Последний день

- Дожить бы! Увидеть бы Якоба!
Сармите лежала в постели и глядела на недавно побеленный известью потолок, думая об аисте Якобе, прилетавшем на хутор каждую весну вот уже пятнадцать лет и давно ставшим членом семьи.

Дочь хорошо заботилась о ней: вся комната сияла чистотой, в оттёртом до блеска круглом столе отражалась масляная лампа, скатерть под вазой с цветами была накрахмалена так, что у человека, посмотревшего на неё, могли заболеть глаза. За  приоткрытым окном в весеней мороси виднелась крыша старого амбара. Капли дождя, стекая с черепичной крыши, тихонько стучали по водосточной трубе. За последние недели воздух потеплел и стал наполняться запахами ранних цветов и просыпающейся от зимнего сна земли. Время летит быстро: не успеешь оглянуться, уже дочь Лаума заботится о старой клумбе у окна, посаженной ещё её прабабушкой.

Для каждой девушки клумба у дома это святое: по её ухоженности и количеству цветов женихи судили о будущей жене. Красива клумба и прополоты сорняки, значит, девушка хозяйственная. А сникли цветы и забила их трава — толку от такой бездельницы не будет. Когда выйдет старшая дочь замуж и покинет родной дом,  передаст клумбу следующей в роду, младшей сестре. Так и ухаживали поколениями, создавая райский уголок под окнами дома. Вот и Лаума не желала позориться, вывозила любимую мать на веранду, по которой прыгали солнечные зайчики, да рисовались причудливые узоры от тени колыхавшейся на ветру листвы старой берёзы, а сама с любовью пропалывала, подрезала и подвязывала. Всегда работа была и всегда она везде поспевала. И за матерью поухаживает, улыбнётся, поцелует, и коровкам доброе слово найдётся и даже с цветами поговорит! Хорошая будет жена, жаль отец не увидел, как расцвело их дитя.

Сармите очень любила свою веранду. Ещё бы — такой вид открывался с неё! Родной двор, а за ним простор лугов и полей до горизонта, посередине пересекающийся лентой-рекой. Дом стоял на пригорке и с веранды далеко было видать. И виды эти менялись от времени года, никогда не надоедая. Вот зимой... Белым бело! Снег искрится на солнце как плащ Лаймы и река спит подо льдом, а небо будто ниже. Всё становится маленьким, даже просторы сжимаются и сидишь, словно в шкатулке, думаешь — вот Бог откроет крышку, а тут я на лавочке. Он меня возьмёт в ладони, улыбнётся и отнесёт к себе.

Зимой Бог не открыл шкатулку. А весной, когда так хотелось жить, Сармите почувствовала, что последние капли её худого ключа, который бил когда-то полной силой, высыхают.
- Лаума! Лаума! - позвала она свою дочь, - Вывези меня на веранду, поглядеть на мир.
Закутавшись в тёплую шерстяную накидку от колючего земгальского ветра, она всматривалась вдаль.  Ясные голубые глаза, в которых не было ни намёка на усталость и трудности жизни, с надеждой смотрели в небо над лесом. Не летит ли её Якоб? Не летит. Всё не летит...

Ночью встала она с постели. «Как это я встала сама?» - подумала Сармите. Но мысль была мягкой и тихой, словно и не она думала, а кто-то далеко. Вышла на веранду, погладила сосновые столбы, ещё помнящие тепло рук её деда, улыбнулась и, вдруг, кто-то подхватил её и понёс в небо. Сармите обернулась и увидела белые крылья.
«Неужели Якоб решил полетать со мной?» - мелькнуло у неё в голове.
А утром прилетел аист. Сел на столб, изогнул белую тонкую шею и заклокотал. Жизнь текла своим чередом.