Barnes and Noble

Лет десять назад, когда мои внучки были ещё маленькими, гуляя по пригороду Кливленда, мы любили заглянуть в известный книжный магазин «Barnes and Noble”. Мы любили пройти через просторный холл с зеленым покрытием под ногами, подняться по ступенькам и нырнуть в огромные залы, где на тяжелых деревянных полках жили книги - с красивыми обложками, особым запахом и текстурой. Меж рядами книг бесшумно скользили немногочисленные покупатели. Иногда я замечала здесь двух подростков. Девочка любила взобраться на самую верхнюю ступеньку стремянки и, подперев щечки руками, забавно напоминая мне воробышка, задремавшего на ветке, читала книгу. И на соседней стремянке сидел мальчик и, забыв о раскрытой перед собой книге, смотрел на неё.
Купив книгу или полистав её, мы заворачивали в угловой кафе… О, в какой замечательной компании мы оказывались там! Напротив нашего столика на стене была фреска, изображавшая полуосвещенный зал с белеющими столиками и сидящими вокруг них людьми. Создавалось естественное впечатление, что мы находимся среди них, магов и чародеев слова. Вон сидит угрюмый отшельник из Провиденса, и на самом дне зрачков его глаз шевелятся призраки древних снов земли.  Рядом, утопая в клубах гаванской сигары, беседует с дамой белобородый рыбак и охотник с бронзовым от ветра и счастья лицом. Отважные глаза его усмехаются над слабостью мира. Он пьет только ледяной мартини и ром. А собеседница его, отбросив дымящую папиросу в сторону и прищуря зеленый глаз, ворожит над чистой бумагой, и на губах её   незабываемой горечью северной ягоды  рождается новое слово. A за соседним столом склонился над чашкой кофе казнокрад и каторжник с романтичной душой, умеющей в уличной толпе выхватить чистое и доброе сердце и воплотить его в сюжет. Чуть поодаль, в уходящей глубине зала, замер над картами ещё один каторжник и знаток всех изломов преступной души. Сегодня он тасует колоду судеб униженных мира сего. А вон его носатый соотечественник греет озябшие руки над стаканом горячего чая и с лукавой усмешкой вышептывает свои секреты прекрасной парижанке. Неверное пламя свечи как бы раздваивает ее лицо, и читатель смеется и плачет над ее русскими сюжетами... Напротив, с чашкой кофе в руке, откинулся на спинку стула певец чёрного ужаса и вещей птицы. И мы, с радостью вспомнив его имя, читаем полушепотом знакомый стих на русском и потом на английском …
Внучки росли. Менялись времена и мир. Но мы по-прежнему наведывались в «Barnes and Nobel”. Как-то поздней осенью мы зашли туда погреться и полистать новинки, потом по привычке завернули в кафе. В одной из трех девушек за соседним столиком я узнала ту самую, что подобно воробышку, сиживала с книгой на верху стремянки. Девочки пили коктейли. Вдруг зазвенел мобильник в руках «воробышка», она что-то отвечала. Подруги, с интересом заглядывая ей за плечо, шептались и хихикали. Одна вдруг, понизив голос, поинтересовалась:
- А у вас с ним … отношения?
- Нет, у нас любовь, - просто и старомодно отвечала «воробышек».
Из окна кафе я видела, как внизу остановился серебристый бьюик. В водителе я узнала мальчика, когда-то не сводившего с неё глаз. И что-то запело во мне. Но, должно быть, эта короткая встреча стала логичным завершением нашей прежней дружбы со старым книжным магазином.
Когда через месяц мы снова надумали заглянуть туда, дверь была заперта: там шел ремонт. Случайно встретившаяся соседка с нашей улицы всплеснула руками:
- Что вы?!  «Barns and Noble” - это же вымирающий динозавр, как утверждает мой муж! Обращайтесь в «Amazon”! “Amazon” доставит вам любую книгу прямо домой. Я, знаете, покупаю на Amazon’e все: одежду, еду и кошачьи продукты! Это так удобно! - восклицала она. Как было объяснить ей, что «Barnes and Noble” для нас больше, чем просто приобретение нужной книги. Мы молча раскланялись.
Наконец, под самое Рождество, магазин открыли и мы поспешили навестить его. Обновленный, сверкающий, он, как всегда, встретил нас радостью, но что-то отсутствовало в нём: исчез привычный запах, отличавший его от сотен других книжных магазинов. Легкие подвижные полки с отдельными нишами сменили те, тяжёлые, деревянные. И не было больше стремянок. В поисках кафе мы озирались по сторонам, пока глаза наши не наткнулись на барную стойку в углу с рекламой предлагаемых блюд … Но - и всё. На нас глазели пустые стены. Чародеи и маги покинули «Barnes and Noble”. Мы вышли из магазина в продуваемый декабрьским ветром холодный город. Несмотря на праздничные огни, уюта в нём в тот вечер как будто стало меньше …
А ночью мне снился удивительный сон. Будто я еду в вагоне, где сидят разные люди, и я с радостью узнаю в них наших старых знакомых с настенной фрески. Сидят они тихо и чинно, как будто все обуревающие их страсти разом исчезли и они успокоились. Когда объявлялась очередная станция - Парма, Бичвуд или Гленвилл - они по одному выходили из вагона и растворялись в тумане ночи. Эти великие и единственно возможные собеседники в нашем мире нескончаемых войн. Когда, наконец, поезд наш встал на последней станции, на перрон вышла Дама. Очень загадочная особа. Как же я не заметила её среди моих ночных пассажиров? Внешне напоминала она и гувернантку, и дипломата одновременно. Возраста она была неопределенного, и на лице её застыли печаль и решимость. Но более всего запомнился странный и пестрый наряд. На ней было пурпурное платье с налипшим на подол искусственным листочком плюща. На плечах её покоилась накидка, отороченная русскими соболями, и когда ветер трогал её соболя на шее, можно было увидеть высунувшийся кончик кружевного воротника, словно возмечтавшего об иной жизни. Платье в талии было перехвачено узким поясом, и на нём висел ключ готической формы, который непременно скрипит, если его вставить в замочную скважину потайной двери замка или затерянного во времени склепа. В роскошных волосах её на затылке поблескивал черепаховый гребень, и ещё два гребня украшали её голову с боков. На плече Дамы сидел, блестя трауром оперения и делая тень незнакомки пугающей, крупный чёрный ворон. Позади носильщик катил на тележке её багаж из нескольких старых затасканных чемоданов с загадочными наклейками «Boston», «Moscow», «Greensborough», «Providence», «St. Petersburg», «Oak Park». На самом верху поклажи сидел большой, сплошь чёрный кот, сверкая единственным кровавым глазом. Вдоль чемоданов слева белела часть обглоданного скелета, должно быть, очень крупной диковинной рыбы, а справа пламенела корзина с букетом заснеженной северной ягоды …
Я узнаю эту Даму и долго смотрю ей вслед. Она уходит вниз по дороге, что спускается в долину реки Кайяхога. Фигурка её делается все меньше и меньше и, наконец, совершенно исчезает из виду. А оттуда, с заледенелой набережной, где вспыхивает рождественскими огнями елка, несутся голоса детей. Она спешит к ним. Счастливые! Что может в мире сравниться по ценности с дарами этой Дамы?