Я и армия

Так себе название, конечно. У известной балерины Анастасии Волочковой название мемуара «Я и бал» получилось фонетически емче. Но тут главное «Я». Эгоистично, но в целом, системообразующе для повествования. Правда,  без претензий на отношения, потому что, забегая вперед, романа не случилось. Так, флирт, но, определивший  личную историю, картину времени и вневременную модель отношений человека и системы.

Я в армии не служил. Казалось бы, о чем можно дальше вести речь. Но в стране, в которой я родился, армия была мощным социальным институтом, определявшим разные стороны жизни.  Макроуровень затрагивать не буду (историю, внешнюю политику, экономику и т.д.),  но даже на уровне личностного определения армия  имела влияние. «Не служил – не мужик». И государственные структуры, и авторитетное местное сообщество активно  пропагандировали этот тезис.

Не скажу, что моя семья включилась в эту агитационную кампанию.
Дед служил срочную, и это позволило ему переждать  (но не избавить от последствий в дальнейшем) перегибы первых лет коллективизации 30-х годов.  Два относительно сытых года на государственном довольствии оставили приятные воспоминая. К тому же, дед служил в кавалерии, и общение с лошадками добавляло приятности в несении службы простому крестьянскому парню.  Но вот такого, чтобы дед категорически стоял на позиции необходимости военной службы для недоросля, абсолютно не было. А он был главным  человеком в моем воспитании. Может быть, здесь сказывалась и вероисповедание, для старовера обычной практикой было минимизировать все контакты с государством.

Отец также прослужил свои два года. И хотя его служба проходила в относительно благоприятные времена, а также позволила единственный раз в жизни побывать за границей (его часть была введена в Чехословакию  в 1968 году), каких то вдохновляющих рассказов я от него не слышал.  О том, что он служил в ракетных войсках, отец иногда вспоминал 19 ноября (День ракетных войск и артиллерии), да и то, чтобы оправдать дружеские алкогольные посиделки в глазах жены и своих родителей. Армейской романтики в этом не было.
К тому времени, когда мне уже нужно было задумываться о долге Родине, ситуация в стране несколько поменялась. Перестройка, гласность, реформы, демократическая эйфория. Молодая демократическая пресса стала писать о проблемах в армии. Не уставные отношения, дедовщина, издевательства, голод. Общего позитивного настроя такая информация не формировала. Даже наоборот. Появился реальный страх насилия, унижения, зря потраченных лет жизни. Всеми силами хотелось избежать службы. Именно тогда начала распространяться  массовая практика «косить от армии», которая не воспринималась уже как морально-нравственный изъян.

В 1987 вышла повесть Юрия Полякова «100 дней до приказа». Кинематограф включился несколько позже.  Фильм по повести вышел на экраны в 1990 году. «Делай раз» (снят в 1989 году) мы посмотрели также в 1990, уже обучаясь в институте. И хотя ближайшие годы мы с друзьями были защищены отсрочкой на время учебы, энтузиазма в отношении возможной службы это не добавляло.

Случилось со мной в эти годы и вполне реальное погружение в обстоятельства армейской системы. После 9 класса всю юношескую часть параллели района, из всех городских и сельских школ, призвали на военно-полевые сборы. 2 недели, 2 роты по 3 взвода. Нам по 16 лет.  Может быть, краткосрочность мероприятия была причиной того, что отцы-командиры попытались максимально насытить происходящее. Было всё. Теоретические занятия (на которых мы засыпали от усталости), тактические учения с развертыванием в полевых условиях, рытье окопов, несение нарядов, физическая и строевая подготовка, питание в ограниченное время, сапоги и портянки, ночные подъемы по тревоге.  И даже увольнение на выходные (как особый род издевательства, потому что возвращаться в казармы после этого не хотелось абсолютно).

 Сборы проходили на базе настоящей  воинской части. Солдаты-срочники с любопытством и удивлением наблюдали, с каким усердием нас шкурили наши начальники. Для них это было прям развлечение и определенно яркое событие в их размеренной армейской службе.

Показателем того, что всё было не просто и очень тяжело, случился даже побег из расположения. Один паренек, очевидно устав от нагрузок и недосыпа, решил после обеда уйти за территорию  части и поспать в ближайших кустах. Степень усталости была такая, что проснулся он уже в потемках. Испугавшись, решил обратно не возвращаться.  Его отсутствие  заметили не сразу.  К ночи связались с родителями, но не нашли там беглеца. Только на следующий день парня обнаружили у бабушки. Наказания и репрессий, правда,  не последовало.

За первую неделю я ни разу не поупражнял свой сфинктер.  И это не от брезгливости от солдатского  сортира, и не от стеснения испражняться на глазах у всех (хотя и это тоже). Скорее всего, калории сгорали без остатка на фоне таких физических и моральных нагрузок.

Были и веселые ситуации. Как то сама собой родилась и ушла в массы фраза «дневальный, принеси станок ****ьный» (а это был 1989 год, ни о каких секс-игрушках никто тогда и не слыхивал).  Какому острослову пришло это в голову, история не сохранила. Народное творчество. И хотя качество рифмы не сулило фразе бессмертия в веках, вокруг нее выстроилась целая история. Самые шустрые ребята отобрали для реализации шутки крепкого, но не шибко сообразительного парня, и когда тот заступил  в ночной наряд, завели с ним такой разговор.
- Валера (допустим), тяжело без девок (а кто признается, что в таком возрасте он уже вовсю не встречается с противоположным полом и ему без них тяжело).
- Угу.
- Сюда, конечно, подруг не приведешь. Но есть вариант. Нам друзья станок специальный, для траха, подогнали. Спрятали в кустах у КПП. Надо бы ночью сгонять туда и принести. Сделаешь?
- А чего я?
- Так а кто? Ты же в ночном наряде, тебе удобнее. А мы с тобой поделимся.
После уговоров парень нехотя соглашается. Ночью обшаривает все кусты и, конечно, ничего не находит.
- Нет там ничего.
- Валера, ты попутал? Как нет? Ты что, нашел и перепрятал для себя? Не по-пацански это как то.
И отправляют его искать на вторую ночь.

 А на следующий день весь коллектив ржет над сексуально озабоченным товарищем.
Но какие то уроки я вынес и оттуда. На этапе обмундирования, когда мы, как бомжи, рылись в куче вываленных сапог, пытаясь подобрать пару своего размера, я купился на блестящие замечательные сапоги, офицерские, видимо яловые (или хромовые, я не разбирался). Сначала увидел один, а потом посчастливилось найти и другой. Прям гордился собой, красивые, шаг печатают, ибо тяжелые.  Но каково мне было потом на марш-бросках и сдаче нормативов по бегу! Как я завидовал ребятам, которые выбрали простую легкую солдатскую кирзу. Да и чтобы навести ежедневный блеск на эту обувь, мне требовалось значительно больше времени, чем моим сослуживцам.  «Не все то золото, что блестит» и про это тоже.

После таких опытов, перспектива армейской службы не грела. И вот имея такие отношения, без взаимности с моей стороны, армия все-таки вмешалась в определение моей послешкольной жизни.

 Чем заниматься, кем стать я тогда особо не представлял. Каких то склонностей и особых талантов я в себе не отмечал. Родители дать широкой палитры жизненных возможностей не могли. Высшее образование, не важно какое, рассматривалось как самоценность. И лучше не далеко от дома, в своем областном центре, чтобы была возможность потянуть учебу материально, что для нашей семьи было важно. Был и еще один мотив, более определенный и весомый. Надо было поступить, чтобы не служить. У меня, как у рожденного весной, второго шанса на поступление не было. Провал на вступительных экзаменах в первый год после школы  означал безусловный призыв в армию.

На момент  окончания школы в 1990 году у  меня все-таки как то сложилось 2 варианта выбора личной профессиональной траектории. Я год проучился на подготовительных курсах на юридический факультет Ленинградского государственного университета.  Значительно повысить шансы на поступление могло направление из местной прокуратуры,  но в тот год направление было только в Саратов. Так далеко уезжать я откровенно  побоялся.

Второй вариант был исторический факультет  Новгородского педагогического института. Интересная учеба по содержанию и не самый плохой выбор с точки зрения карьерных перспектив. Факультет считался буквально кузницей кадров для партийных, государственных и даже правоохранительных органов в той системе власти (кто же мог предполагать, что буквально через полтора года не станет страны, в которой эти кадры были востребованы).  Поступление было не самым простым, из года в год на факультет был высокий конкурсный отбор. Но свои шансы я оценивал высоко и, в итоге, подал документы именно на исторический.
Призрак армии сыграл свою роль в выборе моей ставки на рулетке жизни.
Армия отложилась на 5 лет, но никуда не ушла из жизни. С реальной армией я соприкоснулся опосредованно, через друзей. Друзья детства, один с пеленок, другой с 1 класса. Их жизненная колея, в отличии от моей на тот момент времени, прошла через армейскую службу, оставив неоднозначный след и в их судьбе и в моем восприятии системы «Я и Армия».

Друг детства попал на службу в РВСН (ракетные войска стратегического назначения). Получил облучение и всю последующую жизнь существовал на грани инвалидности.  У сержанта жизнь  разделилась на до и после. Разрушенные суставы и пораженные внутренние органы. После 45 лет он уже практически не смог выходить из дома. Заключение в четырех домашних стенах ставило вопрос -  кто кому должен, Родина или ты.

У друга со школы тоже как то не особо удачно сложилось с армией. Живость характера и легкое отношение к жизни, авантюризм и любознательность, склонность к лидерству и природная общительность, привели к неоднократным приводам и постановке на учет в детской комнате милиции в школьные годы. С таким бэкграундом, так сказать, советская армия могла предложить  немного вариантов, а точнее один – войска, которым даже оружие не выдают, стройбат. Контингент там подбирался особенный, асоциальные элементы или могучие ребята, с сильной витальной энергией, но слабыми умственными способностями.  Служба была не просто тяжелой, как представляется. Мой друг был призван в советскую армию, после почти полугода службы попал в госпиталь и был комиссован уже из российской армии. 
Помню как мы встретились, после того как он вернулся домой. Таким своего друга я раньше не видел никогда. Без непременной ухмылки с хитрым хохляцким прищуром, с потухшими глазами. Вообще казалось, что он постоянно смотрит в себя, а там пустота. Завис в своих тягучих мыслях. Ни эмоций, ни острого слова.

Точно помню,  что мы тогда пили.  Крепленое красное вино Тарибани из винных погребов местных цыган. Ужасный напиток. Но нам было не до гурманства, нам надо было на поговорить. Хотя разговор все равно не клеился. Темы были, но коммуникации не сложилось.  Мы проживали  тот момент на разных скоростях, в разных жизненных ситуациях, со своей оптикой на происходящее. Так, без общего удовлетворения,  пьяные и разошлись.  Потребовалось несколько месяцев, чтобы, постепенно, вернулся мой прежний жизнерадостный друг. Какую то часть себя он оставил в армии. Что конкретно с ним произошло, я, кстати, так до сих пор и не знаю. Жду рассказов друга уже за пенсионными посиделками.

А я, тем временем, предался почти беззаботной студенческой жизни.  Оптимизм, энергия и очарование юности сглаживали неприятные углы того, мягко скажем,  сложного периода жизни страны.  Армия ждала окончания моей учебы. Военной кафедры у нас не было, но была серьезная медицинская подготовка на протяжении двух лет (даже с реальной практикой в медицинских учреждениях), с присвоением звания сержанта медицинской службы.  Но изменилась страна, ситуация и правила. Звания я не получил, а потенциальному рядовому государство предложило альтернативу – новую отсрочку в обмен на работу учителем в сельской местности. Но у меня появился, почти случайно и счастливо, другой вариант – продолжить учебу в аспирантуре в Санкт-Петербурге.  Я успешно сдал экзамены и еще на три года официально перенес свое свидание с армейской службой.

Три года пролетели почти не заметно. Я вернулся в родной университет.  И опять, как со мной случалось практически всегда,  в не самое простое время.  Осень 1998 года, страна после дефолта.  Обнищание население, банкротства предприятий, проблемы с поставками продуктов.  Помню свою первую зарплату на тот момент  - эквивалент 12 долларов США.  Но и ее я получить не мог в силу интересной коллизии.  Я вел занятия со студентами, но не мог официально устроиться на работу, так как не был прописан (этот рудимент Советского Союза никуда не исчез, каждый гражданин обязан был иметь прописку по месту жительства).  Университет не выполнил условия соглашения и не предоставил мне жилье по возвращении с учебы. И прописаться в общежитии я не мог, так как не был официально трудоустроен в университете.  Замкнутый круг.

Безуспешно походив по кабинетам университетских администраторов в течение двух месяцев, я впал просто в отчаяние. Голодное настоящее и никаких перспектив на будущее. И очень удачно в этой сложной ситуации армия напомнила о себе повесткой в военкомат на  9 утра 9 ноября. 

Некоторое время я обдумывал сложившийся расклад. Вариант взять паузу в отношениях с университетом,  на который я был откровенно зол, и внести некую определенность в жизнь хотя бы на ближайший год, потому что тогда уже сократили срок службы для выпускников университетов, показался мне не самым плохим.  Я позвонил маме, сообщил ей о своем решении. Она, бросив дела, приехала ко мне в Новгород. Вместе с теткой, которая приютила меня в это время, они пытались меня отговорить.  Проговорили до полуночи, а утром, не добившись успеха, мама вызвалась меня провожать. В зябких потемках мы шли к военкомату, продолжая полуночный разговор.
- Может, передумаешь, сынок. Пусть младший (мой брат Михаил поступил в этот год в военное училище) служит, а ты ко мне ближе будешь. Кто мне огород будет помогать сажать?
Я шел молча. Мамина настойчивость вносила некоторые сомнения в правильность моего решения. Но другого пути я все равно для себя не видел. Пусть будет, как будет.

Так мы дошли до военкомата и были встречены замком на входных воротах. Военкомат, по какой-то причине, в этот день не работал. Другого знака мне было не нужно. Второй раз, по собственной инициативе, я эту дорогу решил не проходить.

Я продолжил работать в университете, наконец то добившись официального трудоустройства. Армия на меня не претендовала.

Свою вторую повестку из военкомата я получил после преодоления жизненного рубежа в 27 лет, когда армия, опять же официально, теряла ко мне интерес как потенциальному призывнику.  Был некий призрак возможных летних полевых сборов, но это было уже не так серьезно.

В этот раз, в указанные в повестке день и время, мне удалось пообщаться с представителями военного комиссариата.
- Ну что, сынок, пора и Родине послужить, - начал свою речь председательствовавший в комиссии человек в военной форме, очевидно насмотревшись американских фильмов.
- Так я, вроде служу, на своем месте, - ответил я, имея в виду работу в университете.
Этим ответом я, видимо, сломал матрицу общения  военного, составленную из разных цитат, соответствовавших ситуации.
- Что за х…я ?, -  прозвучало крепкое армейское слово.
- Что за полнейший абсурд и нелепица?, - послышалось моему преподавательскому уху.

Председателю комиссии подвинули какую то папку, предположительно, мое личное дело. Полистав ее, пошептавшись с другими членами комиссии, председатель изрек вердикт:
- Вам в другой кабинет.

В другом кабинете сообщили, что мне нужно принести фотографии 2х3 с уголком для оформления военного билета, который я через некоторое время и получил. Воинское звание рядовой, военно-учетная специальность стрелок. Военная карьера, очевидно, не задалась.

В таком качестве, на протяжении десятков последующих лет, я Родину больше не интересовал. Но тут случилась  СВО… Как её не называй.
И хотя уже наступил возраст, когда нужно сдавать военный билет и сниматься с воинского учета, думается рано ставить точку в истории моего не сложившегося романа Я и армия.