Мировая, мировая...

МИРОВАЯ, МИРОВАЯ...
(Военно-бытовая драма в двух действиях)

Д е й с т в у ю щ и е  л и ц а

ВАСИЛИЙ, солдат Первой мировой войны.
АННА, его жена.
СЕМЕНЫЧ, сосед Василия.
ПЕТРОВИЧ, сосед Василия.
УЛЬЯНА, подруга Анны
МИТЯ, сын Василия, позже – солдат Второй мировой войны.
МАРУСЯ, жена Мити.
ДЕТИ Марии и Мити, мальчик и девочка.
БАБКА АКСИНЬЯ, знахарка.
ФЕДОРОЧКА И ПАШЕЧКА, соседки бабки Аксиньи
КАТЕЧКА, сестра Маруси.
ЛИЗОЧКА, мать Маруси.
САША, внук Мити.
ВРАЧ.
САНИТАРКА.

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ
Хутор; фронт Второй мировой; госпиталь; городская квартира

ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ
1916-1987 гг.

АКТ ПЕРВЫЙ
Сцена 1 Василий возвращается с Первой мировой войны домой; у него видения
Сцена 2 Встреча Василия с женой и соседями
Сцена 3 Кошмар Василия
Сцена 4 Предсказание бабки-знахарки
Сцена 5 Василий прячет сына
Сцена 6 Признание Василия жене. Смерть Василия
АКТ ВТОРОЙ
Сцена 1 Митю заговаривает от пуль бабка-знахарка
Сцена 2 Митя-связист на войне. Контузия и встреча Мити с умершим отцом
Сцена 3 Митя в госпитале. Разговор с Марусей
Сцена 4 Скандал в семье Мити
Сцена 5 Разговор Мити с внуком

АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА 1
Звучит музыка. Голос читает отрывок из поэмы Александра Блока «Возмездие».

Двадцатый век... Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла)
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных сфер...
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне...
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи...
Что ж человек? - За ревом стали,
В огне, в пороховом дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему?
(А. Блок)

В а с и л и й  возвращается с войны без одной руки.
Он проходит мимо большой картины дома, затем – картины леса и луга, затем – мимо портрета женщины с девочкой.
Василий всматривается в картины с улыбкой, приосанивается.
Звучит тревожная музыка, и картины начинают распадаться на части (четыре человека на картину). Солдат в смятении. Он старается восстановить картины, соединяя их части воедино, но все уже спуталось, получается абсурдная мозаика. Части картин снова распадаются и кружат вокруг солдата, уносятся прочь, оставляя его в ужасе стоять, закрыв лицо рукою.

СЦЕНА 2

Двор перед хатой Василия. На дворе таскают бревна два соседа  – 
П е т р о в и ч  и  С е м е н ы ч. В окно выглядывает  А н н а.

АННА. Попить принести, Петрович? Хлеб поспел, а молоко утрешнее.
ПЕТРОВИЧ. А и неси, голуба! Передохнем чуток.
СЕМЕНЫЧ. Стареешь, Петрович. Пять часов и – сдулся? А ведь еще крышу не покрыли.
АННА (несет молоко и кружки). Так ведь сегодня не к спеху, правда.
ПЕТРОВИЧ (берет кружку). Наливай! Семеныч, свою подставляй, чего ждешь?
СЕМЕНЫЧ (пьет). Знатное молочко.
АННА (смеется). Пейте на здоровье! Больше пописаем – меньше поплачем!
ПЕТРОВИЧ. А нам чего плакать-то? У меня без одного глаза – во! – слез в два раза меньше.
СЕМЕНЫЧ (указывает пальцем). Глянь-ка туда, одноглазый. Кто-то идет.
АННА (встревоженно). К нам, что ли?
ПЕТРОВИЧ. Не твой ли, Аннушка?

Появляется  В а с и л и й. Анна охает и садится.

ВАСИЛИЙ. Ну, здравствуй, жена. Дождалась солдата?
АННА (шепотом). Как не дождаться-то? Ведь все ждала и ждала, ждала и ждала …

Анна разглядывает Василия издалека, не подходит.
Петрович и Семеныч забирают инструменты и уходят.

СЕМЕНЫЧ. Крышу завтра – так завтра.
ПЕТРОВИЧ. Нюр, за молочко – наше мерси!

Василий подходит к Анне. Та снимает с головы платок и вытирает лицо сначала себе, а потом – мужу. Плачет. Василий указывает на отсутствующую руку. Анна всхлипывает.

ВАСИЛИЙ. Вот ведь… Теперь и не обниму тебя, как раньше…
АННА. Ничего… Я за двоих обнимать буду… (Падает к нему в объятия).
ВАСИЛИЙ. А дочка как?
АННА. У матери гостит. То-то радости будет!
ВАСИЛИЙ. Да она меня, поди, и не вспомнит.
АННА. Отчего ж не вспомнить? Я каждый божий день ей твою фотографию показывала да рассказывала, какой у нее папка герой. В избу-то пойдем? Стол накрою. Баньку истоплю. А после любить тебя буду…
ВАСИЛИЙ. Если от твоей любви снова дитё получится, то только девку мне рожай.
АННА. Еще одну?
ВАСИЛИЙ. Хоть три – но чтоб все девки были! Даже и думать не желаю, что с сыном случится, если опять война. Хватит, насмотрелся, что с нами, мужиками, она делает.
АННА. Так она и баб не щадит, не жалует. Пойдем, пойдем скорее, а то набегут сейчас, не дадут мне на тебя полюбоваться. Глазки мои карие, лю;бые! Скучала за вами! Ох, скучала!
СЦЕНА 3

Спальня в комнате Василия и Анны. Светает. Начинают петь птицы. В а с и л и й мечется на кровати. Гнетущая музыка. Звуки пикирующих самолетов, свист пуль и снарядов, взрывы. Огромное черное чудовище приближается к Василию. Он кричит, вскакивает, убегает. Входит Анна, идет за ним и приводит его обратно.

АННА. Хочешь, в больницу поедем? Сегодня автобус обещали. Сколько можно терпеть-то?
ВАСИЛИЙ. Был я в госпитале. Заколют до смерти, а толку чуть.
АННА. Так ты смерти не боишься!
ВАСИЛИЙ. Не боюсь.
АННА. А чего боишься? Что хуже смерти-то тебя мучает? Скажешь?
ВАСИЛИЙ. Отстань от меня, Анна. Где дочки?
АННА. Корову в стадо погнали, к реке.
ВАСИЛИЙ. А Митя где?
АННА. Во дворе что-то мастерит. Целое утро пилил что-то, а теперь доски в воде вымачивает. Весь в тебя пошел – изобретатель! Изобрел бы он тебе покой.
ВАСИЛИЙ. Пойду я к нему. Надо сыну помочь.
АННА. Так и я с тобой!
ВАСИЛИЙ. Не ходи!
АННА. Что так?
ВАСИЛИЙ. У нас свои разговоры, мужские. Неча его к сюсюканью приучать. Раз пришел на белый свет, пусть суровости учится – пригодится.
АННА. Ладно, ладно, а я козу проверю, чтоб не убежала.

Уходят.
СЦЕНА 4

Хата  б а б к и  А к с и н ь и. Она хлопочет около печки. Рядом крутятся две соседки  Ф е  д о р о ч к а  и  П а ш е ч к а.

ФЕДОРОЧКА. Завтра, да, бабка Аксинья? Завтра перепечем мово Алешечку? Кашляет уже третий месяц как. В твоей печке томить его будем или к нам придешь?
БАБКА. Неси дитё ко мне, тут полечим.
ФЕДОРОЧКА. И меня научишь, ага? Чтоб я зря тебя не телепала. А то все хожу, беспокою…
БАБКА. Болтовней своей беспокоишь. Что раскудахталась? Никуда твой Алешечка не денется, только замолкни.
ФЕДОРОЧКА. Так научишь меня?
БАБКА. Научу, научу. Всех научу – разгоню к чертовой матери! (Пашечке) Ты что тут стала истуканом, девка? Иди курам брось!
ПАШЕЧКА. У курей и так все есть!
БАБКА. Побалакай мне тут! Тады воду им смени!
ПАШЕЧКА. Ладно, ладно, поняла, не дурочка: секреты у вас от меня!

Заходит  В а с и л и й.

БАБКУ. Ну-ка, брысь во двор обе!

Пашечка и Федорочка убегают. Пашечка хлопает дверью.

БАБКА (кричит вслед). Я те хлопну, чумичка!
ВАСИЛИЙ. Вечер добрый тебе, старая.
БАБКА (раздраженно). И тебе того же, молодой.
ВАСИЛИЙ. Да какой я там молодой – седа борода!
БАБКА (с усмешкой). Никак помирать собрался?
ВАСИЛИЙ. Да ить только недавно от смерти отодвинулся. Погожу.
БАБКА. Говори, зачем тебя принесло. Дел у меня много.
ВАСИЛИЙ. Спаси меня, бабка Аксинья.
БАБКА. Вот спасителя нашел! Удумает же такое! А ты сам кого спасти-то пробовал? Знаешь, каково это – дурака спасать?
ВАСИЛИЙ (оторопело). Ты об чем это?
БАБКА. Что, зацепило? Да о том я, что мы спасаем тех, кто в это же самое время спасает нас.
ВАСИЛИЙ. Никого я не спасал. Не спас…. Не довелось пока.
БАБКА. Что завис-то на спасении? Воду-то не мути, напрямки говори: Анька заела?
ВАСИЛИЙ. Нет. Хлопочет она. Успевает все, на меня не жалуется.
БАБКА. А что тогда?
ВАСИЛИЙ (осторожно). Погадай мне…
БАБКА. Погадать? Вот те раз! И на что?
ВАСИЛИЙ. На войну…
БАБКА. С кем опять воевать наладился?
ВАСИЛИЙ. Не знаю… Только худо мне, совсем худо…Видится разное – кошмары и днем, и ночью.
БАБКА. А хочешь-то чего? Покоя или счастья?
ВАСИЛИЙ. А покой – это не счастье? За него бы побился.
БАБКА. Так счастье нельзя завоевать, оно против войн. Так и покой. Значит, стра-хи терзают. Чего боишься? Ладно, карты все скажут.
ВАСИЛИЙ. За сына боюсь: вдруг снова жуть на Россию накатится? Как пере-жить? Ну что, там? (Смотрит в карты). Будет война или нет?
БАБКА. Эх, дурак ты, Васька, ой дурак! Будто что скажу – тебе поможет! (Гадает на картах). Так…Вот, гляди… Угу… Возьми карту левой, от сердца, да вот сюда положь.
ВАСИЛИЙ (усмехается). А какой еще я могу взять? (Берет карту и кладет на стол).
БАБКА. Так и думала! Ну что ты будешь делать, а? Теперь все ясно.
ВАСИЛИЙ. Что тебе ясно-то? Растолкуй.
БАБКА. Что воевать тебе больше не придется.  Утешила?
ВАСИЛИЙ (выдыхает с облегчением). Ладно… (Пауза.) Погодь, бабка Аксинья. Я ж просил не на меня гадать, а на то, будет война или нет.
БАБКА. Ну, что ж вы, милок, вечно все недовольны. Что сказала – то и будет: тебе воевать не придется!
ВАСИЛИЙ. Значит… войне быть?
БАБКА. Не скоро, не боись. Состариться успеешь. А я так вообще на тот свет пой-ду. Сколько мне тут осталось?
ВАСИЛИЙ. Ты жене-то моей не говори, что приходил.
БАБКА. Аль не ты хозяин себе?
ВАСИЛИЙ. Уж и не знаю, кто мне хозяин. Только не я сам.
БАБКА. Васька, не гневи бога! Сын подрастает, будет в отца – сломает себе жизнь! Какой ты ему пример-то показываешь?
ВАСИЛИЙ (кладет деньги). Да мне самому жизнь такой пример показала, что хоть в омут головой!

Василий уходит. Бабка Аксинья бежит следом.

БАБКА. Погоди, погоди! У меня тут в сенцах трава для тебя припасена, успокоит сердце твое. Да погоди, сказала! Стой, говорю, леший!



СЦЕНА 5

Избушка в лесу. Десятилетний М и т я играет в мяч.
Заходит  В а с и л и й. выкладывает на стол книги и еду.

ВАСИЛИЙ. Ну, ты как тут? Вот тебе покушать и почитать принес. А! Еще карандаши и бумагу захватил. Ты же любишь рисовать, да?
МИТЯ. Батя, а мамка знает где я? Сколько мне тут еще быть-то?
ВАСИЛИЙ. Знает – как не знать? Говорит: «Вот Митя мой весь лес изучит, всяку птичку и травку живую, всякого зверя!». Радуется за тебя.
МИТЯ. А я не хочу тут сидеть. У меня дома дерево для балалайки досохло, пора делать, а я тут сижу, мяч гоняю.
ВАСИЛИЙ. Принесу я тебе твою балалайку, балалаить в лесу-то веселей, поди.
МИТЯ. И весь мой инструмент дома…
ВАСИЛИЙ. И его принесу, завтра принесу. Собирайся, пойдем на озеро, сети рас-кинем – будет нам ужин.
МИТЯ (твердо). Сядь-ка.
ВАСИЛИЙ (с удивлением). Это ты мне, малой?
МИТЯ. Тебе, батя. Поговорить надо.
ВАСИЛИЙ (усмехается). Ну, давай, поговорим, коли не шутишь.
МИТЯ. Думаешь, я маленький? На поле за двоих работаю, а умом не вышел?
ВАСИЛИЙ. Ты о чем, Митяй?
МИТЯ. Мамка не знает, что ты меня в лесу прячешь. От кого?
ВАСИЛИЙ. Не от кого, а от чего, сынок.
МИТЯ. И оно сюда не придет и меня не съест? Третий день мамка с ума сходит. И Танька с Олькой тоже.
ВАСИЛИЙ (вздыхает и закрывает глаза). Ну…
МИТЯ. Пойдем домой, а?
ВАСИЛИЙ (встает, решительно). Так! Вот что я тебе скажу!

Вбегает  А н н а. Бросается к Мите, они обнимаются.
Василий кидается к ним и пытается оторвать Митю от матери.

АННА. Выследила-таки! Что ж ты творишь, убогий! Родное дитя украл! Хорошо хоть не закопал.
ВАСИЛИЙ. Оставь его! Здесь жить будет!
АННА. Сказала – нет! Девки глаза выплакали по брату! Отпусти его!

Василий наотмашь бьет Анну по лицу.
Та охает и садится на пол.
Митя ее обнимает.

МИТЯ (отцу). Не пойду с тобой! Не подходи! И мамку не трогай! Ударишь еще – пожалеешь!

Василий уходит. Анна поднимается.

АННА. Пойдем. Он отлежится – снова человеком будет, прощенья попросит.
МИТЯ. И ты простишь? Мам, неужто простишь?!
АННА. А как не простить? Он сам себя простить не может, да еще и я не прощу… Доро;гой идет человек – и то споткнется. Или упадет. Так надо подняться и дальше идти. Правильно?
МИТЯ. Правильно.

СЦЕНА 6

Вдалеке залихватски играет гармошка. Она замолкает, и женщины поют протяжную песню а капелла. В а с и л и й  сидит и курит на лавке перед калиткой в сад. Смеясь, обнявшись к калитке подходят  А н н а  и  У л ь я н а.

УЛЬЯНА. Вот не пошел с нами, а зря! Дети все одно спят! А погулять надо, развеяться. Вечно букой ходишь. Тьфу, глаза б не глядели!
ВАСИЛИЙ. Вот и пусть не глядят.
АННА. Правда, Вась, в клубе весело было. Ермошка такое выкаблучивал! (Смеется).

Ульяна выделывает кренделя ногами.
Анна повторяет за ней. Обе смеются.

ВАСИЛИЙ. Шли б вы, девки, по домам.
УЛЬЯНА (садится к Василию поближе). А, может, мне посидеть охота? Вась, а Вась! Разрешаешь?
ВАСИЛИЙ. Разрешаю. Только на плечо-то не наваливайся, у меня жена строгая, прибить может.
УЛЬЯНА (с игривым упреком). Я тоже женой умею быть! Нюр, заругаешь?
АННА. Не надо было тебе с Петькой пить, Уля.
УЛЬЯНА. Да что там пить-то? Стакан самогона – и все? Скучные вы! Пойду я от вас подальше, а то скукой заражусь ненароком! (Ульяна задирает свою юбку, крутит задом и уходит напевая).
АННА. Ульянка! Не балуй!
УЛЬЯНА (не оборачиваясь). Да ну вас! Женатики!

Анна садится рядом с мужем.

АННА. Ну что ты? Сердишься, что я на танцы пошла?
ВАСИЛИЙ. Не сержусь.
АННА. Я же вижу.
ВАСИЛИЙ. Анюта.
АННА. А?
ВАСИЛИЙ. Ты тоже самогон пила?
АННА. Не пила. На вот! (Выдыхает ему в лицо).
ВАСИЛИЙ (со смехом). Дурочка ты у меня!

Целуются. Затем Василий отстраняется и встает.

АННА. Что ты?
ВАСИЛИЙ. Хочу рассказать тебе.
АННА. Пойдем в хату.
ВАСИЛИЙ. Нет, здесь. Устал я, сил моих нет. Хочу душу свою из плена освободить. Чтоб небо слышало – не стены.
АННА. Что такое говоришь? Из какого плена?
ВАСИЛИЙ. Помнишь, я тебе рассказывал, как у меня видения были? То весь мир на кусочки распадался, то чудище какое-то огромное черное за мною гналось.
АННА. Так то война нагадила тебе в душу, не твоя вина.
ВАСИЛИЙ. Знаю. Война войной, а что люди друг с другом делают – смириться не могу. А теперь…
АННА. Так что теперь-то случилось?
ВАСИЛИЙ. Когда прошлой ночью во сне снова это чудовище за мною погналось, я себе говорю: «Что я убегаю от него? Вдруг оно мне что сказать хочет, чего я сам не решаюсь?». И обернулся – будь что будет! И в глаза его огненные заглянул.
АННА. И?.. Оно что-то сказало?
ВАСИЛИЙ. Сказало. Только одно слово: «Окоп». И понял я, что оно – моя со-весть. От совести своей я все время убегаю, Анюта. И она, совесть моя, - черная…
АННА. Да ты сядь, сядь, дай обниму… Что ж так-то убиваться!
ВАСИЛИЙ. Так вот. И еще я понял, что у кого совесть есть, того она и ест.
АННА. Вась, может в избу пойдем.
ВАСИЛИЙ. Да послушай же!
АННА. Слушаю, слушаю, успокойся.
ВАСИЛИЙ. Это случилось во время газовой атаки немцев осенью шестнадцатого. Все произошло так быстро. Там так гремело… Не доглядел я. Куда-то делся мой противогаз – представить не могу куда, и я взял чей-то – он просто валялся на земле, в окопе. Я его надел и, только пристроился на бруствере и начал отстреливаться, как увидел справа от себя Васю Перелыгина. Мы были друзьями, нас даже дразнили «два кота Васьки». Он задыхался и пальцем указывал на мой противогаз. Вернее, на свой, который я надел…
АННА. Васенька…
ВАСИЛИЙ. Не перебивай! Может, мне потом и руку отняли за то, что я ею чужую жизнь забрал…
АННА. Прошло уже столько лет, Вася…
ВАСИЛИЙ. Ты что? Правда не понимаешь?! Мне с этим до конца жить!
АННА. Так на войне ты многих убивал. За них тебя совесть не ест?
ВАСИЛИЙ. Они враги, а это – друг!
АННА. Ты чего от меня хочешь?
ВАСИЛИЙ. Чтоб ты меня простила, Анюта. Прости за все. Хороший ты человек. Прости. (Уходит).
АННА (встает со вздохом). Простила. Хотя и не за что. Я – спать. Приходи поскорее.
Анна берется за калитку. Раздается выстрел. Анна кричит.

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА 1

Хата б а б к и  А к с и н ь и. На столе – чугунок и крынка с молоком.
В углу – образа и лампадка. Бабка Аксинья согнулась над молитвословом, крестится. Входит  А н н а, мать Мити.

АННА. Бабка Аксинья! Ты, что ли, занята? Мы к тебе по делу.
БАБКА (раздраженно). Что тебе, Нюрка? Опять нудить будешь, как от мертвого мужа отвязаться? И кто это – мы?
АННА. Нет, не буду. У меня нынче горе похлеще: сына на войну провожаю. Он там, в сенцах ждет.
БАБКА (сварливо). Без горя – что за жизнь? И рассказать соседу нечего! Вот надо-ели-то! То один про войну, то другая! Кому война, а кому – мать родна!
АННА. Это кому ж она мать родна?
БАБКА. Да тем, кто затевает енту мясорубку-то! А вы что суетитесь? Изменить что можете? А принять? Смерти боитесь? Смерть – это просто одно из дел, которые мы должны сделать в течение жизни.
АННА. Ты хоть нашепчи заговор-то от пуль. Что ж, а у меня токмо две девки на хозяйстве останутся, а мужичок – он завсегда мужичок. Пусть вернется. Вот я тут принесла.

Достает харчи из сумки, кладет деньги поверх.

БАБКА. Деньги-то убери, дура, харчей хватит. Зови Митьку.
АННА. Митяй! Заходи, что тебе бабка Аксинья-то скажет!

Заходит  М и т я.

МИТЯ. Здорово, бабка Аксинья!
БАБКА. Здоров будешь. Но – не всегда.
АННА (суетливо). А кто ж это завсегда здоров бывает? Это не про людей!
БАБКА (Мите). Смерти боишься?
МИТЯ. Не знаю, не встречались пока.
БАБКА. Ответ хороший. Сколько годков-то полных тебе?
МИТЯ. В октябре двадцать стукнет.
БАБКА. Лишь бы не сильно стукнуло-то. (Смеется, зажигает свечу). Не боись ничего: родник очищается, когда сквозь грязь-то проходит! Воевать долго хочешь?
АННА. Чтоб вернулся, чтоб вернулся!
БАБКА. Нюрка! Еще вякнешь – в сенцах сидеть будешь. Нишкни!
МИТЯ. До Берлина дойду!
БАБКА. Эк завернул, болезный! До Берлина, значит? Ну-ну… Садись на стул да глаза и закрой. Да не открывать, покуда не скажут!
МИТЯ. А правда поможет, защитит?
БАБКА. Не любо – не слушай, а врать не мешай!

Анна отходит в сторону, кладет крест, прикрывает рот рукою. Бабка крестится на икону, берет в руки зажженную свечу и скороговоркой читает заговор, обходя Митю трижды.

В высоком терему в понизовском, за рекою Волгою, стоит красная девица, стоит, покрашается, добрыми людьми похваляется, ратным делом красуется. В правой руке держит пули свинцовые, в левой медные, в ногах каменные. Ты, красная де-вица, отбери ружья: турецкие, татарские, немецкие, черкесские, мордовские, вся-ких языков и супоставов, заколоти ты своею невидимою рукою ружья вражия. Будет ли стрелять из ружья, и их пули были бы не в пули; а пошли ты эти пули во сыру землю, во чисто поле. А был бы раб Божий Митрий на войне невредим; а была бы его одежда крепче панцыря. Замыкаю мои приговорные словеса замком; и ключ кидаю в Океан-море под горюч камень Алатырь. Как морю не усыхать, камня не видать, ключей не доставать, так раба Божьего Митрия пулям не убивать до его живота, по конец века.
Глаза-то открой, Митрий. Накось, водицы святой испей, закрепи. Теперь тебя ни-кака пуля не возьмет.
АННА (суетливо). Спасибо, бабка Аксинья, спасибо! Спасибо тебе!
БАБКА. Что заладила-то? А тебе, Митяй, напоследок три моих наставления и одно лечение.
АННА. Слушай, Митенька, слушай.
МИТЯ (отмахивается от матери). Мне уж жениться пора, а ты все поучаешь!
БАБКА. Помолчи, Митька! Что родителем, что дитём быть нелегкая участь. Тяжел крест да надо несть. А наука моя простая будет. Помни, малой: кто умеет смеяться над самим собой, постоянно будет весел; человек – не то, что о себе думает, а то, что он делает; счастью не верь и беды не пугайся.
МИТЯ. И это все наставления твои, бабка Аксинья? Сам над собой и так всегда смеюсь; делаю больше, чем говорю; а в счастье давно не верю.
АННА. Чтой-то ты такое говоришь, Митенька? Почему в счастье не веришь?
МИТЯ. А ты на жизнь свою, мать, оглянись: много в ней счастья? Для меня счастье – это правда.
БАБКА. Правда, говоришь? Ну, тогда открой глаза пошире – будь готов всю правду увидеть. Вот тебе на дорожку как раз и сказ про правду. Запомни его, носи внутри – да помалкивай себе в тряпочку. Один человек много лет правду искал. До самой высокой вершины добрался, где она жила в глубокой пещере. Увидел ее – и обомлел: страшная облезлая беззубая старуха, вся покрытая язвами, с длинны-ми спутанными волосами. Приняла она его, учила много лет. Как уходить, он и спрашивает ее, чем отплатить может за ее науку. Она и отвечает: «Говори всем, что я молода и красива!».
МИТЯ (возмущенно). Но тогда это будет ложь!
БАБКА. Сам и решай, я тут при чем? Все, пошли, пошли с богом! Мне еще корову загонять!

СЦЕНА 2

Передовая Второй мировой. Все усыпано телами. М и т я с катушкой провода, с заплечным мешком и автоматом перебежками и ползком пробирается к командному пункту. Слышен звук падающей бомбы и – тишина. Затемнение. На сцене около катушки с проводом лежит тело Мити. Он поднимается, но тело остается лежать – у Мити видение.
Душа его оглядывается.
Звучит тихая музыка.
Появляется о т е ц  М и т и.

МИТЯ (радостно бросается к нему). Батя!
ВАСИЛИЙ (озабоченно). Дима? А меня встретить тебя послали. Как ты здесь?
МИТЯ. Не знаю. Полз себе, полз – «только пули свистят по степи». Видать, шальная прилетела. А ты мне снишься? Или я умер?
ВАСИЛИЙ. Раз я тебя вижу, значит, ты умер. Как герой, Митрий! Всех медалей не заберешь, какая-то всегда последней станет…
МИТЯ. Не, бать, нельзя мне (поёт): «А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!». Невеста меня ждет, три года переписываемся. Марусей зовут.
ВАСИЛИЙ. Тут уж не нам выбирать – как на роду написано, так и будет. Девка-то хорошая?
МИТЯ (смеется). Из-под Белгорода. Певучая!
ВАСИЛИЙ. А ты как прознал-то про это? В письмах не споёшь!
МИТЯ. А она – как я – часто пишет строчками из песен.
ВАСИЛИЙ. Певучая – это хорошо. Не поёшь – не живёшь. А самостоятельная?
МИТЯ. Боевая! Спуску никому не даст! Вот рассказала, как у них в деревне стоял кавэскадрон, и был там один Ваня. Так вот, провожал он ее до дому, симпатичный такой, глаза голубые, ямочка на щеке. Довел до дому, а сам не уходит, стоит, улы-бается. Она ему и говорит:
– Ну, пока, иди!
А он потянулся поцеловать. Как она дала ему со всего размаху кулаком в зу-бы, аж весь кулак к нему в рот залетел! Он кричит:
– Ты что?! Сдурела?!
А она отвечает:
– Не будешь глупостями заниматься!
И пошла в хату. На следующее утро вызывает командир кавэскадрона (он как раз на постое был в Марусиной хате) этого Ваню по делам. Как глянул на его рожу разбитую, на синяк, на губу, и спрашивает:
– Кто это тебя так?
– Да это Танька (лошадь его) копытом дала!
– Не бреши! Ежели б Танька дала, так у тебя не морда, а сплошное месиво было бы! Говори, кто!
Он молчит, голову опустил. А Муся с печки высунулась и говорит:
– Это я ему дала, чтоб целоваться не лез!
Командир рассмеялся:
– Ай, да девка! Ай, да Маруська! Обработала бойца! Боксерша!

Митя и Василий смеются и обнимаются.

ВАСИЛИЙ. Баба без характера – что хлеб без соли. Весело вам будет, не уступите друг другу! Что ж, а друзья твои живы? Есть друзья-то у тебя?
МИТЯ. Есть – как не быть? Верней – были. Егор месяц назад полег под Ржевом: Николай по частям раскидан под Кёнигсбергом. А Пашкой я тут, под Штеттиным прикрывался. 140 километров – и мы в Берлине, батя!
ВАСИЛИЙ (настороженно и с вызовом). Погоди-ка. Как это – прикрывался? Ты что – друга загубил?
МИТЯ. Почему – загубил? Война, отец! У нее только две задачи: убить и спасти. Пашка рядом со мною полз, и ему осколочным – прямо в сердце. Я катушку с проводом тяну, а тело его перед собой, как щит, толкаю. Считай, он не только меня спас. Не будь связи, не было бы наступления, столько сотен полегло бы!
ВАСИЛИЙ. Согласен.
МИТЯ. Вражда разъединяет, а мне все воедино связать нужно, чтоб мир не распался на части. Я же связист, батя! Зря что ли нас называют нервами армии! И я дотянул-таки. Четыре раза провод обрывался, четыре раза по новой начинал, под пулями и снарядами. Пережили! А тут и танки полезли. Их там как вшей в шинели! Так что не греши, батя: Пашка мне настоящим другом был – и моя совесть чиста, и его душа свободна и полна добром.
ВАСИЛИЙ (разводит руками, печально). А я вот…
МИТЯ. Что, и на том свете все помнишь и мучаешься?
ВАСИЛИЙ (резко). А ты откуда узнал?
МИТЯ. Мать рассказала. Она меня к бабке Аксинье водила, заговор от пуль делать. Пули меня вообще не брали на всех пяти фронтах – могучая бабка! А вот осколочные она не учла! (Смеется) Бать!
ВАСИЛИЙ. Ну?
МИТЯ. Ты бы простил себя, а? Что ж носить в себе вину, она и в раю тучи нагоняет! С матерью-то видишься тут?
ВАСИЛИЙ. С матерью? Нет, не вижусь. Что, она тоже померла?
МИТЯ. Немцы расстреляли. И сестру Олю. Мне тетка Настя письмо прислала в прошлом месяце. Когда я на фронт ушел, они сразу в оккупацию попали. В живых остались только мы с Таней. Что это?!

Звучит музыка.
Митя устремляется к отцу, но его какая-то сила тянет прочь.

ВАСИЛИЙ. Прощай, сынок! Видать, время твое пока не пришло.

Отец исчезает. Митя снова лежит рядом с катушкой.
Появляется  с а н и т а р к а.

САНИТАРКА (наклоняется над Митей). Дышишь, голубь мой? Давай дыши! Не сдавайся! Сейчас, сейчас! Ой! Кровищи-то сколько! Волга целая, поди, али Днепр! Хорошо мозги не вытекли!

Митя стонет. Свистят пули.

Да шучу я, шучу! Нет крови-то – контузия, видать. Идти можешь?

Митя невнятно мычит.

Нет? Ну, тогда хоть держись за руки мои белые, ласковые. Сейчас они тебе укол поставят – будешь знать, как меня вниз тянуть. Рано тебе это самое, пока только обниматься будем! (Смеется.) Вот вечно вы, мужики, грузом становитесь – то на теле, то на сердце. Ногами хоть толкайся, пособляй трошки!
МИТЯ (со стоном). Как звать тебя, сестричка?
САНИТАРКА. Марией мать назвала.
МИТЯ (громко). Маруся, это ты, что ли?!
САНИТАРКА. Я, я! Только для тебя не Маруся – Мария Ильинична. Давай, двигай, покуда опять артобстрел не начался!

СЦЕНА 3

Госпиталь. На кровати – М и т я, на стуле рядом – М а р у с я.
Она смачивает ему губы, протирает лицо. Митя открывает глаза.

МИТЯ (удивленно). Мусенька! Как ты тут оказалась?
МАРУСЯ. К тебе приехала. Сижу, смотрю, как ты спишь.
МИТЯ. Без Лизочки приехала, одна?
МАРУСЯ. Одна. У мамы в колхозе сейчас горячая пора, комбайны из области прибывают.
МИТЯ. Ты у меня тоже горячая (Смеется). Когда?.. Нет, погоди… Вначале вот что: Маруся, надо тебе сказать кое-что…
МАРУСЯ. Что ты хочешь? Может, попить?
МИТЯ. Нет! У меня сейчас такая встреча была! Такой разговор!
МАРУСЯ. И кто к тебе приходил, пока я не видела? Другая? Смотри у меня!

Заходит  в р а ч.

ВРАЧ. Как у нас дела? Как температура? Идем на поправку?
МИТЯ. Товарищ командир, чувствую себя прекрасно – идем на дно!
ВРАЧ (осматривает Митю, с улыбкой). Но-но мне! Без всяких шуточек! Всех медсестер смехом заразил! Ходят, заразы, других смешат, а у пациентов швы расходятся. У нас тут дело серьезное делается. Зубоскальство прекратить!
МИТЯ (шутя). Так точно! Разрешите идти?
МАРУСЯ. Рано тебе еще, надо полежать недельку.
МИТЯ (врачу). Красивая у меня невеста?
ВРАЧ (недоуменно переглядывается с Марусей). Очень красивая. Кровь с молоком! Свежая, как булочка к завтраку!
МИТЯ (шутя). Эй, доктор! По краю ходите – под расстрел попадете! А у меня глаз-алмаз! Марусь, а ты что молчишь?
МАРУСЯ. Что ни скажу – все невпопад будет!
ВРАЧ (уходя). Через неделю еще одни анализы и – на выписку! Свадьба-то когда?
МИТЯ. Сядь ко мне, Маруся. Поближе сядь. Руку дай. Сказать тебе хочу.
МАРУСЯ. Ну, говори уже! Что тянуть?
МИТЯ. Не могу я после всего, что со мною было и что стало, жениться на тебе, Мусенька, не могу!
МАРУСЯ (смеясь). Неужто другую встретил? У вас природа кобелиная: кто слад-ким поманит – тому и хвостом виляете.
МИТЯ. Да кому я нужен, с контузией? Нет, не встретил. Жениться на тебе не буду, потому что детей не хочу заводить, а вам, бабам, они позарез нужны.
МАРУСЯ. Что ж тебя так от детей-то воротит? Чем они, неродившиеся, тебе насолили?
МИТЯ (шепотом). Страшно… Страшно мне: а ну как снова война? Отца моего в дугу согнула, мне по голове настучала, а еще мальчик родится… Не хочу! Не хочу! Слышишь? Не желаю своим детям такого! Так что, если не отвернешься, просто так жить будем, или иди найди себе другого.
МАРУСЯ. Не найду.
МИТЯ. Да ты ж молодая еще!
МАРУСЯ. Не найду, Митенька.
МИТЯ. Что, лучше боевого офицера не бывает?
МАРУСЯ. Видно и мне придется тебе кое-что рассказать.
МИТЯ (настороженно). Что такое?
МАРУСЯ. Признаться хочу. Ложись, ложись на подушку, я поправлю. Вот так.
МИТЯ. Ты мне зубы не заговаривай! В чем признаться, а? Говорить-то будешь? Сколько ждать?
МАРУСЯ. Да помолчи уже, дай сказать. Должна сказать те6е, Митя, ты и вправду не можешь на мне жениться. Это невозможно сделать.
МИТЯ. Ну, если захочу… Откажешь, что ли?
МАРУСЯ. Как отказать-то?
МИТЯ. Согласишься?
МАРУСЯ. Да не получится ничего, женаты мы уже. Давно. И двое детей у нас – мальчик и девочка. Ты в госпитале уже третий раз лежишь, только в этот раз па-мять совсем подвела. Доктор сказал, что со временем восстановится.
МИТЯ (ошарашенно). И сколько им лет?
МАРУСЯ. Валентину – десять, Лене – два.
МИТЯ. А в госпитале я сколько?
МАРУСЯ. Третий месяц пошел.
МИТЯ. Так что ты сидишь-то? У меня там на столе фотоаппараты разобранные, часы, приемник чужой. Они же мне все железки раскидают! А пленки и химикаты убрала? Что молчишь?! Беги давай!

Маруся уходит

СЦЕНА 4

В городской квартире за столом К а т е ч к а  и  Л и з о ч к а, мать Кати и Маруси. Посреди комнаты стол со стульями. М а р у с я накрывает на стол. Из-за занавески выглядывают мальчик и девочка.

КАТЕЧКА. Вот тебе что бабка Настя на свадьбе сказала?
МАРУСЯ. Буду я еще помнить всякую ерунду!
КАТЕЧКА. Не пара он тебе, ой, не пара! А тебе все женой офицера мечталось быть, ходить в панбархате да в шубе под норку – из стриженного кролика!
МАРУСЯ. Не я одна. Тогда каждая мечтала стать офицерской женой. Не пара, говоришь? Двенадцать лет живем и все не пара!
ЛИЗОЧКА. Муся! Так то разве жизнь? Детей загубишь вконец! Давай ко мне в ха-ту на полгодика, пусть поостынет, может, ценить начнет.
МАРУСЯ. Вас послушать – завянешь! Ну да, больной человек, после контузии.
А сколько таких? Война! Руки-ноги целы – и на том спасибо! А у Мити руки золотые!
ЛИЗОЧКА. Руки-то золотые, да рот гамённый!
КАТЕЧКА. За тебя страшно, Марусечка. Помнишь тот случай на лугу, перед свадьбой? Разве ты уже тогда не поняла, с кем тебя свело?
ЛИЗОЧКА. Что за случай, Кать? Муся, что за случай?
МАРУСЯ. Катечка вечно все надумывает! Ну что ты матери сердце бередишь? Мало ей своих забот?
ЛИЗОЧКА. Начали – так договаривайте.
КАТЕЧКА. Да ладно тебе, мам…
ЛИЗОЧКА. Неча меня за нос водить! Чего я не знаю? Катька, давно тебе косы не обрывала?!
МАРУСЯ. Мам, успокойся. Ничего там такого и не было. Сама расскажу. Помнишь, в 46-м году он перед свадьбой приехал из Германии на побывку?
ЛИЗОЧКА. Как не помнить? Вся улица, чай, за столом собралась!
МАРУСЯ. Так вот. После застолья пошли мы домой по заливному лугу. Митя меня там фотографировал: и так, и сяк усаживал под ракитой, поворачивал во все стороны. Тут я заметила, что у меня на босоножках сломалась застежка, и присела на траву поправить ее. А он в это время достал из кармана гимнастерки фотографию какой-то девушки, поставил ее в развилку на раките, отошел подальше и выстрелил несколько раз в нее из пистолета.
Я испугалась:
– Что ты делаешь? Зачем!
А он мне ответил:
– Это была моя любовь, но теперь она мне не нужна. Теперь у меня есть ты.
Он был совершенно спокоен, а мне стало страшно.
ЛИЗОЧКА. Собирай детей! Поехали!

Появляется М и т я  с бутылкой в руках

МИТЯ. Это кудай-то собрались, кумушки? Ба! Кого я вижу? Королева Елизавета Ивановна пожаловали-с! Кто звал-то? Вот бог – а вот порог! Ауфштейн! Шнелле, шнелле!
ЛИЗОЧКА. Э-эх, рожа! Сгородил тебя черт на пьяной кочке! Когда угомонишься? Не надоело пить?
МИТЯ. Каждое утро – боевые сто грамм! И – в атаку! И (поёт) – «гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход!»
ЛИЗОЧКА. Сто раз по сто грамм! И война-то уж пятнадцать лет как закончилась!
МИТЯ. Врешь, змеиное отродье! Война никогда не кончается!
МАРУСЯ. Мам, не надо! Митя!
ЛИЗОЧКА. Зальет глаза, как дурак, и ходит народ пугает!
МАРУСЯ. Митя, пойдем, я тебя спать уложу.
КАТЕЧКА. Митечка! А поехали на время ко мне в Проходное: С Кузьмичом моим на рыбалку, на охоту ходить будешь! Потом вернешься, тебя дети и Муся ждать будут. Это счастье – когда ждут приезда человека, а не его отъезда!
МИТЯ. На охоту – не охота! И вас всех видеть тоже. Ты – Катечка? Вот и катись!
Какой я Вам Митечка! Хватит деревенских облизываний! Я – Дмитрий Васильевич! А ну пошли отсюда, курицы!

Митя выталкивает гостей и возвращается.

МАРУСЯ. Ты не желал своим детям войны? Да? Правда? А чего ты им желал? Вот этого?!

Митя угрожающе смотрит на Марусю. Та отступает.
Они скрываются за кулисами, откуда слышится шум, Крики «Помоги-те! Убивают!», звук бьющейся посуды. Из-за занавески выходят дети. Мальчик садится на стул, обхватывает себя за плечи и качается. Де-вочка залезает под стол и плачет. Выбегает Маруся.

МАРУСЯ (детям). Быстро, быстро! Пока он допивает, уходим к тете Тоне! Давай-те руку. Надоело уже по соседям прятаться! Кофту захвати! И шапку! Шапку сестре возьми! Портфель не забудь – завтра в школу!

Маруся и дети убегают. Выходит Митя. В одной руке – бутылка, в другой ружье. Он бродит по комнате, и вдруг что-то с ним происходит: он застывает, смотрит в пустоту, кладет ружье, ставит бутылку, садится и обхватывает голову руками.

СЦЕНА 5

Городская квартира.
За столом д е д  М и т я  и его пятилетний в н у к  С а ш а.
Они ремонтируют радиоуправляемую машинку.

МИТЯ. Пинцет возьми, им сподручней будет.
ВНУК. Сам знаю. А ты паяльник включи. Где крестовая отвертка?
МИТЯ. У тебя под носом.
ВНУК. Дед!
МИТЯ. Что, Сашок?
ВНУК. К нам в группу ветераны придут на 23 февраля. Ты же тоже ветеран. Придешь?
МИТЯ. Приду.
ВНУК. Только, дед, надо не пьяным приходить.
МИТЯ. Разберемся. А ты вот мне скажи, почему воспитательница на тебя жаловалась? Сказала, ты Руслана побил.
ВНУК. А что он на мою мамку обзывается! Говорит, раз у меня нет папы, так она…
МИТЯ. Ну, ну! Бить-то зачем? Не на войне, чай. Можно договориться.
ВНУК. А если не понимает? Я сказал, что мой дед – мой папа, а он говорит так не бывает. Ты ж меня всему научил? Значит – папа. Выключи паяльник, дед, я закончил.
МИТЯ. Молоток! Я тоже в пять лет уже конструировал и всем в хуторе керосинки чинил, а в десять сам себе балалайку сделал, а в пятнадцать – автомобиль из фанеры. Мотор от старого мотоцикла приладил…
ВНУК. Классный ты, дед! Люблю тебя!
МИТЯ. И по хутору – вжжж! Вот все шарахались! И куры, и гуси, и овцы, и девки! Любили меня!
ВНУК. Дед, а ты умрешь?
МИТЯ. Умру.
ВНУК. И тебя никогда не будет?
МИТЯ. Никогда, Саш.
ВНУК (радостно). Вот я тогда в твоих железках покопаюсь! И ты никогда-никогда не придешь?
МИТЯ. Никогда!
ВНУК (включает машинку и убегает вслед за ней). Ну, ты хоть звони оттуда!
МИТЯ. Позвоню. Обязательно позвоню.

Музыка.
Голос читает отрывок из поэмы Александра Блока «Возмездие».

… Жизнь — без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами — сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.

ЗАНАВЕС