Караваджо. Больной Вакх. Начало

          Ах, этот вечный и прекрасный город Рим! Здесь много всего: много голубого и высокого неба, много яркого ласкового солнца. Множество древних камней, из которых состоит город, камни настолько древние, что никто уже и не помнит, когда и откуда они появились. Большой Колизей своими полуразрушенный стенами и окнами напоминает скелет древнего животного, убитого и навсегда скорчившегося в смертельной агонии. Внутри Колизея все еще бродят  и не находят успокоения призраки мускулистых гладиаторов.
          По этим улицам уходили в блестящих от яркого южного солнца латах легионеры на войны, приветствуя Цезаря поднятием вверх руки, и возвращались победителями со скрипучими телегами, полными золота, несметных сокровищ и дорогих вещей из завоеванных стран. А за ними шли бесчисленные стада животных и длинные колоны порабощенных народов.
          Рим никогда не был пустым или мертвым городом – он вечен. Здесь всегда было много людей, родившихся в городе и  вне его. Он, как и все большие города, призывает и поглощает в себе много жизней и много судеб. Сюда стекается множество и хорошего и множество плохого. Город знает об этом и дает шанс каждому. В Риме можно воплотить свои самые безумные фантазии и самые несбыточные желания. А можно тяжело упасть и навсегда покинуть этот город и это мир.
          Именно в этом кипучем городе появился однажды Микеланджело Меризи да Караваджо, которому был на тот момент двадцать один год. И всего лишь за два года, проведенные в Риме, он уже побывавший и в тюрьме, и в больнице, не говоря о бесчисленных трактирах.
          Однажды сидя в таверне, где было шумно, и громкие голоса подвыпивших мужчин наполняли ее до самого низкого и темного потолка, отпивая из тяжелой глиняной кружки красное вино и заедая его куском твердого овечьего сыра, Меризи обратил внимание на молодых парней, сидящих на лавочке перед таверной.
          Парни, как парни. Они часто находятся в таких местах, желая подзаработать то ли мелкими услугами, то ли своим телом. А то просто сидят и ждут, когда может кто-нибудь из посетителей нальет им стакан вина или же – Святая Дева! – накормит. В Риме всегда можно прожить, не особо напрягаясь тяжелым трудом.
          Один из этих парней в красном камзоле сразу приглянулся Меризи. Выходя из таверны, он остановился и внимательно посмотрел на него, тот тоже посмотрел на него.
          Рядом сидящий другой юноша в зеленом камзоле толкнул его в бок и засмеялся
          – Джованни, ты наверно сегодня сможешь заработать! Смотри, как на тебя смотрит красавчик!
          Остальные парни тоже посмотрели на Меризи и засмеялись.
          – Я бы тоже хотел сегодня заработать! – сказал один из парней.
          – И я! И я! – раздались голоса других парней.
          Меризи подошел ближе к тому парню, на которого смотрел и спросил:
          – Джованни, ты хотел бы заработать?
          Красивое лицо парня посмотрело на него снизу вверх, чуть зажмурилось от яркого солнечного света. Затем лицо посмотрело на его совсем не новую одежду и сказало:
          – У тебя денег не хватит рассчитаться со мной! – он ухмыльнулся.
          А затем, глядя в его глаза, дерзко заметил:
          – А даром я работать не буду!
          Меризи расхохотался и сказал:
          – Мне от тебя этого не надо! Мне нужен натурщик для моей картины!
          – Аааа! – проговорил парень и разочарованно опустил глаза.
          – Что надо делать? – он не знал, кто такой натурщик.
          – Ты будешь сидеть, а я буду тебя рисовать.
          – Голого? – он посмотрел на него откровенным взглядом.
          – Пока не знаю, как получится, – Меризи тоже посмотрел на него откровенным взглядом.
          – А сколько ты мне заплатишь?
          – Договоримся! Ты главное прейди!
          – Приду! Как тебя зовут?
          – Микеланджело.
          – А меня Джованни!
          – Я уже это понял!
          Уже отойдя от парней, он услышал, как они громко говорили, а потом раздался дружный сильный хохот.
          На следующий день Джованни пришел в мастерскую художника.
          – Я пришел, как мы договорились, – он немного робел, и от этого был слегка нахальный.
          – Хорошо. Вот тут ты сядешь!
          Художник поставил большой тяжелый стул на середину комнаты, а сам отошел немного вдаль, к натянутому на подрамник белому полотну.
          – Я думал, ты меня будешь рисовать на кровати! – пытался пошутить Джованни.
          Юноша сел на стул и посмотрел на хозяина.
          Меризи промолчал, что-то не нравилось ему в позе натурщика и в освещении.
          Он медленно обошел вокруг сидящего. Остановился. Обошел его снова, но в другую сторону. Вновь остановился.
          – Давай, ты сядешь боком.
          Юноша сел так, как указал художник.
          Но и этот ракурс не понравился
          – Давай по-другому.
          Попробовав еще несколько раз переставить натурщика, он остановился на одном из положений тела. Меризи подошел к нему и повернул голову так, чтобы угол наклона лица составлял три четверти.
          – Так лучше.
          Художник придвинул к нему невысокий серый столик.
          – Теперь положи правую руку на стол.
          Фигура принимала нужное положение.
          – Сними рубашку.
          Тот снял через голову рубашку и сидел обнаженным по пояс.
          Теперь было видно тело с развитыми мускулами.
          – Подними руку. Нет, не то. Вытяни ее перед собой.
          Художник опять был недоволен.
          – Положи локоть на стол, а пальцы поднеси к лицу.
          Тот послушно делал то, что требовал художник.
          – Хорошо.
          Еще какое-то время он заставлял натурщика менять позы тела и положение рук, пока не устал.
          – Джованни, ты можешь быть свободен на сегодня.
          – А деньги?
          – Я заплачу тебе, но только не сейчас.
          – Когда?
          – Скоро. Приходи завтра.
          Когда юноша ушел, Меризи еще немного походил вокруг того места, где сидел натурщик. Постоял немного и вздохнул.
          Несколько дней Джованни приходил еще, но постоянно был недоволен отсутствием денег.
          – Когда ты мне заплатишь за позирование?! – постоянно спрашивал он.
          – Заплачу, но потом, – обнадеживал его художник, зная, что денег у него нет и в ближайшее время не будет.
          Спустя несколько сеансов Джованни снова заговорил о деньгах.
          – Когда ты мне заплатишь?! – настаивал он.
          – Потом, – говорил Меризи, поглаживая плечо юноши и целуя его в шею, – разве тебе не хватает моих нежных чувств к тебе?!
          – Твои чувства меня не прокормят! Мне надо есть, надо хорошо одеваться, а ты мне ничего не даешь!
          Он вскочил со стула и быстро накинул на себя одежду.
          – Мне надоело, что ты мне обещаешь и ничего не даешь! – юноша рассвирепел.
          Он захотел ударить Меризи, но тот успел отскочить и сам ударил Джованни так, что тот отлетел от него и упал на пол. Из носа у него потекла кровь.
          – Ищи себе другого натурщика!
          Джованни в ярости хлопнул дверью, уходя.
          В мастерской стало тихо и пусто.
          – Что, ушел твой мальчик? – насмешливо спросил Марио Миннити, сосед по квартире.
          – Не твое дело! – обозлился Меризи. – Он никогда не был моим!
          Однако надо было что-то делать. Картину надо было заканчивать – не хотелось оставлять работу, на которую ушло много времени и много краски.
          – Попозируй мне, – попросил он Марио.
          – О, нет! – тот замахал руками. – У меня своих дел навалом! Как-нибудь в другой раз. Не обижайся!
          И тут же добавил:
          – Найди другого, посговорчивее.
          – Где его найдешь?! – рассердился юноша. – Все требуют денег! А где их взять?! Самому едва на жизнь хватает!
          Марио пожал плечами.
          – Пиши по памяти, если сможешь. Или придумывай.
          – Да нет, у меня лучше получается с натуры.
          – Когда нет любви с кем-то, занимайся любовью с собой! – он подошел к нему, обнял за плечи и засмеялся. – Ну, тогда пиши с себя!
          – Как я буду писать с себя?! – Меризи был рассержен и никак не мог успокоиться.
          – Возьми зеркало со стены и работай!
          – Придумаешь всякую ерунду! – сказал художник, тем не менее мельком взглянув на зеркало.
          – Как хочешь! – Марио вышел из комнаты.
          Спорить с ним, когда он был в таком состоянии, было бесполезно.
          Когда Меризи немного остыл, он подошел к мольберту и стал рассматривать уже нарисованное.
          Обнаженный торс и рука были хорошо выписаны, а вот лицо еще не было окончательно завершено – его еще нужно было доделать.
          Недолго думая, он взял кисть и стал рисовать.
          Краска хорошо ложилась на холст. Было вдохновение и рисовалось легко. Так прошло некоторое время. Он вспоминал лицо Джованни и старался быстрее нанести свои воспоминания на холст. Но что-то где-то в подсознании вдруг стало тормозить работу.
          – Уф, – вздохнул он и остановился.
          Зная по опыту, что нужно остановиться на время и дать отдохнуть произведению, он отложил кисти и отошел от полотна. Вроде неплохо, даже можно сказать хорошо, но чего-то не хватало, что-то жало в картине.
          Он лег на кровать и стал смотреть в потолок. Так и уснул. Сон был беспокойным, он ворочался.
          Что ему снилось?
Возможно, отец Фермо Меризи, и его вторая жена Лючия Аратори, его мать, бывшая дочерью землевладельца из городка Караваджо, неподалёку от Милана, что в Ломбардии. А может, герцог и герцогиня Колонна, бывшими его покровителями, когда ему было пять лет и когда умерли отец и дед во время эпидемии чумы. Нелегко тогда пришлось матери, вынужденной переехать с детьми в Караваджо. В свои тринадцать лет, уже в Милане подросток Микеланджело Меризи пришёл в мастерскую живописца Петерцано, считавшегося учеником Тициана. Здесь и началось его творчество с бытовых сцен и портретов.
          Здесь же в Милане была его первая любовь. Он помнил все до мелочей и до секунды. Ему тогда казалось, что у него появились крылья, и он был готов летать. Он никак не мог дождаться встречи с любовью. И сгорал при встрече.
          – Ты меня любишь?
          – Да, а ты?
          Объятия, поглаживания тела и поцелуи, поцелуи…
          – Ах… – вздохнул юноша во сне.
          Вдруг среди детских и юношеских образов возникло лицо кардинала Федерико Борромео, из нынешней римской жизни. Он невзлюбил Меризи  и говорил о нем, как о человеке неотесанном, с грубыми манерами, вечно облаченного в рубище и обитающего где придется. Борромео признавал, что в картинах художника ему не все нравилось.
          – Рисуя уличных мальчишек, завсегдатаев трактиров и жалких бродяг, он выглядел вполне счастливым человеком, – говорил кардинал о нем.
          Спящий юноша перевернулся на другой бок, чтобы кардинал быстрее ушел из сна.
          Но счастливые сны о детстве не возвратились. А он сейчас находился в мрачной, тесной тюрьме Тор ди Нона, попавшей туда после очередной драки в трактире. Единственным светлым воспоминанием в ту пору была встреча с Джордано Бруно, монахом-доминиканцем, философом и поэтом.
          Проснувшись, художник еще некоторое время лежал с закрытыми глазами, пытаясь запомнить, что снилось. Но сон уже ушел, оставив обрывки ведений.
          Захотелось немного пройти и выпить пару бокалов хорошего вина и чем-нибудь закусить. Туда, где постоянно находился Джованни, идти не хотелось. И он пошел в другой трактир.
          Когда Меризи вернулся домой, он был немного пьян. Пройдя мимо холста и посмотрев на него, завалился на кровать. Спать не хотелось.
          Он встал, подошел к картине, немного постоял, тупо и бессмысленно разглядывая написанное. Отошел и приблизился к зеркалу. Повернул голову в одну сторону, затем в другую, внимательно посмотрел на отражение глаз, губ, шеи. Затем отошел от зеркала и снова сел на кровать. Посидев так несколько минут, вновь подошел к зеркалу и снял его со стены.
          Поставил зеркало так, чтобы можно было сидеть, смотреть в него и рисовать.
          Необходимо было показать то, что было сейчас у него внутри: страдания физические и нравственные. Вот глубокие и темные круги под глазами, бледная, тусклая кожа лица, мертвенно-синие губы, какие он видел у умершего старика в больнице, когда сам болел римской лихорадкой и шесть месяцев находился на грани жизни и смерти. В выражении глаз нет радости, улыбка вымученная, реальное ощущение страдания.
          Голый великолепный торс Джованни решил прикрыть белой простыней и подвязать шарфом. Нужен неяркий, подойдет коричневый. Можно сделать бант на нем.
Дорисовал свою ногу на уровне стола, ту, которая у него болела.
          Меризи так увлекся, что не слышал, как в мастерскую зашел Марио. Тот тихо подошел сзади к другу и стал молча рассматривать полотно. Лишь оторвавшись на мгновение, юноша заметил друга.
          – Ну, как? – он отошел еще немного от мольберта, ближе к Марио, не отрывая взгляда от произведения.
          Тот молчал.
          Художник был так погружен в картину, что не сразу обратил внимание на молчание друга.
          Когда же он посмотрел на лицо Марио, то увидел, что по его щеке текла слеза.
          – Марио! Что случилось?! – обеспокоился Меризи.
          – Превосходно! – воскликнул друг и крепко обнял его. – Ты гений!
          Он вытер кончиками пальцев слезу со щеки.
          – Ах, как я завидую твоему таланту! – он еще крепче обнял Меризи.
          Несмотря на похвалу друга, художник чувствовал, что чего-то не хватает для окончательного завершения картины.
           «У меня неплохо получаются фрукты на картинах. Попробую их добавить.
А еще можно добавить венок из зеленых листьев».
          Вскоре на картине появились зеленый венок из живых листьев плюща на голове и два бледных персика, а также черная виноградная гроздь с листьями, и одна светлая блестящая гроздь с несколькими испорченными ягодами в руках. В светлой грозди было столько виноградин, сколько лет ему было сейчас, но некоторые были уже гнилые и испорчены временем, как некоторые года его жизни.
          Все! Картина была завершена!
          Но вскоре появится и другая картина – с цветущим юношей.

          Больной Вакх (итал. Bacchino malato) – ранний автопортрет Караваджо (1571-1610), датированный 1593-1954 годами.
          Название картины возникло позже, когда в лице юноши, изображённом на полотне, предположили бога виноделия Вакха, олицетворявшего вечное возрождение, свободу чувств, стихийную естественность.
          Сейчас картина находится в Галерее Боргезе в Риме.