21. Отбирательство земель

21. ОТБИРАТЕЛЬСТВО ЗЕМЕЛЬ. В 1492 году завершилось седьмое тысячелетие от сотворения мира по церковному летоисчислению. Многие на Руси ждали конца Света, а он, гад такой, взял, да и не случился! Разочарованный в своих несбывшихся ожиданиях люд был вынужден возвращаться к прерванной на радостях работе. А вот Иван Великий оказался куда большим оптимистом, чем его подданные. Конца Света он не ждал, он готовился к войне. К 1492 году Иван Васильевич счел себя уже достаточно подготовленным к тому, чтобы предъявить Литве счет за проигранный ею старый спор о том, кому, Вильно или Москве, быть новым центром притяжения для русских земель. Москва в этом споре взяла верх, а значит: «Быстро отдавай сюда всё, что захапал, не то тебе же хужее будет!».

Уже при Казимире IV некоторые южные русские князья начали слагать с себя обязанности литовских присяжников и со своими вотчинами переходить под протекторат Москвы. Одоевские, воротынские, белевские, перемышльские владетели присягнули на верность сильному московскому государю и тут же влезли в бесконечную порубежную войну со своими пока еще «литовскими» родственниками. Василий Вротынский «Кривой» опустошил почти все королевские волости, что прилегали к его владениям, перетащив тамошних крестьян со всеми их пожитками в свой удел. Дмитрий Воротынский тем же макаром разорил села на Брянщине. Сыновья Семена Одоевского выбили своего дядю Федора из Одоева и вычистили его казну. Иван Бельский чуть ли не пинками загнал своего брата Андрея в подданство Москве. Король Казимир на все это безобразие смотрел с возмущением, но поделать ничего не мог. Он, как никто понимал, что все эти мелкие пока наезды провоцируются Москвой, которой, как обычно, требовался повод к большой войне.

А Москва теперь была готова к войне всегда. Она лишь опасалась излишней агрессивностью и беспричинным нарушением мирных договоров с соседями насторожить своих союзников. Со страной, которая не желает соблюдать договора, никто потом не захочет иметь дело. Был и ещё один аспект, который заставлял русского государя искать повод, к тому, чтобы поиграть мускулами перед соседями. Население присягнувшей ему страны с готовностью бралось за оружие лишь в случае, если ему с амвона сообщали, что «нечестивый король» или «нечестивый хан» со всей своею силою напал на Землю Русскую. В этом случае, русские ратники дрались с куда большим воодушевлением, чем, когда их просто выгоняли из изб и домов, сбивали в сотни и тысячи и гнали к черту на куличики воевать неизвестно с кем и неизвестно за что. Понимая все это, Казимир большой войны не начинал и лишь забрасывал Москву жалобами на то, что Иван, забыв о мирном договоре, принимает к себе перебежчиков, сквозь пальцы смотрит на их разбои в соседнем государстве, и, что многие литовские земли незаконно отошли к России. Иван Василич тоже не отмалчивался. В Литву он слал пространные послания о том, что князья Владимирова племени, добровольно служив Литве, имеют полное право возвратиться в лоно своего древнего отечества - пусть и не Киевской, но всё же Руси.

25 июня 1492 года король Казимир IV умер. Вместе с его смертью прекратило существование и единство Польско-Литовского государства. На польский трон взошел Казимиров сын Ян Альбреахт, а Литву «оседлал» его родной брат, Александр. При этом Литва, уже фактически находившаяся в состоянии необъявленной войны с Москвой, потеряла возможность опираться на военную помощь Польши, которой с Москвией делить было нечего. Попытка Александра заручиться поддержкой Крыма так же провалилась. Крымское Ханство на данном этапе своего становления альтернативы союзу с Москвой пока не видело.

Резкое ослабление Литвы и неразбериха, воцарившаяся в королевстве в связи со сменой власти, заставили Москву действовать быстро и решительно, забыв о деликатности и каких-то там поводах. Да, и нужен ли повод для того, чтобы забрать себе то, что у соседа «плохо лежит»? Ответ на этот вопрос мог быть только один.

Уже через полтора месяца после смерти Казимира, в августе 1492 года, русские войска начали наступление по всей русско-литовской границе. Князь Федор Телепня Оболенский разорил Мценск и Любутск, князья перемышльские и одоевские взяли Мосальск, пленив всех его жителей и князей с их семьями, почти без сопротивления пали города Серпейск, Хлепень, Рогачёв, Перемышль, Козельск, Одоев и Серенск. На сторону Москвы перешло ещё несколько местных князей с дружинами, и позиции русских войск усилились ещё больше. Застигнутый врасплох Александр со всей Литвы стягивал к русской границе войска и слал в Москву гонцов с предложениями мира. Кроме всего прочего литовский государь был готов укрепить мир своим браком с дочерью великого князя. Иван предложения литовцев выслушал с интересом, но решил поторговаться, как обычно торгуется тот, кто понимает, что уже победил. Со своей стороны он выдвинул некие условия, которые для Литвы оказались неприемлемы. Переговоры сорвались, и война продолжилась. Князья Воротынские, Семён Федорович и Иван Михайлович, заняли своими дружинами Серпейск и Мещовск, но в начале 1493 года смоленский воевода пан Юрий вместе с князем Семёном Можайским их оттуда выбили. Этот локальный успех литовских войск пресекли на корню московские и рязанские полки, что шли вторым эшелоном. Московские воеводы Оболенский-Лыко и Даниил Холмский сотоварищи взяли штурмом Серпейск и Опаков, а Мещовск сам открыл ворота и сдался без боя. Князья Воротынские завоевали Мосальск. Сдались московитам Вязьма и Мезецк. Тамошние князья, присягнув на верность Москве, сохранили свои вотчины. Мезецкому князю, правда, пришлось сначала выдать своих братьев, которых за приверженность Литве отправили на отсидку в Ярославль.

Поскольку Москва мириться никак не хотела, а собственных сил противостоять русским в одиночку у Александра не было, в Литве было решено применить иной способ – политическое убийство. Исполнить задуманное должен был князь Иван Лукомский, внедренный в окружение русского государя ещё Казимиром IV. Заговор был вовремя раскрыт. Вместе с Лукомским были взяты и смоленские «засланцы» Алексей и Богдан Селевины, уличенные в шпионаже в пользу Литвы. Лукомского вместе с его единомышленником, неким «латинским толмачом», сожгли в железной клетке на берегу Москвы-реки, Алексею Селевину отрубили голову, а Богдана Селевина засекли до смерти кнутом. Если бы уже в ту пору на Москве была либеральная оппозиция, то она через «Эхо Москвы», вне всякого сомнения, объявила бы всех четверых невинными мучениками, жертвами сфабрикованного дела о заговоре, которого на самом деле не было. Дескать, режиму потребовался повод для продолжения войны, и он его изобрел. Как бы там ни было, но литовский заговор с целью убийства московского государя не мог способствовать примирению сторон.

В том же 1493 году к русско-литовской войне подключился крымский хан Менгли-Гирей. Сидевший в его ставке Александров посол князь Глинский, требовавший от хана снести город Очаков, выстроенный татарами на литовской территории, так уже достал его своим нытьём, что Менгли-Гирей распорядился посадить князя под замок, а сам поднял орду и выжег окрестности Киева. Только разлив Днепра помешал ему осадить сам город. Орде пришлось спешно отступать к Перекопу, а литовское войско ведомое воеводой Черкасским, пользуясь уходом татар, взяло спорный Очаков приступом и сравняло его с землей.

В 1493 году, в самый разгар войны с Литвой, ушел из жизни прославленный русский военачальник Даниил Дмитриевич Холмский. Ему не довелось «отметиться» громкими победами над могущественными врагами, и спасителем Отечества он не стал, но для Московской Руси князь Даниил Холмский был тем же, чем через три столетия князь Александр Суворов станет для императорской России. И за то ему Вечная Память!

7 ноября того же года в своей тюремной камере умер московский князь Андрей Большой. Поговаривали, что ушёл он не сам, а чужой волей и с чужой помощью – его просто перестали кормить. Каким полководцем был он, мы уже не узнаем. Проявить себя в полную силу ему не позволили. Но, может, оно и к лучшему, как бы цинично это ни звучало. Андрея убили его личные нереализованные амбиции и политическая целесообразность. О родственной любви или простых, хоть и сложных, человеческих отношениях речь уже не шла. Иван-человек обязан был пощадить своего брата, Иван-государь не мог не убрать его со своего пути. Интриги, подлость, зависть – всему этому русским на Западе учиться не пришлось. Искусству ненавидеть, презирать, помнить зло и быть безжалостными мы обучились самостоятельно.

А война тем временем продолжалась с прежним небывалым размахом. В конце лета 1494 года  союзники Москвы, крымские татары, разгромили Подлию. Московские владения, не столько мечом, сколько приманом, расширились до самого Днепра. У московских властей появились даже опасения, что чрезмерный захват литовской территории может насторожить и московских союзников и союзников Литвы. Ведь, никто и никогда не станет радоваться чужим успехам, в то время как свои дела идут ни шатко ни валко. Это, конечно же, касается и врагов, но в первую очередь это касается друзей. Да и громадный кусок русских земель, присоединенный силой оружия к Московскому Государству, следовало ещё оприходовать. Вот почему отчаянные призывы Александра Литовского продолжить переговоры о мире, были, наконец, Москвой услышаны. На состоявшихся переговорах было решено: Вязьма, Алексин, Тешилов, Рославль, Венев, Мстислав, Таруса, Оболенск, Козельск, Серенск, Новосиль, Одоев, Воротынск, Перемышль, Белев и Мещера остались за Москвой, а Смоленск, Любутск, Мценск, Брянск, Серпейск, Лучин, Мосальск и Лужин - за Литвой. Кроме того Александр обязывался признавать Ивана Московского государем «всея Руси», исключив эту «формулу» из собственного титула, дабы Иван не зарился на древнюю русскую столицу Киев. 5 февраля 1494 года мир был, наконец, заключён. Как и было согласовано, мирный договор скрепили браком дочери Ивана Великого, Елены, с королем Александром. Союзники Москвы, Менгли-Гирей Крымский и Стефан Молдавский мириться с Литвой пока не пожелали.

Разом прибрав к своим рукам столько русских городов и волостей, Иван Великий пребывал в прекрасном расположении духа. Возможно, именно поэтому великой княгине Софье удалось, наконец, уговорить мужа снять опалу с Василия Верейского Удалого и его супруги. Василий был прощен и получил дозволение вернуться с семьей в Москву. О возвращении ему его родовой вотчины речь, правда, уже не заходила. Может именно поэтому Василий решил на родину не возвращаться.

В 1494 году в Москву из далекого Милана перебрался ещё один архитектор, Алевиз Фрязин. Он немедленно занялся возведением каменных палат для комплекса Теремного Дворца Кремля, а также стен и башен вдоль реки Неглинной. Ему же принадлежат и главные гидротехнические сооружения Москвы тех лет: плотины и оборонительные рвы.

В том же году умер младший брат великого князя, Борис Волоцкий. Выморочный удел Иван не стал присоединять к великому княжению, а распорядился разделить его между сыновьями умершего брата: Иван получил Рузу, а Фёдор — Волоколамск. Почему государь так поступил? Возможно, он всё еще пребывал в эйфории от своих успехов, а, может, все же чувствовал свою вину перед почившими братьями.