Сказки забытых снов. Коготок

Меня вдруг отметил про себя, что последние дни у него всё шло наперекосяк, отчего настроение становилось всё мрачнее. Ему показалось, что Дальний лес изменился. Прежде он и шагу не мог ступить, чтобы не встретиться с кем-нибудь из знакомых, приходилось даже выбирать с кем и во что играть. Там - догонялки, тут - пряталки, у ручья - брызгалки, в лощинке за высокой сосной малинник, в берёзовой роще грибов немерено, в густом кустарнике Тришка спрятался, не найдёшь… А тут вдруг все куда-то подевались… Или не вдруг?

Побродив так до вечера по знакомым тропинкам, медвежонок оказался у запруды. На повороте Прохладного ручья, где течение приостанавливается, бобры всегда строили плотину, чтобы образовался водоём вроде озерца, в посредине у них был крытый домик для зимовки. Именно тут Меня и застал знакомого бобра.

– Привет, Боб, – окликнул его любитель мёда, – смотрю, ты это или не ты?

– Я это, – хихикнул, занятый делом строитель плотины.

– Ну, ты и здоров стал, я тебя, наверное, и не подниму.

– Лучше бы вон то деревцо поднял и сюда положил, а я к зиме готовлюсь. В отличии от некоторых, берлоги нет, дом самому приходится строить, а осенью, вдобавок, летний мех на зимний менять. Потому и размерчик побольше стал, зато в морозы будет тепло. А ты чего бездельничаешь? Все о зиме заботятся. Ты бы мне вон те ветки подкинул сюда, а меняться не предлагай.

– Всё-таки это не ты. Боб был любитель посмеяться и любого рассмешить.

Что-то вспомнив, бобёр махнул на всё лапкой, засуетился и, выбравшись на берег, встряхнул пышной шубейкой. Оглядевшись, примостился напротив гостя и неожиданно рассмеялся.

– Я вчера… – он неожиданно хрюкнул и так пронзительно засмеялся, что Меня не удержался этой комичной выходки и последовал его примеру.

– Представляешь… – Боб смешно повалился на бок, схватившись за круглый животик.

– Эта как поскользнётся… – он пытался изобразить кого-то, но подняться уже не мог и только взвизгнул, размахивая короткими лапками.

– Ой, я не могу… – из бобра вырывались какие-то всхлипы и охи.

– Бобры, работавшие неподалёку, услышав издаваемые Бобом звуки, побросали свои дела и окружили собеседников. Впрочем, разговор получался странный. Тучное тельце Боба содрогалось от смеха вперемешку с повизгиванием. Он потешно перекатывался с одного бока на другой, пытаясь тоненькими всхлипывающими звуками, что-то объяснить.

– Да, кто? – Меня едва выговаривал слова между приступами своего смеха.

– Ры… – единственное, что прозвучало в ответ, затем последовало похрюкивание.

– Ага, – послышался икающий писклявый голосок справа.

– Она… как! – слева такой-же толстячок пытался помочь рассказчику.

– Я…ей – согнулся пополам Боб, едва выдавливая что-то вразумительное, – «грыбы»…

– Только хвост… – бобер справа пытался что-то изобразить, корчась от беззвучного смеха… – задрала.

Он неуклюже поскользнулся и плюхнулся в воду, что вызвало ещё больший дружный хохот позади медвежонка. Несколько упитанных тушек катались по траве, время от времени пытаясь что-то сказать или показать, но такое объяснение вызывало только очередную волну неистового смеха.

– А Драный… за хвост её… ой, я не могу…

– Ага, поднять… – заикаясь пытался разъяснить кто-то слева… – не может.

– У той… – отрывисто добавил грудной голос сзади, – морда в воде…

– Наглоталась… – Боб указал на своё необъятное брюшко, – ой, держите меня… тяжела…

Дальше ничего вразумительного никто произнести не смог. Ещё несколько минут у плотины стоял хохот вперемешку с икотой и повизгиванием. Когда последние силы были исчерпаны, воцарилась тишина. Было слышно только отрывистое дыхание, словно после забега вокруг Старого болота.

– Ну, вы даёте, братцы, – первым смог заговорить Меня, – я не понял…кто это был?

– Рыжая… – удивлённо и даже обиженно ответил за всех Боб.

– Лизка? – вскинулся медвежонок.

Очевидно, это был такой глупый вопрос после столь красочных описаний, что бобры вновь принялись хохотать и хвататься за животики, тыкая по очереди лапками в сторону такого непонятливого слушателя. И откуда в этих маленьких толстеньких тушках было столько энергии?

– Так она ж… – Меня осёкся, едва не сболтнув лишнего о встрече с плутовкой во времени старой Англии.

– Не… – махнул лапкой Боб, – Драный её всё-таки дотащил до того берега и там сбросил на траву…

– Но ручей обмелел… – выдавил из себя кто-то справа, и бобровая братия вновь покатилась от смеха.

Любитель чужих снов хохотал вместе со всеми, несмотря на то, что сам стал его причиной. Да-а, к этим ребятам только попадись на острый язычок, ославят на весь Дальний лес…



– Гляньте-ка на него, – донеслось до Мени откуда-то издалека, – мухоморов объелся, что ли?

– Сморило на закате, – вторил другой голос, – вон, солнце скоро за Рыжую гору спрячется. Умаялся, видать.

Медвежонок открыл глаза… Он сидел на берегу Прохладного ручья, прислонившись спиной к берёзке. Над ним сороки прыгали с ветки на ветку и трещали почём зря. Солнце действительно зависло над Рыжей горой, а её отражение покачивалось в, темневшей перед сумерками, воде ручья.

– Что это меня всё к ручью тянет? – промелькнула у медвежонка странная мысль. – Вроде и жара давно спала… Стоп. Какое странное слово «спала» - жара упала куда-то или проспала что-то. Впрочем, это, скорее, обо мне. Раньше я сны только ночью смотрел, а теперь и днём…

Сластёна вдруг вспомнил, что все его удивительные приключения в прошлом году начались от того, что он именно во сне объелся малины и вылез из берлоги зимой напиться. Тогда он впервые в жизни увидел снег и начал искать дорогу к ручью. Пить сильно хотелось… Вот и теперь что-то его все время подталкивает к ручью, хотя пить не хочется совсем. Да и купаться тоже не хочется, прохладно уже. Тут что-то не так, и над этим надо подумать…

Медвежонок посмотрел на отражение солнца, зависшего над горой. Вообще-то, он любил смотреть на воду. Особенно, когда она была спокойной, и в ней появлялись отражения. Это было так здорово – наблюдать, как появлялся новый мир. Похожий на настоящий, но другой, и, возможно, никто кроме тебя его не мог увидеть. В добавок, ко всему, кусочек этого мира можно было зачерпнуть, а он опять появлялся на воде. Так черпать можно было бесконечно, а он всё повторялся и повторялся…

Почему мир на воде выглядел иначе, Меня не понимал. Бывало, что он был ярче настоящего, а бывало, что краски в нём менялись. Тогда медвежонку казалось, что он научился меняться красками с настоящим миром. Это было так интересно и по-разному, утром и вечером.

Весной Прохладный ручей наполнялся водой с гор, и течение в нём становилось сильным. Отражения пропадали. Но в потоках холодной воды, тающих в горах снегов, любитель меняться снами улавливал какие-то видения. Они быстро возникали и так же быстро исчезали. Тут и начиналась охота – успеет Меня не только заметить, но и понять, что там промелькнуло в потоке воды. Иногда его улов был никчемный, но, бывало, он видел промелькнувшие дворцы с башенками в каких-то неведомых странах.

Осенью, когда дожди ещё не начались, Прохладный ручей был тихим и даже застенчивым, но отражения закатов в это время были самыми красочными. Причём, всегда разных оттенков. Меня очень любил эти дни – ясные, солнечные, даже тёплые, украшенные разноцветным листопадом и удивительной тишиной. В Дальнем лесу начиналось негласное осеннее перемирие, никто никого не задевал и не скандалил. Даже сороки вели себя на удивление спокойно. Все понимают и любят красоту.

Тут Мене показалось, что рядышком кто-от сел на траву около него. Не поворачиваясь, а только прикрыв глаза, догадался, что это его давний друг по всем детским играм – Тришка.

– Приветики, опять любуешься своими закатами, – хихикнул зайчонок.

– Привет, Тришка. Рад что ты нашелся, а то целый день ходил по лесу и никого из знакомых не видел и даже запаха не почувствовал.

– Зато тебя не мудрено найти. Закаты в Гусиное лето ты всегда у этой берёзки встречаешь.

– Да-а… – мечтательно протянул медвежонок, – гуси в это время всегда улетают в теплые страны.

– А у нас скоро и белые мухи полетят.

– Вот всегда ты, Тришка, о грустном. Тут такая красота вокруг...

– А что с того? Из красоты тёплую шубейку не сделать, и в морозы не укрыться. Это у тебя берлога тёплая и Тамара никого на порог не пустит. А у Тришки только свои штанишки, да ледяной сугроб под кустиком из голых веток. Зато голодных волков и лис не сосчитать…

– Погоди, – вскинулся медвежонок, – когда мы Коготка вылечили, прошлой зимой, их вожак Быстрый назвал тебя братом по крови.

– Меня, ты что всё проспал? – волки давно ушли в Чёрный лес за Старым болотом, а рыжая Лизка вернулась. Теперь у неё ворон Драный до рысья стая в подручных. У них с нашими волками битва была на Большой поляне, да только Лизка откуда-то привела целое полчище чужих волков и рысей. Быстрый и Коготок погибли, остатки стаи ушли.

– Погоди, я же Коготка недавно видел…

– Наверное во сне, – тихо произнёс Тришка.

– Мы же с ним как раз на Большой поляне разговаривали.

– Меня, на Большой поляне теперь никто не появляется. Там всегда вороньё по соснам вокруг сидит. Чуть кто заскочит ненароком, сразу «кар-р-р»… Только пух и перья на поляне останутся.

– Слушай, но я же точно помню! И Коготок вполне себе шустрый был… Как всегда…

– Не ври! – вдруг резко оборвал медвежонка зайчишка, – он же нам другом был…

Какое-то время они сидели молча и смотрели на плавное течение Прохладного ручья. Оно было каким-то равнодушным. Солнечные зайчики не резвились, как обычно, на гладкой поверхности воды, а край солнца, зашедшего за Рыжую гору, отражался чёрным.

– Так вот оно в чём дело… – медленно прошептал Меня. – Я видел забытый сон Коготка… Оказывается, волчонка давно нет в Дальнем лесу, а его сон остался сам по себе. Он теперь ничейный... Вернее - забытый.

Слёзы потекли из глаз косолапого, но он не стеснялся их. Это так тяжело терять друзей…

– Я теперь каждую ночь буду искать сны Коготка и смотреть их назло нашим врагам. Он будет со мной. Всегда! А этим волкам и рысям меня не запугать. Мы еще поквитаемся!

Тришка не ответил, и любитель меняться снами вопросительно взглянул на него. Вернее на то место, где только что сидел зайчишка… Но там никого не было.

Значит, в Дальнем лесу опять что-то со временем случилось, – сообразил Меня. – Да, и со мною тоже, если я только сейчас стал догадываться, что застрял в каком-то времени. Может, в своём, а, может в чужом… Или в чьём-то забытом сне?

- Вода течёт, как время; порою, как песок,
Ногой поймает стремя наездник, не стрелок.
Когда гудит погоня, ищи лишь верный путь,
Догонишь своё время, тогда узнаешь суть.

Неожиданно прозвучало в сознании Мени. Это был голос Веды.

PS. Это одна из сказок  пятого тома в цикле "Сказки Дальнего леса"
    Замечательные иллюстрации принадлежат кисти Луизы Гельц.