nаmeless

Кое-кто безымянный, существующий только в пределах этого текста, хочет заявить, что он полон глянцевой пустоты, матового, непроницаемого содержания, глухим шёпотом о главном, песнями о напрасном романтизме, наследием Войнича, предполагаемо написавшего целую энциклопедию ирреального, транскрипцию психоза, щедро проиллюстрированную психотическими же картинками, удобренную потусторонней жаждой экстракта снов. Он кровоточит маслом — вернее сказать тогда, мироточит — так, словно бутафорный образ святого не стачивается о реальное, не растворяется во грехе, в тени первых людей, Евы и Адама, нависшей хищной печатью над каждым выброшенным в мир, — как над названным безымянным резонёром, так и над автором, пугливо за ним прячущимся в будке суфлёра. Резонёр, пока не канул в пропасть коллективного бессознательного, ещё сидя на её крае и болтая ногами в её мгле, как в прозрачной озёрной глади, хотел бы присовокупить к озвученному отчаянный факт — он был создан исключительно ради текста, ради пьянящего чувства власти над временем, которое дарят белесые буквы ему, зрителю, автору и всем причастным; которое непреклонно толкает его в пропасть, прочь с полюбившейся грани. Принимая своё назначение, навязанную миссию, персонаж без имени освобождается от забвения, воплощается в концепт — вероятно, скучный и безделушный, мимолётный и на поверхности, однако этот дар с лёгкого авторского плеча — высшая награда для функционерной фанерной личности: раз себя осознав, выпав из потока времени, преодолев момент, он отправляется ничком в бездну, вслед за утраченным именем.

Улыбка растворяется во мгле напоследок — здесь наступает неумолимый восход.