Другая история

Я уже точно не помню как его звали, кроме того, что он жил где-то здесь, рядом, а потом умер. Он долго болел, с каждым днем теряя силы, а перед самой смертью вдруг открыл глаза и сказал: «Что-то исчезает: или я, или мир». Да, он исчез, а этот мир остался, остались голубоглазые небеса, подпирающее вечность, осталось лучезарное солнце, целующее своими золотистыми лучами широкую грудь земли, остались накрахмаленные облака, надменно проплывающие по неизмеримой завершенности, остались сияющие звездочки, подшитые к куполу непостижимой безмерности, осталась болезненная луна, указывающая потерявшемуся путнику дорогу к дому, остались переодевающиеся в друг друга дни и ночи, закаты и рассветы, все осталось на своем месте, а его уже среди всего этого нет.
Вопрос: «А где он сейчас?»
Ответ: «С ним все нормально, мы его торжественно похоронили на холме: тихое, уютное место с видом на ласковую реку, вокруг вечно-зеленые сосны и столетние раскидистые дубы, а вдалеке видны позолоченные купола деревенской церкви».
Маслянистая ночь расплескалась по небу блистающими звездами, из-за густого сиреневого облака выплыла хрустальная луна, залив маленькое деревенское кладбище полупрозрачным светящимся серебром, а в расположенной рядом рощице запел звонкоголосый соловей.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 7, глава 10
Майя: Друзья мои, не пристало вам печалиться о неизбежном. То, что нельзя отвратить, следует принять с радостью, ибо отвратить нельзя лишь волю Всевышнего, а Он Всеблагой, Он друг небожителю, демону и человеку!
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 6, глава 15
Облаченные в одежды странников, Нарада с Ангирой обратились к убитому горем царю, что лежал ниц подле безжизненного тела своего наследника и, казалось, был мертвее самой смерти.
«Ответь нам, великий государь, кем приходится тебе этот мертвый ком плоти? В каком родстве ты состоял с ним прежде и будешь состоять после? Неужели ты полагаешь, что вещества, из которых слеплено это тело, состоят с тобою в родственных отношениях? Как морские волны собирают и раскидывают песчинки на берегу, так время сводит и разлучает облаченные в плоть души. Как брошенное в землю зерно дает всходы, так семя мужчины, очарованного иллюзией, попав в женскую утробу, произрастает в плод, коего награждают именем собственным и ласково называют своим дитя.
В действительности все мы друг другу незнакомцы, оказавшиеся в одно время в одном месте пространства. Мы приписываем себе роли родителей и детей, братьев и сестер, друзей и врагов. Но мы не знали друг друга до рождения и позабудем друг друга после смерти. Властелин сущего с помощью одних существ порождает, хранит и уничтожает других. Словно дитя, что играет с куклами, Он побуждает одних зачинать нас, других — заботиться о нас, третьих — нас убивать.
Семя соединяется с землей и вырастает в плод, внутри которого тоже есть семя. Подобно этому одно тело соединяется с другим и производит на свет третье, которое в должный срок произведет еще одно. Меняются лишь очертания, количество вещества не уменьшается и не прибавляется. Тела всех существ состоят из одного и того же вещества. Отцы и дети, дикари и благородные, мужчины и женщины — все деления воображаемые.
Никакие потери в бренном мире не стоят того, чтобы о них печалиться. Зачем горевать о том, что обречено на смерть? Осознав, что тебе ничего не принадлежит в зримом мире, ты избавишься от наваждения и тем самым положишь конец своим страданиям.
У неимущего есть истина, у раба Божьего есть его Господин! Запомни, добрая душа, ты потеряешь все, что тебе принадлежит, но никогда не потеряешь того, кому принадлежишь сам! Ты узнал, каково иметь детей, и лишиться их; то же случится с твоей женой, домом, царством, богатствами, подданными и даже с самой жизнью. Не считай их своею собственностью, иначе в будущем тебя постигнет такое же горе утраты. Все, что тебя окружает в изменчивом мире, имеет одно общее свойство — всему этому приходит конец, все это единое вещество, которое ты называешь разными именами.
Владения, войско, казна, слуги и советники, друзья и родные — все это пустые звуки, которые обрекают тебя на страх, скорбь и страдания, когда слышишь их и когда они исчезают. Жена, дети и имущество — это туман, который рассеивается с восходом солнца. В этом тумане ты видишь образы, что влекут тебя и заставляют совершать действия, а потом, исчезая, заставляют страдать наедине с самим собой.
Сочетаясь в твоем уме, пять первичных веществ — твердь, вода, огонь, воздух и пространство — создают образ тела, с помощью которого ты познаёшь мир и пытаешься овладеть миром. Тело производит действия, и ты, наблюдая за ними, пожинаешь их плоды в уме, потому ум называют источником всех бед. Вооружись разумом и найди неизменное в переменчивом мире, отринь то, чему суждено исчезнуть, и стяжай вечное, отринь смертное и обрети вечную жизнь, оставь покойницкую суетного мира — и ты обретешь истинный покой!»
 
Сегодня состарились мы, а завтра уже они, те, кто не верил, что скоро и сам попадет в эту же самую колею. Время, никаких отсрочек, пролонгаций или эксклюзивных договоров, все дружно плывем в одной лодке и по одной и той же реке. Мир разделен на тех, кто был, и тех, кто есть сейчас, на спящих вечным сном и тех, кто еще не уснул бессрочно. Кто бы ни находился в этой могиле, цветы, растущие на ней, счастливо глядят на беспечно проплывающие облака безгрешными ангельскими глазами. Утешение и покой навсегда уснувшим, их души уже приговорены на небесах, и не нам судить тех витязей, что крепко спят, не видя снов, в гробницах тесных.
Неслышно тикает часовой механизм вечности, тела гаснут один за другим, словно прогоревшие свечи. Рождение и смерть соединены, как день и ночь, как сменяющиеся времена года, как дождь с грозой, как птица с небом, как кормящая мать с младенцем, как завтра и вчера. Вращается неслышно круг судьбы, ступица за ступицей, шестеренка за шестеренкой, отравленная стрела времени пронзает мою жизнь, рассекая ее на две неровные части: до и после. Любое настоящее обречено стать прошлым; вчера родившись, завтра я уже умру.
Сегодня у меня есть родители, а завтра у меня их уже нет, сегодня мне нравится скромная худенькая девочка из десятого «Б», ее лучезарная улыбка, ее карие глазки, ее пухлые вишневые губки, ее звонкий задорный смех. Я беспомощно хочу с ней познакомиться, поговорить с ней наедине, взять ее за руку, проводить ее до дома после школьных уроков. Когда мы случайно встречаемся глазами на перемене, я отчаянно смущаюсь, теряюсь и краснею, мне кажется, она замечает мои смущения и робость, и ей это нравится. Выпускной вечер, школьный бал, набравшись смелости я приглашаю ее на первый танец и нещадно дрожу, едва прикасаясь к ней, к ее упругому девичьему телу. Я чувствую запах ее вьющихся волос, ее учащенное дыхание на моей шее, ее теплые руки, лежащие на моих плечах, прерывистый шепот, оставшийся на ее губах. Наверное, это и есть счастье. Я хочу быть с ней всегда, слышать ее голос, провалиться в океан ее бездонных глаз, просыпаться и смотреть на рисунок ее губ, на ее вздрагивающие ресницы, на овал ее лица, на контуры ее стройного, гибкого тела. Первая любовь, сладкая и горькая одновременно, — песчинка в струящемся потоке реки времени; вот она, здесь, я почти поймал ее; бессонные ночи, сиреневый блюз рассветов, переплетение пальцев, покорные губы, утонувшие в губах, и вот ее уже нет, иссяк голос, оборвалось дыхание, пьянящая сладость растаяла в умершем и затонувшем прошлом.
Я не мог забыть ее долгие годы, и вот однажды, может быть, через десять или двенадцать лет, ее, неряшливую, располневшую, подурневшую, случайно встретил в компании лысого, пузатого мужа и крикливых, неопрятных детей. Нет, нет, это не та девочка, которую я любил и по которой отчаянно скучал все это время, и я, наверное, уже совсем не тот. Тогда, много лет назад, в нашей лучащейся юности, ты мне все обещала и все отдала, но не мне, а другому. И сейчас я рад, что это был не я.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 11, глава 26
Каждый называет тело своим, но в том нет правды. Телом нашим поочередно пользуются для удовольствия наши родители, жены, друзья и начальники, а потом его пожирает погребальный костер или собаки с шакалами. Мы не знаем, кому принадлежит тело, доставляющее нам ощущения, но привязываемся к нему безрассудно.
 
Сегодня я люблю и любим, а завтра я одинок и никому до меня нет никакого дела. Сегодня он самый верный, самый надежный мой друг, я опираюсь на его плечо, делюсь сокровенным, доверяю ему свои секреты и тайны, а завтра он мой затаившийся враг, подло предает меня, исподтишка вонзая в мою спину нож. Сегодня я есть, дышу, люблю, вижу, чувствую, бегу навстречу своему счастью, а завтра меня уже нет на поверхности земли, я ухожу в никуда, тону в стремительных водах реки времени, растворяюсь в бездонном небытии.
Сбой алгоритма, я чувствую себя как в тесной клетке, мне не вернуть то полупьяное беспечное лето, оно бесследно исчезло, растаяло утонуло в багряном золоте опавшей листвы. Солнце все так же просыпается по утрам, цветет сирень, щебечут птицы, стаи сахарных облаков медленно проплывают по сапфировому небосводу, алмазные гвоздики звезд о чем-то сокровенном перешептываются между собой, гроздьями прикрученные к бездонной бесконечности необозримого космического свода. «Завтра» — уже «сегодня», а я — еще «вчера».
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 11, глава 9, стих 29
После бесконечной череды рождений и смертей душа обретает редкое человеческое тело, которое хотя и бренно, но дает возможность достичь высшего совершенства. Поэтому разумный человек старается как можно быстрее достичь высшего совершенства жизни, пока его тело, готовое умереть в любой момент, не упало замертво. В конце концов чувственное наслаждение доступно даже существам в самых отвратительных формах жизни, тогда как сознание Бога доступно только человеку.
 
У рыжеглазой осени пестрые, ароматные краски, терпкая меланхолия и грустные ностальгические нотки, которые прячут за цветной, разукрашенной ширмой подступающий оскал зимы. Солнце уже почти не греет, нежной поволокой тянется вечерняя прохлада, закат раскрашивает небо алыми мазками, разлившиеся по небу краски дотягиваются до дрожащей линии горизонта и загораются малиновым светом угасающей зари. Ночь укрывает землю мягким покрывалом шелковистой темноты, далекие мерцающие горошины звезд прячутся за тяжелыми дымными телами черных туч. Холодная тоска, лето тихо и грустно вплетается в тоскливую, удручающую осень, облетают опавшей листвой мечты, медно-желтых красок простуженная гамма, мой охрипший мир делает еще один новый, может быть, последний оборот. Увядшие лепестки оборванных чувств, заколдованный круг одиночества, тихие шаги, старость неспешно крадется за моей спиной, она еще не вошла в мой дом, кротко и смиренно стоит на пороге и тихонечко скребется в дверь. Она включает мои страдания, сомнения, болезни и страхи в нашу сделку с ней, я уже во всем ощущаю ее непосредственное присутствие.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 5, глава 14
Тщеславный бедолага карабкается всю жизнь в гору, склоны коей усеяны колючками и острыми камнями, что до крови ранят ему ноги. Но он упорно движется вверх и на самой вершине обнаруживает, что дальше идти некуда.
 
«Шримад-Бхагаватам», книга 4, глава 25
Царь Бархишат жил в суетных заботах пока однажды его не посетил Нарада, который из сострадания дал царю мудрый совет.
Нарада сказал: «Государь, счастлив ли ты в тяжких трудах своих? Добился ли желаемого, властвуя над людьми и пользуясь их уважением?»
Царь ответил: «О добрая душа, я тружусь на благо своих близких и подданных, я сковал себя узами долга и лишился покоя, я отнял у себя свободу, чтобы добиться благополучия. Неужели наше счастье в том, чтобы, заведя семью и потомство, копить богатства, которые достанутся другим? Если мы вечны, зачем трудиться ради бренного, а если после смерти ничего нет, зачем работать ради других?»