Эли Визель. О варварстве. Elie Wiesel. Sur la barb

    Elie Wiesel
    Sur la barbarie


    Обольщает ли варварство? Околдовывает ли жестокость? Достаточно вспомнить историю человечества, чтобы ответить на эти вопросы. И ответ подавляет, удручает.

    Каин и Авель необязательно представляют собой два разных существа, одно из которых
воплощенная жестокость,  а другое -  невинность, но одно единое существо  или две тенденции в одном. И эта убийственная тенденция торжествует.

    Иначе говоря, в каждом человеческом существе есть убийца, как Каин, и жертва, как его младший брат. Это вечная борьба между деятельной жестокостью и пассивной невинностью, между  добром и злом. Границы между ними, как примерно  говорил Солженицын, не проходят между системами и режимами, но пересекают сердце человека. И согласно Достоевскому, человек не выбирает одно из них, но колеблется между ними.
[...]

Кажется, мы ничему не научились у прошлого. Каин продолжает убивать, а Авель - терпеть поражение. Это несправедливо, но в конце концов, Смерть всегда выигрывает.
Её тайна завораживает не меньше, чем тайна ее эмиссаров. Как можно понять привлекательность пыток и крови для некоторых людей? ..
[...]

Признание: я никогда не понимал убийц и палачей, которые убивали – или до сих пор убивают – по идеологическим причинам. Их менталитет и психология ускользают от меня. Инквизиторы, которые со слезами созерцали евреев и еретиков, приговоренных к гибели в огне, я не могу поставить себя на их место . Нерон, Калигула, Робеспьер, Гитлер, Сталин: ими двигало единственное стремление к власти? Из-за необходимости доминировать над другими? Есть ли логика в принятии Смерти, как есть механизм и строгость в убийстве? Признаюсь, в своих предыдущих работах я не особо старался глубоко исследовать эти вопросы. Я предпочел посвятить свое время и внимание жертвам. Я вспоминаю своих товарищей чаще, чем наших охранников.

То немногое, что я знаю по этой теме, я узнаю благодаря чтению. Я знаю, что варварство, если оно не импульсивно, становится культом и утверждается как система.
Удушающий для тех, кого он подчинил, воодушевляющий для тех, кто черпает из него свою власть, варварский режим - по сути своей режим редукционистский.

Внутри его стен, на самом верху, все просто, если не сказать упрощенно. Те, кто обладает властью, сами определяют ее легитимность.
Закрытые для сомнений и колебаний  , они движутся прямо к цели, которую позволяют себе достичь. Все принадлежит им. Боясь света и речи, они навязывают молчание и приносят  тьму.  Подобно мифологическим богам, они считают, что им позволено все.
Чтобы показать свое превосходство, они унижают. Чтобы продемонстрировать свою саободу, они сажают в тюрьмы. Чтобы ощутить себя живыми, они чувствуют потребность убивать.
Отсюда и соблазн варварства, который так велик для них.

   Давайте подумаем об этом: во времена того, что мы так неудачно называем Холокостом, простой немецкий солдат имел возможность терроризировать тысячи мужчин и женщин , запертых в гетто; офицер мог безнаказанно приговорить их к смерти или предоставить им отсрочку.  Анонимный эсэсовец заявлял  о своем праве воровать, грабить, насиловать, в то время как его начальство было занято строительством нового общества, другого человеческого вида, всемогущими богами которого они должны были стать.

     В другом масштабе комиссар Коммунистической партии жил, окруженный уважением и страхом, как принц в царские  времена . Ослепленный своей фанатичной идеологией, он с трудом сопротивлялся притяжению варварства, которое для него было благотворно, как божественное благословение.
Давайте настаивать на идеологическом элементе варварства. Одних только комфорта и мощности недостаточно, чтобы объяснить тот аппетит и привлекательность, которые он вызывает. Хоть и тоталитарный по своей сути, коммунизм в  самом начале представлял собой идеал искупления страдающего и дезориентированного человечества. И мне понятно, что можно было ответить на его призыв. И следовать за ним.

   Что мне труднее понять, так это слепое подчинение, которое характеризовало коммунистические ряды в сталинские годы. Как могли порядочные и честные интеллектуалы во время отвратительных чисток в Москве продолжать присягать на верность режиму  Вышинского? Как могли они в 1939 году верить в Сталина, только что заключившего пакт с Гитлером? А в пятидесятые годы, в тени позорных событий в Праге и Будапеште, оставались поборниками полиции Берии и сталинского коммунизма? Как могли они, писатели и мыслители, жить в согласии со своей совестью, читая антисемитскую пропаганду, идущую из Москвы и воспроизводимую в коммунистической прессе на Западе?

   И как понять приверженность бывших немецких демократов нацистской идеологии во время выборов 1933 года? А эмоциональные отношения, существовавшие между немецким населением и  фюрером до 1945 года?

  В странах, оккупированных нацистами,  зашли так далеко, что мы стали свидетелями своего рода симбиоза между интеллектуалами и убийцами. Сегодня мы знаем: среди офицеров Einsatzkommandos,    кровавой миссией которых было устраивать массовые убийства на Украине, в Литве, Латвии и Белоруссии, было большое количество выпускников факультетов философии и гуманитарных наук. Отказавшись от  своего разума и  совести перед лицом варварства, они превратились   в живое извращение, питаемое собственным уродством. 

  Но страшнее всего, когда сами жертвы позволяют варварству соблазнить себя...
Иными словами: когда жертвы варварства начинают верить в его моральную обоснованность и его истину, это становится окончательной победой их палача, потому что, по их мнению, тогда  именно он воплощает человеческую истину. Именно он приводит в движение  культуру и духовные искания и устанавливает  им  границы.

  Однако культура не допускает, не может допустить, чтобы между ее этническими или социальными компонентами  воздвигались границы и стены. Культура - именно то, что превосходит их, как она превосходит время и пространство.

   Разве это не одна из тайн воображения или опыта пережитого, но выраженного с помощью воображения? Творческий образ или слово, имеющие своим источником самые сокровенные уровни бытия, передаются с такой силой и деликатностью, которые никто не может отклонить или отвергнуть.  Искусство заключается в общении. А культура  создает связь, одновременно порождая вопросы.


   Будь то Рембрандт или Спиноза, Шиллер или Бах, вопрос, который они задают, не "Кто я?", но "Кто ты?"  И этот вопрос носит  объединяющий характер.  Произведение, которое разделяет, раскалывает, несет  ненависть и презрение  и ставит себя на службу смерти, может служить только вырождению. 

  К сожалению, как и  культура , которая  стремится к распространению,  варварство тоже  заразно, выходя за пределы режимов и этнических групп. Оно распространяется везде, где ему разрешено войти, где люди забывают о своей независимости. Молодые неонацисты и скинхеды, околдованные жестокой силой, свирепствуют в Германии, а также в Великобритании и во всех странах, где «человечность» является дефектом, вызывающим стыд и раскаяние.

  А культура ? Может ли варварство иметь свою культуру? Я отказываюсь в это верить. Борьба, которую мы противопоставляем  варварству, ведется не между двумя культурами, а между двумя концепциями человечества. Одна из них унижает , а другая  озаряет его.

  Можем ли мы обуздать варварство? Если да, то какими средствами? С помощью культуры? Может быть. Лучше, чем в политическом плане, именно в области культуры Европа выполнит свою объединяющую миссию. Но я знаю лучший способ и более эффективное оружие: память.
Ведь что такое культура, как не чествование  памяти, праздник памяти?


Иллюстрация :
Жан-Батист Сантер