Скорее бы свалить отсюда

Александр Терентьев: «Скорее бы свалить отсюда»

Минусинский художник снова в поиске места под солнцем

Честно, я никогда не думала, что встречусь однажды с Александром Терентьевым, сибирским художником, который уединился в маленькой деревеньке, чтобы заниматься только тем, что ему по душе — писать картины и иконы. За что журналисты и прозвали его отшельником. Да, и вообще, я даже не надеялась, что застану его на месте, дома, в Козлово Шушенского района Красноярского края, потому что летом художник, как правило, уходил на Тепсей, в свою землянку-мастерскую. Связи с ним никакой, телефона у Терентьева нет, поэтому ехала я наобум, на удачу, не зная даже адреса, где его искать.
Мне просто повезло. А может все потому, что Бог есть?

Житие

Александр, завидев автомобиль, остановившийся у его ворот, появляется во дворе. Объяснившись, откуда я и зачем меня занесло в Козловку, так иногда называют деревню, прохожу вслед за хозяином в дом. Тут же в ногах оказываются два молодых рыжих кота. Художник предлагает присесть на самодельный табурет, сам устраивается напротив, за импровизированным столом, и принимается мастерить самокрутку.
Гостей он, конечно же, не ждал. В соседней комнате стоит мольберт с начатой картиной.
Поэтому чувстовала я себя несколько в роли того самого татарина в известной поговорке.
С одной стороны я прекрасно понимала его, как человека, бежавшего от городской суеты в глушь, где никому до него нет дела, где можно спокойно творить и не загонять себя в рамки. Оттого сложнее было начать разговор. Ведь я и сама такой бываю, когда хочется бросить все, и как говорится, махнуть «в деревню, к тетеке, в глушь, в Саратов!». С другой стороны, как журналисту, хотелось услышать от самого художника, зачем ему все это — шутка ли двадцать с лишним лет паломничества на Тепсей, из них четыре года жизни в Козлово.

- Ну, какое отшельничество? - негодует художник, когда слышит это слово. - Это просто условия для работы. Нужно уединение. Это ежедневный процесс. Человек не может отвлекаться на что-то посторонее. Это же художник. Вот поэты, театралы это понимают.

Как выяснилось, не все люди за пределами того же Минусинска, где Тереньтев по окончании художественного училища им. В.И. Сурикова пребывал в творческой тусовке со своими друзьями, понимают, кто такой художник и чем он занимается. Здесь в Козлово, по словам Александра, взрослый мужик, который не сеет, не пашет, выглядит по меньшей мере странновато.

- Им хоть объясняй, хоть не объясняй. Внешне меня же не видно. Что он делает? Взрослый, какие-то картинки. То есть, понятие художник для не творческой среды, оно такое ну совершенно не понятное.

Оттого и общение с деревенскими сводится у художника к коротким фразам на бытовые темы:

- На уровне «Здрасьте, здрасьте!». «Ну ты там картошку посадил, не посадил? А что не посадил? Да крапивой все позаросло. А что у тебя крапивой все заросло?» Вот такие разговоры. Это абсолютно бесполезно, народ не меняется. Хоть двести лет, хоть триста. Вроде бы люди такие же, но чисто материальные у них устремления, чисто гастрономические интересы. Любовь и интерес проявляется только к тому, что можно съесть.

Даже на Тепсее, в живописном месте, которое художник облюбовал еще в 1988 году, построив там мастерскую, Тереньтеву приходилось разъяснять любопытным туристам, кто он и чем здесь занимается.

- Как летний сезон открывается, по десять человек туристы заходят, я объясняю целый час, не могут понять. «Как? Ну, как?», «А где вы работаете?» Говоришь «Это моя работа».  То есть, я нигде не работаю. Абсолютно взрослые люди, совершенно иной образ жизни. Они даже самых известных художников не знают. Наших классиков — Сурикова, Репина и т. д. Как будто люди с другой планеты. Вот это меня всегда удивляло. Они на меня круглыми глазами смотрят и я на них круглыми глазами смотрю.

Сам Александр признается, что уже в шестом классе, в школе четко знал, что станет художником. Рисовал он с самого раннего детства. Поэтому сейчас его несколько удивляет современная молодежь, которая  в пятнадцать лет не может определиться, куда пойти учиться или кем стать.

Церковь, Бог и художник

В избе у Терентьева нет ни радио, ни телевизора. На столе в комнате, где мы говорим, стоит икона, тут же православный календарь, открытый на странице с тропарями. На стене висит что-то навроде складеня. В дальней комнате что-то похожее на мастерскую. Там стоит уже готовая большая икона для церкви в селе Казанцово. Сейчас он работает над другой. Иконописи его никто не учил, да, и не учился, пишет сам, как чувствует, уже около тридцати лет. Периодически переключается на пейзажи, говорит, что эти два направления у него в жизни идут параллельно.
По мнению художника, икона для него — это обращение к Богу, своего рода разговор. Однако же Терентьев уходит от ответа, кем или чем для него является сам Бог. Хотя, глядя на его картины, можно заметить присутствие создателя как в ярких красочных пейзажах, и уж тем более в иконописных изображениях.

- Русская иконопись сочетает в себе графику и цвет. Просто уникальную. Я сейчас, кстати, об этом часто думаю, почему вокруг Леонардо да Винчи прыгают, а у нас в старых храмах висят иконы, ну просто удивительные. Шедевры! А безызвестных? Их по России очень много. Можно сказать, в каждой церкви, - неспешно рассуждает художник, не переставая соображать очередную самокрутку.

К православной вере Александр пришел еще в зрелые годы, пройдя в то время в атеистической стране увлечения разными религиями. Были среди них и буддизм, и прочие «лихоманства», говорит художник.

- Буддизм — это же страшно, я считаю. Из человека пытаются сделать сверхчеловека. То есть, в нем развивают гордыню. Я в православии нашел все ответы на свои вопросы, с самого юношества. Первые годы писал возмущенные письма родителям, «Папа и мама, почему вы мне никогда ничего о церкви не рассказывали?» Я считаю, что мне бы тогда удалось избежать многих ошибок. То есть, туман рассеялся и я понял, елки-палки, что слава Богу, это случилось.

Правда, изначально не все складывалось так гладко. Церковь со всеми ее участниками — священниками и бабушками, художник воспринимал, как нечто театральное. Рассказывает, что лет десять ходил вокруг церкви и приглядывался. А еще долго не мог отделаться от негативных реакций прихожан, которые стремились указать ему, где в церкви стоять можно, а где нельзя, хватали буквально за плечи, вспоминает Терентьев.

- Сложно, я считаю, очень сложно в церковь войти. Особенно молодежи. Ну, это практически невозможно. Во-первых, потому что еще сложно найти священника, чтобы у тебя хотя бы не было к нему никаких отрицательных моментов. То есть, традиции нарушены. Семьдесят лет гонения не просто были. В церковь сложно войти, но не менее сложно в ней остаться.

Сейчас современный человек по самую макушку погряз в материи, живет в наработанном ритме изо дня в день, с юности до гробовой доски, стремясь к комфорту и благополучию, размышляет художник.

- Ну, я понимаю, поел курицу… Но если есть курицу каждый день тридцать лет подряд. Я, кстати, вчера подумал, что это и есть ад. Ужас, ужас какой-то.

Чтобы как-то разрядить обстановку и не погрязнуть в философских дебрях, интересуюсь у Александра, что бы он спросил у Бога или попросил, окажись у него такая возможность. Не раздумывая, слышу в ответ:

- А поскорее бы свалить отсюда. Нет, ну, а что тут может измениться? Тут уже ничего не изменится. По молодости еще что-то искал, сейчас уже понимаю, куда бы ты не пошел, земля она круглая, и везде одно и то же в общем-то.  Немного лучше, немного хуже. Но мало чем отличается.

Вместо посткриптума

Этим летом, впрочем, и в другое время года тоже, мысли Терентьева заняты поиском нового места для уединения. Об этом только и думает, признается художник.
Дело в том, что его постоянные вылазки на Тепсей закончились. Там у Александра осталась просторная изба, вкопанная в землю, но светлая, с одинадцатью окнами и печкой, где он мог спокойно писать картины. По его словам, песчаный берег протяженностью в десять километров выкупили для туристов. Теперь туда приезжают солидные, важные люди и оставляют после себя не горы, а целые комнаты мусора.
То есть, теперь это далеко не тихое место для работы, а какой-то проходной двор.

- Очень сложно найти такое место, - печалится художник. - Очень сложно. Ну, где такое место найти? Хакасия меня в этом плане очень устраивает. Я очень долго к степи привыкал, потому что сам из Томской области. Ну, наконец-то привык, в душу вошла. На Тепсей забрался, вся Хакасия как на ладони.

Человек ко всему привыкает, уверен Терентьев. Возможно, сейчас пришло время просто пожить в Козлово, закуривая очередную папироску с самосадом и щурясь на солнце, говорит он.

июнь 2018 г.