Провал во времени

Конь несколькими прыжками вынес меня на гребень холма, и я почувствовал, что трудный подъем по крутому склону утомил меня едва ли не больше, чем моего Аверона. Оба края тропы, по которой я поднимался, окаймлял кустарник, в гуще которого легко было устроить засаду, если бы кому-нибудь из подданных его Горбатого величества вздумалось оборвать мой путь. Поэтому, начиная подъем, я на всякий случай сдвинул щит за спину, каждый миг ожидая сзади свиста стрелы.

На вершине холма дул холодный мартовский ветер. Мне открылся вид на горы, за которыми лежала прекрасная приморская страна, в которую, по всей видимости, мне теперь не суждено попасть. После битвы у Гранитного Очага, в которой мы из-за моей проклятой щепетильности потерпели позорное поражение, Горбатый занял крепость Аридур, которую я собирался объявить столицей создаваемого мной миниатюрного царства с умеренной примесью парламентской демократии. Тысячи беженцев и, вдобавок к ним, дезертиры из моей рассеявшейся армии устремились на юг, чтобы укрыться в горных лесах. Поскольку мой авторитет в народе после поражения сильно пошатнулся, я опасался нападения не только кочевников, рыскавших по предгорным дорогам и брошенным селениям, но и от моих бывших воинов, которые легко могли счесть, что я виновен во всех этих бедствиях. С сожалением вынужден признать, что они были правы. В моем распоряжении были все средства для победы, но я ее упустил.

У подножия холма, огибая его по правую сторону, протекала речка, название которой я забыл. Речка была мелкой, но по инерции все еще бурной и шумной после стремительного падения вниз по горному склону. Через нее был перекинут добротный каменный мост в одну арку, а за мостом, прямо напротив входа в ущелье, располагались несколько приземистых строений, сложенных из рваного камня, а впереди них от одного края ущелья до другого тянулась старая стена из черного аспида, кое-где обвалившаяся и наспех восстановленная. Отремонтированные участки выделялись белым и серым цветом камней. Напротив строений в стене были сооружены массивные дубовые ворота, защищенные кривовато сложенными башнями, в эту минуту наглухо закрытые. На башнях, как и положено, стояли часовые, которые уже должны были заметить меня, если, конечно, добросовестно несли службу.

Аверон, чуя воду, нетерпеливо фыркал, но спускался без спешки, осторожно ставя копыта на каменистую почву тропы. Часовые на башнях неподвижно застыли, глядя в мою сторону, но, когда я въехал на мост, они меня узнали по моему знаменитому спецназовскому шлему с прозрачным бронированным забралом, и приветственно подняли копья. Я с царственным достоинством поднял в ответ руку и подъехал к воротам, удивляясь, что их еще не открыли. Аверон упрямо тянул узду в сторону воды. Я сжалился над ним и пустил к речке. Это спасло мне жизнь, так как на то место, где я стоял несколько мгновений назад, с крепостной стены свалился огромный валун, от которого меня не защитил бы и спецназовский шлем. Часовые на башнях уже не выглядели приветливыми, хотя никто не решался открыть ворота и выйти со мной на бой. Ну что же, полководцем я оказался никудышным, но по крайней мере моя бойцовская слава еще не увяла. Никто не посмел пустить мне стрелу в спину.

И, удаляясь вдоль стены прочь от этого негостеприимного места, я вспомнил, как очутился в этом странном и тревожном мире.

1. Мост Хелиг-Тай

Я слегка повернул голову и кивнул, чтобы дать Харону понять, что слушаю его, хотя дорога была слишком скользкой, чтобы отвлекаться на разговоры. Харон рассказывал одну из своих бесчисленных армейских историй, происходивших в пустыне Кызыл-Кум, а я с нарастающей тревогой думал о том, что ночь может застать нас раньше, чем мы доедем до базы у горы Сей-Корт. Сжимая руль трофейного шеститонного армейского «Урала», я напряженно всматривался вперед, надеясь, что до развилки у моста Хелиг-Тай нам не попадется встречный автомобиль, потому что на этой узкой дороге негде было разъехаться. Вдобавок ко всему, начался сильный снегопад. Дворники с упругим шелестом сметали снежинки с лобового стекла, монотонно шумел двигатель. Когда я открыл форточку, чтобы стекла не потели от дыхания, вместе с холодным воздухом в салон ворвался громкий рев речки Балой-алие, несущейся слева от нас вниз по ущелью, нам навстречу.

— И знаешь, что меня больше всего поразило? – вопросил Харон и, не дожидаясь ответа, продолжал, – Они в июле ходили в меховых шапках! Представляешь, жара такая, что мозги плавятся, а они в меховых шапках и ватных халатах!

— Может, они таким образом от солнечного удара спасались? – предположил я, подумав, что нам бы не помешала сегодня доля этой кызылкумской жары.

Харон держал на коленях автомат, и мне не нравилось, что ствол направлен в мою сторону. Но сказать ему об этом я не решался, чтобы не показать беспокойства по этому поводу. Хотя, по правде сказать, у меня были основания беспокоиться. Не так давно, ковыряясь в «красавчике», Харон чуть в упор не пристрелил одного парня из Пригородного, у которого и взял этот легендарный пулемет, чтобы посмотреть, как тот устроен. Парню обожгло ухо, а Харон похлопал его по плечу и поздравил с тем, что его час еще не пробил. Мне оставалось надеяться, что на этот раз он не забыл поставить оружие на предохранитель. Мой собственный автомат стоял между сидениями. Рядом с ним в кожаных ножнах стоял и мой японский меч-катана, выкованный из превосходной рессорной стали, довоенный подарок моего тренера Апти.

Кузов машины был плотно заставлен цинками с патронами, гранатами, зарядами для гранатометов и еще кое-чем из оружия, снаряжения и продуктов. Да еще две железные бочки с дизелем. Если, не дай Аллах, нас обстреляет какой-нибудь вертолет, мы устроим в этих пустынных горах ослепительный фейерверк, подумал я.

Вспомнился к месту рассказ о бойце, который пришел с гор на побывку домой, с ног до головы обвешанный оружием и боезапасом. Шутник-отец обошел его вокруг и сказал: «Парень, если поднести к тебе зажженную спичку, ты, наверное, целую неделю будешь взрываться». Я решил развлечь Харона этим коротким рассказом. Когда я закончил, Харон хмыкнул, теребя бородку, и заявил, что хорошо знал этого бойца. И уточнил, что на самом деле это был один из знаменитых братьев Бадаевых из Урус-Мартана.

У меня из головы не шли вертолеты. Они могли внезапно появиться или с юга, из Грузии, или с севера, из Моздока или Ханкалы. Я на ходу открыл дверцу и взглянул наверх. Небо над нами и к югу от нас было покрыто тучами, но к северу было чистым. Можно было утешиться хотя бы тем, что из Грузии сегодня вертолеты точно не прилетят. В зеркале заднего обзора я видел, как из-под колес то и дело вылетают комья глины вперемешку со снегом и мелкие камни. Обрыв был от нас в опасной близости, но тяжело нагруженная машина с включенным передним мостом двигалась ровно и устойчиво, так что я начал успокаиваться. Возможно, все обойдется. Мы не упремся бампером во встречную автомашину, не соскользнем в обрыв. И снег нас прикроет от вертолетов.

— Слушай, – спросил Харон, – как ты думаешь, люди правду говорят, что русские много раз обстреливали мост Хелиг-Тай бомбами и ракетами, но ни разу не попали в него?

— Конечно, правда, – ответил я. – Я и сам два раза видел эти обстрелы, в самом начале войны и потом, летом, то ли в июне, то ли в июле. Это было настоящее чудо! В первый раз при мне четыре самолета выпустили по этому мосту весь свой запас ракет, даже горы дрожали, а когда развеялся дым, смотрим, мост стоит как ни в чем не бывало. Второй раз были вертолеты с ракетами – то же самое. А такие обстрелы, как рассказывают люди, происходили больше десяти раз. Сейчас, по-моему, русские просто махнули рукой на этот мост, поняли, что им нипочем его не разрушить. Ведь Хелиг, его построивший, был, как рассказывают, святым. Люди говорят, что во время обстрелов какой-то седобородый старик стоит на мосту и посохом отклоняет бомбы и ракеты. Короче, святой Хелиг охраняет свой мост.

— Люди говорят… Люди много чего говорят, – с иронией проговорил Харон. – Нашим только дай глаза округлить, да сказкой поделиться! А тебе это кто рассказал?

— Говорю же, сам два раза видел.

— Я про то, что Хелиг был святым.

— Тебе их всех по именам назвать? Во-первых, мне это неоднократно рассказывал мой тренер Апти. А он, поверь, всегда рассказывает только то, что знает из надежных источников. Ну и узнал об этом от многих других людей. Я как раз успею перечислить половину имен, когда мы доедем до Сей-Корта.

Харон ухмыльнулся и, зевнув, сказал, что он, пожалуй, вздремнет. Он стал вертеться на сиденье, устраиваясь поудобнее, и ствол автомата в его руках ходил ходуном, навевая на меня мрачные воспоминания о парне из Пригородного с обожженным ухом. Но заснуть Харону в этот раз было не суждено. За очередным поворотом дороги показался мост Хелиг-Тай, до которого оставалось метров сто расстояния. И в тот же момент над нами пролетело звено вертолетов, причем, судя по громкому грохоту винтов, летели они очень низко. Направлялись они с севера на юг. Было ясно, что очень скоро они развернутся и атакуют нас. Я остановил машину.

— Выходи, быстро!

Харон с недоумением посмотрел на меня, потом, поняв, что я собираюсь сделать, замотал головой.

— Или вместе выйдем, или вместе проскочим, – сказал он.

— Некогда спорить, быстро выходи, нам незачем рисковать обоим. – Я наклонился и открыл дверцу с его стороны. – Давай, быстро!
Харон собрался было что-то сказать, но, посмотрев мне в глаза, передумал, быстро выскочил наружу и захлопнул дверцу. Я снова тронулся. Набирая скорость, я поехал к мосту. Затем отчетливо услышал шум стремительно приближающихся вертолетов и, когда уже был на мосту, раздался оглушительный грохот, мир заволокло вначале клубящимся пламенем, потом это пламя сменилось угольным мраком и я перестал ощущать себя.

2. Схватка в лесу

Очнулся я внезапно и какое-то время не мог вспомнить, кто я и где нахожусь. Потом увидел, что сижу в кабине грузовой автомашины, судорожно сжимая руль, а снаружи по обеим сторонам простирается заснеженный лес. Стоял пасмурный день, через открытую форточку тянуло сыростью и холодом. Я провел рукой по лицу и понял, что оно покрыто коркой засохшей крови. Опустив стекло и посмотрев в боковое зеркало, я увидел, что у меня рассечена левая бровь. Разжав руль, я открыл дверцу и вышел наружу. Машина стояла на узкой лесной дороге. Не было ни моста Хелиг-Тай, на котором меня настигли вертолеты, ни бурной речки Балой-алие, ни даже гор, по которым мы поднимались к Сей-Корту. Дорога, плавно извиваясь, простиралась в обе стороны от машины, а по бокам стоял оголенный, припорошенный снегом равнинный лес с густым подлеском. Харона нигде не было. Несколько раз я выкрикнул его имя, но ответа не дождался. Я спрашивал себя, каким образом мой «Урал» из горного ущелья попал на равнину. Подойдя сзади к кузову, я приподнял брезентовый тент и убедился, что груз на месте.

Хорошенько поразмыслив, я решил, что после вертолетного налета меня, скорее всего, контузило и я потерял сознание, а Харон, заняв водительское место, развернулся на площадке перед мостом и по какой-то причине вывез нас на равнину. Я подумал, что, возможно, на этот раз федералам все же удалось разрушить мост Хелиг-Тай и поэтому Харону только и оставалось развернуться. А добравшись до равнины, он снова перетащил меня на водительское место и ушел разведать окрестности. Это объяснение мне показалось разумным, тем более что другого у меня не было. Успокоившись на этот счет, я решил заняться рассеченной бровью. Огромная сумка с медицинским оборудованием и запасом лекарств на весь наш отряд находилась в кузове и мне пришлось лезть туда за ней. Рана не заняла у меня слишком много времени. Я обработал ее перекисью водорода, стянул лечебным клеем и залепил антибактериальным пластырем.

Я прождал Харона довольно долго и несколько раз начинал звать его. Мне пришла в голову мысль пальнуть разок, чтобы Харон услышал звук выстрела и нашел путь ко мне, если он заблудился. Но идея эта мне не очень понравилась, потому что выстрел могли услышать федералы, а у меня в машине очень ценный груз, который необходимо было доставить в наш лагерь у Сей-Корта. Так что, героическая гибель в неравном бою пока что не входила в мои планы.

Стало вечереть, Харона все не было, и я стал думать, куда мне двигаться. В сущности, вариант был лишь один: поехать по просеке в ту сторону, куда был повернут передок машины, потому что развернуться в этой узине я не мог. Благоразумие подсказало проверить путь, я вышел из кабины, прихватил оружие, и, найдя на обочине палку, пошел вперед по дороге, постукивая по промерзшему грунту на предмет выявления непроходимых бугров и ям. Но дорога была относительно ровной и, прошагав минут пять, я решил, что разведал ее достаточно и уже собрался было возвратиться к машине, когда из-за поворота дороги донесся какой-то частый металлический звон, сопровождаемый воинственными криками. На войне, знаете ли, приходится быть не только осторожным, но и любопытным, и поэтому я двинулся вперед, чтобы посмотреть, что там происходит.

Долго идти не пришлось. За поворотом, в шагах пятидесяти от меня, трое людей, размахивая мечами, бросались на четвертого, который, прижавшись спиной к дереву, отчаянно отбивался от них мечом и кинжалом. Нападающие были одеты в какие-то косматые шкуры шерстью наружу, поверх которых у них рассыпались длинные спутанные волосы и бороды. Защищающийся был одет более изысканно. На нем были серая кожаная куртка, обшитая защитными пластинками из желтого металла, и такого же цвета кожаные штаны, заправленные в весьма щегольские красные сапоги с белыми отворотами. Поверх куртки он носил черную накидку вроде короткой бурки, но с капюшоном. Прическа и борода у него были гораздо короче и ухоженнее, чем у противников. Схватка до того заинтересовала меня, что я даже позабыл изумиться тому, что на самом излете XX-го века, в Чечне, уже второй год охваченной ожесточенной войной, какие-то люди выясняют отношения посредством мечей.

Присмотревшись к этой странной схватке, я понял, что нападавшие пытались не убить обороняющегося, а захватить живым. Пока один из них энергично фехтовал с ним, двое других только имитировали нападение, на самом деле давая телу отдых и при этом держа противника в напряжении, не давая ему ни секунды передышки. Потом нападавшие менялись местами и было ясно, что через несколько минут человек в серой куртке выдохнется и его просто оглушат ударом плашмя по голове и возьмут в плен. Это было тем более очевидно, что, приглядевшись внимательнее, я заметил, что у него окровавлен правый бок.

Я решил, что мне пора вмешаться. Я не знал, кто из них прав, а кто виноват, где праведники, а где злодеи, но все же решил заступиться за человека в красных сапогах. Может, я потом пожалею об этом, может, эти лохматые ребята являются честными тружениками и наказывают деревенского вора, но я с детства не люблю, когда толпой набрасываются на одного. Поэтому я вышел вперед и громко крикнул:

— А ну, прекратите это безобразие!

Все четверо опустили мечи и с величайшим изумлением воззрились на меня.

— Это же позор! – продолжал я, шаг за шагом приближаясь к ним. – Вы бы еще целым селом набросились на этого бедолагу. Что он вам сделал? Вы что, ослепли? Не видите, что он ранен?

Словно для подкрепления моих слов, обороняющийся, скользя спиной по дереву, стал оседать в натоптанный снег, который местами покраснел от его крови. Трое его противников переглянулись, а потом двое выжидающе уставились на того, кто смотрелся среди них самым взлохмаченным. По-видимому, он был у них главарем. Тот бросил взгляд на обессиленного противника, сидевшего на снегу, а потом, воздев руки наверх, как это делают викинги в голливудских фильмах, выкрикнул воинственным тоном что-то наподобие «булга-мулга» и со свирепым рычанием бросился на меня. Двое его сотоварищей тоже крикнули «булга-мулга» и атаковали меня с весьма решительным видом. «А мечи-то у них бронзовые», – успел я подумать, выхватывая из-за спины свою великолепную катану, которой отразил яростный, но весьма опрометчивый выпад предводителя и нанес ему встречный удар в грудь, который он даже не пытался отбить. Через минуту было покончено и с остальными двоими. «Стиль боя у них, конечно, совсем примитивный, – подумал я, – уж лучше бы они дали мне разнять  драку». Подойдя к раненому, я увидел, что он без сознания.

3. Я обретаю верного друга

Пощупав ему пульс, я убедился, что он бьется слабо, но ровно, так что его состояние было явно получше, чем у его бывших противников. Одного за другим я отволок бородачей в подлесок и стащил с одного из них накидку, которая выглядела менее грязной чем другие. Затем потряс кусты, чтобы покрыть снегом тела, так как не собирался устраивать им торжественных похорон с траурными речами. Снятую шкуру я постелил у дерева и уложил на нее раненого спиной вниз, согнув ему ноги в коленях. Под голову ему я подложил его собственную накидку, свернув ее в подобие валика.

Теперь следовало заняться раной. Врачом я не был, и даже санитаром себя назвать рискнул бы с некоторым колебанием. Но за последнее время, как и многие мои товарищи, я немного поднаторел в лечении ранений – как огнестрельных, так и колото-резаных, потому что врачей в наших отрядах почти не было, а раненым ведь нужно как-то помогать.

Для осмотра раны мне нужно было расстегнуть его куртку, но никаких пуговиц или иных застежек я не нашел. Изучив это одеяние, я обнаружил, что это не куртка, а, скорее, дублет из двухслойной толстой кожи, судя по всему, воловьей, надеваемый через голову. Под ним у раненого была рубашка из толстой грубой материи белого цвета. Я задрал ему одежду, чтобы открыть рану на боку. Нужно было прежде всего остановить кровь, которую он, судя по обмороку, и без того потерял немало.

Рана была неглубокой, но довольно длинной и переходила на живот, так что я опасался, что может быть задета брюшная аорта, но этого, по счастью, не произошло, потому что кровь имела темно-бордовый цвет и вытекала из раны равномерно, без пульсации. Я снял с раненого широкий пояс, украшенный оловянными бляхами, затем отрезал от его исподней рубашки кусок побольше, свернул его несколько раз и, нащупав венозный сосуд, сжал его, чтобы остановить или хотя бы уменьшить ток крови. После этого я наложил на рану тампон, стянул его поясом и, решив, что с первой помощью пострадавшему покончено, пошел обратно по дороге, чтобы пригнать к этому месту грузовик и обработать рану более основательно. Я так и сделал. Из кузова снова была извлечена большая медицинская сумка, а из нее вытащены упаковка одноразовых шприцов, ампулы этамзилата и новокаина, бутылка с перекисью водорода для смачивания тампона, игла, шелковая нить, пинцет – словом, все, что в таких случаях применяется. К тому времени уже стемнело, так что мне пришлось зашивать рану и заканчивать перевязку при включенных фарах.

Занятый медицинскими хлопотами, я почти не обращал внимания на внешность этого человека, но теперь, присмотревшись внимательнее, заметил, что он довольно молод, не старше двадцати – двадцати пяти лет. Неплохо развит физически и ростом почти с меня. Правда, фехтовал он неважно, но и его противники не поразили меня в этом деле своим мастерством – ни в прямом, ни в переносном смыслах. У меня мелькнула забавная мысль, что, возможно, я смог бы неплохо устроиться в здешних краях, открыв школу боя на мечах. Я уже почти перестал сомневаться в том, что каким-то необъяснимым образом меня зашвырнуло в иные дали и, судя здешнему бронзовому вооружению, в другие эпохи. У меня не было даже подобия идеи для объяснения происходящего, и поэтому я решил до поры до времени не зацикливаться на этой проблеме, а ждать, пока какие-нибудь добрые люди или обстоятельства не разъяснят мне, где и как я очутился. Но пора было приводить этого парня в чувство и для этого вполне сгодился обычный нашатырный спирт.

Очнувшись, раненый сразу же стал нащупывать свое оружие, которое я предусмотрительно убрал подальше. Не найдя его, он перестал шарить около себя руками и с явной паникой во взгляде уставился на горящие фары моего «Урала», и этим весьма кстати напомнил мне, что их нужно погасить, чтобы не садился аккумулятор. Я это сделал, включив для освещения подфарники, и вылез из кабины, неся термос с крепким кофе и два больших пластиковых контейнера – один с бутербродами, а другой с разными шоколадками и печеньем. Кофе и шоколад – лучшее угощение для человека, потерявшего много крови. Кроме того, совместная трапеза, как я надеялся, могла установить между мной и моим туземным пациентом доверительные отношения.

Пока раненый с отвисшей челюстью взирал на грузовик, я, выбрав рядом с ним место почище, постелил на снегу клеенку, отвинтил обе крышки-кружки термоса, налил туда кофе, который, по счастью, был еще горячим, и, открыв коробки, предложил ему отведать этой снеди. На всякий случай я произнес это предложение по-чеченски, хотя, конечно, совсем не надеялся, что в здешних краях этот язык кто-то понимает. Однако, на этот раз отвисла моя челюсть, потому что раненый ответил мне на довольно сносном чеченском, если, конечно, не придираться к аканью и необычной для моего слуха тягучести гласных:

— Пусть будет тобой доволен Дэла! Ты дважды спас мне жизнь – сначала вмешавшись в схватку, а потом, как я вижу, ты еще и рану мою залечил. Я твой должник и буду тебе верным другом. – И раненый протянул мне руку.

Я горячо пожал протянутую руку. Трудно передать, насколько меня обрадовала знакомая речь в устах этого парня! А то я уже стал воображать невесть что. К примеру, меня не покидала мысль, что я провалился в то, что англичане называют  Rabbit hole, что бы это не значило. Но, как бы то ни было, я все же находился в Чечне, и это служило некоторым утешением.

— Меня зовут Урс, сын Довта, сына Бердука, сына Чонкара, – представился мой новый знакомый.

«Не родословная, а прямо арсенал какой-то, – подумал я. – На фоне этих грозных имен моя родословная прозвучит как манифест пацифизма»*.

— Я Имран, сын Адлана, сына Шахбулата, сына Дауда, – отрекомендовался я. Но можно звать меня коротко – Имран.

Конечно, я мог бы еще долго перечислять своих предков, поскольку знал их имена до четырнадцатого колена, но решил ограничиться тем же их количеством, что и мой новый знакомый. Посчитав, что с церемониями покончено, я снова предложил ему отведать моих яств.

Урсу, как я понял, до этого никогда не доводилось что-то есть или пить из предложенного. Поэтому он весьма разумно ждал, пока я не пригублю с осторожностью горячий кофе и не разверну фольгу с бутербродами, а потом в точности скопировал мои действия. Кофе ему не понравился, но, когда я насыпал ему в кружку четыре ложки сахара, лицо его расплылось в довольной улыбке. Не понимаю людей, которые портят вкус чая или кофе сахаром. Сам я эти напитки употребляю исключительно в своем, так сказать, природном виде. Даже лимона не кладу в чай. Бутерброды с колбасой и сыром Урс уплетал с таким завидным аппетитом, что у меня развеялись все опасения насчет его скорейшего выздоровления. А когда настал черед десерта, я снова разлил кофе и показал ему, как снимается обертка с «Марса». Откусив кусочек шоколада и осторожно прожевав его, Урс вдруг застыл, пораженный его вкусом.

— О, Дэла! – закричал он. – О жители семи небес и восьми подземных миров! Это что за еда? Разве можно простым смертным вкушать такую сладость?

Столь восторженное отношение Урса к угощению весьма мне польстило, как будто я был причастен к производству этих сладостей. После «Марса» он съел «Сникерс», затем отведал «Твикса», потом сжевал для разнообразия пачку печенья, но в конце концов заявил, что сладость, которую он попробовал первой, понравилась ему больше всего и доел оставшийся батончик «Марса». Я старался не отставать от своего пациента и, уплетая то, что не успевал схватить Урс, не переставал дивиться тому, что человек, который еще полчаса назад лежал раненым и без сознания, обладает столь превосходным аппетитом.

4. Мы с Урсом едем в крепость Хой

Мои врачебные услуги и последовавшее вслед за ними угощение убедили Урса в том, что если я и колдун, то совсем не злой и мне можно доверять. Тем не менее, мне стоило немалого труда уговорить его сесть в кабину грузовика, но в конце концов он решился на это, предварительно облазив подлесок и отыскав в снегу замшевую сумку на ремне, которую, как я понял, он зашвырнул в лес, узнав, что попал в засаду. Свое оружие Урс тщательно очистил и любовно пристроил на поясе, то и дело цепляясь ножнами за сидение. Я подумал, что мне не помешало бы расспросить его о здешних делах и побольше узнать о покойных забияках.

Непрерывно трогая ручки, стеклоподъемники, рычажки, приборы и прочие детали кабины, Урс словоохотливо ответил на мои вопросы и, если сильно сократить его рассказ, поведал следующее. Его страна называется Нахчимат, а народ – нахчии. Нахчии обитают в предгорьях и горах. Дальше к югу, по ту сторону гор, тоже живут народы, родственные нахчиям, а вот на севере, в степях, обитают косматые гирмы, с троими представителями которых я уже померился силами накануне. Между нахчиями и гирмами постоянно идет война, изредка прерываемая ненадежными перемириями. Из слов Урса я понял, что появился на арене событий в разгар очередной войны, когда коварные гирмы первыми нарушили перемирие и угнали у нахчиев скот с зимних пастбищ у реки, которую он назвал Ломе-хи. Как я сообразил, речь шла о Тереке. Гирмы передвигались на мохнатых низкорослых лошадях с завязанными в узел хвостами, а нахчии воевали и в конном, и пешем порядке. Помимо этого, у нахчиев были укрепленные поселения и крепости, а гирмы жили в палатках из лошадиных и коровьих шкур, топя очаги сушеным навозом – эту последнюю деталь Урс сообщил мне с нескрываемым отвращением, и я из солидарности тоже презрительно скривил лицо. Хотя по своему казахстанскому опыту считал кизяк отличным топливом, даже более эффективным чем антрацит. Урс с каким-то важным делом направлялся в крепость под названием Хой, расположенную неподалеку от места стычки, но с каким именно – он не стал уточнять, а я не стал допытываться, хотя мне стоило немалых усилий усмирить свое любопытство. Урс ехал на лошади, бородачи тоже были на лошадях, но во время боя животные куда-то ускакали.

Я пока что не представлял себе, чем занять внезапно обрушившийся на меня досуг, и поэтому решил сегодня же ночью отвезти Урса в крепость, в которую он направлялся, и заодно посмотреть, что там к чему, и вообще познакомиться с местным населением и их нравами. Благо, мы с ним выпили целый термос крепкого кофе и были бодрыми как утром после освежающего сна. Оставалось объяснить Урсу принцип работы двигателя внутреннего сгорания, в котором, по правде сказать, я и сам не очень-то разбирался, потому что без такого объяснения мой новый друг, став пассажиром движущегося грузовика, мог прийти в сильное смятение. Обдумав эту проблему пару минут, я, кажется, нашел решение.

— Урс, сын Довта, ты слышал что-нибудь о йешапах?

Урс с тревогой на меня покосился и, поплевав на ноготь большого пальца, судорожно кивнул.

— У нас в Шатое, – стал я вдохновенно фантазировать, – растет трава под названием... э... алоэ. Если варить эту траву на медленном огне, добавляя туда... э... чешуйки трехгодовалого дракона... Ты ведь слышал о драконах? (Очередной судорожный кивок Урса). Словом, если это все сварить, получается зелье. А если этим зельем окропить спящих йешапов, они на трижды по девять лет становятся рабами окропившего их. Прошлой зимой я проник в пещеру горы Дракона и окропил зельем восемь спящих йешапов и теперь они, закованные в цепи из волшебного металла «наштар» спрятаны внутри моего дома на колесах и возят меня туда, куда я им прикажу. Иногда я даю им выпить одну вонючую гадость с названием «дизель» и им хватает этого питья на несколько дней работы. Если хочешь, я могу заставить пленных йешапов этой же ночью отвезти нас в крепость, в которую ты направлялся. Урс, который слушал эту галиматью с выпученными глазами, кивнул третий раз и, не отводя от меня потрясенного взгляда, ткнул пальцем в лобовое стекло и прошептал:

— Крепость Хой там.

Я для вида наклонился к баранке и суровым голосом проговорил:

— Внимайте, йешапы! Слушайте, жулики! Повелеваю вам везти этот дом в крепость Хой по дороге, которую укажет бесстрашный удалец, храбрый волк и отважный герой Урс, сын Довта!

Я завел двигатель, включил фары и медленно тронулся вперед по заснеженной просеке. Мои хвалебные эпитеты настолько воодушевили Урса, что он мужественно выдержал несколько секунд, прежде чем предпринять паническую попытку выскочить из кабины. Я пристыдил его насмешливым качанием головы, и он перестал толкаться плечом в дверцу. Намертво схватив скобу над бардачком, мой спутник уставился зачарованным взором в лучи фар, которые разрезали ночную тьму. Я хотел было включить магнитофон и дать Урсу для поднятия духа послушать патриотические песни в исполнении Гилани Алимханова, но решил, что ему сегодня и без того хватает сильных впечатлений.

Снег забил все неровности на дороге и поэтому поездка была вполне сносной. Лес вскоре закончился, и дорога пошла на легкий подъем. Услуги Урса в качестве проводника пока что не были востребованы, потому что нам не встретилось ни одной развилки. Посмотрев на часы, я сделал остановку для совершения совмещенного намаза, постелив молитвенный коврик прямо на снегу и определив юг (точнее, север) по Полярной звезде. Думаю, моя молитва окончательно укрепила Урса в мнении, что я связан с какими-то высшими силами, потому что, вернувшись в кабину, я обнаружил его шепчущим защитные заклинания над связкой сизых медвежьих когтей. Укоризненным взглядом я выразил свое негативное отношение к подобным суевериям, после чего Урс убрал когти в сумку и, увидев в свете фар на обочине сожженный молнией дуб, провозгласил, что мы почти добрались до цели.

Действительно, не прошло и пяти минут, как фары грузовика уперлись световым пятном в массивные деревянные ворота, укрепленные толстыми полосами бронзы. Над воротами по обе стороны поднимались высокие круглые башни с защитными парапетами в виде зубцов, а далее уходили во тьму стены, сложенные из едва обработанных массивных каменных глыб. Урс опять стал толкать дверцу, стараясь выбраться из кабины, и на этот раз я помог ему это сделать. Подойдя к воротам, мой спутник начал стучать по ним кулаками и ногами, громко зовя стражей. Но если в крепости и несли службу какие-то часовые, то они, судя по всему, крепко спали, потому что никто не отзывался на крики и стук Урса. Я хотел было посигналить, но вовремя передумал, опасаясь превратить своего нового друга в заику.

Наконец одна из створок ворот стала медленно открываться в нашу сторону и в свете фар появился какой-то заспанный субъект с клочьями соломы в волосах и деревянными вилами наперевес. Он заморгал, ослепленный светом, а потом, повернувшись к Урсу, сделал неуклюжую попытку заколоть его своим сельскохозяйственным орудием. Но мой друг ловко перехватил вилы левой рукой, а правой выхватил из ножен меч и ударил этого парня рукоятью по голове. Тот упал и остался лежать, потеряв сознание или сохранив его, но благоразумно не делая попыток подняться, а я абсолютно ничего не мог понять в происходящем кроме того, что оборона крепости Хой организована из рук вон плохо.
____________________
* Урс (чеч.) — «нож»; довт (чеч.) — «меч»; бердук (чеч.) — «копье»; чонкар (чеч.) — «палица».

(продолжение следует)