слушается дело

СЛУШАЕТСЯ ДЕЛО


- Товарищи судьи! Христом-богом прошу: выселите с нашего
этажа Ивана Ивановича Фисташкова. Может с другими он общий язык находит, лично мне разбивает супружескую жизнь!
- За вашей женой ухаживает?
- Хе! Скажете тоже! Да он окромя своей Матрены Ивановны
никого и видеть не желает.
- Какие же ваши претензии к гражданину Фисташкову?
- Я ж сказал: супружескую жизнь разбивает!
- Слухи нехорошие распускает, на нехорошие дела подбивает,
может, спаивает?


- Иван Иванович-то? Лишнего слова из него не выбьешь! И
непьющий он, ну, вот, все равно как верблюд!
- Почему же именно верблюд?
- А что? Скажете, верблюд водку пьет?
- Хорошо, хорошо… Но давайте ближе к делу: каким образом
Иван Иванович Фисташков вмешивается и даже разбивает вашу семейную жизнь?
- Этого не расскажешь. Это показать надо.
- Показывайте.
- Вань! Это я не вас, Иван Иванович. Это я своего дружка,
Ваньку Винолюбова кличу, он до вас на вашей площади проживал. Вань, подь сюды!
Вот видите, товарищи судьи, это мой дружок, Ваня
Винолюбов собственной персоной.
- Видим. Только кто его в таком виде в зал суда впустил?
- Хе! И вам не нравится! И Нюрке моей, страсть как не
нравится! Она его такими словами обзывает, что даже стесняюсь вслух их повторить. Я их про себя прошепчу, а вы по губам догадаетесь: …


- Гражданин Гвоздиков! Если еще что-нибудь подобное
услышим, то есть увидим, выведем из зала!
- Хе! Это я для примеру! Не обращайте строгого внимания. Вы
точь-в-точь как моя Нюрка: «Я, - говорит, - его пропитую рожу натощак видеть не могу!»
Это я понимаю. Я сам не токмо пить, даже курить натощак
не могу – хучь крошку хлеба, а съем перед опохмелкой.
Ну не можешь видеть, закрой глаза и чеши мимо! Так нет,
выселила Ваньку из его законной квартиры! А теперь вот эти приехали.
Иван Иванович, ты меня уважа… Понял, не обижаисси. Но я
категорически требую выселения Ивана Ивановича Фисташкова и его супруги!
Иван Иванович… Ага, не обижаисси…
- Гражданин Гвоздиков, вы что-то показать хотели.
- А рази я не показываю? Поглядите на мене, а потом на
Ваньку. Ну, кто лучше?
- Мы вам сказали бы… Но это к делу не относится.
- Как не относится? Очень даже относится!
Ну, кто лучше?


- Успокойтесь, пожалуйста, - вы! Хотя…
- Хе! А я что говорил? Вот Нюрка моя… Принесу ползарплаты,
так она аж на дыбки сперва вскочит! А я молчу. А как она наорется, пальцем за стенку показываю: Ванька своей совсем ничего не принес!
Нюрка пошебуршится, похорохорится да и замолкнет.
В другой раз ни с того, ни с сего вдруг накинется: «Чтой-
то у нас с замком случилось – плохо запираться стал»!
Знаем мы эти фокусы! Это чтобы я дома сидел и к магазину
не шел.
А я – пальчиком: у Ваньки дверь уже с год настежь
открытая стоит, как в общественном туалете!
А сейчас… У этого… Иван Иванович… Ага, не обижаисси…
Замочки, крючочки, полочки – фу, противно аж! Не пьет, не курит, с женой в кино ходит… Нюрку по имени-отчеству обзывает: Анна Македоновна! В краску бабу вгоняет! Да это же форменное… Ну, не буду, не буду… Я ж ничего не сказал! Ага, по губам догадались…


Ну, вот… Нет мне спокою ни в понедельник, ни в выходной –
то он в новом костюме на культурные мероприятия с Матреной Ивановной направляется, то что-то пилит-строгает. Потихонечку, чтоб соседи не слышали, не беспокоились.
А Нюрка своими локаторами уже засекла и на меня наседает:
«Хорошие-то мужья…»
Выселите его, товарищи судьи! Христом-богом прошу…
Выселите! А то я на все могу решиться: или с собой что-нибудь сделаю, но это навряд ли, или Ивана Ивановича… Иван Иванович, не обижаисси, нет?

Виктор Перемышлев.