Глава IX. Четверг

РАНДЕВУ С МАДАМ МИШЕЛЬ
Петербургские гастроли Рихарда Вагнера


ГЛАВА IX.
«ЧЕТВЕРГ»

О предстоящей аудиенции у Великой княгини Рихард Вагнер начал думать ровно с того момента, как затихли аплодисменты в зале Дворянского собрания. Тогда к нему подошёл молодой человек с пышной копной чёрных волос и представился Антоном Рубинштейном, директором Русского музыкального общества. Он крепко пожал композитору руку, передал слова восхищения Её Императорского Высочества настоящим праздником музыки и сказал, что Елена Павловна надеется на возможность выразить свою благодарность лично.

Позже, за бокалом вина в пансионе мадам Кунст, Рихард радостно заявил Александру Серову: он потрясён, лучшего завершения дня представить себе было просто невозможно! Мало того, что публика приняла его с восторгом, едва не проглотила, так ещё и высшие круги общества рукоплескали этому неслыханному триумфу!

- Я тому не удивлён, – искренне отозвался Серов, до сих пор пребывавший под глубоким впечатлением от концерта. – Феноменальный художник и поэт заслуживает такого приёма!

- Умеете вы подобрать правильные слова, Александр! – довольный Вагнер закивал головой. – А ведь так оно и есть! Признаюсь вам, когда все закричали «бис», нервы мои начали сдавать. Я взмахнул дирижёрской палочкой, вновь исполнил вступление к «Лоэнгрину», и… музыканты словно обратились в ангелов, приветствующих моё появление на небесах весьма причудливой экстатической музыкой. Надеюсь, что Великая княгиня это почувствовала. Теперь хорошо бы спуститься с небес на землю и обратить её чувства в желанные для меня дополнительные заработки.

Александр Николаевич немного опешил от резкого скачка мыслей своего друга:

- Я нисколько не сомневаюсь в способностях Елены Павловны оценить ваш талант по достоинству и предложить помощь. Но всё же, в своих поступках княгиня прагматична и рациональна. Если бы мы только смогли увязать желаемые вами ангажементы в Петербурге с её собственными планами на развитие культуры…

И Серов поведал Вагнеру о том, что в музыкальном плане Российская империя подобна цветочной клумбе. В её центре разросся куст прекрасных роз – это народные мелодии. Он увенчан грандиозной розой – это музыка Глинки. Сам по себе куст радует глаз, но оголённая вокруг земля создаёт ощущение пустоты. Подобно первоклассному садовнику, Великая княгиня Елена Павловна стремится засеять клумбу полностью: дополнить её такими цветами, что не оттеняли бы куст, а, наоборот, подчеркнули его красоту. Разнообразили вид, но не создали бы ощущения дисгармонии.

Помощники садовника, русские композиторы, разделились на два лагеря. Одни поставляют Елене Павловне черенки аналогичных роз, разве что иного оттенка. Другие предлагают цветы иноземные, в основном, итальянские, так любимые при Дворе, и даже построили теплицу для их выращивания – Консерваторию.

- Вот, назначили Рубинштейна директором теплицы, – подытожил Александр. – Вегетационный период уже в самом разгаре, и вскоре новые цветы заслонят собою тот самый куст, при виде которого душа получает наслаждение. А где это видано, чтобы оформлением клумбы занимался не садовник, а директор теплицы? Да и садовники-то у нас – почти все иностранцы… Кстати, я только что кратко изложил суть моих идейных расхождений с господином Рубинштейном.

Метафоры Серова заворожили Вагнера. Такого он от своего друга не ожидал: неужели его концерт пробудил в суровом музыкальном критике лирическое начало? Рихарду даже захотелось использовать образы цветов в одной из следующих опер. Расклад сил в русских музыкальных кругах стал ему в общих чертах понятен, идею гармоничного взаимодействия культур он поддерживал, но с уст непроизвольно сорвался вопрос:

- И что в этой ситуации прикажете делать садовнику?

Глаза Серова заблестели:

- Заниматься селекцией, скрещиванием! Ошибаться и продолжать дальше, пока не выведем нужный сорт. Уж могущества великокняжеской власти для этого предостаточно! Чем раньше начнём, тем скорее наша клумба превратится в благоухающий рай. Почему бы не начать прямо сейчас, когда волею судьбы к садовнику направляется такой опытный селекционер?

***

Вагнер вспомнил этот разговор о цветах, стоило ему переступить порог Белой залы Михайловского дворца ровно в девять часов вечера в четверг, как было указано в приглашении. В жизни он не видал такой роскоши: белоснежные мраморные колонны, лепнина и изящная живопись на потолке, ковры на полу, позолоченный декор на стенах, на дверях и на грандиозных рамах зеркал во всю высоту, пальмы, бесчисленное количество зажженных свечей. И повсюду – цветы: в горшках, в кадках, в развешенных по стенам гирляндах. Сильный аромат роз, нарциссов, ирисов и гиацинтов доводил до головокружения.

Рихард всегда смущался на светских приёмах, а сейчас и вовсе ощутил себя не в своей тарелке. Обернувшись на одно из огромных зеркал, он задумался: ещё полчаса назад жёлтый шелковый шейный платок и серый жилет казались ему писком моды, но разве могли сравниться они с изящными нарядами господ и дам, грациозно прогуливающихся по этому оазису блеска и богатства!

Вдруг Вагнера окликнул молодой человек в сером фраке. Это был Рубинштейн. Мужчины раскланялись. Антон предложил составить маэстро компанию, пока к ним не присоединится хозяйка вечера – баронесса Раден, и повёл его к утопающему в цветах чайному буфету. Рихард поразился вновь: «вечерним чаем» здесь называли шампанское Moet & Chandon, которое он очень любил, но редко мог себе позволить из-за его дороговизны. 

Рубинштейн оказался разговорчив. За бокалом игристого он рассказал, что учился в Германии и в Австрии. Теперь композиторствует, выступает с концертами и уже десять лет служит «истопником музыки» у Её Императорского Высочества: занимается музыкальным просвещением соотечественников, заведует консерваторией и музыкальным обществом, распоряжается творческими вечерами Великой княгини. Ей, кстати, не терпится познакомиться с маэстро лично, но по этикету следует сперва представиться хозяйке вечера, а та сама подведёт его к Елене Павловне.

Пока же Антон принялся расспрашивать композитора о творческих планах, чему тот неслыханно обрадовался, ведь слово главного музыкального чиновника Российской империи может оказаться в деле организации его дополнительных концертов если не решающим, то явно не последним!

Из-за цветочных гирлянд за их разговором с серьёзным выражением лица наблюдала стройная дама лет сорока, в элегантном платье и небольшой шляпке бирюзового цвета. Фрейлина Эдита Фёдоровна Раден скрылась от глаз присутствующих и пыталась собраться с духом: сегодня ей предстояло не только принимать гостей, но и руководить ненавязчивым «допросом» Рихарда Вагнера. Роль сыщиков будут выполнять приближённые Великой княгини. По заданию шефа тайной полиции, князя Долгорукова, им предстоит отыскать скрытый подтекст в либретто вагнеровских опер.

Баронессе не нравилась эта затея. Изначально она казалась шуткой, интеллектуальной игрой, но после концерта в Дворянском собрании лишилась для неё всякого смысла. Неужели суть этих прекрасных опер непонятна? А допрашивать композитора, пусть и понарошку, – несправедливо, ведь он же не преступник! Тем более Вагнера, которого Эдита Фёдоровна уже два дня как считала своим идеалом. Но Великая княгиня приказала всей компании довести дело до конца, и фрейлина, вздохнув, направилась выполнять приказ.

Рубинштейн увлечённо рассказывал своему собеседнику о подарке от общего друга, Франца Листа, – переложении для фортепиано вагнеровского романса «Вечерняя звезда» из оперы «Тангейзер». Внезапно рядом появилась бирюзовая шляпка. Антон почтенно поклонился:

- Ваше сиятельство Эдита Фёдоровна, прошу извинить меня – увлёкся беседой и не заметил вас. Позвольте представить нашего гостя, имя которого не сходит с уст всего Петербурга, – мсьё Рихарда Вагнера.

Композитор склонил голову и поцеловал руку фрейлины:

- Ваше сиятельство, для меня большая честь быть приглашённым на этот замечательный вечер.

- Я очень рада, мсьё Вагнер. Рада с вами встретиться. Рада, что здоровье ваше поправилось. Рада, что вы смогли подарить нашей публике незабываемые ощущения. Скажу прямо: ваш концерт стал настоящим событием, а лично для меня – праздником души. Сердечно вас благодарю, приветствую во дворце и надеюсь узнать о вашем творчестве больше, – голос  баронессы звучал восторженно, а глаза искрились.

«Неужели это и есть та самая фрейлина Раден, заведующая всеми музыкальными инициативами Великой княгини? – подумал Рихард. – По словам Серова,  она должна быть горделивой, надменной, держать всех на расстоянии. Что же с ней случилось? Не моя ли музыка её преобразила? А если так, мне и с ней одной хватило бы встречи!»

От души поблагодарив баронессу за тёплые слова, Вагнер пошутил: о своём творчестве он может вещать часами. В ответ Эдита Фёдоровна пожала ему руку и предложила не откладывать разговор.

- Как видите, гостей сегодня во дворце предостаточно, но пусть наша беседа станет достоянием избранных – тех, кто слушал ваш концерт в ложе Елены Павловны. Антон Григорьевич, сделайте одолжение, позовите нашу романтическую пару! – улыбнувшись, она указала на генерала в парадном мундире, раскачивающего на лёгких качелях молодую барышню в кремовом платье и в небрежно надетой на голову широкой коричневой шляпке.

Когда вся компания разместилась на окружённых пальмами мягких диванах, Антон представил Вагнеру баронессу Стааль, фрейлину Великой княгини, и князя Долгорукова, шефа тайной полиции. Композитор не на шутку испугался. Эдите Раден пришлось его успокоить: на её вечерах, именуемых «четвергами», полагается забыть о титулах, чинах и должностях, а общаться исключительно как друзья. И для главного жандарма исключений не предусмотрено. 

- Вот как? – Рихард выдохнул и перехватил инициативу. – Тогда поделитесь, друзья, что из моего концерта понравилось вам больше всего?

- Позвольте мне начать? – баронесса Стааль улыбнулась сначала композитору, внимательно разглядывающему её шляпку, а затем князю Долгорукову, наградившему Вагнера суровым взглядом. – Я – дитя Балтийского побережья и потому оценила музыку из «Летучего голландца». Она  напомнила о морской романтике из моих девичьих грёз. Скажите, как родилась идея написать оперу именно на этот сюжет?

-  Всё очень просто и банально, сударыня, – композитор обрадовался вопросу. – Голландец есть не что иное, как мой автопортрет. Пусть я не моряк, но всю жизнь скитаюсь по разным странам в надежде найти свою Сенту – публику, которая примет мою музыку.

- Ни за что бы не догадалась! – баронесса Раден поразилась откровенности Вагнера, на её щеках появился лёгкий румянец. – Мне доводилось путешествовать по миру – изучать разные религии, и моё сердце откликнулось на религиозный сюжет «Тангейзера». Вы так естественно передали метания вашего героя между языческой богиней Венерой и благочестивой Елизаветой! Как вам это удалось?

Рихард был польщён. Фрейлина явно прониклась его оперой. И композитора потянуло на философствование:

- Благодарю за похвалу, милостивая государыня. Дело в том, что и эта опера тоже про меня. Задумайтесь, друзья мои, как сложно творческому человеку в нашем мире! Публика готова платить лишь за лёгкие развлечения – вот он, грот Венеры! А душа художника тянется к высокому, пока ещё не востребованному, искусству – к Елизавете! Что ему выбрать? Фривольности и безбедное существование, или идеал и прозябание?

- Вот вопрос, так вопрос! Очень хочется, чтобы настоящему творцу повезло больше, чем Тангейзеру! – вступил в разговор Антон Рубинштейн, не понаслышке знакомый с нелёгкой долей композиторов. – Постойте, а не является ли настоящим творцом мой другой любимый герой, Лоэнгрин?

- Да, это именно он. Вернее, это – я, проповедующий истинное, не подлежащее сомнению искусство! – самоуверенно произнёс Вагнер, наблюдая за тем, как его признание растопило сердца всей компании.

«Какие молодцы! – размышлял про себя Василий Андреевич. – Задали правильные вопросы – и всё встало на свои места. В этих либретто нет скрытых смыслов, я так и предполагал. Остаётся разобраться только с «Мейстерзингерами» и с «Нибелунгами». Ну почему мои остолопы на такое не способны? Что толку от их донесений: приехал Вагнер, разместился Вагнер, музыкантов у себя принимает Вагнер? Тьфу! Крестник Серж и то сообразительнее! А ты, господин композитор, не слишком-то засматривайся на шляпку Елены Егоровны!»

Вслух же князь произнёс:

- Очень поразили вы нас, мсьё Вагнер. Я и подумать не мог, что жизнь композитора настолько сложна. Всегда считал, что ваш брат получает лёгкие деньги. А что мне понравилось? По должности – история борьбы за власть в герцогстве Брабант… Это я так пошутил. Героическая симфония Бетховена. Исполнили вы её превосходно!

Долгоруков отметил, что лицо композитора засияло от удовольствия. Бросив украдкой взгляд на улыбающуюся баронессу Стааль, он продолжил:

- Вам тут все задают вопросы, мсье Вагнер. Можно и я задам? Но не про то, что вы исполняли, а про другую вашу оперу – о Изольде…

В этот самый момент разговоры в Белой зале затихли. Мужчины склонили головы, а дамы опустились в реверансе. К  расположившейся на уютных диванах компании приближалась статная хозяйка дворца.

- Ступайте вперёд, мсьё композитор, – шепнул Долгоруков, – мы  сегодня уже виделись с Её Высочеством и ограничимся поклонами.

Первое впечатление, произведённое Великой княгиней на Вагнера, оказалось незабываемым. Сначала он не решался взглянуть ей в лицо, а почтенно склонился для целования руки. Баронесса Раден что-то говорила, видимо, представляла его, но Рихард не слышал ни слова. Взгляд его жадно глотал блеск изумрудов на браслетах и в ожерелье княгини, слух улавливал малейшие шелесты складок на её атласном тёмно-зелёном платье. Голову вскружил тонкий аромат распускающегося ландыша в её духах. Осмелев, он, наконец, посмотрел на хозяйку дворца, и по телу пробежала дрожь: белоликая красавица, величественная и неприступная, одарила его самым добрым взглядом.

- Мсьё Вагнер! Я хотела познакомиться с вами со времён премьеры «Лоэнгрина» в Веймаре – уже двенадцать лет прошло, меня тогда очень впечатлила ваша опера. Составьте мне компанию, давайте выпьем чая.

Гости переместились к роялю, и Рихард остался наедине с княгиней.

- Ваше Императорское Высочество, ваши слова согрели мне душу, –  промолвил он.  Должен признаться, вы – счастливейший человек. Я сам смог услышать «Лоэнгрина» на сцене лишь два года назад.

- А вы знаете себе цену, мсьё Вагнер. Мне это нравится. Что же мешало вам увидеть постановку собственной оперы раньше?

Рихард покраснел, смутился, его напористость сменилась робостью.

- Грехи молодости, Ваше Высочество, – тихо промолвил он.

- Не корите себя, вы ведь не Тангейзер на аудиенции у Папы Римского! Знаю я о революционных грехах вашей молодости, но на концерте во вторник мне показалось, что своим искусством вы искупили их сполна.

- Трудно найти слова, чтобы отблагодарить Ваше Высочество за такое великодушие к моей скромной персоне.

- Полно, мсьё Вагнер. Это я должна благодарить вас за подаренный мне и многим людям праздник искусства. Хотя, если вам так хочется, дайте мне совет. Но для начала расскажите о ваших впечатлениях от русской публики.

Рихард принялся искренне нахваливать публику не только за устроенный ему радушный приём, но и за восприимчивость к новой музыке, далёкой от развлечений и фривольностей. Мадам Мишель неслыханно этому обрадовалась. Уже много лет она занималась развитием русского музыкального искусства и хотела добиться ещё больших успехов. По этому вопросу она попросила совета композитора.

- Ваше Высочество, попробуйте представить себя садовником, облагораживающим полупустую клумбу с розами. Что бы вы высадили на этой клумбе, такие же розы?

- Садовником? – удивление княгини не только ощущалось в её голосе, не только отображалось на лице, оно витало в воздухе. – Вы, конечно, не могли не заметить, мсьё Вагнер, что я люблю цветы. Весь мой дворец – сплошной цветник. Труд хорошего садовника – он подобен таланту поэта. Но разве я могу… Хотя нет, могу! Почему такие же розы? Посмотрите, сколько вокруг других прекрасных цветов!

- Вот именно, Ваше Высочество! Вы абсолютно правы! Точно так же и в музыке! Для развития искусства никак не обойтись без взаимодействия разных музыкальных культур!

- А у вас получается такое взаимодействие? Говорят,  что вы, наоборот, создаёте совершенно новое – музыкальные драмы.

- Как не хотелось бы, Ваше Высочество, музыкальную драму изобрёл не я, а древние греки. В её основе – общечеловеческие мифы, объединяющие разные культуры. Они прекрасно ложатся на музыку. Вы можете убедиться в этом на примере «Кольца нибелунга», цикла из четырёх опер, над которыми я сейчас работаю. Если позволите, я пришлю вам поэтическое либретто.

- Я желаю, чтобы вы прочли мне эту поэму сами. В следующий четверг во дворце. Продолжим нашу беседу вдали от шума гостей. 

Рихард обрадовался и расстроился одновременно. Так хотелось вновь увидеться с Еленой Павловной, но он не привёз поэму в Петербург. Согласится ли Великая княгиня послушать либретто его другой новой оперы – о мейстерзингерах? Его текст точно должен быть у Серова.

Мадам Мишель задумалась. Перед началом вечера шеф тайной полиции убеждал всех о необходимости докопаться до смысла именно «Кольца нибелунга». От комедии о башмачниках, мастерах пения из Нюрнберга, Долгоруков брезгливо отмахивался. Но ведь не он же заведует музыкой в стране! И княгиня ответила:

- Замечательно, мсьё Вагнер! Начнем с «Мейстерзингеров». А вы пока срочно отыщите текст ваших «Нибелунгов». Кстати, не планируете ли вы представить фрагменты этих опер русской публике?

Рихард ответил, что исполнит их в Дворянском собрании во вторник. Елена Павловна огорчилась: в тот вечер её ожидают у Императора. Но она пообещала композитору непременно посетить следующий концерт.

- А больше концертов мне дать не позволили, только два, – произнёс Рихард подчёркнуто извиняющимся тоном.

- Как не позволили? Кто не позволил? – Мадам Мишель вспыхнула, превратившись из милой, приятной собеседницы во властную, раздражённую даму. Она окликнула баронессу Раден. – Эдита, прошу тебя, отыщи графа Борха, я хочу видеть его немедленно.

Моментально к ним подошёл пожилой человек с бульдожьим лицом и седыми бакенбардами. «Ещё один жандарм», – подумал Вагнер, но тот оказался директором императорских театров, тем самым, что отказал Рихарду в новых ангажементах. Под строгим взглядом княгини граф Борх вытянулся по струнке, а она сменила гнев на милость и представила гостя:

- Добрейший Александр Михайлович, познакомьтесь с мсьё Вагнером. Его концерт заставил меня задуматься, не стоит ли расширить зал Дворянского собрания – он же не вмещает всех желающих!

Борх засвидетельствовал композитору своё почтение и признался: ему и его супруге концерт доставил огромное удовольствие, а колонный зал действительно не видел такого аншлага лет пятнадцать – двадцать, со времён гастролей Листа и Берлиоза.

- Я очень расстроена, граф, – продолжила Елена Павловна. – Мсьё Вагнера попросили дать у нас всего два концерта, не все желающие смогут услышать музыку, которая так понравилась вам с Софьей Ивановной. Да и мне не суждено узнать драму о нибелунгах!

«Покровительница моя! Я ведь тебя ни о чём не просил, ты всё сказала сама, по собственной воле! Небо услышало мои молитвы!» – думал Рихард, не верящий своему счастью. Реакция чиновника поразила его и подавно. 

- Ваше Императорское Высочество! Я как раз собирался доложить вам. Прямо сегодня, во дворце, я обсуждаю с господами Львовым, Виельгорским, Абазой и Рубинштейном, как прекрасно было бы, если бы мсьё Вагнер согласился на бенефис в Императорском Каменном театре, а потом не отказался поехать в Москву с гастролями.

- Вечно я узнаю новости последней! Спасибо вам, милый граф. Это будет замечательно. Я сейчас договорю с мсьё Вагнером и отпущу его к вам.

- Ну что, хорошая у садовника получается клумба? – весело засмеялась мадам Мишель, глядя Рихарду прямо в глаза. Теперь идите, договаривайтесь о концертах и распорядитесь прислать текст «Нибелунгов» прямо ко мне во дворец. Не расстраивайтесь, что пропустите сегодня выступление Антона, нашего пианиста-виртуоза. Мы повторим его специально для вас в следующий четверг.

Не успел Рихард проводить взглядом княгиню, направившуюся к  Рубинштейну, музицировавшему за белым роялем, его окружила шумная компания во главе с графом Борхом. У маэстро голова пошла кругом от приветствий, рукопожатий, комплиментов и от предложений новых ангажементов. Завтра утром ему пообещали сообщить о размере гонорара за дополнительное выступление в Петербурге и за четыре в Москве.

Маэстро пересчитывал в уме ожидаемое вознаграждение: заработка должно с лихвой хватить на домик в Биберихе! Пусть он и не запомнил имена всех собеседников, но на радостях пообещал нанести визит к каждому. Наконец он устал от шумного общения. В мыслях было одно: поскорее покинуть дворец и заняться поиском либретто для Великой княгини.

«Я вижу, они вас замучили. Помогу выбраться из плена», – раздался тихий, знакомый голос из-за спины. Рихард обернулся, увидел шефа тайной полиции и кивнул головой в ответ. Князь Долгоруков демонстративно увёл Вагнера; возражать главному жандарму не осмелился никто.

- Спасибо, Ваше Сиятельство. Мне действительно нужно спешить – выполнять задание Великой княгини. Простите за то, что я так и не выслушал ваш вопрос про Изольду – видите, меня просто разорвали на части!

- Не извиняйтесь, мсьё Вагнер. На приёмах во дворце всегда так. Мы ещё успеем наговориться – Её Высочество пригласила всю нашу компанию на чтение поэмы о мейстерзингерах. Разрешите проводить вас к выходу?

- Буду рад, Ваше Сиятельство. И буду счастлив, если и вы, и мсьё Рубинштейн, и очаровательные фрейлины придёте меня послушать. А всё же, что вы хотели узнать об Изольде? – Рихард сгорал от любопытства.

Долгоруков остановился и посмотрел композитору в глаза:

- Вчера я прочёл ваше либретто и задумался: отчего престарелому королю Марку была уготована такая печальная участь?

- Средневековые легенды гласят, Ваше Сиятельство, что Марк не любил молодую Изольду. Он пошёл на поводу у народа, требующего, чтобы король женился, и, следовательно, сам себя наказал.

- А если бы полюбил? Вы изменили бы либретто?

Вагнер смутился. Он никогда об этом не думал. Древняя легенда, так удивительно похожая на историю его безответной любви к Матильде Везендонк, никак не могла иметь иной развязки. Вдруг Рихард вспомнил о молодой фрейлине в коричневой шляпке и подумал: а что, если пожилой генерал увидел в Марке самого себя?

- Если бы действительно полюбил, – ответил он, –  история, наверняка, закончилась бы как с Гансом Саксом в моих «Мейстерзингерах». Королю пришлось бы выдать Изольду за Тристана!

Василий Андреевич не ожидал другого ответа. Вздохнув, он крепко пожал композитору руку и простился до следующего четверга.

***

Посыльный Степан распахнул перед Вагнером входную дверь в пансион мадам Кунст. Пронизывающий мокрый ветер окрасил лицо композитора в бордовый цвет, снег запорошил бакенбарды, от вечернего мороза руки дрожали, а зубы постукивали.

- Мсьё Вагнер! Вы же совсем околели! Почему вы не приказали мне вызвать экипаж? – искренне вопросил Степан, подбирая немецкие слова и покачивая головой в знак сочувствия.

- Мсьё Штефан, экипаж не надо. Помогите мне срочно отправить телеграмму в Лейпциг.

- Телеграмма? Один момент! Проходите к камину, там вас ждёт Его Превосходительство Александр Николаевич. А я возьму бумагу с пером и сразу к вам. Хотите что-нибудь для согревания?

- Да, мсьё Штефан. Принесите три рюмки «Ерофеича»: одну для меня и две – для Его Превосходительства.

Быстрым шагом, снимая на ходу шубу, Рихард направился в каминную залу к столику, где его поджидал Серов. Тот отложил в сторону партитуру, приготовленную к следующему вагнеровскому концерту, и удивился столь раннему возвращению друга из дворца. Александр забеспокоился, не случилось ли какой неприятности.

- Случилось, – вздохнул Вагнер, усаживаясь прямо перед камином. – Великая княгиня захотела, чтобы я прочёл ей свою поэму о нибелунгах, а я не взял её в Петербург. Побоялся, что на таможне текст или отберут, или пошлинами обложат. Меня отпустили срочно выписать поэму из Германии.

Степан принёс письменные принадлежности, и композитор быстро составил текст телеграммы к издателю Шотту: «Прошу незамедлительно отпечатать десять экземпляров «Нибелунгов» и отправить Её Императорскому Высочеству Великой княгине Елене в дворец Мишеля в Санкт-Петербурге».

Серов деликатно поинтересовался, состоялась ли аудиенция у Елены Павловны при таких обстоятельствах. Рихард выдохнул, посмотрел на горящие в камине поленья, успокоился и, завидев несущего наполненные стопки Степана, ответил:

- Наша с ней короткая беседа получилась очень содержательной. Княгиня ждёт меня во дворце ровно через неделю – буду читать ей «Мейстерзингеров». Можно попросить у вас текст, что я присылал?

- Конечно-конечно! – Серову не терпелось услышать продолжение.

- Надеюсь, что вскоре подоспеет «Кольцо нибелунга» и мы увидимся вновь. Но это не главное. Я должен констатировать, что вы, Александр, оказались абсолютно неправы. Поэтому, – он жестом попросил Степана поставить стопки на столик, – вам положена дополнительная рюмка «Ерофеича». Я точно помню, что по-русски это называется «штраф».

- Постойте, друг. Почему «Ерофеич»? В чём я ошибся и какое отношение «штрафная» имеет к происходящему? Её ведь подносят человеку, опоздавшему к столу, а я никуда не опаздывал, – хихикнул Серов.

- «Ерофеич» – потому что очень холодно. Про «штраф», ну не знаю, директор театра в Риге наливал мне его всякий раз, когда выигрывал спор. И смотрел, как я пью. А ошибочным, мой друг, вышло ваше утверждение о том, что художнику не стоит искать покровительства у власть имущих.

Рихард рассказал о своих встречах в Михайловском дворце.

- Это просто невероятно! – заключил он с изумлением. – Музыкальные чиновники знают – на моём концерте огромный зал был набит битком, их финансовая выгода очевидна. Но в дополнительных ангажементах мне вежливо отказывают. А стоило княгине Елене всего лишь намекнуть, что новые концерты были бы ей чрезвычайно приятны, те же самые чиновники моментально заявили, что только и ждут момента пригласить меня выступить в императорской опере и даже в Москве с гастролями!

На радостях Серов согласился выпить «штрафную», но всё равно остался при своём мнении и посоветовал держать с чиновниками ухо востро. Как бы они не попытались извлечь собственную выгоду из новых вагнеровских концертов. Рихард спорить не стал.

- Я в любом случае буду просить Елену Павловну о покровительстве. Она – княгиня не только по титулу, но и по духу. Благородная, умная, с блестящими манерами. И она хочет услышать моих «Нибелунгов»! Кстати, спасибо, друг, за метафоры о клумбе и о розах, Елена пришла от них в восторг!

- Рихард, неужели вы ей пересказали? Надеюсь, не назвали её садовником? – на лице Александра отразился ужас.

- Назвал.

- Разве ж так можно с членом императорской семьи? Представляю себе суровый гнев на её неприступном лице…

- Напротив, она наградила меня весёлым, задористым смехом. Вы бы видели её лицо в тот момент! Оно совершенно пленило меня. Я уже начал мечтать, чтобы мне подарили её портрет. Боже, отчего климат ваш такой несносный, иначе я переселился бы в Петербург, чтобы постоянно быть рядом с Великой княгиней.