершенно необходимы для того, чтобы продвинуть дело. Я провела день в пансионе с Аннет Елагиной, которая выходит замуж за некоего Орлова, секретаря Нарышкина".
_________________________

Источник: