Две корзиночки

Ты идёшь в этот магазинчик и берёшь там (не покупаешь, а именно берёшь, хотя и за деньги) — ту самую, такую знакомую, корзиночку с вишнёвым повидлом.

Это тот магазинчик, где ты брал эту корзиночку вчера, неделю назад и в прошлом году. А когда-то раньше — тебе брала её мама (как-то раз ты, зацепившись за ящики с мандаринами, пребольно растянулся на полу, и добрый кондитер дал тебе на палочке петушка)...

Это тот самый магазинчик, с сыном владельца которого ты учился в одной школе (потом он оставил школу и начал торговать, вместо отца).

В магазинчик ведут три ступеньки; а в окне напротив жила девочка, лет тридцать назад, кажется; тётя подарила ей тогда кота, огромного ленивого, по имени... ты уже не помнишь.

А вот повидло было всегда вишнёвым. Вишни росли тут, неподалёку. Маленький сад в конце новой улицы; улица там появилась недавно, соседи утверждали, что теперь можно спуститься к реке сразу же, минут за двадцать. Однажды надо будет проверить.

В маленьком магазинчике тебя всегда ждёт именно такой запах: ваниль, корица и что-то из сухофруктов. Когда ты шёл за гробом внучки, даже огромный похоронный оркестр не мог заглушить эти удивительные запахи.

Кондитер, чуть наклонившись к тебе через прилавок, рассказывает шёпотом нелепую жуткую историю: он сам не помнит, но говорят, что его дед однажды не получил ванили на выходных — и все корзиночки вышли простецкими. Чудеса!

Вы смеётесь вместе, почти беззвучно, как могут смеяться только очень вежливые и достаточно старые люди. И вдруг ты думаешь: а не взять ли две?

Но тогда корзиночка наверняка не достанется соседке слева (как её зовут?), которая всегда покупает совсем после полудня, когда с обеда возвращается сосед справа, банкир...

А ты вдруг понимаешь, что — если ты не помнишь, как её зовут (а может быть, это та самая девочка с огромным котом?), — то можешь воспользоваться её корзиночкой. Это ведь логично.

Неловкость ушла, ты улыбаешься и уверяешь недоумевающего кондитера, что за вторую заплатишь завтра; он в полном молчании упаковывает обе. Тебе уже почти не страшно.

Ты несёшь их бережно и торжественно. Ты смотришь под ноги и вдруг начинаешь считать: как же так? Ведь завтра надо будет заплатить за две! Или заплатить за эту, а завтрашнюю не брать? Но зачем две сейчас?

Ты вдруг вспоминаешь, как звали кота. Имя его проносится где-то глубоко внутри; и ты замираешь. Ведь ты можешь продать сейчас вторую корзиночку соседке или обменять её на что-то полезное, важное.

Совсем недавно, когда начинали строить новую улицу, к вишнёвому саду, тебе нужны были пассатижи, ты занял их тут же у соседа, банкира. Или у его отца. Кажется, тот, первый банкир носил бородку и чуть прихрамывал.

Или продать. И тогда у тебя будут сегодня деньги на ту, завтрашнюю корзиночку. Но, с другой стороны, ты ведь мог бы сейчас съесть две, обе. С чаем. На улице сейчас уже почти сухо, и кресло можно поставить перед домом, у кустов шиповника.

Тогда ты сможешь пригласить соседку выпить чай вдвоём, вместе, с обеими корзиночками. Но тогда надо будет достать и вторую чашку. Но мысль о другой, второй чашке оказывается тяжёлой, сложной. Может быть, эту чашку кто-то разбил? Внучка, на заседании своего комитета. Или это сделал огромный кот соседа?

Или ты, задев за ящик с мандаринами... Разве ты в кондитерскую брал чашку? Нет, такого быть не могло. Кондитер рассказал бы. Ты брал внучку, и она, зацепившись за ящик с мандаринами, расплакалась; и пришлось подарить ей... кота? Ну, вот и дом соседки.

— Здравствуйте! Вы меня помните? Я обычно хожу в сторону сада, а сейчас нарочно заглянул. Вот Вам две корзиночки, в подарок — Вы ведь берёте такие у нашего кондитера? Пожалуйста. А помните его сына? Говорят, у него был огромный удивительный кот...

Ты возвращаешься домой довольный, счастливый. Ты думаешь о сегодняшнем своём чаепитии под кустами шиповника.




лето 2013 года