Радости, горести и ошибки молодости YI

Продолжение саги об одесской девочке)

                Покорение Чегета

            1."Чайник" – это звучит гордо!

                Здесь горы солнцем не обижены,
                А по февральским вечерам
                Горят окошки нашей хижины,
                Мешают спать большим горам!

                Из песенки горнолыжников

Хотите – верьте, хотите – нет, но я каталась на горных лыжах! К этому времени у меня уже был кое-какой опыт катанья на равнинных лыжах, приличный для одесской девочки, по-моему. Если хотите знать, то я на равнинных лыжах лихо каталась с горок по берегам Клязьмы, дети не дадут соврать. Ну, и в кроссах участвовала, конечно. Я, может быть, и удовлетворилась бы этими успехами, но мой мятежный муж уже рвался выше.

В начале шестидесятых  увлечение горными лыжами дошло и до нашей .страны и даже до нашего института. Вдруг оказалось, что Вовин однокашник и сослуживец, Толя Маслов, уже побывал в новом горнолыжном центре в Приэльбрусье, и там даже есть турбаза Министерства обороны в посёлке Терскол! Его скупой рассказ раззадорил Вову, и вот в феврале 1963 года мы едем в столицу Кабардино-Балкарии Нальчик,  который для нас был только фольклором: «Две юных девы и один шикарный мальчик, / Который ехал побираться в город Нальчик». Кирюшу, как водится, оставляем у родителей, на этот раз – в Киеве. У Вовы с собой деревянные горные лыжи «Champion» и хоть не фирменные, но двойные ботинки, крепления и палки, у меня же только надежда на прокат.

Добирались мы долго, но запомнился, конечно, автобусный участок пути по Баксанскому ущелью. Сначала долина Баксана широка, горы виднеются где-то далеко, но постепенно они придвигаются, сжимают долину, и вот мы уже едем по узкому карнизу, а Баксан бурлит внизу. Так едем долго, сердце замирает при виде каждой встречной машины. Вот молибденовый рудничный посёлок Тырныауз с тучами шныряющих в воздухе вагонеток подвесной канатной дороги, а после него полное безлюдье и заснеженные вершины над головой и справа, и слева. От Нальчика до Терскола мы ехали 8 долгих часов.

Турбаза МО «Терскол» в те годы представляла собой кучку деревянных домишек: пара спальных корпусов, пищеблок, сарай для лыж, сушилка и домик администрации. Спим на солдатских двухъярусных койках, девочки отдельно, мальчики отдельно. У меня второй этаж. Познакомились и подружились с двумя нашими однополчанами: Юрой Назаровым и Светой Рыбаковой. С Юрой, как оказалось, подружились на всю жизнь.   Юра и Света приехали раньше и поздравили нас к вступлению в почётный орден «Чайников», т.е. неумелых новичков.

                2. А вот и крещение!

В первый же день, устроившись, мы пошли к подъёмнику на Чегет, не терпелось увидеть двуглавую вершину Эльбруса. Собственно говоря, Чегет – это отрог необъятного Эльбруса. Был тихий пасмурный денёк, тепло. У подъёмника очереди не было, заплатили мрачному оператору по прозвищу Шарап по 20 копеек, уселись в кресла и плавно поехали вверх по склону, с интересом озирая то, что открывалось внизу.

Открывались южный склон, северный склон, кулуары, поросшие елями, но всё какое-то безлюдное. А где же лыжники? Но тут вокруг нас завихрились снежинки, откуда-то сорвался ветер, и скоро непроницаемая белая пелена накрыла нас. Я уже не видела кресла Вовы. Мне стало так холодно, я была одета очень легкомысленно, а подъёмник продолжал безжалостно тащить нас вверх, в белую мглу. Наконец. добрались до верхней станции. Там пурга просто бесновалась, а укрыться было негде, кафе «Ай» ещё не существовало. Стуча зубами и сунув окоченевшие руки под мышки, мы резво уселись в кресла и снова нырнули в бешеное облако.

Настрадались мы изрядно, на себе проверив особенности погоды в горах. Догадались теперь, почему подъёмник был свободен и почему лыжников не было видно. Чёртов Шарап, не мог предупредить! А на другой день - никакой метели, вовсю сияет солнце, и мы начинаем занятия. В прокате были только допотопные деревянные лыжи мукачевской фабрики по прозвищу «Мукачи» и одинарные ботинки. Таким было моё снаряжение. Про него сложили песенку:

Сто тысяч лет стоял Кавказ,
И было пусто там без нас,
Ходили барсы по тропе,
И только ветер песни пел!
………………………………….
Но вот явились новички,
На грудь навесили значки,
Нацепили мукачи,
Они не едут, хоть кричи!

А двуглавую вершину Эдьбруса мы в тот день, конечно, не увидели.

            3.  Таз на склон, лицом в долину!

Мы, «чайники», с завистью глядели на бывалых лыжников, которые красовались в голубых эластиках, на австрийских эпокси, в ботинках альпинах и в потрясающих фирменных очках от горного солнца. И трассы у них были другие. Думаете нас тут же повели на подъёмник? Ничего подобного! Нас построили, пересчитали и повели пешком на южный склон через посёлок аборигенов, где несчастный ишак жевал газету на помойке. Перешли по мостику через Баксан и начали подъём.

Подниматься в неудобных, негнущихся ботинках, с тяжёлыми лыжами на плече – мало приятного. Сердце колотится под горлом, ноги дрожат, но останавливаться нельзя, напирают задние, идём след в след.. Посёлок уже далеко внизу. Наконец, вот он, наш кулуар, уютная лощинка с длинным выкатом. Склон прогревается солнцем, поэтому кое-где из-под снега вылезли валуны, надо обязательно научиться рулить. И началась учёба: таз на склон, лицом в долину, колени в присяде, косой спуск, отводим правую лыжу, плуг, переносим тяжесть на задники, кантуемся, едем косым спуском, таз на склон! отводим левую лыжу, плуг, кантуемся, косой спуск, таз на склон!! плуг, кантуемся…

Было страшно, когда ставишь лыжи в плуг и начинаешь катиться вниз. А вдруг они не послушаются, и я стремглав покачусь вниз, на валуны? Но поворачиваются, родимые! Прямо как с парашютом: потянешь за одну стропу – купол разворачивается, за две передние – летишь вперёд, за две задние – тормозишь. Вова быстро освоил премудрости косого спуска плугом и перешёл на спуск с одновременным поворотом обеих лыж соскальзыванием (стиль «годиль»!), а я ещё долго осиливала презренный плуг.
Занятия до двух, потом обед (щи и бифштекс с яйцом и с перловкой каждый день), просушивание одежды и ботинок, сьеста и прогулки по окрестностям. У нас, в Москве, ещё хмурые короткие дни, а здесь солнце поднимается высоко и день гораздо длиннее. Многие загорают, а у меня глаза налились кровью: отражённый снегом солнечный свет заливает всё. Отъезжающие заготавливают здешние трофеи: крокусы, которые уже проклюнулись на южных склонах, и рододендроны, готовые зацвести. Рододендроны – исчезающий реликт, их нельзя рвать, но все откапывают из-под снега ветки с кожистыми глянцевыми листиками и бутонами, рвут, везут с собой и отправляют посылками.

              4. А по февральским вечерам…

По вечерам собирались возле какой-нибудь койки, кто-то доставал гитару и начинались песни. Пели и «У-ау!», и всякие другие самодельные песни, и, конечно, всеми любимый «Домбайский вальс» Юрия Визбора. Говорили, что он всегда бывает здесь в марте.

Лыжи у печки стоят,
Гаснет закат за горой.
Вот и кончается март,
Скоро нам ехать домой.
…Снизу кричат поезда.
Правда – кончается март.
Ранняя всходит звезда,
Где-то лавины шумят…

Вот поезда у нас не кричали, но пушечная пальба лавин, поразившая меня поначалу, была слышна частенько. Ниже от Терскола можно было увидеть склон, на котором торчали стволы деревьев со срезанными кронами: лавина недавно снесла. А какие звёзды были над Терсколом, и висели они над самой головой, близко-близко!

                5.Пора на главную трассу

Через неделю нашу группу повели на Чегет и поставили в очередь на подъёмник. О, теперь мы ждали своей очереди минут тридцать, значит, наверху хорошо! Кресло бесшумно летит над склонами, то поднимаясь высоко, то прижимаясь к склону, так что можно соскочить. Вот, наконец, открылся красавец Эльбрус, вот две его белоснежные вершины с хрестоматийными золотыми тучками. И кажется, что до него рукой подать. А если оглянуться, то позади виден перевал Донгуз-Орун с вечно клубящимися над ним тучами. Страшно подумать, что кто-то собирается переваливать через него. И над всем неправдоподобное фиолетово-голубое небо, а под ним весь Кавказ: бесчисленные розовато-палевые хребты, голубые долины, красота неописуемая!

Приехали. Ищем и находим свободное местечко на склоне и начинаем тренировку. Тот склон, что левее спортивной трассы, густо зарос лесом, а справа – лавиноопасный снежный карниз. Так что шаг вправо, шаг влево… Спускаемся метров на двести - и назад, наверх, пешочком. И так раз двадцать или тридцать на довольно крутом склоне. То, что получалось у меня в южном кулуаре, здесь не очень-то получается, уж больно круто, опять же - мои неповоротливые мукачи! Признаюсь, что побарахталась я в снегу изрядно, борясь с  лыжами, которые коварно норовили изобразить букву «Х».

Потренировав нас полдня, инструктор дал команду на спуск. Я, было, ринулась за большинством, но, почувствовав дрожь в коленках, отстала, поднялась к верхней станции и постыдно съехала вниз в кресле подъёмника. А гордый Вова самостоятельно спустился до самого нижнего выката. Перепад высот, между прочим, семьсот метров, длина трассы – два с половиной километра, труднейшая трасса в Европе, говорят…

Что ж, на последнем занятии я тоже самостоятельно спустилась с Чегета. Наверное, это было не очень эстетично, кое-где я буквально ползла, подвывая от ужаса и прося помощи у мамочки, но ведь спустилась и ничего не сломала, ни лыж, ни ног! И к обеду успела. От всего этого я похудела, а цвет лица стал жёлто-коричневый: таков горный загар. И уже бодро ходила на негнущихся ступнях в ужасно неудобных горных ботинках, таким, наверное, был пыточный «испанский сапог». Но зато я теперь могла небрежно упомянуть в разговоре, что, между прочим, спускалась с Чегета.

    Начнёт выпытывать кафе курящее
    Про мою технику столь не блестящую,
    Навру с три короба – пусть удивляются,
    Подъёмник тронется – кафе останется.

    Вот группа чайников на склон отправится,
    Подъёмник тронется – Шарап останется…
    А что с девчоночкой на склоне станется –
    Кто не учил меня, тех не касается!

Вот такую переделку на мотив «Тихорецкой» с чувством распевала я, покидая Терскол.

                6. Лучше гор могут быть только горы

 На следующий год Вова отправился в горы без меня, освоил Домбайскую поляну, ходил на Шхельду, ночевал в широко известной хижине
:
             Лучами солнечными выжжены,
             Весёлые и беззаботные,
            Мы жили десять дней на хижине,
            Под Алибекским ледником.

   Но вот через год капитану Головатенко  снова досталась путёвка в Терскол на март месяц, в самый разгар горнолыжного сезона. Увязались за ним и я, и Оля - обе без путёвок. Летели из Киева до Минвод, потом снова автобусом вдоль Баксана. Не доезжая до Терскола, увидели новый высокий корпус с благоустроенной территорией. Оказалось, что это новенькая профсоюзная турбаза «Иткол». Порадовались за профсоюзы, но и на нашей турбазе появился новый современный корпус со всеми службами! Увы, нам с Олей там места не было, и мы поселились у местной женщины Сони Хапаевой в типовом домике. Удивляли обширные помойки возле каждого домика. По помойкам бродили собаки и ишаки.

Эти домики были построены для кабардинцев, вернувшихся из среднеазиатской ссылки, куда весь их народ в 1944 году был выселен якобы за измену. Предполагалось, что Приэльбрусье станет международным горнолыжным курортом. В домиках были вода, туалет, ванная, словом, Европа! К сожалению, наш быт был экзотичен. Бачок в туалете не работал, воду в унитаз пускали по трубочке из умывальника, но сам умывальник был давно разбит. Поэтому мы умывались из ковшика над унитазом, который зарос коричневой слизью  бр-р-р… В ванне держали уголь для печки.

В коридоре жили ягнята, которые днём резвились в комнате вместе с тремя сониными малолетками. В этой же комнате стояла наша с Олей кровать. Вот в таком отеле мы прожили две недели. Впрочем, Соня была добросердечной женщиной и настойчиво угощала нас неописуемо кислой простоквашей (айран, кажется), которую время от времени её муж доставлял с горного пастбища. Понятно, что мы старались поменьше бывать  дома, а обедали по талонам на турбазе с безвариантным меню: щи и бифштекс, которые впрочем, съедались дочиста.

Вова уже был серьёзным лыжником и катался на Чегете рядом с Визбором и знаменитым журналистом Василием Захарченко, постоянными обитателями кафе «Ай!», построенного рядом с верхней станцией канатной дороги. А мы с Олей поднимались на южный склон, где я когда-то получала первые уроки. Теперь я была у Оли инструктором и с важностью показывала ей приёмы косого спуска и плуга. Строгого режима у нас не было, поэтому мы могли свободно бродить по долине Баксана, искать и находить нарзанные источники и пить ржавый нарзан до отвала. Оля умилялась нежным сиреневым крокусам и бережно выкапывала их, чтобы посадить в саду. Они и сейчас первыми цветут там, в Киеве.

Поднялись мы с ней, конечно, и на Чегет. Незадолго до нашего приезда на том самом карнизе справа сошла лавина и погребла под снегом восьмерых студентов МАИ, и мы видели, как спасатели бродили по склону и жутковато протыкали снег длинными крючьями, пытаясь найти тела. Нашли их только летом. Вообще, тот год был какой-то травмоопасный. На тренировках и соревнованиях кто-то постоянно ломался, то и дело спасатели спускали с горы пострадавших на длинных санках с лыжными полозьями и увозили их в Тырныауз. Не помогали предостережения из песенки:

          Пройдёт зима, настанет месяц май,
         Ты снимешь гипс, наденешь эпокси…
         Но ты смотри же, ноги не ломай:
         По целине чтоб – боже упаси!

И мы с Олей не удержались от искушения спуститься с Чегета, не по целине – боже упаси! Напа;дались, конечно, без счёту, но не поломались, слава богу! Возвращались в Киев самолётом. В аэропорту решили истратить последний кадр и снять новый лайнер Антонова, на котором мы прилетели. Но тут какой-то бдительный особист выхватил у нас аппарат и засветил плёнку. Пропали бесценные кавказские кадры! К довершению у меня ещё в автобусе почему-то сильно замёрзли ноги, мёрзли они и в самолёте. В дом я уже входила согнувшись пополам: впервые в жизни меня скрутил радикулит. Тамара Васильевна разгибала меня, проглаживая поясницу страшно горячим утюгом. И разогнула! Так что советую всем, проверено.

                7. Эпилог

   Последнее свидание с Чегетом было у Вовы в 1971 году, а я была в этих местах с Кирюшей в 1976 году, только не в Терсколе, а на поляне Азау, выше по Баксану. Расскажу об этом как-нибудь позже. Ни на Чегет, ни на Шхельду Жан-Клод Килли так и не взошёл, потому что для капризных иностранцев наши труднодоступные горнолыжные курорты с их ненавязчивым сервисом не подошли. Попробовали туда приехать немцы, но местные парни вспомнили обиды военных лет, когда немцы бесчинствовали у Эльбруса, и побили их. А в восьмидесятых уже и наши перестали ездить в Приэльбрусье, там всё пришло в упадок. Так что мы удачно застали расцвет этого замечательного места

                Нас провожает с тобой гордый красавец Эрцог,
                Нас ожидает с тобой кружево горных дорог.
                Здравствуйте, хмурые дни, горное солнце- прощай!
                Мы навсегда сохраним в сердце своём этот край!