Под шум урагана

Под шум ураганного ветра.

Осенью 1969 года, в первых числах ноября, накануне октябрьских праздников, как обычно в это время, задули сильные ветра.
Газета «Падомью Латвия» 1 ноября 1969 года в субботу писала:
Прогноз погоды на 1–3 ноября 1969 года:
Пасмурная погода, временами с прояснениями. Местами осадки. Температура воздуха ночью и днем около 0.»
А в ночь с субботы на воскресенье вдруг завыли вентиляционные трубы, захлопали кровельным железом крыши домов, в квартиле заметно похолодало.
Потом в газете «Ригас Балсс» это было описано в подробностях:
"12 баллов над Ригой. Ураган пришел из Южной Скандинавии, усиливаясь над Балтийским морем, пока не ворвался в Рижский залив. Ураган сопровождали снег, град и дождь. В четыре часа утра циклон достиг побережья Латвии, Литвы и Эстонии. Ветер силой в 11 баллов трепал прибрежные дома и валил деревья.
В Рижском заливе к подножию дюн подкатывались 2-3 метровые волны. В реках, каналах и озерах, что связаны с морем, вода стала быстро прибывать. Около пяти часов утра, когда метеорологи отметили первую кульминацию бури над Ригой, вода из залива уже текла по улицам Куньдзинсалы, зыбилась в садах Вейзакюсалы, плескалась около складов Острова Звиргзду, затекала в дворы домов рыбацких поселков в Лиелупе и Слоке. Напротив станции Майори образовалось целое море. Слева от Милгравского моста, насколько хватало глаз, не было ни одного островка суши. Из воды торчали лишь столбы электросетей.
На короткий момент ветер стих и вновь пошел в наступление, смывая пляжные киоски, унося в море мелужскую и дубултскую спасательные станции, вгрызаясь в подножие дюн.
Вода достигла территории рижского электромеханического завода, потопила Ганибу дамбис, плескалась на асфальте первого троллейбусного парка, во дворах фабрики «Большевичка» и дизельного завода. Жители первых этажей один за другим проснулись.
Не все рижане в эту ночь спали. Уже вечером диспетчеры обоих рижских портов и радисты кораблей получили предупреждение синоптиков об ожидаемом урагане. Сразу все корабли, которые находились на внутреннем рейде, пришвартовали у пристаней и укрепили. Был поднят на ноги обслуживающий персонал. Десятки дежурных машин мчались в порт. 12 зарубежных кораблей нашли надежное убежище у берегов Советской земли".
   Рано утром 2 ноября меня разбудил телефонный звонок. Звонили с работы. По голосу узнал главного инженера: «Срочно приезжай, нас затопило.» Между тем ночь была очень беспокойная, почти бессонная. С вечера были гости, которые ушли уже поздно, а в доме напротив ветер всю ночь задирал железную крышу, она гремела, и грохот в сопровождении свиста ветра звучал устрашающе, не давал уснуть. Порывы ветра были настолько сильными, что казалось, будто бы прогибаются оконные стекла под его напором. Ну, если звонит сам главный, значит дело серьезное, надо срочно выезжать. Тут уже не до завтрака. Да к тому же после гостей холодильник пуста продмаг напротив дома откроется только в девять.
    Хотя уже достаточно светло, но улицы безлюдны. Ветер треплет кроны деревьев по обочинам дороги и в скверах, кое где лежат вывороченные из земли деревья, по дороге разлетаются сучья и ветки. На тротуарах куски черепицы и шифера с крыш, закрученные листы кровельного железа, обрывки рекламных плакатов застряли в прутьях железной ограды. Ветер просто сбивает с ног. Почти пустой автобус двойка, которым обычно ездим на работу, довез до начала той самой улицы Ганибу дамбис, которая упоминалась в газете, и водитель объявил, что дальше не поедет по погодным условиям. Вышел из автобуса и сразу же к свисту ветра добавился какой-то странный рев. Далеко впереди по ходу улицы поперек нее появился темный шевелящийся вал с белой шапкой на верху. Вал стремительно приближался и стало понятно, что это он издает такой рев и грохот. Не прошло и минуты, как этот вал, понизив свои рост, с ревом налетел на трамвай, стоящий здесь на кольце. Налетел и осел, растекся целым морем мутной ледяной воды. Лавина воды заполнила улицу, захлестнула остановку, упругим толчком ударил по ногам, утопив их до колен, и побежала дальше. Напротив, через дорогу от остановки продовольственный магазин в полуподвальном помещении. Поток ударился в дверь магазина, распахнул ее и ввалился внутрь. Из магазина, пробиваясь сквозь водяную лавину, с визгами и криками выскочили женщины в белых халатах. Вода продолжала метаться крутиться, завихряясь над люками и пустотами в земле. Приток воды вроде бы закончился, уровень ее стал неизменным, и она большим озером заполнила все вокруг. Дома по сторонам улицы выглядывали отдельными, торчащими из воды, островками. А до завода еще коло полукилометра. Хорошо, что параллельно этой улице за домами проходила дамба, которая теперь возвышалась над водой. Дамба называлась «Катринас дамба». Видимо когда- то она и насыпалась в целях защиты от наводнения. Ведь такое наводнение в истории города не первое. При сильном шторме, когда ветер дует с моря в устье Даугавы, которая в этом месте впадает в Балтийское море, он гонит морскую воду навстречу течению реки, и сдерживает речное поток, заставляя подняться уровень воды в реке. И тогда Даугава поднимает свой уровень на несколько метров, выходит из берегов, а тут на берегу Рига. Дамба как раз вела к нужному месту, к территории завода. Но идти по ней оказалось совсем не просто. Здесь на возвышении ветер, уже не имея преград, просто сбивал с ног, сбрасывал с дамбы. Идти приходилось против ветра, почти лежа на его потоке, наклонившись навстречу ему. Он был такой силы, что даже не позволял упасть на него, удерживал тело на весу. Наконец показались заводские ворота. Но они тоже подтоплены. Поскольку туфли уже полные воды, брюки мокрые, остерегаться нечего, то прямо по воде, осторожно ощупывая дно, чтобы не попасть в какой-нибудь люк, пришлось пробираться на территорию завода. А по улице, по ее водной шевелящейся поверхности, подгоняемые ветром, плыли доски, бревна, деревянные двери, ящики, какой-то шкаф и даже тазик с бельем, которое видимо хозяйка бросила в панике, убегая от налетевшего водяного вала. Поток воды завихрялся, растекался по закоулкам, занося туда плывущую утварь. Кому-то он приносил блок досок, подхваченный на мебельной фабрике, а у кого-то уносил дрова, заготовленные на зиму.
  На заводе уже собрались десятка два людей. Все расположились в помещении конструкторского бюро. Оно на втором этаже и окна упираются в железнодорожную насыпь, ведущую в морской порт, что предполагает быструю эвакуацию в экстренной ситуации. Тут полумрак, т.к. нет электричества. Его отключили из-за угрозы затопления трансформаторной подстанции-вода была уже на ее пороге. Но на столах горят свечи. А поскольку все промокли, то сушиться приходится возле железной буржуйки, принесенной со склада. Дым от нее пустили через трубу в окно. Тут же на буржуйке чайник для согрева, что казалось немного странным для такой мужской компании. Причина такой неестественности в том, что спасателей возглавил директор Смольчич, строго относящийся к любителям выпить. Поэтому никому и в голову не могло прийти воспользоваться традиционным способом согревания. Оказывается, вызвали людей не столько из-за опасности затопления завода, сколько из опасения непредвиденной ситуации в заводском бараке, где жило несколько семей. Барак был рядом с заводом через дорогу от него. Одноэтажное деревянное здание довоенной постройки оно стояло чуть в низинке напротив завода и оказалось в самом центре водяного потока. Надо было сначала помочь жильцам выбраться из помещения, спасая их имущество, да и их самих, а потом дежурить до ухода воды, чтобы не нагрянули мародеры. К моему приходу жильцы уже покинули свои жилища, хотя некоторые еще барахтались там по пояс в воде, снимая со стен картины, ковры и извлекая из шкафов то, что считали ценным. А шкафы уже плавали в воде. Пожилая женщина, которая работала на манжетном участке, вся растрепанная и испуганная, наспех одетая в какое-то полу мокрое пальто, рассказывала, как будто сама не веря в свой рассказ.:» «Я не спала всю ночь, ветер сильно гудел, гудели какие-то сирены, прямо как в войну. А под утро решила заварить кофе. Зашла в одной ночнушке на кухню, зажгла плиту и только поставила чайник, как слышу за спиной кто-то, как сапогом толкнул, открыл дверь. Не успела я оглянуться, как ноги мои оказались в ледяной воде, и я стала уходить под эту воду. Кинулась было бежать, а вода не дает и поднимается все выше. Уже дошла до половины двери, мне по грудь, и поднимается дальше. А вода холоднющая, как лед. Ну, думаю, конец мне. И не пойму, откуда взялась эта вода. Все, думаю-конец света. Но тут вижу в дверь заглядывает Марис. Он сам весь белый, видно сильно испугался, но подает мне руку и вытащил меня в коридор, а потом мы с ним поднялись на чердак. Там уже были наши соседи. Отжали белье, кто-то дал мне одеть что-то сухое. Но слава Богу, вода больше не поднималась, и даже осела. Видно прошел первый напор и она растеклась. Мы спустились, воды в комнатах было уже только по колено и мы стали ходить в этой воде и искать в своих шкафах сухую теплую одежду.»  К моему приезду часть жильцов, уже перебрались на завод и расположились в заводском клубе. Там им нашлось кое-что из запасов «Гражданской обороны».
       Мне выпало дежурить с очень разговорчивым мужчинкой веселого характера, с кудряшками на голове. Он шутил, говорил с сильным белорусским акцентом, что делало его шутки еще смешнее. Работал он на заводе сантехником и считался неплохим специалистом, но мастер всегда отзывался о нем неоднозначно. «Этот Басевич плут и прохиндей еще тот»-говорил он про сантехника, хотя в голосе у мастера было больше теплых, доброжелательных ноток. Он знал, что Басевич подростком прошел через концентрационный лагерь Саласпилс, натерпелся там всех ужасов детского барака. И его поведение было каким-то отражением накопленного жизненного опыта. «Все обхитрить старается, чтобы не надрываться. Больше языком работает, чем руками.» Однажды нормировщица по поручению мастера решила сделать скрытый хронометраж работы Басевича, чтобы понять, сколько времени он отдает работе, а сколько болтовне. Отправил мастер его работать в цех, а нормировщица встала в другом конце цеха среди штабелей дизмолотов, находящихся в ремонте. Собралась издалека, чтобы он не видел, наблюдать за ним и щелкнула хронометром. Хотя скрытый хронометраж был запрещен, очень уж ловок был этот тип, чтобы дался честно снять с него фотографию рабочего дня.
 Получив задание, Басевич немедленно и энергично приступил к работе. Но энергия длилась не долго, пока вблизи был мастер. Через десять минут он, отложив инструмент, уже что-то рассказывал своему напарнику, а тот весело смеялся. Нормировщица щелкнула кнопкой хронометра. И тут Басевич, как будто услышал щелчок, почувствовал на себе взгляд, резко замолк, насторожился, вытянул шею и завертел головой. Быстро наметанным глазом усмотрел в другом конце цеха нормировщицу и приступил к работе. Понимая, что ему готовят расценки его труда, стал делать работу медленно, увеличивая тем самым будущую норму времени на эту работу и повышая этим самым свой заработок.
     Дежурить нам надо было по два часа, сидя на возвышенности в коридоре барака. Поскольку по работе мы с ним близко не общались, то знали друг друга издалека. Но молча сидеть не будешь рядом с человеком, поэтому разговор начался с работы. Что делаем, как делаем, какие трудности и наконец дошли до мастера. Тут Басевич оживился. Мастер Моисеенко Юзеф Ефимович был человек очень неоднозначный- отменный профессионал, жесткий и требовательный с подчиненными, но в то же время рабочие его любили за его человечность и справедливость. И была у Юзефа одна слабость. В молодости он работал машинистом паровоза и лучшие его годы прошли на железной дороге под стук колес и пыхтение пара. Поэтому стоило заговорить о паровозе и он готов был часами рассказывать все тонкости обращения с ним. Вот и Басевич это дело нащупал и в нужный момент умело наводил Юзефа на его любимую тему. Мне же он это охарактеризовал так: «Если хочешь заморочить голову Моисеенко, скажи слово паровоз и можешь ампутировать ему ноги и руки без наркоза.» Постепенно разговор перешел в более тонкие области личной жизни, и он почти два часа рассказывал, а я слушал про его житье бытье. А было оно и трагическое, и интересное. Родом он был из Витебской области, а когда началась война было ему тринадцать лет. В марте 1943 года немцы проводили на территории ряда областей карательные операции по борьбе с партизанами. И тогда жителей сел в партизанской зоне вывозили за пределы области с разными целями. Басевич, который был тогда в подростковом возрасте, был вывезен в концлагерь Саласпилс, где оказался в детском бараке. Он рассказывал, как не смотря на ужасное положение, дети все равно находили в себе желание коротать время играми и всевозможными головоломками, запомнившимися по воле. Там, как и на воле, игры могли заканчиваться физическими расплатами. Приходилось хитрить и ловчить, чтобы не получить затрещину или несколько оплеух за проигрыш.  А в 1944 году перед отступлением немцы вывезли его вместе с другими подростками в Германию и отправили на погрузочные работы в угольных складах. Работа очень тяжелая для голодного подростка, а за любую слабину в работе можно было получить жесткое наказание.  И тут надо было исхитриться, чтобы не получить плеткой по спине и не особенно перетрудиться. А когда город, в котором он находился, освободила Красная армия, то всех узников стал проверять СМЕРШ. Военнопленных проверяли в первую очередь и быстро отправляли кого в воинскую часть, а кого и в СССР. Басевич решил побыстрее вернуться домой, сказал, что он военнопленный. Но подтвердить это не смог и его отправили в Сибирь в какой-то инфильтрационный лагерь, где он мог провести не один год. Оттуда ему удалось сбежать и без копейки в кармане, на перекладных товарняках, с опасными приключениями, он вернулся домой. Но дома уже не было, его сожгли немцы, и он подался в Ригу, где с войны осели его земляки, переданные тогда в работники к хуторянам. Его жизненного опыта хватило бы на десяток жизней, а он выглядел таким простачком. С хитрыми еврейскими глазами.