Почему Сталин продвигал Тихий Дон

или, За что Алексея Толстого вернули на Родину

Брат на брата: главная тема советской литры.

Такая была задача: доказать, что русские сами себя обгрызли. Такой, мол, народ: разломились семьи по линиям сын на отца и брат на брата – тут уж никакое царство не устоит. Разрабатывались плодотворные дебютные идеи с сёстрами, свояками, соседями. И конечно друзьями (благо в русском языке это совсем рядом: они враги друг другу). И, типа, было это всё задолго до. Да чего там: всегда и было. Разломились не дворянские семьи, – это, блин, само собой, – самые простые. Интеллигенты. Казаки. Деревня.

Газет на это не хватало. Что может газета? С уважением к ней относился неграмотный: самокрутка, растопка, подтирка... Грамотный читал книги. Роман, пьеса – то ж совсем другое дело: без мата и ора показать недовольному совслужащему, что в его бедах большевики ни при чём. Хит-парад возглавлял катафалк «Муму», но так жили давно, а надо было подсветить самое накануне.

Поэтому единственная цель всей довоенной советской литры – перевернуть всё вверх дном. Люди пропащие, семьи рухнули, а новая власть рухлядь приняла большим сердцем и разруху чинит. Верят многие и по сей день.

Шёпот большевистских сталиных от литры: «не мы такие – ВЫ такие!» Утрите совсопли, идите совслужить. «Не виноватая я, он сам пришёл».

Кто только из совписов не проехался по теме! Легче назвать, кого в списке нет. Тему эту с удовольствием разгоняли и за границей услужливыми переводами, продвижением, премиями. Авторитет русской литературы был фантастически высок, и это сыграло злую шутку: не будут же русские писатели на себя наговаривать.

Так что – сами вы себя подожгли, голодранцы из Вороньей Слободки. Клюква просто царская. Кто её отращивал – сделал вертикальную карьеру привилегированного члена привилегированного ордена.

И миф этот зверски живуч. До степени очевидности: а разве могло быть иначе?

Но вообще-то кейс сын на отца и брат на брата действительно царский, монархический, аристократический. А не мещанский, не крестьянский, не казачий.

Проистекает он из наследства власти (и собственности). В конкуренции за один-единственный трон враги все. И все они, как назло, ближайшая родня, кровиночки.

Коллизии сын на отца в паре Алексей – Пётр I и Александр I – Павел я описывал. Как англичане убили своих принцессу и наследника, лишь бы не оказаться под русским колпаком – тоже. У монархов тема эта неисчерпаема.

Но столь же неисчерпаем этот конфликт и у аристократов английской выделки, из-за особенностей наследственного права (майората). 90% сюжетов английской литературы – дела о наследстве. На континенте такого нет. И, разумеется, нет никакого особенного противостояния по родственной линии у низовых сословий, где конкуренция между братьями/сёстрами, конечно, имеется, но связана больше с личной успешностью, а вовсе не с политикой или наследством.

Но так, чтобы до смерти? За, б...ь, Ленина?

Так что тема эта хлебная была просто предписана международным союзом писателей новым советским выдвиженцам, чтобы не подумали о «русской» революции, как о результате масштабного заговора и предательства союзниками во время тяжелейшей войны.

Карьеристы с той или иной степенью порядочности кошку-бяку подхватили, привязали к хвосту погремушки и загремели под откос. Дебютная идея эта, кстати, плодотворная. Вокруг бедных братьев-врагов можно много такого навертеть – богатые заплачут на 248 серий.

От этого вкрадчивого разговора недалеко и до продолжения: с низов пошло. До сих пор в учебниках пишут про хлебные очереди в Петрограде, унтера Кирпичникова, недовольство крестьян. Всё уже ясно, но писать это продолжают и в России. На Западе ещё хуже: негодяи идиотам полными ложками скармливают Распутина. У нас тоже не понимают, с какой целью миф взялся. А он оттуда же, это иллюстрация генезиса революции для совсем годовалых: вот мужик – вот сразу без зазора царь – а вот переворот. С черни.

С Октябрём ещё жиже: один чудак пошутил с перехлёстом вдесятеро «власть валялась». Многомудрые советские радостно ухватились за мем, как за спасательный канат. Чего проще теперь: кто-то власть уронил, а те шли с присвистом, подобрали. Уникальный прецедент в тысячелетней всемирной истории.

У Леонида Леонова в рассказе о буднях англичан на Севере есть один диалог. На вопрос русского офицера, что английский думает о русской культуре, следует ответ:

«Well you have got to keep your eyes open. Russians always try to set fire to the world, spiritually I mean, for the sake of some higher aim. Well, but all these chaps, prophets and reformers, whatever they say about the happiness of mankind they don't really care a damn».

В авторском переводе:

«О, тут надо глядеть да глядеть. Русские всегда старались поджечь мир во имя какой-нибудь высшей цели. А впрочем, все эти ребята, пророки и реформаторы, что бы они ни болтали о счастье человечества, в конечном счёте, им на него наплевать».

Русский обиделся, поджигатели, говоришь... Но, в общем, сказано в лоб. Директивно. Так и пишите.

Горький, коряво:

"...если талантливая молодёжь прочитает эту книгу, она — молодёжь — должна будет понять, как надобно пользоваться материалом текущего дня, для того чтоб созидать из этого материала монумент текущему дню…"

Советский литературовод с ног сбился, объясняя, почему Сталин продвигал «Тихий Дон». Казалось бы, роман ещё только пишется, главные герои не определились в своём большевизме, а автору (тоже, в общем, не определившемуся) столько почестей и тиражей. Генсек лично интересуется, не украл ли молодой талант гениальное творение. Оказывает общее покровительство. А дело не в большевизме Григория, а в складном начале, где даже не отец на сына, а отец на дочь.

Причём здесь большевики? Да, типа, ни при чём же. Вот вам пишут романы: рабочие, крестьяне, матросы и казаки про свои бедовые жизни, как резались брат с братом по любому поводу. Дворяне тоже, конечно, пишут.

Алексей Толстой так прямо и двигал шаблон: большевизм – это естественное довоенное состояние русского народа. Так чего, дескать, на зеркало пенять?

Эмигранты тоже были в восторге от «Тихого Дона». Но мы-то помним, что примерно 100% их катавасии – это путчисты-февралисты, раскольники по призыву, прозревшие после Октября и искавшие себе оправдания остаток жизни.

И следили за этим чутко. Из столицы Интернационала. Но до конца 20-х, пока дело Гертруды Стайн не победило, приходилось делать реверансы Парижу. Скрипели, конечно, зубы, но скрипели и перья.

Поэтому, хотя писали по английскому братскому наказу все, но ордена и премии давались избранным, не лишённым таланта. Всё-таки литература пока визировалась французами, вторыми явными победителями ПМВ. Да и советская интеллигенция должна была читать, не плюясь (от осознания своего приобщения к высокой культуре, ведь многие помнили ещё стандарты литературы русской). А уже в 60-е советский образованец вполне искренне лил слезу от «сына на отца». Верил истово, чужая версия русской истории под сомнения уже не ставилась. И это при том, что в семьях знаменитых шестидесятников-пропагандистов всё было ламинарно, прямо как у Турбиных, только наоборот: наследники социалистов и советских выдвиженцев сами драили социализм с человеческим лицом до блистающего ленинизма. За непомерные гонорары, конечно.

Подымал Тему довольно даровитый демиург Алексей Толстой. Ну, посоветовали в ложе смехотворных сменовеховцев и прочих февралистов. Газета «Накануне», с которой Толстой активно сотрудничал, каноны и продвигала. Издавалась она с 1922 неким кадетом Ключниковым (он потом приплыл с Толстым в Россию на одном пароходе) и почему-то считается чуть ли не органом ГПУ, но, в самом деле, какая разведка могла быть тогда у Советской России (правильнее спросить, чья)? И какое влияние на эмиграцию? Да и зачем эмигрантам большевикам конкурирующие эмигранты? Ясно, что была игра «чужих».

[Ключников, кстати, состоял в участниках свального мятежа в Ярославле в 1918, бывшего частью английского фальшивого «заговора послов», а в 1922, ещё полновесным эмигрантом ездил на Генуэзскую конференцию, в качестве эксперта советской делегации. Так-то. На том съезде, битком набитом британцами и их доминионами Советы чётко выполнили английскую программу в пику обескураженной Франции и особенно США.]

Первая часть хауптверка, «Сёстры», была издана как раз перед засылкой – написана добротно, идейно правильно. Ко второй-третьей редакции добавили, конечно, акцентов, не без того. Тут даже не скажешь, что всё легло в канву, ведь та тогда даже ещё не сочинялась. (Большевики были дико дезориентированы сами: Ленин хвалил невозможные чужие «Дюжину ножей в спину революции». А что оставалось? Своих-то шил нет.) А тут как раз Толстой, сам барабанит в дверь, с книжечкой наперевес. Вроде роман, а на самом деле катехизис всей советской литры. В котором культурно и умно канва прочерчена. (Это уж потом раскатали в колею, из которой ни Пастернак, ни Солженицын не смогли вырулить.) В талмуде канонические фигуры: тут и сумасшедший Протопопов и, конечно, Распутин.

Ладно власть, так вместе с ней на панели валяется хаотичная смятенная русская душа. Под замену обеих: не чинятся.

Толстой, правда, заигрался. Наступило головокруженье с успеха. Попёрло! Расписал дневники Вырубовой, а в планах уже держал и дневники – самого Распутина!

Тут уж, правда, у хозяев лавки взыграло. Дело-то сделано, ничего личного, так чего глумиться над царской фамилией? Монарх, он и в Лондоне монарх.

Ты, братец графец, ври-ври, да не завирайся, Демьяном клянусь.