Кукуцаполь

I

Он был подающим надежды генетиком, и его новаторские идеи, питаемые благодатной средой смелых научных открытий, готовы были вырваться из тисков официальной науки и забить ключом свежей прогрессивной мысли..., но! грянули девяностые: лабораторию НИИ, в которой самозабвенно трудилось будущее российской науки, закрыли, дав понять её сотрудникам, что им теперь лучше выживать в другом месте, подальше от стен родного института, а лучше и не выживать вовсе.
Наш учёный успел вынести из лаборатории не только свои амбициозные планы, но и всю документацию с результатами многолетних опытов, часть аппаратуры и лабораторных мышей – благо всё это оказалось никому не нужным хламом. Никому не нужным оказался и сам учёный, и его звучное, запоминающееся имя — свидетель чудных исторических преобразований нашей советской родины. Кукуцаполь… В эпоху хрущёвской оттепели, в ту пору, когда молодые родители стремились запечатлеть свой неуёмный энтузиазм в именах рождённых ими чад, наряду с пришедшими в этот мир Наташами, Петями и Серёжами явились Нисерхи, Валтерперженки и Догнаты...
Конечно, во времена социалистического заката имя Кукуцаполь стало вызывать немало кривотолков. Родные и друзья не раз советовали учёному избавиться от него, но он отчего-то не соглашался и отвечал на их назойливое сочувствие мягкой простоватой улыбкой. Окружающие звали его просто К;ка или Кук;, причём последний вариант, учитывая характер и род занятий Кукуцаполя, окружающим нравился больше. Что до его характера, нельзя сказать, что он совсем уж не вписывался в рамки среднестатистического стандарта, однако, некоторые его странности были столь очевидны, что не замечал их только слепой.
Люди плохо понимают тех, кто не отвечает их стереотипам, а Кукуцаполь не отвечал ничьим стереотипам: он жил один в старинной квартире своих родителей, был тих, незаметен и, как всем казалось, бесконечно одинок. Никто и никогда не слышал от Кукуцаполя слов о поисках второй половинки, что давало многим повод едко шутить в адрес его странного имени: мол, ни одна нормальная женщина не рискнёт приговорить своего будущего ребёнка таким несуразным отчеством. На все эти колкости Кукуцаполь отвечал своей простовато-глуповатой улыбкой, и по сему было видно, что вся эта болтовня причиняет ему жуткую неловкость. Казалось, вся его жизнь была насквозь пропитана неловкостью. Он неловко улыбался и неловко шутил, неловко отстаивал свои взгляды, как бы заранее извиняясь за своё несогласие с чужим неуклюжим мнением и за то, что своей вот такой непонятной жизнью был всем неудобен и для всех неловок. И это гнетущее неудобство сквозило в каждой детали его неловкого существования: от сутулой неспешной походки до смущённого взгляда, робко бросаемого на этот жестокий мир из-за толстых стёкол в роговой оправе.
Единственной отдушиной, в которой Кукуцаполь чувствовал себя свободным и счастливым, была его работа. Здесь он расправлял свои сутулые плечи, напевал, шутил с лабораторными мышами и представлялся самому себе великим мастером, стоящим на пороге открытий, так необходимых заблудшему человечеству.
О предмете своих исследований мастер распространялся неохотно и разве что коллегам по цеху, которые, впрочем, понимали его плохо и поддерживали слабо, за глаза клеймя дело всей его жизни псевдонаукой и шарлатанством. Кукуцаполь знал об этом благодаря редким «доброжелателям». Поначалу он расстраивался и пытался доказывать, но после перестал, решив не тратить понапрасну своих драгоценных ресурсов. Более того, после роспуска лаборатории его коллеги разошлись кто куда, а непосвящённым в детали неофитам и профанам кукуцаполевская наука была не по зубам.
Сам Кукуцаполь устроился в школу учителем биологии, но зарплату не получал месяцами и потому вынужден был продавать время от времени более или менее ценное своё имущество, доставшееся ему от неохваченных хрущёвским энтузиазмом бабушек и дедушек. Чтобы как-то  прожить и не угодить на свалку по примеру одного из своих бывших сослуживцев – профессора Немчинского, Кукуцаполь сбывал на рынке унаследованные им фолианты, которые после продажи большей частью оседали в частных коллекциях новых хозяев жизни. Последние отнюдь не являлись ценителями фолиантов, но мода требовала от них наличия чего-нибудь ценного и необычного. Новые хозяева с удовольствием хвастали фолиантами перед друзьями, указывая на них растопыренными во все стороны пальцами.
Кукуцаполю было не жаль своих раритетов, он смиренно нёс бремя нужды и науки, и готов был ради последней на ещё большие жертвы. Вырученные за ценности деньги он старательно прятал в старом дедушкином тайнике, кропотливо подсчитывая прибыль и убытки, издерживая львиную долю на развитие своих научных исследований, похожих на ненасытного минотавра, безжалостно поглощающего все кукуцаполевские сбережения. К собственным нуждам Кукуцаполь был глух и слеп.

«Одежду бы лучше нормальную купил, ходит ведь бомж бомжом…, точно – кук;!» – крутила пальцем у виска соседская мудрость.
Никто, впрочем, ни разу не поинтересовался, что именно толкало Кукуцаполя Степановича Неглядного на столь немыслимые траты. Мало кто бывал в его квартире, и даже те редкие гости, которые иногда наведывались к нему, вряд ли внимательно рассматривали стоящий в гостиной компактный аппарат и клетки с пищащими мышами. «Лишь бы дом не взорвал...», – качали головой окружающие. Остальное им было не интересно.   
А Кукуцаполь продолжал трудиться. Он корпел и бился над волновавшей его идеей, добиваясь нужного ему результата вопреки всеобщему скептицизму и здравому смыслу.
И вот в один из тех прекрасных дней, которые обещают навсегда стать незабываемо прекрасными, учёному вдруг показалось, что он начал медленно приближаться к исполнению своей хрустальной мечты. Осторожно, чтобы не спугнуть обидчивую фортуну, Кукуцаполь повторил ряд удачных экспериментов и, убедившись в их завидном постоянстве, от счастья до утра не смог сомкнуть глаз. Он ходил вокруг своего таинственного аппарата, делясь неземной радостью с лабораторными мышами, но когда одиночество сделалось невыносимым, Кукуцаполь Степанович вышел во двор дома и, походив там немного, присел на скамейку в укутанной старой осенней листвой беседке. Свежий ночной ветерок легко шуршал пышным остатком ушедшего лета, веселя и бодря довольного собой Кукуцаполя. Поёжившись от осенней прохлады, учёный решил поделиться своей удачей с тёмной расплывчатой фигурой, понуро дремавшей в противоположном углу беседки.
- А знаете, дружище, – начал он, задорно потирая руки, – вы — первый человек, которому суждено услышать о прорыве современной науки!
Потревоженная кукуцаполевским восклицанием фигура медленно подняла голову и внимательно посмотрела в сторону разбудившего её голоса. Туго соображая смысл столь странного приветствия, фигура хрипло гаркнула:
- Ну…?
- Что значит «ну»??? Да как вы не понимаете! – Кукуцаполь подсел ближе к ошалевшему оппоненту. – Вы только послушайте… Нет, не так. Вы когда-нибудь слышали об управлении человеческими генами? Вы знаете, что такое вообще человеческие гены? Вообще! Это ведь кладезь неизведанного, непостижимого, бездонный кладезь! Понимаете? Это не то, чем клеймит их официальная генетика… Что такое генетика? Вы думаете, ей всё известно? Да ничего она не знает об истинной природе генов, ничего! Тычатся как слепые кроты во все стороны, опираясь на затёртые опыты, и всё! И всё! Понимаете? Горстка учёных занимается поистине колоссальными исследованиями, а они: «лженаука»!…
Кукуцаполь распалялся всё сильнее, приводя соседа по беседке в тихое замешательство. Впрочем, незнакомец оказался крепким мужчиной и посему, быстро справившись с первым потрясением, деловито вмешался в создавшуюся ситуацию: вынув из кармана наполовину опустошённую бутыль и два стакана, он молча поставил их перед собой и Кукуцаполем.
- Пей, полегчает, – сказал забулдыга, аккуратно разливая по стаканам целительный бальзам.
- Спасибо, не пью. Что вы, разве можно…
- Ну, дело твоё.
Мужчина опустошил свой стакан и, поморщившись, крякнул.
- Ну, и чего ты там про гены рассказывал?
- Вы верите, что генами можно управлять? – вместо ответа спросил Кукуцаполь. Собеседник молча покосился в его сторону, ухмыльнулся, налил себе ещё, да передумал и отставил стакан в сторону.
- Это как же, интересно?
- Как? А вот так! Что такое гены? Носители информации, верно? Как пластинка, дискета. Информацию можно записать, а можно и стереть, как ластиком с бумаги. С генами, конечно, посложнее будет… Ту информацию, которая в них заложена, уже не удалить, но изменить можно…
- Я вроде где-то слышал про такое.
Кукуцаполь нервно захихикал:
- Да, возможно, возможно. Сейчас генетика взорвалась, чего только не на открывали... А дальше то ли ещё будет! Вот, к примеру, британский учёный доказал, что ДНК можно изменить силой мысли. Собственную ДНК, представляете! А чужую ДНК? Мы не говорим сейчас о лабораторных методах. Сила мысли — это что-то! А как чужую-то ДНК изменить? Ну как, например, диабет вылечить без лекарств, знаете? Не знаете! А вот отдельные генетики знают. Как же объяснить-то вам… Ну вот, представьте, что вы срисовываете картину. Не сами пишите, а, так сказать, перерисовываете. Штрих за штрихом, деталь за деталью, мазок за мазком..., и копия готова! Так и тут. Берёте информацию у здоровых генов и переносите её на больные. У больных прежняя негодная информация как бы замещается здоровой…
- Ну ты, мил человек, хватил! – вновь усмехнулся кукуцаполевский собеседник, опустошая второй стакан.
- Да вы не пили бы так. А хотите, я вас от алкоголизма вылечу?
- Экстрасенс ты, что ли?
- Да ну что вы! Я учёный. Я вам информацию новую передам.
- Ну я вроде и не алкоголик…, так, немного только, – и мужчина горько вздохнул: – ну вот, закончилась… Слушай, а ты не сбегаешь в магазин? И закуски бы прихватил. А то я сам уже не дойду.
- А давайте ко мне пойдём? – неожиданно для самого себя предложил Кукуцаполь. – Алкоголя не обещаю, но закуска будет. И чай будет. Вкусный.
- А пойдём! Ты мне только подмогни маленько.
Сильно захмелевший незнакомец с трудом поднялся, постоял, огляделся и, опершись на Кукуцаполя, медленно побрёл в сторону его дома. Со стороны могло показаться, что по тёмной улице, пронизанные холодным осенним ветром, шатаясь и спотыкаясь после обильного возлияния, идут два неразлучных друга. Идут тихо, без песен и ругани, не в силах больше держаться на негнущихся ногах. Однако весь этот дворовый спектакль начался и закончился без зрительского внимания, поскольку двор в тот поздний час был пуст, и только приблудные, потерявшие бдительность коты испуганно шарахались прочь, тараща на странную парочку дикие бездомные глаза.

II

В квартире Кукуцаполя незнакомец отогрелся и пришёл в себя, а после четвёртой чашки крепкого чая к нему окончательно вернулась способность мыслить. Кукуцаполь без передышки посвящал своего нового знакомого в глубины генетики, открывая ему шаг за шагом цель и природу своих научных исследований:
- Скоро, возможно, уже через 20-30 лет учёные научатся управлять генами, изменять их структуру, создавать ДНК по желанию человека. Вы представляете, к чему это приведёт? Люди научатся побеждать рак, болезнь Альцгеймера, врождённые патологии. Даже внешность ребёнка можно будет заказывать. Какого мальчика вы хотите? С папиными глазками и мамиными ушками?
- Да ну, ерунда, – отмахивался собеседник.
- Ха-ха! Вы прямо как Скрудж. А вот и не ерунда!
- Это что же, как в столе заказов? Ну и зачем? Тысячи лет рожали, кого Бог давал без всяких заказов и ничего, жили как-то. Бесполезная трата ума. Вот с болезнями борьба — это да, понимаю.
- Вы правы, – вздохнул Кукуцаполь. Он вдруг успокоился, присмирел и принялся пить свой чай. – Вы правы, правы, – бормотал он, глядя в звёздное ночное небо. – А хотите знать, как всё это будет?
- Да не-е, я всё равно не запомню, да и скучно это…
- Вот! Скучно…, скучно и дорого, – Кукуцаполь понизил голос и, приблизившись вплотную к приятелю, добавил полушёпотом: – А хотите знать, над чем я работаю?
Приятель напрягся, поразмыслил секунду-другую, и лицо его просветлело:
- Про силу мысли вроде что-то было…?
- Вот! Про силу мысли. Гляди-ка, запомнил! Ну, я работаю не с мыслью, а со словом… Я разговариваю с генами…
Кукуцаполь пристально посмотрел в лицо собеседнику, и последний, окончательно протрезвев, отчего-то часто заморгал и покосился на входную дверь, лихорадочно подсчитывая в уме, как быстро он сумеет до неё добраться.
- Так не ты ли тот самый Кук;? – несмело произнёс он, не выходя из оцепенения.
- Кук;… ну да, слышал, конечно… К;ка, Кук;. Я Кукуцаполь. Кукуцаполь Степанович Неглядный, кандидат биологических наук, в прошлом доцент, ныне учитель биологии. Но это так, официально…
- Куку… как?
- Кукуруза — царица полей. Живой памятник хрущёвской оттепели, так сказать.
Мужчина затрясся в беззвучном истерическом хохоте. Кукуцаполь не прерывал его и спокойно ждал окончания веселья, допивая уже остывший чай.
- А я … думал…, что это… шутка! Ца… царица полей… ух-ха-ха…
Устав от хохота, новый приятель Кукуцаполя вытер слёзы и, приободрившись, весело бросил:
- Ну и как же ты с генами разговариваешь, царица полей?
Кукуцаполь был не в обиде на насмешника.
- Не так давно, – размеренно начал он, – выяснилось, что у генов много общего с человеческой речью. Не буду сейчас подробно рассказывать, это сложно, да и не запомните вы всего. В общем, тут весьма тесная и интересная связь, и выстроены гены наподобие слов. А слова несут в себе колоссальную силищу. Ведь что такое есть слово? Это волны, не просто колебание воздуха, а волны, целенаправленно действующие на генетический код. Каждая волна способна перестраивать и менять информацию этого кода. Это как ключи. Понимаете? Вы понимаете меня? Как ключи…, к каждой замочной скважине есть свой определённый ключ. Нужно только верно подобрать и настроить электромагнитную волну, чтобы слово…
- Вот, – молчавший доселе слушатель многозначительно поднял указательный палец и повторил приглушённым, таинственным голосом: – вот. А я всё жду и жду… А то мистика какая-то получается! Всему в природе есть своё научное объяснение. А здесь, я вижу, без квантовой физики не обошлось…
Последний комментарий вызвал в душе Кукуцаполя шквал противоречивых эмоций. Застыв в полуобороте, он растерянно смотрел на своего нового товарища, будто не веря, что столь разумное замечание сорвалось именно с его уст. Небрежно одетый, плохо причёсанный и небритый, насквозь пропитанный алкогольными парами полубомж-полубродяга, завсегдатай окрестных пивнушек и дворовых беседок выказывал на глазах кандидата биологических наук несоответствующую своему виду образованность.
- Да ты не смотри, что я такой! – мужчина уловил на себе изумлённый взгляд Кукуцаполя и, явно конфузясь, улыбнулся застенчиво и грустно. Потом поднялся и, выпрямившись во весь свой невысокий рост, заявил: – Позвольте представиться.  Доцент кафедры физики элементарных частиц, доктор физико-математических наук Маслов Павел Геннадьевич. Можно просто Павел, можно Паша. Ну что, будем знакомы, коллега?
Кукуцаполь не сразу смог пожать протянутую ему руку, предварительно вытертую о старый заношенный пиджак.
- Доктор…
- Веселее, Кукуцаполь! Уж извини, что я с тобой вот так сразу на «ты»: сам понимаешь, в каких кругах вращаться приходится. Ты хоть с генами своими разговаривать можешь, а мне, кроме как с местными алкашами, и поговорить-то не с кем. Вот такая у меня теперича жизнь…
- Да, уж, да уж, – Кукуцаполь глядел куда-то в сторону. – А что же наука?
- А что наука…, – Павел шумно вздохнул и, кряхтя, вновь уселся за стол. – Наука, брат, уже в прошлом. А для меня всё уже в прошлом. Лабораторию нашу разогнали, половину сотрудников уволили, другие сами разбежались. Я без работы уже три года, шабашу, где можно, перебиваюсь. Жена ушла, дочь забрала с собой. Я запил с горя. Вот и вся моя наука.
Он громко хлопнул себя по коленям и звонко рассмеялся:
- А знаешь, какие у меня были разработки? У-у-ух!
Кукуцаполь смотрел на Павла с сочувствием.
- Ты молодец, что не сломался, – продолжал тот, – тоже небось без НИИ не сладко.
- Не сладко…
- Ценности продаёшь, слышал.
- Жить как-то надо.
- А вот скажи мне навскидку: ну, добьёшься ты своего, ну, откроешь чего-нибудь эдакое, а дальше что? Кому это надо сейчас?
- Наука ведь не умерла.
- Пока не умерла, пока… Агонизирует она.
- Агонию и прекратить можно в любой момент. Я оптимист.
- Оптимист… Я вроде тоже оптимист, но без фанатизма.
- А что, лучше как вы?
Павел прервал трапезу и пристально посмотрел на биолога:
- Та-а-а-к… Твоя правда, не лучше. А у тебя впереди что? Скажи мне: что?
- Я верю в науку, в прогрессивную науку, в труд многих современных учёных.
- Современных учёных…, да их три калеки осталось, две — мы с тобой! – и Павел вновь залился тихим заразительным смехом. Кукуцаполь заулыбался. Ему редко бывало весело в последние годы, и потому теперь он был очень рад и этому неожиданному знакомству, и тому, что случай чудесным образом свёл его с коллегой-физиком, которого он так долго искал и с помощью которого мечтал продолжить свои эксперименты по изменению генетического кода человека.
- А вы не посмотрите мой прибор, Павел? – несмело произнёс Кукуцаполь, не откладывая в долгий ящик важный для себя разговор.
- Какой прибор?
- Мы до развала нашей лаборатории в НИИ изобрели прибор. Вместе с физиками, между прочим. И с помощью этого прибора мы многого достигли: я и ещё два сотрудника. Сейчас один в Америке, другой — в Германии, но это неважно. Последние годы я продолжал исследования один, в домашних условиях. Прибор всё равно стал никому не нужен, рано или поздно оказался бы на свалке…
- Так ты, выходит, его умыкнул?! Ну, Кукуцаполь, ну, молодец!
- Да ладно вам… Так вот, с помощью этого прибора мы научились считывать информацию с ДНК здоровых мышей и передавать её больным. В итоге информация больного ДНК замещалась информацией здорового. Ну это одна сторона дела, такими исследованиями и в Москве занимаются, и официальное научное сообщество их не признаёт. Это как с квантовой физикой в своё время, ну, вы меня понимаете… А я…, – Кукуцаполь подсел к Павлу и понизил голос практически до шёпота, – я хочу пойти дальше. Мне пришла мысль: если человеческая речь созвучна с нашей ДНК, если она способна её менять, если информация здоровых генов может ремонтировать больные, то нет ли возможности вживлять информацию в ДНК человеческого мозга…
- И…?
- Оказалось, что есть! Вы не поверите, есть! Ведь что такое наша ДНК? Хранилище генетического кода. А генетический код способен меняться от наших собственных мыслей, более того — от целенаправленно произносимых слов, настроенных на нужную электромагнитную частоту. Я это уже говорил… Так вот, выходит, что ДНК — некая антенна, принимающая информацию извне. А поскольку нервная система функционирует посредством электромагнитных импульсов, то наш мозг — это наипервейший приёмник всех импульсов, поступающих в него из внешнего мира.
- И что ты хочешь этим сказать?
- А вот что, – Кукуцаполь ещё ближе подсел к физику и ещё сильнее понизил голос. – Генетическая информация обуславливает абсолютно всё: от роста до темперамента и характера. Так вот можно всё это взломать… Характер, привычки…
- Характер?
- Ну да! Был эгоист — стал альтруист, был алкоголик — стал трезвенник!
- Был грешник — стал праведник.
- Ну, можно и так. Я уже пробовал на мышах. Результаты потрясающие! Просто потрясающие! У мышей ведь тоже есть эгоизм и альтруизм. После электромагнитных облучений генов эгоистов генами альтруистов первые стали обнаруживать признаки последних! Вы представляете себе? А почему бы не попробовать на человеке? Почему бы не попытаться воздействовать на уровне его мыслей и намерений? А?
- Так ты никак сверхчеловека создать мечтаешь? – задумчиво протянул Павел, – Гитлер вон тоже мечтал, да у него ничего не вышло.
- Да при чём тут Гитлер?! Я мир хочу изменить, хочу, чтобы грязи, лжи, разврата, глупости, жадности стало меньше! Понимаете вы меня, коллега?
- Понимаю, коллега. А не думал ли ты, что можно и наоборот?
- Что наоборот?
- Не альтруистами эгоистов лечить, а наоборот. Не думал, мечтатель?
- Да, но…
- Или ты считаешь, что все вот такие как ты – убогие утописты, ищущие идеального мира? Да никогда благие изобретения человечества не служили ему во благо! Никогда! А ну как попадут твои разработки не альтруистам в руки, что тогда? Короче, сворачивай свою алхимию, Кука, и дело с концом!
Кукуцаполь стоял посреди кухни, уперевшись взглядом в одну единственную точку, видимую только ему, и боялся отвести от неё взгляд, будто в тот момент эта точка стала спасительным кругом для его перепутавшихся, пульсирующих  и потерянных в пустоте мыслей.
- Но как же, – бормотал он, обращаясь к точке.
- Что «как же»? Вот так же! Выкинь на помойку свой прибор и забудь. Там ему самое место. Я понимаю ещё – болезни лечить, но мысли менять, характер… Ха!
- Но ведь с этим горы можно свернуть.
- Выкинь, пока не поздно. Горы ты вряд ли свернёшь, а башку тебе свернут точно.
Кукуцаполь пал духом. Он и раньше не сбрасывал со счетов возможности манипуляции своим открытием, но был настолько поглощён его результатами, что всякую негативную мысль гнал от себя задолго до её появления. И тут его осенило:
- А я противоядие создам! На каждый яд есть своё противоядие. Необходимо продумать блокировку передачи негативной информации. Да, надо немедленно за это взяться.
- Не, Кука, ты точно кук;, – оторопел Павел.
- Слушайте, – спохватился Кукуцаполь, забыв о своём секундном смятении. Казалось, он не услышал последнего замечания, – а вы ведь можете мне помочь!
- Я?!..
- Как физик. Мне необходимо верно подобрать частоту для воздействия на человеческую ДНК. И ещё… нужен человек… я собираюсь перейти к испытаниям на людях.
- Подопытный, что ли?
- Ну, вроде.
- Не, Кука, брось эту затею, убей её в зародыше, иначе…
- Павел, поймите меня, – Кукуцаполь нагнулся над физиком и умоляющим взглядом стал бередить его давно зажившие научные раны. – Поймите меня, наконец! Я живу этим… У меня больше ничего в жизни нет. Только это. Только моя наука и мои исследования. А вдруг выйдет… Но не могу я сейчас всё это бросить, сейчас как никогда я близок к своей цели! Мне нужна ваша помощь, нужна как воздух, поймите это наконец! Не зря, ну не зря же я встретил вас сегодня в этой беседке!
Павла мольбы генетика задели за живое, и он сдался...
- Ладно, раз уж ты такой упёртый… Есть тут один неприкаянный. Приведу. И прибор твой посмотрю потом…
- О, спасибо, спасибо вам огромное! Спасибо, дорогой вы мой человек!
- Да ладно тебе! Подопытного приводить когда?
- Чем быстрее, тем лучше, но только чтобы он был в курсе!
На том и договорились. Расстались учёные под утро лучшими друзьями.

III

Следующим вечером Павел вновь был в квартире Кукуцаполя. Абсолютно трезвый и аккуратно выбритый, он взялся довести возможности загадочного прибора до новой степени совершенства. Прибор являл собой некое подобие лазерного устройства, незамысловатый, но и не кустарный, разработанный в НИИ биологии и генетики в эпоху его пышного заката. Нельзя сказать, что Павел изменил своё мнение по поводу опасного кукуцаполевского проекта, вовсе нет. Просто в нём взыграла былая учёная прыть. Впрочем, в глубине души воскресающий физик лелеял надежду на скорое фиаско сомнительных экспериментов, одновременно вынашивая планы по внедрению в забытую им науку собственных утопических идей.
Спустя неделю кропотливых трудов аппарат был готов, а день спустя перед Кукуцаполем возник первый доброволец. Он радостно и смущённо представился, с любопытством осмотрел чудесный прибор и терпеливо выслушал пространную лекцию доцента Неглядного о новшествах современной генетики. Доброволец оказался незаурядным в прошлом лингвистом и востоковедом, а ныне преподавателем кафедры иностранных языков Анатолием Андреевичем Кумушкиным. Исследования Кукуцаполя Степановича он нашёл весьма полезными, в том числе и для своей любимой лингвистики, которой в этих исследованиях отводилась ключевая роль. И это особенно радовало его.
- С этим такого наворотить можно! – беспеременно восклицал Анатолий Андреевич, всё более воодушевляясь новой идеей.
Павел иронично улыбался при каждом таком восклицании, однако не мешал двум единомышленникам наслаждаться радужными научными перспективами.
- Ну, что, начнём, пожалуй, – наконец произнёс он, устав от бесконечных дифирамбов.
- Да, да, начнём! – спохватился Кукуцаполь. – Конечно, начнём. Теперь нам необходимо решить, какие черты характера мы будем замещать. Я предлагаю сделать вот что: каждый из вас напишет на бумаге свои хорошие и плохие качества, а Анатолий Андреевич выделит особо то, от чего он хотел бы избавиться.
Павел недоверчиво крякнул, однако, вывел на листе бумаги все свои достоинства  и недостатки.
- Только без прикрас, дорогой коллега, без прикрас! – не преминул напомнить ему Кукуцаполь, – мне нужна правда, иначе ничего не выйдет.
- Так, может, ты лучше с себя его срисуешь?
- Для чистоты эксперимента…
- Понятно.
Особенно понравилось Кукуцаполю то, что среди своих недостатков востоковед указал неуверенность в себе, тогда как у Павла, напротив, данная черта значилась в избытке. Опять же для чистоты эксперимента генетик не сообщил своим коллегам, какие именно качества он собирается замещать. Анатолий Андреевич заметно волновался, Кукуцаполь тоже. Насилу овладев собой, экспериментатор усадил Павла в кресло напротив прибора, и эксперимент начался. В полнейшей тишине под напряжённое дыхание учёных минуты отсчитывали вселенское время, которое никому не известному гению вздумалось пустить по иному, доселе неизведанному пути. Вскоре место Павла занял Анатолий Андреевич. Чего ожидать от этой манипуляции помимо предполагаемого результата, Кукуцаполь не знал и по окончании оной несколько раз напомнил подопытному востоковеду о необходимости немедленно оповещать его, Кукуцаполя, о появлении даже намёка на малейшие изменения.
При этом сама процедура передачи информации повторялась неоднократно в течение нескольких недель. Но, увы, к великому разочарованию генетика и лингвиста и тихой радости физика симбиоз двух великих наук в отношении человеческого естества никаких плодов не давал. Несмотря ни на что, Кукуцаполь упорно продолжал верить в своё открытие.
И вот, на исходе зимы, спустя пять месяцев мучительного ожидания, на безжизненной почве научных стараний появился слабый, чуть заметный росток. Он был настолько мал и слаб, что Кукуцаполь едва не проглядел его, и, наверно, проглядел бы, если бы его не выручил однажды один занимательный случай.
Как-то на рассвете мартовского дня в квартире Кукуцаполя раздался громкий назойливый звонок. Звонили так, словно за одну секунду над городом пронеслись все известные человечеству беды от чумы до революции. Доцент Неглядный со скрипом дошлёпал до входной двери и рявкнул сухим, хриплым спросонья голосом:
- Кто?
- Я, я, Кумушкин. Кукуцаполь Степанович, открывайте скорее! Скорее! Сенсация!
Дверь мгновенно отворилась, и в квартиру вихрем влетел возбуждённый востоковед, привнеся с собой помимо весенних уличных ароматов бьющую во все стороны струю неугасимого энтузиазма. Он кружил по комнате, смеялся и хлопал в ладоши, отчего Кукуцаполь быстро сообразил, что случилось нечто и впрямь из ряда вон… Он немедленно усадил Анатолия Андреевича в кресло и испытующе посмотрел ему в глаза:
- Ну? Говорите!
- Кукуцаполь Степанович, родной вы мой! Гений! Гений!
- Говорите же!
- А я уже и не думал! Вы не поверите, не поверите! Логолингвистика — она существует, существует!
- Да говорите же! – голос Кукуцаполя сорвался до стонущего хрипа.
- Вы не поверите! Я вчера к ректору ходил по очень важному для меня делу. И надо было к нему попасть позарез, а секретарша: «Нет, Иван Фёдорович вас сегодня не примет», а я: «Как не примет?!» И ведь каждый раз так! И я ей: «Каждый раз одно и то же. Я требую, чтобы вы немедленно доложили Ивану Фёдоровичу, что я жду в приёмной! У меня очень срочное дело». И ведь не для себя же — для кафедры! Я ей говорю: «Это дело касается нашей кафедры». Говорю, а голоса своего не узнаю. Такой, знаете ли, властный, требовательный. Оленька глаза вытаращила, испуганная такая. А я опять: «Ольга Вячеславовна, я требую, чтобы вы немедленно доложили обо мне Ивану Фёдоровичу». И она тут же снимает трубку и докладывает. Представляете? Тут же снимает и докладывает! Да если бы мне ещё месяц назад так ответили, я бы развернулся и ушёл. И все к этому привыкли. А тут… Она понимает, что я не уйду. На стул сел и ногу на ногу положил. Двух минут не прошло — вызывают меня. Захожу в кабинет, а у ректора мой декан, вот он-то мне как раз и нужен! Я при нём всё ректору и выложил: не даёт, понимаете, работать нормально, и взяточник этот декан тот ещё; проект, над которым мы всей кафедрой целый год бились, на корню зарубил! Да я там так разошёлся, в результате: мне благодарность, декану — скорую. Вот!
Кукуцаполь рухнул на диван как подкошенный стебелёк и дрожащей рукой потянулся в сторону Анатолия Андреевича, словно желая убедиться, что тот действительно находится в его квартире, а не является фантомом или видением, после чего крепко ухватил его за плечо и принялся трясти со всей силой, приговаривая:
- Да неужели, неужели…, дожил, дожил, слава, Тебе, Господи, дожил!
По завершении этой процедуры Кукуцаполь заплакал и засмеялся одновременно, и востоковед, глядя на него, хохотал во весь голос, нисколько не смущаясь столь раннего часа. Минут двадцать учёные сидели друг напротив друга и трясли друг друга за руки, заливаясь звонким счастливым смехом, перебивающим скупые мужские слёзы. Всё ещё не веря в свою долгожданную победу, Кукуцаполь обошёл раз двадцать вокруг своего волшебного аппарата, похлопывая по его холодному корпусу, и, насилу успокоившись, громогласно провозгласил:
- Дорогой коллега! Мы с вами вступили на великий путь, и я намерен немедленно начать работу над докторской диссертацией...
- Скажите, коллега, – перебил его востоковед, – а какое качество вы мне всё-таки передали?
Кукуцаполь поднял указательный палец и торжественно заявил:
- Уверенность в себе!
И оба вновь залились громким задорным смехом.

Вечером того же дня Кукуцаполь собрал у себя консилиум из трёх человек, на котором было постановлено после повторных, тщательно спланированных экспериментов незамедлительно начать процедуру внедрения нового слова науки в массы.
Для этого пришлось организовать дополнительные сеансы передачи информации от одной ДНК другой, на которые был приглашён местный дворник Николай, страдающий патологической жадностью и склочностью. После того как спустя три месяца последний, помимо своих пороков, освободился ещё и от заикания, к Кукуцаполю с осторожными просьбами начали обращаться соседи, которым дворник под большим секретом успел поведать о причинах столь разительной перемены. Кукуцаполь, конечно, дворнику за это пенял, однако, народная молва множила новости о чудодейственном приборе, и Кукуцаполь замучился разъяснять, что в основе его воздействий лежит отнюдь не гипноз и не колдовство, а новое научное открытие. Его мало кто понимал, и мало кто ему верил: народ жаждал чудес и почтительно величал недавнего К;ку-Кук; Кукуцаполем Степановичем, сравнивая его с Кашпировским, Чумаком и прочими современными магами.

IV

На протяжении следующих десяти месяцев Кукуцаполь Степанович аккуратно вёл записи всех своих экспериментов, дополняя их отзывами испытуемых с указанием адресов и фамилий последних.
Убедившись, что составленного досье достаточно для придания научного открытия широкой огласке, Кукуцаполь решил действовать.
Первым учреждением, куда он обратился с рациональным предложением, стал его родной НИИ. Лишённый доброй половины своих сотрудников и экспериментальных лабораторий, он всё ещё продолжал выживать, ориентируя свою научную деятельность главным образом на потребности современного рынка. С болью в сердце переступив порог института, доцент Неглядный направился прямиком в кабинет директора и, прождав под его дверью три часа, предстал перед бывшим своим начальником с увесистыми папками в руках и светлой надеждой в сердце. Но, увы, немедленного переворота в душе начальника папки не произвели — директор смотрел на Кукуцаполя с явным непониманием.
- Кукуцаполь Степанович, – медленно проговорил он, – вы же понимаете, что в наше время подобные исследования не актуальны…
- Но ведь это колоссальный прорыв в науке! Это же… это же бомба! Я трудился над этим долгие годы, здесь всё! Это же…
- Я понимаю вас, но мы не можем сейчас принять ваши разработки, мы не можем сейчас принять на себя этот «прорыв». Поймите и вы нас, уважаемый Кукуцаполь Степанович… А знаете что? Поезжайте-ка вы лучше в Н., возможно, там ваши эксперименты придутся как раз кстати, а у нас, извините, на подобные новшества денег нет!
Кукуцаполь вышел из кабинета директора, будучи не в силах понять, что с ним только что произошло. Примостившись на краю стула рядом с институтским вахтёром и охватив руками свой огромный портфель, учёный молча сидел, монотонно покачиваясь из стороны в сторону. Сидел долго, не говоря ни слова, вызывая своей персоной неподдельный интерес у проходящих мимо людей. На двадцать восьмой минуте вахтёр не выдержал:
- На работу, что ли, не приняли?
- Не на работу, а работу, – ответил Кукуцаполь, не переставая раскачиваться. Его глухой отрешённый голос поставил вахтёра в тупик. Он помолчал, соображая, как утешить несчастного и, наконец, выдал несуразный по уровню понимания перл:
- Ты знаешь, сколько за день приходит вот таких, как ты? О-о-о-х! И всем от ворот.
- Всем… А я не все! У меня знаете какие исследования? Какие… Ах..., – и Кукуцаполь безнадёжно махнул рукой.
- Да кому это теперь надо.
Кукуцаполь посмотрел на вахтёра взглядом упавшего с Луны астронавта:
- Да как же… Да это же всё для людей… Для людей!
Вахтёр неодобрительно хмыкнул и мотнул головой:
- Кому люди теперь твои нужны? Теперь деньги нужны. Вот если бы ты что-нибудь такое исследовал, что наверняка продать можно — это всем было бы надо. А вообще знаешь, попробуй американцам своё это изобретение спихнуть.
- Да что же это такое! Всю Россию продать готовы! Всю, целиком!
Кукуцаполь мигом сорвался с места. Он бегал по холлу, кричал и размахивал руками, распугивая редких сотрудников, и вахтёр, глядя на него сквозь дёргающиеся веки, отчаянно сожалел о начатом разговоре и готов был на всё, чтобы скорее прекратить это безобразие. Впрочем, на его счастье кукуцаполевского безумия хватило не надолго, и оно угасло так же внезапно, как и вспыхнуло. Накричавшись вдоволь, доцент схватил в охапку свой портфель и бросился вон из института, оставив вахтёра в состоянии глубочайшего оцепенения.
Как в бреду Кукуцаполь Степанович брёл по людным улицам домой. Он не отвечал на приветствия встречавшихся ему на пути знакомых и не ждал от светофоров зелёного света. Жизнь для него остановилась. В его учёной голове молотом колотился совет вахтёра: «продать, продать...». Кукуцаполь мысленно, а, возможно, даже и вслух повторял эти ужасные слова, с отвращением глядя на бесконечные вещевые ряды, запрудившие половину некогда научного городка. И самым страшным для него было то, что практически никто, кроме него самого, не смотрел на это с таким отвращением.
Теперь интеллект был не в чести, наука была не в чести — всё решал новоявленный всепоглощающий бизнес, продавший и распродавший всё, включая ум, честь и совесть нашей эпохи.
Дома учёный немного успокоился и, вняв советам директора института, решил ехать в Н. Однако и там развели руками:
- Это всё безумно интересно, и мы при первой же возможности постараемся заняться вашими исследованиями, г-н Неглядный, но только позже… Вы оставьте секретарю свои координаты, и мы с вами обязательно свяжемся, но только… позже.
Этот бархатистый отказ Кукуцаполь Степанович воспринял намного больнее, чем отказ директора своего родного НИИ, прекрасно осознавая, что ни позже, ни при первой же возможности его исследованиями никто и никогда не займётся. Вернувшись домой, г-н Неглядный долго сыпал цитатами из недавно проданного им фолианта, а потом, впервые в жизни приняв на грудь, забылся младенческим сном до утра.
Утром Кукуцаполя навестил Павел. Он внимательно посмотрел на друга и, без лишних слов поняв, что произошло, со знанием дела помог генетику прийти в себя, после чего Кукуцаполь потребовал организации срочного внеочередного консилиума, в повестке дня коего значился один-единственный вопрос: что делать.
- Так что будем делать, товарищи? – взял слово Анатолий Андреевич, не выдержав затянувшейся паузы.
- Товарищи, – грустно хмыкнул Павел. – Теперь большей частью все господа. Форма, поглядишь, господская, а как копнёшь поглубже — товарищ товарищем!
- Так что будем делать, господа?
- Что делать… Да ничего не делать, – меланхолично заявил Кукуцаполь.
- Как это ни…, нет уж, позвольте, Кукуцаполь Степанович, мы столько с вами прошли, столько открыли… А хотите, я вам анекдот расскажу? Сидят трое корешей, мечтают. Один говорит: вот бы накупить китайских часов по дешёвке и махнуть на машине времени в прошлое лет на тридцать назад. Там их загнать по высокой цене и накупить долларов по шестьдесят копеек! Второй говорит: лучше изобрести такую машину, как ксерокс, только для предметов, а потом взять кусок золота и ксерить его, ксерить… Третий (самый главный кореш): господа министры, будут ещё предложения по оздоровлению экономики?
Анекдот немного развеял всеобщее уныние, и громче всех, как полагается, смеялся сам рассказчик, обнажая редкие, чудом задержавшиеся во рту зубы.
- Вот такая наша интеллигенция сегодня и есть, – задумчиво резюмировал Павел, взирая на широкую улыбку Анатолия Андреевича, – слабая и беззубая.
После сего непредвиденного замечания востоковед вмиг потускнел:
- Это вы к чему сейчас сказали?
- Да так, к слову пришлось.
- Нет, господа, жива ещё русская интеллигенция! – шумно выдохнув, возразил Павлу Кукуцаполь. – Жива и жить будет!
- Я и не говорю, что мертва…
- Живы те, кому человечность небезразлична, кто себя человеком ещё помнит, как говорится, «от дней очаковских»…
- Да сколько таких осталось?
- Осталось. И множиться будут.
- Да с чего бы им множиться-то? Всё в тартарары летит коту под хвост.
- Зря ты так, Паша.
- А ты, Кука, на чём держишься? А ты, Андреич? На чём вообще всё это сейчас держится?
- А я вам скажу, на чём: на трёх китах — вере, интеллекте и понимании, ощущении себя человеком. А то, что развалилось всё, так ведь основы были выбиты. А нового не заложено. А то, что заложено — под стать соломе: вспыхнуло пламя, и нет её, сгорела. А основание должно быть огнеупорным, каменным, таким, чтобы никакими реактивами не растворить. И если человеком ты себя ощущать перестал, и если интеллект тебя подвёл, вера одна останется навсегда.
- Это уж точно, – закивал Анатолий Андреевич. – А во что вера-то?
- А у каждого своя вера: у кого — в Бога, у кого — в науку…, а у кого — и в то, и в другое.
Друзья замолчали, и каждый, вдыхая майскую свежесть, думал о чём-то своём, и никто не знал, что им делать с рождённой ими логогенетикой, оказавшейся никому не нужной в этом новом кошмарном мире.
- Слышал я, что в Москве подобные исследования проводились. Ну это так, вроде слухи, – нарушил тишину Анатолий Андреевич.
- Не слухи, – отозвался Кукуцаполь, – я в иностранных изданиях читал. В Бауманке это…
- Ну так и вы поезжайте в Бауманку.
- Кому я там нужен. Да и из Сибири столько денег на билет надо. И там жить где-то надо опять же... Нет. И, вообще, мечтал я здесь лабораторию открыть, на месте: пусть по всей России в разных городах будут такие лаборатории!
- А что, неплохо бы, – согласился Павел. – Мы трое, ещё кого-нибудь найдём.
- Неужели, Паша, ты всё-таки принял моё исследование?
- Принял, не принял... Куда я теперь без вас? И вообще, Кука, ты мне вроде как жизнь новую подарил, я даже не пью совсем. И это, между прочим, без всяких твоих генетических штучек! Силой воли бросил.
- Ну, ты молодец.
- Послушайте, друзья, – воодушивился вдруг Анатолий Андреевич, – а ведь про лабораторию — это замечательно! Вы, Кукуцаполь Степанович, должны оформить патент на исследование, а мы попутно будем работать над созданием лаборатории.
- Только на какие…, я извиняюсь.
- Есть у меня, Паша, одна смелая мысль: как-то одному авторитету я пару фолиантов по дешёвке продал, и он за это обещал помочь, если что. Витя Мрачный. Не знаете такого?
- Не-а, я с авторитетами не знаюсь. Спонсором его, что ли, взять хочешь?
- Эх, в хорошее время живём: бантиды-недоучки теперь у науки в меценатах ходят!
- Хоть так, и на том спасибо.

IV

Целый месяц ушёл у Кукуцаполя на обивание различных порогов. Его футболили то в одни, то в другие двери, и он махнул было уже рукой на этот злосчастный патент и вновь пустился объезжать все известные ему НИИ и научные центры, прося и умоляя их директоров и президентов позволить его команде создать в стенах одного из них маленькую лабораторию, обещая самому нести все расходы по её содержанию, но… Всё это научное множество по большей части проявляло к мольбам несчастного стоическое спокойствие, отмахиваясь от него как от надоедливого чародея. В итоге всех этих перипетий амбициозное предприятие доцента Неглядного свернулось, так и не успев толком встать на ноги.
Всё началось ранним июльским утром с телефонного звонка. Звонивший представился коллегой директора НИИ в Н. и выказал свою заинтересованность кукуцаполевскими достижениями. Доценту Неглядному было предложено посетить собеседование, и спустя час к его дому подали блестящий лимузин, ослепивший своим видом любопытных кумушек у подъезда, склонившихся перед Кукуцаполем Степановичем в услужливом реверансе. Кукуцаполь с трудом верил в реальность происходящего. Впрочем, первые сомнения посетили его, как только лимузин въехал во двор роскошного мини-дворца, скрывшись за четырёхметровым бронированным забором. В мини-дворце Неглядного ожидал мини-шах славянской наружности, известный в определённых кругах под псевдонимом «Даня Куцый». Даня не стал ходить кругами вокруг беспокоившей его темы, хотя и начал несколько исподволь. Пригласив учёного за щедро накрытый стол, ломившейся от яств, о существовании которых Кукуцаполь раньше мог лишь догадываться, авторитет закинул свою первую удочку:
- Наука сегодня развивается скоростными темпами, и вы, уважаемый Кукуцаполь Степанович, стоите у этих истоков. Вы и подобные вам. Я счастлив принимать в своём доме великого учёного! Я познакомился с вашим открытием и могу сказать, что бесповоротно стал вашим фанатом. Теперь я только о нём и думаю, ведь это же… это… революция! – при слове «революция» Даня скривился.
- Простите, а откуда вы узнали о моих исследованиях? – осторожно поинтересовался Кукуцаполь. – Насколько мне известно, они ещё нигде не публиковались.
- Неважно. Нашлись добрые люди.
Дальше Кукуцаполь не слушал. Он прекрасно понял, о каком «добром человеке» шла речь, и его почему-то совсем не радовал тот факт, что никому доселе не нужное открытие наконец-то кого-то заинтересовало. Генетик заподозрил неладное и не ошибся… Даня Куцый подсел вплотную к своему гостю и, положив руку ему на плечо, доверительно забормотал:
- Людей менять — это хорошо. Хорошо, когда идиотов вокруг… Я тут в депутаты собрался. А вы знаете, что такое быть депутатом?
- Представлять интересы народа. А разве нет?..
- Интересы… кого?! – Даня забился в громогласном хохоте. – Народа?? Ох-ух-ха!!! Быть депутатом — это когда одни идиоты тебя выбирают, а другие тебе верят! Так вот, господин генетик, мне надо, как это у вас называется, чтобы ты геном народа перестроил. Понимаешь?
- Не совсем…
Даня занервничал.
- Мне надо больше идиотов, – зашипел он в ухо Кукуцаполю, – больше, понимаешь? И конкурентов моих из игры вывести. Ты же можешь. Ну, сделай им что-нибудь, у тебя же аппарат есть!
Кукуцаполю показалось, что ему на голову сверху начали лить кипяток. Он даже поднял голову и потрогал волосы, желая удостовериться в своём ощущении, после чего попытался подняться, но Даня держал учёного мёртвой хваткой, впившись ястребиными пальцами в его костлявое плечо. Кукуцаполь неуклюже сполз на край стула, нелепо повиснув частью тела в воздухе, и, поправив трясущейся рукой очки, залепетал, не глядя на Даню:
- Видите ли…, это наука…, невозможно. Невозможно. Я работаю с каждым в отдельности…, группа — это…, это невозможно. Так не бывает.
- Бывает, – голос Дани трещал как сухой вереск. – Кодирование. Слышал о таком?
- Но… в таком случае… вам лучше к экстрасенсам обратиться. Я не работаю с гипнозом. Я… генетик…
Даня выпустил кукуцаполевское плечо, отчего несчастный едва не опрокинулся вместе со стулом на пол, и, уперевшись обеими руками в стол, заявил отрывисто и категорично:
- Значит так, доцент: даю тебе пять дней на раздумье, потом жду ответа. Пять дней. Понял? Возможно, невозможно. Будешь тогда моих конкурентов по одному лечить.
- Но как же…, – Кукуцаполь предпринимал последние попытки отбиться от страшного предложения, – нужно ведь согласие…
- А мы без согласия. Короче, слово Дани Куцего! – и пальцы авторитета самопроизвольно сложились в фигуру, символизирующую окончательное, не подлежащее обжалованию решение.

- Это ты правильно сделал, что сразу не отказался, – ободрял Павел дрожащего, морально убитого товарища. – Правильно. Пять дней — это хоть какой-то срок. Можно что-то решить.
- Что, Паша, что? Это страшный человек!
- Понимаю.
- О, как ты был прав! Как был прав! – и Кукуцаполь, ухватив обеими руками себя за волосы, забегал по комнате вокруг своего аппарата.
- Ну, прав, неправ…, что уж теперь. Зато Андреичу помогло — ему кафедру дают.
- Да? – Кукуцаполь остановился. – Ну, тогда хорошо. Хорошо, – он в бессилии опустился в кресло, не отнимая от головы рук. – Но мне-то что делать?..
- Уезжать тебе надо, Кука. Из школы ты уволился, семьи нет: ничто тебя здесь не держит. Уезжай куда-нибудь со своим аппаратом.
- Куда? Где и кому это всё нужно? – Кукуцаполь стонал, как подстреленный голубь.
- Ну, ясно кому…
- А я ведь не соглашусь всё равно… И что тогда? Они ведь… убьют меня? Да?
- Почему сразу «убьют»? Скорее всего, они поступят с тобой как американцы с учёными Третьего Рейха.
- Как это?
- Выкрадут тебя, и будешь ты трудиться в их секретной лаборатории, а за отказ от работы будут тебе штрафные санкции.
- Ка...какие санкции?
- Ну, этого я уж не знаю, как у них там дело поставлено. Эй, Кука, Кука, что с тобой?
Кукуцаполь обильно побледнел и начал медленно сползать с кресла на пол. Перепуганный Павел вызвал неотложку.
- Пять дней, пять дней, – бормотал Кукуцаполь в лицо ничего не понимающего доктора, – пять дней…
Впрочем, пяти дней ждать не пришлось. События развернулись куда быстрее. День спустя несчастный учёный получил сообщение от своего знакомого нувориша, которое и совершило окончательный поворот в его научном существовании. Митя Мрачный, приобретший некогда у Кукуцаполя по дешёвке пару фолиантов, а ныне взявшийся спонсировать его дальнейшие исследования, оповестил доцента Неглядного о том, что Даня Куцый был убит во время бандитской перестрелки, и что на место убиенного заступает держатель городских рынков некий Родя Шварцкопф, и что по сравнению с другими криминальными акулами этот Родя — супер-акула, пожирающий всё и вся. Иными словами, в городе Роде никто противоречить не смеет. Всё своё более или менее связное высказывание Митя подытожил фразой, обрушившей на голову Кукуцаполя последний дамоклов меч:
- Короче, Степаныч, Родя твоей генетикой заинтересовался, нанять тебя хочет.
- Тоже в депутаты метит? – Кукуцаполь осознал свой приговор.
- Не-е, куда ему! Нанять, чтобы ты его архаровцев ещё злее сделал, ну, зомби типа. Чтобы никто их покрушить не мог. Короче, Степаныч, драпай!
Дважды повторять Мите Мрачному своё предупреждение не пришлось. Находясь на пике смятения, Кукуцаполь срочно вызвал к себе Павла. Тот примчался немедленно и, быстро вникнув в суть происходящего, тут же согласился с советом Мити:
- Беги, Кука. Бери аппарат и беги, пока в Новосибирск, у меня там друзья-однокашники. А оттуда — в Москву.

– – –
Под покровом ночи на перроне маленького пригородного вокзала три фигуры жались в темноту подальше от ярких огней и редких отъезжающих: два друга провожали третьего в дальний неизвестный путь. Провожали тайно, из другого города, желая как можно чище замести свои следы.
- Ну, Кука, держись. На вот, мы с Андреичем собрали тебе кое-что на первое время.
- Нет, нет, не придумывайте! – шумно запротестовал Кукуцаполь.
- Мы не придумываем, Кукуцаполь Степанович, вы лучше нас знаете, как вам сейчас это необходимо.
- Возьми, Кука, не то обидишь. Или мы не друзья?
- Спасибо, спасибо, друзья мои, – в глазах Кукуцаполя появились слёзы. – Я верну, я всё верну.
- И не думайте даже! А за квартирой вашей мы присмотрим, и за мышами тоже…
- Ох, втянул я вас, простите меня!
- Что уж теперь...
Друзья немного помолчали.
- А, знаешь, в чём твоя проблема, Кука? Мир переделывать — хорошее дело. Наверно, так и надо. Да только не генетикой. Генетикой душу не изменишь.
- Да понял я уже это, Паша. Смешон я, смешон, как и моё имя: отжившее имя отжившего гения отжившей эпохи… Неужто и прав ты был, когда об интеллигенции говорил?.. А наука наша?
- Да забудь! Верю я в науку, и в интеллигенцию русскую верю! Но ты лучше болезни лечи своей логогенетикой, не лезь ты в душу, мир этим не изменишь…
- Друзья, мир менять как-то иначе надо. Примером своим, что ли...
- Кому он нужен сейчас, твой пример, Андреич! Мир с ума сходит.
- Как говорил мой профессор: ищите себе подобных, а с ними вы — сила.
- Да, да, подобных… Как ты говорил: вера, интеллект и человечность? Ну вот и надо, наверно, этих трёх китов поднимать. А уж как поднимать — пусть каждый сам решает.
- Это правильно – закивал востоковед. – Тикун олам у каждого свой. Вернее, подход к нему у каждого индивидуальный. Когда я на Ближнем Востоке работал в нашей миссии...
Востоковед принялся увлечённо что-то пояснять, но, увы, ему помешал прибывший на станцию поезд.
- Ну, друг, бывай. Пиши обязательно. Не звони, лучше пиши, и только шифром, как договаривались!
- Спасибо, спасибо вам, друзья, спасибо! Не навсегда расстаёмся. Спа-си-бо-о-о-о-о-о! – прощальный возглас Кукуцаполя Степановича растворился в грохоте состава. Доцент долго ещё стоял у вагонного окна и махал своим друзьям рукой, а они шли по перрону и махали Кукуцаполю, пока поезд не умчался в тёмную даль, увозя в себе гонимого, никем не признанного учёного.

ЭПИЛОГ

Время, как известно, живёт по своим законам, и оно идёт, не спрашивая у нас, довольны ли мы его торопливым шагом. У этого шага немного преимуществ, хотя, пожалуй, с одним из них согласится даже самый заядлый пессимист: унося нас в будущее, время часто расставляет всё по своим местам, позволяя нам трезво взглянуть на события прошлого и извлечь из него важные для себя уроки. Никто толком не знает, какие уроки из своего прошлого сумел извлечь для себя Кукуцаполь, ибо после его скоропостижного отъезда никто в городе никогда больше не видел учёного-генетика и не слышал о его чудо-исследованиях. Никто, кроме двух его друзей: физика и лингвиста-востоковеда, не перестающих заверять всех в том, что доцент Неглядный трудится на благо Отечества в одном из столичных НИИ и, возможно, скоро даже получит Нобелевскую премию. Однако правда это или вымысел — никто проверять не берётся, поскольку никому в городе не интересна больше судьба загадочного К;ки-К;ку, взявшегося своим причудливым аппаратом изменить мир. Впрочем, возможно, ему это и удастся, кто знает…