Попутчица

- Всё, давайте прощаться, пять минут осталось.

- Всё-всё, дети, поцелуйте папу на прощание. Как приедешь, сразу позвони, а то мы переживать будем.

- Всё будет хорошо, не волнуйся. За детьми следи, себя береги и моих родителей не забывай. Ну идите уже...

 
       Евгений прощался с женой и двумя детьми, уезжая на поезде в Астрахань, где уже третью навигацию работал на теплоходе "Волгонефть". Несмотря на слегка посеребрённые сединой виски, внешне он выглядел моложе своих сорока, имел приятное, доброе выражение лица, располагающее к доверию.

       Начальник радиостанции, как и все члены экипажа, для подготовки судна к навигации должен был прибыть на теплоход к середине февраля.


- Давайте, идите уже, - машет в окно Евгений. - Иди, иди, чего ждёшь? Ребятишек застудишь.


       Поезд наконец тронулся. "Вот ещё выдумала - провожание. В такую-то погоду. Да ещё и детей с собой потащила".


       Женя смотрел в окно на медленно удаляющихся в темноту членов своей семьи. Снега в феврале было на удивление мало, но сильный ветер при двадцати пяти градусном морозе никого не мог заставить лишний раз высунуть свой нос на улицу. Дочка, ученица третьего класса, стояла понурив голову в мальчишечьей кроличьей шапке-ушанке. Сын, только четвёртый годик пошёл, держался за край полы пальто матери, обутый в валенки «на вырост», высокие голенища которых не давали ногам сгибаться в коленях. Жена в пальтишке "на рыбьем меху" махала ему варежкой. Больше полугода, как вышла на работу с декретного отпуска, а ещё ни разу зарплаты не получала. Задерживают.

       Начало девяностых. В стране повальный дефицит, многие забыли запах колбасы. Из разных городов, даже из Казани, люди толпами ездят на поезде в Москву за продуктами. Им там уже не до Красной Площади, не до Мавзолея. Хватают всё подряд - свинину, говядину, курятину, гречку, пшёнку, манку, муку, горох, сигареты «Прима», папиросы «Беломор». Не до модной одежды теперь, главная проблема - как семью прокормить. Москва стала каким-то чужим государством, в котором есть всё, и в которое россиян пока пускают без визы. Из-за этого люди из глубинки стали недолюбливать москвичей, те с такой же степенью в свою очередь воспылали неприязнью ко всем приезжающим, видя в них диких, грубых варваров, ворочащих слова на «О». Но они не знали, что такое пустые прилавки.
Как по цепной реакции стали закрываться фабрики и заводы. Людей безжалостно выкидывали на улицу, а тем, кто пока ещё удержался на рабочем месте, задерживали зарплату от месяца до полугода.
 
       «Как она теперь без меня? Ладно, хоть тёща пока здорова - и за детьми приглядит, накормит, в садик и в школу проводит. Вот жизнь настала! А что делать? Работы на берегу не найти, если только временную какую - нибудь. Грузчиком, например, или охранником за мизерную зарплату. На танкере хоть оклад более-менее приличный, «гробовые» доплачивают за перевозку взрывоопасного груза. Кормят бесплатно, тоже плюс. Но ведь целых девять месяцев разлуки, за это время человек успевает родиться! Летом дочку на все каникулы к себе на пароход заберу. Пусть катается, хоть на дельфинов посмотрит, когда в Чёрное море выходить будем. А в июле и жену с сыном на весь её отпуск заберу», - задумался с грустью Евгений.


       Из Нижнего до Астрахани ехать почти двое суток. Пассажиров почему-то было удивительно мало, купейный вагон почти пустой. Он даже обрадовался, что в его купе не оказалось попутчиков. Густая, тяжёлая тоска, словно зелёная болотная тина, обволакивала его всего, не давая свободно дышать, застилая солнечный белый свет. Не хотелось никого ни видеть, ни слышать, даже думать не хотелось ни о чём. Его место оказалось на верхней боковой полке. Убрав под сидение свой чемодан и дорожную сумку, он заправил постель и разложил на столе заранее приготовленные дома кучу кроссвордов с какой-то тонкой книжицей в дешёвом переплёте. Книг он уже давно никаких не читал, голова постоянно была забита мыслями о быте, как заработать денег, чтобы жить нормально.

       Прочитав пару страниц и ничего не поняв из прочитанного, он отложил книжку. Перед глазами стояли дочурка в мальчишеской кроличьей шапке-ушанке, сынишка в валенках с голенищами выше колен, жена, в дешёвеньком зимнем пальто, обнявшая детей за плечи. Злющий морозный ветер старался сдвинуть их с места, но они упорно стояли скукоживщись на чёрном перроне и махали, удаляясь в беспросветную мглу. Взял кроссворды, но и они ему быстро наскучили.

       «Спать, что ли, завалиться? Да время ещё детское. Пойти, разве, в ресторан сходить, коньяку выпить? Может, эта меланхолия хоть малость притихнет", - борясь с соблазном, раздумывал Евгений.


       Жена наскребла ему на дорогу, и он прекрасно понимал, что деньги надо экономить, что в дороге действительно всякое может случиться. К тому же, нужно было ещё оставить денег для встречи с друзьями на пароходе, всё равно придётся угощать по приезду.

 
       "Там уже ждут, литром водки отделаться не получится. Пить ребята умеют, и этих двух пузырей на всех им не хватит даже губы помазать. - рассуждал он. - Но и эта унылая тягомотина сама, без спиртного, вряд ли захочет добровольно вылезти из души. Пойду, пожалуй, прогуляюсь до ресторана, а то и не уснёшь при такой хандре", - решился он, доставая из пачки сигарет свою заначку от жены.


       Пока Евгений ходил, была уже первая десятиминутная стоянка в Суроватихе, после которой поезд до самого утра будет стучать колёсами без остановок. В купе сидела женщина. Она ещё только успела снять и повесить на вешалку своё пальто.


- Здравствуйте! Это моё место, могу показать билет, - довольно улыбаясь, радуясь, видимо, что наконец дождалась прихода поезда и попала в тепло. Щёки и нос у неё были розовые от мороза.

- Здравствуйте! Не имею ничего против, верю на слово, - улыбнулся Евгений. - Скоро проводница будет всех обходить, чай горячий предлагать, вот ей и покажете свой билет. А почему у вас пальто всё в снегу? Где вы его нашли? У нас в Нижнем уже больше двух недель снега нет, - задал он первый, пришедший на ум, вопрос.
На самом деле снег мало его интересовал, он внимательно разглядывал свою попутчицу, приятную молодую женщину, чуть моложе его.

- И у нас не было. Где-то с час назад только пошёл, да такой сильный, хлопьями прямо. Все уже соскучились. Что же это за зима без снега? - тоже улыбаясь, ответила женщина.


       От Евгения не ускользнуло, что эта её улыбка была чисто из вежливости, не совсем искренняя. И тему зимы она немножко развила лишь ради приличия, может быть.


       "Ожидала, наверное, что в купе попутчиками женщины окажутся, а тут я - мужик, да ещё и один. Надо бы как-то успокоить бедняжку, показать, что не кусаюсь".


- Полностью солидарен. Глядишь, хоть ветра такого не будет и на улицах посветлеет. Ну, давайте знакомиться. Я Евгений, до самого конца, до Астрахани еду.

-  Ага, приятно, а меня Валентиной зовут. К сыну в армию повидаться еду, год уже отслужил. Он в этом, как его... забыла, как и называется-то. Около Астрахани, сейчас в билете посмотрю... Ашулук, вспомнила. Надо же, и не выговоришь. Забыла, куда и еду-то, - немного смутилась Валентина и принялась сразу стелить постель на своём месте на нижней полке, напротив места Евгения.

- Немудрено, я вот услышал и тоже уже не вспомню. Вы, значит, сойдёте, а мне потом ещё пару часов одному на степи в окошко смотреть.

- А чего ты в этой Астрахани-то забыл? Женат сам-то? - как-то быстро оправилась Валентина от своего лёгкого смущения и сразу перешла на "ты".

- Да, женат, двое ребятишек. Вот, только два часа назад с семьей попрощался, никак всё тоска не уймётся.


       Валентина уже отогрелась, сняла с себя тёплый свитер, оставшись в лёгкой спортивной кофточке. Евгений, после выпитого в ресторане, наблюдая краем глаза за своей попутчицей, констатировал факт, что с дорогой ему пока везёт.

 
       «Или давно не выпивал, или у неё действительно есть на что посмотреть. Какая богатая грудь, Боже мой! Роста бы ей маленько прибавить. Ах, какие формы! Да она же вовсе не полная, нет. Она просто плотная, кровь с молоком, что называется. Настоящая русская красавица! Ну что ж, может, даже и лучше, что не мужчина оказался попутчиком. С мужиком душевных разговоров не получится. Мы как-то видим друг в друге соперников во всем, частенько преувеличиваем свои достоинства, сально шутим, говорим о женщинах зачем-то всякие непристойности, обманывая не только своего собеседника, но и самих себя, - задумался Евгений. -  Изливать и выворачивать наизнанку душу с мужчиной в дороге нереально. Можно хорошо выпить, пошутить, посмеяться».


       Евгений вдруг понял, что откровенно таращится на Валину грудь, и что сама Валентина заметила, как он зыркает во все глаза. Ничего не придумав лучшего, немного покраснев, Евгений извинился.


- Гм! Извиняюсь!

- О-о, можешь не извиняться. Я простая баба, давно привыкла, что мужики пялятся на мою грудь. Куда я её спрячу? Глазей, если тебе интересно. Надолго, что ли, расстались-то? - как-то неожиданно быстро разорвав цепи своей недавней стеснительности, стала Валентина задавать не совсем скромные вопросы, совершенно не задумываясь о своей наивности.

- А? Да, надолго. На теплоходе в Астрахани работаю. На всю навигацию уезжаю, до поздней осени, - сразу почему-то чистосердечно стал рассказывать о себе Евгений, хотя сначала и не собирался раскрываться вот так, с полуоборота.


   "Похоже, действительно, обыкновенная баба, простая, как валенок. Перед такой ни привирать, ни приукрашивать ничего даже не хочется. Хм, было бы чего скрывать".


- А в Горьком-то что, ничего лучшего не нашёл? - продолжала спрашивать попутчица, словно следователь на допросе.

- Тяжело сейчас с работой. Не от хорошей жизни уезжать приходится, - всё больше начал откровенничать Евгений.

- Да-а, не жизнь пошла, а сплошное выживание, - присаживаясь  за стол поудобнее, тоже внимательно разглядывала собеседника Валентина. - А я поваром в детском садике работаю. Зарплата мизерная, не проживёшь, да и ту задерживают постоянно. Если б не своё хозяйство, так и не выжить. Двух поросят держу, курей, гусей косячок. Мужика нет, сын вот в армии служит. Тяжело одной, хоть реви. Соскучилась по сыну, пишет редко, не любит писать. Плюнула на всё, и еду вот, повидаться хоть. А у тебя дети какого возраста? - тоже сразу начала открываться Валентина. Евгений самопроизвольно стал как-то даже немного сочувствовать собеседнице, увидев в ней сотоварища по несладкой жизни.

- Поздно женился, маленькие ещё. Тёща помогает, да и мои родители, как могут. Нет бы мне им помогать, а тут всё наоборот. Мы уже на «ты», я гляжу. А чего ж ты, Валь, замуж не выходишь? Вроде, молодая ещё женщина, привлекательная, - сделал он лёгкий комплимент Валентине.


       Тоска, занимающая до этого все его мысли, постепенно начала отходить, становясь уже не такой зелёной.


- За кого? Господи! Мужиков-то не осталось, одни пьяницы у нас. Поросёнка заколоть некого попросить, самой приходится. Привлекательная... толку-то от этой привлекательности? Мой-то двенадцать лет назад, как сел в тюрьму, так и не вылезал из неё, пока не умер там от туберкулеза. Нет уж, не надо мне больше такого счастьица. Я уж привыкла одна-то. И не женщина я, а баба, - хохотнула она себе в ладошку. -  В прошлом году одному ухажеру так врезала, что тот в больнице со сломанной челюстью лежал. Не вздумай приставать, сразу предупреждаю.


       Евгений даже засмеялся от растерянности. «Вот дура-баба! Святая простота - что на уме, то и на языке. Не приведи, Господи, такую в любовницах иметь», - подумал он.


- Интересная ты женщина, Валентина. Спасибо за предупреждение, конечно, только у меня и мысли такой не было. Теперь я уже бояться тебя стану. Вдруг ты во время нашей беседы мои слова за приставания сочтёшь. Что-то не хочется мне со сломанной челюстью ходить. Спать, пожалуй, надо укладываться. Если хочешь, можешь вот кроссворды погадать, у меня что-то не гадается. Пойду, курну перед сном.


       Валентина не нашла, что сказать, и только виновато улыбнулась.


       «Да-а, повезло с попутчицей. Уж лучше бы мужик какой-нибудь достался. Дура, она дура и есть! Мужиков для неё не осталось, видишь ли. Да кто позарится, с таким-то  интеллектом, - разочарованно рассуждал Евгений в тамбуре, прикуривая сигаретку. - Да, симпатичная, желанная даже, но ведь дурында наивная, от своих курей не шибко далеко вперёд убежала"...

 
- Покурил? Ну вот, а теперь давай по-вечеряем маленько. Я тебя салом хочу угостить. Сама солила, вкусное. Да и рано ещё, всё равно не уснешь, - завалила Валентина своей снедью весь складной столик.

- А? Да, нет, Валь, спасибо, я не голоден. Ты вечеряй, не стесняйся.

- Да ладно тебе. Ты что, обиделся? Я же пошутила. Давай, давай, присаживайся, не по-соседски так. У меня и первачок к салу имеется. Нормальный ты мужик, что ж я, не вижу, что ли? Давай, не стесняйся. Ну составь компанию-то, - настойчиво уговаривала Валентина.


       «Вот настырная баба. И отказаться неудобно - обидится, и беседовать с ней, кроме как о поросятах да гусях, не о чем. А придётся, никуда не денешься, двое суток вместе ехать», - рассуждал Евгений, присаживаясь к столу.


- Мне тут жена курицу пожарила в дорогу, яиц отварила. Сейчас достану. Вечерять, так вечерять!

- Не доставай ничего, оставь до завтра. Я вон две огромных сумки, как мешки, полные всякой всячины везу. Пол поросёнка, трёх гусей, курей, колбасы домашней. Не доставай, говорю. Садись уже. Попробуй моего чемергеса за знакомство, сама гнала, - налила она по сто грамм в стаканы.

- Ух, крепкий какой. А пьётся приятно, самогонкой даже не пахнет. Градусов пятьдесят, если не больше.

- Закусывай, закусывай, а то спьянишься. Ешь, не стесняйся, на сало нажимай.

- О-о, какое вкусное. Прямо во рту тает, даже корочка мягкая. У-у, с чесночком. Какая прелесть, давно такого деликатеса не пробовал. Неужели это ты все сыну везёшь? Куда ж ему столько? Целую роту накормить можно.

- А я для всех и везу. Слышал, наверное, что четверо матросов во Владивостоке с голоду умерли. Время-то какое страшное, Господи! На гражданке-то людям жрать нечего, а чего уж в армии твориться?.. Ну, как тебе мой чемергес? На кедровых орехах настаивала. Давай-ка, повторим! Только закусывай, ешь, вот гусятинки попробуй. Шестьдесят градусов, как ни как.

- Ой, нет, Валя, спасибо, я больше не буду, не хочу.

- Что, не понравился? Ну поешь тогда. На, я тебе вот курочки отломлю.

- Спасибо, спасибо, не надо. Я уже всего наелся, сижу, как дурак на поминках. Добрая ты, Валентина, настоящая русская женщина. Мать! Только, хоть и не моё это дело, но может, зря ты этот чемергес сыну везёшь. Солдату расслабляться нельзя, сама понимаешь.

- Ну, Женя, ты уж совсем меня за дуру считаешь. Это ж я для его командиров везу, им же можно, иногда. Где они ещё такого попробуют?

- Всё, Валентина, больше слова не скажу. Не мне тебя учить, поступай, как тебе сердце подсказывает. Спасибо за угощение, объелся напрочь. Если так вечерять, ты и до сына ничего не довезёшь. Теперь уж точно долго не усну.

- Да ладно-ка тебе, ничего и не поел. Мужик, называется. И не выпил ничего даже.

- Спасибо, Валя, не хочется что-то. Давай лучше я к проводнице схожу, чайку крепенького закажу. И покурю заодно...



       «Какая добрая женщина, - восторгался Женя. - Настоящая русская мать, не только о своём сыне думает. В армии действительно солдату сейчас тяжело, как никогда. Военные командиры тоже воруют. Все воруют, у кого есть возможность. Вон чем их махинации обходятся. На Русском острове во Владивостоке матросов голодом до смерти заморили. По телевизору показывали - матросы худые, одни кости да кожа, как в концлагере, - курил в тамбуре  Женя с тягостным настроением.

 
       Ему вспомнилось, как совсем недавно он ранним утром стоял на остановке в ожидании автобуса. Было ещё темно, он стоял один, никого не было, Только один пожилой, солидный мужчина, вполне хорошо одетый, собирал возле урны окурки и быстро клал их в карман, стесняясь и стараясь делать это незаметно, когда Евгений поворачивался к нему спиной. Женя  подошёл к нему, вынул из своей пачки три сигареты и предложил ему.


- Вот, возьмите, пожалуйста. Поделюсь с вами.

- Что вы, что вы, молодой человек. А вы сами как же? Нет, нет, не нужно, спасибо.

- Да берите же, у меня ещё почти полная пачка, - совал он ему в руки сигареты.


       Приглядевшись в темноте, он узнал своего бывшего школьного учителя по физике, оптику в старших классах преподавал. Хотел было обратиться к нему по имени-отчеству, но совершенно не мог вспомнить. - Не беспокойтесь, мне до конца дня хватит.


- Ой, даже не знаю, как принять такой дорогой подарок. Может, вам денег дать? Я могу заплатить.

- Ну зачем же вы так?

- Спасибо вам, молодой человек! Бросить бы как, да что-то не получается у меня. Я уж дома их покурю, с вашего позволения. Потяну удовольствие...



       Евгений затушил сигарету и сразу прикурил следующую. "Как такое могло случиться в конце двадцатого века, в самый расцвет цивилизации? Кто виноват, и что делать?» - куря в тамбуре рассуждал Евгений. Покурив, он снова вернулся к образу Валентины. - Какая всё-таки добрая, милая женщина, а тоже радости-то в жизни не густо - может, ещё меньше моего. Да кому сегодня радостно-то больно?"


- Ну и вечерю ты устроила, Валентина. Давай тогда вместе сидеть, говорить о чём-нибудь. Из-за тебя теперь долго не усну. И тебе не дам, одному скучно. Скоро нам чай принесут, будем чаёвничать. Согласна?

- А чего ещё делать? Надо же как-то время убить. Да-а, времечко пришло. Всё хуже и хуже! Кажется, уж некуда хуже-то. Как Роман Карцев-то говорит: «Будет лучше, потому что хуже уже некуда». И никакого просвета впереди не видать, - словно подтверждая тягостные мысли Евгения, высказалась Валя. Ему захотелось  хоть немного унять в ней эту кручину, как-то успокоить.

- Почему же не видать? Вон, смотри, «Сникерсы», «Марсы», да всякие «Баунти» появились. Жвачка мятная - жуй сколько хочешь. Когда бы ты всё это попробовала?

- «Могу обойтись без необходимого, не могу без лишнего», - хочешь сказать? Лишнее это всё, баловство одно. Ничего этого не пробовала и пробовать не хочу. Всё заграничное, ничего нашего уже нет. Всё развалено - и промышленность, и сельское хозяйство. Мне кажется, сейчас у нас в стране ни одного счастливого человека нет. Как можно быть счастливым в таких условиях?

- Ну-у, славная женщина, счастье-то здесь при чём? Даже в тюрьме, в рабстве, люди могут быть счастливыми? - успокаивал он больше самого себя, чем Валентину.

- О, чаёк несут! Вот, спасибо, добрый человек. Эх, да какой горячий. А давай у нашей проводницы спросим. Скажите, милая девушка, у нас вот спор зашёл. Валентина говорит, что в наше дурацкое время уже никто счастливым быть не может. Можно узнать ваше мнение?

- Почему же не может? Счастлив тот, у кого есть любовь, я считаю, - не задумываясь ответила молоденькая проводница.

- Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Так люди говорят, - парировала в ответ Валентина.

- Ну, тогда не знаю, только время сейчас и вправду говённое. Не до любви всем.

- Вот, даже молодежь это понимает. Спасибо за откровенность. Мы, может, ещё долго будем сидеть. Скажите, если нам ещё чаю захочется, до какого времени можно к вам обращаться?

- Да хоть всю ночь. Могу вам сахара и чая в пакетиках дать, а кипяток всегда в титане можете налить. Беседуйте на здоровье.


       Грусть и тоска от разлуки с близкими незаметно стала уходить у Евгения на второй план. «Одиннадцатый час, дети дома уже спят, наверное. У Саньки что-то часто ручонка в кисти вывихивается. Люда мажет ему ручку какой-то мазью и забинтовывает на ночь. Четвёртый годик, а говорит ещё плохо, всё машинки по полу катает. А Анютка своими куклами всех замучила. Сказки до сих пор любит, многие наизусть знает», - в периоды затишья беседы с попутчицей вспоминает Евгений.
Монотонный стук колес, тусклая лампочка, тепло в вагоне, жарко даже. Евгений сидит в спортивном трико и футболке, Валентина в облегающем трико и лёгкой блузке. Им не спится. Поговорив маленько о том о сём, каждый задумывается о своём.


- Удивительно, как много свободных мест, правда? Зато завтра с утра в Пензе столько народа сядет, что и в туалет не пробиться будет. Спать ещё не захотелось, Валь? - прервал вопросом Женя её мысли.

- Не-а, вообще ни в одном глазу. А ты в армии служил, Жень? Как тебе там было?

- Я во флоте, на крейсере в Севастополе служил. Тогда, конечно, дедовщина процветала. Не знаю, как в сухопутных войсках, на флоте же три года служат. Драки, конечно, бывали, не без этого. Мужской контингент, чего и говорить, каждый себя лидером показать хочет. А когда в море выйдешь, уже не до драк, у каждого своё дело, своё хозяйство. Молодые парни хорошими специалистами становятся. Отличная школа, нужная, на всю жизнь.

- Ну, мой Витька себя в обиду не даст. Он у меня здоровенный вымахал, как лось. Сам первым никогда не лез, но за слабых всегда заступался, справедливый очень. Сходил бы ещё за чайком, что-то опять захотелось...


- Всё смеюсь над нашей молодой проводницей, тоже ещё не спит. Сейчас её видел, улыбнулись друг другу. Как она сказала: «Если нет любви, значит нет и счастья». Кто про что, а вшивый про баню, - засмеялся Евгений.

- А мне кажется, устами младенца глаголет истина. Человеку свойственно любить. Если нет любви, то и счастье будет не полным, - задумчиво заговорила Валя. Евгений даже готов был забрать назад свои слова о глупой курице. - Я вот, например, уже никогда счастливой не буду. Умерли все надежды почему-то. Уже, наверное, никого не полюблю. Да и любить-то некого, мужик пошёл мелочный, трусливый. Всем бы только скорее в постель, жертвовать своей свободой никто не хочет. Только бы пить да празднствовать, работать не хотят и не умеют. Не знаю, мне только такие попадаются, почему-то. Скажешь, я не права?

- Это тебе у женщин спрашивать надо, я на такие вопросы не отвечу. Хотя, как говорится, любовь зла, полюбишь и козла. И таких мужиков найдётся кому любить. Да и далеко не все такие, как ты говоришь, - начал слегка полемизировать Женя для разжигания интереса беседы. - А женщины что, лучше стали? За любого иностранца не задумываясь готовы выйти, лишь бы он её из России увёз. Хоть за папуаса из племени Тумба-Юмба. Может, ты сама чересчур привередничаешь? Мужик к тебе с любовью, а ты ему челюсть сломала. Он, может, и пить бы совсем перестал. Можно было, в конце концов, и словами как-то всё объяснить.

- Я этого алкаша давно знаю, поганый мужичонка. Женат, жену обижает. Да дело даже не в нём, всё вокруг погано, грязно, всё гниёт, воняет. Действительно, сбежать хочется из этой страны, куда глаза глядят. Хоть в Африку, в Занзибару какую-нибудь, глаза бы ни на что не смотрели.

- Думаешь там лучше? Нам в России ещё ничего, а мы вот через Дон, потом Керченским проливом в Чёрное море выходим. В Керчи часто по двое суток на рейде стоим, на катере нелегально в Украину, в Керчь, ездим. Посмотрела бы ты, как там украинцы живут, ещё хуже нас. А где-нибудь в Туркменистане или Узбекистане? Вообще нищета страшная, они нашей жизни даже завидуют. Всё в сравнении, Валя, всё относительно. Да, плохо живём, говённо, как сказала проводница. Но всё наладится, это несомненно. Не сразу, конечно, постепенно, долго и мучительно, но наладится. Может, мы с выбором президента ошиблись, может ещё что-то. Народ же всё понимает, никто так больше жить не хочет.

- Думаешь, что-то будет?

- Ну, нашла пророка. Кто ж его знает? Всё может быть, но я так не думаю. Мы, русские - терпеливые, будем терпеть, пока терпится. Да мне кажется, уже налаживается всё потихоньку. Жизнь будет другая, конечно, не такая, к какой мы привыкли. Теперь ничего тебе задарма не обрыбится, за всё платить придётся. Вон в Америке, говорят, даже сигаретку не стрельнёшь у прохожего задаром. Молодежь быстрее перестроится, а мы ещё долго от своих привычек отвыкать будем, - рассуждал Евгений, словно пытаясь вселить надежду, как мудрый Лука из ночлежки в пьесе Горького "На дне".

- Ой, боюсь я такой жизни. Кажется, никогда уже не перестроюсь, слишком добрая и доверчивая. Меня так много обманывали, а всё равно всем верю, как дура. Так дурой и умру, наверное.

- Не ты одна такая, всё наше поколение так воспитаны. А я и перестраиваться не хочу, - успокаивал он Валентину. - Лучше уж быть добрым дураком, чем умным злыднем. Такое наше историческое время! Этот образ жизни мы с тобой по объективным причинам выбрали. У каждого поколения своё воспитание, свои жизненные ценности. Я имею ввиду большинство, общую массу.

- Ага, правильно ты говоришь, - согласилась она. Глаза у неё как-то немного загорелись, оживились. -  Вот, наши отцы и деды прожили в трудное военное время. У них был свой смысл в жизни — победа. А у меня, например, теперь и вовсе не стало никакого смысла.

- А раньше, можно подумать, был? - улыбнулся Женя.

- Был, конечною. Я искренне верила в победу коммунизма, со всеми вместе надрывалась, достраивая развитой социализм. Казалось, ещё маленько, ещё чуть-чуть, и мы дойдём до самого пика, до границы, после которой уже начнётся всеобщее счастье. И вдруг - бац, и всё! С самого пика в одночасье на голой заднице в пропасть скатились. И не успев очухаться, разобраться в причинах, сразу почему-то другим путём полезли карабкаться. Стали строить капитализм, ничего в нём не понимая. Сами же оплёвывали его, осмеивали, загнивающим называли.

- Да, да, Валя! Только строительство какой-либо общественной формации  - это ещё не смысл жизни, - продолжал развивать философскую тему Евгений. "Надо же, с какой-то простушкой философией занимаюсь. Вот тебе и куры с гусями да свиньями! Хм, не так она и проста, оказывается", - радостно подметил он.

- То есть, как это не смысл? А что же это тогда?

- Не знаю! Может быть, цель, но уж всяко не смысл.

- Цель? Ну хорошо, пусть будет цель. А в чём же тогда смысл жизни?

- Это очень сложный вопрос. Не знаю, стоит ли нам с тобой докапываться до таких истин? - всё больше удивлялся своей собеседнице Евгений.


       Она становилась для него всё более и более интересным собеседником. Ощущал себя молодым учителем, преподающим азы философии вполне физически созревшей, симпатичной старшекласснице, невольно любуясь на неё.


- А чего здесь сложного-то? Смысл жизни в том, чтобы всем людям было хорошо и счастливо жить. Вот и всё, - уже с абсолютно искренней, обворожительной улыбкой отвечала "старшеклассница".

- Может быть, может быть, не хочу спорить. Жизнь научила меня не спорить с хорошенькими женщинами. Доказать, всё равно ничего не докажешь, только во враги запишешься.

- Ты что, не согласен со мной? Разве я не права? Нет уж, ты скажи, пожалуйста, во враги я тебя записывать не буду, - разгорячилась попутчица.

- Ты, Валентина, опять смысл жизни подменяешь целью. Это же совершенно разные понятия. А всеобщего счастья я вообще не понимаю, оно у каждого своё. Если для тебя, например, достаток, высокий прожиточный минимум, бытовые удобства и прочее - это счастье, то для кого-то, может быть, это просто норма жизни, при которой человеку до истинного счастья может чего-то не хватать. Кому щи жидки, а кому жемчуга мелки, говорят. Ты уж извини за эту философию. Может, о чём-то другом поговорим?

- Ты не хочешь? А мне интересно. Какая же я дура, оказывается. Забитая дура. Нормальную жизнь уже за счастье принимаю. Только, чтобы сделать у нас в России нормальную жизнь, времени много надо, нам до этого не дожить. Значит, мы обречены быть несчастными до конца жизни.

- Почему ты сразу такие выводы делаешь? - снова заулыбался Евгений, всё больше и больше любуясь её физически здоровым телом, улыбающимся милым личиком и, конечно, бросающейся в глаза богатой грудью. - И вообще, причём здесь счастье? Что же такое счастье в твоем понимании?
 
- Не знаю, - задумалась она немного. - Вот, если бы все люди были такими, как мы с тобой... или хотя бы большинство. А ты как счастье понимаешь?

- У каждого оно своё, повторюсь. Хотя, я где-то читал, что есть и кое-какие общие понятия о счастье. Отсутствие несчастья, например. Здоровье, опять же. Если нет здоровья, то о счастье уже и говорить не приходится. А если есть здоровье и несчастье отсутствует, то ты уже почти счастлива. Чего тебе ещё нужно? Лови счастливые случаи, не пропускай их, вот и всё! Счастье — состояние кратковременное. Человек так устроен, что его желания всегда опережают возможности. Ты всегда стремишься к своей цели и не будешь до конца счастлива, пока её не добьёшься. Добившись её, ты становишься поистине счастлива, только надолго ли это состояние у тебя? Всегда счастлив бывает только дурак, а у тебя вскоре появится новая цель, которой ты снова будешь добиваться. Вот так всю жизнь, только на миг счастье можно поймать, - радовался внутри Евгений, доказывая прописные истины такой милой и наивной молодой красавице. -  Но это моё личное понимание, у каждого оно должно быть своё.

- Боже мой, как же ты всё доступно и легко объяснил. Я и не знала, не задумывалась даже. Прямо глаза мне раскрыл. Слушай, наплевать, что уже ночь глухая. Давай ещё о чём-нибудь поболтаем. С тобой так интересно, давно я по душам с мужчинами не общалась.

- Странная ты женщина, Валя. Ну давай, если уж на то пошло. Не спать, так не спать. Завтра отоспимся, не на работу...


- Логически всё правильно. Значит, я счастливая должна быть. Вот, осмыслив твои слова, я уже не чувствую себя такой несчастной. Но и счастливой я себя всё равно назвать не могу, почему-то.

- А чего тебе ещё надо? Ты здоровая, как молодая лошадка, горя у тебя никакого нет. Вот, скоро сына своего увидишь. Наплевать тебе на всех. Пусть страна дурацкая, пусть злые все вокруг, но у тебя же всё есть для счастья. Ты должна быть счастливой уже только потому, что живёшь, взираешь на этот прекрасный, удивительный мир глазами человека, а не какого-нибудь пресмыкающегося. Ты просто не понимаешь, что счастлива, - продолжал тайно радоваться в душе Евгений. Ему и самому уже на душе стало намного легче, словно эта зелёная болотная тина начала потихоньку сползать с него. Стало легче дышать, появились первые солнечные лучики. - Ты и вчера была счастлива, и сегодня, и завтра это счастье от тебя никуда не денется. Не дай Бог, конечно, но ты поймёшь это, когда горе к тебе придёт, или вдруг заболеешь.

- Да уж, не приведи, Господи! Горя мне ещё до кучи не хватало. А ты, наверное, очень счастлив, у тебя всё есть. И любимая жена, и семья, и друзей должно быть много. Ты счастлив, Жень? Скажи!

- Да у меня всё в точности, как и у тебя. Я просто стараюсь не думать об этом. Если копаться в своей душе, можно найти целую кучу причин, чтобы считать себя несчастным. Да, есть неудовлетворенность, есть желанные цели, которые реально невозможно достичь. И что с того? Страдать, мучиться? Всё плохое пройдёт, потому что всегда всё проходит. Вот и зимища эта скоро пройдёт, надоела уже холодрыга.  После шторма обязательно будет штиль, это уж я знаю точно.

- Какой ты хороший, Женя. Умный такой. Господи, ну почему же мне по жизни не попадаются такие мужчины? Я прямо влюбилась в тебя, - улыбаясь во всё своё приятное личико, сверкая горящими глазами, выразила свои сиюминутные чувства Валя.

- Ну вот, а говорила, что уже не способна любить. Хоть ты и шутишь, а всё равно очень приятно. Спасибо тебе за такие тёплые слова! Мне даже покурить захотелось от волнения...


       «Завязывать надо такие разговорчики, - нервно куря в тамбуре, осмысливал происходящее Евгений, - эдак можно и до блуда дойти, до греха дофилософствоваться. Странная женщина. Удивительно странная. А какие глаза у неё стали красивые. Да и сама она - вся женщина прямо. Какая грудь! Так и тянет прижаться к ней. Даже спать ни чуточки не хочется.  Нет, она действительно желанна. Слава Богу, что ничего не может быть в таких условиях. Сейчас просто извинюсь и скажу, что захотел спать. Третий час ночи».

 
- Женя, Женечка, только не говори, что хочешь спать. Объясни мне пожалуйста, в чём же смысл жизни? Ты так и не сказал.

- А его и нет никакого. По крайней мере, у отдельного человека.

- Не может быть! Как это нет? А для чего же мы живем тогда?

- Ну, Валь, ты опять за своё. Спрашивая, для чего, ты подразумеваешь опять же, для какой цели? Цель есть, несомненно, опять же, у каждого своя. А смысла ни у кого нет. Мы же часть природы, не более того. Какой смысл жизни может быть у травы, например, у дерева, у птицы или кошки? Не знаешь? А чем ты от от них-то отличаешься? Для понимания смысла жизни нашего  разума не хватает. Он такой же убогий, как и у твоих курей.

 
       Они закрылись, разговаривали очень тихо, сидя напротив друг друга, почти шёпотом, близко придвинувшись к середине стола так, что чуть не касались лбами друг друга. Евгений чувствовал запах молодого тела Валентины, его стало возбуждать её дыхание. Боялся, что не удержится и поцелует сейчас Валентину в губы. Она была вся такая разгорячённая, такая желанная.

 
- Женя, Женечка, послушай меня... Сядь, пожалуйста, рядышком, иди сюда, а то у меня шея уже устала так шептаться. Слушай, я должна тебе признаться... ты мне всю судьбу сломал. Таким умным  оказался, а с виду обыкновенный мужчина приятной внешности. Я себя такой дурой с тобой чувствую, прямо влюбляюсь в тебя... всё больше и больше. Какой же ты хороший! Как же мне повезло с тобой.

 
       Он даже покраснел от таких слов. Валентина сидела так близко, что часто касалась его своей богатой грудью. В такие моменты Евгения словно током пробивало, на ум ничего не шло. Чувствовал не только упругость груди, но и нежность широкого Валиного бедра. Он уже стал покрываться краской стыда, но Валентина безжалостно и бесстыдно прижималась к нему ещё ближе.


 - Ой, какие страшные слова ты про судьбу говоришь, Валя, словно это рок какой-то. Судьба - это же всего лишь стечение обстоятельств, череда взаимосвязанных событий. Это понятие чисто интуитивное, когда, как говориться, чему быть, того не миновать. То есть, когда у тебя уже нет никакого другого выбора. Хоть лбом об стенку, а итог всё равно один. Не могу я твою судьбу сломать, ну никак не могу. Вообще, о судьбе, мне кажется, нужно всегда говорить в прошедшем времени. Жил человек, и у него была такая вот судьба.

- Я не так, наверное, выразилась. Хотела сказать, что ты своими убеждениями влияешь на мою дальнейшую судьбу. К лучшему, не беспокойся! Мне всегда казалось, что смысл жизни знают все и каждый, кроме меня. Скажи, неужели этого действительно никто не знает?

- Ну, если ты веруешь в Бога, то он уж точно знает, только вряд ли скажет... если только на том свете. Наши предки умерли, и мы когда-то умрем, и наши потомки. Вот тогда каждый и узнает, был смысл в его жизни или нет. Зачем тебе знать это? Смысл жизни нужно не знать, а чувствовать.

- Как это... чувствовать? Я не умею. Научи меня, а?

- Я и сам-то не умею, если уж на то пошло. А и умел бы, всё равно не смог бы научить. У каждого свой смысл жизни, как и счастье. Душой нужно чувствовать, наверное. Это как проход через болото искать, на ощупь посохом свой путь протыкивать. Понял, что опасно, вернись назад, ищи в другом месте. Душа должна тебе подсказывать, какие поступки совершать. Кому-то душа не запрещает даже человека убить, а кто-то и муху обидеть не может. Я вот, например, если не знаю своего смысла, то считаю, что он в наслаждении жизнью. А что ещё остается? Наслаждайся, раз уж живешь. Я вот сейчас наслаждаюсь ощущением твоей близости. Так хочется поцеловать тебя прямо в губы, только боюсь, что ты мне челюсть сломаешь.

- Ой, дурачок ты мой, Женечка, я сама того же самого хочу... О, как сладко... Как приятно, Женечка, с ума сойду сейчас. Умру, если ты не сделаешь меня счастливой...

 
       Евгений совсем потерял рассудок, уже не понимал ничего. В отсутствии воли, как загипнотизированный, забыл обо всём на свете, только грешный стыд не давал ему полностью расслабиться. Всего боялся, вздрагивал от каждого шороха. Они укрылись одеялом с головой, занимаясь любовью.


       Середина ночи, все пассажиры спали под убаюкивающий стук колёс. Валентина, как могла, старалась не издавать громких звуков и лишь тихонько постанывала. Когда она уснула, Евгений перелез на свою полку и, наполненный свалившимся откуда-то из неизвестности незаслуженным, а потому грешным счастьем, тоже быстро заснул.


       Проснулся только в десятом часу. Ощущение чего-то хорошего, даже счастливого, ещё не выветрилось из его подсознания. Он проснулся от шума. Поезд давно стоял в Пензе, где садилось много пассажиров. Все купе были полностью укомплектованы, провожающие уже покидали вагон, толкотня в проходах, шум, гам. На месте Валентины сидели почему-то две пожилых тётки в пестрых сарафанах, с лицами монгольского типа, и громко что-то говорили на своём, непонятном Евгению языке. Ничего не поняв спросонья, Евгений почувствовал тревогу.


       «Что всё это значит? А где Валя? Куда она делась? - он быстро надел под одеялом трико и футболку. -  И пальто её на вешалке не висит. Уж не вышла ли она на платформу? Что за ерунда? Она так и отстать может», - всерьёз забеспокоился Евгений и выскочил в тамбур. Вчерашняя молодая проводница вагона уже убирала трап.


- А где Валя? Подождите, подождите, у меня Валя отстала. Может, она в буфет на вокзал побежала. Сейчас, наверное, прибежит. Подождите же!

- Сошла ваша Валя, со всеми баулами сошла. Письмо вот для вас оставила, просила передать.

- Как же так? Она... она же до этого, как его... чуть ли не до самой Астрахани должна была ехать.


       Поезд уже тронулся, стал набирать скорость. Проводница стояла на ступеньке, высунув вперёд руку с флажком. И тут на перроне Евгений увидел свою попутчицу. Валентина стояла со своими огромными сумками и махала рукой. Женя закричал, высунувшись в раскрытую дверь тамбура, мешая проводнице: «Валя! Ва-ля! Ты... Зачем же ты так?» На глазах у него наворачивались слезы. Не до конца понимая происходящего, ещё не веря увиденному, Евгений, как тяжело больной после операции, впервые вставший с кровати, поплёлся в своё купе. Не обращая внимания на тёток в пёстрых сарафанах, молча залез на свою полку и лёг на бок, отвернувшись к стене.

       На него снова, с ещё большей силой, сразу навалилась вся эта густая, тёмно-зелёная тоска, как болотная тина, сплетённая из нестерпимой безысходности бытия. Перед глазами кинолентой замелькали кадры. Пустые прилавки магазинов, на полках которых стояли лишь жестяные банки морской капусты. Бюро по трудоустройству, куда невозможно протолкнуться, но люди разного возраста со светлыми головами и золотыми руками упорно с надеждой продолжали ждать своей очереди. Матросы с острова Русский, бывшего Казакевича, худые, кожа да кости, как из концлагеря. Дочурка в кроличьей мальчишеской шапке-ушанке, сынишка в валенках "на вырост", жена в бедном пальтишке, обнимающая их за плечи, медленно удаляющиеся в тёмную холодную мглу на целых девять месяцев. Попутчица Валя, молодая, чисто русская красавица, наивно улыбающаяся и машущая ему рукой с перрона, также медленно удаляющаяся от него, но уже в бесконечность.
Он развернул записку: «Женя, прости, я решила ехать следующим поездом. Спасибо за короткую счастливую череду взаимосвязанных событий».


       «Господи, ну и дура же баба. Неужели нельзя было просто, по-человечески? Лучше бы ты мне челюсть сломала, - Евгений укрылся одеялом с головой, и его наконец-то прорвало на слезу. - Ничего, всё пройдёт. После шторма обязательно будет штиль».