Неотвратимое милосердие Вселенной

Здравия и вечности, мой дорогой зритель и читатель!
В этом коротком рассказе ты узнаешь о моей бабушке – матери моего отца. Она ничем особенным от иных моих родственников не отличалась: работала, растила детей, готовила еду, мыла полы и занималась домашним хозяйством… Вначале 90-х я решил уехать в Израиль и пришёл вместе со своей тогдашней подругой попрощаться с бабушкой, звали мою бабушку Анна Петровна, а по паспорту она была Ханна Перцевна. Отца моего звали Евгений Александрович, а по паспорту он - Соломон Авраамович. Меня же назвали просто Александр и по паспорту я тоже был Александр.
 Так вот, однажды в Москве, я пришёл к своей бабушке Аннушке попрощаться. Сначала она поцеловала в лоб мою подругу, а потом меня и сказала, что, когда ей было двадцать лет, группа активистов, агитирующих за репатриацию в Израиль, приглашала её уехать навсегда строить еврейское государство. Ханна Перцевна была полностью захвачена этой прекрасной, романтической мечтой, которая вначале двадцатого века казалась просто волшебным сном, которому не суждено было сбыться… Тогда Анна Петровна, вспомнив о своей работе по дому, пошла заниматься хозяйством и, несмотря на огромную силу своего желания уехать, поднимать новую, родную страну, решила остаться Анной Петровной. Так она прожила большую часть своей жизни в повседневных делах и заботах простой, советской женщины…
Вначале 1992 года я уехал в Израиль, прямо из моего родного города Москвы в Иерусалим и прожил в этом городе совершенно один целый год. В 1993 году я уже принимал в своём тесном караване: таком вагончике для проживания со всеми удобствами на освобождённых или, как говорили в СССР, на оккупированных территориях, своего отца Соломона Авраамовича, бежавшего от смутных времён из Москвы через третью страну, а Евгений Александрович испарился из этого города, уехав на экскурсию по Европе. Через несколько месяцев мы встречали в аэропорту имени Бен Гуриона мою маму и мою бабушку Анну Петровну, которая была уверена в том, что уехала куда-то, в пределах СССР, на отдых и вокруг появляются иногда иностранцы… Мы сняли квартиру в Иерусалиме и я уехал с оккупированных территорий, из Бейт Эль – поселения, которое находилось под Иерусалимом, за его северной границей…
Анна Петровна так и не смогла признать, что её мечта сбылась и она находится в Израиле, потому что её психика, сформированная годами, не принимала это. Анна Петровна пережила всех моих дедушек и бабушку – мать моей мамы, практически каждый день жалуясь на своё здоровье, вызывая на себя сочувствие и добиваясь помощи в осуществлении каких-то своих мелких, повседневных желаний и нужд, однако, самое главное желание, мечта всей её жизни так и не коснулась её сердца, ибо разум полностью преградил ей дорогу к заветной мечте!
На кладбище в Гиват Шауль, в Иерусалиме находится первая могила, принадлежащая нашей семье, там похоронена моя бабушка Ханна Перцевна Яблочник-Айзенберг, в миру Анна Петровна. Да благословенна будет её память как жены, матери своих детей, бабушки своих внуков, так и не осознавшей того факта, что Вселенная всегда исполняет желания творений своих, только нужно быть готовым не упустить шанс, который Она даёт, на одно мгновение протягивая сознанию неотвратимую руку помощи!
У меня тоже есть заветная мечта и она, в образе моей прекрасной Музы, проступает из всех щелей моей многогранной реальности… “Иди и возьми!!!” – орёт, выскакивая из груди, моё сердце. Однако, разум снова накладывает свои ограничения на то, чего уже очень давно желает оно… Если так будет продолжаться и дальше, то я, судя по логике моего небольшого рассказа, вижу себя лишённым этого проклятого ума, в кресле-каталке, ведущим приятную и романтическую беседу со своей прекрасной Музой-сиделкой. Она студентка медицинского института, ей 22 года, у неё небесно-голубые глаза, как небо в Иерусалиме, и золотые, как её любящее сердце, волосы, фигура её стройнее эвкалипта и прекраснее фигуры любой манекенщицы, сосцы её… Моё мужское достоинство изо всех сил желает выразить свой порыв в желании единения с телом её, но так и остаётся в объятиях моих семейных трусов и широких, стариковских брюк. Девушка полна любви и вдохновения, но, между нами не произойдёт ничего, кроме духовной близости! Этого ли я желаю сейчас? Увы, ответ будет отрицательным, ибо в акте любви душа и тело едины…
Будьте счастливы, мои дорогие зрители и читатели и запомните: ваши мечты всегда сбываются!..

Искренне ваш,
         член российского союза писателей Александр Евгеньевич,
                то есть Александр
                Соломонович Айзенберг.
-----------------------------------------------------------

The Inevitable Mercy of the Universe
Memoirs

Greetings and eternity to you, my dear viewer and reader! 

In this brief tale, I will share with you the story of my grandmother—the mother of my father. She was, in many ways, no different from my other relatives: she worked, raised children, cooked meals, scrubbed floors, and took care of her household. Yet her life was imbued with a quiet resilience and a bittersweet dream that lingered unfulfilled. 

In the early 1990s, I made the decision to leave for Israel. Before departing, I went to bid farewell to my grandmother. Her name was Anna Petrovna, though her official name on paper was Chana Peretzovna. My father was known to the world as Yevgeny Alexandrovich, but officially, he was Solomon Avramovich. As for me, they named me simply Alexander, and my passport confirmed the same. 

One evening in Moscow, I arrived at my grandmother Annushka’s modest apartment, accompanied by my then-girlfriend. My grandmother kissed her on the forehead, then kissed me, and shared a story from her youth. She told us that when she was twenty years old, a group of Zionist activists had invited her to leave the Soviet Union to help build a Jewish homeland in Israel. Chana Peretzovna was captivated by this romantic and idealistic vision—a dream so vivid that in the early 20th century, it seemed more like a fairytale than a possibility. 

Yet the burdens of daily life weighed heavily on her. There was laundry to wash, meals to cook, and floors to clean. And so, despite her fervent longing, she remained Anna Petrovna, rooted in the ordinary struggles of Soviet womanhood. Her dream was left to fade, tucked away behind the routines of her days. 

In early 1992, I left my hometown of Moscow and arrived in Jerusalem, where I lived entirely alone for a year. By 1993, I was hosting my father, Solomon Avramovich, in my tiny caravan—a small mobile home equipped with basic amenities—situated on what were known in Israel as “liberated territories” and in the USSR as “occupied territories.” My father had fled the chaos of Moscow through a third country. A few months later, my mother and grandmother joined us. We met them at Ben Gurion Airport, where my grandmother, Anna Petrovna, believed she had merely traveled to another part of the Soviet Union for a vacation, occasionally encountering foreigners along the way. 

We rented an apartment in Jerusalem, and I left the caravan in Beit El, a settlement just north of the city. Yet my grandmother could never truly accept that her lifelong dream had been realized. Her psyche, shaped by decades of Soviet existence, refused to acknowledge the fact. She lived out her final years in Jerusalem, oblivious to the profound poetry of her journey: the land she had once yearned for had welcomed her at last, but her mind had closed the door on that reality. 

Anna Petrovna outlived all my other grandparents, including my maternal grandmother. She spent much of her later life complaining about her health, seeking sympathy, and asking for help with the small, everyday tasks that occupied her world. And yet, the greatest wish of her life—the dream of living in Israel—never touched her heart. Her mind had blocked the path to her dream, even as the universe stretched out its hand to her in an inevitable act of mercy. 

Today, in the Givat Shaul cemetery in Jerusalem, there is a grave—our family’s first in this land—that belongs to my grandmother, Chana Peretzovna Yablochnik-Aizenberg, known in life as Anna Petrovna. May her memory be blessed as a wife, a mother to her children, and a grandmother to her grandchildren. She was a woman who never realized that the universe always fulfills the wishes of its creations—if only they are ready to seize the moment of grace it offers. 

I, too, have a cherished dream. It emerges, like a vision of my muse, from every crack and crevice of my multifaceted reality. “Go and take it!” my heart screams, leaping out of my chest. Yet my reason, much like my grandmother’s, erects its barriers, restraining my desires. 

If this continues, I foresee my future self confined to a wheelchair, stripped of this cursed reason, conversing romantically with my muse-turned-caregiver. She will be a 22-year-old medical student with eyes as blue as the Jerusalem sky and golden hair that mirrors her kind, loving heart. Her figure will be more graceful than any eucalyptus tree, more perfect than any model’s silhouette. Her body will radiate beauty and life, but my own will remain trapped within the confines of old-man trousers, and my desire will remain unfulfilled. She will love me with tenderness and inspiration, but there will be nothing between us except spiritual intimacy. 

Is that what I want now? Alas, the answer is no. For in the act of love, body and soul are one. 

Be happy, my dear readers and viewers. And remember: your dreams always come true, but only if you are ready to embrace them when the universe offers its hand. 

Sincerely yours, 
Alexander Yevgenyevich, 
also known as Alexander Solomonovich Aizenberg, 
Member of the Russian Union of Writers