Слова на М

Пьеса в двух актах

Г л а в н ы е   д е й с т в у ю щ и е  л и ц а
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА, пожилая интеллигентная дама около 80 лет
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, ее муж, в том же возрасте
ЛЕРА, старше 30 лет, руководитель детского кукольного театра
ОЛЯ, до 30 лет, художница, везущая свои акварели на конкурс
ВИКТОР, около 30 лет, молодой человек с гитарой и вор-любитель
ЛИЗА, около 40 лет, учительница из Курска
СЕРГЕЙ, за 40, вахтовик, строит дороги и мосты в Москве
МАРТА, около 50 лет, проводница вагона
ИГОРЬ, около 40 лет, бывший Лизы

В т о р о с т е п е н н ы е   д е й с т в у ю щ и е  л и ц а
ТАНЬКА, ГАЛЬКА, НАТАШКА – девушки из общежития
СВЕТА, Светлана Васильевна в молодости
ТРИ МИЛИЦИОНЕРА
ДВЕ УБОРЩИЦЫ МЕТРО
САША из Москвы
МАРИНА, сожительница Сергея
Место действия
Купе плацкартного вагона поезда «Анапа-Москва»
Время действия
10.00 – 19.10

Основано на реальных событиях

;
АКТ 1
СЦЕНА 1
Первое купе плацкартного вагона.
Беседуют шесть человек и Лера, гостья из соседнего купе.
ЛЕРА. Хотите я вам скажу правду? Свою правду? Путешествовать – скучно. Да, все это так: хваленые дорожные встречи, новизна ощущений, свежие фотки... И снова.  И снова. И – опять! Я путешествую только с одной целью – чтобы душа порадовалась возвращению домой.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. А вы, Лера, москвичка?
ЛЕРА. Для меня Москва – повсюду. Но, если быть точным, то да, я москвичка, хотя и не знаю, что это значит. Нет никого, кто жил бы в Москве с момента ее основания, согласны? Он ли москвич? По праву рождения? Или по праву любви к городу? Или – по праву любви города к тебе?
СЕРГЕЙ. Я последние двадцать лет живу в деревне. В столицу приезжаю строить дороги и мосты, хотя мои отец с матерью всю жизнь прожили в Москве на Пречистенке. А прапрадед мой был каменотесом и вместе с другими рубил основание памятника Юрию Долгорукому. Я – москвич?
ВИКТОР (Лере). А что, ты хочешь сказать, что город может любить человека?
ЛЕРА. В моей коллекции туча таких примеров. Меня, например, любят Питер, Харьков и Таганрог.
ЛИЗА. И как это узнать?
ЛЕРА. Приезжаешь туда и, словно красивое платье, город на себя надеваешь! Уютно, мирно, славно, петь хочется…
ВИКТОР. Петь – это хорошо! У меня как раз гитарка под рукой!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Может, попозже? Оля, что за папку вы достали?
ЛЕРА. Мы с Олей вместе отдыхали на море, она – художница. Еще неизвестная, без имени. Так что вы станете первыми посетителями ее выставки.
ОЛЯ. Я везу свои акварели на конкурс иллюстраций к книге о Москве. Не уверена, что их примут – уж о призовом месте вообще молчу.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. А вдруг? Покажете?
Достает акварели, все их рассматривают.
СЕРГЕЙ (глядя на акварель). С Тверской все ясно. Узнаваемо. А это что?
ОЛЯ. Это парк вдоль реки, на Щукинской. Там у меня друзья живут, и я часто у них гощу, рисую на берегу.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Красиво. Только все парки по своей сути похожи один на другой.
ВИКТОР. Не нравится?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Я же сказал: красиво. Но как узнать это место? Что в нем особенного?
ОЛЯ. Наверное, мои мысли и чувства. Это, скорее, рисунок для меня, а не для зрителей, я согласна. Но я учусь думать не только о себе.
ВИКТОР. И обо мне тоже?
ОЛЯ. И о вас. Поймите меня правильно. Мне, например, тяжело представить, что мы еще девять часов будем скучать без дела. Вот я и предлагаю вам игру, чтобы скоротать время.
ВИКТОР. Какую игру?
ОЛЯ. Слова на букву «М».
ВИКТОР. Метро, миф, мимикрия, манипулятор, мумия, морока, мастер…
ЛЕРА. Осторожнее! Вы своими ассоциациями всего себя наизнанку выворачиваете!
ВИКТОР. Да? А что я такого сказал?
ЛЕРА. То, во что мне верить не очень-то и приятно. Но – посмотрим…
ВИКТОР. А вы что, психолог какой?
ЛЕРА. Да нет. Так, руковожу детским кукольным театром, поэтому марионеток от людей отличаю.
ВИКТОР. Я не говорил слова марионетка.
СЕРГЕЙ. Ребят, может уже поиграем? А то вашего спора на девять часов точно не хватит!
ЛИЗА (рассматривая акварель). А это что за храм?
ЛЕРА. Не узнаёте?
ЛИЗА. Я не настолько хорошо знаю храмы. Я далека от этого.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА (смеется). Я знаю, я! Этот храм из моей юности – он стоит на площади Прямикова. Можно я начну игру? Объявляю слово на «М»: мистика.
ВИКТОР. Люблю мистику! Но никакой мистики не существует. Потому и люблю ее.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Я знаю эту историю, хотя мистику тоже не особо жалую. Но уверяю вас, молодой человек, что-то этакое существует…
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. История короткая. Этот храм меня поразил. Я не могла на него наглядеться, хотя от церкви далека, как и вы, Лизонька. Пока в молодости я в Москве работала по лимиту, почти каждый день по полчаса, а то и дольше, стояла напротив него и смотрела на купола-свечи и на табличку на его стене «Ремонт телевизоров». Тогда мне было неизвестно, что это за церковь. Через двадцать лет, попав в Сергиев Посад, в раке Сергия Радонежского вдруг услышала внутри себя голос «А ты-то что здесь делаешь?».
ОЛЯ. Прямо реально слышали? Ушами?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Нет, не ушами. Но слышала.
ВИКТОР. И что потом?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Только спустя еще десять лет случайно узнала, кому посвящен храм на Прямикова. Я всю жизнь учусь, даже сейчас.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. И то правда: в свои 80 занялась индийскими танцами.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА.  Так вот, это храм Сергия Радонежского, а он как раз оказывает покровительство студентам.
ЛИЗА. Забавно. Даже хочется поверить.
ЛЕРА. А что было для вас самым трудным в работе по лимиту?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Для меня лично? Только одно: лимитчикам не давали в библиотеках книги на руки. Сиди и читай в зале.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Отголоски чего и на мою жизнь повлияли: у нас не квартира, а библиотека! Даже кухня полками с книгами уставлена!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА (смеясь). Будет тебе жаловаться на судьбу свою скорбную!
ОЛЯ. Наверное, весело было в общежитии?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. О, веселья – хоть отбавляй! Там, где молодость, там всегда и веселье.
СЕРГЕЙ. Может, что расскажете?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Хорошо.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Только можно покороче? И других послушать хочется.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Вот они, минусы семейной жизни. Счастье – когда тебя понимают; несчастье – когда тебя понимают слишком хорошо. (Смеется). Впервые в Москву я попала в пятнадцать лет – мы с родителями приезжали проведать брата. Он служил недалеко от Архангельского. Я была ошеломлена Москвой и решила там жить, но…
СЕРГЕЙ. Не получилось. Ну да, что может пятнадцатилетний ребенок…
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Это были благословенные семидесятые.
ЛИЗА. Почему – благословенные?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Тихо было. И до Москвы от Орла можно было доехать за шесть рублей, по студенческому – за три.
ВИКТОР (с усмешкой). Ну да, ну да!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Я была молодой, и весь мир казался таким же. Сразу после школы успешно провалила экзамены в МГУ, пару лет поработала дома, а потом накопила денег, уволилась и уехала в Москву пробовать еще раз.
ЛЕРА. Уехала? А родители?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Они были в шоке, мы не виделись полгода, пока мать меня смогла разыскать.
ВИКТОР. Крутой удар! Похоже, вы были отпетой бунтаркой.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (смеясь). Еще какой! Уж я-то знаю не понаслышке!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА.  Была готова уже в грязи копаться, когда пришла наниматься на плодоовощную базу, а они, когда узнали, что школу я окончила на отлично, посадили работать бухгалтером. Общежитие стояло на берегу Яузы рядом с Салтыковским мостом. В самом начале Самокатной улицы.
ОЛЯ. Я его тоже рисовала. Сейчас покажу. (Достает акварель).
СЕРГЕЙ. Знаю, знаю! Он мне нравится – такая простенькая вознесенность над водой.
ЛИЗА. Красиво сказали – вознесенность!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Мой отец нашу общагу называл «кошкин дом».
ВИКТОР. Она что, горела?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА (улыбаясь). О, нет, совсем по другой причине. Это сейчас я удивляюсь своей силе и тому, как выжила в совершенно чужой среде – чего только не насмотрелась! Книгу писать можно! Расскажу один эпизод.

СЦЕНА 2
Комната в общежитии. На постели С в е т а с книгой.
Рядом сидит Т а н ь к а и доверительно что-то рассказывает.
ТАНЬКА. Ты ничего не понимаешь, Светка! Я в свои двадцать тоже дурой была. Вот запомни: никогда мужику не показывай, что он тебе нравится. Не вздумай! Лежу я с ним – бревно-бревном, а он надо мною бьется, потеет! И вдруг только рукой шевельну или там еще чем – так он от счастья прямо умирает!
СВЕТА. Да мне не пригодится, Тань.
ТАНЬКА. Это почему? Девственница, что ль? Вот хохма! У нас в Моспогрузе девочка завелась! Ты никому не говори – или не поверят, или засмеют! Ах, да, я забыла: МГУ! Мы так высоко не прыгнем. Вон, Галька, себе нашла-таки москвича. Сиделец, правда, зато любит ее.
СВЕТА. Любит?
ТАНЬКА. Ну… так говорится. Все, пошла я вниз картоху жарить.

Танька уходит. Через некоторое время слышатся шум, крики,
выстрелы из пистолета. Врывается ошалевшая Танька и прячется под кровать.
ТАНЬКА. Дверь закрой! Скорее! На ключ закрой! Да быстрей!
СВЕТА. Да что хоть там такое? Куда полезла-то?!
ТАНЬКА. Дверь заперла?
СВЕТА. Давно уже. Что там?
ТАНЬКА (из-под кровати). Моего дурака черти принесли! Бегает по общаге голым, обещает пристрелить.
В дверь стучат ногами.
ТАНЬКА (шепотом). Тихо, тихо! Не шевелись! Подумает, никого нет!
СВЕТА. А милицию-то вызвали?
ТАНЬКА (прикладывает палец к губам, прислушивается). Там тетя Сара на вахте, с ней чуть обморок не случился.
СВЕТА (шепотом). Вызвали милицию-то?
ТАНЬКА (шепотом). Не знаю.
ГОЛОС СВЕТЛАНЫ ВАСИЛЬЕВНЫ. На следующий день нас обязали прийти в местное отделение милиции для дачи показаний. Девчонки молодые, милиционеры тоже. И вот пару дней спустя трое явились к нам на первый этаж в гости. Ну, как – в гости? Наверное, они что-то планировали с нами, а мы – нет. Как говорила Галька, неча посуду зря пачкать.

СЦЕНА 3
Комната Таньки, Гальки и Наташки.
Девочки собираются обедать.
Заходят три молодых мужчины.
ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР. Тааак, девочки! Не все мы показания сняли!
ВТОРОЙ МИЛИЦИОНЕР. Давай, проходи дальше, девчонки заждались.
НАТАШКА (с испугом, заикаясь). Здравствуйте.
ТРЕТИЙ МИЛИЦИОНЕР (бодренько). Привет, привет! А у нас с собой было! (Достает бутылку вина).
ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР. И стол уже готов, я вижу! Мы угощаем – нас угощают. Да, девчонки? Угостите нас?
ГАЛЬКА (спокойно). Чего не угостить-то? Не жалко.
ВТОРОЙ МИЛИЦИОНЕР. Не жалко – это хорошо. Жарковато у вас тут. Можно раздеться?
ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР (со смехом). Трусы-то оставь – еще не поели!
ТАНЬКА. Ну и шуточки у вас!
ТРЕТИЙ МИЛИЦИОНЕР. Можно на «ты». Мы же скоро станет близкими людьми, да?
ГАЛЬКА. Это понятно. Только имей в виду…
ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР. Что имею – то введу!
Все гости смеются.
Г а л ь к а  берет большой нож в руки.
ВТОРОЙ МИЛИЦИОНЕР. Ух ты! Выглядит криминально!
ГАЛЬКА. Салат нарубить надо. Я сейчас. Наташ, покажи гостям, куда сесть.
НАТАШКА (тихо). Вот сюда, пожалуйста. И сюда.
ТРЕТИЙ МИЛИЦИОНЕР. Ты что такая нежная? Боишься нас?
НАТАШКА. Тань, достань из шкафчика стаканы.
ТАНЬКА. Ага!
Танька не может дотянуться до верхней дверки шкафа.
К ней сзади подходит Первый милиционер.
ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР. Не доросла чуток? Дай помогу!
Обнимает ее сзади.
ТАНЬКА разворачивается и говорит, глядя ему в глаза.
ТАНЬКА. Это мы позже узнаем, что у кого доросло…
ВТОРОЙ МИЛИЦИОНЕР (смеется). Акула! Люблю таких!

СЦЕНА 4
Комната С в е т ы. Она раскладывает конспекты на полу,
т.к. стол завален книгами. Заходит Г а л я.
ГАЛЬКА. Светка! Давай, помогай!
СВЕТА. Что помогать?
ГАЛЬКА. Там приперлись три поца, надо их спровадить.
СВЕТА. И?..
ГАЛЬКА. Минут через десять-пятнадцать – они как раз расслабятся от вина – с испуганной мордой врываешься и говоришь, что комендант идет. Поняла?
СВЕТА. Что не понять-то? Только они сразу же увидят, что коменданта нет. А как тетя Сара их пропустила?
ГАЛЬКА. Они сказали, что показания брать идут. Кто милицию-то остановит! Ну, сделаешь?
СВЕТА. А их куда?
ГАЛЬКА (смеется). В окно прыгать будут. Там метра полтора всего. Вот посмеемся! И на картоху-то приходи!
СВЕТА. Приду.
СЦЕНА 5
Комната Гали. Звучит музыка, все сидят за столом, пьют вино.
Резко открывается дверь и заглядывает С в е т а.
СВЕТА. Девчонки, атас! Через пять минут в общаге будет комендант! Говорят, он злой, как собака, после вчерашней стрельбы-то.
ГАЛЬКА. Ну все, кранты! Всех сметет нафиг!
ПЕРВЫЙ МИЛИЦИОНЕР. Попали…
ТРЕТИЙ МИЛИЦИОНЕР. А нам куда? Светиться никак нельзя, сами понимаете.
ВТОРОЙ МИЛИЦИОНЕР. Девчонки, спасайте!
ТАНЬКА. Только окно. Тут невысоко.
Милиционеры выпрыгивают в окно.
НАТАШКА. Ой, пиджак забыли…
Галька хватает пиджак со стула и кидает в окно.
ГАЛЬКА. Все, девчонки!
Заглядывает Света.
СВЕТА. Ну что? Получилось?
ТАНЬКА. Давай к нам!
 Света заходит.
ГАЛЬКА. Пожрать потом успеем, девки! Сначала надо отпраздновать!
Галька ставит пластинку с песней Тухманова «Из вагантов».
Все со смехом дико пляшут под нее.

СЦЕНА 6
То же плацкартное купе
ВИКТОР. А вы-то, получается, в жизни общаги не принимали участия?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Я кроме работы еще на подготовительные курсы ходила, некогда было. Да и скучно все это – пьянки, беспорядочные связи, разборки, аборты. Все время одно и тоже, какой-то дешевый спектакль. У меня другие спектакли были, дорогие.
ЛИЗА. Вы театром занимались?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Нет-нет, не театром, хотя пересмотрела все спектакли, когда деньги водились. Я в другом – как сейчас говорят подростки – зависала: не пропускала ни одного органного концерта Гарри Гродберга в зале Чайковского и в консерватории на Большой Никитской. Органная музыка меня спасала от вязкой и нудной рабочей и общежитской рутины.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Моя очередь слово говорить!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Погоди, дорогой…
СЕРГЕЙ. Да, пусть уже Светлана Васильевна доскажет.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Мое слово на «М»: мимоходом.
ОЛЯ (озадаченно). И что оно означает?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. История о том, как музыка сближает людей.
ВИКТОР. Это точно! Я подписываюсь!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Может, все-таки я?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Нетушки! Я и сам могу – не постесняюсь – рассказать, как меня моя жена отбила.
ЛЕРА. В каком смысле?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. В прямом. После концерта Гродберга…
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Там еще звучали мои любимые Партиты Баха…
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Да, помню. Выходит народ из зала Чайковского – все чинно, мирно, вечер, звезды, гостиница «Пекин» светит окнами... Я за угол поворачиваю и получаю аккурат по своей красивой физиономии.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА (гладит его по руке, мечтательно). Он очень красивым был…
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. А сейчас что, хуже?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Сейчас ты другой. Да и я тоже. (Вздыхает).
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. В общем, выследил меня муж одной дамы, с которой мы встречались на тот момент месяца два. Вычислил, где часто бываю. Такой, скажу вам, шкаф! Покалечил бы – точно, да только налетела на него сзади худенькая девчонка, повисла, шею сдавила, в волосы вцепилась. Он такого просто не ожидал, хватку ослабил, упал на землю. Ну, я девчонку в охапку и бежать!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. С тех пор мы не расставались, а пять лет назад стали молодоженами.
ВИКТОР (удивленно). Это как? Я думал, сразу поженились…
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Моя мама была сильно против того, чтобы я брал не москвичку. А пять лет тому назад она ушла, и мы со Светочкой…
ЛИЗА. То есть вы почти пятьдесят лет жили с ней тайком?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Почему – тайком? Мама все знала, а я не мог ее огорчить – жениться против ее воли.
ВИКТОР. И получается, ждали ее смерти?
ЛЕРА (резко). Виктор! Нельзя так!
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Не ждали – просто жили.
ВИКТОР. Ну, а у меня сразу два слова на «М»: мусор и музыка.
ОЛЯ (с улыбкой). Хотите сказать, что мусор – это музыка, а музыка – тип мусора?
ВИКТОР. Хочу сказать, что воспоминания – мусор, а музыка очищает от него.
СЕРГЕЙ. Это ты сейчас перечеркиваешь все, что услышал?
ВИКТОР (растерянно). Да не, я не подумал… Просто спеть хотел, и красивая фраза подвернулась.
СЕРГЕЙ. Иногда думать полезно. А история-то будет?
ВИКТОР. Я подумал и – передумал. Просто спою. Можно?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Правда, давайте послушаем, отвлечемся. А то все говорим, говорим. Пауза – тоже часть шоу.
ЛЕРА. Маэстро! Музыку!
Виктор играет на гитаре и поет.
Все аплодируют.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Что ж, спасибо, песня всегда и история, и картинка.
ЛИЗА. Как-то так получается, что все рассказанное, я заметила, про одно и то же. Почему все друг от друга что-то требуют? Мне это совсем непонятно. Я, наверное, инопланетянка. Чего все усложнять? Зачем ходить кругами? Почему не сказать напрямую?
СЕРГЕЙ. У вас самой-то получилось?
ЛИЗА. Мне хорошо. Мы с сыном живем вдвоем и понимаем друг друга.
ВИКТОР. Пойду покурю.
ЛЕРА. Мне бы тоже покурить надо. Вы без нас тут не рассказывайте, ладно?
Виктор уходит первым.
Лера достает сигареты из сумки и идет следом.

СЦЕНА 7
Лера выходит в тамбур покурить и видит,
что Виктор считает деньги из кошелька Оли.
ЛЕРА. Вы – вор? Это Олин кошелек.
ВИКТОР. Откуда знаешь?
ЛЕРА. Мы вместе из Анапы едем, она моя подруга. Что я, кошелька ее, по-твоему, узнать не могу?
ВИКТОР. А, может, обозналась?
ЛЕРА. С тобой я обозналась, бард! Умеешь пыль в глаза пустить, артист, а сам…
ВИКТОР (резко прижимает Леру к стене). Ну, ты! Только попробуй мне квакнуть! Быстро с тобой разберусь!
ЛЕРА. Ты меня так сексуально зажал, а что это я внизу ничего не ощущаю? Ты девочка, что ли?
ВИКТОР (бьет ее кулаком под ребро). Ощутила теперь?
ЛЕРА. Уже лучше. Ладно, расслабься, чел, ничего не скажу никому. Сам бы не пожалел потом…
ВИКТОР. Никогда ни о чем не жалею!
ЛЕРА. Ой ли! Ты ж тусишь по миру в своих масках, меняешь их постоянно, добычу ищешь, чтобы потом ее профукать, а поговорить тебе и не с кем… Тело кормишь, а душу – нет. Плачет она…
ВИКТОР. Ага! Сейчас я на твои сопли о душе клюну, жди!
ЛЕРА. Это ты меня скоро ждать будешь.
Лера поправляет волосы, целует Виктора, отталкивает его и уходит.
ВИКТОР (вслед с удивлением). Да кто ты, черт возьми, такая?!

АКТ 2
СЦЕНА 1
Виктор возвращается в купе
СЕРГЕЙ. А Лера еще курит?
ВИКТОР. Она сказала ее не ждать. Решила всем за мороженым сходить – там по вагонам возят.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Интересно, а есть хоть один среди нас, да и в других купе и вагонах, у кого не было бы истории про Москву?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Андрюшенька, народ куда едет? Значит всех она так или иначе пометила. Времени не хватит выслушивать. А по городам пройтись? А по странам? Давайте уж тех, кто близко, послушаем. Лиза, вы готовы?
ЛИЗА. Давно. Вспомнила милую историю – неслучившуюся.
СЕРГЕЙ. Это как?
ЛИЗА. Ну, она оказалась не такой, какой человек ее себе представлял. И у меня в ней была своя роль. Мое слово: мираж.
ВИКТОР. Да весь мир не такой, как мы представляем себе, если разобраться!
Заходит Лера с мороженым.
Все ее радостно приветствуют, берут мороженое, отдают деньги. Виктор бросает на Леру злобный взгляд. Она пожимает плечами. Оля ищет свой кошелек.
Виктор наклоняется и достает Олин кошелек из-под сиденья.
ВИКТОР. Оль! Когда хоть ты его уронила?
ОЛЯ (растерянно). Даже и не помню… Спасибо.
СЕРГЕЙ. Что ж, Лера, вы не опоздали, Лиза только начинает.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Мы слушаем, Лизочка. Что там случилось, чего человек не ожидал?
ЛИЗА. Это произошло десять лет назад. Мне нужно было по делам в Москву – сдать статью в журнал, отдать документы на визу, заехать в МГУ…
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Опять МГУ!
ЛИЗА. Просто совпадение.
ОЛЯ. Не совсем. (Показывает акварель). И у меня. Три раза – уже закономерность.
СЕРГЕЙ (рассматривает акварель). Похоже! Мы же учимся всю жизнь, как доказала Светлана Васильевна!
ЛЕРА (в адрес Виктора). Ну, кто-то при этом двоечником остается…
ВИКТОР. А кое-кто из училок не вылезает…
ЛИЗА. Я тоже училка. Покупая билет, я услышала фамилию мужчины впереди себя. Она была такой же, как у одного из моих учеников.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. А что вы преподаете, простите?
ЛИЗА. Много всего, но чаще прочего географию. Так вот, я его спросила, не отец ли он моего ученика. Оказалось, нет. Можете не верить, но наши места были в одном купе, и всю дорогу мы разговаривали – всю ночь напролет!
ЛЕРА. И он был очарован…
ВИКТОР. Не без того…
ЛИЗА. Он потом пару раз приезжал ко мне, какие-то подарки привозил.
СЕРГЕЙ. А где тут Москва?
ЛИЗА. Чуть позже мне снова пришлось ехать в Москву, чтобы забрать визу и обговорить условия системной публикации в одной из газет.
ОЛЯ. Так вы и журналист?
ЛИЗА. Нет, просто корреспондент. Важно: тогда у меня мобильного не было, связаться проблематично. И вот я уже еду…



СЦЕНА 2
Переход в метро между Курской кольцевой и Курской радиальной.
Две уборщицы моют пол. Рядом мается С а ш а  с цветами.
ПЕРВАЯ УБОРЩИЦА (показывает на Сашу). Глянь, чумной какой-то! Четвертый день с букетом здесь околачивается. Как метро откроют – он тут как тут!
ВТОРАЯ УБОРЩИЦА. Ждет кого?
ПЕРВАЯ УБОРЩИЦА. Кто ж его знает. На то похоже. Вон там, вон там, в простенке протри.
ВТОРАЯ УБОРЩИЦА. Ходят тут, топчут! Высохнуть полу не дают!
ПЕРВАЯ УБОРЩИЦА. Глякось! Либо дождалси?
Появляется  Л и з а. Саша бросается к ней.
Уборщицы перестают мыть пол, смотрят на них.
САША (радостно). Наконец-то! Я тебя уже четыре дня жду!
ЛИЗА (удивленно). Зачем? Я могла бы вообще не приехать! К чему такие жертвы?
САША. Какие жертвы? Я же ждал! Пойдем скорее в машину! Там тебе бутерброды, кофе в термосе.
ЛИЗА. И куда мы поедем?
САША. Куда скажешь! Взял неделю без содержания – буду возить тебя до вечера!
ЛИЗА. Поезд только в 21.45. Маршрут у меня плотный, сразу предупреждаю.
САША (вдохновенно). Осилим! Какие наши годы!
Лиза и Саша уходят.
ПЕРВАЯ УБОРЩИЦА (глядя им вслед). Думаешь, любовники?
ВТОРАЯ УБОРЩИЦА. Откуда мне знать! Тебе б все по чужим жизням рыскать! Своей, что ли, нет?
ПЕРВАЯ УБОРЩИЦА. Да какая тут жизня-то? Пашешь, пашешь, а сеять нечего. (Смеется).
ВТОРАЯ УБОРЩИЦА. Бери тряпки-то, обе, а я ведро понесу, раз цветы никто не дарит. Будет у меня букет грязи да смытые следы.
ПЕРВАЯ УБОРЩИЦА. Дурочка ты! Тебе та грязь нужна? Они прошли тут – и нет их! Так и мы по жизни.
ВТОРАЯ УБОРЩИЦА. Чевой-то меня нет? Я оченно даже есть! Докажу: поведу тебя в кафе шас. Приглашаю! Пирожок с чаем хочешь?
ПЕРВАЯ УБОРЩИЦА. Пошли, пошли. Что трындишь зря? Пирожки – потом!
Уходят.


СЦЕНА 3
То же купе.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Кажется, роман назревает…
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Андрюшенька, а ничего, что тебе 83, а ты все романами интересуешься?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Но ведь роман – это сюжет, начало. (С шутливым вызовом). Так! Ты мне что, дорогая, будешь определять, чем интересоваться? Я уже большой мальчик!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА (смеется). Давай слушать дальше, большой мальчик!
ЛИЗА. Да особенно и слушать нечего. Поделали дела, а потом много гуляли. Зашли в часовню Иверской Божьей матери у Никитских ворот, прошлись по Гоголевскому бульвару, он свозил меня в Донской монастырь и в Пушкинский музей. Ну, посидел, поскучал, пока я все закоулки в сотый раз обошла. А потом в машине жевал жвачку и так смотрел на меня. Я и спросила, что, похоже, он готовится целоваться. Он рассмеялся и кивнул.
ВИКТОР. Поцеловались?
ЛИЗА (пожимая плечами). Знаете, у меня дома сын, работа, я не собиралась москвичкой становиться.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Так и расстались?
ЛИЗА. Не расстались до сих пор, хотя и разошлись.
ОЛЯ (удивленно). Это как?
ЛИЗА. Домой вернулась, и на меня накатило.
СЕРГЕЙ. К нему, обратно захотелось?
ЛИЗА. Нет, не это.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. А что же тогда?
ЛИЗА. Я увидела весь наш день в Москве – с шести утра до десяти вечера – как отдельную жизнь, так что и стихи, которые написались после него, назвала «День как жизнь».
ЛЕРА. Вы и стихи пишите?
СЕРГЕЙ. А прочитаете что-нибудь?
ЛИЗА. Даже не знаю… как-то…
ВИКТОР. Давайте! А я потом песню напишу!
ЛИЗА. Ну, хорошо.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Вы их в интернете публикуете?
ЛИЗА. Нет, для себя пишу. Вот одно. «Гоголевский бульвар».
Предугадать мы не сумеем,
Зачем друг к другу нас вели,
Но пожалеем, пожалеем,
Что сил расстаться не нашли.
 
Нас держит прошлое за плечи
И не дает шагнуть вперед,
И наша осень, поздний вечер
Тепла уже напрасно ждет.
 
По желтым пятнам на аллее
Мы молча и неспешно шли
И знали: скоро пожалеем,
Что сил расстаться не нашли.
ЛЕРА. Мило. Печально. Так вы же, вроде, расстались?
ОЛЯ. Лер, в стихах все иначе бывает. Мне кажется, стихи – это вообще особая форма существования жизни.
СЕРГЕЙ. Я бы еще послушал.
ЛИЗА. Боюсь наскучить.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Лиза, мы – само внимание.
ЛИЗА. Вы сами поймете, про какое место написано.
Готовый всем сердцам открыться,
На колокольню свет струится,
На храм, на купола.
И ни тревога, ни забота
В те монастырские ворота
За нами не вошла.

Среди надгробий, между склепов
Возник времен незримый слепок,
В себя вбирая нас.
Мы вдруг притихли, словно дети.
А над листвой проснулся ветер
На миг – и вновь угас…
ВИКТОР. Нет, нет, нет! Не наскучите ни разу! Давай еще, Лиз!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА (с укором). Виктор! (К Лизе). Я правильно поняла? Это про Донской монастырь?
ВИКТОР. Да что вы меня все воспитываете! У меня есть я – разберусь!  (Лизе). Еще одно – и все, ладно?
ЛИЗА. Да, про монастырь. Тогда – про мост над Яузой.
ЛЕРА. Про тот самый?
ЛИЗА. Ну, да. Мы там тоже гуляли. Это же не так далеко от Курского.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Олечка, откройте свою акварель, пожалуйста, чтобы слова и образ стали рядом.
ЛИЗА. Так и называется – «Мост над Яузой».
Ажурной аркой над водою
Он возносил нас от земли,
Над прошлым и над суетою,
Туда, откуда все пришли.

Мы, тихо, плавно воспаряя
Над отражением фонарей,
Приблизились к воротам рая
И стали у его дверей.

И этой нежности напиться
И жизни всей не хватит мне!
А поцелуй так долго длится,
Так сладко, в звездной тишине…
ЛЕРА. А хотите совпадение? Тут – поцелуй, связь, а слово Яуза тоже означает «связывающая река»!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Спасибо, Лиза.
ОЛЯ. Да, спасибо.
СЕРГЕЙ (с улыбкой). И мне – как мостостроителю – перепало.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Стихи нас отвлекли от главного: почему – мираж?
ЛИЗА. От Саши тогда ушла жена, и ему просто нужно было заполнить пустоту. Меня он о моих желаниях не спросил, любовался своим миражом.
ВИКТОР. А вам – не нужно было?
ЛИЗА. Мне своего вполне хватает.
Входит проводница.
ПРОВОДНИЦА. Отобедали давно. Может, чай будете?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Я буду.
ОЛЯ. И я.
Проводница подает им чай и присаживается.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Благодарю.
ПРОВОДНИЦА. Слышу, слышу! Все слышу – такая обязанность! А вы тут интересные игры затеяли.
ВИКТОР. Как ваше имя, хозяюшка?
ПРОВОДНИЦА. Меня Мартой зовут, хоть сейчас июль. (Смеется). А можно мне тоже свое слово сказать.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. И историю?
ПРОВОДНИЦА. И историю коротенькую! Слово: мамочка.
Все смеются.
СЕРГЕЙ. История про вас? Вы же – вагонная мамочка?
ПРОВОДНИЦА. Я – мамка обычная, а эта история про чокнутую.
ВИКТОР (подмигивает). Что, неприличная?
ПРОВОДНИЦА. Как вам сказать? Сами смотрите. Короче, работала я на южном направлении в купейном вагоне, и зашли двое. Она – стройная симпатичная дама лет пятидесяти, а он – что твоя тумба! Седой, лет под семьдесят. Ну, думаю, парочки и такие бывают. Ан, нет! Не парочка вовсе. Он – профессор из Америки, а она его сопровождает и переводчицей работает.
ЛЕРА. И что случилось?
ПРОВОДНИЦА. Боже! Думала, это хрупкая дама меня в клочья разорвет. Откуда только сила берется? Дело в том, что жара была под сорок, кондиционеры не работали, профессор по;том исходит, а дамочка-мамочка мечется, требует, чтоб его ветер овевал, а то она, дескать, эту 120-килограммовую тушу не дотащит, если что.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Вы смогли им помочь?
ПРОВОДНИЦА. Как я-то помогу? Дамочка была больной на голову, тряслась над своим престарелым деткой: открыли окно в коридоре, из окна до купе пристроили широкую доску (я принесла из соседнего вагона), по которой воздух должен был – по ее идее – попадать внутрь, на ее пухляка.
Все смеются.
ПРОВОДНИЦА. Но было и еще кое-что…
ОЛЯ. И что же?
ПРОВОДНИЦА. Профессор тоже оказался чокнутым. В хорошем смысле этого слова.
ВИКТОР. Это как? Я тоже хочу!
ЛЕРА. У тебя уже получается, так держать!
ПРОВОДНИЦА. Как оказалось, он к тому времени уже сорок лет был одержим Россией, а Москву знал лучше любого таксиста.
СЕРГЕЙ. Вот вам еще один москвич, который дааалеко не москвич!
ПРОВОДНИЦА. Переводчица рассказывала, что у него дома в Мичигане на чердаке хранятся сотни альбомов с тысячами фотографий России, начиная с восьмидесятых. И прилетает он сюда по три-четыре раза в год. И еще у него вторая жена – русская, а все двери дома украшены витражами из русских сказок: серый волк, жар-птица, Иван и Чудо-юдо…
ЛИЗА. Он сам как Чудо-юдо… Вот что такое – любовь, а?
ПРОВОДНИЦА. Ну, ладно, я пошла, пора мне.
Проводница уходит.

 СЦЕНА 4
Мимо купе проходит экстравагантно одетый мужчина – И г о р ь.
Увидев Лизу, он останавливается, слушает компанию, а потом садится.
Лиза поджимает губы.
ЛИЗА. Вы же куда-то шли.
ИГОРЬ. Можно посидеть? Интересные у вас разговоры!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Посидите, конечно. Чаю, воды?
ИГОРЬ. Водички можно. Ага, спасибо. И печеньку передайте.
Лиза резко встает.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Куда же вы, Лизочка?
ИГОРЬ. Да, Лизочка, куда же вы?
ЛЕРА. Так, кто следующий? Сергей, ваше слово на «М».
СЕРГЕЙ. Мое слово…
ИГОРЬ. О! А дайте слово гостю! Я вам такую историю сочиню!
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Молодой человек, мы не сочиняем. Мы рассказываем, про свои взаимоотношения с Москвой. Как, кстати, вас звать?
ИГОРЬ. Игорь. Так и у меня с Москвой много связано. Вот однажды, лет пятнадцать тому назад, приехал я в Москву с одной девушкой. Ну, как девушкой? Ей тогда уже 26 стукнуло.
ОЛЯ. Вам нужно вначале сказать слово на букву «М».
ИГОРЬ. Да пожалуйста! Малыш.
ЛИЗА. Может, вы все-таки пойдете своей дорогой, Малыш?
ИГОРЬ. Малыш – не я. Или это намек на рост?
ЛИЗА. Просто ваше слово.
СЕРГЕЙ. Ладно, Лиза, пусть рассказывает.
ИГОРЬ. Так вот. Это было зимой, в январе, привез я эту деву в Москву на репетицию одного оркестра. Сам я клавишник, а она очень к музыке тянулась, хоть ни играть не умела, ни петь. А тут – известный джаз-банд! Она и поплыла.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Простите, молодой человек, я, конечно, в курсе современного слэнга, но, если можно, отзывайтесь о даме в приличных выражениях.
ИГОРЬ. Что мне, ей лайк ставить? Это просто история. Короче, вернулись мы в Курск, и у нас там все случилось. Так прилично будет? А через девять месяцев она родила. Малыша. Это – слово на «М». И что?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. И что же?
ИГОРЬ. Прикиньте? Она мне за такой подарок судьбы даже бутылку коньяка не поставила!
СЕРГЕЙ (встает, угрожающе). Слушай! А ты бы и в самом деле шел своей дорогой, пока тебя не унесли…
ЛИЗА. Сергей, не надо. Я и правда рада, что мой сын ни разу не видел своего папу-мудака, простите, Светлана Васильевна, просто еще одно слово на «М»!
ВИКТОР. Чувак, ты совсем без сознания, что ли?
ИГОРЬ. Да был бы у нее ребенок, если б не я? И вот все туда же, осуждать! Кто б на нее позарился, вы только посмотрите!
СЕРГЕЙ (теснит Игоря к выходу). Вот тебе еще слово на «М»: мерзавец!
Игорь уходит на свое место в конце вагона.
ЛЕРА. Нагадил и ушел… Если он из Курска, то…курчонок? Или куриц?
ВИКТОР. Курак на букву «д»!
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Да, некрасиво получилось. Значит, он… Подленько!
ОЛЯ. Еще тот типчик…
ЛИЗА. Оставьте. Не жирно ли будет о нем говорить или думать, будто нет ничего поинтереснее?
ВИКТОР. Мелкий мутант!
ЛЕРА. От кого хоть мы рожаем!
ВИКТОР. Так вы ж нас и воспитываете!
ЛЕРА. То есть ты из-за мамочки такой?
ВИКТОР. А ты хочешь моей мамочкой стать?
ЛЕРА (цитирует). «Минуй нас пуще всех печалей…».
СЕРГЕЙ. Ребят, хватит. Я свое слово «мерзавец» уже использовал, поэтому делаю новое вбрасывание. Мое слово – мертвец. Иногда нужно рассказать, чтобы понять, в чем ты сам не прав.
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Мертвец? История с убийством?
СЕРГЕЙ. Не знаю. Возможно, с воскрешением.  Ведь, чтобы воскреснуть, надо умереть, да?
ВИКТОР. Уж простите меня, но как-то звучит это выспренно.
ЛЕРА. Ух ты! Слово какое знаешь!
ВИКТОР (игнорирует ее). А хочется порой трешака, с погонями, выстрелами, мордобоем и кровью…
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Так я уже про мордобой рассказывал.
СЕРГЕЙ. У меня как раз трешак. Лютый.
ВИКТОР (потирая ладони). Так, давайте, давайте! Жду!
ЛЕРА (Виктору). Как глоток свежего воздуха, да?
ВИКТОР. Шуток не понимаешь?
СЕРГЕЙ (смотрит то на Леру, то на Виктора). Да что с вами такое?! Не настораживает, что все самые тесные связи именно с конфликта и начинаются? Так что благословляю. (Смеется).
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА (смеясь). Про конфликт – подтверждаю!
СЕРГЕЙ. Так вот…

СЦЕНА 5
Похоронная процессия. Ставят гроб на табуретки.
К гробу подходит женщина, внешне похожая на ведьму,
начинает неестественно плакать и причитать,
облокачивается на гроб, и тот почти переворачивается,
его едва успевают поймать.
СЕРГЕЙ (удивленно, женщине). Марин! Ты чего? Отойди от матери! Сдурела, что ли? Ты ж ее и не знала почти! Что спектакль устроила? На публику работаешь?
МАРИНА (нараспев, как перед алтарем). И в горе, и в радости!..
СЕРГЕЙ. Что-то я не пойму: так тебе моя мертвая мать – горе или радость?
МАРИНА. Сереж, хватит тебе! Уже три года живем, а ты…
СЕРГЕЙ. Плюс два года, пока мужик твой еще жив был!
МАРИНА. Какая разница, живой или мертвый! Он же пил, как не в себя.
СЕРГЕЙ. А я не пью? А что я делаю, когда домой с вахты возвращаюсь? А в Москве после работы – что я делаю?
МАРИНА. Зато я тебя люблю.
СЕРГЕЙ. А умеешь?
Марина берет Сергея под руку, прислоняется к плечу. Процессия удаляется.
Дом Сергея. Напротив дивана – стенка, забитая хрусталем.
Пьяный Сергей мается, что-то ищет.
СЕРГЕЙ (озабоченно). Ну да, ну да! Сейчас вспомню… Так… Прошлый раз клал под вазу. Потом – за книжку. В горшок с цветком клал – это я помню, но уже потратил. Куда она могла задеваться? Там же тыщ десять было – как раз хватит до вахты дожить, чтобы эта ведьма не приставала. И так вчера двадцать заныкала. (В пространство). Эй! Поиграй, поиграй – и отдай!
МАРИНА (из другой комнаты). Серый! Ну что ты там делаешь, а? Иди, самогоночки жахнем.
СЕРГЕЙ (шатаясь). Сейчас приду, что пристала? Занят я – вещи к вахте собираю.
МАРИНА. Сама соберу потом. Иди, суп стынет!
СЕРГЕЙ (в полголоса). Вот привязалась-то! (Громко). Сейчас!
МАРИНА (требовательно). Сказала – иди! Что тянешь?
СЕРГЕЙ (зло и продолжая искать заначку). Добрешешься у меня, ведьма! Опять топор возьму!
МАРИНА. Ладно, остынь. Дураков не ждут. Сама поем. А ты жрать холодное будешь!
Сергея озаряет, что заначка на самом верху стенки.
Он лезет прямо по полкам. Полки падают, весь хрусталь разбивается,
и Сергей лежит на полу навзничь в осколках хрусталя с заначкой на груди.
СЕРГЕЙ (заплетающимся языком). И гроб хрустальный, и мертвец…И ведьмой брошенный венец…
Вбегает злая Марина.
МАРИНА. Что творишь, алкашня?! Господи! Весь хрусталь к чертям собачьим!
СЕРГЕЙ. Маринка…
МАРИНА. Я годы копила! А тебе на мои старания плевать!
СЕРГЕЙ. Марин, красиво я лежу? Как в хрустальном гробу. Осталось меня поцеловать – и я человеком стану…
МАРИНА (видит деньги на груди Сергея). Ща я тебя поцелую, дрянь ты такая! (Бьет его по лицу, вырывает деньги). Давай быстро сюда, опять ведь пропьешь!
СЕРГЕЙ. Нет! Бриллианты тебе покупать пойду!
МАРИНА. У, урод чертов! Уйду я от тебя! (Уходит).
СЕРГЕЙ (поднимаясь). А, может, так и выглядит волшебный поцелуй…
СЕРГЕЙ (сжимая кулаки). Маринка! Отдай деньги, гадюка!
Сергей уходит.

СЦЕНА 6
То же самое купе
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Вы хотите сказать, что вы – алкоголик?
СЕРГЕЙ. Конченный.
ЛИЗА. А как же мосты и дороги?
СЕРГЕЙ. С этим как раз нормально: я асфальтоукладчик. Прессую дороги, а себя пока вот…никак…
ЛИЗА. Совсем на вас непохоже…
ОЛЯ. И мне не верится…
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Я понимаю так, что слово «мертвец» надо принять как символ. Но тогда у вас путь один– воскреснуть. Согласны?
СЕРГЕЙ. Понять бы зачем…
ВИКТОР. Трешака, конечно, по минимуму. Но круто. Особенно с хрустальным гробом. А она и вправду ведьма?
СЕРГЕЙ. Видел бы ты ее…
ЛИЗА. Тогда зачем жить с человеком, если он черный?
СЕРГЕЙ. Повод ищу прогнать. Не получается. Дом у меня большой, она давно на него зарится.
ВИКТОР. Тем более! Может, она вас приворожила?
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Может, потому и мертвец, что вы умерли для той жизни, а ваши предки зовут туда, где вы родились?
СЕРГЕЙ. Неее… Дом бросить?
ЛИЗА. Бросить свою жизнь лучше, чем бросить дом?
ВИКТОР (с ехидцей). А что это наша строгая дама – главный по управлению малолетками… простите, марионетками, молчит себе, истории в карман прячет?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Похоже Сергей прав. Скажу напрямик: Виктор, кажется Лера вам небезразлична, раз постоянно ее за косички дергаете.
ЛИЗА (смеясь). И портфелем по голове!
ВИКТОР. Нет, правда! Почему мы еще не сподобились услышать ее рассказа? Слово-то уже прозвучало!
ЛЕРА. Наслаждение будет коротким.
ВИКТОР. Ну вот, опять облом!
ЛЕРА. Тебе лично позже – в деталях, в мелких подробностях расскажу, так и быть!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. А если кратко?
ЛЕРА. Если кратко, то это маленькая зарисовка из театра кукол Образцова. Приехала я как-то опыта набираться и, когда гуляла по музею, увидела экскурсию. Сотрудница театра что-то рассказывала детям из художественной школы, подросткам лет 13-14. Все с блокнотами, большими и маленькими, с карандашами и ластиками. Вели они себя совсем неподобающим образом: кто-то слушал экскурсовода, кто-то сидел у стены и смотрел в пространство, другие ложились на пол или ходили от экспоната к экспонату или рисовали… Я была в шоке. Как нас в школе учили? Все внимание на то, что взрослый говорит.
Когда экскурсия закончилась, я поинтересовалась, почему дети себя так вели.
– О, это известные вольнодумцы! – отшутилась экскурсовод.
И я подумала: да, не марионетки. И на душе стало хорошо-хорошо. Прямо о будущем захотелось мечтать…
СЕРГЕЙ. Куда только потом все девается, когда вырастаем?
ВИКТОР (шутя). Не скажу!
ОЛЯ. Вот я послушала вас всех и хочу сказать свое слово на «М»: мозаика. Кто-то кого-то любит, встречается, расстается, ненавидит, грешит и кается, коренной ли он москвич, наполовину ли или просто приезжий – из отдельных фрагментов складывается мозаика отношений.
СЕРГЕЙ. А вы-то какое к Москве отношение имеете, кроме участия в конкурсе?
ОЛЯ. Признаться, я именно там и живу. А в своем городе – проживаю и доживаю.
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Как-то печально звучит для такой юной леди…
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Подожди! Сейчас художница – могу поспорить! – быстро возьмет краски и все разрисует самым невероятным образом. Я права?
ОЛЯ. Наверное, да. Еще одно признание: у меня с рождения цветное ви;дение.
ВИКТОР (с усмешкой). А у нас – черно-белое?
ОЛЯ. Нет-нет, я никого не хотела обидеть, просто рассказать. У меня так всегда было: я вижу места в цвете. Очень удобно. В универе смотришь на расписание, цветовые пятна по предметам сами расставляются – никогда не записывала.
ЛИЗА. Скрябин звуки в цвете видел, это синестезия называется. И как оно, на самом деле, от владельца?
ОЛЯ. Я многие места в Москве люблю, но почему-то особенно уютно чувствую себя на Маросейке. Наверно, потому что по ней часто гуляю до Покровки, а там, в «Белых облаках» сиди себе среди благовоний, читай книги сколько влезет! Все это для меня светло-голубого цвета. Манеж – желто-зеленым выглядит, Садовое кольцо – оранжевым, а музей Пушкина – нежно-сиреневого цвета…Там на втором этаже – мои любимые Фаюмские портреты, так около них я сама вся сиреневым свечусь. Один из них мне уже пять лет снится. Чего хочет? Не знаю. Красивый такой, с пронзительным взглядом…
ЛЕРА. Ты и ауру человека видишь.
ОЛЯ. Вижу, да. Человек ведь тоже место. Я хотела сказать, он занимает место в общей картине. Он – часть мозаики.
ВИКТОР. А какая аура была у того урода, у Игоря, который вообще, думаю, не с этой планеты?
ОЛЯ (печально вздыхает). У него ее почти нет. Несчастный человек. Но сам он об этом не знает.
ВИКТОР. А у меня какая?
ЛЕРА (смеясь). Серая – какая ж еще?
ВИКТОР. Может, от своей красок плеснешь?
СЕРГЕЙ. Интересная у вас жизнь, Олечка!
ОЛЯ. Я была уверена, что так у всех…
ЛИЗА. Может быть. Только подумать об этом некогда. Всё торопимся, бежим…
СЕРГЕЙ (разводит руками). Или едем!
Проводница заглядывает в купе
ПРОВОДНИЦА. Андронников проехали, через пять минут Москва. Собирайтесь, не оставляйте своих вещей. Вдруг еще увидимся.
СЕРГЕЙ (смеется). Тогда и отдадите! Даже если и нет – какая разница? Все уже связаны навсегда услышанным, рассказанным.
ЛИЗА. Получается, вся жизнь – это картинки и истории.
ОЛЯ. Истории и картинки.
ВИКТОР. Ну да, согласен. Правда, Лер? Что-то нам покажут и расскажут сегодня?
АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. В том числе и о нас самих!
СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА. Как думаете, что?
ЛЕРА. Победу Оли на конкурсе!
Все смеются и уходят, кроме Виктора, Леры и Оли.
ВИКТОР (в стороне). Лер, что там? Идем или нет? Ждать тебя?
ЛЕРА. Подожди минутку. (К Оле, вполголоса). А ты говорила, не получится! Ну что? Теперь тебе историй на пьесу про Москву хватит?
ОЛЯ. Хватит! Спасибо, дорогая! Сегодня и сяду писать.
ЛЕРА (театрально). Но это будет уже…
ЛЕРА, ОЛЯ (вместе, смеясь). …совсем другая история!
ЗАНАВЕС