Мое дилетантское мнение о метафорах

Мне хочется начать с длинной цитаты замечательного автора Александра Солина (http://proza.ru/2010/08/21/737). И да, он здесь, на Прозе:

“Однако каким бы опустошительным ни был нынешний процесс, изгнавший из современной прозы эстетику образа и заменивший ее тухлой словесной жвачкой, ему не отменить фундаментального значения метафоры, являющейся не каким-то там бантиком на скучной ткани повествования, а фактом универсального подобия и единства мира, бликом единого источника света, помещенного в центр мироздания. Метафора есть та метаодежда, в которую одет наш мир – мир, где неподвижный лед подобен тишине, а лунный свет состоит в двоюродном родстве с солнечным, как привидение - с живым человеком. Подметить это ускользающее подобие мира и судеб – вот суть художественного метода. И если художественный метод кому-то не дается, не стоит насмехаться над ним, как лиса над виноградом”

По прочтении этого отрывка захотелось его обдумать, по дальнейшем рассмотрении – с ним согласиться. Бледный лунный свет – седьмая вода на киселе от сочного солнечного. Лед недвижен как белесая тишина. Тропическое море на закате отливает юным баклажаном. У Вознесенского кот, как радиоприемник, ловил мир зеленым глазом. Кто теперь помнит те радиоприемники? В их темных внутренностях мерцали стеклянные колбы, заключавшие в себе радиомачты с тусклыми огнями Святого Эльфа на остриях. Особая лампа боком высовывалась из фронтальной панели деревянного корпуса. Она-то и мерцала жидким изумрудом в такт электронным приливам, напоминая зрителю внимательный кошачий зрачок.

Наука описывает окружающий мир в метафорах, используя абстрактный язык математики. Мигранты переходят границу и расползаются среди местных словно атомы цинка, диффундирующие в золото. Или наоборот. Тепло ведет себя точно так же, и уравнение, описываюшее его распространение, позволяет много чего еще рассчитать. Елки растут как дендритные фракталы. Волны звука и света интерферируют подобно кругам на воде. Перколяция, она и в Африке перколяция. Там она описывает необходимую для выживания вида плотность популяции крупных хищников. Здесь, количество вброшенных в смесь медных шариков, достаточное для того, чтобы сделать эпоксидку электропроводящей.

Несть числа примерам, свидетельствующим о самоцитируемости мира. Художественный метод возникает, когда автор уходит от надежных физических аналогий в ускользающие метафизические. Возникает новая скрепа образа уже в ином, мнимом, измерении. Парус в руки всем нам, осмелившимся выразить свои мысли на бумаге в художественной форме.

Но мне как раз сейчас случилось читать “Когда мы были сиротами” Казуо Ишигуро, и я с ужасом осознал, что до сих пор не встретил у него ни одной метафоры. Остаток книги процеживал через сито внимания. Ни единой! Казалось бы, герой повествования проводит раннее детство в патриархальном Шанхае, по трагическим причинам вынужден перебраться в Англию, затем, уже взрослым, возвращается в родной город в конце тридцатых годов прошлого века. Сколько чудесных сравнений Ишигуро мог бы найти, позволяя читателю лучше представить азиатскую экзотику в сравнении с умеренной скукой метрополии.

Да что Ишигуро, я сам смог бы! Предвоенный китаец в традиционно-длинном коричневом халате и шапочке выглядит как желудь с черешком-косичкой. Роскошный разлапистый автомобиль напоминает придавленного жука. Черные комнатные ширмы и шкафы, инкрустированные перламутром? Вот уж где материализация ночных привидений на поверхности маленького лесного озера. Переполненные улочки полны толкущимися пешеходами, как кипящая похлебка овощами. Престарелый государственный деятель похож на засушенного кузнечика. Лондонский туман –  куда уж без него – не порождение ли он индустриального вулкана грубых промышленных районов?

Так почему же нобелевский лауреат не удосужился сделать этого не на моем – дилетантском, а на присущем ему мировом уровне?  За намеком на возможный ответ мне снова хочется обратиться к А. Солину. В его чудесном рассказе “Мой папа – ***” (http://proza.ru/2008/03/25/615) нет метафор. Перечел еше раз – нет!

И тут мне в голову приходит крамольная мысль. Что если метафоры не всегда нужны? Что если динамичное повествование отторгает метафоры, полагаясь вместо них на ритм узнаваемых эмоций? Что если писатель играет на встроенных в человека эмоциях как пианист на клавишах? У каждой струны своя собственная нота, музыкант лишь выбирает ее, вынуждает звучать громче или тише, позволяет звенеть дольше или останавливает звук, чтобы предыдущая нота не смешивалась с последующими. Мы не ожидаем от пианиста неслыханных нот, мы хотим впечатлений от талантливо исполненной композиции.

Но где же это оставляет метафору? Там, где ни писатель, ни читатель никуда не торопятся. Где неизведанные ранее впечатления являются наградой и тому и другому. Где не слишком важно что, но необыкновенно интересно как.

Осталась ли еще такая литература и ее почитатели? В оазисах эссе и стиха, да. В массовой культуре? Бог весть.



PS Первый вариант этой заметки вызвал некоторый интерес, но был удален модераторами. Во втором я заменил звездочками крамольные буквы "г", "е" и "й".  К сожалению, в результате удаления в воздухе повисли несколько очень интересных рецензий. А осталось, то, что осталось.