Морошка Глава 50

            По дороге в детдом Сёмка вдруг неожиданно вспомнил, как мамка его, ещё будучи  школьницей, рассказывала бабушка, заступилась за своего младшего двоюродного братца мелкого Витюшу, будущего Минуса года за два ещё до своего восхождения на церковный купол.  Дед же Матвей, как переехал на жительство в новый дом к зятю, овдовев, вышел в отставку, а старшая дочь осталась, научившись бойко стучать на печатной машинке, так и служила в лесничестве секретарём делопроизводителем.  Муж её – Сёмкин дед с бригадой возводил в Нижнем Тагиле новый металлургический завод.  Время было тяжёлое, голодал народ.  Но средний Урал напасть эта, благодаря лесам да картошке с капустой в огородах, обошла стороной, к весне лишь потрепав немного.  Тем, у кого имелась какая-либо своя в хлеву животина, жилось полегче и посытнее немного, не опухая с голоду.   

            Начало июня.  Сельская учительша Чистякова Наталья Матвеевна пашет бабонька на разрыв между школой и домом с двумя маленькими дочушками на руках.  Посевная на огороде пора в разгаре и учебный год позади.  Вот и отправила она младшего своего сына Витюшку, чтобы не мешался тот у неё под ногами, погостить с недельку к старшей сестре. Старший Сергей пас козу за околицей, чтобы было молочко у его сестричек, а отец, придя с работы окучивали, лелея, с матерью огород, думая о том, что в долгую зиму будет у них на столе.  Вот и Сенькина мамка школьница на каникулах каждое утро, благо пруд был от дома недалеко, носила на коромысле воду для полива, а дед поливал из лейки грядки, сам освоив крестьянскую специальность работ на земле.  Иногда он вынимал из комода свои с женой милые безделушки и тащился спозаранок на городскую толкучку продавать их.  И, если удавалось ему что-то продать, тогда покупал он там же по возможности то, что у них не росло в огороде: хлеб, соль и сахар.

            И вот, на излёте гостевой недельки, пообедав, дедуня отправился подремать к себе в закуток, а сытый Витушко убежал на улицу играть, и ученица, наведя порядок на кухне, уселась там же, лениво пошвыркивая несладкий чай, дочитывать интересную книжку под названием «Дети капитана Гранта».  Училась она, его будущая родительница в школе как всегда с прилежанием и очередной класс закончила на отлично.  Каникулы.  Огород уже с девичьим усердием полностью полит.  Все заботы устранены, и она, расслабившись, сразу же предалась приятному и познавательному для души чтению книги, потому как на тощее брюхо то скакать, забавляясь, на улице ей не очень хотелось.  Но вдруг она слышит, как во дворе у них громко запричитала мать, уже с работы вернувшись домой.  Отложила свою в сторону книжку, вышла на возникший шум во дворе и видит там, как матушка её прижала к себе маленького Витюшку и гладит ласково его по голове, у которого во всю его пухлую щёку фиолетовым флюсом красовался расплывшийся большой синяк.

            - Тебя, Витюня, кто обидел? – спросила решительно старшая сестра.

            И тот, размазывая слёзы по здоровой стороне ушибленного лица, рассказал, что он играл с местными ребятами в войнушку, и один из них, проигрывая, захлыздил.  Витушко, первым увидел его из-за сады и этого хлызду убил.  А тот начал спорить, доказывая всем, что это он был первым и, что он убил первым этого чужака на улице.  Все ребята бросили игру и тут сбежались, влезая в спор.  Мнения в результате разборок, естественно, сразу же разделились.  Одни игроки были на стороне маленького чужака, а другие – взяли сторону хлызды.  Не знал деревенский огрызок, что это был сводный братишка кургузого пупка – милицейского отпрыска Опёнка. 

            - Чё за шум, а драки нет? – вмешался в раздрай старший родственник хлызды.

            Это было то время, когда из-за города, всласть наевшись молодой травы, за зиму то в хлеву настоявшись, возвращалось, нагуляв молочко, общее в складчину с улицы коровье стадо.  К концу дня, когда пастух пригонял на окраину улицы сытых бурёнок, то каждая в то время семья торопилось поскорее забрать свою кормилицу на дойку домой.  Вот с этим поручением и шёл мимо игроков с хлыстом в руках шкодный гад, Санькин одноклассник. 

            - Я первый его увидел и убил, – пожаловался сводному брату младший огузок.

            - Нет, я был первым – стоял на своём незнакомый малец.

            Рассуждать чахлый оглоед не стал.  Своя рубашка, как известно, ближе к телу, и он  жахнул кнутовищем по спине чужака и добавил по лицу братскую пощёчину.

            - Иди отсюда пока я добрый, – ухмыльнулся победно трусоватый прохвост.

            Будущий Минус заревел и побежал домой, но жаловаться не стал, сел во дворе и со слезами на глазах копил обиду.  Пришла с работы тётка Надя и увидела, тихо скулящего у себя во дворе младшего из племянников и стала, обняв его, жалеючи, утешать.  Эти то вот утешения и услыхала, вылупившись во двор Александра.  Возникла сразу разборка.  Саня, выяснив в чём дело, поняла, что Витюня, чужак на их улице, не сдав перед превосходящей силой свои по праву победные позиции, врать не будет, и она, не сказав никому ни слова, покинула двор.  Там на улице она увидела ковылявшего Опёнка, который гнал, не спеша, свою коровёнку домой, вяло поигрывая длинным в плётку свитым хлыстом.  Подошла она к нему.  Вырвала у него из рук его хлыст и давай им охаживать подпаска, приговаривая.

            - Будешь знать у меня, гадёныш, как маленьких обижать!

            Милицейская блудня только и успевал, что поворачиваться.  Отхлестала негодяя по полной программе, Сёмкина мамка подошла к Опёнку вплотную и добавила черенком его же погоняла по пустому кочану.  Струхнувший недоумок, бросив своё орудие гона и саму свою корову, помчался во все лопатки жаловаться к отцу, сама же экзекутор, как ни в чём не бывало, довольная собой и своим воспитательным поступком вернулась домой и молча приступила к прерванному чтению.  И вдруг она снова слышит через какое-то время, как в избе громко бабахнула входная дверь, и грозный на всю вселенную возмущённый возглас непрошенного гостя.

            - Где эта негодная девчонка? – устрашая домочадцев, зычно прорычал служитель и охранитель правопорядка в городе, – мне надоели её выкрутасы!

            Мать, недоумевая, притихла, увидев злого милиционера.  А тот, главный начальник города, а на самом деле всего-то обычный участковый, был не на шутку разъярён, и в руке он держал тот самый хлыст, которым отходила его сынка заступница за обиженного им же братишку.  На оскалившейся физиономии у их соседа по улице с крупными, неприятными и резко очерченными чертами лица играли грозно желваки.  Настроен, видимо, был этот в доме появившийся гость более чем основательно.

            - Вот она я, – появилась с вызовом отважная Шурка.

            - Ты зачем Александра отхлестала моего Ганьку хлыстом?  За што?

            - За дело, – хладнокровно прозвучал девический ответ.

            - А ежли я тебя вот этим самым хлыстом по спине огуляю, – пригрозил ей плёткой разъярённый участковый.

            - Только попробуй, – появился из своего закутка проснувшийся егерь на пенсии. 

            - А чаво ж тут пробовать, – осадил разом осерчавший было представитель власти, – значит, внучке твоей, уважаемый вы наш лесничий в прошлом, можно бить моих детей, а мне твоих тронуть – Боже упаси?

            - Она била твоего сына? – не поверил дед.

            - Да! – бросил на пол орудие своего опёнка осерчавший отец, – вот этим самым же бичом для скотины!

            - А не твой ли сынок вот этим самым бичом, как ты изволишь говорить, дорогой ты и уважаемый наш сосед, обласкал ни за что, ни про что моего внучка первым? – ответил с улыбкой на устах вежливый дед, как и подобает воспитанному человеку.

            - Не может быть, – не согласился с ним пришибленный правдоискатель.

            - Может, может, – подобрал с пола орудие пастуха старший в доме.

            - Не верю, – заартачился незваный пришелец.

            - Иди ко, Витушко, ко мне сюда, – поманил дед внука, – видишь? – задрал он у его короткую рубаху, – где во всю спину заголённого мальца, которому и было всего то шесть лет от роду, пролегал широкий розоватый, как сок клюквы размазанная полоска-рубец, – а это как называется? – прищурил он пытливый взор.

            Милицейская особь в мундире потупила взгляд.

            - Я понимаю, – признался он, – мой дурачок нашкодил, но не бить же его наотмашь кнутом?  Врезала бы разок-другой и достаточно!

            - Вашему понятливому отпрыску, видимо, пару разов не достаточно, – вмешалась в разговор и Витушкина тётка – Санькина маманька.

            - Это почему же? – прозвучало горько в ответ.

            - Потому что он верит, как я понимаю, в свою безнаказанность, – грамотно, как уже полагается образованной женщине, осадила Надежда Матвеевна возбуждённого через чур защитника собственных чад, – вот и творит он, прикрываясь вами, всё, что захочет.  Знает стервец, что всё ему здесь с рук сойдёт!

            - Как видишь, сосед, не сошло, – вернул хозяину хлыст довольный своею внучкой справедливый хранитель уральского леса.

            - Да ну вас, – дёрнулся, будто побитый сам отец шкодливого оглоеда и бросил свой хлыст у порога, выскочив вон из дома во двор и на улицу.

            - Вы забыли вашу стегайку, – вслед за ним во двор выбежала и отважная Сашка, у порога подобрав чужое имущество.

            - Сама отдашь тому, кого хлестала, – огрызнулся пристыженный лесником смелый защитник своих неправедных олухов и ходко задал восвояси домой.
Там Опёнка ожидала хорошая отцовская взбучка.  А заступница с чужим добром в руках домой возвернулась.

            - Ты б, Александра, – слегка пожурил её дед, – полегче, девонька, прикладывалась бы.  Хоть и дурной растёт из этого твоего одноклассника человечишко, но всё равно, уже какой бы он ни был, но всё ж человек, а не скотина какая! 

            - Скотина и есть, – улыбнулась нерадостно внучка, – по наделу и отрез!

            - Да ну… – присел за стол на кухне отдохнувший старче.

            - В самый раз ему, деда, как надо, – подытожила егоза и отправилась дочитывать во двор свою с приключениями книженцию.

            - Ну, ну, – ухмыльнулся в бороду довольный внучкой старый егерь.

            Ему, повидавшему на своём веку столько всего такого, что, если всё и перечислять, то и жизни никакой не хватит умному и открытому без утайки человеку, гражданину, да и ответственному прародителю было особенно приятно осознавать, что растёт и зреет из его обожаемой командирши вполне заслуживающая доверия интересная личность.


            Тем временем ватага расхристанных в драке детдомовцев была встречена на пороге сиротской богадельни строгими воспитателями хмуро и недружелюбно, которым совсем в этой жизни никакого не было дела до самих воспитанников.  Причиной их солидарной, не  по сговору неприязни было то, что с них будет строжайший спрос за всё это порушенное в школьной потасовке государственное имущество.  Потому что отчётность работы данного детдомовского персонала определялась не по качественной, как и должно быть оценке его труда, а по количественной, где о воспитуемых детках не упоминалось вообще.  В данном воспитательном процессе приоритетом было то, что и сколько, и как сэкономлено, дабы в дальнейшем коллектив мог рассчитывать на хорошую премию за год.   

            - На этих сорванцов не напасёшься никакой одежды, – раздражённо обронила одна из рьяных надсмотрщиков в юбке.

            - Говоришь им говоришь, хоть кол на голове теши – всё одно, – включилась тут же в разговор и другая общая, так сказать, мамка для своих в группе милых, в её понимании, неслухов, – берегите, дети, выданную вам одежду, слишком дорого она обходится для вас у государства.  Ан нет…

            - Вот отхлестать бы их всех ремнём, чтобы знали почём фунт лиха, – вклинилась в разговор и третья хранительница казённого имущества.

            - И Китаева отхлестать? – усомнилась в жёстком желании четвёртая.

            - Тот сам кого хочешь отхлещет, – согласилась первая.

            Но тут в разговор вмешалась новая сотрудница детдома, старшая пионервожатая и вчерашняя школьница Галка Воронцова.

            - Вы, женщины, своих детей так же каждый раз за любую шалость ремнём хлестать станете?  Или у вас денег в доме – куры не клюют?

            - Сравнила, – огрызнулась приверженка ременной экзекуции, – свои – это свои!

            - Значит, свои детки могут шалить и рвать купленную вами одежду, а вот сироты, в вашем понимании – не моги! – не сдавалась храбрая комсомолка, – но наши дети такие же дети как и ваши, только оставшиеся без родителей. – упрекнула коллег девушка, – и ведь, заметте, товарищи воспитатели, – продолжила честная душа, – и в своём сиротстве они не повинны совсем.  Они жертвы обстоятельств.

            - Ничего то вы, милочка, не понимаете, – возразила первая их воспитательниц, что начала разговор, – молоды вы ещё, а потому, не дай вам Господи таких детей!

            - Пусть так, – согласилась сердобольная защитница, – но это не дети сами выбрали для проживания наш детский дом.  Это сюда их сама жестокая жизнь определила.  И их не стегать, а любить и жалеть нам бы надо!

            - Кого-то, может быть, и пожалеть бы не мешало, – в голос согласились педагоги, – а кого-то и посадить в тюрьму в самый раз было бы даже к месту!

            И, правда, пришедших домой всех драчунов ждала долгая и кропотливая разборка с пристрастием.  Но когда правота детдомовских учеников была безоговорочно признана, Николай Петрович заявил, хоть и не была выяснена причина начала группового скандала.

            - Правильно, что дали местной шпане отпор.  Пусть знают они, что детдомовцы – это одна большая и дружная семья.  А форму заменим.  Всем выдадим новую, - пообещал он уверенно, как директор.

            Но схлестнуться с местной ордой в обещанном ею будущем не пришлось.  Всего то с неделю, не больше ходили воспитанники всем скопом в школу, туда и обратно, готовые как и гладиаторы древнего Рима к победной драке.  Оказалось напрасно ожидали ребята и девчонки ненужных никому уличных выяснений взаимных отношений с местной братвой – шалопаями.  Не случилось таки мамаева побоища.  Нашли главного разрисованного, как настенный коврик над кроватью тюремщика Булыгу под утро на пристани и с заточенной велосипедной спицей в груди, вонзённой ему в самое сердце.  А кто это сделал, в милиции даже особо и разбираться не стали.  Поискали для отчётности виновника преступления, да и закрыли в спешном порядке дело за отсутствием в нём обвиняемых.  Надоел этот хилый и пакостный тип в городе всем по самое горло.  Так что пожалеть о нём, кроме его бедных родителей да уголовных приятелей, мало кто испытывал желание.

            После этого события Акула в детдоме авторитетно заметно подвырос.  И уже он не  боялся с Петькой Ключниковым схлестнуться открыто.  Он знал, что обязательно при всех когда-нибудь, но признается в том, что это именно он, Сёмка Раскатов, а никто-то другой, взял у бессовестного воришки украденные у людей им денежные средства, в том числе и у его любимой бабушки, чей арбуз он ел, чавкая, с удовольствием.  Но с бабушкой самой на это счёт у внука произошёл довольно странный на первый взгляд и неприятный разговор.  Ну никак не хотела она брать предложенные ей родимым чадушкой слишком большие, по
её разумению, денежные средства.

            - Это не мои, Сеня, деньги, – отказывалась она принимать увеличенную сумму, – и шутка ли в деле, присваивать чьё-то чужое, – искренне противилась православная душа, – не хорошо это, Сёмушка.  Ой, как не хорошо!

            - Они твои эти деньги, баба.  Возьми их, – настаивал внук. 

            - А где сам кошелёк? – не сдавалась наивная родственница.

            - Кошелёк мы не нашли, – жалостливо врал во благо её любимец, – и все ребята из нашей группы решили сброситься, кто сколько может, тебе на дорогу.

            - Откуда у ребят твоих появились деньги? – не могла взять в толк простая душа. 
            
            - Ты мне давала три рубля? – уставился на бабушку её защитник.

            - Я их тоже туда вложил в эту общую кучу, – признался Сенька, – так же и другие в группе ребята, каво навещали родственники, – добавил он, – билета то, бабуля, нет у тебя на обратную дорогу, – кроил свою небылицу отважный заступник родственных интересов. – вот на билет тебе все и сбросились! 

            - Но это же, Сеньша, очень много, – отвергала нечестный крой простая растеряша.

            - Возьми, баба, все, – убеждал её любящий Робин Гуд местного разлива, – ребятам всем, честное слово, очень понравился твой арбуз!

            - Арбуз – арбузом, а деньги – деньгами, – сомневалась искренно в щедрости этого в её жизни дара родная потатчица, – экие деньжищи то, – потрясала она в воздухе смятыми в кулаке разноцветными купюрами, – почти вся моя пенсия, почитай, без малого! 

            - Если тебя обидели, баба, то и ты обидеть тоже хочешь, – пошёл на хитрую, давно известную уловку доморощенный поборник справедливости.

            - Чем же я могу вас, сирот, Сенечка миленький мой, обидеть?

            - Не люблю я, баба этого слова, – упрекнул её повзрослевший внучек.

            - Какова слова? – не поняла его сама доброта.

            - Сирота, – уточнил Семён, – у меня есть ты, а, значит, я не сирота.  Просто, у меня нет мамы и папы!

            - Прости меня старую твою, неразумную бабку, – приняла упрёк, соглашаясь с ним, его преданная опора и радость, – прости.  Прости, голубок ты мой сизокрылый!

            - Вот и ты прости, – гнул своё повзрослевший непоседа, – ребята старались, а ты – брать не хочешь то, что они для тебя собрали!

            - Так ведь это же деньги не только мои, – взмолилась бабуля, сдавая свои позиции.

            - Теперь все твои, – твёрдо заверил детдомовец, – кошелёк то, баба, у тебя украли!

            - Как украли? – осела на кровать изумлённая старая, – кто украл?

            - Не знаю, – признался честный воришка, – но, если узнает об этом директор, то уж всем нам тогда беды не миновать!

            - Какой беды?

            - Обыкновенной!

            - Не поняла? – прижала кулачки к груди виновница арбузного угощения.

            - Весь детдом будет строго наказан!

            - Как весь?

            - Вот так вот весь!

            - И как наказан?

            - А вот так, – уже не врал, а говорил правдиво Семён, – на улицу играть выпускать никого не будут.  А будут вызывать уже всех ребят по одиночке в кабинет к директору на допрос.  И так каждый вечер после ужина все, кроме малышей будут стоять до отбоя, пока вор не сознается в краже, на общей линейке.  Это ж позор на весь детский дом, – честно и открыто увещевал свою растеряшу юный наставник,  И мальчики, и девочки – все будут в зале стоять одинаково.  И так уже, баба, было у нас, – сложил свои руки, как Исусик, брат во Христе, законопослушный Сёмочка.

            И бабушка сдалась.  С тем и уехала она, взяв с собой всю предложенную ей сумму.  И не потому, что сочла эти деньги своими, а всё потому, что пожалела она ребят – сироток безвинных, по её дамскому интеллигентному разумению, которых могли наказать за эти у неё из кошелька украденные деньги долгим стоянием вечерами на общей линейке в зале и ещё по стойке смирно.


            Ещё до прибытия Сеньки в детдом подарили шефы с рудника сиротскому приюту новую, ставшей популярной, спортивную игру – пинг-понг, по иностранному называется.  И сами, уже старшие воспитанники во главе со своим мастером по столярке, старательно склеивая рёбрами гладко отструганные сосновые доски в единую, согласно заданным для этого размерам, общую площадку, сварганив тем самым стол для этой игры.  После чего и начали дружно осваивать это иностранное, но увлекательное состязание.  Для чего и был направлен в детдом знающий эту игру человек для обучения правилам и умению, хотя бы держать ракетку.  И года два с небольшим, как раз к весне после бабушкиного посещения в детдоме уже обрелись свои доморощенные чемпионы, те, у кого ещё никто и никогда не выигрывал.  Таких оказалось только двое: Витька Поротник и Велька Фомин.  И в один из непогожих апрельских вечеров в свободное время сошлись они меж собой выяснить, кто из них всё же лучше через сетку пластмассовый шарик гоняет. 

            Болельщиков было – весь детский дом, даже включая самих строгих воспитателей.  Окружив плотным кольцом теннисный стол, все, как есть болельщики, толкаясь и громко подначивая друг дружку, начали скандировать имя, каждые своего претендента на победу.  А оба номинанта довольные такой ситуацией, размазав по лицу творожной жижей сладкое месиво, переминались с ноги на ногу, дожидаясь начала турнира.  Члены жюри во главе  с Китом, как и полагается в данном случае, не спеша, проверили обе, на их одинаковость и размер игровые ракетки, и саму настольную сетку на натянутую прочность, после чего и дали сигнал уже к началу самого соревнования. 

            До этого всякое происходило в их меж собою игре Витьки и Вельки.  То одному из них удавалось выиграть, несколько партий, то другому, так и тянулось у ярых соперников их неразрешённое противостоянье с переменным успехом.  Оба они одинаково играли по тем меркам хорошо, но было в их игре и отличие.  Витька Поротник держал свою ракетку на европейский манер, а Велька Фомин – по-китайски.  В общем, спор у этих ребят давно затянулся серьёзный.  Назрела необходимость выяснить, кто же из них является первым в детском доме игроком.  При судействе старосты Гешки Кита было решено, что соперники сыграют десять партий и окончательно выяснят затянувшийся спор.  Болели все неистово и очень шумно, где каждый на своё усмотрение поддерживая своего фаворита, и Витька с
Велькой старались, как могли, потея от натуги за столом нешуточно.

            Были на этом местном турнире и Снежок со своими шестёрками.  Всем воровским кодлом болели за Фому.  Тот тоже когда-то входил в окружение Шагиморды да только он, необиженный силушкой, да и характером тоже, был среди них сам по себе.  Семиклассник  переросток тугодум и увалень, неторопыга, если не сказать копуша, он в свои неполные то шестнадцать лет уже не жил, а маялся в тесных стенах детского дома.  Дождаться паря не мог, когда ж, наконец, он осилит эту надоевшую ему семилетку и поступит в ремесленное  училище.  Нравилось ему копаться, ремонтируя всевозможные железки.  Да вот ещё в этот самый пинг-понг позднее названный настольным теннисом у него получалось достаточно хорошо играть несмотря на всю его нерасторопность по натуре.

            Там был и со всеми болел за своего одноклассника Поротника и хлюст Шагиморда.  Стоял он в общей толпе, но несколько особняком.  Означенный турнир интересовал его в этот момент слишком мало.  Ему важнее было подломить под себя новую жертву, чтобы и её втянуть в свой кружок «Умелые  руки».  На ушедшего из-под его контроля строптивого Фому надежды было никакой.  Всего лишь раз от скуки, подвязался тот, пощекотать себе нервы, угнать из магазина чужой велосипед ради любопытства.  Похоже, что сидел в нём хороший спортсмен от рождения.  Велосипед то он, рискуя, угнал, но вот разобрать его на запчасти и продать на барахолке не позволил.  Брат у него был старший, учился в этом же городе в ремесленном училище, куда мечтал поступить и Фома.  Так и каталась на этой по лесу двухколёсной машине вся детдомовская пацанва летом на даче.  Сам же велосипед с осени до весны хранили у дачного сторожа, который круглый год проживал там, охраняя, так сказать, государственное и детдомовское  имущество.   

            А чтобы этот сторож по кличке «Леший», прикрыв из магазина Велькину кражу, и сказал директору Николаю Петровичу, что сия каталка его, за это ему на личные деньжата Фомы, которые он с помощью брата забрал у Шагиморды за свой риск.  Купили любители давить на педали Лешаку семь чекушек водки ровно на неделю по штуке на день.  Обожал он грешным делом этот простой и безобидный человек употреблять на обед одно и весьма необычное блюдо.  Божьим лакомством называл он любя сладкую водочку, каждый день в обед беря у поваров на кухне чистую алюминиевую чашку, небольшую головку репчатого лука, краюшку чёрного хлеба и садился, не таясь, у себя на высоком крыльце бревенчатой избы-сторожки.  Нарезал её, очистив шелуху, взятую луковицу, бросал в чашку, а вслед он крошил туда, прихваченный им с кухни, ржаной кусок хлеба и сдабривал всё это крошево, круто посолив, содержимым из припасённой загодя чекушки.  Затем перемешивал в чашке странную свою тюрю и неторопливо выхлебывал её, смакуя.  Потом, покурив, он начинал тихо, но не петь, а мычать какую-то свою, одному ему известную песню.  Что это за песня была и откуда он её выкопал, никто из детдомовцев не знал, но зато все знали что он, этот Леший был геройским на фронте солдатом во время войны и сторожем на даче объявился он вскоре после того, когда новый директор привёл эту дачу в порядок.
            
            - Значит, он однополчанин ихнево комбата, – сделала вывод сиротская братия, тихо уважая его за то, что он выдал никого с краденным велосипедом.   

            После песнопения захмелевший сторож тут же подзывал одну из двух своих собак, что помогали ему охранять по ночам лесную детдомовскую летнюю обитель, и, развалясь на крылечке в любую погоду спал там в обнимку со своей лохматой любимицей.  А другая  верная его животина смирно сидела возле крылечка и охраняла сон своего хозяина.  Спит Леший, храпит хоть в дождь, хоть на солнце – ему всё едино – отдыхает.  Говорят, собаки, как бы, не выносят пьяных людей, но эти две псины стойко переносили перегар спящего в обнимку на крыльце сотоварища и друга.  Приходило время и та собака, что сидела возле ступенек громко, как призыв взлаивала, и Лешак тут же ближе к ужину просыпался, чётко понимая, что пришла пора приступить к охране вверенного ему объекта.


            Но и жадному Шагиморде тоже нужен был позарез новый человек в его шайке, как сторожу его чекушка, чтобы чаще пополнять опустошённую воровскую казну, которую до этого теннисного состязания кто-то летом и совсем неслучайно умыкнул, да вот кто, пока было неизвестно.  И выбор воровского вожака его пал на Лёшку Барсукова.  Раньше то он безвольный и слабенький Барсучок не привлекал его пристального внимания.  Зато после общей драки у школы всё резко поменялось. 

            - Замешан был этот размазня, хоть и косвенно, но запачкан в той непростой по его бандитской сметке общей потасовке, – рассуждал жестокий предводитель детдомовской кодлы, – а раз замешан, значит, и замаран!  А раз замаран, значит, есть за что ему сделать предъяву, – вот и решил он, ушлый ворюга испытать безобидного «хычника» на свой, так сказать, предмет рукоблудства, – а вдруг и получится из нево неожиданно толк, – утешал себя мыслью коварный Шагиморда, – тогда уж ни в жизнь не вывернется этот Алёшка из его удушающей хватки, – был уверен в себе кровопивец Пашка Сартаров.  И вот, в самый разгар теннисного соревнования Снежок и Дизентерия на пару подкатили, к ничего ещё не подозреваемому простодырому Барсуку, который так же, как и все стоял и болел рядом со своим приятелем Сёмкой Раскатовым.

            - Слышь, енот, – шепнули они ему развязно на ухо, – отойдём.  Разговор имеется!

            Уловив в этом подходе Шагимординской подвох, Сёмка понял, что лучшего то для него времени и повода осуществить свою давно созревшую месть, не возможно даже себе представить, и задрожавший от охватившей его ярости Акула, тут же, как танк, или точнее бульдозер, попёр на рожон.

            - А ну отвалили, суслики, отседа, – и влепил он Снежку локтем под дых.

            - Это кто суслики? – ощетинился недружелюбно Петруха.

            - Ты и твой рыжий понос, – повысил Сёмка голос, – бессовестное ворьё!

            - Кто ворьё? – полез грудью на обвинителя Сартаровский Ключник.

            - Ты! – ухватил его за грудки Барсуковский заступник.

            И на это громко заявленное обвинение сразу обратили внимание воспитатели и все до единого ответственные за дисциплину в детдоме недюжие старшеклассники.  Им за всё и вся в детдоме смотрящим, а так же и воспитателям сразу стало понятно, что затевается в данный момент совсем нешуточная свара.  И опять зачинщиком является Сёмка Раскатов.  Но все знали в детском доме кто такой Снежок и что из себя представляет бесхитростный Семак, прозванный кусачей, хищной рыбиной.  Поэтому все симпатии у наблюдавших за тихой в стороне возникшей в процессе соревнования разборкой были на стороне Акулы.

            - А ты поймал меня, чтобы принародно вором обзывать? – попытался вывернуться ушлый хитрован и хранитель общака, нутром почувствовав опасность.

            - Не ловил, но знаю, – добавил карманнику под ребро защитник хилого Лёньчика.

            - Чё ты знашь? – скривился, будто лимон проглотил, хранитель чужого общак.

            - Што ты вор! – стиснул зубы Акула.

            - И чё я у тя украл? – пошла перепалка в открытую.

            - Ежели бы ты у меня, хоть чё-нить да украл, я бы тебе твою глотку, Сартаровский ты подкулачник, враз бы перегрыз.  Понял, подлая ты крыса?!

            Все это время до соревнований Шагимординская шестёрка безрезультатно тайно, и не очень рыскала по детдому, выискивая маломальские концы своей пропажи.  Наблюдая  за ним, бабушкин заступник радостно торжествовал.  Первая часть задуманного реванша у него удалась на славу.  И неожиданно настал черёд уже, и второй половины Раскатовского мстительного акта.  Шагиморда за украденную личную его заначку уже чистил виноватую физиономию своей шестёрки, подгоняя того в поиске утраты.  И тот был зол на всех и вся неимоверно.

            - Кто крыса? – оскалил прокуренные зубы нахальный Снежок.

            Это было страшное по всем статьям и небезнаказанное обвинение.  За такое можно, запросто, схлопотать весёлый хоровод.  Это когда, где-нибудь в самом укромном местечке  старшие по рангу личной физической силы детдомовцы становились кругом, да и пускали с кулака на кулак провинившегося.  От того, каким был косяк, устанавливался и счёт хода его по кулачной окружности.  Даже пять кругов всего мог выдержать далеко не каждый из наказуемых подростков.  И это был любому, попавшему на эту экзекуцию, в будущем уже приговор на инвалидность.  Даже раньше времени, упавший, должен был вставать на ноги под очередной удар, и никому не было интересовало, что с ним произошло при падении, а иначе завершался круг пинками до потери у того сознания.

            - Ты, гадёныш! – толкнул белобрысого стерву Сенька руками в грудь, – это же ты, гадёныш, украл у моей бабушки её кошелёк.  Деньги ты, конечно, забрал себе, но билет на обратную дорогу ты выбросил, чтобы тебя из-за нево не поймали.  Это же ты, сожравший с удовольствием её арбуз, подлый гад, который она привезла всем нам в группе в подарок, украл остатки её пенсии, отблагодарив тем пожилую старую женщину.  И это ты, Снежок, бессовестный вор и неблагодарный мерзавец умыкнул чужой кошелёк! 

            Все помнили в детдоме про сочный арбуз и все видели, как небольшого росточка в вязанной кофте Сенькина бабушка угощала им всю детдомовскую группу сладкой, сочной ягодой.  Такое неординарное событие никогда не забывается.  Игра сразу прекратилась, и к сцепившимся друг в друга противникам подошли староста Кит и все дежурившие в этот вечер воспитатели.  Но влезать в разборку воспитатели не спешили, чтобы, не дай Бог, их обвинил директор в разжигании внутренней вражды.

            - А ну повтори, чё ты сказал, – вперил Кит немигающий взгляд в Семёна.

            - Повторять не буду, – упёрся тот.

            - А не будешь, значит, ты врёшь, – сделал жёсткое заключение вопрошавший, – а за такое знаешь, чё у нас бывает?

            - Знаю, – бесстрашно ответил Сёмка, – я скажу другое!

            - Ну-у?! – поторопил с ответом грозный дознаватель правды. 

            - Это я украл у него заначку, – указал на Ключника зачинщик свары, – и там, в его копилке, я и нашёл сворованные им бабушкины деньги – остатки её пенсии!

            - Точно? – схватил Гешка подлеца за ворот рубахи.

            - Врёт он всё.  Врёт! – заюлил уличённый в проступке карманник.

            - Чем докажешь, што это были твоей бабушки деньги? – ослабил хватку судья.

            - Там была сотенная бумажка с чернильной меткой в правом углу, – тут же соврал, не мигая, Акула, зная, что, вряд ли помнит Снежок внешний вид свой общаковой заначки, но это был убийственный для него обвинительный выпад. 

            - Ну?! – сузил недобро взгляд детдомовский верховод, – чё скажешь, Снежок? 

            - Не брал я у бабки ево ничево, – взмолился Петруха Ключников, – ни денег и ни её кошелька!

            И это было уже слишком.  Назвать родимую Сенькину бабулю унизительно бабкой для безраздельно любящей души было худшим оскорблением, и хлёсткий удар кулаком в лицо раскрасил нос ушлого воришки в красный цвет.  Голова его дёрнулась и кочерыжкой  уткнулась Гешке на грудь.  Тот одобрительно засмеялся, не выпуская из рук обвиняемого.  Но тут на помощь своему дружку поспешил уже сам Сартаров.  Взял он руку Снежка, да и освободил осторожно из цепких объятий Китаева.  За это он мог нарваться и на хлёсткую оплеуху от возмущённого Кита – ему, как старосте бы это запросто простили б, но тот не стал наглеца наказывать, решив для себя без нагнетания напряжённости дождаться уже в этом внезапно возникшем споре закономерной развязки и отпустил умытого кровью этого наглого Шагимординского прихвостня. 

            - Ты, Акула, чужое взял, – зло ощерился тайный предводитель малолетней шайки, – ты мои, брат, деньги взял.  А я у твоей бабушки их не трогал!

            - Я тебе не брат, – набычился честный мститель, – и никогда им не буду.  Понял?!

            - Я понял, что ты, Акула, теперь должен мне, – в нахальной ухмылке искривился в глупую обезьяну нахальный переросток.

            Но тут вмешались воспитатели.

            - И откуда ж у тебя, друг ты наш ситный, деньжата завелись? – взяла инициативу в свои руки жена директора, – родных у тебя нет.  Выслать тебе их некому.  А деньжатки, я так понимаю, немалые вдруг у тебя объявились.  Тебе не кажется это странным?  А, Паша, – поджала хвост Шагиморде старшая воспитательница, – так откуда у тебя, дружок, вдруг появилось в денежном эквиваленте это припрятанное Ключниковым твоё вспоможение? – ввернула, глядя Шагиморде в наглые зенки, малознакомое детдомовцам словечко умная и образованная Евгения Викентьевна.

            Шагиморда бессвязно закрутил хвостом, поняв, что прокололся, но за него ответил кусачий Акула.

            - Снежок в магазинах у людей в очередях ворует и в его копилку кладёт, а вот он – защитник Ключникова после этого наворованным пользуется!

            А это уже было откровенным доносительством.  Никто не имел в детдоме права по любой причине рассказывать воспитателям, кто, чем и как занимается.  Все знали, что эта бестия Снежок у Шагимординского верзилы в шестёрках ходит.  Знавали все и то, что сам Шагиморда на руку был хват, но своих, как крыса никогда не трогал.  Не секретом было и для всех то, что водились в его компании деньги, только руководство детского дома мало об этом ведало.  Жуткий скупердяй по натуре местный воровской король не мог простить
безнаказанно, когда его, как щенка сдают с потрохами, и когда у него вдруг, но пропадает что-то.  Жестокий эгоист Сартаров был крут по натуре на расправу. 

            - Уверен? – переспросил, нахмурившись, бывший беспризорник Кит.

            - Зуб даю, – заявил бесстрашно бывший Шишак.

            И это Сёмкино откровение для предводителя шоблы стало той красной тряпкой для разъярённого быка – немилосердного мерзавца и тупоголового болвана.   

            - Не отдашь, – стиснул зубы, готовый на всё хозяин украденных денег, – то каждый день буду чистить тебе твою морду, пока не вернёшь мне мой долг, понял, Акула?  И мне плевать на то, что ты у нас такой кусачий!

            - Кто же тебе позволит это издевательство? – вышла вперёд старшая по возрасту в детдоме воспитательница, – да ещё каждый день, – живо загремишь куда надо!

            - Плевать мне на вашу страшилку, – ощетинился на угрозу главарь местной шайки, – куда надо я сам себе, чё захочу, то и позволю, – сжал кулаки неисправимый ублюдок и с намерением совершить обещанное двинул на Акулу сквозь толпу болельщиков напролом. 

            - Я кусать тебя больше не буду, – сощурил глаза маленький хищник, – я, когда ты, вечером хлебнув в умывальнике со своим Снежком винца, уснёшь, глотку тебе перережу.  И спи себе до скончания века.  Понял меня, шлёпающая держиморда?!

            - Ентот перережет, – неожиданно для всех поддержал дерзкого мстителя Китаев, – Ентот врать не будет, хотя в кое-чём он, точно, не прав.  За это мы с нево ещё спросим!  А  пока иди ка ты сюда, дружок мой Паха, пока винца не накатил, – зло приказал Шагиморде староста взбудораженного детского дома.

            Тот подошёл к Киту, но остановился так, чтобы тот не смог его достать кулаком.

            - Н, вот он я!

            - Ближе, ближе, – поманил его пальцем Георгий.

            - Ну? – сделал ещё один шаг навстречу струхнувший хлюст.

            Хрясь!  И повалился на пол главный детдомовский поганец.

            - Не беспокойтесь, Евгения Викентьевна, – успокоил вспыхнувшую было от гнева старшую воспитательницу местный миротворец, – ничего с ним не станет, – и добавил, к битому обращаясь, – если тронешь Акулу, – пригрозил он нешуточно бывшему ещё и до детдома своему приятелю, – на круг пущу!

            Про этот круг воспитатели вместе с директором знали и строго на строго запретили столь жестокий метод самовоспитания под страхом отправки его участников в этой дикой попытке самосуда в детскую колонию строгого режима.  Так что, благодаря этом приказу, в детдоме и царили относительный мир и порядок.  На круг пускали, но только за очень и очень серьёзные проступки и за пределами территории детского дома в строгой тайне и от непосвящённых воспитанников, и от всех работников сиротского учреждения.  Но не дай Бог тому, кого пускали на круг, не калеча, признаться в том, кто его так отвалтузил да ещё и поимённо. 

            - Как не понять, – отёр юшку с лица владелец неправедных денег.

            - И ты, Снежок, – сгрёб его признанный авторитет в детдоме, – запомни, когда ты будешь Пахе долги отдавать.  Только попробуй у своих хоть копеечку взять!

            - Но ведь он же будет воровать у людей в городе, – высказался кто-то недовольно из воспитателей.

            - Его дело, – махнул рукой Кит, – быстрее попадётся.  Быстрее и сядет.  Ентот шкет себе дорогу на зону давно протоптал.  А жить и не воровать он уже не сможет!  А ты, Акула, если когда-нибудь ещё сдашь каво-то – получишь тёмную, – жёстко с упреждением завершил непростую разборку признанный авторитет в детской богадельне.

            - Я никово не сдавал, – попробовал защититься Сенька, – я, просто, хотел, чтобы и все узнали, кто может красть у нас, у своих!

            - Раз, хотел, чтобы узнали, – оборвал оправдательную тираду остывший прокурор и адвокат одновременно, – и говорил бы, просто, по-другому, а не ябедничал бы, – всё! – поставил он жирную точку.

            После этого, чтобы Снежка не искалечила сиротская братва, перевели его бедолагу в другой детский дом усиленного режима.  А до самой печёнки уязвлённый Шагиморда на время притух, в тайне надеясь на то, что, когда Кит уедет, поступив в военное училище на учёбу, вот тогда он по полной программе уже отыграться на ненавистном ему Акуле.  Но не пришлось осуществиться Шагимординской мечте, отыграться на Сёмке за своё жуткое унижение.  Вскоре и его упрятали самого за колючку как взрослого.  Украл он, оставшись без своих шестёрок, в учительской из сумочки у молодой, только что пришедшей в школу практикантки, первую в её жизни зарплату.  Воришку оперативники быстро вычислили и доказали его, Сартаровскую непосредственную причастность к раскрытой краже, и в суде, не взирая на его слёзное покаяние, дали срок.  Так воспитанник Павел Сартаров впервые в жизни оказался за решёткой, но ненависть к Акуле, к Семёну Раскатову запеклась у него в памяти на будущее основательно.  И втайне он мечтал и даже очень надеялся встретиться с ним, когда настанет желанное время, но не знал, когда придёт эта для него долгожданная минута мщения.