Молитва

Она читала молитву. По наитию, не используя шаблонов или подслушанных где-то фраз. Всё что ей требовалось это вдохновение, вера в волшебство и память.
Не так уж и много , если учесть, как долго её душа ткала свой узор. Вот и в этот раз у обоих на полотнах их разумов проступал старый рисунок. Его требовалось закончить, чтобы отпустить из жизни тяжесть, и чтобы тяжесть смогла освободить их.

***
Деревья уже  укрывали площадку жиденькими кронами, и в это время дня лес стала навещать тень. Участок возле дома покрывался неровными квадратиками, точно оригинальная  шахматная доска, где белые клеточки постепенно заменялись  зелёными, а фигурами служили то щеточки папоротника, то его впоследствии раскрытые  зонты.
Это время было, точно пауза перед каким-то прежде неведомым  счастьем. Во всяком случае именно так определяла его Уля. Предчувствие, ощущение  перехода из одного состояния бытия в другое, во время которого чего только не случается.
Солнце за день растапливало все ледышки до единой, но морозная ночь опять наращивала новые. Перед тем, как окончательно скинуть зимнюю броню, природа проходила множество повторяющихся циклов. Очищение следовало за очищением, и ясные теплеющие дни сменялись замораживающими время ночами.
В такие ночи Уле казалось, что время проворачивает свои жернова вспять, и всё возвращается на исходную позицию.

Но сдвиг всё же был. В одно из утр девушка ясно расслышала капель, в другое заметила клин возвращающихся на Родину птиц, а затем появилось и сладкое предчувствие обновления. Руна Иса, которая стояла у неё  перед глазами последние два месяца, расслаивалась, чтобы превратиться, наконец, в трезубец Альгиз. Девушка снова молилась о том, чтобы время текло легко и свободно.
И вот истончились окончательно метельные фитили, дотаял снежный воск, а там, где прежде была утрамбованная площадка под зимние пикники друзей, теперь образовалась клумба с первоцветами. Которые Уля, не желая навредить красоте, старательно обошла.
Она обняла ствол березы, и дерево ответило на её приветствие едва заметным покачиванием. Но девушка ощутила намного больше. Почувствовала усталость дерева от длительных заморозков, но вместе с тем и предвосхищение лета. Оттепель из разряда временного явления, наконец, превращалась в сладкую обыденность. Дверь за зимой была закрыта бесповоротно, и теперь на природной кухне хозяйничали поочерёдно двое. Весна и Лето делились друг с другом рецептами, а также наводили порядок во всех природных шкафах, не исключая и человеческой души.
Задумчивость девушки тоже рассеивалась первыми солнечными лучами, и пастельные тона сменялись более яркими. Огненные всполохи прорывались сквозь замёрзшую почву её сердца, чтобы согреть и всё остальное. А если пламя было способно пройти  дальше собственного эфирного поля, то она неизменно делилась с Олегом.
Уля обнимала его со спины, напоминая о том, что любит. Девушка знала, как порой сложно довериться своим чувствам, и таким образом подтверждала, что это ему вовсе не кажется. Она проживает всё то же самое, и за этим стоит не плод какой-то  пустой мечтательности, а нечто подлинное и ценное. Ведь они обладали почти идентичными тенями, и кому, как не ей было знать, насколько непросто довериться.
 Девушка тоже боялась раствориться в этом неизвестном доселе чувстве, потерять свою независимость, потому порой и перекрывала поток любви пробкой страха. Эта пробка образовывается в течении жизни из горького опыта, из отмерших клеток веры в лучшее, и справится с ней не так то и просто. Потому её род, друзья из Высших миров и даже душа Олега помогали.
Но то были естественные для этого времени года приступы слабости. Например, когда она становилась спиной к окну  напротив зеркала, и засмотревшись на образ зимы за окном, вдруг на мгновение теряла себя из виду. Однако вскоре сумеречный морок проходил, и Уля снова уверенно улыбалась своему отражению.

Теперь же наступали иные времена, когда оба позволяли себе просто наслаждаться своей мистической связью. Когда тот шаг назад, что делает весенняя природа перед рывком, уже точно не превратится у них в десять. Когда не останется  между ними запретных тем, сожалений, чего-то невозможного. Или того же желания остаться в иллюзорной безопасности прошлого. Ведь жизни там больше не было.
Всё давно было уравновешено и списано, как совместный древний долг. И каждый  был призван охранять общее  уютное волшебство от досужих мнений и чужих  проекций как-то по-своему,  будь то с земной стороны или со стороны эфира. Молиться  своими словами.

Уля удивилась, как стремительно истлели белые бинты, что ещё совсем недавно прикрывали земные ожоги. Лёд порой способен обжечь сильнее огня, и тогда именно последнему приходится всё исправлять.
Солнце старалось на славу. На перепутье двух сезонов оно казалось взяло аскезу показываться на небе каждый день, и обычаю своему ничуть не изменяло.
Каждое утро Уля и Олег брались за руки, и точно счастливые подростки, отправлялись на прогулку. Выбирая направление, они руководствовались только своими ощущениями,  стараясь держаться всегда солнечной стороны.
Оба слишком долго были лишены его милости, но не потому что не были достойны быть согретыми светилом, а просто в силу того, что проходили экзамен.
На них действовало родовое заклятье, лишившее на время обоих радости. Этот опыт уже находился в их душевном коде, и во время встречи был активирован для исцеления. Точно также и природа вынуждена впускать зиму в свои угодья на определённый срок, чтобы однажды возродиться к новой жизни.
Так что та метельная буря,  что застала их на разных берегах, являлась таким же исцелением.

 Теперь гул ледяных завихрений сменился чудесными тихими напевами, и под аккомпанемент птиц Уля читала уже совсем другие молитвы. Благодарственные.
 Стоя у березы, она всматривалась то в позеленевший лабиринт леса, то оборачивалась на дом. Ей нравилось творение любимого. Там присутствовала земная  мудрая энергия, что давала опору и её впечатлительному эфиру. Там ощущалось столько родного из прошлого, только уже очищенного от налёта драмы и всякой  искусственности. Двое снова прошли врата пробуждения и готовились вести сквозь них остальных.
Но сначала их ждал отдых. То отложенное на года счастье.