Почему Семенов не усыновил Флеминга

     И вновь русскоязычный автор продемонстрировал ничем для меня необъяснимую манеру опускать все в говно, низводя уровень излагаемой истории на самое дно самого глубокого ущелья. Теодор Гладков. Насколько я понял, это еще совковых времен мусор, преподносящий себя как историк спецслужб. Очень хорошо. После мемуаров Шелленберга, Даллеса и Скорцени с Судоплатовым можно позволить себе прочитать и Гладкова. И сразу - п...дец. Целая глава его историцкого исследования посвящена Штирлицу. Аут. Называющий себя историком подонок ничтоже сумняшеся берет персонажа литературного, выдуманного, делая мне уже и не скучно, а погружая в омерзение. Не уверен, но можно ожидать от такого гада и цитаток из высоцких и разъебаумов, приводил же подонок Матонин в биографии Блюмкина песенки Утесова, а этот Теодор чем хужее ? Ничем. Такое же точно говно, что и все вообще абсолютно русскоязычные. Нет, мое решение о чтении только и лишь переводной литературы было обдуманным и правильным. Особенно это касается британских исследователей. Холодно, отстраненно, максимально объективно, без цитат из Сида Вишеза, тоже части общемировой культуры, но совершенно неуместного в историях Локкарта, Рейли или Чёрчилля. Почему - то у иноязычных непременно присутствует чувство меры, достоинства, читаешь их книги и получаешь удовольствие, а вот когда из - за излишней любознательности берешь наугад пишущего на русском, без перевода, думающего и пишущего, соответственно, по - русски, как окатывает тебя волна омерзения. Другого слова не подыскать. Будто кормит тебя говном автор. Жри, сука ! С кино такая же байда. Да со всем, что мои соотечественники изрыгают, преподносят, пытаются сделать. Жопа.
    - Слово пасана, Онфим, - сурово катая желваки за плохо пробритыми щеками отрывисто и резко говорил Евфим, разливая портвейн по нечистым стаканам, - это тебе не х...й собачий.
    - Маленький оборвыш, - начал перечислять Онфим, загибая корявые пальцы, - отверженные, Хаврош. Продолжать ?
    - Глохни ! - взъярился Евфим, вскакивая и обрушивая стул на голову приятеля. Бросив сломавшийся стул в угол, схватил со стола кухонный нож и засадил его в печень Онфима.
   Через миг все было кончено. Вот и писакам, режиссерам, киноактерам и так дальше бить бы друга стульями по бошкам, всаживая кухонные ножи в печень. Но не писать. Не снимать. Не пытаться сыграть. Иначе коала шибко огорчается. Это сука Верещагин по сучьей манере за страну обижался, сам себя опуская в опущенку, а коала как правильный человек огорчается. Даже стыдно как - то, другие умеют, русскоязычные - ни х...я. Судьба, наверное, такой.