Бизнес - посол

 "Бизнес - посол" было титулом,- мой старый учитель, Иезекииль Голдстон, используется , чтобы дать мне. Осмелюсь предположить, что он не хуже других служил для описания с приятной смесью достоинства и игривости того прославленного мешочника или барабанщика, которым я был. Это была моя работа , чтобы вникнуть во все четверти земли, где старик душистой в концессии или договор-и то , что нос у него был для них!
И сделать это , по всей  видимости сильным людям , что фирма Coldston будет платить больше за уступку (в конечном итоге, во всяком случае) или меньшее требование по контракту (в первую очередь, во всяком случае), чем у любой другой ответственной фирмы, компании или корпорации в мире.
Сэр Иезекииль (каким он со временем стал) взял меня с очень низкой ступени обычной дипломатической лестницы к себе на службу по рекомендации моего дяди, сэра Пэджета Риллингтона, который тогда был на вершине той же самой лестницы. Мой  работодатель был достаточно хорош, чтобы не раз говорить мне, что я оправдал рекомендацию.
- У тебя отличные манеры, Юлиус, - сказал он мне. -"Действительно, довольно интересно. Достаточно такта!
Вы работаете - довольно много; ваш дар к языкам имеет огромную ценность, и, если у вас нет абсолютного гения в
бизнесе - что ж, я на другом конце провода. У меня нет причин быть недовольным".
-«Насколько вы могли ожидать от бренда государственных школ и университетов, сэр?»
Я предложил. - Еще, - решительно сказал Иезекииль. Работа понравилась. Мне очень хорошо платили. Я видел мир;
Я встречал самых разных людей; и ко мне всегда относились по-царски, поскольку, если я всегда пытался встать
на правильную сторону в моем бизнесе или политических друзьях, они в равной степени стремились оказаться на правильной стороне от меня, что означало, в их жизнерадостном воображении, правильную сторону. сторона сэра Иезекииля; позиция, которая, как я полагаю, соответствует скорее
абстрактной математической концепции, чем чему-либо, реально реализуемому в опыте.
Однако я не хочу обо всем этом говорить. Я упоминаю несколько вышеупомянутых обстоятельств только для того, чтобы учесть тот факт, что я оказался
в городе летом 1914 года, вернувшись из долгой и далекой экскурсии, временно проживал в меблированной квартире (я был бездомным) в Букингемских воротах, наслаждаясь перспектива нескольких месяцев отпуска и желание поддержать связь с семьей и общественными
связями - возможно, с прицелом на посещение загородного дома и небольшую охоту или рыбалку постепенно. Но прежде всего, после короткого пребывания в Лондоне, я должен был прибыть в Крэгсфут, чтобы увидеться с сэром Пэджетом, рассказать ему о моей последней поездке и утешить его из-за потери общества Уолдо.
Не то чтобы с Уолдо случилось что-то трагическое. Напротив, он собирался жениться.
Я слышал о помолвке за месяц до отплытия из Буэнос-Айреса, и эта новость вернула мои мысли к осеннему отдыху в Крэгсфуте два года назад с сэром Пэджетом и старой
мисс Флеминг (мы были большими друзьями, она и я) ; два мальчика, Уолдо и Арсенио, только что из Оксфорда; респектабельная миссис Нниветт - о, несомненно респектабельная миссис Нниветт; - я сама, старше мальчиков, моложе старших, и поэтому с приятной чередованием
атмосфера, предложенная мне - и Люсинде! Верно то, что Нина Фрост тоже была там неплохой помощницей ,
приехавшая из этой ужасной большой виллы на побережье - как они называли ее Брайармаунт, - тем не менее, она не была из домашней вечеринки; после того, как Нина  уходила домой, и после того, как миссис Нниветт ложилась спать, всегда был последний разговор или порезвление.
Мисс Флеминг, «тетя Берта», любила разговоры и шутки; и считалось, что сэр Пэджет вообще не ложится спать; он говорил, что отвык в России. Значит, время было веселое - веселое, легкомысленное!  Да нет, ничуть не легкомысленно. Я чуть не попал в клише, фальшивую банальность.
Молодежь не умеет считать и пересчитывать. Они думают как дураки - и не стесняясь высказывать свои мысли прямо.Вы помните оксфордскую лекцию, любой из вас, кто был там не (с покорностью критикам) о футболе и веселье, но всю ночь напролет о Троице, или природе
Абсолюта, или сообществе благ, или почему в Теннисоне (это мое свидание, а не Уолдо) у Артура не было детей от Гвиневеры, или рабочий класс должен ограничивать - ну, и так далее. Мальчики подарили нам всю эту атмосферу, если не именно эти темы, и дискуссии были очень мощными, с сэром Пэджетом, чтобы точить лезвия, если они затупятся, одним из своих афоризмов, и тетей Бертой, чтобы завершить дискуссию с анекдотами. А теперь Люсинда приняла Уолдо! Теперь они должны были пожениться - напрямую. Она на практике решила проблему, которую мы когда-то обсуждали лунным вечером на террасе с видом на море. В каком возрасте мужчина и женщина должны жениться? Он в тридцать, она в двадцать пять, сказал одну сторону - в интересах личного счастья. Он в двадцать один год, она в восемнадцать, сказал другой, в интересах
социального благополучия. (Миссис Ниветт легла спать.) Люсинде был двадцать один год, а Уолдо - двадцать шесть. Это был компромисс - хотя, если
подумать, она не принимала участия в обсуждении проблемы. «Я должна поступить так, как я чувствовала», - было ее единственным вкладом;
и она также легла спать на ранних стадиях многословной битвы. Между прочим, я могу заметить, что уход Люсинды был одним из лучших ее
поступков - да, даже в те первые дни, когда все они были инстинктами, а не искусством.
Начиная с сэра Пэджета и ниже, мы, мужчины, чувствовали, что если
бы проблема была поставлена для настоящего решения, мы все остро заинтересовались бы тем, что Люсинда чувствовала, что она сделает. Ни один
разумный человек - как говорили до того, как мы выучили по-настоящему разговорный английский - не мог чувствовать иначе. Я не буду сейчас останавливаться на этих воспоминаниях, но я посмеивался над ними утром в день свадьбы Уолдо и Люсинды - в очень хороший июльский день, когда после позднего и неторопливого завтрака я посмотрел через дорогу на улицу.
Лёгкая и разрозненная деятельность казарменного двора. Вскоре эта сцена изменилась, но будущее было скрыто. Не зная предчувствия, я планировал только то, как провести время до половины третьего.
Я решил одеться, пойти в клуб, почитать газеты, пообедать и так далее в Сент-Джорджес.
Ибо, конечно, Юрьева это должно было быть.
У миссис Книветт была временная квартира на  Маунт-стрит; У сэра Пэджета не было городского дома, но он жил у Клариджа;
он, Уолдо и тетя Берта должны были прибыть туда  вчера из Крэгсфута.
Возможно, было немного любопытно, что Уолдо не был в
городе последнюю неделю; но он не видел, и я не видел никого из народа Крэгсфут с тех пор, как вернулся домой. Я оставил визитку миссис Ниветт,
но… я полагаю, она и ее дочь были слишком заняты, чтобы обращать на это внимание. Боюсь, что я был этому весьма рад; Опасаясь
видения в _partie Карр; -любители взаимно поглощаются, и я слева завладеваю миссис Knyvett-утрачено безвредно в несостоявшихся бывшие человек.

Я шел по торговому центру, направляясь в свой клуб на Сент-Джеймс-стрит. На углу у Мальборо-хауса мне пришлось подождать, прежде чем переходить дорогу;
Череда моторов и такси поддержала меня. Я все еще думал о Люсинде; по крайней мере, через мгновение я сказал себе, что, должно быть, все
еще думаю о Люсинде, потому что только так я мог рационально объяснить то, что со мной произошло.
Был час - только что пробили дворцовые часы. Свадьба была в половине третьего, и невеста, вне всякого разумного сомнения, теперь наряжалась для этого или, возможно, получала необходимое пропитание.
Но не ехать сразу с места происшествия, не смотреть в окно того
последнего такси, которое только что проехало мимо меня! И все же лицо в окне такси - я мог бы поклясться, что это было лицо Люсинды. На нем была ее улыбка - а это было не так много на лицах. Что еще более странно, он ослеплял тем ярким румянцем, который она сама - настоящая Люсинда - проявляла только в самых редких случаях, в моменты высокого чувства. Это случилось вечером, когда Уолдо и Арсенио Вальдес поссорились в Крэгсфуте.
Видение приходило и уходило, но оставило меня странно озадаченным, в некотором роде  стыдно за себя, чувствуя себя дураком.
Я сердито пожал плечами,  пересекая Пэлл-Мэлл. Достигнув тротуара на другом приливе, я вынул портсигар; Я хотел быть нормальным и разумным;
Я бы курил. - «Возьми мою лампочку, Юлий», - сказал мягкий и нежный голос.  Называть голос «изящным» может показаться абсурдным -
притворство языка - но этот эпитет действительно соответствует манере речи Арсенио Вальдеса, будь то на испанском, итальянском или английском языках.
Как это было естественно, он говорил на них с одинаковой легкостью и мастерством, но ни один из них не использовал фамильярно; к каждому относились как к искусству, не в выборе слов, что было бы утомительно в повседневной жизни, а в артикуляции. Мы, другие, часто ругали его по этому поводу, но он всегда утверждал, что это была  «записка кастильца».
Вот он стоял в нижнем углу Сент-Джеймс-стрит, опрятный, крутой и аккуратный, как обычно - как и я, он был в свадебном платье - и
выглядел наименее романтичным и самым обезьяньим: он мог творить чудеса в любом направлении.
-Привет! с какого дерева ты упал, Обезьяна? Я спросил. Но потом я продолжил, не дожидаясь ответа. «Я говорю, это такси, должно быть,вас тоже обогнало, не так ли?» -«Проезжает много такси. Который из?"
- Тот, в котором была девочка, такая как Люсинда. Разве вы ее не видели?
-«Я никогда не видел такой девушки, как Люсинда, кроме самой Люсинды. Вы уже пообедали?
- Нет, я имею в виду вопрос совершенно невинно, дружище. Потому что, если нет, мы могли бы вместе. Конечно, вы, как и я, идете на свадьбу?
По крайней мере, я справлюсь, если невеста пунктуальна. У меня назначена встреча, которую я должен прийти в три пятнадцать. «Это дает вам достаточно времени. Приходите пообедать со мной в "Белые".
Я взяла его за руку, и мы пошли по улице. Я забыл о своем маленьком
волнении из-за девушки в такси. Хотя он был чистокровным испанцем, хотя он получил образование
в Бомонте и Крайст-Черч, Вальдес чувствовал себя в Италии более комфортно, чем где-либо еще.
Его родители поселились там, в поезде изгнанного дона Карлоса, а сын все еще владел маленьким _palazzo_ в Венеции и получал большую часть своих средств (по крайней мере, я так понял),
сдавая в аренду более подходящие этажи, сохраняя чердаки. для него самого. Здесь он общался с остроумием, поэтами и «футуристами», немного писал сам - итальянский был языком, на котором он писал свои стихи, - до тех пор, пока он не захотел перемен, когда он улетел на Ривьеру, или в Испанию,
или в Париж, или Лондон, по настроению. Но он не был в Англии почти два года; он дал мне понять, что годы образования дали ему на время избыток моей родины: что, пожалуй, неудивительно.
-"Итак, я отключился вскоре после нашего пребывания в Крэгсфуте и вернулся только две недели назад, когда меня привлекло какое-то дело. И я снова уезжаю прямо через день или два, самое большее ». -«Вам повезло, что вы попали на свадьбу. Полагаю, вы тогда не видели ничего из моих родных - или из Книветов? - Я не видел Уолдо или сэра Пэджета, но с тех пор, как приехал сюда, я кое-что видел о миссис Ниветт и Люсинде. И прошлой осенью они были в Венеции ; и, когда они сняли квартиру в моем доме, я их там много видел».
-«О, я не знал, что они были в Венеции. Никто никогда не пишет мне что-нибудь, когда я в отъезде ».
-«Бедный старик! Найди жену, и она напишет тебе, что у нее в долгах. Я говорю, разве нам не переехать?
Знаешь, поздно будет нехорошо. «Не беспокойтесь. У нас есть полчаса, а пешком не больше десяти минут».
-«Будет сквош, и мне нужно хорошее место. Давай, Юлий. Он резко встал из-за стола; действительно, с видом чего-то вроде нетерпения или раздражения. -"Повесь это! Возможно, ты собираешься выйти замуж, ты так торопишься, - сказал я, допивая свой стакан бренди. Пока мы шли, Вальдес молчал. Я посмотрел на его профиль; тонкие тонкие линии принадлежали поэту, или тому, что должно быть у поэта в нашем воображении. Не так много, как прикосновение обезьяны! Это прикосновение, действительно, когда оно произошло, коснулось губ; и приходило это редко. Это была сокрушительная проницательность и безжалостная жестокость детства, которые раскритиковали древко его школьного прозвища.
Тем не менее, он последовал за ним в университет; теперь это следовало за ним; Я сам часто его этим называл. «Обезьяна Вальдес»!
Знаете, не очень красиво. Это его нисколько не раздражало. Он думал, что это просто замкнуто; возможно, это все, что было. Но такая настойчивость
свидетельствует о его правдивости.  - «Вы в последнее время пытались упасть с Dame Fortune?» -
Я спросил. Он повернулся ко мне, улыбаясь. «Я изменившийся персонаж. По крайней мере, две недели назад. Я не прикасался к карточкам и не видел стола больше года. Казалось, не хочу! Отличное изменение, а? Но я этого не упустил. Потом, когда… когда я решил приехать сюда, я подумал, что
пройду мимо Ривьеры, и просто выйду в Монте-Карло, и сделаю снимок - между поездами, понимаете. Я хотел посмотреть, повезло ли мне. Я вышел, пообедал и вошел в комнаты. Я поддерживал свой номер всеми возможными способами en plein,_impair,(полностью, нечётное) всё остальное.
Я должен был выиграть около двухсот луидоров».  - "Потеряли, конечно?"  - "Не тут-то было. Я выиграл."  - "А потом проиграл?" - "Нет. Я собрал много и сел на поезд. Я не собирался портить примету ». Теперь он улыбался - очень удовлетворенно. -"Какой был номер?" - "21"  -  «Сейчас двадцать первое июля, - заметил я.  -«Игроки должны руководствоваться чем-то, какой-то фантазией, каким-то предзнаменованием», - сказал он. «Я только что слышал, что Уолдо и Люсинда должны пожениться двадцать первого числа».

Тогда обезьяна на мгновение выглянула; но мы уже были на Джордж-стрит; церковь была в поле зрения, и мое внимание было отвлечено.
-«Лучше для тебя, если бы ты проиграл», - небрежно пробормотал я.
-«Да, да, тупая предусмотрительность!» - насмешливо сказал он. «Но… сенсация! Я чувствую это сейчас!»

Мы были на другой стороне дороги от церкви, но почти напротив нее, пока он говорил, и только тогда я заметил
что-то особенное. Первое, что я заметил, это необычное оживление в обычной небольшой толпе «широкой публики», скопившейся по
обе стороны от ступенек: они много разговаривали друг с другом. Еще более странным было то, что все люди в вагонах и машинах,
казалось, совершили ошибку; они остановились на мгновение перед входом; бидл или какой-нибудь чиновник того полуцерковного ордена
что-то сказал им, и они двинулись дальше - никто не вышел! Чтобы увенчать его, подъехала королевская карета - любой житель Лондона может определить
расстояние в ярде, если бы это были только лошади, - и остановилась. Мой дядя, сам сэр Пэджет , спустился по ступенькам, снял свою высокую шляпу и
на мгновение просунул голову в окно кареты; затем он подписал и, несомненно, заговорил с лакеем, который даже не спрыгнул с ложи и не снял шляпу.
И королевская карета поехала.
- "Что ж, я проклят!" - сказал я. - Вальдес кивнул и добавил. - "Что-то не так? Похоже  на это!"
Я быстро перешел дорогу, и он не отставал от меня. Я намеревался  присоединиться к сэру Пэджету, но этот бидл перехватил нас.
- «Свадьба неизбежно откладывается, господа, - сказал он. «Внезапное  недомогание невесты».
Вот оно что! Я в ужасе повернулся к Вальдесу - с внезапным, почти комическим ощущением, что меня подводят, отвергают, выставляют дураком.
- «Во всяком случае, двадцать один год не было счастливым числом для бедной Люсинды!»
Я сказал - довольно бессмысленно; но его история крутилась у меня в голове.  Он не дал прямого ответа; легкое пожатие плечами, казалось, сразу же обвиняло и принимало судьбу. «Сэр Пэджет манит вас, - сказал он. «Как ты думаешь,  я тоже могу приехать?»
- "Ну конечно, дорогой мой. Мы оба хотим знать, что случилось, не так ли?"
***
Author: Hector France.