Беспризорщина

   Отец называл меня беспризорщиной, ребенком улицы, хотя это было не совсем так. Занятый от и до, я не успевал насытиться улицей, хотя помнил все трещины и неровности асфальта, каждую выбоину дороги, что в дождливый день наполнялись водой.
 
   Подле огромного дуба на пригорке в центре двора всегда происходило нечто притягательное и запретное, а от того и непозволительное. Весной, летом и осенью там хохотали ребятишки, они рассказывали друг другу смешные или страшные истории допоздна, а мне всякий день надо было рано вставать, как раз в то самое время, когда, перед первыми тактами гимна, радиоточка набирала воздуху в лёгкие. Зимой, тот же дуб с трудом сдерживал улыбку, наблюдая, как ребятня съезжает по ледяному языку горы на картонках, проволочных прочных ящиках из-под молока или прямо так, на скользких подошвах.  Скатывались коротко, но подолгу, в облаке мелкого снега и часто до самой двери в аптеку, располагавшуюся на первом этаже дома напротив.   

   Засыпая под гомон со двора, звуки которого проникали в комнату через форточку вместе со свежим воздухом, я неизменно завидовал, даже, бывало, плакал, досадуя на невозможность разделить их свободу. Хотя, справедливости ради, если когда и случалось присоединиться к дворовой компании, мне приходилось больше молчать. Толку им было от меня, как говаривал отец - одна бестолочь: в книгах, что я читал, не было ничего смешного или страшного для них, а прокатиться с горки я мог только подвернув подол пальто на рыбьем меху, что досталось от старшего брата. Но и это не делало меня на улице своим.

   Вечно занятый и озабоченный, я никогда не знал, чем ответить матери на нотации относительно моих друзей:
- Скажи, кто твой друг...* - Твердила она, на что я возражал резонно:
- Но у меня их нет!
- Даже в школе?
- Да.
- Вот видишь, это плохо! Значит, тебя не уважают!
- Не очень-то и хотелось... - Несмело отзывался я, после чего выслушивал о том, какой я малокультурный и заносчивый, нее почитающий никого, кроме себя.
- Да я и себя-то не очень... - Пытался оправдаться я, на что получал ещё больше упрёков, среди которых главным был - неблагодарность к родителям.
- Уйди с глаз моих долой! - Требовала мать, в конце концов, но сделать это в коммунальной квартире было довольно проблематично, так как мне нужно было готовить уроки, поэтому ей приходилось уходить самой. В кухню, дабы поучить жизни соседей.

   Помню, как однажды, после очередного скандала я уселся за собственноручно сколоченный стол и уткнулся в учебник истории. Несмотря на то, что, по словам матери, «каждый интеллигентный человек должен знать историю», этот школьный предмет не вызывал во мне ничего, кроме раздражения. К счастью, я вспомнил, что в портфеле завалялся «Кис-Кис», и порешив подсластить себе жизнь с риском потерять поставленную недавно пломбу, принялся жевать. И тут в комнату вошёл отец.
- Что ты ешь?
- Конфету...
- Я бы не советовал. Тебе вредно. Выплюнь. - Как бы между делом сказал он, и я послушно выплюнул на фантик то, что осталось.
- Ты.... Ты это сделал?!! - Изумился отец. - Надо же...
И погладив меня по голове, он ушёл к матери на кухню.

   Через некоторое время из-за двери послышались громкие, раздражённые голоса родителе. Казалось, что они ссорятся.
«Лучше б уж мать кричала на меня...» - подумал я, и захлопнув закапанные слезами страницы учебника,  решительно направился к родителям. Но как только переступил порог кухни, они замолчали. Единственно, что удалось расслышать, - слова матери о том, что «ребёнок, это прежде всего ответственность, ответственность на всю жизнь». Ну, не знаю. Я был с этим не согласен. Мне всегда казалось, что самое главное - любовь, а уже к ней прилагается всё остальное.

   Отец называл меня ребёнком улицы, беспризорщиной, и только теперь я припоминаю, что говорил он это без осуждения, а с изрядной долей сочувствия, гордости и ...любви.

-
* - Сунь-цзы — китайский стратег и мыслитель, VI веке до н. э. «Искусство войны»;