Время роковых перемен

 
КАК ВЕЛИКУЮ СТРАНУ СДАЛИ БАРЫГАМ

М.: Редакционно-издательский дом «Российский писатель», 2020.

 Студенческие мечты героев книги озарены светом добра, надежды,
романтики и радости творчества. После окончания университета
судьба разбросала их в разные концы великой страны. Каждый из них по мере
сил и способностей стремился быть полезным на своём месте. Но нагрянуло
лихолетие перестройки, за которой последовали разрушение политико-
экономических основ могущественной мировой державы и разграбление народной
собственности олигархически-воровским режимом. Это привело к краху не только
многонациональной страны, но и мировой системы социализма. Возникшие
обстоятельства потребовали от героев концентрации их моральных и
интеллектуальных сил, чтобы выстоять перед новыми вызовами, которые им
встретились в Сибири, в Москве, в странах Центральной Азии и в когда-то
самой близкой Советскому Союзу Болгарии. Они сумели сохранить человеческое
достоинство, верность своими друзьям и гуманистическим принципам.



О! бурь заснувших не буди – Под ними хаос шевелится!.. Ф.Тютчев
                                     
                ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

 Решение написать эту книгу у автора зрело долго. Вначале ему казалось, что
у него из этой затеи ничего не получится. Он сомневался в своих способностях
изложить доходчиво и интересно для читателя всю ту сложную цепь событий,
которая охватывает его жизнь, жизнь его друзей и знакомых. Бессонными ночами
он пытался рассеять свои сомнения и придать беспорядочным мыслям законченную и
логическую форму. Результатом этих размышлений стали отдельные наброски в
дневнике о различных историях, которые приключились с ним и с его спутниками
жизни в студенческие годы и в период трудовой деятельности. Перечитывая
дневниковые страницы, он всё больше убеждался в том, что спокойные, полные
уверенности в своём будущем годы молодости вдруг по каким-то неведомым
законам мироздания сменились настоящей социально-политической катастрофой,
сравнимой по своим масштабами и чудовищным последствиям с годами революции,
с Гражданской войной и войной Отечественной. Конечно, он сознавал, что об этих
событиях уже написаны горы книг. В них делаются выводы о причинах
произошедшего, даются оценки основных исторических деятелей эпохи. Но в то
же время его не оставляла мысль, что каждая человеческая жизнь, её мгновения,
часы и годы – это неповторимый аккорд, который в совокупности с другими
сливается в единую вселенскую симфонию. Его впечатления от многочисленных
эпизодов жизни, встреч с самыми разными людьми, иные из которых были гордостью
нашей страны, осмысленные в зрелом возрасте, могут помочь и другим людям
глубже постичь некоторые стороны и явления жизни. К тому же тревожные
события последнего времени вселяют беспокойство, как бы мрачные сценарии,
реализованные три десятилетия назад в нашей, в недалёком прошлом великой
державе, и в странах, которые были её ближайшими союзниками, не повторились
вновь на постсоветском пространстве.
Чтобы силу и чистоту помыслов и побуждений автора не затеняли свойственные
каждому человеку в той или иной степени тщеславие и соблазны, он решил
растворить себя в своих героях, одни из которых носят реальные имена людей ему
близких и дорогих, другие названы именами вымышленными. Поэтому частичку его
самого, его ума и сердца можно найти в его героях. Их горе и счастье, их
борьба и тревоги, их радости и разочарования – это и его переживания, его
душевные страдания. В далёкие студенческие годы автору удалось купить в
книжном магазине полное собрание сочинений Томаса Манна. В одной из его статей
о труде писателя можно встретить такие слова: «Нам кажется, что мы выражаем
только себя, говорим только о себе, и вот оказывается, что из глубокой связи,
из инстинктивной общности с окружающим, мы создали нечто сверхличное… Вот это
сверхличное и есть лучшее, что содержится в нашем творчестве». Руководствуясь
этой мыслью великого писателя, автор стремился через судьбу героев показать
свою эпоху, её напряжение, её страсти и её драматическую неповторимость. Имена
героев книги изменены потому, что автору хотелось рассказать эпизоды
пережитых им событий с соблюдением самой строгой исторической истины, проявляя
при этом неизменное уважение к личной жизни тех, о ком рассказывает книга
вопреки их желанию. Хотя некоторых из них уже нет среди нас, но у автора
по-прежнему сохраняются к ним самые светлые чувства, он им благодарен за то,
что они научили его верить в доброе в человеке и стремиться утверждать доброту
вокруг себя. Так, по мнению автора, ему удалось сохранить деликатность в
его отношениях со знакомыми людьми, которым он бесконечно благодарен за
проявленные в течение длительного времени добрые чувства, советы и понимание,
другим же не будет повода упрекнуть его в неучтивости. Следовало бы особо
подчеркнуть, что всё повествование – это сугубо личный взгляд автора на
эпизоды и события, о которых рассказывает книга. Это его личная правда,
ставшая плодом жизненного опыта, ума и чувств, пережитых в нашем сложном,
непредсказуемом и противоречивом мире. Автор хотел бы надеяться на то, что
читатель, листая страницы этой книги, испытает те же чувства и ощущения,
которые владели им при её написании – а именно: чувства неизбежности
фундаментальных событий, преобразующих общечеловеческое и наше собственное
существование, и понимание отсутствия единого рецепта, способного избавить нас
от жизненных испытаний и проблем, кроме веры в самих себя, доверия к своим
близким и друзьям, способности смотреть на всё, нас окружающее, с оптимизмом,
что позволит нам обрести внутренний мир и покой и даже в конфликтных ситуациях
не потерять самообладания.
                                   
                РАССТАВАНИЕ С ДОМОМ
 
Скорый поезд мчался по бескрайним сибирским просторам. Лёжа на верхней полке,
Виктор наблюдал в узкий проём вагонного окна за пробегающими мимо полустанками
и разъездами, лесными колками и болотцами. Вечерело. Заходящее солнце окрасило
багрянцем верхушки деревьев. Уходящий день вызвал у Виктора грустные
воспоминания
о провожавших его на вокзале родителях. Всегда так: сядешь в поезд
или самолёт, а в мыслях всё ещё находишься с дорогими тебе людьми. Виктор
впервые покидал отчий дом. Ему показалось, что родители как-то сразу
постарели. От его внимания не укрылось, что им с трудом удавалось сдерживать
слёзы. У него даже мелькнула мысль:
«Может быть, не уезжать? Остаться дома … и
в этом году не поступать в университет?»
Однако он справился с минутной
слабостью, подумав о том, что в этом случае ему придётся распрощаться со своей
мечтой. На следующий год его призовут в армию, и только через три года вновь
появится такая возможность. Чтобы успокоить себя и отогнать грустные мысли, он
решил:
«Как только сдам экзамены, сразу же им напишу».
Он был уверен, что
подготовился хорошо. Вместе с Леной, одноклассницей, они целый месяц на даче
её родителей готовились к вступительным. Ему казалось, что благодаря её
дружеской требовательности все предметы были проработаны основательно. Дача
представляла собой небольшой домик на шести сотках. Как правило, дачные
участки щедрая советская власть выделяла строителям коммунизма на землях, не
пригодных для использования: в болотистых местах, под высоковольтными
электрическими линиями, на бывших свалках. Счастливые обладатели этих неудобий
невероятным, прямо-таки муравьинным усердием и огромными физическими усилиями
превращали эти сотки в цветущие сады и огороды, урожай которых был
значительным подспорьем в пополнении семейных продовольственных корзин. Но
родителям Лены повезло – их дача располагалась
в живописном месте на берегу реки с песчаными отмелями и заросшими ивой
берегами. Пройдёт почти двадцать лет, когда в стране во всю её неоглядную ширь
развернётся обещанная сладкоречивыми либералами «демократия», то закалка,
приобретённая на этих дачках, очень пригодится, ибо только полученные на них
урожаи помогут людям сводить концы с концами. Поначалу в перерывах между
зубрёжкой Виктор и Лена частенько купались ласковыми летними днями. Но однажды
он первым вышел из воды. Его подруга продолжала наслаждаться речной прохладой.
Вдруг какая-то сила заставила его обернуться. К своему ужасу он увидел, что
голова Лены то исчезает, то вновь появляется в потоке. Ни секунды не
раздумывая, Виктор стремительно бросился вдоль берега, чтобы перехватить её
по течению. Расчёт оказался верным. В считанные минуты он подхватил почти уже
захлебнувшуюся подругу. После этого случая купания прекратились. Подъезжая к
какой-то станции, поезд замедлил ход. Виктор заметил двух девушек, которые
улыбались и махали пассажирам. Он подумал, что девушки приветствовали его.
Во всяком случае, ему так хотелось. Одна из них, стройная и загорелая
брюнетка с пушистыми волосами напомнила ему Лену. Поезд уносил его всё
дальше от их последнего свидания, а он, глядя на мелькавшие в окне поляны и
перелески, переживал сложное смешение чувств: ожидания приятных перемен в
жизни и сожаления, которые испытывает всякий человек с впечатлительной
натурой при расставании с дорогими сердцу людьми. Ещё с восьмого класса он был
неравнодушен к Лене. Но так и не решился ей признаться. Робел. Она была для
него существом высшего порядка. Лена, вероятно, догадывалась о чувствах
Виктора, ни чем, однако, этого не выдавала. У него начинало гулко биться
сердце, когда он встречался с ней взглядом. Её тёмные глаза словно прожигали
его насквозь. В них была тайна, которую ему так и не удалось разгадать.
Надолго он запомнил сцену, когда однажды, в золотистом освещении он наблюдал
за ней, оживлённо разговаривавшей с подругой. Неожиданно она задорно
засмеялась, чуть склонив голову набок, непроизвольно поправив причёску,
поднеся особым жестом к виску очень изящную, почти детскую руку. Её локоть
оголился. Виктора будто пронзил электрический разряд, а сердце забилось в
восхищении при виде нежной кожи и обворожительных линий. О своём желании
поступить в университет в старинном сибирском городе он поделился с ней давно.
Когда же она сказала ему, что поступать будет в МГУ, Виктор понял, что их
дороги расходятся навсегда. На последнем свидании он не посмел поцеловать её в
чудные губы, слегка коснувшись лишь щеки. Зардевшись от своей неожиданной
смелости,
он долу опустил от смущения взор. Вероятно, и Лена не ожидала от него
подобного. Она
протянула ему руку и с тёплой интонацией сказала:
– Ну, Витяй, желаю тебе удачи. Не забывай. Пиши.
– А ты ответишь? ...
– Как ты можешь сомневаться? Конечно же…
Глубокой ночью сквозь сон Виктор почувствовал, что поезд маневрирует. А
когда проснулся, то обнаружил, что едет в обратную сторону. На вопрос к
попутчикам:
– Почему мы возвращаемся? Ему пояснили, что их состав переведён на
другой путь, который, подобно аппендициту, примыкает к транссибирской       
магистрали. Во время её строительства богатые купцы подкупили инженеров, чтобы
они проложили железную дорогу в ста километрах от города, куда Виктор
направлялся. Это позволило им сохранять немалые барыши от ямского промысла.
Вскоре стало светать. Виктора поразила резкая перемена видневшегося из окна
пейзажа. Вдоль железной дороги высились стройные ели. Его воображение
откликнулось картинами детских сказок. Будто бы сквозь лесную чащу пробираются
витязи в островерхих шлемах, мечами прорубая себе путь. А еловые лапы пытаются
ухватить их своими цепкими объятиями и сбросить с крепких гривастых коней.
                     
                «ВЫШЕЛ ВАНЯ В ГОРОД ПОГУЛЯТИ…»
 
Чтобы не плутать по незнакомому городу, по прибытии Виктор взял на вокзале
такси и довольно быстро оказался у цели своего путешествия. Университетский
комплекс произвёл на него приятное впечатление своей разумной компактностью.
Роскошный сад окружал монументальное здание главного корпуса, построенного
около ста лет назад. Это учебное заведение славилось своей богатой научной
библиотекой. Её классические архитектурные формы украшали центральную улицу
города. Напротив библиотеки находилось студенческое общежитие, в котором
предстояло Виктору прожить несколько лет. Город понравился ему. В его
центральной части располагались институты и студенческие общежития. Это
создавало особую общественную среду и настроение его жителям, издавна
называвшим свой город студенческой столицей Сибири.
Вдоль улиц росли высокие деревья, напоминавшие
аллеи старинного парка. Позже Виктор узнал, что хорошим озеленением город
обязан дореволюционному губернатору, который своим указом предписывал
каждому горожанину посадить не менее пяти деревьев. Старые кварталы
представляли бы собой музей под открытым небом, если бы у муниципальных
властей хватило средств и желания отреставрировать дома, когда-то
принадлежавшие купеческому сословию. Их окна и карнизы украшали изделия
мастеров по дереву, металлу и камню, поражавшие художественной фантазией
причудливых извивов и изяществом рисунков. Соседями Виктора по общежитию
оказались два его сверстника и щеголявший армейской выправкой
демобилизованный. Он сразу дал понять новичку, что не склонен к досужим
разговорам. Всё его время подчинено подготовке к вступительным экзаменам,
поскольку за время службы он многое забыл из школьной программы. Главное для
него – сдать экзамены на троечку. Как отслужившему в армии ему не обязательно
набирать проходной бал. Хотя каждый из абитуриентов мог оказаться на
его месте, но в привилегиях демобилизованного Виктор и его сверстники увидели
несправедливость. Это сразу воздвигло между ними невидимую стену. И,
оставаясь одни, они частенько ёрничали над ним. После одного рассказа, в
котором он попытался показать себя эдаким бравым молодцом, они между собой
стали называть его не иначе, как Ваня-ухарь. И даже сочинили песню со словами:
«Вышел Ваня в город погуляти: злым ребятам рёбра посчитати. Люл- люли,
Ваня– ухарь…» Ближе других Виктору стал Евгений. Они сходились в оценках
событий
прошлого и настоящего, многих литературных и музыкальных произведений.
Оба оказались любителями певца Марио Ланца. Пластинки с его неповторимым
исполнением оперных арий и песен на итальянском и английском языках
расходились огромными тиражами. А на фильмы с участием этого талантливого и
обаятельного артиста порой трудно было купить билеты. Людям уже порядком
надоели звучавшие сутками по радио песни, вроде «Прокати нас, Петруша, на
тракторе…» или «Ленин всегда с тобой…». Официальная пропаганда, при отсутствии
у её адептов чувства меры, вызывала отторжение у народа, особенно у
молодёжи. Произошла своего рода идеологическая передозировка. Хотелось
чего-то нового, душевного, не партийно-нравоучительного. Поэтому с
поразительной быстротой по стране зазвучали исполняемые под гитару тихие,
искренние песни Булата Окуджавы. Пели и другие песни самодеятельных авторов,
проникнутые романтикой путешествий, стремлением
отметиться в жизни чем-то значимым и запоминающимся. А вскоре почти из каждого
окна студенческих общежитий раздавался записанный на магнитофон голос с
характерной хрипотцой Владимира Высоцкого. Слова этих песен волновали людей
своей задушевной лиричностью, тихой грустью и тонким юмором. Среди молодёжи
стало престижным иметь магнитофон. Появились щёголи, с нескрываемой
гордостью вышагивавшие по улицам, неся в руке неприлично громко кричащие
аппараты. Со стороны могло показаться, что их счастливые обладатели получали
удовольствие, когда ловили на себе завистливые взгляды парней и восхищённые
– девчонок. Производители и торговцы этой техники быстро уразумели
настроение своей клиентуры. Вовсю заработал принцип конкуренции. Каких
только навороченных изделий не появилось в это время. В очередной раз
человеческая гордыня служила обогащению племени сообразительных и вёртких
дельцов. Интересы Виктора и Евгения тогда лежали в стороне от подобных
увлечений. Они казались им мелочными и не стоящими внимания. Они тяготели к
хорошему общению с друзьями. В годы их молодости такое общение с близкими тебе
по духу, свойственное русскому человеку, было лишено какой бы то ни было
корысти или конъюнктуры. Оказавшись вскоре после вступительных экзаменов со
своими сокурсниками на сельхоз работах, Виктор и Евгений дольно быстро
обзавелись компанией единомышленников.
                         
                ПЕРВОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ В СОВХОЗЕ
 
Современному студенту вряд ли понять, зачем его дедушки и бабушки в начале
шестидесятых годов ежегодно за месяц до начала занятий в вузах выезжали в
совхозы или колхозы. Идеологам казалось, что тем самым учащаяся молодёжь
приобщается к труду и помогает при нехватке рабочих рук на селе убирать
урожай. А сама молодёжь к этой обязаловке относилась с немалой долей юмора. И
вот будущие инженеры-электронщики, юристы и учителя, врачи и архитекторы,
надев на себя старые фуфайки и кирзовые сапоги, без которых осенью в деревне
и сейчас ещё невозможно выйти из дома, отправлялись на подмогу труженикам
села. В группе Виктора несколько демобилизованных, в том числе и Ваня-ухарь,
были в новенькой армейской форме, которую они получили перед дембелем. А может
быть, свою старую, много раз стиранную и порядком заношенную,
они выменяли у тех, кого только что призвали
на службу. Для них придумали даже унизительное словечко: «салаги». Позднее
оно перекочевало и «на гражданку», где так стали называть каждого, кто был
младше возрастом. В вагоне, который вёз студентов университета в один из
районов области, тёзка Виктора (из-за своей фамилии Орлов, получивший вскоре
прозвище Граф) взял гитару, и все дружно запели: «Едем мы, друзья, в дальние
края…» Репертуар песен Графа был обширным. Он позже поделился с друзьями, что
мать заставила его окончить музыкальную школу. Виктору особенно понравилось,
как он пел ставшую в то время популярной песню: «В нашем городе дождь». Припев
песни – «Дождь по крышам стучит. Так, что стонут все крыши…» – дружно
подпевали хором. С песнями и шутками ребята не заметили, как оказались на
месте своего недолгого путешествия. Их поджидал старенький совхозный газик.
Быстро покидав свои нехитрые пожитки (рюкзаки и видавшие виды чемоданы) в
кузов, они помогли девчонкам взобраться туда и уселись сами. Молодой
преподаватель Егор Семёнович, возглавлявший группу, сел в кабину, и машина
запылила в
село Новокусково, находившееся в десяти километрах от железнодорожной станции.
Созданное староверами пару веков назад оно отличалось от других бесчисленных
сибирских сёл относительным порядком на улицах и крепостью построек. Его
отцы-основатели выбрали удачное место на правом берегу небольшой реки,
откуда открывался живописный вид на заливные луга и находящийся в
трёх-четырёх километрах чудесный сосновый бор.
– Вот мы и приехали, – вылезая
из кабины, сказал шофёр, на морщинистом небритом лице которого от чего-то
отразилось недовольство. Общежитием оказался бывший совхозный склад, в котором
несколько помещений были оборудованы на скорую руку нарами в качестве
мужской и женской спален, столовой и кухни. Туалет находился во дворе, который
заканчивался забором из редкого штакетника вдоль высокого брега реки. Егор
Семёнович за свои студенческие и аспирантские годы не раз побывал на
подобных «сборах». Он распорядился девушкам заняться приготовлением обеда.
Совхозное начальство предусмотрительно выделило необходимые продукты. А
ребята должны были набивать свежим душистым сеном матрацы. Уложенные на нары
они служили кроватями для новых тружеников села. Закончив эту работу, Виктор
обратился к Евгению и Графу:
 – Пойдёмте, искупаемся на речке перед обедом. Они
с готовностью приняли это предложение. Их примеру
последовали ещё несколько парней. Весёлой гурьбой они сбежали с крутого берега
к реке. Обманчивое солнце Сибири в сентябре уже не успевало согревать
остывавшую
за ночь землю.
– Уух!... До чего же холодная вода! – воскликнул Володька Геркулёв,
первым нырнувший в прозрачную воду с лёгким изумрудным оттенком.
Ему очень хотелось показать новым приятелям свою лихость.
 – Неужели она холоднее, чем у вас на Чёрном море?
 – съязвил Евгений. Володька приехал из
Батуми. Его отец был там каким-то пограничным начальником. Едва заметный
грузинский акцент Володьки, казавшийся у русского человека искусственным, и
нарочитая молодцеватость быстро стяжали ему прозвище Князь. При этом
демонстрировалось подчёркнутое уважение к закавказской республике
произнесением этого слова на грузинский манер: «Кназ».
 – Ну, что ты, Кназ, – обратился с улыбкой к нему Виктор, последовавший его
примеру.
– Да, разве вода
холодная?!... У нас в Сибири она и не бывает теплее… От того здесь и живут
такие закалённые люди.
 – Посмотри вон на Лёню Песчанного, – сказал Евгений, –
видишь, какие здоровяки рождаются у нас в Сибири.
Атлетическая фигура
Песчанного действительно напоминала снимок на обложке журнала о
культуристах. Многие юноши, желая придать своему телу мужественную форму,
увлекались культуризмом. Лёню природа наделила недюжинными физическими
достоинствами. И даже широкие, подобно парашюту, чёрные семейные трусы не
могли испортить впечатления от его могучего тела. Стоя босыми ногами на
прибрежной траве, он не спешил войти в воду, наслаждаясь теплыми лучами
осеннего солнца. Создавалось впечатление, что он был погружён в свои мысли и
не слушал пустых разговоров. Спустя минут десять, он медленно вошёл в воду, ни
единым мускулом не отреагировав на её прохладу. В этот момент Виктор и
Евгений наперегонки плыли к противоположному берегу. Почти одновременно они
коснулись песчаной отмели. Смахнув капли с лица и отдышавшись, Виктор
предложил:
– Женя, давай по утрам, до завтрака, приходить сюда купаться. –
Неплохая идея… Может быть, пригласим и Графа.
– Почему бы и нет… Сейчас всем
скажем об этом. Возможно, и другие согласятся. Но согласились только Лёнька
Карпов и Алёшка Казанцев, которые были родом из Сибири. Они привыкли к тому,
что местный климат не баловал людей негой южных широт.

                                      НАВАРИСТЫЙ БОРЩ
 
Вернувшись в общежитие, ребята с радостью обнаружили, что девчонки уже
приготовили обед. На столе из свежевыструганных досок в два ряда стояли
алюминиевые солдатские тарелки и ложки. Каждый из парней старался комплиментом
поощрить девушек за их усердие. Можно представить, какой у ребят был аппетит
после освежающего купания. Улыбки девчонок без слов говорили, что похвала им
пришлась по нраву. Об их стараниях свидетельствовали украшавшие центр стола
букеты полевых цветов, установленные в стеклянные банки. В этих банках были
различные соленья-варенья, которыми снабдили в дорогу заботливые мамы своих
дочерей. А содержимое банок: маленькие в пупырышках огурцы и красноватые
помидоры, дивные грузди и боровики, светло-оранжевые рыжики и янтарные
лисички, маринованная черемша, мочёные яблоки и квашеная капуста,
разложенные по отдельным порциям, ожидали начала импровизированного пира.
– К такому столу не хватает спиртного! – восхищённо выразил общее мнение
парней Граф.
– Спиртного здесь не положено! – с металлом в голосе заявил Егор
Семёнович. И чтобы ни у кого не оставалось сомнений, добавил:
– Запомните,
сухой закон будет у нас до конца нашего пребывания в Новокусково. Секунду
подумав, он решил поставить точку на этом весьма существенном для будущей
страды положении:
 – Имейте в виду, нарушитель этого закона рискует быть
отчисленным из университета.
– А кто позволит себе дважды это сделать, –
пошутил Алёшка Казанцев, – будет сослан в Магадан. Все засмеялись. А
наставник, пронзив Алёшку недовольным взглядом, – проворчал:
– Второго раза не будет…
Нарушителя я сразу отправлю отсюда. Ему останется только получить в
деканате приказ об отчислении.
– Ну вот, – шепнул Евгений Виктору, – пришёл
Джон и всё испортил. А такой праздник намечался.
 – В самом деле, – так же
тихо ответил Виктор, – не мог найти более подходящего места для своих
нравоучений. Шутить уже никому не хотелось. Все молча стали рассаживаться на
деревянные скамейки у стола. А девчонки начали разливать по тарелкам
ароматный борщ. Приготовленный из свежего говяжьего мяса
и недавно сорванных капусты, свёклы, лука, укропа, чеснока, молодого
картофеля и помидоров, не подпорченных ранней гнилью на складах,
необорудованных должным образом, наваристый, с пылу с жару борщ не мог не
вызвать общего восторга. Он был осязаемым укором тем супам, которые уже успели
опротиветь вчерашним абитуриентам в общежитской столовой. В них вообще не
ощущалось признаков мяса, а попадавшиеся кусочки овощей напоминали осколки
морских кораблекрушений. Вкусная еда быстро вернула всем былое
непринуждённое и весёлое настроение. На десерт девчонки из своих запасов
выставили на стол домашней выпечки черёмуховые и яблочные пироги и шаньги из
творога. А когда разлили по стаканам чай, то Князь, встав из-за стола,
провозгласил витиеватый, с претензией на грузинский, тост за «героинь
пищевого фронта». Дружное троекратное «Ура-а-а!» было ему ответом. После обеда
Егор Семёнович и подошедший совхозный бригадир распределили всех по видам
работ. Виктор, Евгений, Граф и Гена Панкин, прибывший в Сибирь из далёкого
Житомира, предпочли отправиться на зерновой ток. К ним присоединился Лёнька
Карпов и несколько девчонок. Остальные должны были убирать картофель. Лишь
отличившихся в приготовлении обеда девчонок по общей просьбе оставили на
кухне. Каждая группа обязалась им в помощь поочерёдно выделять по одному
добровольцу.
             
                СИНЯК ПОД ГЛАЗОМ У «ЕГО СИЯТЕЛЬСТВА»
 
Когда погас последний солнечный луч, парни, начистив ваксой до блеска
кирзовые сапоги (Ваня-ухарь в отличие от своих собратьев – вчерашних
защитников отечества, где-то раздобыл офицерские, с хромовыми голенищами)
чинно направились в совхозный клуб. Девушки по этому случаю достали из своих
чемоданов яркие ручной вязки свитера и заграничные куртки, которые вызывающе
смотрелись на фоне однообразной, преимущественно тёмного или серого цвета
одежды совхозных красавиц. Местные донжуаны встретили появление городского
десанта взглядами, в которых нетрудно было прочесть враждебное любопытство.
Они стояли небольшими группами, покуривая и сплёвывая сквозь зубы и отпуская
время от времени ехидные замечания в адрес вновь прибывших. Обративший
внимание на их настрой Виктор, не преминул заметить Евгению:
 – Судя по всему, здешняя молодёжь не знает о линии, проводимой партией, на
смычку города и села.
– А, может, линия искривилась или потерпела крах? – в
тон ему предположил шедший рядом Гена Панкин.
– Наше появление на селе положит
начало её ренессансу, – с улыбкой заверил Граф.
– Я, пожалуй, нашёл себе партнёршу.
Он направился к стоявшей чуть в стороне от группы девушек
красивой и стройной брюнетке. Она заметно отличалась от остальных местных
девушек, словно одинокая роза, случайно оказавшаяся на заброшенном поле. Её
короткая с аккуратной укладкой причёска, модная, явно иностранного
производства кофта сразу обратили на себя внимание вновь прибывших.
«Наверно, какая-то залётная птица», – подумал Виктор, провожая взглядом Графа.
Диджей включил проигрыватель. Зазвучала популярная в то время песня «Ландыши»
в исполнении Гелены Великановой. В целях укрепления линии на смычку Виктор и
Евгений пригласили местных девушек. Девушки зарделись от оказанного им
внимания и, скромно опустив глаза, пошли за кавалерами. Чтобы завязать
разговор с партнёршей, Виктор представился, спросил, как её зовут, кем она
работает и сказал несколько приятных слов о селе. Девушку звали Нина. Она была
приятной
наружности. По бросаемым ею взглядам на одного из местных парней, неотрывно
следивших за ней, Виктор догадался, что парень был её ухажёром. Партнёршу
беспокоила его реакция. Об этом свидетельствовало и то волнение, с которым
она односложно отвечала на вопросы. Спокойное начало танцевального вечера не 
сулило каких-либо неприятных сюрпризов. Однако, когда Граф второй раз
подошёл к его симпатичной партнёрше, то перед ним неожиданно вырос местный
здоровяк и остановил его.
– В чём дело? – возмутился не ожидавший такой
грубой выходки Виктор.
– Эта девушка мне обещала второй танец! – развязано и
громко, так, чтобы слышали все находившиеся на танцплощадке, заявил парень.
Не оставалось сомнений – он был нетрезв. Граф, как позже поделился он с
друзьями, чтобы не доводить дело до драки, за которую его бы отчислили из
университета, сказал:
– Давай спросим у неё самой, кому она обещала второй
танец. Девушка резко оттолкнула наглеца со словами: Иди сначала проспись! ...
и не приставай к людям!
– Ну, посмотрим, чья возьмёт! – отходя от них,
недовольно буркнул
посрамлённый кавалер, сплёвывая окурок, торчавший в уголках его губ. В его
словах прозвучала открытая угроза. Понимая, что повторное приглашение Нины на
танец, может нарушить сельскую идиллию и вызовет сцены ревности её Ромео,
Виктор на следующий танец пригласил свою сокурсницу Аню Шефтер. Они
познакомились ещё во время вступительных экзаменов. Она приехала из далёких
Черновиц. Её весёлый нрав, живая реакция на анекдоты, умение их рассказывать
сразу привлекли к ней симпатии окружающих. С ней было легко общаться. Она с
полуслова понимала собеседника и с юмором реагировала на приколы в свой
адрес. Под звуки песни «Тишина», которую пел своим бархатным голосом
Владимир Трошин, Виктор рассказывал Ане, что каждую зиму, начиная с восьмого
класса, он со своими школьными подругами Леной и Аллой под эту песню катался
на коньках.
– Вам хорошо: у вас был каток, – сказала Аня.
– А у нас на
Украине только в Киеве зимой делают каток… В Черновцах зимы тёплые и короткие,
– пояснила она, – поэтому заливать лёд не имеет смысла. А подходящих
спортивных
залов, чтобы делать искусственный лёд, у нас в городе нет.
– Ничего-o-o …. – протянул Виктор, – вот закончат программу переселения
из подвалов в панельные дома, у вас и построят такой спортивный зал…
- Ведь надо же где-то
молодёжи играть в хоккей, – полушутя – полусерьёзно заключил он.
– Только нас
уж не будет в ту пору прекрасную, – с улыбкой ответила Аня.
– Зато твои дети будут учиться кататься на коньках.
– А может быть, я за сибиряка выйду замуж и
останусь здесь навсегда? – испытующе блеснула она своими лучистыми очами.
– Ну, тогда и ты научишься кататься на коньках, – ободрил он партнёршу, сделав
вид, что не понял намёка.
Репертуар совхозного танцпола был небольшой. Ещё
прозвучали по два раза песни в исполнении Иосифа Кобзона и Муслима Магомаева.
А заключила вечер песня «Мама», которую пел любимый тогда во всех советских
городах и весях одиннадцатилетний Робертино Лоретти. С танцев возвращались
парами. Осеннее небо было усеяно яркими мерцающими звёздами. За высокими
заборами собаки громким лаем отзывались на приглушённый разговор и весёлый
смех проходящих мимо парочек. Аня, шедшая рядом с Виктором, рассказывала ему
фабулу прочитанного ею недавно в журнале «Юность» романа Василия Аксёнова
«Звёздный билет».
 – Между прочим, одного из главных героев, как и тебя, зовут Виктором, – с
намёком, известным только ей одной, сказала она. – Надеюсь, он положительный
герой?
– Вполне… он молодой и перспективный учёный.
– Тогда мне ничего не остаётся, как заняться наукой.
– Для этого, Витя, у тебя есть все необходимы
данные, – с излишней самоуверенностью заявила Аня. – Осталось лишь
университет закончить.
– Да что там …. всего-то пять лет учиться.
– И сдать полсотни экзаменов, написать четыре курсовых и одну дипломную
работу. Так за
непринуждённым разговором они дошли до своего общежития. К своему удивлению
Виктор обнаружил, что Графа ещё не было на месте. Появился он, когда все уже
спали. На следующее утро ещё не прозвучало для всех громкое «Подъём!» Егора
Семёновича, Виктор разбудил Лёньку Карпова и Алёшку Казанцева.
– Ну, вы готовы пойти со мной на речку? – спросил он,
всем своим видом давая им понять,
что долго ждать их не будет.
Ребята медленно сползли с нар и лениво побрели за
ним. Над рекой струился туман. На траве блестела обильная роса. В первое
мгновение Виктору показалось, что вода обожгла его тело, настолько прохладной
она оказалась. Остатки сна моментально исчезли. Довольно быстро организм
адаптировался. Покупавшись минут пятнадцать, ребята пошли назад. Во дворе
общежития был устроен временный умывальник, около которого Виктор увидел
Евгения и Графа. Он хотел в шутку упрекнуть их за то, что они лишают себя
удовольствия искупаться в речке, как неожиданно для себя увидел у левого
глаза Графа синяк.
– Ваше сиятельство, что случилось? – и, полагая, что
излишне навязчивые ухаживания Графа за партнёршей, которую он после танцев
пошёл провожать, она неверно интерпретировала, он уточнил:
– Ваша дама оказалась недостойна внимания аристократа?
 – Да не-ет, – сухо сказал Граф.
– Ночью в темноте случайно наткнулся на какую-то палка. Когда Лёнька и
Алёшка
удалились, он сказал:
– Эта версия для Егора. А на самом деле тот Козёл,
который приставал ко мне на танцах, поджидал нас с Мариной (так зовут ту
девушку) у дома, где она снимает квартиру. Я и не подумал, что он идиот: не
говоря ни слова, подошёл к нам и сразу ударил меня. Ну, пришлось его немного
проучить. Надеюсь, запомнит надолго… Если Егор узнает,
начнёт показывать свою власть: пригрозит отчислением… а то и отправит в
университет за приказом об отчислении… Егор Семёнович, к счастью, был занят
своими делами, и всё для Графа обошлось благополучно. А на току, во время
перекура, он разоткровенничался. Оказалась, что Марина полгода назад сослана в
Сибирь из Сочи за тунеядство. Кто знает, может быть, она там ещё чем-нибудь
занималась? Но Графу это было неизвестно. Ей пригодилось бухгалтерское
образование. Совхозное начальство приняло её на работу в бухгалтерию. Для
дополнительного заработка она варила брагу и втихую продавала её деревенским
мужикам. Неудачный соперник Графа был её частым клиентом. – Он и решил, что
Марина к нему неравнодушна, – объяснил Граф версию своей новой знакомой.
Приключение Графа показалось его приятелям даже романтическим. Но оно
занимало их недолго. Автомашины с зерном шли на ток одна за другой. Ребята,
открывая борта кузова, быстро опорожняли его деревянными лопатами. Девушки
подгребали высыпавшееся зерно к самодельному погрузчику, который отправлял его
в сушилку. Влажное зерно надо было перемешивать и сортировать, чтобы оно не
прело и не портилось.
                                                    РАНЫ ВОЙНЫ
 
За работой техники следил совхозный механик дядя Коля. Это он, проявив
смекалку, соорудил погрузчик из шнека старого комбайна. Сделав себе небольшой
навес от дождя и солнца, он сидел на сколоченной на скорую руку скамейке и
задумчиво покуривал длинную цигарку из газеты. На перекурах ребята
подсаживались к нему. Евгений и Граф, тоже курившие, предлагали ему свои
папиросы или сигареты. Он с удовольствием брал их заскорузлыми пальцами с
чернотой под ногтями. Ребят он называл не иначе, как «сынки». В этом
выражалось его тёплое, отеческое отношение к ним и мягкий, добродушный
характер. Его сильная хромота на правую ногу не оставляла сомнения, что это –
последствия ранений на войне. Однажды вечером, когда ребята разгрузили
последнюю машину, они, прежде чем отправиться на ужин, подсели к дяде Коле
перекурить. Евгений угостил его сигаретой и, кивнув на покалеченную ногу,
спросил:
 – Дяаа Коля, на каком фронте ты получил привет от фашистов? ...
 Он затянулся, выпустил дым и сказал:
– Это случилось под Москвой… в октябре
сорок первого… Немного помолчал, снова затянулся, затем продолжил. Наверное, и
ему давно хотелось поделиться пережитым с молодёжью.
– Вы ведь войну знаете по
книжкам да кинофильмам. Там все герои. А в жизни всё по-другому… – Так,
поэтому мы и хотим узнать от свидетеля тех событий, как всё было на самом
деле, – чтобы подбодрить его, сказал Виктор.
 – Меня призвали, когда фриц пёр
уже к Смоленску. Из нашей деревни было человек тридцать... Вы у правления
видели обелиск? Имена почти всех наших солдатушек, не вернувшихся с фронта, на
нём выбиты… Мы же были совсем зелёные. – Он снова затянулся. Выпустил дым.
Немного помолчал, будто вспоминая, какой раздольной была пора его молодости.
Потом, тяжело вздохнув, продолжил:
– По дороге за двое суток мы съели все
домашние припасы. А больше о нашей жратве никто и не побеспокоился. Нас
голодных и, до костей промёрзших, эшелонами привезли в Москву. Дали нам
винтовки и погнали на фронт. Фриц-то был уже под Москвой. Обучать нас было
некогда. Отдельный сапёрный батальон, в который меня зачислили, был под
Наро-Фоминском. Немец дважды врывался в город. Наша часть его выбивала
оттуда. Но у нас не хватило сил, чтобы его удержать. Когда мы снова вошли в
город, то поняли, что фашисты – нелюди. Улицы были усеяны трупами его жителей.
На них эти звери срывали свою злость. Не щадили никого. Подвалы домов, где
прятались старики, женщины и дети, забрасывали гранатами. Танками давили и
живых, и мёртвых. Повсюду валялись раздавленные гусеницами ошмётки тел,
которые растаскивали голодные собаки. Обожравшиеся человеческого мяса вороны
сидели на ветках, не в силах летать. Более двух месяцев фрицы пытались
прорваться к Москве на этом рубеже. В нашем батальоне осталось человек десять.
Из Москвы подошло подкрепление. Это было московское ополчение. Мы
закрепились в двух километрах от города. Перед нами была поставлена боевая
задача – во что бы то ни стало задержать немецкие танки. Моим взводом
командовал
сержант, которого звали Огнян. Он был болгарин. Фамилия его какая-то
сложная. Я её не запомнил. Его отец приехал с семьёй в Москву, когда Огнян
был ещё ребёнком. На фронт Огнян пошёл добровольцем. Ночью комбат приказал
нашему взводу заминировать шоссе, ведущее к Москве. Сержант взял меня и ещё
троих солдат. Дядя Коля загасил почти выкуренную сигарету о край скамейки.
Для верности поплевал на неё и, бросив на землю маленький окурок, растоптал
носком здоровой ноги. – Мы ползком тащили за собой противотанковые мины, –
сделал он движение рукой и наклонился в сторону телом, как бы таща связку мин.
– Скрывались в кюветах, чтобы немцы не заметили нас, когда запускали ракеты.
Наверное, они знали, что дорогу мы обязательно заминируем, – погрозил он своим
скрюченным пальцем. – Поэтому часто открывали по ней огонь из пушек и
крупнокалиберных пулемётов. Земля тогда сильно промёрзла. Было трудно
разбивать её сапёрной лопаткой. Но всё-таки установить мины нам удалось. Мы
ползли уже назад, – вздохнул он тяжело, – когда Огняна смертельно ранило в
грудь, а меня (я полз за ним) – в ногу. Другие солдаты нас всё-таки дотащили
до своих. Огнян, не приходя в сознание, скончался. Его похоронили с почестями
прямо там, у шоссе… Он немного помолчал, видимо, про себя сказал: «Царствие   
ему Небесное!» И вновь заговорил: – Меня отправили вначале в полевой
госпиталь, а через день – в московский. Сделали операцию. Я боялся, что ногу
отрежут. Но хирург сжалился надо мной и ногу, слава Богу, оставил. В госпитале
я провалялся почти полгода. После этого меня комиссовали. Когда вернулся в
деревню, все мужики были уже на войне. Меня как фронтовика сделали
председателем колхоза. Тогда у нас колхоз был. Один хрен, что колхоз, что
совхоз, – махнул он рукой, как будто отгоняя надоевшую муху. – Всё, что
соберём, подчистую у нас забирают. Здесь была своя война. Немного помолчал,
затем неожиданно спросил: – Смотрели кино «Председатель»? ... Ребята дружно
ответили: «Дааа» – И у нас также было... Только в кино председатель безрукий,
а я тогда на костылях скакал. Рана заросла через год, вот я тогда бросил
костыли, – пояснил он. – Благодаря бабам и выжили. Они же у нас двужильные.
Всё что вырастим или надоим, подчистую у нас забирали. Ни одной лошади не
осталось, всех забрали на войну. На коровах пахали, на них же из леса дрова
на зиму возили. И они, бедняжки, намучились не меньше людей. А какая уже не
выдерживала мучений, бездыханная падала, так мы успевали ей перерезать
горло, чтобы кровь не застыла. Всё мясо, без остатка, сдавали в Заготскот. В
колхозе ничего не оставалось. Прозевай такой бедолаге кровь выпустить или
случайно не сдай какой кусок мяса, то тебя сразу бы загребли как вредителя
или расхитителя колхозной собственности. От простых, незамысловатых слов дяди
Коли у ребят пробегал мороз по коже. Их воображение рисовало картины тех
ужасов,
которые пришлось пережить их отцам и матерям. Они испытывали смешанное
чувство: жалости к этому
измученному нечеловеческими испытаниями мужику, и нечто, похожее на
восхищение. Посидели. Помолчали. Затем пожали по очереди ему твёрдую и
шершавую ладонь, в которой навечно впиталось машинное масло. Евгений
поблагодарил его, что поделился с ними сокровенными мыслями. И задумчивые
побрели они в общежитие. Перед глазами Виктора стояли почему-то не сцены,
рождённые воображением от рассказа дяди Коли, а его узловатые руки и
стоптанные, с отвёрнутыми и засаленными голенищами кирзовые сапоги,
помнившие чуть ли ещё не довоенные дороги, пыльные в летние ясные дни и
непролазные
от грязи в дождливую весенне-осеннюю пору. Вспомнил он своего отца, хотя и не
призванного на войну с немца% ми в связи с тяжёлым ранением в финскую, но
также, как и дядя Коля, вынесшего все тяготы тыловой жизни. «Наверно, отец
потому не любил рассказывать об этих годах, – подумал Виктор, – что даже в
мыслях ему не хотелось в них возвращаться».
                                                 
                ЕФИМОВНА
 
После ужина Виктор в одиночестве вышел на берег реки. Задумчивый стоял он,
глядя на расстилавшиеся внизу широкие заливные луга. В половодье их заливает
река, образуя сплошное озеро, на поверхности которого виднеются верхушки
кустов и деревьев. А когда вода уходит, то луга быстро покрываются густой
настырной зеленью, которая успевала за короткое сибирское лето вытянуться в
рост человека. Какое раздолье здесь было для глаз в период цветения трав?! А
какое благоухание?! Оно привлекало несчётное множество пернатых и насекомых,
оглашавших своими трелями, звоном и жужжанием окрестности в течение всего
светового дня. К осени появлялись другие краски. В них преобладала
красно-оранжево-жёлтая гамма. Только видневшийся слева сосновый бор не менял
своего бархатного тёмно-изумрудного колера. С речки то в одном, то в другом
месте раздавался плеск. Это осмелевшие рыбки выходили на поверхность и
хватали зазевавших мошек и пауков. Спешили подкормиться в последние дни
уходящего лета. Солнце давно село. Смеркалось. Но ещё продолжали свои
трескучие бесконечные песни кузнечики. Вскоре быстро начало темнеть. Ивы,
растущие на противоположном берегу реки, как будто превратились в
плотную чёрную стену. Появившаяся луна начинала заливать своим голубым
свечением всё вокруг. Тени приобрели длинные, расплывчатые, фантастические
очертания. А небо распахнуло мерцающую звёздную бездонь. Мир погружался в
божественную благодать, в царство сна и незыблемого покоя. Доверчивое сердце
легко откликается на вечную незатейливую красоту природы. Его волнует
струящаяся вокруг вечерняя тишина, её кажущаяся застенчивость. Откуда-то из
сокровенных глубин неугомонной, мятущейся души рождаются светлые переживания
и несбыточные томления. Виктору очень хотелось, чтобы в эту самую минуту о нём
также светло и нежно подумала Лена, чтобы она вспомнила, как он часто
смотрел в её очаровательные глаза, не осмеливаясь признаться ей в искренних и
глубоких чувствах. Сзади послышались шаги. Виктор обернулся. К нему подходил 
Евгений. Характерным жестом стряхнув пепел с догоравшей сигареты, постукивая
по ней указательным пальцем, он с улыбкой, спрятанной в уголках губ, спросил:
– Что-то взгрустнулось? ...
– Вот… любуюсь…. Ты посмотри, какая красота вокруг! ...
Ему в этот момент не хотелось говорить о чём-то сокровенном,
понимая, что для подобного разговора собеседник может быть не готов: его,
возможно, занимают другие мысли и заботы. Как говорится, для этого надо быть
на одной эмоциональной волне. Чтобы поддержать настроение друга, Евгений
охотно согласился:
– Ты прав, Викто’р (он чаще всего именно так называл его),
здесь удивительно живописное место… Они помолчали, любуясь прелестью уходящего
дня.
– Я подумал, какие шедевры могли бы создать Левитан и Куинджи, окажись
они здесь?! – мечтательно проговорил Евгений.
– Жалею, что не умею рисовать …
а то бы обязательно на память сделал несколько эскизов, – в тон ему ответил
Виктор.
– Витёк развлекает своими песнями публику. Так он называл Графа,
видимо, чтобы их не путать.
– Молодчина...
– Как холодно стало по вечерам, –
поёжился Евгений, неожиданно меняя тему разговора и давая понять, что он хотел
бы вернуться в помещение.
– Неужели ты будешь утром купаться в такую
холодину?
– Нет. Утром вода уже ледяная. Можно простудиться. Подумав, добавил:
– Было бы хорошо – договориться с кем-нибудь из деревенских и помыться в бане
... Давно мечтал, попариться в деревенской баньке.
– Только местные кержаки
вряд ли предоставят нам такую возможность, – усомнился Евгений.
– А давай
спросим у дяди Коли, вдруг здесь живут такие же, как Марина, варяги, и у них
есть баня…
На следующий день дядя Коля подсказал им, что из деревенских в свою
баню их может пустить только Ефимовна, которая жила во втором доме с краю,
на Речной улице.
– Вы пообещайте ей, что заплатите за баню и наколите дров, и
проблем не будет, – научил он. Ефимовной оказалась бойкая старуха, жившая в
скособоченном домишке с латанной-перелатанной толем крышей. Перед окнами дома
красовались лиловые и розовые люпины. К подсказанным дядей Колей условиям она
добавила ещё одно:
– Только вы уж, мальчики, принесите мне браги от Маринки. У
меня самой нет денег для этого. И тогда можете париться сколько вам угодно…
Слово «мальчики» прозвучало у неё как-то особенно игриво.
Напарившись от душив бане, ребята зашли поблагодарить бабушку за доброту и
радушие. Она от принесённой браги была уже навеселе.
– Как учил светлейший
князь Александр Васильевич Суворов, – слегка шепелявя почти беззубым ртом, сказала она,
– после бани займи да выпей… Для студентов было неожиданным, что деревенская
бабушка безошибочно назвала имя и отчество великого полководца и его титул.
При этом она поставила на стол по числу гостей четыре стакана, которые не
отличались стерильной чистотой. Налив по полстакана браги, Ефимовна подняла
свой, наполненный до краёв, со словами:
– С лёгким паром, мальчики! И
несколькими крупными глотками опорожнила стакан. Ребята, пряча улыбки за
поднесёнными к губам стаканами, выпили тоже. И тут неожиданно для них Ефимовна
сквозь слёзы запричитала:
– Если бы вы знали, миленькие мои, какая трудная
жизнь у меня была…
– А вы расскажите нам, Ефимовна, как оказались в
Новокусково, – участливым голосом попросил Граф….
– По всему видно, что вы не местная …
– Ну, конечно, я не местная… Я сосланная, – уже не плача, прошамкала она.
 – Как сосланная?! – удивлённо воскликнул Виктор.
 Для ребят это было неожиданным откровением. Для них это слово, согласно
школьным учебникам, было связано с вождями революции. Они с любопытством
уставились на неё, ожидая продолжения рассказа.
– Да, сосланная … из Ленинграда, – подтвердила она,
 – в тридцать седьмом году … как жена врага
народа. И тут она загнула такой отборный мат, какого ни один из вчерашних
школьников ещё в своей жизни не слышал.
– Мой муж … Лёнечка … был майором – кавалеристом …
никакой он не враг народа. Мы жили на Литейном в коммунальной
квартире … хорошо жили … у нас были детки: мальчик Феденька и девочка
Люсенька … Она помолчала. Взяла свой пустой стакан. Повертела его. Поставила и
сокрушённо сказала:
 – А нашему соседу по коммуналке, – и тут снова прозвучал
её матерный шедевр, – понравилась наша квартира … вот он и стуканул в
органы, будто мой Лёнечка – враг народа … Ну и завертелось. … Никита ведь на
съезде рассказал, как тогда разбирались с врагами народа. Деток наших забрали
в детский дом. Что с ними и с Лёнечкой стало, я до сих пор не знаю … Куда я
только не писала. Всё бесполезно. Она замолчала. Никто из ребят не отважился
нарушить тишину. И вдруг она пьяно затянула:
 – Далеко – далеко,
от родимой земли.
Мне до вас не доплыть, не дойти.
Где вы, милые детки мои.
Я в Сибири далёкой живу.
Я вас, милые детки, ищу.
Я вас, милые детки, люблю.
Песня унесла её в те далёкие годы, когда она молодая, только что познавшая
счастье семейной
жизни, с мечтами о безоблачном будущем, своём и своих детей, вдруг по
чьей-то злой и коварной воле лишается всего. И на неё обрушиваются суровые
испытания. Ей пришлось пережить и откровенную наглую несправедливость, и
чудовищную изуверскую жестокость, полное равнодушие и непонимание людей.
Каждое слово, которое в её исполнении звучало почти речитативно, выражало
такую боль и тоску, что у всех ребят сердце заныло от жалости. Пропев ещё
несколько подобных строф, она помолчала и сказала:
– Эту песню я сама с горя
сочинила. Она вытерла выступившие на глазах слёзы концом замусоленного
передника и, разлив остатки браги по стаканам, предложила тоном, как будто
разговор до этого вёлся о чём-то пустяковом:
– Ну, давайте, мальчики, выпьем
за то, чтобы вам никогда … ничего подобного не пришлось пережить…
Потрясённые покидали студенты дом Ефимовны. Граф и Евгений сразу закурили.
Каждый думал о чём-то о своём. Виктор, нарушив молчание, сказал:
– Давайте,
поможем ей чем-нибудь…
– А чем мы могли бы ей помочь? – спросил Гена Панкин.
 – Соберём понемногу денег, к примеру, – подал идею Граф. К концу своего
пребывания в Новокусково они вчетвером посетили Ефимовну и со словами
благодарности за «чудесную баньку» оставили на столе конверт с небольшой
суммой денег.
                         
                 РОМАНТИКА СТУДЕНЧЕСТВА
 
Вернувшись после сельской страды в город и быстро переодевшись в общежитии,
Виктор поспешил на почту к окошку «до востребования». Они договорились с
Леной переписываться по такому адресу. Здесь он получил долгожданное письмо.
Трепетными руками он разорвал конверт. Сердце готово было выскочить из его
груди, когда он увидел знакомый каллиграфический почерк, заполнивший
несколько страниц ученической тетради. Но вчитываясь в подробный и довольно
формальный рассказ о впечатлениях от столицы, успешно сданных вступительных
экзаменах, о новых знакомых и предстоящих занятиях, он начинал понимать, что
письмо проникнуто к нему чувством отчуждённости. Он перечитал его ещё и ещё
раз. Сомнений не оставалось: Лена к нему равнодушна. Своим письмом она
исполнила обещание написать ему, поступив в университет, и давала понять,
чтобы у него не было в отношении неё романтических иллюзий. Несколько дней он
ходил сам не свой. На сердце была такая тоска, словно безвозвратно потерял
что-то очень и очень ему дорогое. Размышлял – ответить или нет. Наконец
собрался с силами и написал сухой короткий ответ. «Было бы наивно думать, –
решил он, – что после этого наша переписка продолжится». Так и получилось.
Больше они не писали друг другу. С началом занятий Виктор с головой уходит в
учёбу. Особенно ему импонировала атмосфера в библиотеке, которая была
подлинным храмом науки. Между собой студенты называли её «научкой». В
просторный читальный зал с высоким потолком и балконом вела красивая
мраморная лестница. Как правило, все места, в том числе и на балконе,
уже с утра были заняты. Тишину нарушали лишь редкие хождения читателей к
отделу выдачи книг, поскрипывание стареньких венских стульев с гнутыми
спинками да шелест листаемых страниц. На столах возвышались стопки книг и
журналов. Межбиблиотечный абонемент позволял выписывать редкие издания из
других библиотек или их фотокопии. Радивые студенты, занятые чтением и
конспектированием, допоздна засиживались в этом зале. Виктор испытал новое для
него чувство душевного подъёма от познания неизвестного и рождающегося
интереса, постепенно переходящего в настоящую страсть к научному поиску.
Необычайный настрой в те годы был в обществе. Страна находилась на подъёме.
Исключительным авторитетом пользовалась наука. Это стало результатом полёта
Юрия Гагарина в космос и победы советских атомщиков и ракетостроителей.
Партийные пропагандисты сумели уловить запросы времени, воспевая покорителей
целины и строителей сибирских гидроэлектростанций. Пульс времени ощутили
писатели и кинематографисты. Молодёжь зачитывалась романом Даниила Гранина
«Иду на грозу». Фильмы об учёных-физиках «Девять дней одного года» и «Всё
остаётся людям» побили все рекорды зрительской посещаемости. Развенчание
культа личности Сталина позволило людям без боязни и зашоренности взглянуть
на мир и попытаться определить в нём своё место. У них возникла возможность
высказывать смелые и нетривиальные идеи. В художественной и научной литературе
появляются новые имена. Некоторые из них становятся кумирами молодёжи.
Разгорается спор между «физиками» и «лириками». Небывало востребованной
становится поэзия. Молодые дерзкие поэты собирают на огромных площадях и
стадионах своих почитателей. А в столичные театры и выставочные залы, где
демонстрировались произведения молодых драматургов и художников,
выстраивались километровые очереди. В стране рождалось неведомое до толе
культурологическое явление, получившее позже название «шестидесятники». Тогда
среди студентов считалось неприличным не прочесть новые произведения и статьи,
публикуемые в толстых журналах, тиражи которых были поистине заоблачными.
Наиболее продвинутые из молодых интеллигентов щеголяли цитатами из книг
ранее запрещённых авторов: Бунина, Есенина, Куприна, Ахматовой, Платонова,
Цветаевой. Популярными становятся произведения Хемингуэя, Ремарка, Бёля,
Пруста, Кафки, Камю, Сартра. В одной группе с Евгением училась фифочка по
имени Лера. Она любила прихвастнуть новым именем чужеземного писателя,
произведение которого только что прочла. Сокурсники вскоре прозвали её
«Мисюсь», как
известную героиню Чехова. Женя, зная её склонность к позёрству, на полном
серьёзе начал рассказывать ей сочиняемый им на ходу захватывающий сюжет
любовного романа, манипулируя, как искусный эквилибрист, французскими именами.
– Слушай, Женька, у кого ты об этом прочитал? – теряя терпение, спросила Лера,
поправляя причёску а ля Мирей Матье отработанным жестом правой руки с ярким
перламутром ногтей.
– Как? … ты не читала «Экзотические приключения Мишеля де
Крюи», которые написал Ремонте’ де Обуви’? – на французский манер произнёс он
без тени иронии.
Лера, видимо, ущемлённая тем, что кто-то другой, а не она,
открыл литературную новинку, восприняла всё серьёзно и не догадалась о
розыгрыше.
– Где ты нашёл эту книгу? – поспешила она пополнить свой пробел. –
В только что поступившем номере «Иностранной литературы», – продолжал он
разыгрывать однокурсницу, удивляясь её наивности. Лера после лекций поспешила
в научку и, не найдя в свежем номере журнала названного романа, догадалась о
розыгрыше. Вместо того чтобы с подругами и шутником посмеяться над собой, она
демонстративно неделю с ним не разговаривала.
Виктор изначально старался конспектировать все лекции и тщательно готовиться к
семинарам.
 Ему хотелось побыстрее на равных включаться в шутливые споры, которые
непрерывно вели между
собой студенты-старшекурсники, жившие с ним в одной общежитской комнате.
Администрация университета вынуждена была уплотнять общежитие, чтобы
расселить в нём как можно больше иногородних студентов. Приходилось даже
ставить двухэтажные кровати. Факультет был историко-филологический. Будущие
историки и филологи состязались в эрудиции. Прислушиваясь по вечерам к их
незлобивым шуткам и наблюдая интеллектуальные пикировки, Виктор укорял себя
за верхоглядство в школьные годы, когда многое им было напрасно упущено.
Приверженец принципов экзистенциализма в искусстве Барт (так приятели называли
его по первой части фамилии) со всей страстью южного темперамента доказывал
Хаусту (причиной этого имени тоже была укороченная фамилия), что произведения
Сартра и Камю с бо’льшей художественной силой отображают правду жизни, чем
художники-реалисты. На его доводы кучерявый красавец с римским профилем и
голубыми глазами, похожий на популярного актера Вячеслава Тихонова,
с аристократической невозмутимостью и, слегка посмеиваясь, напомнил, что
по собственному признанию его кумиров они учились у Толстого и Чехова. Часто
на огонёк к своим сокурсникам заходил Борис Изотов. Его коньком была история
живописи. Однажды он появился со свёртком под мышкой, сияя от радости, словно
получил баснословный приз.
– Боб, у тебя такой вид, будто ты сорвал банк? – с
улыбкой встретил его Барт.
– Почти угадал, – ответил он, дрожащими слегка
руками разворачивая пакет. Блеснула глянцевая суперобложка, и сияющий от
радости Борис показал новенький альбом французских импрессионистов.
– Вот посмотрите! … что мне удалось сегодня приобрести! ... Остатки стипендии
ухлопал…
Все с неподдельным интересом окружили его. Он торжествующе стал
медленно листать книгу, коротко комментируя каждую страницу, демонстрирую
хорошее знание предмета. Учебная группа Виктора была небольшой. Поскольку её
академическая программа предусматривала углублённое изучение иностранного
языка, от студентов требовалось немалое усердие, чтобы не иметь
задолженностей. Общие лекции по истории КПСС, истории древнего мира и
философии читались всему курсу в больших аудиториях. На этих лекциях Виктор
неизменно усаживался рядом с Евгением. О непримиримой борьбе большевиков и
троцкистов им хорошо было известно ещё из школьного курса. Более поздний
период истории партии строился только на официальных материалах съездов.
Поэтому приятели частенько полушёпотом перебрасывались ироничными фразами.
Когда от кондового занудства лектора они давились от смеха, заражая им своих
соседей, то получали замечания и даже угрозы лектора пожаловаться в деканат.
Преподаватели этого предмета опасались хотя бы на йоту отойти от передовиц
газеты «Правда». Из года в год они тарабанили одно и то же, не давая себе
труда творчески подойти к проблемам. По недавнему прошлому они знали, чем
это бывает чревато. У людей тогда в подсознании ещё существовал страх сказать
что-нибудь лишнее. В результате исчезало качество науки, умирала её душа.
Она просто выхолащивалась идеологами. А сам предмет без творческого поиска
превращался в скучную, отталкивающую студентов схоластику. По этой причине
думающие и стремящиеся к открытиям учёные, не желавшие подвергать
испытаниям своё достоинство и честь, избегали заниматься партийной историей. А
для карьеристов это было желанное поле. Молодёжь чутко реагировала на двуличие
официальной пропаганды. До студенческой среды в провинции доходили слухи о
скрытой борьбе группировок в высшем партийном руководстве. Хрущёв,
развенчавший культ личности вождя всех народов, за несколько лет насадил
свой культ. Его кукурузная эпопея превратилась в объект злых анекдотов.
Поэтому лишение всех постов бывшего всесильного «волюнтариста», как утверждал
«ум, чести и совести нашей эпохи» в решениях своего высшего органа, не вызвало
сожалений в широких народных массах. В наиболее продвинутой части общества
появляется неприязнь к социальному примитивизму и всё более отчётливо
проявляющемуся расслоению. Старшекурсники, находящиеся на пороге реальных
жизненных проблем, не скрывали своего скепсиса в отношении коммунистических
перспектив развития общества. Под их влиянием это начинали понимать и
бывшие школяры.
 – Вчера вечером Барт посоветовал мне прочитать статью про конвергенцию,
– делился Виктор с Евгением. Его тайной мыслью было заинтересовать
приятеля этой темой.
– А что это такое? – спросил недоуменно тот, не слышавший
ранее этого слова.
– Это созданная на Западе теория о сближении капитализма и
социализма.
– Разве это возможно? – недоумевал Евгений, ничего подобного не
слышавший от своего школьного историка.
– Ты уже прочитал статью? – Нет. Я
только начал… но не хватило времени. Нам много на завтра задали по немецкому.
Журнал я отложил. После лекций пойду в «научку».
– Я тоже собирался. Давай
пойдём после обеда вместе …
Ты меня заинтересовал этой, как ты сказал,
конверцией? – с иронией произнёс он, на самом деле, не запомнив, вероятно,
нового иностранного слова.
– Кон-вер-ген-ци-я, – растягивая по слогам,
произнёс Виктор, успевший прочитать начало журнальной статьи.
– Договорились…
Подходя вместе к общежитской столовой, они встретили знакомую
Евгения.
– Надя, привет! – обратился он к ней, – познакомься, это мой товарищ по курсу
– Виктор.
 – Викто’р, – обернулся он к нему – с Надей мы учились в
одной школе, но в разных классах. А сейчас она в параллельной группе.
 – Очень приятно, – сказали они одновременно друг друга. Желая польстить
обоим, Виктор с лёгкой иронией обратился к Евгению:
– Жень, как же ты раньше
от меня утаил такую прекрасную знакомую? – и прозрачно намекнул:
– Впрочем,… догадываюсь почему…
– Я ждал удобного случая, – улыбаясь, парировал Евгений.
Надя всем своим видом показывала, что ей было приятно оказаться в центре
внимания. Она была небольшого роста, с ладной фигурой, которую подчёркивала
строгая тёмная юбка. За ней угадывались соблазнительные женственные формы.
Её светло-бирюзовая трикотажная кофта гармонировала с поразившими Виктора
дивными небесного цвета глазами.
– Вы, конечно, проголодались, мальчики ….
Чтобы вас не задерживать, я, пожалуй, пойду ... Думаю, у нас ещё будет
возможность поговорить, – и, уходя, игриво помахала им рукой.
– Надеюсь, увидеть вас, Надя, на «Вечере знакомств», – провожая её взглядом,
сказал Виктор.
– Я тоже, – обернувшись, с улыбкой многообещающе ответила она. Взяв у
стола раздачи по порции борща, похожего на слегка подкрашенную баланду с
плавающими нарезками капусты, по отбивной котлете из жирной свинины в кляре,
по стакану компота и несколько кусков хлеба, ребята сели за свободный стол.
Густо намазав горчицей хлеб и обильно поперчив борщ, компенсируя тем самым
недостаток вкусовых качеств общепитовских блюд, они принялись за обед.
Молодым организмам требовалось много калорий. Здесь, в общежитской столовой,
они не раз добрым словом вспоминали аппетитную еду из совхозных натуральных
продуктов.
– Ты знаешь, Женя, мне понравилась твоя знакомая, – закончив с
борщом и загадочно улыбаясь, сказал Виктор.
– А я и не сомневался в этом, –
самодовольно ответил Евгений, меняя на подносе пустую тарелку из-под борща на
шницель.
 – Расскажи мне о ней…
– С удовольствием … Мы учились в параллельных
классах. Часто встречались на катке. Танцевали на школьных вечерах. – Он
немного помолчал, затем, как бы подытожил:
– Она хорошая девчонка…
– А я не буду тебе соперником? – расправляясь со шницелем, спросил Виктор,
решив
заранее расставить все точки над i.
– Да, не-е-ет, – спокойно ответил
приятель. – И чтобы не было у Виктора сомнений, пояснил:
 – Во-первых, она сама ко мне не проявляла какого-либо интереса. А во-вторых,
мне хотелось бы познакомиться с Людой Смирновой… Ты, наверняка, обратил
внимание на неё ... она на лекциях сидит рядом с Леркой.
– Да-а ... ничего не
скажешь, хороша-а.
 – Немного помолчав, добавил, – о таких говорят –
аппетитная, – и многозначительно заулыбался. Евгений не стал отвечать на это
замечание. Но по блеску его глаз Виктор понял, что уточнение пришлось ему по
душе. К «Вечеру знакомств» Виктор готовился тщательно. Как говорят, до синевы
побрился. Надел отутюженный шевиотовый костюм тёмно-синего цвета, который
родители купили ему накануне отъезда на учёбу, почищенные до блеска чёрные
чешские туфли фирмы «Батя» и повязал под цвет костюму галстук в тонкую
бордовую полоску. Тёмные волосы он зачесывал на правую сторону с пробором,
пытаясь походить на актёра из фильма «Три плюс два», игравшего молодого
дипломата. Светлый плащ с поясом и накладными карманами, который был
достижением неизвестных модельеров из ГДР, и такого же цвета кепка в
тёмную полоску, были куплены им в местном универмаге после возвращения из
Новокусково. Новая и по тем временам элегантная одежда придавала Виктору
уверенность в себе и пробуждала в нём надежду на возможные приятные душевные 
волнения. Вечер проводился в Доме учёных – в здании классической архитектуры
с колоннами и греческим портиком, вероятно, принадлежавшем до революции
какому-то сибирскому золотопромышленнику. Когда Виктор и Евгений вошли в
просторный, залитый светом зал, он был уже полон народа. Отдельные группы
студентов непринуждённо разговаривали о чём-то и смеялись каким-то шуткам,
ожидая начала танцев. Виктор указал приятелю взглядом на стоявшую справа
небольшую группу, сказав:
– А вон и твоя знакомая Надя в окружении кавалеров.
Давай подойдём…
– Там и без нас достаточно ухажёров, – уклонился Евгений.
 – Я пойду, приглашу Люду на первый танец. Виктор, тем не менее, не стал
менять
своего решения. Увидев рядом с Надей Алёшку Казанцева в пиджаке желтоватого
цвета под стать его пшеничным волосам, он подумал: «Наверно, пытается
очаровать её есенинскими стихами». Алёшка был без ума от стихов Есенина. Сам
сочинял. Чаще всего подражая великому рязанцу. Второго кавалера Виктор не
знал. Судя по его возрасту, он был старшекурсником. Они говорили о чём-то
весёлом,
явно, стараясь понравиться своей
партнёрше. Тёмно-изумрудное вечернее платье строго покроя и жемчужное ожерелье
придавали Наде подчёркнуто праздничный вид. Она милой улыбкой отреагировала на
приветствие Виктора, который для знакомства протянул руку стоявшему справа от
неё старшекурснику. Им оказался студент четвёртого курса юридического
факультета, которого звали Николай. Как только раздались первые аккорды
музыки, Виктор, опередив своих соперников, пригласил Надю на танец. Держа
правой рукой партнёршу за упругую талию, он ощутил, что от волнения кровь
прилила к его лицу. Пожалуй, она заметила это и, чтобы начать разговор,
спросила, почему он поступил не в обычную, а в группу с углублённым изучением
иностранного языка. Отвечая ей, Виктор почувствовал, что волнение постепенно
уходит. – Дело в том, – говорил он, – что я после школы хотел поступить в
МГИМО. Ещё весной написал письмо ректору этого института с просьбой
ориентировать меня, какие экзамены сдавать, какие документы необходимо
представить и в какие сроки. Ведь ни в одном справочнике нет об этом
информации … Оказалось, этот институт какой-то закрытый. Но никакого ответа на
своё письмо я не получил. А когда узнал, что в нашем университете есть такие
специальные группы, то и решил поступать сюда. И учёба мне понравилась, – уже
окончательно успокоившись, закончил он свой рассказ. Ему, юноше из провинции,
было неизвестно, что тогда в этот действительно закрытый элитный советский
институт поступить не отслужившему в армии выпускнику, который не имел
протекции, чаще всего на уровне министра, высшей номенклатуры ЦК партии или
союзного КГБ, было практически невозможно. Следующий и другой танец он также
танцевал с Надей. А когда предложил ей разрешить ему проводить её, то по
весёлому блеску голубых глаз понял, что это предложение пришлось ей по
нраву. Довольно скоро между ними устанавливаются очень дружеские отношения.
Через два месяца после их знакомства Виктор получает от неё подарок на свой
день рождения: два больших альбома с репродукциями картин из Эрмитажа и
скульптурами Микеланджело. Ему захотелось блеснуть своим кавалерством – он
приглашает её в кафе Дома учёных. По его представлению, отмечать свой день
рождения с милой девушкой шампанским, а то и болгарским вином «Варна» или
«Бисер», которые в силу дешевизны пользовались наибольшей популярностью у
студентов, было ниже его достоинства. Про себя он назвал бы это словом
«пролетарщина», которое он и
Евгений услышали от Хауста. Оно показалось им весьма удачным. С тех пор этим
словом оба клеймили всё примитивное, хамское, низменное, недалёкое, плохо
сделанное, грубое, фальшивое, вульгарное, наглое, нахальное, пошлое и
циничное. Они понимали, что придумавший этот термин старшекурсник тем самым
выражал неприязнь не к одноимённому социальному слою (кстати, его родители
принадлежали именно к нему), а к искусственному насаждению упрощённых,
пропагандистских критериев в социалистической этике и эстетике. Им претил
такой подход. Виктор заказал коньку и нарезки лимонов. Вычитав где-то, что
впервые в России коньяк, по рекомендации его лейбмедика, начал закусывать
лимоном Николай I, а позже это переняла и Европа, Виктор решил показать свою
эрудицию. То ли от того, что они пили этот напиток впервые, то ли потому,
что не рассчитали меры или пили на голодный желудок, но довольно скоро и
гусарствующий кавалер, и его легкомысленная подруга изрядно захмелели. В
общежитие они возвращались, поддерживая друг друга и ежеминутно беспричинно
хохоча. После такого «прокола» незадачливый гусар дал себе слово не
притрагиваться к спиртному до получения диплома. Слово своё он сдержал, хотя
ему было нелегко, когда он принимал участие в различных дружеских вечеринках с
приятелями. Наиболее настойчивые приставания захмелевших друзей поддержать
их и выпить за чьё-то здоровье или чей-то успех ему удавалось отклонять,
ссылаясь на строгий спортивный режимом или на придуманную им для таких случаев
«болезнь эндокринных желез». Надо сказать, междусобойчики студентов, как
правило, не обходились без спиртного. Иные горячие головы так увлекались
горячительным, что постепенно увлечение переходило в трудно оборимую
зависимость. Уже к концу первого семестра такая зависимость стала проявляться
у студента, которого между собой его приятели называли на китайский или
корейский манер: Ку-Куш-Кин, произнося фамилию по слогам. По какой-то
причине он был лишён места в общежитии и жил на квартире. Увидев однажды его
поздним вечером в коридоре общежития спящим на тумбочке венского зеркала,
свернувшимся калачиком, Виктор попросил согласия своих сожителей по комнате
разрешить бедолаге переночевать у них. Утром, когда он ещё спал, в комнату
вошёл его собутыльник. Заметив стоявшие рядом с кроватью ботинки, которые не
знали ваксы с момента покупки, этот шутник начистил их до блеска и поставил
на прежнее место. Проснувшись, Ку-Куш-Кин, не обращая внимания на стоявшие
рядом башмаки, стал их искать. Потеряв надежду найти свою обувь, он
застенчивым
голосом осмелился спросить:
– Ребята, я вечером ставил здесь свои ботинки. Вы
их не видели?.. Гомерический смех был ему ответом. После этого случая пьяным
его уже никто в общежитии не встречал. Наблюдая за своими сокурсниками, Виктор
порой недоумевал. Некоторые из них старались не очень-то загружать себя
учёбой. На лекциях, даже если это была история древнего мира, которую
увлечённо
читала опытная, с хорошо поставленной речью Галина Мелех, на память
цитировавшая фрагменты из «Илиады» или из эпоса о Гильгамеше, слушали плохо,
не конспектировали. Искали повода смыться с лекций, предпочитая валяться в
общежитии, спать, гулять по городу, развлекаться. Виктор задавался вопросами:
«Зачем они поступали в университет? Зачем надо было готовиться к экзаменам?
Набирать необходимые баллы? Выдерживать сложные собеседования? И потом, …
какими специалистами они станут?» Ему импонировал другой тип студентов. Как-то
на лекции Лёня Песчанный задал преподавателю вопрос об его отношении к
теоретическим взглядам Бориса Поршнева. Не очень убедительный ответ
преподавателя, видимо, незнакомого с работами оригинального учёного, повысил в
глазах сокурсников авторитет Лёни и послужил своеобразным толчком для
Виктора к тому, чтобы начать интересоваться научной литературой, выходящей за
пределы учебной программы. Он стал посещать специальный философский кружок,
который вёл Балякринский, очень талантливый учёный с импозантной внешностью,
не оставлявшей равнодушной ни одну студентку. Под воздействием увлекательно
построенных занятий этим преподавателем Виктор увлёкся довольно основательно
философской наукой. Она всегда ему нравилась. В ту пору Виктору было невдомёк,
что университетские любители философии потому создали такой кружок, что в нём
они могли говорить об этом предмете без экивоков на классиков марксизма, что
было обязательным на занятиях. Во втором семестре студенты его группы получили
тематику курсовых работ.
По счастливой случайности, научным руководителем
Виктора стал сам ректор университета. Он был маститым учёным с мировым
именем в медиевистике и методологии истории. Из рассказов старшекурсников
Виктор узнал, что Александр Иванович (так звали ректора) после войны молодым
офицером поступил в знаменитый ИФЛИ, который окончил с отличием. Сразу стал
аспирантом, блестяще защитив кандидатскую, затем и докторскую диссертацию.
Его за глаза называли учёным-анахоретом. Он не был женат. Высокий, стройный с
благородной
сединой длинных, зачёсанных назад, волос, чертами лица, отдалённо
напоминавшими Фёдора Шаляпина, он был лишён суетливости и своими манерами
вызывал у Виктора ассоциацию с известными ему по классической литературе
русскими аристократами. Наверное, не было в вузе молодой представительницы
прекрасного пола, которая не заглядывалась бы на него с тайными романтическими
мечтаниями. Для беседы Александр Иванович пригласил Виктора в свой
кабинет. Встав из-за стола, он крепко пожал ему руку и пригласил сесть за
приставной столик. А сам подошёл к своему креслу, сел и достал папиросу из
пачки Герцеговина флор. Привычку курить такие папиросы высокие советские
чиновники унаследовали от предшествующего поколения, которое, подражало
вождю всех народов, набивавшего свою трубку табаком именно этой фабрики.
Александр Иванович, не спеша размял папиросу, запалил отливающей золотом
зажигалкой, затянулся, выпустил дым приятного аромата и начал рассказывать,
как он представляет себе раскрытие темы курсовой. Затем дал Виктору из личной
библиотеки изданную недавно в ФРГ книгу современного немецкого учёного
и, как-то по-отечески разъяснил, как надо над ней работать. Такое отношение
к нему столь авторитетного учёного Виктор оценил по достоинству и в
дальнейшем никоим образом не мог не оправдать его. Ему пришлось ещё более
уплотнить свой график, разрываясь между учёбой и свиданиями с Надей. Теперь
самым большим дефицитом для него было время. Чтобы его экономить, они встречи
назначали в «научке». Но по вечерам никак не могли расстаться. Он постоянно
недосыпал. Однажды, сидя на латинском языке, под монотонное склонение
глаголов он заснул. Заметив это, преподаватель Григорий Иванович (большой
весельчак) громко назвал его фамилию. Виктор, спросонья, вскочил, испуганно
спросив:
 – Да, Григорий Петрович?
– Садитесь, Виктор Семёнович, – молниеносно
тоже исказив отчество Виктора, под общий хохот сказал преподаватель.
Григорий Иванович был человеком, лишённым малейших признаков тщеславия. Он
располагал к себе студентов ровным и добродушным характером, часто шутил с
ними. Зная это его качество, Виталий Пронин, однокашник Виктора, однажды чтобы
избежать вопроса по домашнему заданию, спросил у него:
– Григорий Иванович,
говорят в студенчестве, вас называли Гектор пал? Почему? Вы тоже, вероятно, с
кем-то сражались?
 Преподаватель, не ожидавший такого вопроса, не только не смутился, но по
его весело заблестевшим глазам студенты поняли, что вопрос даже был ему
приятен. Он начал рассказывать: – Да, было такое … на первом курсе. Я учился
на филологическом факультете. Увидев в расписании занятий «Введение в
языкознание», я решил не ходить на лекции. Подумал, ну что я буду слушать
введение. Вот начнут читать языкознание, тогда и пойду. Семестр закончился.
Начались экзамены. Пошёл сдавать. Приятели с нетерпением ждали результата. Я
вышел … они ко мне с вопросом: «Ну, что?» … вот я и ответил им: «Гектор пал».
С тех пор и пошло. Так до конца учёбы меня и называли Гектор пал. Уловка,
придуманная Прониным, ему не удалась. Преподавателю хорошо были известны
студенческие хитрости. После своего благодушного рассказа он тут же сказал:
– А теперь вы, Пронин, ответьте мне домашнее задание… После этого Пронин тоже
ходил некоторое время под именем «Гектор пал». Григорий Иванович требовал
хорошего знания популярных латинских выражений. Когда стали изучать фразу:
сarpе momento, что означает: «лови момент», то, поскольку в группе был
Лёнька Карпов, все стали переводить её как «лови Карпова». Книга, которую
научный руководитель дал Виктору, содержала ссылки на документы, написанные
средневековой латынью. В научном мире её принято называть вульгарной. Для
того чтобы студенту понимать написанный на ней текст, ректор распорядился
выделить опытного преподавателя латинского языка, который стал вести Виктору
спецкурс вульгарной латыни. Это была высокая и статная пожилая дама с
синими, небесного цвета глазами и красиво уложенными седыми волосами. Как
выяснилось в ходе занятий, она окончила до революции в Петербурге институт
благородных девиц и была сослана в Сибирь после присоединения к СССР города
Выборга, где преподавала филологию в университете. Звали её Эльза Михайловна.
Своей удивительной интеллигентностью и тактичностью она умела расположить к
себе людей. С самого начала между преподавателем и студентом установились
непринуждённые отношения. В ходе занятий Эльза Михайловна, зная множество
языков и объясняя этимологию того или иного слова, одновременно давала
Виктору азы сравни% тельного языкознания. Это было на редкость увлекательно,
поскольку затрагивало истоки культуры многих евразийских народов,
показывало их исторический процесс как единое, широкое и многообразное поле,
учило лучше понимать историю народов России. В будущей жизни это
окажется ему весьма полезным и приведёт его к выводу, что лишних знаний не
бывает. Надо сказать, что университетский преподавательский состав имел
некоторую особенность. Несколько преподавателей иностранных языков оказались
в этом сибирском городе после присоединения к Советскому Союзу ряда западных
территорий. Справедливо говорят: нет худа без добра. Высылка в Сибирь спасла
их от холокоста. Им пригодились знания, полученные в университетах
Австро-Венгрии и Германии. Среди них был даже бывший барон из Прибалтики.
Практически все они отличались высоким профессионализмом и утончённой
интеллигентностью. Студенты питали к ним глубокое почтение. Аня Шефтер
рассказала Виктору, что профессора-историка Богораза, чьи лекции студенты
всегда посещали с особым удовольствием, выслали из Москвы ещё до войны по
идеологическим причинам. Вроде бы, профессор критиковал теоретические взгляды
ортодоксального марксиста Покровского. Он имел привычку прогуливаться по
городу с тросточкой в руках, в чёрном пальто строго покроя и такого же цвета
цилиндре. Для местной публики это выглядело вызывающе. Второе поколение людей
после революции уже не знало ни господских, ни купеческих нарядов. Фуфайки,
старые красноармейские шинели, пальтишки самородных модельеров, армяки и
дореволюционные картузы были в то время обычной картиной на улицах наших
городов и весей. Однажды во время прогулки профессора подвыпившие парни
встретили его со словами: «У-у, недобитый буржуй!», и сбили с него цилиндр.
Но он остался верен своей привычке. Больше никто подобной грубости к нему не
допускал. А на улицах города появились и другие, фланирующие с тростью. Даже
зимой в сильную стужу профессор не изменял своей привычке и не менял своего
одеяния. Морозы же в этих широтах бывают лютые. В один из крайне морозных дней
Лёнька Карпов отважился появиться на занятиях в валенках. К нему тут же
полетели вопросы: «Лёнь, а где лошадёнку-то привязал? Сенца не забыл ей
задать? Пимы, небось, по дешёвке отхватил?» Виктор и Евгений зимой ходили
тоже, как профессор Богораз, в демисезонных пальто: Виктор предпочитал
коричневое, с рукавом реглан, накладными карманами и поясом, который он
повязывал замысловатым узлом. Головным убором у него была мягкая одного
цвета с пальто цигейковая папаха, слегка заломленная сверху. Она, как он
полагал, несколько компенсировала недостаток его среднего роста.
Евгений носил тёмно-серое пальто, толстого сукна, с прямыми плечами и
шапку-ушанку
из заячьего меха. Он был высокий, худощавый, ходил, слегка выбрасывая в
стороны ноги. Такую походку называют моряцкой. Вполне возможно, они на зиму
купили бы себе тёплые пальто. Но основным препятствием к этому был скудный
студенческий бюджет и отсутствие в магазинах подобающих изделий отечественной
лёгкой промышленности, которая работала на полную мощность и, как писали
газеты, постоянно перевыполняла производственный план. В день стипендии они,
как правило, устраивали небольшой праздник. Вдвоём или в сопровождении ещё
нескольких приятелей посещали пельменную, находившуюся в центре города.
Горячие, поперчённые, с густой сметаной поделки сибирских кулинаров своим
ароматом, будившим невероятный аппетит, переносили их мысленно чуть ли не в
фантастический мир, разительно контрастирующий со студенческой столовой,
быстро надоевшей им своей однообразной и невкусной едой.
                                           
                КНЯЗЬ И ВИНЕГРЕТ
 
Эти фантазии однажды сыграли злую шутку над Князем. Всегда голодные студенты 
помимо пельменей заказывали и понравившийся им винегрет. Доедая скромную
порцию винегрета, Князь, изрядно проголодавшись после лекций, неосторожно
похвастался:
 – Слушайте, так вкусно, что я съел бы пятьдесят таких порций.
– Да, брось, ты Кназ … это невозможно, – тут же среагировал Евгений.
– Спорим, съем, – не унимался горячий воспитанник Кавказа.
– Спорим, не съешь, – протягивая ему руку, сказал Евгений.
– А на что будем спорить? – уточнил Князь.
В спор вмешался Виктор:
– Ну, что за ребячество, парни… это же глупо…
Но Князя было уже не унять. Не в его характере было отступать после
широковещательного заявления.
– Давайте так, – предложил он, – вы все
сброситесь и купите мне пятьдесят порций. Если я их съем, то платите вы. А
если нет, то сам заплачу. Ударили по рукам. Заказали к большому удивлению
работников пельменной пятьдесят порций винегрета. Они лишь поинтересовались:
– Это вы на свадьбу заказываете, ребята?
Им пояснили, что с этим гигантским количеством порций справятся сами и
сейчас. Поэтому попросили все порции положить в пять больших тарелок. Увидев
горы винегрета, Князь заметно подувял. Он взял вилку и начал трапезу.
Остальные парни, чтобы его не смущать, сели вокруг другого стола, исподтишка
наблюдая за гонористым спорщиком и многозначительно перемигиваясь. Живо
поработав минут пять вилкой, он убедился, что содержимое тарелки почти не
убавилось. Тогда он взял ложку. Но оказалось, что и этот прибор не очень
эффективен при таком количестве салата. После второй тарелки он смущенно
произнёс: – Извините, ребята, я сдаюсь… Вид у него был такой жалкий, что никто
из присутствующих не стал его поддевать. Более того, все согласились уплатить
за этот винегрет.
– Ладно, Кназ, – великодушно сказал Евгений, – считай, что
мы тебя угостили…
– Нет-нет, я проиграл, и по условиям пари – я плачу, –
пытался он сохранить своё достоинство.
 – Давай так: ты заплатишь за двадцать порций, которые съел,
а мы за остальные, – предложил компромисс Евгений.
Из пельменной приятели выходили в весьма приподнятом настроении.
– Ну. Кназ, ты всё же – боец! – не удержался Виктор. – Умять за один присест
такое количество
овощей! ... Это не каждый сможет! ... – А, давай, Кназ, в следующий раз ты
попробуешь выпить пятьдесят кружек пива? – съёрничал Генка Панкин. Его
реплика была встречена всеобщим хохотом. Позже они не напоминали гордому
воспитаннику Кавказа об этом незадачливом споре. Но между собой некоторое
время называли его «кавалером ордена Большого Винегрета».
                                   
                НЕЗАБЫВАЕМЫЕ  ВСТРЕЧИ
 
Настоящим событием для студентов и преподавателей университета было
выступление знаменитого тогда археолога – академика Алексея Павловича
Окладникова. Благодаря его многочисленным публикациям, живо и доступно
пропагандирующим достижения археологии, интерес к ней проявляли и те, кто был
далек от неё по роду своих занятий. Просторный амфитеатр самой большой
университетской аудитории был заполнен до отказа. Здесь собрались
преподаватели
и студенты не только гуманитарных, но и других факультетов. Внешностью своей
Окладников разительно отличался от образа тех академиков, который был известен
по
фотографиям прошлого столетия: благообразных старичков в непременной ермолке,
с аккуратной бородкой клинышком. Моложавый для своих пятидесяти четырёх лет,
подтянутый и элегантный в тёмном костюме с ярким галстуком, с густыми,
волнистыми, зачёсанными назад и слегка тронутыми сединой волосами, очень
подвижным лицом, он сразу овладел вниманием аудитории. Речь его была лишена
наукообразия и выдавала в нём человека, который умел говорить просто о сложных
вещах. Рассказывая о своих открытиях ряда памятников далёкого прошлого Сибири,
Казахстана, Узбекистана и Дальнего Востока: неолитических стоянках,
первобытных поселениях, первых произведениях искусства древнего человека –
наскальных рисунках, он как бы приближал минувшие тысячелетия к дню
сегодняшнему и показывал взаимосвязь между собой людей разных территориальных
ареалов на огромных пространствах Евразии и их миграционные пути. Дальнейшие
успехи археологической науки, по его словам, возможны только на основе
привлечения к этим исследованиям специалистов других профессий: палеонтологов,
физиков, химиков, палеоботаников, геологов, этнографов, лингвистов. У
слушателей складывалось впечатление, что археология является самой
актуальной и самой важной отраслью исторической науки. Особое внимание он
уделил подготовке молодых археологов. Перспективным учёным Алексей Павлович
назвал недавнего выпускника Новосибирского университета Анатолия Деревянко,
проведшего некоторое время назад самостоятельные раскопки на неолитическом
поселении Новопетровка, сделав открытие археологической культуры каменного
века на Среднем Амуре, неизвестной ранее науке. Академик с удовольствием
отвечал на многочисленные вопросы и завершил свой рассказ под бурные
аплодисменты. После встречи с легендарным учёным многие первокурсники
записались на лето в археологическую экспедицию. Под впечатлением этой
лекции на очередном междусобойчике Граф под аккомпанемент свой неизменной
спутницы – гитары исполнил песню:
«Ты помнишь мезозойскую культуру: сидели,
тосковали под луной. И мою изодранную шкуру ты зашивала каменной иглой. Ты
иглой орудовала рьяно, не подняв своих косматых век. Ты была уже не обезьяна,
но, увы, ещё не человек». А вся компания хором подхватила припев: «Если любишь
– приди. В ту пещеру войди. До утра просидим мы вдвоём. Наши зубы остры, не
погаснут
костры. Хобот мамонта вместе сжуём!»
Этот закрытый сибирский город (в то время в СССР многие города,
имевшие предприятия оборонного комплекса, были
закрытыми для иностранцев) посещали не только известные советские учёные. Сюда
на гастроли приезжали и популярные артисты. Виктор со своей подругой, а
Евгений с новой пассией Лидой Благой побывали на концерте Людмилы Лядовой.
Она была в расцвете своей женской красоты и таланта. Высокая, с
восхитительной фигурой, открытым красивым лицом и чарующим темпераментом
артистка с первых минут появления на сцене обаяла публику. Она
аккомпанировала себе на рояле, демонстрируя филигранное владение
инструментом. Её прекрасный голос, незамысловатые оптимистические песни
собственного сочинения и запоминающиеся мелодии вызывали восторг зрителей.
Шлягер тех лет «Что за прелесть эта песенка!» по настоянию зала ей пришлось
исполнить трижды.
Когда стало известно о приезде с психологическими опытами
Вольфа Мессинга, то Виктор позаботился заранее о билетах. Выступления
известного на всю страну гипнотизёра в провинциальных городах проходили при
полных аншлагах. Виктор читал статьи об этом удивительном человеке и
поделился с Надей, чтобы её заинтересовать:
 – Можешь себе представить, в
журнале «Наука и жизнь» пишут, что Вольфу Мессингу даже удалось выйти из
кабинета Сталина, предъявляя охране, расставленной чуть ли не на каждом
повороте бесчисленных кремлёвских коридоров, вместо пропуска клочок бумажки.
– Что-то верится с трудом… Ну, одного – двух охранников можно обмануть, но там
их же десятки, – сказала она с некоторой долей сомнения.
– Вот и посмотрим,
как сотни зрителей будут реагировать на его выступление… Людям всегда
интересно увидеть вживую тех, кто обладает уникальными способностями. С
незапамятных времён человек пытался и пытается разгадать тайны подсознания.
Существует несчётное количество легенд об этом. Самые гениальные из них
обрели бессмертие в виде всемирно известных мифов. Ну как было пропустить
выступление человека, будто бы предсказавшего поражение в войне Гитлера
против СССР, ещё до её начала?! С волнением и таящимся в глубине души
сомнением в том, что всё обойдётся без обмана, доверчивые зрители шли на
представление. Наверное, так заведено у гастролёров разного уровня и разных
жанров – заставить зрителей перед началом спектакля поволноваться, вызвать
накал эмоций. Вот и на сей раз битком набитый зал с напряжением взирал на
занавес, который никак не хотел раздвигаться. Для артистов, вероятно, этот
момент тоже немаловажен. Стоит утерять чувство меры и заставить публику ждать
хотя бы на несколько секунд дольше, то реакция будет обратной. И как только
полы занавеса поехали в разные стороны, раздались бурные аплодисменты. Мессинг
в сером костюме и его ассистент – женщина средних лет в строгом тёмном платье
вышли на авансцену. Его внешность несколько разочаровала Виктора. Ему
показалось, что крупная голова с высоким лбом и пышной седой слегка
кучерявой шевелюрой, нависающей над висками, не соответствовала его невысокому
росту. Ассистент начала рассказывать о необычных способностях Мессинга и
некоторых интригующих фактах его биографии. О них было уже известно многим
зрителям из прессы. Для придания выступлению большей динамики на сцену
пригласили из зала желающих, на которых артист показал несколько
гипнотических этюдов. Кульминацией действа стал поиск небольшого предмета,
спрятанного в зале в отсутствие артиста. Он в сопровождении нескольких
зрителей (они играли роль свидетелей, подтверждающих, что в психологических
опытах нет никакого обмана) уходил за кулисы. В этот момент согласно
объяснению ассистента в одном из рядов был спрятан какой-то предмет.
Появившись вновь на сцене, Мессинг пригласил одного зрителя подойти к нему и,
держа его за кисть руки, молча, начал обходить зал в поисках спрятанного
предмета. Все присутствующие с напряжением следил за тем, как он медленно,
слегка подёргивая сжатую кисть зрителя, проходил один ряд за другим,
возвращался назад, обходил зал с другой стороны. Накал эмоций в зале нарастал,
когда артист на несколько секунд замирал у какого-то ряда, будто обнаружив
предмет, но зрителям было известно, что он находится в другом месте. И
наконец, он точно называл ряд, место и спрятанный там предмет, который
показывался под бурные аплодисменты. Столь же энергичную реакцию зрителей
вызвали другие психологические номера с угадыванием слов и букв на загаданных
зрителями страницах книг русских классиков, а также выполнение мысленных
заданий зрителей. Мессинг блестяще демонстрировал, что в человеке скрываются
невероятные возможности интеллекта, которые при определённых обстоятельствах
и тренировке дают результаты, потрясающие воображение. Значительно позже
некоторые исследователи, изучая документы фашистской Германии, Польши, а также
секретных служб СССР, в своих статьях опровергнут наиболее экстравагантные
факты из биографии Мессинга, о которых он упоминает в своих мемуарах. Не
оставалось
сомнений, что они были придуманы им для того, чтобы вызвать к себе повышенный
интерес
публики. Благодаря своим выступлениям по Советскому Союзу, он приобрёл большую
популярность. У него появились последователи. Одним из них, во многом
превзошедшим своего заочного учителя, стал Юрий Горный, с которым одному из
героев этой книги доведётся познакомиться через много лет в Москве. Сегодня
таких людей называют экстрасенсами: они обладают гипнозом, умением читать
мысли другого человека, предсказывать какие-то события. Но тогда никто не мог
предположить, что через двадцать пять – тридцать лет в нашей стране
обнаружится столько колдунов, гадалок, экстрасенсов, предсказателей,
астрологов и знахарей, что их число, наверняка, соперничает с имеющимися в
Росси дипломированными врачами и медицинскими сёстрами. И каждый о себе в    
рекламных проспектах заявляет, что он – самый лучший. Количество денег,
которые они выкачивают своими «психологическими опытами» из легковерных
людей, можно, пожалуй, сравнить с годовым бюджетом такого мегаполиса, как
наша столица. Делясь с Евгением своими впечатлениями от выступления
Мессина, Виктор признался:
– Всё же мне показалось, что при всей необычности его
способностей закрадывается какой-то червь сомнения: нет ли в этом обмана или
манипуляций доверием людей.
– Я всегда не доверял таким гастролёрам, – с
прямотой, заслуживающей уважения, отреагировал Евгений.
– Знаешь, когда мне
удавалось уловить его взгляд, – не унимался Виктор, – то в нём чувствовался
некий магнетизм.
– Из того, что я прочитал о нём, у меня сложилось мнение, что
он обладает сильным гипнозом… Вот и решил использовать это качество, чтобы на
нём зарабатывать…
– Но в этом же нет ничего предосудительного… Ведь
зарабатывают же своим умением музыканты, певцы, работники цирка, фокусники,
наконец.
 – Согласен. Но они если воспользуются обманом, то он сразу же
обнаружиться. А у гипнотизёров всё обволакивается тайной деятельности мозга
и его необычными способностями…
– Я, наверное, человек не гипнабельный.
Поэтому, когда смотрел на его этюды, то у меня появлялось необъяснимое
предубеждение, что его повышенная нервозность была искусственной и
специально рассчитанной на зрителя.
– Да уж, приёмы у них отработаны до совершенства… – И всё-таки
хотелось бы обладать таким способностями, – мечтательно проговорил Виктор. –
И ты тогда тоже бы пошёл на сцену? – с улыбкой поддел его приятель.
– Конечно, нет… Ну, какой из меня артист?! – с притворной скромностью ответил
Виктор.
– Не скажи… На экзаменах и зачётах ты так стараешься загипнотизировать
преподавателей, что это можно было бы показывать зрителям.
– Только тогда на
афишах надо бы писать не о психологических опытах, как у Мессинга, а о новой
психологической комедии, – поддержал шутку Виктор. Немного подумав, он
сказал:
– Кстати, Женя, я собираюсь после сдачи весенней сессии записаться в
стройотряд… – Слушай, хорошая мысль! ... Я, пожалуй, тоже запишусь… а ты
узнавал, где стройотряд нашего университета будет работать?
– Я спрашивал у
Егора Семёновича. Он ведь наш куратор и в комитете комсомола какая%то шишка.
Сказал, что, как и в прошлом году, поедут на строительство домов для
нефтяников на север области.
– Замечательно, будем там комаров
гипнотизировать, чтобы нас до смерти не закусали, – засмеялся Евгений. – Как
ты считаешь, может Графа, Князя и ещё кого-нибудь позовём? – Думаю, Граф не
поедет, потому что он решил переводиться на юридический факультет. Оформление
займёт определённое время. А Князь наверняка отправится к себе в Батуми:
загорать и купаться в Чёрном море. – Тогда я предложу Лёньке Песчанному, его
верному Санчо Панса – Виталию Пронину, Алёшке Казанцеву и Лёньке Карпову. –
Ну, что? ... если они согласятся – хорошая компания будет… Только не предлагай
Сашке Лукашевичу. Этот пижон над тобой ещё за глаза надсмехаться будет. Он на
фарцовке больше заработает… Ты видел, с каким шикарным портфелем он ходит. Я
думал там у него книги, тетрадки для лекций. Однажды спросил, что он там
носит? Он открыл портфель, показал мне какие-то зарубежные тряпки и предложил
купить куртку.
– А почему не купил? Сейчас бы от девчонок отбоя не было.
– Да, разве мне по карману те цены, которые он запрашивает?!
– Слушай, а может быть, сыграть на
этом: сказать, что на стройке он заработает кучу денег, поедет в Москву и
накупит себе таких тряпок, что все от зависти с ума сойдут… а он сможет их
фoрцонуть и заработает в три раза больше.
– Да, ты что?! Он же там не работать, а только скулить будет.
Ты же помнишь, как он пытался филонить в
Новокусково, всё притворялся больным. Лишь угроза отчисления, которую ему
пообещал Егор, заставила его выходить на работу.
За исключением Генки Панкина все поддержали идею.
Наряду со сдачей экзаменов началась подготовка к
трудовому семестру. Для будущих строителей проводились инструктажи.
Старшекурсники, побывавшие ранее на стройках, рассказывали о видах работ,
технике безопасности, об объектах строительства. Посоветовали не забыть
накомарники, которые могут пригодиться первое время.
                                         
                СТРОЙОТРЯД
 
Движение студенческих строительных отрядов набирало силу. Таким был ответ
студенчества на развернувшееся в Сибири строительство мощных
гидроэлектростанций и освоение нефтегазовых месторождений. Самые крупные из
них были объявлены комсомольскими стройками. Комсомол направлял на них
добровольцев. Конечно, как и во всяком широкомасштабном деле, здесь не
обходилось без формализма, казёнщины, всевозможных приписок и
очковтирательства. На все обороты заработала партийная пропаганда. Каждый день
пресса сообщала о трудовых «рекордах», перевыполнении планов, новых
миллионах тонн добытой нефти, прокладке сотен километров газопроводов. По
радио
и на телевидение Иосиф Кобзон пел: «В этот край таёжный только самолётом
можно долететь…» Время рождало новые стихи. Вся страна читала новые
произведения Владимира Фирсова «Память. Патриотическая поэма» и Евгения
Евтушенко «Братская ГЭС». А его слова: «Поэт в России больше, чем поэт»
довольно скоро стали нарицательными. Чего только не написали об этом времени
и о его героях на переломе столетия! Сколько нелепостей, откровенной глупости,
желчи, злобы и лжи было выплеснуто по этому поводу! Только не поспоришь со
словами Сергея Есенина: «Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится
на расстоянии…» Глядя на происходившее тогда в стране с высоты сегодняшнего
дня без предубеждений, видишь, что это была не только молодёжная романтика.
Это было проявление вполне естественного свойства здоровой молодости, чуждой
дурным влияниям и наклонностям. Была, разумеется, в этом и коммерческая
сторона – желание заработать. Нашим героям хотелось помочь своим родителям,
которым нелегко было при тогдашних заработках выкраивать из семейного бюджета
пятёрку или десятку рублей, чтобы ежемесячно высылать своему ненаглядному
чаду. До районного центра, расположенного на севере области, стройотрядовцы
летели кукурузником. Из-за ветра и облаков была такая болтанка, что мало кому
удалось сохранить содержимое своих желудков. Особенно туго приходилось
нескольким студенткам, которые подрядились поехать для работы на кухне.
Чертыхаясь и проклиная тот момент, когда они записались в отряд, Виктор и
Евгений постепенно стали привыкать к этой обстановке. Поглядывая в
иллюминатор, Виктор поражался тому, что на огромных пространствах не было
видно населённых пунктов. Вначале под крылом расстилалась непроходимая
тайга. Тёмно-изумрудные ели сменились островками сосны и кедра, затем
появились голубовато-зелёные глаза болот с редколесьем и кустарниками.
– Жень, посмотри, – кивнул он сидевшему рядом приятелю на видневшееся внизу
заболоченное место, – не дай Бог оказаться там одному без проводника.
– И суток здесь не проживёшь: либо медведи задерут или трясина затянет, –
пробурчал он, взглянув на миг в окошко. Лететь пришлось часа четыре. В
районном центре стройотряд разместили в одноэтажном, сельского типа доме,
который почему-то носил название «Гостиница». Кроме двух больших комнат с
металлическими кроватями, застланными солдатскими одеялами, и кабинета
заведующей здесь ничего другого, похожего на гостиницу, не было. В одной из
комнат находились рабочие, которые направлялись в тот же посёлок, что и
стройотряд, для работы на буровой. На следующий день их вместе с прибывшими
студентами отправят вертолётами к месту назначения. После вымотавшего душу
полёта ребята сильно проголодались. На вопрос: «Есть ли здесь столовая и где
можно перекусить?» – один из рабочих посоветовал:
– Вы бы поспешили в сельмаг,
который скоро закроют, иначе можете остаться до утра голодными.
Совет оказался весьма полезным.
Стройотрядовцы едва успели к закрытию
магазина. Выбор продуктов был небогат. Набрав хлеба, консервов, несколько
пачек индийского чая с изображением белого слона и конфет для девчонок, они
возвратились весёлой ватагой в отель, наречённый Казанцевым «Обитель
Парнаса». Чайник и стаканы они раздобыли у заведующей, приветливой,
полногрудой женщины средних лет с тёмными, слегка раскосыми глазами, в которых
светились весёлые огоньки. Она назвала себя Раей. Алёшка Казанцев экспромтом
выдал два четверостишья с рифмой её имени. Раскатистый смех чалдонки был ему
ответом. На свою небогатую трапезу ребята пригласили и находившихся в комнате
рабочих. Они приняли приглашение, выставив на стол два шмата сала и две
бутылки водки.
– Нет, друзья, – сказал Лёня Песчанный, избранный по общему
согласию командиром отряда, – нам этого нельзя.
 – Да, что за обед без водяры?... вы же не на работе, – недоумённо уставился
на него тот, который выставил бутылки. Коллеги называли его Иваном.
– Ну, хотя бы за знакомство по пять
капель, – попытался он схитрить.
– У нас сухой закон, – коротко отрезал Лёня.
Иван взял назад бутылки, а в глазах его была такая тоска, будто его лишили
чего-то очень ему дорогого. Из солидарности со студентами новые знакомые не
стали притрагиваться к спиртному. Однако обедали они с выражением лиц,
словно находились на тризне. На весёлые шутки компании они реагировали кривыми
улыбками. Виктору понравилось сало: розоватого цвета с мясными прожилками, в
меру приправленное чесноком, оно таяло во рту.
– Где же готовят такое
прекрасное сало? – не утерпел он спросить у Ивана, чтобы сгладить неловкость
из-за отказа в его вполне искреннем желании угостить компанию спиртным. –
Это у нас в Галиции, – пробурчал он, смягчая букву «г» и не поднимая на
Виктора глаз. Видимо, он ещё не справился с обидой. – Так вы все из Украины? –
спросил Песчанный. Хотя по внешности рабочих было видно, что они из разных
мест.
– Нет, – ответил Иван. – Мы с Миколой, – он показал на молчаливого
русого парня с синими, как васильки глазами, – из Львовской области.
– А мы, –
вступил в разговор чернявый с широкими бровями, – из Башкирии.
– Да, у нас тут
целый интернационал, – подмигнул Евгений сидевшему напротив Андрею
Домбровскому, который частенько упоминал о
своём польском происхождении. Вероятно, кто-то из его предков был сослан за
бунтарство в Сибирь. В университете Андрей зарекомендовал себя как
добросовестный студент, с подчёркнутой учтивостью относящийся к молодым
преподавательницам, каждый праздник вручая им по букетику цветов.
– В этом – наша сила, – то ли в шутку, то ли в серьёз, произнёс Песчанный.
– Может, интернационал споём? – сыронизировал Казанцев.
Все дружно рассмеялись.
Закончив с трапезой, ребята отправились знакомиться с районным центром. К
вечеру комары и мошки, тучами висевшие в воздухе, налетели на новичков. Им
вспомнилось, что не зря на инструктажах говорилось о накомарниках, которые
лежали у всех в багаже. Поминутно отмахиваясь от насекомых, они шли по пыльной
грунтовой дороге к центру посёлка. Несколько двухэтажных зданий, в которых
располагались районные власти, школа и дом культуры, выделялись на общем
фоне сельских домов с огородами и палисадниками. Афиша у дома культуры
сообщала, что в девять часов вечера состоится показ фильма «За двумя зайцами».
Евгений, кивнув на афишу, сказал Виктору:
– Может быть, сходим? ... – Да, я
его уже видел с Надей… а второй раз на один и тот же фильм мне идти не
хочется.
 – Я тоже его смотрел… просто, предложил от нечего делать. Там очень
уж хорош Олег Борисов.
– Согласен. Он мне тоже нравится. Но лучше будем сил
набираться. Завтра опять предстоит болтанка на вертолёте, пока окажемся на
месте.
Предчувствие Виктора оправдалось. Это был его первый полёт, как и
других студентов, на этом самом востребованном на сибирских стройках
воздушном судне. Как только заработали винты машины, девчонки испуганно
ухватились друг за дружку. Ребята, глядя на них, заулыбались и стали их
успокаивать: – Да, не бойтесь вы! ... мы же с вами… и в обиду вас этому зверю
не дадим! Спустя несколько минут их первый испуг вроде бы прошёл. Но когда
вертолёт оторвался от земли и начал набирать высоту, раскачиваясь из стороны в
сторону, девушки в голос крикнули «ой!» – Девчонки, не бойтесь! Это
поэт-самоучка старался перекричать шум двигателей:
– Представьте, что вас забрасывают, как радисток, в тыл врага! ...
Удивительно. Но, похоже, его реплика оказала на них влияние: и они приумолкли.
– Посмотрите в иллюминатор, – предложил он им, – там такая красота, какой вы
нигде в другом месте не увидите. Внизу расстилалась бескрайняя лесотундра,
словно одеялом, покрытая мхами и лишайниками. В лучах утреннего солнца
синеоко поблескивали озёрца и болота, окружённые редколесьем. Деревья
приспособились к суровому климату: редкие ветви были опущены книзу. Пышные
кроны не выдержали бы обильного снега. Стаи птиц, напуганные шумом вертолётных
винтов, взлетали то в одном, то в другом месте. На миг блеснула радуга. Увидев
её, Алёшка Казанцев воскликнул:
– Девчонки, смотрите – смотрите: радуга!
Девушки с интересом посмотрели в иллюминатор.
 – Вы знаете: увидеть радугу – то к добру, – прокричал мастер рифмы,
напрягая свои голосовые связки, чтобы
его слова не заглушал рёв мотора.
– У местных жителей, остяков, есть поверье,
что радуги соединяют мир людей и богов. Его фразу девушки и парни встретили
улыбками. Восприняв это как недоверие к его словам, он стал страстно
доказывать, что человек непременно обретёт счастье, если ему удастся пробежать
под радугой. А если он сможет достичь места, где она упирается в землю, то там
обязательно найдётся ценный клад. – А если, вы, девчонки, вдруг увидите
двойную радугу, то загадайте самое заветное желание – оно обязательно
исполнится, – пояснил он. Внизу показалось русло реки. Она была необычайно
широкой. По её берегам росли хвойные деревья. Вблизи одного из таких
участков находился посёлок, у которого вертолёт приземлился на бетонную
площадку.
Здесь прилетевших поджидал бородатый мужчина средних лет в засаленной кепке,
выцветшем дождевике и резиновых болотных сапогах с загнутыми голенищами. Он
назвал себя Павлом Николаевичем – заместителем начальника участка и, без
всяких слов приветствия, показав на стоявший невдалеке трёхосный вездеход
«Урал», сказал: – На нём вас отвезут в посёлок. До посёлка ехали по дороге,
выложенной, как и площадка для вертолётов, из бетонных плит. К жилым
домикам, представлявшим собой специально утеплённые вагончики, которые здесь
называли, балками, были тоже проложены дороги из таких же плит. Но из-за того,
что по ним часто ездили в непогоду, многие плиты либо утонули вниз, либо
торчали
краями вверх. Вагончики были установлены рядами. Пространство между рядами
носили броские названия улиц. В таких же вагончиках располагались магазин,
медпункт, котельная, склад. Был вагончик с вывеской «Библиотека», а на другом
красовалась надпись крупными буквами: «БАНЯ». Машина остановилась у
вагончиков, на которых была вывеска «Проспект нефтяников» и соответствующие
номера. В них и предстояло стройотрядовцам прожить почти два месяца. В
соседнем вагончике поселили прибывших вместе с ними рабочих-буровиков. Буровые
вышки были разбросаны на значительном расстоянии друг от друга. Несколько
вышек ребята видели сверху. Каждая из них, высотой с десятиэтажный дом,
отдалённо напоминала знаменитую башню Шухова на Полянке в Москве. Вахты на
них работали круглосуточно. Сменные бригады доставляли на вертолётах. Посёлок
располагался на возвышенности в двух километрах от берега реки, на котором
была устроена пристань. По реке, когда сходил лёд, баржами завозили машины,
оборудование, те же вагончики, строительные материалы. От пристани к посёлку и
буровым вышкам проложены так называемые лежнёвки – дороги из брёвен,
засыпанных песком. По болотам и в непогоду иначе, как по этим лежнёвкам, здесь
не проехать. Трёхосные уралы-вездеходы возят по ним к буровым вышкам трубы и
мелкое оборудование, а крупное оборудование и тракторы перебрасывали с помощью
вертолётов по воздуху. После расселения стройотрядовцев Павел Николаевич
проинструктировал их о предстоящей работе и вместе с ними прошёл в столовую.
Девушки поступили в распоряжение старшего повара, а ребята после обеда
направились на стройку. Молодой мастер, пожимая крепкую руку Песчанного,
представился:
– Костя… И, окинув взглядом остальных парней, поприветствовал их
словами:
– Ну, с такими орлами мы горы свернём! Его бригада была занята на
заливке «подушки» на свайном фундаменте пятиэтажного кирпичного дома. Вечная
мерзлота, на которой строили дома посёлка, требовала особой технологии,
поскольку почва здесь непредсказуема. Костя рассказал ребятам, что он
прочитал, будто бы в Канаде вечная мерзлота подшутила над жителями одного
городка, которых пришлось эвакуировать из-за того, что морозы буквально
вывернули из земли фундаменты домов. Бригада Кости уже завершила установку
свай в грунт на несколько метров, а на высоте около метра
стала заливать их бетоном в виде плиты, которую Костя назвал «подушкой».
Между грунтом и плитой остался просвет для естественной вентиляции. Плиту
дополнительно утеплили. На ней стали возводить стены дома из силикатного
кирпича. Здесь-то и понадобилась дополнительная рабочая сила. Костя выяснил,
кто из студентов ранее имел практику кладки кирпичей, закрепил их за своими
рабочими, а остальные ребята должны были делать цементный раствор и
доставлять его и кирпичи каменщикам. Так начались у них трудовые будни. К
вечеру с непривычки у всех заболели мышцы рук и спины. Возвращались в свой
вагончик молча. На бледно-синем небе серебрились перистые облака, алевшие в
лучах заходящего солнца. Пастельные краски небосвода вызвали у Алёшки
Казанцева прилив поэтического настроения. Его глаза с доброй усмешкой
засветились огнём вдохновения. Заметив это, Виктор подумал: «Наверняка,
сегодня у него родятся новые стихи, которые будут отмечены блеском метких и
неожиданных метафор. Богиня Каллиопа – муза поэзии, вдохновившая когда-то
Гомера, который рассказал миру об аргонавтах, отправившихся на поиски золотого
руна, может осенить Алёшку, и он сложит свои стихи об аргонавтах второй
половины двадцатого века, которые ищут здесь, в тундре, своё золотое руно».
Как-то он поделился с Евгением, что Алёшка в ходе учёбы в университете
творчески вырос: его речь приобретала всё большее изящество, она раскрывала
в нём способность к тонкому юмору, умение улавливать смену настроения людей
и мгновенно реагировать на это. Виктор по-хорошему завидовал зоркому глазу
Алёшки, который замечал из множества окружающих вещей какую-то деталь,
превращавшуюся в моментально возникшем у него экспромте из двух-трёх рифм в
крылатое выражение или в картину, полную цветов и благоухания.
Импонировала и его последовательная целеустремлённость: в стройотряд он
записался
для того, чтобы заработать денег на поездку в Константиново – на родину
любимого Есенина. Это была его давняя мечта.
                                     
                ИСПЫТАНИЯ ВЕРНОСТИ

 И эта мечта вполне могла стать реальностью. Ребятам обещали, что они за два
месяца заработают здесь столько, что им хватит чуть ли не на все годы учёбы.
Платили в то время на стройках нефтегазового комплекса очень хорошие деньги.
Потому и ехали сюда, на Север, со всего Союза, невзирая на лютые сибирские
морозы в долгие зимы и непрерывные атаки полчищ
комаров и мошек быстро проходящим летом. В бригаде Кости, к примеру, работали
каменщики: Нурлан из Узбекистана, Вартан из Армении, Магомед из Махачкалы и
Генка из Москвы, электросварщик Михаил из Украины, крановщик Григорий из
Белоруссии, электрик Фёдор из Казахстана. Примерно такой же состав был у
буровиков, монтажников, школьных учителей, служащих госорганов. Все новые
города и посёлки на севере Сибири по составу населения были
интернациональными. Люди в то время не акцентировали внимание на
национальности друг друга. Шутки и анекдоты с этническим оттенком
воспринимались всеми, за редким исключением, по-доброму, без обид и
озлобления. Они не носили оскорбительного характера, а с юмором отражали
какие-то характерные черты определённого этноса. Что не говори, а такие
взаимоотношения людей были в огромной степени результатом официальной политики
властей. Начиная с детских садов, затем в школах, вузах, в трудовых
коллективах, в армии интернациональное воспитание было делом обязательным. Но,
как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. В жизни получалось
так, что к этому часто относились формально, либо вообще о нём забывали,
считали не нужным. Или превращали его в фарс. В быту чаще всего побеждало    
хамство. А когда хамство задевало национальное самолюбие, то происходил взрыв
ненависти и к тем, от кого исходило хамство, и к его объекту. При этом, как из
яиц дракона, возрождались старые, накопившиеся за долгие годы сожительства
обиды и межэтнические противоречия. Очень быстро нашлись те (и в немалом
количестве), кто со всей страстью публицистических талантов стал выступать
против идеологии интернационализма, якобы, специально придуманной, для
завоевания мирового господства. А вместо неё они усиленно навязывали идеологию
разделения народов, идеологию национальной исключительности, идеологию
ненависти. В ход шло всё, чтобы только придать правдоподобие своим сочинениям:
и подтасовка фактов, и их искажения, и манипуляция цифрами. Направление
главного удара таких публикаций было и остаётся одно – Россия и русские.
Авторы таких опусов не задумывались над тем (здравомыслящему человеку трудно
себе представить, что таковой могла быть их цель), что посеянные ими семена
национальной неприязни и национальной ненависти прорастут ядовитыми
всходами, которые, подобно эпидемиям, в будущем превратятся в незаживающие
раны, обагрившиеся кровью после развала огромного государства в разных
его частях. Но студенческие годы наших героев не знали этих бед.
В совместном труде люди понимали, что добиться результатов можно только
сообща, помогая друг другу и опираясь один на другого. В их памяти ещё жил
опыт той
взаимопомощи, которая помогла их родителям преодолеть страшного и
ненавистного врага. Многие рабочие в посёлке имели семьи. В бригаде же Кости
неженатыми были Магомед и Михаил. Во всяком случае, они так говорили, когда
представлялись прибывшим девушкам. Магомед с первого дня начал оказывать знаки
внимания студентке биофака Наташе, которая нравилась и Алёшке. Он даже
посвятил ей пару стихотворений. Весёлая блондинка с чуть вздёрнутым носиком,
короткой причёской волнистых волос и статной фигурой, которую удачно
подчёркивала куртка и брюки защитного цвета, всегда была в центре мужского
внимания. На Алёшкины красноречивые взгляды, в которых нетрудно было
прочесть рождающуюся влюблённость, она отвечала либо большим, чем другим
куском мяса в обеденной порции, либо дополнительным стаканом компота. Через
несколько дней эту пару вечерами, светлыми для высоких сибирских широт, можно
было увидеть прогуливающимися по бетонке «Проспекта нефтяников». Но
трепетное сердце Наташи, видимо, не устояло перед завышенными комплиментами
горячего сына Кавказа, называвшего её «Богиней, спустившейся с небес» и
частенько одаривавшего её букетами полевых цветов. А, может быть, её
взволновали необычные для этих мест аспидно-черные усы прирождённого джигита и
аккуратно подстриженная бородка, делавшая его похожим на денди
девятнадцатого века. Во всяком случае, после того, как ранним туманным утром
Магомед вернулся с реки, неся ведро рыбы, которое он вручил с изысканным
комплиментом Наташе, Алёшке и его приятелям стало ясно, что наметились
контуру классического треугольника. – Слушай, Женя, – с тревогой в голосе
обратился Виктор к приятелю, – на нашего поэта жалко смотреть, после того
как он случайно увидел Наташку, возвращавшуюся с реки вместе с Магомедом.
Сегодня, когда мы делали замес раствора, у него лопата прямо падала из рук.
Его тонкая душа может надломиться. Надо бы чем-то помочь парню… – А чем мы ему
можем помочь?
– Ну, давай, посоображаем … может быть, что-то и придумаем…
– А что ты придумаешь, если уже давно известно, что сердце красавиц склонно к
измене…
 – Ты заметил: он за ужином даже ни разу не посмотрел в её сторону. Сидит
задумчивый, ни на что не реагирует… – Возможно, он сочинял что-нибудь … ты же
знаешь, какие шедевры появляются у поэтов с неразделённой любовью или
переживающих кризис ревности. – А Магомед, наоборот, как майский день на его
родине. Прямо-таки сияет, когда поймает Наташкин взгляд на себе. – Знаешь,
Викто’р, вот что действительно меня беспокоит, так это возможное развитие
сюжета в сторону дуэли. Мне совсем не хочется быть секундантом нашего
стихотворца. Для русских поэтов дуэли, как правило, заканчивались трагически…
– Вообще-то не до шуток. Может быть, с Натахой переговорить, чтобы она сделала
выбор и не доводила дело до мордобоя, – как бы рассуждая сам с собой,
проговорил Виктор. – Да, подожди … не будем торопить события … возможно, и без
нас с тобой всё утрясётся. Наташа тоже заметила в Алёшке перемену к себе. Он
перестал после работы заходить за ней. На её вопрос, почему он не пришёл к
ней накануне вечером, Алёшка ответил, что был занят с ребятами. Хотя на самом
деле он весь вечер пролежал в своём вагончике, уставившись взглядом в потолок.
Если бы друзья не знали причины его ипохондрии, то могли бы подумать, что он
переживает полёт вдохновения. По тону, с которым Алёшка ответил Наташе, она
поняла, что он на неё обиделся. Она пыталась разобраться, чем могла обидеть
его. «Неужели он ревнует меня к Магомеду, – задавалась она вопросом. – Что ж
я не могу с человеком, который ради меня чем свет отправился на реку за рыбой,
прогуляться к реке? Там вечером было так хорошо. Другой берег почти не виден.
Казалось, что ты стоишь на самом краю земли. Над водой поднимался лёгкий
туман. Чудесно пахло водорослями. Лишь иногда далёкий крик водоплавающих птиц
нарушал тишину... И потом, я же не Алёшкина собственность. Никаких
обязательств я ему не давала. А с Магомедом интересно: он симпатичный и так
увлечённо рассказывает о своём Дагестане, о Расуле Гамзатове, о Каспийском
море, о древнем Дербенте. Говорит, что заработает здесь денег и построит в
Махачкале на берегу моря хороший дом…» Но в глубине души у неё всё-таки
нет-нет да шевельнётся червячок сомнения. «Алёшка такие стихи мне посвятил!
Если он ревнует, значит, влюбился в меня? Значит, не хочет, чтобы я уходила
к другому?» Наблюдавшая за ней её однокурсница Галя (и, может быть, немного
завидовавшая ей из-за повышенного мужского внимания) не удержалась от
замечаний:
– Наташа, ты зря мучишь Алёшку. Все заметили, как он переживает.
У него ведь серьёзное чувство к тебе… Не терпевшая нравоучений и особенно,
когда речь идёт о её чувствах, Наташа резко ответила ей:
 – Галя, тебе-то
что? Чего ты вмешиваешься не в своё дело? Тебе что завидно, что никто к тебе
не проявляет внимания, да?
Никогда за два года их совместной учёбы Наташа не
позволяла себе такого оскорбительного тона в разговоре с подругой. Галя
вспылила и зло бросила ей:
– Да, пошла ты! Ей хочешь, как лучше, а она – в бутылку!
Сама же потом пожалеешь! Несколько дней они не разговаривали. Алёшка
находился в состоянии какого-то ступора. Он стал молчаливым, постоянно
погружённым в себя, что было необычным для этого общительного и весёлого по
натуре человека. Работал он, словно на автомате. Приятели, желая разбередить
его, часто обращались к нему с пустяковыми вопросами. Он отвечал им
односложно. У них не оставалось сомнений, что в его ответах содержался
смысл: «Ребята, отвяжитесь вы от меня!» Оставаясь один или перед сном, он в
разгорячённом ревностью воображении представлял, как Наташа прогуливается с
Магомедом, как они обнимаются, целуются. Мысленно он частенько вёл диалог с
Наташей: – Зачем же ты говорила мне, что со мной тебе всегда так хорошо, как
ни с кем другим никогда не было? Зачем ты просила переписать тебе те стихи,
которые я тебе читал? Зачем при всех оказываешь мне свои знаки внимания? И,
наконец, зачем сама приходишь к нам и зовёшь меня с собой гулять? После
этого ему становилось ещё тяжелее. Он долго не мог заснуть. Ворочался. Ему в
таком состоянии приходила мысль: «Может быть, мне начать курить? Так будет
легче справляться с этими неотвязными ощущениями». Но подумав, он отгонял от
себя эти мысли. Вновь в его воображении возникали её розовые, прелестно
очерченные губы, её синие с весёлой искринкой глаза, её нежная с лёгким
загаром кожа, под которой струилась горячая, полная молодого,
неудовлетворённого темперамента кровь. Даже прикосновение к её руке пробивало
Алёшку словно электрическим током. Ему казались верхом совершенства её
округлые плечи, тонкая талия и волшебные очертания бёдер и грудей, гибкое,
упругое тело и плавные, грациозные жесты. Он узнал бы из тысяч её грудной
мелодичный голос. Алёшка вдруг ощутил, как будто Наташа была рядом с ним,
пьянящий запах её тела, нет не запах духов, а именно того аромата, который
исходил от её высоких девичьих грудей, нежной шеи и волос. Это благоухание
кружило ему голову своей сложной гаммой распускающихся полевых цветов, тёплых
и влажных весенних вечеров, когда воздух полон трелей птиц и жужжания шмелей
и пчёл, радующихся новому пробуждению жизни. Далее он не мог терпеть. Сказав
себе мысленно: «Нет! Так больше продолжаться не может!», он сбросил с себя
одеяло, сел на кровати и едва слышно, чтобы не разбудить спящих товарищей,
стал одеваться. Выйдя из вагончика и глубоко вдохнув прохладного ночного
воздуха, Алёшка немного успокоился. Но его не оставила мысль пойти к Наташе
и объясниться с ней. В Наташином вагончике было тихо. Алёшка попросил Галю,
открывшую дверь на его стук, позвать Наташу. В первый момент он пожалел,
что пришёл, когда почти все уже спали. Но отступать было поздно. Спросонья,
Наташа, увидев Алёшку и не понимая, что происходит, с тревогой в голосе
спросила:
 – Алёша, что случилось?
Ещё не сообразив, с чего начать разговор, он
заметил повязанный на шее Наташи платок, который раньше она не носила.
– Очень хотелось тебя увидеть и поговорить, – сказал он, продолжая смотреть на
платок. Его пристальный взгляд смутил Наташу. Если бы не темнота, Алёшка,
без сомнения, заметил бы, как она покраснела. В ту же секунду Наташа
сообразила, а, возможно, это подсказала её женская интуиция, что лучше самой
всё рассказать, чтобы на следующий день Алёшка не узнал о случившемся с ней
от кого-то другого. Она развязала платок, под которым оказался синяк, со
словами:
– Видишь, что сделал этот дурак Магомед?
У Алёшки от возмущения перехватило дыхание.
В его буйном воображении вспыхнула картина, в которой
предающийся сладострастию горячий сын Кавказа своим поцелуем оставил след на
нежной девичьей шее. Наташа, скорее, догадалась, чем поняла, о чём мог
подумать Алёшка, поэтому поспешила объяснить срывающимся от волнения голосом:
– Понимаешь, Алёша, сегодня вечером, когда ты отказался пойти со мной
погулять, я возвращалась в свой вагончик, меня встретил Магомед. Он
предложил проводить меня. Я, ничего не подозревая, сказала: «Ну, проводи» ...
А когда мы уже подходили к нашему вагончику, он
неожиданно меня обнял и начал целовать. Я стала его отталкивать, но он
всё-таки сделал мне вот этот синяк ... я ему сказала, чтобы он больше ко мне
не подходил ...
Алёшка от возмущения и горечи не мог произнести ни слова.
Внутри у него похолодело. В нём боролись сложные чувства: злости на
коварство Магомеда, на его дерзость и одновременно раздражение, близкое к
брезгливости и презрению на Наташу за то, что в случившемся виновата была она.
«Это она, – говорил ему внутренний голос, – сама довела своим поведением дело
до того, что он позволил себе вести себя с ней так бесцеремонно».
– Верь мне, Алёша, – проговорила она, вытирая концом платка катившиеся по
щекам слёзы.
– Я никакого повода для этого ему не давала ...
– Дыма без огня не бывает, – едва справившись с клокотавшими внутри него
чувствами,
раздражённо бросил Алёшка.
Наступила тяжёлая пауза. Наташа ещё что-то хотела сказать, но он опередил её
фразой:
– Ладно... я пойду... завтра рано вставать на работу...
– Алёша, прости меня, – всхлипывая, проговорила она.
 – И поверь, он больше ко мне никогда не подойдёт…
Алёшка посмотрел на неё злым взглядом и, стараясь быть
безразличным, сказал:
 – Да, мне теперь всё равно...
Он резко повернулся и, не прощаясь, пошёл к своему вагончику.
Слабый свет молодой луны пробивался сквозь тучи, плывущие
низко над землёй. От этого расплывчатые тени создавали
причудливые картины. Алёшка, находясь в другом состоянии, которое ещё недавно
во время их вечерних прогулок наполняло его сердце райским блаженством,
обязательно откликнулся бы новым поэтическим опытом на эти, словно в кино,
меняющиеся кадры. Но сейчас он лишь поёжился от прохладного ночного воздуха —
предвестника приближающихся осенних холодов, которые довольно скоро сменятся
затяжными дождями, а менее чем через месяц и снегопадами. Для Алёшки начались
томления ревности, иссушающие душу и утомляющие мозг. Первое время они редко
отпускали его. Ему всё опротивело. Он даже пожалел, что записался в
строительный отряд. С приятелями он старался держаться ровно. Ему казалось,
что они жалеют его, замечая его отчуждённость от Наташи. На попытку Евгения
вызвать его на откровенность он сухо ответил:
 – Женя, ты меня извини, я сегодня не расположен к такому разговору... и
потом, у меня что-то голова побаливает... Евгений заметил его потухший взор,
улетучившуюся добрую улыбку, которая всегда отличала его при разговорах как
с друзьями, так и с малознакомыми людьми. Евгения неожиданно осенила мысль,
которой он, улучшив момент, поделился с Виктором:
– Викто’р, давай предложим Алёшке провести поэтический вечер.
Виктор сразу оценил идею друга:
– Женя, ты голова! Надо только убедить его, чтобы он не отказался. Если
согласится, то
договоримся с библиотекой ...
                                           
                ВЕЧЕР ПОЭЗИИ
 
Библиотекарша Тая тут же поддержала инициативу студентов и согласилась на
вечере почитать стихи Твардовского и Евтушенко, с которыми она познакомилась
благодаря журналам, недавно поступившим в библиотеку. Теперь предстояло
убедить поэта с разбитым сердцем. Он мог отказаться от выступления, и тогда
задуманная интрига умрёт в зародыше. Приятели стали соображать, как
подготовить Алёшку, чтобы всё выглядело не наиграно, а вполне естественно.
Им показалось, что непринуждённый разговор с командиром стройотряда в
присутствии поэта на эту тему будет вполне приемлемым: Алёшке ничего другого
не останется, как согласиться выступить на вечере. После ужина они попросили
Лёню Песчанного присесть за их стол. По предварительной договорённости с
Виктором разговор начал Евгений.
– Слушай, командир, как-то скучно мы живём: только едим, работаем и спим.
 – Так, для работы мы и ехали сюда, – не сразу
поняв, в чём дело, ответил Лёня.
 – Не для танцев же, – добавил он голосом человека, готового отстаивать свою
позицию.
– Всё правильно, – стал распаляться Евгений, мысленно ругая себя за то,
что не удалось с первой фразы взять быка за рога.
 – Я имел в виду, что хоть раз в месяц могли бы, к примеру,
собраться в библиотеке и поговорить о новых произведениях молодых авторов ...
Уточнение оказалось уместным. Лёня задумался, про себя прикидывая, как ему
следует реагировать на высказанное предложение.
– Кстати, Тая готова сделать обзор литературных журналов, – вступил в разговор
 Виктор, полагая, что далее можно будет, как бы, между прочим, напомнить,
что в отряде есть свой поэт.
 – Хорошая мысль, – оценил Лёня. – А давайте-ка, ребята, проведём «Вечер
поэзии» ... Алексей бы почитал свои стихи, – кивнул он на сидевшего здесь же
задумчивого до уныния Алёшку, – а Тая познакомила бы нас со стихами, которые
опубликованы в толстых журналах ...
И, обернувшись к Алёшке, спросил тоном, подразумевавшим только утвердительный
ответ:
– Алексей, ведь это дело не новое для тебя? ... ты уже выступал на вечерах в
университете ... и довольно
успешно ...
Алёшка от неожиданного поворота беседы оторопел. Ещё минуту назад
он подумал: «Ну, чего ещё выдумали... кому после того, как навкалываешься на
стройке, будет интересно слушать о литературных новинках?» Его отказа никто бы
не понял. Он несколько мгновений подумал и сказал почти обречённо:
– Ну, хорошо...
 – Значит: договорились, – подытожил разговор Лёня. – Сделаем так: я
попрошу комиссара тоже заняться этим…
Он подозвал Виталия Пронина, который был комиссаром отряда,
и попросил его на следующий день согласовать проведение
«Вечера поэзии» с руководством города, пригласив членов руководства на этот
вечер, и помочь Алёшке и Тае его подготовить. Секретарь горкома партии
Владимир Иванович Пастухов, энергичный брюнет, которому на вид не дашь более
тридцати лет, бывший до избрания на этот пост инженером-нефтяником, похвалил
студентов за инициативу и поручил комсомольцам города заняться подготовкой
вечера. Работа закипела. Были изготовлены плакаты-объявления и пригласительные
билеты. Алёшка словно преобразился. Его глаза засияли привычным блеском. Он
уже не отвечал односложно холодным голосом на обращённые к нему вопросы. Вновь
стал улыбаться шуткам и шутить сам. Виктор и Евгений, довольные своей
выдумкой, замечали в нём эти перемены. Оставаясь одни, они с доброй иронией
делились друг с другом.
– Нашего поэта не узнать, – тихо сказал Виктор своему другу, чтобы не услышали
находившиеся невдалеке Лёнька Карпов и комиссар отряда.
 – И работает за двоих, – также вполголоса поддержал Евгений.
– Во’ время тебе пришла идея, – многозначительно похвалил его Виктор. – Мне
даже
показалось, что меняется его отношение к Натахе, – предположил Евгений.
– Я тоже обратил внимание на это … за обедом она о чём%то его спросила, он ей
ответил ... и мне показалось, что вполне доброжелательно.
 – Да-да, я это тоже заметил ... она после этого принесла ему дополнительную
порцию второго, – с усмешкой заметил Евгений.
– Всё правильно: сейчас ему перед «Вечером» надо набираться
дополнительных калорий, – также улыбнувшись, сказал Виктор.
Алёшка испытывал состояние артиста, готовящегося к премьере.
Его мысли были поглощены тем, с чего он начнёт своё выступление, какие стихи
будет читать. Вместе с Таей они написали сценарий вечера. Договорились, что
она его откроет. Расскажет о новых публикациях в журналах. Прочтёт
понравившиеся ей стихи. Затем предоставит слово ему. Алёшка решил вначале
почитать любимые стихи Есенина. Затем приступит к своим стихам. Наташа,
узнав о предстоящем Алёшкином «бенефисе», заволновалась. Её мысли всё время
вращались вокруг этого. Она увидела Алёшку в новом свете, даже не
предполагая раньше, что в нём для неё ещё много загадочного и
привлекательного. Она была любопытна и увлекающаяся по натуре, но умеющая не
поддаваться страсти. И если кто-то ей нравился, она наделяла его чертами,
иногда превосходящими действительность. В этом состоянии она была готова
биться в благородном стремлении во что бы то ни стало отстоять перед другими
свою правоту об этом человеке. До Алёшки у ней не было серьёзных увлечений.
Внимание и дежурные комплименты сокурсников она воспринимала с иронией и не
реагировала на них. Ей жилось легко. Лишь ни к чему не обязывающие флирты,
подобные освежающему дуновению весеннего ветерка, изредка будили её
воображение картинами прочитанных романов. Возникающие ненадолго радужные
краски в её воображении быстро угасали под воздействием утомительных будней.
Ничуть не жалея о них, она провожала день за днём с тайной надеждой будущих
событий, которые могут по-настоящему взволновать её молодую кровь. Не зная
до того настоящей, всепоглощающей любви, Наташа, как и многие её сверстницы,
жила ожиданием чего-то такого, что могло бы осветить её душу новым сиянием. А
если этого не произойдёт, думала она, то оставалась возможность встретить
порядочного человека, с которым можно было бы прожить спокойную,
благополучную и долгую жизнь. Под обаянием общего и доброжелательного внимания
к Алёшке и загадочного флёра его поэтической натуры она неожиданно для себя
самой открыла в нём такие привлекательные черты, которые, словно магнитное
поле, охватили её существо своими силовыми линиями. Она с нетерпением ждала
его выступления на вечере, в тайне надеясь, что его успех вызовет у него
потребность в общении с ней и возродит в нём прежние чувства. Тогда уже,
убеждала мысленно себя Наташа, она ни за что не даст ему повода усомниться в
ней
и в её искреннем отношении к нему. В небольшом помещении библиотеки довольно
скоро все места,
за исключением первого ряда, оказались заполнены. А люди продолжали приходить.
Они скромно стояли у стен, на которых висели стенды с материалами XXII съезда
КПСС и последнего пленума ЦК партии. Пожелтевшие листы этих материалов были
немыми свидетелями отсутствия интереса к ним у читателей. В первым ряду
места были пока свободны, но на них лежали бумажки с надписью «Занято». Так
повелось с давних пор: их обычно резервировали для начальства. Те, кто чуть
припозднился, не без зависти поглядывали на первый ряд. Библиотекарша Тая за
два года своей работы впервые видела такой аншлаг. Правда, и поэтические
вечера здесь до сих пор не проводились. Поэтому от переживаемого волнения её
щёки порозовели, в глазах появился лучезарный блеск. Белоснежная кофточка с
отложным в изящных кружевах воротничком придавала её облику праздничный вид.
Находившийся рядом с ней Алёшка был в своей обычной форме стройотряда
защитного цвета. На его белокурой причёске с левым пробором образовалась
небольшая волна, которую он сделал накануне на смоченных водой прямых
волосах. За пять минут до объявленного начала «Вечера» появилось несколько
человек городского руководства во главе с Владимиром Ивановичем Пастуховым. Он
рукопожатием поприветствовал Таю, Алёшку и находившихся поблизости
Песчанного и Пронина. Тая пригласила их занять свободные места и открыла
вечер. Она говорила о поэзии как о выражении самых сокровенных чувств
человека, которые возвышают его над повседневной, будничной жизнью и
обогащают духовно. Сделав небольшую паузу, она взяла в руки сборник стихов
Александра Твардовского и чуть дрогнувшим, тихим голосом начала читать, чётко
выдерживая ритм:
«Я убит подо Ржевом, в безымянном болоте, в пятой роте, на
левом, при жестоком налёте…»
Все, находившиеся в зале, словно затаили дыхание.
Взволнованность Таи под воздействием волшебства слов стихотворения
передалась присутствующим. Она это почувствовала. Её голос окреп, она стала
читать
громче и драматичнее. Дойдя до финала, она, как будто от себя самой, сказала
залу:
«Я вам жить завещаю — Что я больше могу? Завещаю в той жизни вам
счастливыми быть и родимой отчизне с честью дальше служить…»
Когда она закончила читать, на мгновение наступила тишина. Тая
даже испугалась, что она провалилась. Но в этот момент Владимир Иванович
Пастухов произнёс: «Браво!» и зааплодировал. Весь зал дружно поддержал его.
Тая от волнения еле овладела собой, чтобы не расплакаться, и радостно
заулыбалась. У неё сразу отлегло от сердца. После короткой паузы она сказала,
что недавно в журнале «Юность» была опубликована поэма молодого, но уже
известного всей стране поэта Евгения Евтушенко «Братская ГЭС», и она хотела бы
познакомить с ней участников вечера. Она предупредила, что будет читать не
всю поэму, чтобы не утомлять слушателей, а только отдельные фрагменты. – Но
если кто-то заинтересуется этим произведением, – произнесла она с интонацией
школьного учителя, – то может познакомиться с ним в библиотеке. Открыв журнал
на отмеченной закладкой странице, Тая, немного подражая самому автору,
которого многие присутствующие видели в недавно появившемся на экранах фильме
Марлена Хуциева «Мне двадцать лет», начала читать: «Поэт в России – больше,
чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком бродит гордый дух
гражданства, кому уюта нет, покоя нет. Поэт в ней — образ века своего и
будущего призрачный прообраз…»
Эти слова, похожие на плакат, вызвали у Наташи такое чувство,
будто бы в них речь идёт об Алёшке. Она пристально
посмотрела на него, желая поймать его взгляд. Ей хотелось, чтобы в её глазах
он увидел то, что до сих пор она ещё не говорила ему, но скажет обязательно:
«Он стал для неё самым дорогим на свете человеком, которому она будет верна до
конца дней своих». А сейчас ей больше всего хотелось, чтобы «все, кто услышит
его стихи, поняли, какой её Алёшка замечательный поэт». Однако Алёшка не
смотрел на неё. Он всецело был поглощён новыми, неизвестными ему стихами
столичного поэта. Его отношение к этому почти с артистической популярностью
стихотворцу было неоднозначным. Он считал его конъюнктурным и политически
ангажированным. Но в то же время его волновали неожиданно смелые рифмы,
найденные поэтом, и броские до парадоксальности метафоры. Тая пропустила
«Пролог»
поэмы, сразу начала с «Монолога египетской пирамиды». От её внимания не
укрылось, что неожиданная смена темы и интонации вызвала у слушателей
недоумение. Но именно этого она и добивалась. А когда она, выделяя каждое
слово, произнесла:
"Вижу что-то... Никак, пирамида! «Эй, ты кто?» «Я — Братская ГЭС!» «А,
слыхала:
ты первая в мире и по мощности, и т.п.
 Многие из присутствующих заулыбались, словно речь зашла о чём-то близком и
хорошо известном. Может быть, кто-то из работавших на стройке или на буровых,
молнией мысленно на миг перенесся туда, представив, что точно также можно
было бы сказать и о тех объектах, на которых работал он...
 А Тая тем временем уже читала раздел, носивший в поэме название
«Первый эшелон». Его ритм, похожий на народные частушки, вызвал у каждого
знакомые с детства ассоциации.
И когда она стала декламировать:
 Но встанет ГЭС, и свет ударит, и песня странствовать пойдёт: «Марчук играет
на гитаре, весь зал дружно подхватил: «А море Братское поёт...»
И сразу раздались аплодисменты. Слова песни про знаменитого строителя Братской
ГЭС Алексея
Марчука были тогда всем хорошо знакомы. Тая, хотя готовилась дальше читать,
но поняла, что на этом лучше закончить. Она поблагодарила слушателей и
предоставила слово Алёшке. Он сказал несколько комплиментарных слов в адрес
Таи и начал рассказ о творчестве Сергея Есенина, назвав его своим любимым
поэтом.
Алёшка и сам не смог бы ответить, почему он стал читать со стихотворения
«Ты такая ж простая, как все, как сто тысяч других в России…» Это
получилось у него спонтанно. Но каждую строфу Наташа воспринимала, словно она
была обращена именно к ней. После прочитанных Таей стихов Евтушенко
задушевная мелодия есенинской поэзии воспринималась присутствующими так,
будто музыка гремевшего медью духового оркестра вдруг сменилась нежными
переливами симфонической кантилены. У Наташи слёзы заблестели в глазах,
когда зазвучало стихотворение «Цветы мне говорят — прощай...» И слёзы
неудержимо потекли по её щекам, когда Алёшка, глядя на неё, произнёс:
«Не всё ль равно — придёт другой,
печаль ушедшего не сгложет,
оставленной и дорогой пришедший лучше песню сложит...»
Евгений, сидевший рядом с Виктором, шепнул ему:
 – Мы с тобой ошиблись: Алёшка и Натаха после этого вечера поэзии
окончательно расстанутся…
 – Не спеши с выводами, – наклонив голову, чтобы никто посторонний его не
услышал,
тихо проговорил Виктор.
– Он ещё свои стихи не читал.
Только Виктор произнёс эту фразу, как Алёшка, не меняя интонации,
перешёл к чтению своего стихотворения. Наверное, он намеренно не сказал, что
оно написано им, чтобы увидеть спонтанную реакцию слушателей. Виктор и Евгений
ранее слышали от него это стихотворение, и оно им понравилось.
«Тянулись бесконечно дни разлуки, –
с потухшим взором читал поэт последнюю строфу стихотворения,
– не радовала сердце осени краса...
Уже меня не обнимали твои руки,
и не было огня в твоих глазах…»
Дружные аплодисменты присутствующих
Алёшка встретил с довольной улыбкой. А когда он сказал, что это
стихотворение было написано им недавно, то слушатели зааплодировали ещё
сильнее. Он заметил, что Наташа в этот момент, склонив голову, вытирала
платочком глаза. У Алёшки поднялось настроение. Он стал читать бойко, в голосе
зазвучали озорные нотки. Всем, кто был знаком с поэзией Есенина, было
очевидным её влияние на Алёшкино творчество. Но это ничуть не мешало им видеть
проявление таланта молодого поэта. В его стихах не было слепого подражания
знаменитому «певцу любви ко всему живому на земле», у него был свой голос,
своё видение красоты природы и человека, своя грусть и печаль. Он закончил
выступление стихотворением, посвящённым своему поэтическому кумиру:
«Я вижу в золоте лесов
Твоих кудрей оттенок золотой.
А в щебетанье ласточек весной
Мне слышен нежный голос твой.
В твоих бездонной синевы глазах
Горит небес волшебная краса».
 А закончил он читать словами:
 «Как и ты, я о ней страдаю,
Как и ты, я пою о ней.
Мне Россия милее рая,
Дай Бог мира и счастья ей».
 Эти слова вызвали гром аплодисментов. Алёшка заулыбался и низким поклоном
поблагодарил публику. Неожиданно для всех Магомед встал и громко сказал:
 – Браво, Алексей! ... Если ты согласишься, я твои стихи отошлю Расулу
Гамзатову
и попрошу его перевести их на аварский язык...
Все снова дружно захлопали. Алёшка с довольной улыбкой произнёс:
– Хорошо... Договоримся...
Владимир Иванович Пастухов поблагодарил Таю и Алёшку за выступления, а тех,
кто им помогал – за хорошо организованный вечер. По пути к вагончику Алёшку,
который,
весело разговаривая, шёл вместе с Виктором и Евгением, окликнула Наташа. Он
остановился, поджидая её. Приятели, понимая щепетильность ситуации, оставили
их. Наташа, подойдя к нему, тихо сказала:
 – Алёша, ты читал есенинские слова:
«Не жалею, не зову, не плачу... А я теперь и жалею, и зову, и плачу, – и у неё
действительно потекли из глаз слёзы.
Это растрогало Алёшку. Он нежно обнял её
и тихо, глядя ей в глаза, сказал:
– Ладно, Наташа, проехали... успокойся... всё уже в прошлом...
От этих слов и непроизвольной ласки Алёшки чувства
нежности и умиления нахлынули на неё. Она прижалась к нему и сквозь слёзы
проговорила:
– Алёша, милый, я люблю тебя… я не могу без тебя… и всегда буду
твоей…
Её щёки вспыхнули лепестками розы, губы трепетно раскрылись. Алёшка не
смог сдержать порыва страсти, приник к ней долгим поцелуем. Когда она
попробовала освободиться, то он не дал ей даже пошевельнуться. Улыбаясь,
она, глядя на него снизу в верх, радостно прошептала:
– Думаешь, если ты сильнее, то я не смогу вывернуться из твоих объятий?
– Попробуй, – ещё крепче прижимая её к себе, ответил он.
– А можно мне кусаться?
– Можно, – не возражал Алёшка.
И в тот же момент поцеловал её вновь. Затем, прижавшись друг к другу,
они медленно направились по бетонке. Опомнились уже недалеко от реки. Молча,
любовались поднимающимися от воды клочьями тумана. В тихих таинственных
сумерках у них возникали зримые образы детских воспоминаний. Густая, как
сапожная вакса, темень надвигалась с другого берега реки. Холодные тёмные
волны нагоняли грусть.
 – Скоро начнутся заморозки, – поёжившись, проговорила Наташа. Алёшка ещё
крепче прижал её к себе.
 – Мы уже через неделю закончим свой дом, – сказал он, – и до заморозков
вернёмся в университет.
– Слушай, Наташа, – обрадовано заговорил он, словно его осенила неожиданное
открытие,
– мы с Витько’м и Женей договорились по возвращении в университет
вылететь в Москву. Наши сокурсники ещё не вернуться с сельхоз работ.
До занятий у нас останется целая неделя. Я из Москвы съезжу на родину Сергея
Есенина в Константиново…
Давай, ты полетишь со мной… Наташу это предложение озадачило.
Она написала своим родителям, что, вернувшись со стройки, съездит на неделю
домой.
Но и расставаться с Алёшкой ей тоже не хотелось. Недолго она колебалась. Лишь
уточнила:
– А ребята возражать не будут, что я полечу с тобой?
– Конечно, нет, – радостно ответил он. – И потом, у каждого будет своя
программа. Виктор решил
познакомиться с Москвой. А Евгений сразу уедет в Ленинград. Они давно мне
признались, что мечтали совершить такое путешествие.
Этот вечер для Наташи и Алёшки стал, как говориться, судьбоносным.
Он сделал ей предложение выйти за него замуж. Она с готовностью приняла это
предложение
и при расставании, сияя своими глазами, призналась:
 – Я сегодня самая счастливая! Это такое счастье, что мы будем вместе! Такое
счастье! –
немного подумав, она одарила его нежной улыбкой и добавила:
 – Давай, Алёша, будем беречь наше счастье!
У Алёшки дух захватило от её признания. Он крепко её обнял и, поцеловав, с
улыбкой сказал:
– Давай будем беречь! Пуще глаза своего!
                                     
                ПРИТЯЖЕНЬЕ МОСКВЫ
 
Стройотрядовцы возвращались в университет в приподнятом настроении. Каждого
переполняло чувство хорошо исполненного долга. Но самое главное – каждый
переживал новое состояние человека, обретшего свободу от постоянно висевшей
над ним финансовой зависимости. Хроническая нехватка денег у студента,
ежемесячное унизительное ожидание стипендии или крохотного денежного
перевода от родителей оставляли в душе мелкие саднящие раны, а в его
психологии постепенно
вырабатывался комплекс зависимости от посторонней воли. Этот комплекс влиял на
формирование характера. У одних он становился подобно резине. У других
накапливалась зависть к чужому успеху и одновременно неприязнь, недовольство
и даже неколебимая ненависть к существующим порядкам. Получив заработанные
на стройке суммы, о которых прежде они и не мечтали, студенты прикидывали
предстоящие траты. Кто-то думал о покупке себе новой одежды. Другие о помощи
родителям. Алёшка и Наташа договорились часть денег потратить на предстоящую
свадьбу, а часть – на поездку в Москву и на родину Есенина, назвав это
«свадебным путешествием». Виктор и Евгений искренне порадовались за них, при
этом деликатно ни чем не выдавая своих тайных мыслей, что и они в какой-то
мере
поспособствовали новому семейному союзу. До Москвы они вчетвером летели на
новеньком красавце ТУ-104. Элегантная форма стюардесс, разительный контраст
салона этого самолёта с тем кукурузником, на котором они добирались до
стройки и обратно, сытный завтрак, поданный им во время полёта, перенёс их в
новый, почти фантастический мир. Но самым неожиданным сюрпризом для них
оказалось то, что из-за разницы в часовом поясе первый в стране реактивный
пассажирский самолёт доставил их из Сибири в столицу в тот же час, в который
они в него садились. В Москве их пути разошлись. Евгений сразу отправился на
Ленинградский вокзал, Алёшка с Наташей – на Казанский, чтобы электричкой
уехать в Рязань, а Виктор поехал в гостиницу, находящуюся в районе ВДНХ. Этот,
с позволения сказать, отель скорее напоминал студенческое общежитие. По
задумке его архитекторов, в нём должны были размещаться прибывающие на
выставку труженики народного хозяйства, для которых комфорт был бы излишней
роскошью. Командировочное удостоверение, которое в то время давало право
разместиться в гостинице, заменили Виктору его обаяние молодости и умело
предложенная взятка сотруднице, занимавшейся регистрацией. Заняв находящуюся в
комнате свободную шестую кровать и оставив небольшую спортивную сумку в
шкафу со скрипучими дверцами, Виктор отправился в центр столицы. Ему хотелось,
прежде всего, побывать на Красной площади. Он видел её на многочисленных
открытках и в кинофильмах. Наверное, не было в СССР человека, который бы не
мечтал побывать на этом священном для большинства людей нашей страны месте.
 В привычных словах: Москва, Кремль, Красная площадь есть для нас что-то
магнетическое. Видимо, точно также, как для англичанина: Букингемский дворец,
Вестминстер, Тауэр, Биг%Бен, для француза – Нотр дам де Пари, Монмартр,
Эйфелева башня,
а для американца – Белый дом, Манхэттен, Бродвей, Уолл стрит.
Сердце у Виктора забилось учащённо,
когда он вышел из метро на станции «Площадь Маркса» и увидел монументальные
здания Госплана СССР и гостиницы «Москва». Первое из них он часто видел на
фотографиях в журналах и газетах, а второе – на этикетках водки «Столичная».
Если кто-то из его сокурсников приносил на студенческие посиделки
бутылку с такой этикеткой, то вся компания к нему выказывала особый пиетет.
Сложное чувство восхищения и гордости он испытал, ступив на брусчатку Красной
площади, при виде мощных и одновременно красивых башен и стен Кремля,
неповторимого Покровского собора и гармонично вписанного в ансамбль
Исторического музея и мавзолея Ленина. В этот момент площадь огласили звуки
курантов на Спасской башне. Виктор, как и все находившиеся здесь, поспешил к
мавзолею. К нему, чеканя шаг, направлялся почётный караул. Ритуал смены
караула у мавзолея, отработанный до мельчайших деталей, был в то время
зрелищем
привлекательным, о котором видевшие его долго вспоминали в разговорах со
своими близкими и знакомыми. Даже казавшаяся бесконечной вереница людей к
мавзолею, растянувшаяся от Александровского сада, не изменила намерения
Виктора посмотреть на бальзамированного вождя мировой революции. Он встал за
молодой семейной парой с двумя девочками дошкольного возраста. Родители, чтобы
их чада выдержали медленно двигающуюся очередь, купили им игрушечных обезьянок
на резинках. Девочек забавляли эти поделки, когда они, брошенные на землю,
подпрыгивали вверх и вновь опускались с развивающимися от встречного
воздушного потока юбочками. Примерно через час стояния в очереди Виктор
вошёл в мавзолей. Рядом с ним шёл незнакомый ему пожилой человек, поскольку по
установленному порядку входить в эту усыпальницу полагалось по двое.
Спускаясь вниз по гранитным ступеням, Виктор испытал сложное чувство:
ожидание необычного зрелища давно почившего человека и ощущение, как будто
он входил в преисподнюю. Его первым впечатлением от увиденного в саркофаге
тела вождя было удивление от несвойственного для мёртвого человека цвета
кожи на лице и кистях рук, которые выглядели как загримированные. «Зачем? –
задавался он вопросом, – зачем же надо было гримировать мёртвого человека? ...
зачем приукрашивать действительность? Ведь это у людей может вызвать сомнение…
Давно известно, что «маленькая ложь рождает большое недоверие».
Тогда ему, как и миллионам соотечественников, оболваненных идеологической
обработкой о «вечно живом вожде всех народов», и в голову не пришло: зачем
надо было
власть предержащим выставлять напоказ тело мёртвого человека, а не предать его
земле? При выходе из мавзолея солнечный свет показался особенно ярким.
Виктор знал, что за мавзолеем несколько лет назад был захоронен Сталин. Но для
него было неожиданным увидеть красные гвоздики на гранитной плите, лежащей
на могиле недавно развенчанного «вождя всех народов». «Значит, есть ещё люди,
которые хранят добрую память о нём, – подумал Виктор. – Они специально
приходят сюда, чтобы положить на его могилу свежие цветы». Следом за другими
посетителями Виктор прошёл к находившимся перед Кремлёвской стеной памятникам
Свердлову, Калинину, Кирову, Фрунзе и Жданову и далее вдоль Кремлёвской стены,
в которую были замурованы урны с прахом видных деятелей международного
рабочего движения и выдающихся советских партийных, военных и государственных
деятелей.  Их имена и годы жизни были написаны на чёрных мемориальных
плитах. «Это часть нашей общей истории, – мелькнула мысль у Виктора. – Как и
вся Красная площадь. – В его памяти возникла знаменитая картина Василия
Сурикова, на которой был изображён молодой Пётр Первый во время казни
стрельцов. – Как и это Лобное место, ставшее свидетелем многих известных
событий отечественной истории, – думал он, – как и памятник спасителям России
Минину и Пожарскому, как и этот шедевр древнерусской архитектуры – храм
Василия Блаженного, как и те солдаты, которые прошли по площади седьмого
ноября сорок первого года, направляясь прямо на фронт … и я, и мои друзья, и
сокурсники, – рассуждал он сам с собой, – такие же частички нашей общей
истории, подобно тому, как отдельные кирпичики, из которых состоят Кремлёвские
башни и стены». От этих мыслей у него сделалось светло на душе. Время
клонилось к вечеру. Лучи заходящего солнца ярко блестели на рубиновых звёздах
кремлёвских башен. В планах Виктора было прогуляться по улице Горького до
площади Маяковского, где тогда находился весьма популярный театр
«Современник». Он знал, что в кассах театра купить билет на
спектакль, было делом безнадёжным. Поэтому решил использовать приобретённый им
опыт, хорошо показавший себя за время учёбы в университете и ни разу не
подводивший его, когда они вместе с Надей посещали драматический театр или
филармонию. Он довольно успешно умел покупать лишние билетики. Поскольку
времени до начала театральных представлений было достаточно, Виктор заглянул в
кафе-мороженое, находившееся в самом начале улицы Горького. О вкусном
московском мороженом ему было хорошо известно из последнего письма Лены.
Конечно, он мог бы купить его в каком-нибудь лотке. Но Лена писала, что для
москвичей было особым шиком полакомиться именно в этом заведении.
Действительно, прежде чем попасть в кафе-мороженое, Виктору пришлось отстоять
небольшую очередь. Швейцар – средних лет мужчина, роста дворцового гренадера,
пропуская Виктора, посмотрел на него взглядом человека, в котором можно было
прочесть и высокомерие, и надменность от оказываемой им услуги. «Весь свой
рабочий день он упивается сознанием своей значимости и могущества, –
ухмыльнувшись, подумал Виктор. – У людей рабочих профессий я такой чванливости
не наблюдал … наверно, холопствующая челядь в барских усадьбах была с таким
же гонором … и в этом тоже проявляется связь времён». Когда он поднялся по
лестнице в стиле модерн на второй этаж, к нему подошла официантка – миловидная
блондинка, и предложила место у окна за столиком, где сидела молодая парочка,
занятая разговором и никак не отреагировавшая на его приветствие. Виктор уже
заметил, что учтивость не была сильной стороной москвичей. Он заказал
мороженое с малиновым вареньем и чашечку кофе и вскоре убедился, что слава
московского мороженого – вполне заслужена. Взглянув в окно, Виктор подивился
тому, как быстро угасал вечер. Небо ещё алело от догоравшей зари, но на улице
уже исчезли тени от домов. Это было время постепенного перехода от света к
темноте. На тротуарах заметно прибавилось людей, а на мостовой – машин.
Горожане, закончив работу, спешили: кто домой, кто по магазинам, а кто на
встречу с друзьями и знакомыми. Выйдя из кафе, Виктор смешался с толпой. Для
него было
в диковинку такое количество народа и непрекращающийся шум большого города,
при котором даже рядом идущие, чтобы услышать друг друга, должны были повышать
голос чуть ли не до крика. В те годы ещё не были запрещены сигналы автомашин
на улицах городов, поэтому чуть не каждую секунду раздавались разноголосые
клаксоны шустрых и разноцветных «москвичей» и «волг» и вальяжных
угольно-чёрных  «зимов» с блестящими хромированными молдингами. Виктор уже
свыкся с тем, что
почти никто из прохожих, толкнув его случайно, не извинялся. Каждый был
сосредоточен на
своих мыслях и проблемах. Никому не хотелось отвлекаться на такую мелочь, как
извинение за оплошность или грубость. Он был требователен к себе и старался
не допускать подобных случаев. Оттого грубое, а тем более хамское поведение
других людей его коробило. Они с Евгением именно хамство и называли
проявлением пролетарщины в современной этике. Тем, кто не жил в большом
городе, трудно понять, насколько непросто человеку приспособиться к его
вызовам: темпу жизни, значительным расстояниям от дома до работы, недостаткам
бытового комфорта, а нередко и полной неустроенности. После ознакомления с
многолюдьем московского метро, Виктор оценил, насколько правильным было
решение властей построить этот спасительный для столицы транспорт. Позже,
делясь
своими впечатлениями о поездке с Надей, он говорил:
 – Много чудес в Москве. Но главными для меня стали Кремль, Третьяковка и
метро.
Мне показалось, что москвичи, получив с утра в метро ускорение, так и не
снижают темпа в течение
всего дня. С любопытством он взирал на то, как одеты москвичи. И поводов для
огорчений было у него немало. Преобладали одеяния упрощённых линий тёмного
или серого цвета, лишённые изящества и элегантности. Эта картина создавала
общее впечатление бедности и убогости вкусов. Правда, иногда он замечал
женщин и девушек, платья которых отражали стремление их обладательниц
разнообразить свой гардероб изделиями самодеятельных портних, которые
использовали модели заграничных, в основном польских или гэдээровских
журналов мод. Редко встречались небольшие группы молодёжи, выделявшиеся из
общей
массы яркими костюмами и экстравагантными причёсками, напоминавшими тех
стиляг, которые своей субкультурой скандально прославились в прошлом
десятилетии брошенным вызовом советской заскорузлости. Именно такая парочка
шла неспешно впереди него. Он намеренно не обгонял её, чтобы присмотреться и к
тому, как они одеты, и к их поведению. В его родном городе и там, где он
учился, таких персонажей он не встречал. Хотя в прессе Виктор читал о них
статьи, вроде нашумевшей с броским заголовком: «Сегодня ты играешь джаз, а
завтра – Родину продашь», тем не менее, ему казалось, что лучше бы те, кто
стоял за такими
статьями, больше радели о том, как добротнее и красивее одеть советский
народ. Вместо этого устроили нелепую компанию травли эпатажной молодёжи,
подливая масло в огонь и настраивая её против самой власти. И чего добились?
Протест молодёжи против серости, нищеты, будничности и примитивизма, её
желание новизны, яркости и праздничности в повседневной жизни искусственно
превратили усилиями властей и общественных организаций, прежде всего
комсомола, в протест с антисоветским подтекстом. Виктор был свидетелем
разговоров на эту тему Барта и Хауста, которые придерживались близких ему
взглядов. Не раз Виктор говорил об этом с Евгением и Графом. Они сходились
на том, что в появлении у нас стиляг и людей с прозападными настроениями всё
было не так просто. Когда он учился в старших классах средней школы, он тоже
просил свою маму обычные брюки перешить, сделав из них брюки-дудочки.
Некоторые парни из его класса носили причёски кок. Пожалуй, и он попытался бы
устроить себе причёску: а ля Элвис Пресли, если бы волосы позволяли. Но, к
сожалению, ему не суждено было это природой. Привычным делом на вечерах в их
школе или в домах культуры были танцы чарльстон и фокстрот. Но когда смельчаки
начинали танцевать буги-вуги, твист или рок-н-ролл, то их окружали
находившиеся здесь же ребята, чтобы загородить от дружинников, которые могли
обвинить танцующих в нарушении общественного порядка. «Почему? Разве танцами
можно нарушить общественный порядок? Ну, кому они мешали?» – задавались многие
молодые люди такими вопросами. Для всех других молодых людей это была только
аттракция. И не более того. Почти все девчонки делали начёсы на голове,
подражая известным зарубежным и нашим актрисам, и макияж со стрелками на
глазах. Ничего предосудительного в том Виктор не видел. Однако он с
пренебрежением относился к таким людям, как Сашка Лукашевич, которые ради
заграничных шмоток готовы были ночь не спать и платить за них в три дорого. Он
был убеждён, что многие молодые люди в подражании вызывающим заграничным
образцам в одежде и в массовой культуре, скорее всего, прятали свой комплекс
неполноценности. Конечно, нормальному человеку никогда не хотелось
выглядеть, как из инкубатора. Но и становиться психологически зависимым от
вещизма Виктор считал унизительным. К тому же он замечал, что зачастую
обладатели стильного, как позднее принято было говорить, прикида, с
пренебрежением и даже презрением относились к тем, кто такового не имел.
Это презрение было оборотной стороной комплекса неполноценности. В нём
тоже находило своё проявление хамство – это широко распространённое у нас
явление, которое, как родовое пятно, отличает нас от жителей Европы. Не было
прохожего, который бы ни обратил внимания на впереди идущую парочку. Многие
провожали её с откровенной завистью, во взглядах некоторых Виктор читал
любопытство, но были и те, в чьих глазах угадывалась неприязнь. Девушка была
на высоких шпильках в юбке-колокол розового цвета и голубом приталенном
жакете. Её шею украшал кокетливо повязанный шёлковый платочек сиреневого
цвета, на котором можно было заметить причудливые лиловые цветы. Шедший рядом
с ней стройный, как манекен, парень щеголял в оранжевом пиджаке с накладными
плечами и синими укороченными брюками, из-под которых виднелись жёлтые носки.
На нём были остроносые светло коричневые туфли и вишнёвая сорочка с ярко
красным галстуком. «А мы с Надей смогли так одеться и пройти по улице, чтобы
все обращали на нас внимание? – мысленно задался он вопросом. И тут же
ответил: «Нет, не смогли бы… уверен, что и Надя не смогла бы. Мы бы
застеснялись. Кичливость всё-таки нам чужда … мы посчитали бы неудобным
привлекать к себе всеобщее внимание … для этого надо быть с душой артиста …
интересно, эти двое, кто по профессии? Для студентов они уже взрослые. Может
быть, артисты? ... или дети дипломатов и торговых работников, – решил
Виктор. – Ну, допустим их родители – дипломаты, которые могли купить эти
вещи за границей, – продолжал он рассуждать.
– А почему торговые работники?
Да, потому что они торгуют дефицитными товарами. Ведь, где дефицит – там
обязательно взятки. А это значит, что за один дефицит они получают в виде
взятки либо деньги, либо другой дефицит. К примеру, те же вещи, которые на
этой парочке… Тётя Зоя – продавец в соседнем с нашим домом магазине, всегда
припрятывала свой дефицит – батон хорошей колбасы для знакомых…» Как-то мама
ему рассказала, что тётя Зоя продавала батоны сервелата и баночки чёрной
икры одной из своих знакомых, получая в благодарность заграничные яркие
целлофановые пакеты. У модниц тогда эти пакеты считались особым шиком. А если
у кого-то на пакете красовались надписи MARLBORO или CAML, марки заветных,
но недосягаемых для абсолютного большинства советских курильщиков сигарет,
то он был предметом зависти чуть ли не всей прекрасной половины города.
Наиболее ухватистые дельцы быстро воспользовались ситуацией и наладили
подпольное изготовление подобных пакетов с портретами популярных артистов.
Так зарождалось новое явление в стране – нелегальное производство дефицитных
товаров, которое довольно скоро вызвало серьёзные деформации во всём обществе.
Но об этом будет рассказано в последующих главах. Между тем, ведомая им
парочка  вошла в двери, над которыми красовалась вывеска «Ресторан ВТО».
Виктор поймал себя на мысли: «Мои предположения о том, что это были артисты,
оказались верными». За аббревиатурой ВТО скрывалось название авторитетного
в кругу интеллектуальной элиты Москвы Всесоюзного театрального общества.
«Наверняка, в этот ресторан могут зайти только члены этого общества, –
предположил он.
– Будь я его членом, непременно познакомился бы с его кухней…
Даже ради этого перенёс бы на другой день посещение театра …
пожалуй, и готовят там отменно. Может быть, там мне удалось бы попробовать
такую же стерлядь в серебряной кастрюльке, переложенную раковыми шейками
и свежей икрой, о чём я читал в книге Гиляровского … а чтобы достать подобные
продукты соответствующего качества,
ресторатор тоже проявляет недюжинную фантазию и смекалку. Иначе не попасть бы
ему в секретные советские закрома…»
Занятый этими мыслями, Виктор оказался у
памятника А. С. Пушкину. Он залюбовался им. «Наверно, это самый лучший
памятник, который воздвигнут поэту в нашей стране», – подумал он. Посмотрев
на часы, Виктор решил не подходить к кинотеатру «Россия», чтобы не опоздать
к началу спектакля. Но про себя отметил, что его модернистские формы не очень
удачно вписываются в окружающий архитектурный ансамбль. Ускоренным шагом он
достиг цели своей прогулки. На площади Маяковского за памятником поэту перед
гостиницей «Пекин» он увидел трёхэтажное здание, на углу которого большими
буквами сверху вниз красовалось название театра: «Современник». Виктор прочёл
на афише, что в этот вечер шёл спектакль «Всегда в продаже», автором которого
был Василий Аксёнов. «Это о нём, о писателе Василии Аксёнове, мне рассказывала
в Новокусково Аня Шефтер, – вспомнил он. – Надо познакомиться с этим
спектаклем. Потом расскажу ей». Приобретённый им навык не подвёл: довольно
быстро ему удалось купить с рук лишний билетик. Продававший его парень, как
показалось Виктору, был одного с ним возраста. Он запросил за билет
двойную цену. Виктору не захотелось торговаться – желание попасть в этот
театр на спектакль оказалось сильнее. Но передавая парню деньги, он подумал:
«Наверно, такой же барыга, как Сашка Лукашевич? Продаст несколько билетов, ему
и работать не надо. За месяц таким образом заработает больше, чем любой
инженер или врач…» Из купленной им программки следовало, что спектакль, в
котором были заняты молодые, но уже известные в стране актёры, поставил Олег
Ефремов. Сцена представляла собой большой дом в разрезе. В условных
квартирах шла своя жизнь: пожилой человек тренируется эспандером, женщина
стирает пелёнки, девушка крутит хула-хуп, старики о чём-то спорят, а молодые
люди флиртуют. «Интересное режиссёрское решение, – подумал Виктор,
– как будто рентгеном просвечена жизнь современного города». В появившемся на
сцене весёлом молодом человеке, эффектно одетом и с развязанными манерами, он
сразу узнал Михаила Козакова. Фильм «Человек – амфибия», в котором он сыграл
одну из главных ролей, три года назад прошёл с большим успехом. В спектакле он
изображал современного успешного журналиста Кисточкина, по-своему
обаятельного, но с циничным отношением к жизни, к женщинам, своим
подчинённым и окружающим. С особой симпатией к нему относится буфетчица
Клавдия Ивановна, которую блестяще играл Олег Табаков. Эта буфетчица
напомнила Виктору продавщицу Зою. Обе озабочены тем, чтобы у них был
дефицит. Обе имеют близкую клиентуру, с которой предельно любезны, обе –
наглые и норовистые бабёнки, по-хамски относящиеся к другим покупателям.
Виктору показалось: подчёркнуто любезное отношение Клавдии Ивановны к
Кисточкину определяется тем, что они были родственными душами. Одна
стремиться к тому, чтобы у неё был дефицит, который позволяет ей чувствовать
себя «хозяйкой жизни»; а другой старается урвать от жизни всё, что только
возможно, и тем самым как бы вознестись над окружающими. Спектакль
понравился Виктору. Современная жизнь, представленная на сцене, динамичная
игра актёров, исполняющих главные роли, новизна режиссёрского решения,
остроумные реплики, – всё это импонировало зрителям. Не раз зал взрывался
аплодисментами. Однако актёры второго плана, по мнению Виктора, были
малоубедительны. Окончание спектакля ему показалось слабым. Автор пьесы
попытался заглянуть в будущее, но сценически это выглядело схематично, скорее,
как дань моде. Виктор понял вторую часть как попытку автора показать, что
общественные пороки сегодняшнего дня останутся и в будущем.
 На следующий день он посетил Третьяковскую галерею. Чтобы купить билет, ему
пришлось отстоять небольшую очередь. «Вроде бы закончились каникулы и летние
отпуска, а людей, желающих попасть в галерею, всё равно много. Всюду очереди
– очереди, как это осточертело! Когда их не будет? – думал он. – Конечно,
очередь в галерею – это даже хорошо. Но ведь очереди повсюду … особенно
противно стоять в очередях за продуктами и одеждой. Может быть, кто-то   
специально их создаёт? Ведь дефицит выгоден таким людям, как продавец Зоя и
буфетчица Клавдия Ивановна». Галерея его поразила. Он интересовался живописью,
историей искусства. Но никак не ожидал такого обилия картин. Переходя из
одного зала в другой, он не переставал восхищаться мастерством русских
художников. И вдруг он замер. Прямо перед ним открылась знакомая по
репродукциям гигантская картина А. Иванова «Явление Христа народу». Виктор
испытал такое чувство, которое позже он назвал эстетическим шоком. После
минутного оцепенения он подошёл ближе, чтобы рассмотреть картину в деталях. Он
читал о том, как художник создавал это гениальное полотно. Однако не
предполагал ранее, что произведение живописи может оказать такое сильное
эмоциональное воздействие. Пытаясь разгадать замысел его автора, он пришёл
к убеждению, что на нём изображено вечное и противоречивое по своей сути
стремление людей к совершенству, к истине, которые заключены в образе
Христа. Но они, как и сам Спаситель, остаются недостижимыми. Это впечатление
Виктор пронесёт через всю свою жизнь. Вечером он сумел попасть в Большой
театр. Там шла опера «Пиковая дама». С галёрки (другого билета ему купить не
удалось) он слушал прекрасное исполнение партий, знакомых ему по записям на
пластинках, Тамарой Милашкиной и Владимиром Атлантовым. Он никогда не
получал такого захватывающего удовольствия от столь гармоничного созвучия
голосов этих замечательных исполнителей. На следующий день он вылетел в свой
родной город к родителям. До начала занятий оставалось несколько дней.
Тем временем, Евгений открывал для себя Ленинград. Он заочно давно был влюблён
в этот город. И вот, наконец, ему представилась возможность побывать в нём.
Для
того, чтобы попасть в Эрмитаж, ему пришлось отстоять в очереди не менее двух
часов. Сколь ни утомительным было это стояние, он его выдержал. Он выкурил
не одну сигарету, пока, наконец, не оказался у заветного окошка билетной
кассы. Зато увиденное в этом всемирно известном музее превзошло все самые
завышенные его ожидания. О своих впечатлениях он потом рассказывал Виктору.
Как, впрочем, и тот не упустил возможности поделиться с другом своими
воспоминаниями о пребывании в столице.
 – Знаешь, Викто’р, – говорил Евгений в минуты своих откровений,
 – я влюбился в этот город. Жалею, что не поехал
поступать туда в университет. Денег не хватило. А если подвернётся
какая-нибудь возможность, то обязательно перееду жить в Ленинград.
– Ничего не скажешь, похвальное желание, – отвечал Виктор.
– Только сделать
это будет весьма сложно. Для того, чтобы устроиться там на работу, нужна
прописка. Без
неё никто тебя не примет даже улицы подметать...
– Я это знаю… буду думать, как преодолеть бюрократические препоны?
И вдруг он вспомнил свои ощущения, когда стоял на берегу Невы:
– Никак не ожидал, что Нева по-настоящему величава. Теперь мне понятно
пушкинское выражение: «Невы державное теченье…»
Мне показалось, что даже в низовьях сибирских рек, где мы с тобой недавно
побывали, нет такой мощи… а какие люди в Ленинграде! Я спросил у женщины
весьма почтенного возраста, как пройти к Русскому музею. Она одарила меня
обаятельной улыбкой и, словно своему внуку или племяннику, стала подробно
рассказывать о ближайшем пути туда и на какие картины мне следует обратить
особое внимание... Вежливость, старорежимная учтивость, наверное, в крови у
коренных ленинградцев, – заключил Евгений.
                                       
                НА РОДИНЕ ЕСЕНИНА
 
Было что рассказать приятелям и Алёшке Казанцеву о поездке со своей молодой
женой на родину Сергея Есенина. Из Рязани они на автобусе добрались до села
Константиново. Увидев пожилую женщину, копавшую на огороде картошку, Алёшка
громко поприветствовал её: – Помогай Вам Бог! Женщина, перестав копать,
внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, знакомый ли ей этот парень и
ответила:
– Спасибо.
– Вы нам не подскажите, как пройти к дому-музею Сергея
Есенина, – спросил он.
Женщина вытерла краем платка пот на лице и сказала:
 – А вы идите прямо к церкви. Она у нас давно закрыта. Поверните у неё налево
и недалеко от церкви увидите второй дом от угла. Это и есть дом Есениных.
Алёшка и Наташа поблагодарили крестьянку и пошли по указанному пути.
Построенная в конце прошлого века церковь, хотя многие десятилетия и не знала
ремонта, доминировала над всеми другими строениями села. Её классические
формы, устремлённые к небесам, чётко вырисовывались на фоне голубого неба с
редкими облаками.
– Наверно, в этом храме крестили Сергея? – предположил
Алёшка.
– Жаль, что её закрыли, – посетовала Наташа, – она тоже была бы
памятником Сергею Есенину, как и всё это село.
– Кому она помешала? Наверняка,
её построили на народные деньги, – продолжал размышлять Алёшка.
– Хорошо, хоть не разрушили. Без неё село бы осиротело. По-моему, я у Пушкина читал, что
дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним
настоящим.
Наташа заметила, что щёки у Алёшки порозовели. Он смотрел вокруг
с таким всепоглощающим вниманием, как будто хотел вобрать в свою память
малейшие детали увиденного.
– Ты представляешь, Наташа, здесь, по этим улицам,
по этим тропкам ходил Есенин! – не в силах сдерживать более своего волнения,
сказал Алёшка.
В этих словах он выразил то, чем жил многие годы, что питало
его надеждой побывать на родине любимого поэта, увидеть своими глазами
неповторимый пейзаж окрестностей села Константиново, воспетый в гениальных
стихах, и пережить чувства, которые будут согревать его душу нежными и
грустными воспоминаниями. Дом, в котором совсем недавно открыли музей Есенина,
они узнали сразу. Он отличался от других деревенских домов в три окна только
небольшой мемориальной плитой, прикреплённой между окнами с резными
наличниками. На ней надпись: «Здесь родился и жил великий русский поэт Сергей
Александрович Есенин (1895-1925)». От улицы дом был огорожен редким плетнём.
Около дома росли берёзы, тополь и сирень. Сотрудница музея им рассказала, что
этот дом был построен в 1930 году на месте сгоревшей избы, но внутреннее его
убранство соответствует оригиналу. В находящемся поблизости храме Иконы
Казанской Божьей Матери венчались родители поэта и крестили его самого. По
словам сотрудницы, высокий тополь около дома посажен Есениным в 1924 году.
Ребята внимательно осмотрели фотографии и документы, висевшие в рамках на
стенах,
 образа в бронзовых окладах и предметы
крестьянского быта, сохранившиеся в том виде, в каком они были при жизни
поэта. Выйдя из дома, Алёшка обнял заветный тополь и несколько минут постоял,
прислонив к нему голову. Наташе показалось, что мысленно он произносил
молитву, а, может быть, и какие-то стихи. В его душе рождалось чувство
мистической связи с поэтом, передавшем частицу своей энергии этому дереву.
Алёшке хотелось напитаться этой энергией любви к родному слову и к этому
краю чистой и волшебной красоты. Он стоял безмолвно, а в нём росло ощущение
соединённости с солнечными зайчиками на листве тополя и на окошках
дома-музея, с травой-муравой на поляне у храма и с этим, помнившим поэта
храмом. Позже он будет вспоминать эти мгновения в одинокой думе, просыпаясь по
ночам или сидя за письменным столом, когда мысли разбегаются от обилия мелких
и надоедливых жизненных неурядиц. Глубоко вдохнув прозрачного осеннего
воздуха, напоённого пряными запахами спелых яблок и листвы, чуть тронутой
желтизной, Алёшка, не говоря ни слова, взглядом показал Наташе на церковь, к
которой они пошли, движимые суеверным чувством, что внутри этого храма ещё
витает дух крещённого в нём в младенчестве будущего несравненного певца этой
благословенной земли. Храм был закрыт. Они молча постояли около ограды,
сделанной из жердей, прибитых к деревянным столбам, а затем подошли к крутому
берегу Оки. Отсюда открывался восхитительный вид на реку, за которой
простирались зелёные луга, уходящие к далёким лесам Мещеры, задёрнутые синей
дымкой, а за ними – нескончаемые просторы России. От этого пейзажа у ребят
захватило дух. Алёшка остановил свой взгляд на этой красоте и со светлой
улыбкой тихо произнёс:
– Наташа, я уверен, что вот здесь, на этом месте, у
Сергея Есенина родились стихи:
«Гой ты, Русь, моя родная,
хаты, в ризах образа…
Не видать конца и края
– только синь сосёт глаза…»
Он представил, как
подростком выходил сюда его кумир или, раскинувшись на траве на берегу Оки,
смотрел в бесконечную синеву небес, а в голове у него рождались чарующие
своей мелодичностью стихи. Вероятно, здесь его шестнадцатилетнее сердце
трепетало целомудренной любовью к помещице Лидии Кашиной, воспетой им позже
в образе Анны Снегиной – девушке в белой накидке, сказавшей ему ласково:
«нет». Пережитые им тогда чувства возродились вначале в воспоминаниях, потом
в стихах, которые всегда будут волновать чуткие к русскому слову сердца.
 У Алёшки вдруг закололо, защемило сердце от мысли, что вот он стоит сейчас
здесь, а пройдёт время и не будет его, как нет уже много лет великого поэта.
Но также будет сиять солнце, будет этот берег, трава, эта река, также будут
течь её воды, дай Бог, будет и музей поэта и будут приезжать сюда такие же,
как он, люди, влюблённые в магическую силу есенинской поэзии. Но если у него
хватит таланта, и он сможет найти в себе силы, которые помогут ему в сложении
стихов, волнующих сердца других людей, то они останутся после его ухода и
будут жить своей жизнью.
– Волшебный край, волшебные места! – тихо проговорил
он. – Пора нам уходить, чтобы засветло добраться до Рязани. А уходить не
хочется.
Им повезло с погодой. Стояли погожие осенние дни, которые называют
«бабьим летом». В это время в лесах можно найти притаившихся в высокой траве
грибы-боровики или подберёзовики. Ослепительно белые барашки облаков дремали
над мещерскими лесами, над церковной колокольней или отражались в зеркальной
ленте Оки. К вечеру в прохладной тишине над ровными лугами начнёт подниматься
белым саваном туман. А под звуки далёкого крика коростеля или ржания за
рекой кобылицы в воображении возникнут смутные воспоминания былинных
сражений наших пращуров за свободу против ненавистных супостатов. Вернувшись
из Рязани в Москву, Алёшка вместе с Наташей поехал в редакцию журнала
«Юность». Его мечтой было – опубликовать в этом популярном издании свои стихи.
Она вполне совпадала тогда с сокровенным желанием каждого начинающего поэта
и писателя: увидеть на страницах «Юности» свои творения. Наташа ждала Алёшку в
скверике, находившемся недалеко от редакции. Её нетерпение росло с каждой
минутой. Поглядывая на часы (их сегодня Алёшка купил ей в подарок), она ими
любовалась и мысленно подгоняла миниатюрную стрелку, которая, словно
преодолевая сопротивление, еле двигалась по циферблату. Алёшка направился в
приёмную главного редактора. В небольшом кабинете, где едва уместились стол
с письменной машинкой и два стула, молодая блондинка бойко что-то печатала.
Она даже не посмотрела на посетителя, когда он, преодолев волнение, обратился
к ней со словами:
– Простите, вы могли бы мне подсказать, где у вас отдел поэзии?
– Прямо по коридору, последняя дверь направо, – ответила она, даже не
поднимая головы.
Робко постучав костяшками пальцев в фанерную филёнку двери, Алёшка вошёл в
помещение, которое своими размерами едва превосходило приёмную. В нём за
видавшими виды столами, на которых высились стопки бумаг, сидели двое мужчин
средних лет, занятые чтением. Один из них с глазами-буравчиками и седеющей
шевелюрой, давно не знавшей расчёски, оторвался от бумаг и спросил:
– С чем пожаловали к нам, молодой человек? – в его интонации Алёшка уловил лёгкую
иронию и чувство досады, что приходится отвлекаться на посторонние дела.
–Здравствуйте, ... хотел бы показать вам свои стихи, – поспешно протянул он
свою тетрадку.
– А откуда вы прибыли в Москву? – сразу поняв по внешнему виду
посетителя, что он не из столицы, уточнили глаза-буравчики.
– Из Сибири. Я студент университета, – Алёшка с достоинством назвал свой
университет. –
А-а-а, студент университета, – сказали глаза-буравчики, беря тетрадку, – вы уж
нас извините, – глаза-буравчики сделали паузу.
– Алексей Казанцев, – поняв его, представился Алёшка.
– Извините нас, Алексей, – глаза-буравчики улыбнулись,
– мы сейчас заняты срочной работой, поэтому своё мнение сообщим
вам в письме ... надеюсь, свой адрес вы здесь написали?
– Да-да, – поспешил заверить его Алёшка, – на последней странице...
– Ну, хорошо, – при этих словах тетрадка была брошена в выдвижной ящик стола,
а человек с
глазами-буравчики, не считая нужным назвать своего имени и представить
коллегу, который во время диалога внимательно наблюдал за Алёшкой, всем
своим видом дал понять, что разговор окончен. Не такой встречи в редакции
знаменитого журнала ожидал начинающий поэт. Он надеялся на беседу, хотя бы
на краткую. Ему казалось, что редактор посмотрит стихи. Какие-то похвалит, по
другим сделает замечания. По выражению лица Алёшки, вышедшего из редакции,
Наташа поняла, что он недоволен результатами своего визита. Ей хотелось
сразу же расспросить его, но она, чутко уловив его настроение, не стала
приставать к нему с вопросами. Взяла его под руку, и они пошли по бульвару. –
Сказали, что напишут мне в письме своё мнение, – ворчливо проговорил Алёшка,
выразив тем самым и своё недовольство встречей в редакции и духом
канцелярщины,
с которым он столкнулся впервые.
 – Теперь будем ждать письма, – приободряющим тоном проговорила Наташа,
непреднамеренно выразив тем самым мысль о единстве их судеб.
           
                ДЕФИЦИТ – СОЦИАЛИЗМА РОДОВОЕ ПЯТНО
 
К началу занятий в университете все путешественники были на месте. Собравшись
в общежитской комнате, где проживали Виктор и Евгений, они отпраздновали
начало семейной жизни Алёшки и Наташи и обмыли свою встречу сладковатым
болгарским вином с красивым названием «Бисер». Алёшка и Наташа из общежития
переселились на квартиру, находившуюся в пятнадцати минутах ходьбы от уни%
верситета. Компания собралась весёлая. Здесь же были Граф, которому удалось
перейти на юридический факультет, Гена Панкин и Володька Геркулёв. Когда уже
все были навеселе, Алёшка попенял Князю на то, что тот напрасно отказался
поехать со всеми вместе на стройку. Князь, покровительственно похлопав его
по плечу, произнёс:
 – Алёша, дорогой, я тем временем съездил в Грузию, – его
лицо выражало превосходство барина над смердом, – там в морском порту в Батуми
у моряков с итальянских кораблей я накупил таких болоньевых плащей и
нейлоновых рубашек, что за них мне удастся получить денег раз в пять больше,
чем заработал каждый из вас на стройке.
Поэтическая душа Алёшки смутилась от такой циничной откровенности.
Он задумался и стал мысленно прикидывать, как
они с Наташей могли бы таким образом укрепить свой семейный бюджет, чтобы не
напрягать своих родителей. На самом деле Князь бравировал. Он накупил плащи и
рубашки совсем не у моряков с заграничных кораблей, что в то время по
советскому
законодательству каралось статьёй с серьёзными сроками заключения.
Через своих школьных приятелей он вышел на подпольных производителей этих
вещей, получивших небывало широкую популярность по всей стране. Если у
кого-то появлялись нейлоновые сорочки, а тем более плащи из шуршащей
тёмно-синей искусственной ткани, то их считали чуть ли не небожителями. Этим
быстро воспользовались дельцы в Грузии, которые сумели наладить их массовое
производство и по тайным каналам продавать в других республиках. Таких дельцов
вскоре стали называть цеховиками. По их примеру подобные подпольные цеха
создавались в других местах, не только в Грузии. В них производились иные
дефицитные товары. Владельцы этих цехов зарабатывали такие деньги, изымая их
из внутренней советской торговли, что по своим масштабам они могли превышать
государственные бюджеты некоторых республик. Это позволило цеховикам
подкупать партийных, советских и милицейских бонз. Произошло сращивание
криминала с властью, создавались разветвлённые мафиозные структуры. Хотя
некоторые из цеховиков оказывались в местах не столь отдалённых, они и оттуда
имели каналы влияния. А отбыв там свои сроки, они вновь принимались за старые
деяния. Так постепенно во всей стране сформировалась целая система новых
производственных отношений, которые деформировали общественную мораль.
Пройдут годы и бывшие цеховики, не меняя принципов организации производства
товаров и их сбыта, как по мановению волшебной палочки, превратятся в новый
весьма уважаемый слой общества – в бизнесменов. А в студенческие годы наших
героев это новое явление, как молодая трава через асфальт, только начинало
пробиваться через заскорузлую толщу советской плановой системы производства
товаров, получивших в официальной партийно-газетно-публицистической лексике
название «товаров народного потребления». Погоня за дефицитными товарами
иногда приводила к курьёзным случаям. По университетскому общежитию быстро
распространился слух о том, как модница Лера купила себе новую кофту,
названную остряками «кенгуру». В такой трикотажной кофте с капюшоном были
карманы, отдалённо напоминавшие кенгуриную сумку. Лера у какого-то барыги с
рук купила запечатанную в прозрачный целлофановый пакет белоснежную
трикотажную кофту. Боясь попасть на глаза стражам порядка, поскольку тогда
торговля с рук была криминалом, она не стала распечатывать пакет. Именно
на это и рассчитывал барыга, хорошо знавший психологию советских
покупательниц. Придя в общежитие, Лера с замиранием сердца от удачной покупки
начала разворачивать вожделенную кофту. Она уже предвкушала удовольствие
появиться перед завистливыми сокурсницами в этой обновке. Но каков был ужас
на лице незадачливой модницы, когда вместо кофты на её глазах появились
большие мужские трусы. Вначале она испытала психологический шок. Но через
минуту её разобрал гомерический хохот. Она
смеялась над собой, над тем, как ловко её объегорил хитрый барыга,
воспользовавшись тем, что тогда у нас в широкой продаже ещё не было
белоснежных трикотажных мужских трусов. Гульфик трусов, соблазнительно
видневшийся в пакете, она и приняла за карманы кофты-«кенгуру».
                             
                СОЦИАЛЬНОЕ ЛИЦЕМЕРИЕ
 
Изучаемый студентами курс политической экономии социализма ничего не
рассказывал о получившем широкое распространение подпольном изготовлении
товаров для населения и нелегальном их сбыте. Как будто этих явлений вообще не
было в стране. Их очередной жертвой и стала Лера. На сей раз её подвело
неутолимое желание покрасоваться перед сокурсницами. А предмет политэкономии
она ненавидела также, как и большинство студентов. Каждый из них понимал, что
в будущей жизни он не пригодится. Учить его приходилось через силу, скрепя
сердце. Только сознание, что несдача экзамена по политэкономии грозит
отчислением, заставляла студентов преодолевать себя и учить эту скучнейшую
псевдонауку. Как-то на лекции Женя Песчанный поинтересовался у преподавателя:
– Скажите, может ли развиваться по своим законам экономика, если она
подчинена политике?
Озадаченный преподаватель минуту подумал, затем ответил: –
Это и есть один из законов социализма. В этом как раз заключено преимущество
социализма над капитализмом. Вот на такой схоластике и строился этот предмет.
Стремление, спустя столетие, приспособить постулаты Маркса, которые он
сформулировал в середине прошлого века, к условиям новых общественных
отношений, окончилось крахом. Схоластика и начётничество претили студентам.
Чтобы придать этому предмету наукообразие, преподаватели и авторы учебников
обильно сдабривали свои тексты цитатами классиков марксизма. Получалось, что
изучалась не жизнь во всей своей сложности и многообразии, а, напротив,
делалась попытка её подогнать под соответствующие цитаты. Как ни старались
даже остепенённые лекторы заинтересовать студентов, реакцией на их усилия
была полная индифферентность. На одной из лекций по политэкономии социализма в
большой аудитории амфитеатром преподаватель заметил оживлённый   
спор двух студентов, сидевших на верхнем ряду.
Он подумал, что студенты обсуждают какой-то из его тезисов.
Поскольку половина присутствующих слушала не его выступление, а была
поглощена спором сокурсников, преподаватель из лучших побуждений
разнообразить свою лекцию фрагментом живой дискуссии задал спорщикам вопрос:
– Молодые люди, что в моей лекции вызвало ваш диспут? Давайте его вынесем на
общее обсуждение нашей аудитории!
– Простите нас, – с улыбкой сказал один из них, – мы спорили по другому
поводу.
 – Это по какому же? – удивился лектор,
вероятно, не допускавший, что у людей могут быть иные, не такие, как у него,
интересы. Не считая нужным притворяться, другой спорщик сказал:
– Я на мгновение отвлёкся на вашу лекцию, а он в это время взял из колоды
лишнюю
карту.
Последние слова его фразы потонули во всеобщем хохоте. Обескураженный
преподаватель покраснел от негодования и смущения. Когда в аудитории стало
потише, он спросил:
– Как ваша фамилия? – Рождественский, – ответил студент.
(Это была его настоящая фамилия).
 – А ваша? – спросил он у другого.
– Евтушенко, – схитрил тот, хотя все студенты знали, что его фамилия Москалёв.
– Рождественский и Евтушенко, покиньте немедленно аудиторию, – решительно
потребовал лектор.
Аудитория сотрясалась от хохота, когда оба незадачливые
однофамильцы популярных поэтов покидали зал. Преподаватель запомнил их. С
первого раза они не смогли ему сдать экзамена. Когда Москалёв подавал ему
зачётку, у преподавателя от удивления поползли кверху брови.
 – Так, вы что, сменили фамилию? – не сразу понял он розыгрыша.
– Нет, тогда я просто пошутил,– был ответ.
 – Дорого вам может обойтись эта шутка, – скорее пообещал, нежели предупредил
экзаменатор.
Так оно и получилось. Хотя во второй раз Москалёв
вроде бы ответил на все вопросы, в зачётке появилась оценка:
«удовлетворительно». Надо сказать, что все общественные предметы строились на
одних и тех же идеологических принципах. Основным доказательным аргументом
любого положения была цитата классиков. В сознание людей
насаждалась ленинская фраза о том, что «учение Маркса всесильно, потому что
оно верно». Долго студенты между собой издевались над высказыванием
преподавателя научного коммунизма (между прочим, профессора, доктора
философии), когда он, не найдя убедительного довода о преимуществах своего
учения над западными теориями, сказал:
– И те, которые – зубры империализма,
обломают свои (он на минуту задумался, видимо, подбирал подходящую метафору:
что же обломают эти зубры – рога? – не эстетично звучит; копыта? – тоже
примитивно) и продолжил: ... з-у-б-ы ... о гранитную крепость марксизма.
Излишне говорить о том, какой хохот раздался в аудитории. Вместе со всеми
смеялся и профессор. Что и спасло его лекцию от провала. Для большинства людей
становилось очевидным, что пропаганда твердит одно, а жизнь демонстрирует
другое. Людей раздражало лицемерие властей. Широковещательное обещание
живущему поколению, что оно будет жить при коммунизме, сделанное предыдущим
партийным лидером, уже давно высмеивалось в ехидных и злых анекдотах.
Результатом становилось неверие в официальную политику. Наиболее хитроватые
приспосабливались к этому, ловко оперировали принятой в средствах печати
фразеологией, использовали лазейки в законодательстве, разными путями
пробирались в партию, чтобы делать карьеру. Наши герои ещё не заразились
распространившимися в стране бациллами цинизма. Их увлёк новый тренд в
идеологической политике, что общество оздоровится, если в нём будут внедрены
так называемые ленинские нормы. Высший идеологический ареопаг посчитал
необходимым в новых условиях внедрить в общественное сознание идею о том, что
все
беды предыдущего периода были связаны с отходом от ленинских норм или их
извращением, а в международном масштабе социализм может победить на основе
мирного сосуществования с капиталистической системой. Вполне логичным был
следующий шаг: некоторое ослабление политического режима, активизация работы
общественных организаций, в том числе на международной арене. Начался
туристический обмен с социалистическими странами. В некоторых из этих стран
декларируемые советской партийной элитой идеи стали трактовать расширительно,
ссылаясь на свою специфику. Наиболее радикальные шаги предприняли
чехословацкие руководители. Их действия выходили за пределы понимания
советских лидеров, опасавшихся ослабления единства системы социализма. И как
следствие этого – назрел её кризис.

                               НА ВЫЕЗДНОЙ КОМИССИИ
 
К этому времени в жизни Виктора и Нади произошли изменения. Они тоже
поженились. Чтобы не напрягать родителей, Виктор подрабатывал как почасовик
учителем истории в одной из школ города. Лютой зимой он простудил горло. То ли
юношеская бравада, то ли неопытность, то ли просто глупость стали причиной,
по которой он не взял бюллетеня по болезни, а продолжал давать уроки. Его
воодушевляло внимание учащихся. Он, как артист на сцене, зажигался от огня,
излучаемого глазами ребят. Для того чтобы его занятия были интересными, он
разнообразил материал школьных учебников прочитанной им специальной или
художественной литературой. И на занятиях договорился до того, что потерял
голос. Пришлось сменить место работы. Он стал ночным сторожем на
железобетонном заводе. Охранял двухэтажное здание заводского управления. В
производственных цехах работали круглосуточно. Иногда он заходил в большие,
пахнущие мокрым цементом и водяным паром шумные цеха и наблюдал за тем, как
ловко справляются рабочие при помощи мостового крана с огромными плитами,
только что изготовленными из бетона и железа. По вечерам Надя приносила ему
ужин. Подкрепившись кулинарными фантазиями жены, он приступал к своей
курсовой работе. После того, как Александр Иванович уехал в Москву на
министерскую должность, научным руководителем Виктора стал профессор
Крестинский. Познакомившись с планом курсовой, он предложил ему написать в
соавторстве с Виталием Прониным статью (темы их курсовых были близки) с тем,
чтобы направить её на всесоюзный конкурс студенческих работ. Забегая вперёд,
скажем, что подготовленная ими статья, зашифрованная под эпиграфом «История
– современность», была отмечена специальным дипломом конкурса. После
женитьбы Виктору сразу не удалось снять квартиру. Граф решил помочь
молодожёнам. Он убедил свою бабушку, которая жила в частном доме, сдать им
одну комнату. Благодаря этому молодая семейная пара забот не знала до летних
каникул. Попытавшись рассчитаться за квартиру, Виктор натолкнулся на резкую
отповедь Графа:
– Ты что, старик, меня оскорбить хочешь?    
 – С какой стати, Граф? – недоумевал Виктор.
– Я хочу отблагодарить за любезность твою бабушку…
– Если вы с Надей считаете меня своим товарищем, то не заводи больше
разговора о деньгах ... найдите им лучшее применение...
 И применение деньгам они нашли. Виктор увидел на доске объявлений в
университете информацию о формировании туристической группы в ГДР по линии
молодёжного туризма «Спутник». Он предложил жене совершить такое путешествие
вдвоём в страну изучаемого им языка. Надю обрадовала возможность побывать за
границей. Для поездки надо было получить характеристику в университетском
комитете комсомола, сдать её в райком и ждать вызова на специальную комиссию.
С получением характеристики никаких сложностей не возникло. Виктор был
комсоргом группы. Его хорошо знали в комитете. Как оказалось, в эту же поездку
оформлялся со своей супругой куратор его группы Егор Семёнович, являвшийся
заместителем секретаря комитета. Перед заседанием райкомовской комиссии Виктор
поволновался. Не за себя. За Надю. На возможные вопросы членов комиссии о
своей общественной работе, о Германии и международном положении он легко мог
ответить. Даже был уверен, что знает больше, чем члены комиссии. Его
беспокоило другое: у Нади не было общественной нагрузки. Кроме того,
поговаривали, что выездные комиссии отказывали супружеским парам в
совместных поездках за границу из-за опасений, что супруги могут стать
невозвращенцами. Поэтому Виктор беспокоился о том, как бы кому-нибудь из этих
неизвестных им членов комиссии не пришла в голову мысль отказать одному из них
в поездке. Чтобы не расстраивать заранее Надю, он не говорил ей об этом. А в
беседе с Евгением он не сдержался:
 – Ну, скажи, с какой стати у членов комиссии, которых ни мы не знаем,
ни они нас, есть право решать, ехать нам туристами в ГДР или нет?
Лицо Виктора выражало такое возмущение, как будто его
незаслуженно оскорбили.
– Привыкай, старик, – невозмутимо ответил Евгений,
добавив многозначительно, – скоро закончим учёбу, выйдем в свободное
плавание и тут же поймём, что оно совсем не свободное, а регламентированное,
даже в мелочах.
– Ничего не поделаешь, придётся смириться, – уже спокойнее сказал Виктор.
На заседание выездной комиссии супруги прибыли заранее. У
приёмной секретаря райкома комсомола уже собралось человек десять.
Небольшими группками они вполголоса обсуждали возможные вопросы, которые
могут задать на комиссии.
– Будто на экзамене, – шепнула Надя мужу. Виктор в ответ лишь улыбнулся.
Егора Семёновича, как своего здесь человека, сразу пригласили в кабинет
секретаря. Сотрудник райкома сверил явившихся со списком и, убедившись, что
пришли все, исчез за дверью секретарского кабинета. Через несколько минут по
одному стали вызывать на комиссию. Волнение собравшихся достигло апогея. Они
тут же бросались к выходившим из кабинета, интересуясь, какие им задавали
вопросы. Настала очередь Виктора. Стараясь сохранять спокойствие, он предстал
перед комиссией. Человек шесть примерно его возраста внимательно
смотрели на него. Перед каждым из них лежали какие-то документы. «Наши
характеристики», – догадался Виктор. Лишь Егор Семёнович знал его. Он тоже
сидел за столом, будучи членом комиссии как представитель университета,
поскольку будущая группа туристов наполовину состояла из студентов.
Председательствующий, мужчина лет тридцати, с аскетическим лицом, назвал
фамилию Виктора, спросив:
– Члены комиссии, какие у вас будут вопросы? Все
углубились в чтение документов. Девушка с внешностью заводской активистки и
шестимесячной завивкой, придавая своему лицу строгое выражение,
поинтересовалась:
 – Почему именно в ГДР вы хотите поехать?
Виктор объяснил, что он в течение ряда лет изучает немецкий язык.
Эта поездка поможет ему на практике его улучшить.
Председательствующий, видимо, экономя время, поспешил сказать:
– Есть предложение – утвердить ... нет возражений? Сидевшие за
столом, без лишних слов, согласились с предложением. Виктор произнёс
дежурное «Благодарю» и покинул кабинет. Следующей пригласили Надю. Минуты
через три она вышла с сияющим лицом. На вопрос очередного кандидата:
 – О чём спрашивали? Она сказала: – Муж не обижает?
Её ответ рассмешил присутствующих.
После того, как закончилось заседание комиссии (утверждены были все явившиеся)
им объявили, когда необходимо прийти на инструктаж. Идя с Надей из райкома,
Виктор рассуждал с откровенной издевкой:
– Интересно, если бы члены комиссии не выяснили, с какой целью я хочу поехать
в ГДР
 и не обижаю ли я тебя, то смогли бы мы поехать туда?
– А мне даже понравилось, – весело отреагировала
жена, – теперь ты знаешь, что райком внимательно следит за нашей семейной
жизнью.
                                            ПУТЬ НА ЗАПАД
 
Пожалуй, это Егор Семёнович постарался: Виктор и Надя оказались в одном
купе с ним и его супругой Ириной, когда группа туристов занимала свои места в
вагоне поезда, направлявшегося в Москву. Ирина – недавняя студентка
филологического факультета, оказалась очень остроумной и общительной. Сразу
между обеими супружескими парами установились приятельские отношения. После   
того, как Егор Семёнович защитил кандидатскую диссертацию, молодой семье
выделили квартиру (тогда кандидаты наук имели такую привилегию). До этого
им пришлось в течение нескольких лет жить в аспирантском общежитии. Своего
трёхлетнего сына они оставили на время поезди в Германию у родителей Егора
Семёновича, которые души не чаяли в своём внуке Серёжке. Ирина то и дело
рассказывала о Серёжкиных проделках, о его забавном коверканье слов.
 – Он пополняет наш семейный вокабуляр, – мило улыбаясь, говорила она.
– Теперь мы Жорину маму называем не иначе, как «Баба Фа».
Это он её так нарёк... а медвежонок у нас зовётся «забазёнок».
– Однажды, – вступил в разговор Егор Семёнович, – Серёжка взял Ирин 
бюстгальтер, висевший на стуле, и подаёт его мне со словами:
«Папа, земи мамин дёнга-бадёнга». С тех пор этот предмет мы
называем только так. В уголках глаз Ирины заблестели слезинки от
переполнявших её чувств. Она призналась:
 – Когда Серёжка начал говорить, я завела дневник, куда заношу его необычные
слова и выражения. Недавно записала его обращение ко мне во время
нашей с ним прогулки: «Мама, земи меня на ручки, у меня маленькие и тоненькие
нозки».
– А помнишь, Ира, – подсказал ей муж, – я пополнил твой днеvник после того,
как привёл Серёжку из садика? ... Дело было уже к вечеру, – обратился он
взглядом к Виктору и Наде,
– придя за ним, я застал его лежащим на каменных ступеньках при входе в садик.
Я говорю ему:
«Серёжа, ты же простудишься. Я так никогда не делаю... А он мне в ответ: «А
я делаю». И добавил: «Лежу, как раздавленный червяк на пыльной дороге».
Наверно, играючи, вообразил что-то себе. В таких непринуждённых и весёлых
разговорах они доехали до Москвы. Здесь они переночевали в общежитии какого-то
института (его студенты находились на летних каникулах). С утра туристов
посетил сотрудник московской организации «Спутник». Он представил в
качестве куратора группы молчаливого мужчину средних лет в тёмном костюме и
ещё раз напомнил о правилах поведения советских туристов за рубежом. Об этих
правилах они уже слышали перед выездом в Москву от руководителя группы –
молодой дамы, по всей вероятности, работавшей инструктором партийного
райкома. Она держалась со всеми подчёркнуто официально, давая понять, что ни
при каких обстоятельствах не допустит сокращения той дистанции, которая её
разделяет с остальными туристами. Туристы это сразу поняли, и ни у кого из них
не возникло желания сократить дистанцию хотя бы на миллиметр. Вагон, в который
они сели на Белорусском вокзале, был немецкого производства. С внешней его
стороны над окнами была надпись на двух языках: «Спальный вагон –
Schlafwagen». Купе в них рассчитаны на двух пассажиров. В углу, у окна,
аккуратно был встроен умывальник.
– Ну вот, мы почти в Европе, – разложив вещи, пошутил Виктор,
обращаясь к Наде, поправлявшей причёску у зеркала, висевшего над умывальником.
 – А я думала, что в Европу мы въехали, когда пересекали Уральские горы,
– в тон ему ответила жена.
– Не скажи ... это территориально мы оказались в Европе на Урале. А
цивилизационно мы попали в
Европу в этом вагоне, – с некоторым апломбом заявил муж. И чтобы доказать свою
правоту, уточнил:
– Ведь удобнее же людям ехать в двухместном купе, чем в
четырёхместном, не правда ли? Опять же умывальник, накрахмаленные
занавески и пастельное бельё, мягкие сиденья. Думаю, и обхождение проводников
с пассажирами будет учтивее. Одним словом – сервис... Чего, впрочем, нам, как
раз, и не хватает. – Да, пожалуй, ты прав, – согласилась Надя. – Когда мы
заходили в вагон, я заметила, как нам приветливо улыбалась проводница,
приглашая пройти в купе. Такое редко встретишь на внутренних маршрутах. Скоро
мимо окон вагона замелькали посёлки и полустанки с кривыми заборами,
скособочившимися сараями, леса и перелески, сменяющиеся болотами и речками с 
растущими на их берегах кудрявыми вётлами. Ранним утром другого дня пассажиров
поезда разбудила паспортная проверка. Впереди была граница с Польшей.
Небольшую задержку проводница объяснила необходимостью поменять колёсные
пары состава, поскольку наша колея шире европейской. По этому поводу Егор
Семёнович, вышедший в этот момент, как и Виктор, из своего купе, не преминул
пошутить:
 – Не только наша колея шире европейской, но и русская душа обладает таким
же качеством.
– Вот мы и попробуем убедиться в этом во время нашего турне, –
задумчиво проговорил Виктор, глядя на рваные клубы тумана, поднимавшиеся над
протекающей вблизи рекой. Он уже не смог заснуть. Ему было интересно всё, что
он увидит за рубежами своего отечества. Польские пограничники быстро
проштамповали документы и удалились. Они не проверяли паспорта столь
тщательно, как
это делали наши стражи границы – наследники легендарного Никиты Карацупы.
Видимо, поляки доверяли советским коллегам. Сменяющиеся картины за окном
отличались от раздольных родных пейзажей. Здесь было больше ухоженных
участков земли. Но сами участки, по сравнению с нашими бескрайними пшеничными
или картофельными полями или заливными лугами, отличались малыми размерами
и напоминали цветастое лоскутное одеяло. Созревающие зерновые культуры,
отливали золотом, по соседству с ними яркой зеленью выделялись овощные. Те, в
свою очередь, перемежались с делянками, занятыми парами, высокой кукурузой или
подсолнечником. Природа и труд человека, словно воплотили на земле полотна Ван
Гога. Внимание Виктора привлекли садовые участки. Размерами они почти не
отличались от наших. И домики, сооружённые заботливыми руками хозяев, были
столь же крохотные. Но выглядели они всё же значительно аккуратнее, можно даже
сказать, эстетичнее. И каждый из этих миниатюрных участков утопал в цветах.
При подъезде к Варшаве Надя обратилась к мужу:
– Витя, посмотри, над городом
возвышается здание, своей архитектурой напоминающее московские высотки. Это
его подарило полякам наше правительство?
– Да, ты права. Его называют здесь
Сталинская высотка.
– Нечего сказать, щедрый подарок. – Но он не единственный.
Ты посмотри, сколько виднеется разрушенных войной зданий. Без нашей помощи
поляки восстанавливали бы свою столицу ещё полвека, а, может быть, и дольше, –
словно размышляя, предположил Виктор. Хотя транзитные пассажиры и не
покидали поезда во время его непродолжительной стоянки на Варшавском
вокзале, тем не менее, им были хорошо заметны следы разрушений, оставленные
менее четверти века назад войной. Некоторые колокольни костёлов и монастырей
были срезаны артиллерийскими снарядами, на стенах отдельных домов зияли раны
от осколков, кое-где виднелись груды развалин от бомбёжек. Какая судьба ждала
бы
польскую столицу, не окажи ей спасительную помощь Красная Армия?! Что было
бы с самим польским народом, не разгроми Советский Союз фашистских варваров,
принеся в жертву более полумиллиона своих сынов?! Такие вопросы задавали
себе не только наши герои, но и другие туристы, прощаясь с польской землёй.
                                   
                НЕМЕЦКАЯ РАПСОДИЯ
 
Миновав по восстановленному после войны мосту широкую реку Одер, поезд прибыл
на вокзал города Франкфурт. Немецкие пограничники внимательно изучали
паспорта, сверяя взглядом фотографии с пассажирами, прежде чем поставить
штамп. «Орднунг есть орднунг», – подумал Виктор, наблюдая за действиями
молодого офицера. Тот почувствовал на себе взгляды русской семейной пары, с
улыбкой протянул Виктору оба проштампованных паспорта и сказал:
 – Gute Raise! (Счастливого пути!)
 Виктор также с улыбкой ответил ему: – Vielen Dank! (Большое спасибо!)
Чем вызвал восклицание офицера: – O! Sie sprechen Deutsch?
(О! Вы говорите по-немецки?) На что Виктор сказал с наигранной скромностью:   
– Ja, ein bisschen. (Да, немного)
 – Seher gud! Noch malls Ich wunsche fur Sie
gute Reise! (Очень хорошо! Ещё раз желаю вам счастливого пути!) – слегка
поклонился офицер и перешёл в соседнее купе.
Природа за Одером почти не
имела особых отличий от той, что была на польской стороне. Но Виктор и Надя
сразу отметили чистоту в малых городах и селениях, мимо которые проходил их
поезд.
– Я нигде не вижу здесь каких-то заборов вокруг домов, хибар, как у
нас, брошенный инвентарь, бродящих без присмотра домашних животных, – с
удивлением сказала Надя.
 – Ты знаешь, меня это тоже поражает. Смотрю на
ухоженные дворы вокруг домов, чистые улицы, побелённые липы или вётлы,
высаженные вдоль асфальтированных дорог, и такое впечатление, как будто
немцы специально приготовились к нашему приезду.
 – Да-а, трудолюбивый народ. Ничего не скажешь, – в этих словах Надя выразила
и своё удивление, и свою симпатию к немцам за их отношение к труду, за их
заботу о его результатах.
Берлинский Восточный вокзал, куда прибыл поезд,
своим высоким застеклённым дебаркадером напомнил нашим туристам кадры из
некоторых трофейных фильмов. Здесь группу встретили немецкие организаторы
программы. Был представлен переводчик, которому можно было дать лет двадцать
пять. Он назвал себя Рюдигером Альтманом, сказав:
– Я – студент пятого курса
университета имени Гумбольдта. На каникулах подрабатываю переводчиком русского
языка, поскольку учусь на факультете славянской филологии.
Он произнёс эту фразу на правильном русском языке. Лишь неискоренимый немецкий
акцент
выдавал его. От мужской половины группы не укрылось, как засветились глаза и
засияли улыбки у наших женщин. Рюдигер был высокого роста, с красивым лицом,
профиль которого напоминал римского патриция, и волнистыми русыми волосами.
В Берлине было пасмурно. В воздухе чувствовался слабый запах горелого угля.
Сибиряки, привыкшие к кристально чистому воздуху, сразу это ощутили лёгким
щекотанием в горле. На вопрос туристов почему пахнет дымом? Рюдигер пояснил:
– Когда прохладная погода, жители отапливают дома брикетами из бурого угля. В
нескольких кварталах от вокзала
Виктор увидел из окна автобуса большую
площадь, занятую работавшими камнедробильными машинами с транспортёрами и
кучами щебня и песка под ними, которые напоминали пирамиды. Он догадался, что
сюда свозят руины разрушенных войной домов и готовят из них строительный
материал. «Вот пример немецкой рачительности», – подумал он. Это было не
единственное напоминание о минувшей войне, которое увидели туристы в первый
день своего пребывания на немецкой земле. Проезжая по центральной части
столицы ГДР, они обратили внимание на то, что ещё не все здания были
восстановлены. Кое-где на домах виднелись раны от снарядов. В проёме
знаменитых Бранденбургских ворот они заметили на территории западного Берлина
разрушенную наполовину колокольню огромной церкви, которая походила на
гигантскую изуродованную человеческую фигуру, обращённую с мольбою к небесам.
Лучи заходящего солнца придавали картине некий апокалипсический смысл.
Рюдигер, воспользовавшись микрофоном, рассказывал о достопримечательностях
города. Зная, что среди туристов находятся студенты университета, он не без
гордости указал на комплекс зданий университета имени Гумбольдта. Гостиница,
в которой разместили туристов, находилась в сером ни чем не примечательном
пятиэтажном здании, расположенном в пол километре от улицы Унтер ден Линден.
Партийная дама – руководитель группы предупредила: – Через час все
собираемся на ужин в ресторане на втором этаже. После ужина ознакомимся с
программой пребывания. Экскурсия по городу начнётся завтра с утра. Тоном
старого фельдфебеля она добавила: – Сегодня в город никому выходить не
рекомендуется. Может быть, кому-то и хотелось побродить по вечернему Берлину,
но никто не отважился нарушить строгое напоминание партийного куратора. Егор
Семёнович, придавая голосу примирительные нотки, сказал Виктору:
– Ну что ж, отдохнём и наберёмся сил перед долгим путешествием. Рестораном
оказалось
тесное помещение, большую часть которого занимал длинный стол, накрытый белой
накрахмаленной скатертью. Когда туристы расселись по местам, официанты
проворно поставили перед каждым по высокому бокалу и трёхсотграммовой бутылке
пива на картонном кружочке с эмблемой гостиницы. Непривычные к таким мелочам
гостиничного сервиса туристы с любопытством начали рассматривать эти
подставки. Пиршество не обошлось без небольшого курьёза. Официантки
поставили на середину стола несколько глубоких тарелок, наполненных варёной
картошкой. Один из членов группы, вероятно, полагая, что в тарелке – порция
ужина, подвинул её к себе с намерением начать трапезу. Все с удивлением
наблюдали за его действиями. Но официантки спасли от конфуза незадачливого
смельчака: они принесли на больших плоских блюдах, сродни подносам, жаренное
мясо с малыми порциями зелёного горошка и квашенной капусты в специальных
ячейках. Это заставило нашего гурмана понять, что он мог бы расправиться с
гарниром, предназначенном, не только для него, но и для других. Излишне
говорить, что «святая простота» туриста, впервые оказавшегося за границей,
придала ужину весёлый характер. Утром туристов разбудили звуки переставляемых
из кузова маши% ны на землю ящиков и бидонов и приглушённые голоса рабочих.
Откидывая с себя пуховое одеяло, вызвавшее накануне вечером
ироничное замечание Нади, что оно скорее напоминает перину, Виктор проворно
встал
с постели и сказал:
– Подъём, дорогая! Слышишь, нам уже завтрак привезли. Надя
села на край кровати, надела тапочки и поморщилась:
– С утра дымом пахнет ещё сильнее, чем вчера вечером.
– Ничего, в Сибири отдышимся, – приободрил её муж.
После завтрака Рюдигер объявил, что группа направляется на так называемый
Остров музеев с целью посетить самый знаменитый в Берлине музей Пергамон. По
пути кто-то из женщин спросил:
 – А когда у нас будет свободное время, чтобы купить сувениры?
Дама-куратор громко с металлом в голосе, чтобы слышали все,
заявила:
– Свободное время для посещения магазинов предусмотрено в последний
день нашего пребывания в ГДР. Тогда мы вновь будем в Берлине. 
Пожалуй, в арсенале её методов управления не было других, кроме как держаться
на
расстоянии от членов группы и строгим голосом давать указания. Неслучайно,
довольно скоро за глаза её стали называть «Курдама». В отличие от неё второй
руководитель никогда не вмешивался в программу пребывания. До конца
путешествия, наверно, никто даже не слышал его голоса. На Музейном острове
Рюдигер пояснил, что здесь располагаются самые известные в Германии (он
произнёс именно так, а не в ГДР) исторические и художественные музеи. Все
здания сильно пострадали во время войны. Некоторые из них всё ещё
реставрируются.
Он указал на пять монументальных сооружений в классическом стиле,
сказав:
– Здание с куполом, находящееся в конце острова, который омывают
воды реки Шпрее, носит название Музея Боде в честь своего основателя –
искусствоведа Вильгельма фон Боде. Музей открыт частично. Его экспозиция
напоминает Эрмитаж в Ленинграде... На римский храм походит Старая национальная
галерея. Она также открыта частично... Пока не открыт Новый музей. Вы видите,
что его здание в стиле позднего классицизма продолжают реставрировать... В
неоклассическом стиле выстроен Старый музей. Его фасад украшают восемнадцать 
колонн ионического ордера. Прежде в нём хранилась художественная коллекция
прусских королей. Музей вновь открыли два года назад. В нём выставлено
античное искусство Греции и Рима. Рюдигер сделал паузу, давая туристам
возможность обозреть все музеи этого уникального ансамбля, затем пригласил их
пройти в Пергамский музей. Он назвал его самым популярным, уточнив, что не
только в
Германии. После этого уточнения Егор Семёнович тихо, чтобы не слышали другие,
обратился к Виктору: – Я заметил, переводчик как будто намеренно избегает
названия ГДР. – Да, мне тоже так показалось, – согласился Виктор. Тем
временем, Рюдигер коротко рассказывал о Пергамском музее:
– Своё название он
получил благодаря Пергамскому алтарю, который относят ко второму веку до
новой эры. Он был найден немецким археологом Карлом Хуманом. В одном из залов
музея вы увидите этот алтарь, воссозданный из подлинных фрагментов,
привезённых в прошлом веке в Берлин. Его, по праву, называют одним из
сохранившихся чудес света. Другими знаменитыми артефактами древнего искусства
Ближнего Востока, которыми известен этот музей, являются ворота Иштар из
Вавилона, фасад тронного зала Навуходоносора Второго и фриз из Мшатты.
– А скажите, Рюдигер, во время войны этот музей тоже пострадал? – спросила
туристка, шедшая с ним рядом и не спускавшего с него очарованного взгляда.
Её звали Вера. Она была брюнеткой не% высокого роста с ямочками на щеках.
Чтобы
казаться повыше, она носила туфли на высоких каблуках. Это делало её походку
несколько тяжеловатой. – Все три корпуса музея были сильно разрушены
бомбардировками, – ответил он, словно не замечая её взгляда. Видимо, он    
привык к назойливым, по большей части, очевидным вопросам советских туристок.
Его подчёркнуто равнодушная реакция на них могла объясняться пониманием того,
что вопросы скорее всего задаются ими для того, чтобы он обратил на них своё
внимание. Чаще всего такими надоедливо любопытными женщинами были одинокие, не
имевшие семьи. По правде говоря, и в туристические поездки они зачастую
отваживались не столько для того, чтобы удовлетворить желание познакомиться
с экзотикой других стран, сколько для того, чтобы «пошататься по магазинам и
поглазеть на заграничные шмотки» или из-за надежды возможных романтических
эмоций и неожиданных волнующих встреч, подальше уйти от надоевшей обыденности
и хамства, а то и нарочитой вульгарности окружающих их мужиков. По многим
причинам им не удалось обзавестись мужем или удовлетворяющим их запросы
любовником. Поэтому вдали от дома и от знакомых в них вселялся некий бес,
провоцирующий желание «оторваться по полной», иначе говоря, отведать
интригующего вкуса новой жизни. Видимо, и Рюдигеру за время его переводческой
практики пришло понимание
особенностей поведения некоторых наших туристок. То ли его пуританское
воспитание, то ли опасение реакции специальных служб ГДР были причиной его
демонстративной индифферентности к приставанию барышень из страны развитого
социализма. Не надо быть психологом, чтобы понять, с каким чувством сожаления
дались ему слова о разрушениях Пергамона. Немного помолчав, он продолжил:
– Сразу после войны его фонды были вывезены в Советский Союз. Но десять лет
назад они были возвращены. Я не знаю, все ли. Часть коллекции находится в
настоящее время в Западном Берлине.
– Вы правильно сделали, Рюдигер, что
рассказали нам об экспозиции музея до его посещения, – похвалил его Виктор.
И, перейдя на немецкий язык, уточнил:
– Всё-таки не все туристы хорошо знакомы
с историей. И тем интересней нам будет знакомиться с экспонатами музея.
– Где вы так научились немецкому языку? – с удивлением поинтересовался он тоже
на немецком.
Виктор коротко рассказал, что он студент последнего курса
университета, где изучает этот язык и готов помогать ему с переводом, когда он
почувствует усталость.
– Я никогда не думал, что в Сибири можно так хорошо
изучить наш язык, – удивился он, сделав ударение на слове Сибирь, что выдало
характерный для большинства европейцев комплекс страха перед этой далёкой,   
загадочной и полной опасности частью света.
– Это благодаря нашим учителям, –
с притворной скромностью сказал Виктор и, улыбнувшись, добавил:
– Кстати говоря, Егор Семёнович знает немецкий лучше меня. В группе есть ещё
несколько человек, которые свободно владеют языком. У нас в Сибири не только
учителя хорошие. Наша университетская библиотека имеет богатейший фонд. А
сам университет всего на восемьдесят лет моложе университета имени Гумбольдта.
Через отдел межбиблиотечного абонемента можно выписать любую книгу в виде
микрофильма из других библиотек, в том числе из ГДР. Библиотека регулярно
получает по подписке журнал «Историческая наука», который издаётся у вас, в
ГДР... сейчас, к примеру, я работаю над книгой Теодора Мейера. Она мне нужна 
для дипломной. Вы знаете такого автора?
 – Нет. Такого автора я не знаю, – ответил внимательно слушавший его
переводчик.
– Возможно, он из Западной
Германии? – предположил Рюдигер.
– Да. Вы правы … он преподаёт в университете в Тюбингене, – уточнил Виктор,
подумав:
«Значит, между двумя Германиями нет активных научных
связей. Иначе Рюдигер бы знал этого учёного. Он ведь весьма популярен как
основатель научной школы».
Музей поразил туристов своими огромными размерами и
уникальными памятниками древнего искусства. Особое восхищение вызвал
восстановленный в натуральную величину Пергамский алтарь. У многих
посетителей, вступивших в этот зал, возникло чувство, как будто машина времени
перенесла их в древний Пергам. Воображение оживляло сцены, изображённые
скульпторами на фризе, который украшает срединную часть античного шедевра по
всей его площади. Некоторые посетители не смогли удержаться, чтобы не
подняться по многочисленным мраморным ступеням до венчающей алтарь
колоннады, похожей на своеобразную корону, и не сфотографироваться на память о
своих незабываемых переживаниях. Другие артефакты были столь же впечатляющими.
Гигантские Ворота Иштар, на голубой лазури которых изображены в естественных
позах быки и мифические животные – сирруши (похожие одновременно на львов и
грифонов), а также примыкающие к Воротам стены, переходящие в Дорогу
процессий, также покрытых барельефами животных, свидетельствовали о развитом 
эстетическом вкусе древних строителей.
– Я по-хорошему завидую местным студентам исторических факультетов,
– признался Виктор Егору Семёновичу.
- Почему? – удивился тот.
– У них есть возможность посетить этот музей и
ознакомиться с теми шедеврами древнего искусства, которые мы видели только в
иллюстрациях учебников.
– Согласен, – сказал он. – А я думаю о том, как хорошо, что нашлись люди,
которые обнаружили их, привезли сюда и тем самым
спасли для человечества.
– А представляете, Егор Семёнович, сколько
ценнейших произведений, созданных человеком в древности и в Средние века,
было варварски уничтожено как на Востока, так и здесь, на Западе. Этот
разговор они продолжили и на следующий день при посещении Потсдама. Когда
автобус с туристами оказался на окраине Берлина, Виктор обратился к жене:
– Надя, посмотри – стоят такие же панельные дома, как в наших новостройках. Они резко контрастируют с общим обликом города.
– Это от того, что война здесь всё превратила в руины, – высказала она своё
предположение.
– Надо было людей как можно быстрей обеспечить жильём.
По-видимому, наши строители и поделились с немцами
технологией.
– Да, пожалуй, ты права, – согласился он с ней.
Ему было хорошо известно, как радовались наши люди, перебираясь с жалкими
пожитками из
подвалов или набитых жильцами, как селёдка в бочке, коммуналок в панельные
пятиэтажки. Он и сам был бы на вершине счастья, если бы после окончания
университета они с Надей получили распределение на работу, где их вселили бы в
похожую на школьный пенал однокомнатную квартиру в таком доме. В Потсдаме
автобус остановился у дворца Сан-Суси, что в переводе с французского означает
«Без забот». Рюдигер рассказал, что в середине апреля 1945 года весь город
сильно пострадал от бомбардировок американскими самолётами. Но
дворцово-парковый ансамбль уцелел. Он был построен прусским королём Фридрихом
Великим как летняя резиденция, подобная Версалю или Петергофу. Фридрих
собирал здесь интеллектуальную элиту Европы. Он увлекался философией,
пытался писать стихи, играл на флейте, дорожил дружбой с Вольтером, который
прожил во дворце три года. В течение многих лет король вёл войны за расширение
границ своего государства. Результатом стало всеобщее обнищание немецкого
народа. «Старый Фриц», как его называли, удалился в Сан-Суси, где и закончил
свои дни. Любуясь красотами дворца, а также находящимися в нём живописными
полотнами, гармоничным сочетанием архитектурных сооружений с ажурными
террасами виноградников и с раскинувшимся вокруг ландшафтом,
туристы-сибиряки, никогда не видевшие ничего подобного, испытывали чувство,
будто они очутились в сказке. Только Егор Семёнович, побывавший в Ленинграде,
сказал идущим рядом с ним жене и Виктору с Надей:
– Знаете, меня поражает то, что здесь всё сохранилось в первозданном виде,
несмотря на жесточайшие бои во время захвата нашими войсками Берлина. 
Я видел в Петергофе и Царском селе фотографии, на которых все дворцы,
многочисленные павильоны и фонтаны превращены гитлеровцами в руины.
С колоссальными усилиями их восстанавливают. Но, к сожалению,
работы займут ещё много времени.
Виктор вспомнил, что о том же ему рассказывал и Евгений.
– И о чём это говорит? – спросила с улыбкой Ирина, заранее знавшая ответ мужа.
Он испытующе взглянул на жену, но по блеску её глаз понял, что она
намеренно провоцирует его, чтобы он продолжил свою мысль.
– О чём? О том, что фашизм грабит и уничтожает искусство и
культуру других народов. Значит он враг цивилизации и человечества. А мы,
наоборот,
спасаем не только свою культуру, но и культуру других народов.
Новым подтверждением его слов было увиденное ими в Дрездене. Почти каждый
квартал
этого города, который по праву называли памятником под открытым небом, ещё
носил на себе печать варварской бомбардировки американцами в конце войны,
когда в этом уже не было никакой ни стратегической, ни тактической
необходимости. Во всемирно известном Цвингере экспонировались знаменитые
шедевры живописи, которые были найдены советскими солдатами в фашистских
тайниках, восстановлены нашими лучшими реставраторами и возвращены немецкому
народу. Когда же наши туристы посетили Веймар, город в котором жили и творили
Гёте и Шиллер, а затем побывали в находящемся неподалёку от Веймара
Бухенвальде, они были потрясены. Виктор после тяжёлого молчания обратился к
Егору Семёновичу со словами:
 – У меня не укладывается в голове, как могла нация, давшая миру таких
гениальных
поэтов, мыслителей, музыкантов, учёных,
почти поголовно заразиться фашизмом и скатиться до чудовищного варварства,
которого не знала мировая история?!
– На этот вопрос ещё долго мы не получим ответа, – тяжело вздохнув, проговорил
Егор Семёнович.
– Разве не знали жители Веймара и других лежащих вблизи городов, что
неподалёку такие же, как
они, немцы устроили ад на земле, в котором тысячами заживо сжигали людей?
 – Да, конечно, знали, – сказал Виктор.
– То-то и оно, – продолжил Егор Семёнович, – знали и ничего не предпринимали,
чтобы покончить с тем чудовищем, каким был фашизм.
– А сколько унёс фашизм жизней нашего народа, прежде чем с
ним было покончено, – вступила в разговор Ирина.
– Знаете, когда Рюдигер рассказывал нам о том, что дорогу в концлагерь строили
те, кому, если он
оставался жив, предстояло сгореть в газовых печах, и сама дорога построена
на костях узников, то я подумала, ведь каждый булыжник на ней – это памятник
чей-то загубленной фашистами жизни.
Эти мысли не оставляли наших героев до
конца путешествия. Они побывали и в других городах ГДР, в других землях,
встречались с жителями села, промышленных предприятий. Везде их встречали с
подчёркнутым уважением. Всюду было прибрано, чисто, люди одеты опрятно, не
богато, но с определённым шармом. Предлагаемые туристам завтраки, обеды и
ужины отличались обилием и хорошим вкусом. Особенно уютными казались малые   
города, с их размеренной и спокойной, почти патриархальной жизнью,
в которых удачное сочетание архитектурных стилей
от средневекового до современного радовало глаз. Под впечатлением увиденного у
Виктора даже появилась мысль:
«Ну, почему в стране, потерпевшей военную
катастрофу, люди могут с таким комфортом обустроить свою жизнь, а мы,
победившие в войне, не можем и живём хуже их?» Постоянное общение на немецком
языке, участие в переводах во время различных встреч убедило его, что у него
ещё много резервов: многих бытовых слов и выражений он не знал, хотя иной раз
удивлял Рюдигера иными устойчивыми словосочетаниями, которыми он был обязан
своему любимому преподавателю немецкого языка Юлию Натановичу. Одно ему было
ясно: если хочешь изучить как следует иностранный язык, то обязательно надо
некоторое время пожить в стране изучаемого языка. У него сложились хорошие,
можно даже сказать, доверительные отношения с Рюдигером. Вера и не только она,
но и другие наши дамы после нескольких тщетных попыток привлечь к себе
внимание Рюдигера, потеряли к нему интерес, переключившись на
соотечественников. От Рюдигера Виктор узнал много нового из того, что читает
немецкая молодёжь, чем увлекается. Рюдигер открыл ему своего любимого автора
Германа Гессе, подарив три его книги, изданные в Германии в довоенные годы.
Лишь через несколько лет на русском языке у нас появились книги этого
замечательного писателя. Со своей стороны, Виктор рассказал о творчестве
популярных среди нашей молодёжи авторов. Обещал выслать ему книги Бунина и
Есенина, произведения которых Рюдигер не читал. Последний день перед отъездом
в Москву туристы свободно, как и обещала Курдама, побродили по столице ГДР.
Виктор и Надя ходили вместе с Егором Семёновичем и его женой. В магазине на
Александрплац Виктор и Надя купили себе по болоньевому плащу, а их приятели
накупили обновок своему Серёжке. На большее у них не хватило обменных марок.
При расставании Виктор и Рюдигер обменялись адресами. Улучшив момент, когда
их никто не слышал, Рюдигер шепнул ему, что как только у него сложатся
благоприятные обстоятельства, он непременно переберётся в ФРГ. Виктор был этим
крайне озадачен. Он не мог понять, что понуждает этого молодого немца,
родившегося, выросшего и получившего хорошее образование в ГДР, думать о
переезде в Западную Германию. Он имел хорошие перспективы для дальнейшего
трудоустройства, потому что с его знанием русского и некоторых других
славянских
языков приличное трудоустройство в Восточной Германии гарантировано.
Эти мысли с новой силой озадачили Виктора и тогда, когда при пересечении
границы Польши и СССР, он, как и все туристы, увидели составы с солдатами и
военной техникой, направлявшиеся в Чехословакию.
«Неужели, – думал он, – без
армии и танков нам не удержать эти страны? Что заставляет Рюдигера и чехов со
словаками стремиться на Запад? Ведь Советский Союз невероятными жертвами
принёс им свободу от фашизма и помогает залечивать раны, оставленные войной?»
Вернувшись из путешествия, Виктор отправил своему немецкому приятелю бандероль
с обещанными книгам. Примерно через месяц Рюдигер прислал ему в ответ тёплое
письмо. В памяти Виктора на многие годы сохранился образ этого немецкого
юноши приятной наружности, его интеллигентность, дружелюбие, эрудиция и
неподдельный интерес к русской культуре и ко всему прекрасному. О своих
впечатлениях от поездки Виктор довольно подробно рассказал научному
руководителю. Профессор Крестинский поинтересовался, посещали ли они
Цецилиенхоф во время пребывания в Потсдаме. И тут только Виктор сообразил:
«Видимо, не случайно программа их пребывания исключала этот дворец, хотя
территориально он находится недалеко от Сан-Суси". Не хотелось организаторам
программы знакомить туристов с тем местом, где в мае 1945 года состоялась
конференция держав-победительниц, которая предопределила раздел Германии и
будущее Европы». Небезынтересно также будет напомнить читателю о том, что
именно из дворца Цецилиенхоф Трумэн по телефону отдал приказ своим военным,
подвергшим через пару месяцев атомной бомбардировке Хиросиму, жителей
которой постигла такая же судьба, как и узников Бухенвальда. Вполне
закономерно возникает вопрос: «И чем в принципе совершённое американской
военщиной по приказу её «фюрера» отличается от творимого фашистами на
территории стран Европы?»
                             
                АВТОБУС ВСЁ-ТАКИ НЕ ТАНК
 
События в Праге изменили настроения советских людей, как бы этого не желали
власть предержащие. Идеи, высказанные чехословацкими руководителями о
необходимости «проводить такую политику, чтобы социализм не утратил своего
человеческого лица», находила понимание многих людей и в нашей стране.
 Трещины в монолитном айсберге, много лет сковывавшего СССР железной хваткой
силовых структур, образовались сразу же после разоблачительного доклада
Хрущёва. Его скандальная отставка с главного партийного поста привела к
тому, что от айсберга стали отходить сначала малые, а под воздействием разных
объективных и субъективных факторов всё большие куски. Хотя вся официальная
пропаганда представляла дело так, будто с весны 1968 года в Чехословакии
проходит ползучая контрреволюция и реставрация капитализма, но многие наши
студенты и молодые учёные воспринимали идеи о реформировании социализма как
назревшие и целесообразные. Симпатии вызывала и смелость Александра Дубчека.
Как ни старались отечественные публицисты напустить тумана на происходящее в
одной из наиболее развитых и по тем временам благополучных социалистических
стран, их усилия были тщетными. Лица, склонные к юмору, получили хороший повод
для серии новых анекдотов. Самыми незлобивыми, к примеру, были в форме
вопросов:
«Кто русские чехам – друзья или братья?» Конечно, братья, звучал
ответ. «Братьев не выбирают». Или другой.
«Почему наши войска перешли границу
ЧССР? Потому что дружба между социалистическими странами не знает границ».
Вовремя подсуетились и наши извечные «западные доброжелатели». Звонко запели
«забугорные голоса». Их песни подхватили и некоторые советские доморощенные
соловьи. Нашлись и «семеро смелых», попытавшихся провести у Лобного места на
Красной площади демонстрацию против ввода войск Варшавского Договора в
Чехословакию. Может быть, они думали, что их покажут по телевидению, напишут о
них в газетах, преимущественно западных, на этом дело и закончится. Но, увы.
Реакция властей превзошла их ожидания. Наш «самый справедливый суд» обрушил
на них такие наказания, в том числе и «психиатрической медицины», которые
надолго заставили задуматься любителей лозунгов «За нашу и вашу свободу». В
ту пору от народа было уже невозможно скрыть, что ввод войск осудили такие
авторитетные среди интеллигенции личности, как Солженицын, Сахаров,
Твардовский, Евтушенко и некоторые другие. «Голоса» наперебой заговорили о
протестном движении в СССР. Масло в огонь подливали самиздатовские
«Размышления о прогрессе, мирном существовании и интеллектуальной свободе»
Сахарова и бюллетень «Хроника текущих событий», издававшийся группой
самозванных борцов за свободу личности. Всё это способствовало оформлению
движения, названного правозащитным.
 Хотя советские руководители сделали всё, чтобы «братские партии» согласились
поддержать своими воинскими подразделениями эту акцию, которая бы выглядела
как ввод войск стран Варшавского Договора, тем не менее, в памяти чехов и
словаков она осталась как «вторжение советских войск». Она даже затмила их
благодарственную память за спасение Советской армией Чехословакии от
немецких фашистов. Надолго, если не на столетие, омрачила их отношение к
русским людям. В этом пришлось убедиться Егору Семёновичу, через много лет
после этих событий побывавшему в Праге. Автобус, доставивший нашу делегацию
в гостиницу, оказался плотно зажатым другими. Его водитель начал буквально
по сантиметру маневрировать. И довольно быстро, не причиняя другим вреда, он
сумел вывести свою машину. С интересом наблюдавшие за филигранными
действиями шофёра члены делегации аплодисментами поздравили его. Довольный
своим успехом он, высунувшись из окна, с многозначительной улыбкой чётко
произнёс по-русски: 
- Ну, автобус всё-таки не танк!»
Как оставалось
реагировать на его слова нашим делегатам? Они поощрительно вновь ему
зааплодировали. События в Чехословакии бурно обсуждались с началом занятий в
университете. Нередко преподаватели, чётко придерживавшиеся в своих лекциях
партийной линии, оказывались в затруднении в их интерпретации, когда им
задавались вопросы студентами, знавшими о происходящем из передач «голосов».
Не было секретом, что часть зарубежных партий, называвших себя марксистскими,
осудили линию КПСС по вопросу «Пражской весны», разочаровались в теории
марксизма-ленинизма, склонились к так называемому «еврокоммунизму». Раскол
мирового коммунистического движения стал очевидным фактом. Наиболее динамичной
частью протестного движения в это время во всех странах была молодёжь. Власти
в СССР поняли, что в работе с молодёжью надо искать новые, нестандартные
формы. Поэтому для работы в комсомольских органах стали привлекать творчески
мыслящие кадры, в том числе молодых учёных. Вскоре после возвращения из ГДР
Егор Семёнович получил предложение переехать в Москву на работу в отдел ЦК
ВЛКСМ, который занимался связями с молодёжными организациями социалистических
стран. Как можно догадаться, ему не пришлось долго добиваться согласия Ирины
на переезд в «Златоглавую». Об их столичной жизни читатель узнает позднее.
                                 
                МУКИ ТРУДОУСТРОЙСТВА
 
День за днём летели стремительно в последний год учёбы. Ко второму семестру
у Виктора дипломная работа практически была готова. Профессор Крестинский
оценивал её весьма высоко. Это вселило в Виктора надежду, что у него не будет
каких-либо сложностей с трудоустройством. Он полагал, что ему предложат
место ассистента на кафедре. А когда один из оппонентов во время защиты
дипломной высказал мысль, что при определённой доработке она может быть
представлена в качестве кандидатской диссертации, то надежды Виктора ещё
больше укрепились. Евгений удивил своих приятелей желанием связать свою судьбу
с армией. В ту пору выпускники вузов, где имелась военная кафедра, получали
офицерские звания. При желании они могли стать кадровыми офицерами. На
вопрос Виктора, что привело его к такому решению, Евгений, зная, что друзья и
близкие обязательно будут спрашивать его об этом, давно подготовил ответ.
– Викто’р, а почему бы и нет?! – спокойно сказал он.
В его интонации сквозила неколебимая уверенность в своём решении.
Для пущей убедительности он привёл некоторые аргументы.
– Ты же знаешь, что при этом у нас с Людмилой не будет
проблем с жильем. Пару месяцев назад они поженились. Пока снимаем квартиру. –
У Людмилы так же не будет проблем с трудоустройством, – продолжил он.
 – В любой воинской части или в гарнизоне есть школы … прослужу года три и
буду
поступать в академию … а после академии, сам знаешь, можно и до генерала
дослужиться… При упоминании о генерале Виктор вспомнил, с каким пиететом
Евгений рассказывал ему о сцене, поразившей в Ленинграде целомудренное
воображение провинциального студента. Придя вечером в гостиницу, Евгений
увидел на этаже, где он проживал, такую картину. В холле с приглушённым светом
на диване вальяжно расположилась молодая очень красивая блондинка с
вьющимися волосами, изящно обрамляющими её голову. В первый момент Евгений
подумал: «Ну, нельзя же быть такой красивой!» Её светло-серые, большие глаза
светились довольством и негой. На пухлых губах застыла улыбка. Всё её
внимание было обращено на сидевшего в кресле напротив, примерно в метрах трёх
от неё, генерала, которому едва можно было дать лет сорок. Генеральский
китель небрежно был брошен на диван, рядом с дамой. От его фигуры, в
гимнастёрке и
галифе с яркими алыми лампасами, исходила могучая сила и ловкость готового к
схватке леопарда. Начищенные до зеркального блеска сапоги только усиливали
этот эффект. Тщательно выбритое лицо, густые, аккуратно уложенные тёмные
волосы придавали его облику обаяние любимца женщин. Дама и генерал были
поглощены друг другом. Окружающего мира для них будто бы не существовало.
Перед ним на полу стояла пустая бутылка шампанского и наполненный бокал.
Блондинка лениво-изящным жестом кинула ему очищенный апельсин, который был
ловко пойман генералом. Другой рукой он взял бокал и с многозначительной
улыбкой произнёс:
– За тебя дорогая! И пусть наша любовь никогда не угаснет!
Евгений подумал: «До чего же счастливая пара! Их жизнь явно удалась!» У
Виктора при этом воспоминании зародилось предположение, что впечатления
Евгения от увиденного им в ленинградской гостинице, вероятно, сыграли не
последнюю роль в его решении стать офицером. Он пожелал другу дослужиться до
вожделенных генеральских погонов. Распределение выпускников приближалось.
Большинство из них уже знали, что их ждёт впереди. Алёшка Казанцев готовился
выехать в один из северных районов области для работы в местной газете.
Главным редактором в ней стал известный нашим героям по первому курсу учёбы
Барт. Его постоянный оппонент в спорах Хауст готовился защитить кандидатскую
диссертацию на кафедре советской литературы. Алёшка всё-таки получил из
редакции «Юности» долгожданное письмо. Автор письма, заместитель заведующего
отделом поэзии, извещал его, что в одном из номеров журнала предполагается
опубликовать его стихотворение, посвящённое матери. Другие стихотворения
нуждаются в доработке, поскольку в них заметно подражание Сергею Есенину.
Генка Панкин, Аня Шефтер и Князь получили официальные приглашения на работу
администраций городов, откуда они приехали. Евгений поинтересовался у Князя,
как ему удалось получить такое письмо из партийного комитета города Батуми.
Воспитанник Кавказа, не считая нужным скрывать этой тайны, со свойственным
ему бахвальством заявил:
– Дорогой Женя, разве ты не знаешь, что сегодня блат открывает у нас все
двери? …
ты сам подумай, можно ли без блата получить такое письмо?
 И, желая ещё выше поднять ставки содеянного его отцом, добавил:
– Но блат везде, а особенно в Грузии, стоит немалых денег! Лёня Песчанный,
Лёнька
Карпов, Виталий Пронин и некоторые другие сокурсники знали, что поедут
работать учителями истории в средние школы соседних областей. Графу ещё
предстояло учиться год на юридическом факультете. Только Виктору всё не
поступало ожидаемого им предложения. Он терялся в догадках: что бы это могло
значить? Профессор Крестинский при встречах с ним словно чего-то смущался и
каждый раз давал понять, что его ждут какие-то неотложные дела. «Конечно, –
думал Виктор, – если бы Александр Иванович оставался ректором, то я бы уже
знал, на какой кафедре буду работать». Определённые основания для такого
предположения у него были. В течение ряда лет он учился на повышенную
стипендию. Бывший ректор, да и профессор Крестинский, положительно оценивали
его научную работу. Опять же специальный диплом, полученный им на
всесоюзной конференции, мог этому поспособствовать. Но, видимо, у Крестинского
не хватало административного ресурса, чтобы получить должность ассистента для
своей кафедры. Надя замечала переживания мужа, хотя он этого старался не
показывать. Ей было жаль, что постепенно гаснет его надежда заниматься любимой
работой. Виктор попытался сам устроить свою судьбу. Он сходил в находящийся
неподалёку от университета политехнический институт, встретился с деканом
философского факультета и выяснил, нет ли свободных ассистентских мест. 
Ответ декана был отрицательный.
– Витя, а почему бы тебе не поинтересоваться в той школе, где ты работал?
– спросила его как-то жена. – Ведь это единственная
школа с углублённым изучением иностранного языка. Тебя там уже знают.
– Я бы это, непременно, сделал, – с грустью проговорил он. – Но после того,
как я
заболел, там уже нашли учителя истории.
Неожиданно для Виктора его пригласили
в деканат. По пути туда у него блеснула надежда: «Наверно, лёд тронулся. Нашли
какую-нибудь вакансию». Секретарь вручила ему записку с номером телефона,
сказав, что это телефон областного комитета КГБ, по которому ему следует
позвонить. Обескураженный этой новостью Виктор пытался понять, чем он мог
вызвать интерес столь авторитетного органа. Перебирая в памяти свои недавние
беседы с приятелями, вспоминая рассказанные анекдоты с намёками на различные 
политические обстоятельства, он не находил никакого серьёзного повода для
вызова
в этот комитет. «А может быть, меня
вызывают из-за переписки с Рюдигером? – резанула его мысль.
– Но ведь мы
обменялись только по одному письму. И в них не было никакого политического
содержания».
Своим беспокойством он поделился с Надей. Говоря ей об этом, он
одновременно просил её не расстраиваться преждевременно, а думать о будущем   
ребёнке. Уже семь месяцев она носила под сердцем их будущего наследника. Во
всяком случае, они надеялись, что у них будет именно наследник.
– А, может, тебя вызывают из-за того, что Рюдигер попытался перебраться в ФРГ,
и его
задержали на границе? А сейчас ведётся следствие и выясняют, какие у него были
связи с заграницей?» – вдруг предположила она, любившая читать криминальные
романы.
– Да, пожалуй, ты права, – согласился он, находя убедительными её
аргументы. В тот же день он позвонил по указанному в записке телефону,
назвал себя и спросил, какие к нему будут вопросы. Голос в трубке уточнил:
смог бы он подойти в комитет на следующий день часов в одиннадцать. В
назначенное время Виктор вошёл через массивную дверь в центральный подъезд
монументального здания, находящегося неподалёку от университета. Ему выписали
пропуск с указанием кабинета, который следует посетить. В кабинете навстречу
ему вышел из-за стола невысокий мужчина средних лет, с улыбкой протянул для
приветствия руку и поблагодарил за то, что Виктор принял приглашение посетить
комитет. Хозяин кабинета представился по имени отчеству. Также по имени и
отчеству он называл Виктора, расспрашивая его об учёбе, о теме дипломной
работы и планах на будущее. Виктор не стал скрывать, что с планами пока ещё
окончательно не определился. А самого при этом мучила мысль: «Ведь не для того
же меня сюда пригласили, чтобы узнать о моих планах. Переходил бы уж к тому,
что его конкретно интересует». Хозяин кабинета, вероятно, заметил, что в
глазах у гостя появились признаки тоски. Не дав развиться этому чувству, он
вдруг сказал:
– Виктор Александрович, мы давно изучаем вас, ваши моральные и
деловые качества. Такие специалисты со знанием иностранного языка и солидной
гуманитарной подготовкой нам нужны. Как вы отнесётесь к тому, если мы
предложим вам поступить на работу в кадры наше% го комитета? Не дождавшись
ответа, он сразу уточнил:
 – Речь идёт о том, что ваша будущая работа будет связана с заграницей. Если
вы согласитесь, то имеется в виду направить вас на учёбу в специальную школу
нашего комитета. Он ещё что-то хотел сказать, но Виктор опередил его:
– Я об этом никогда не думал. Своё будущее я видел в науке, хотел заниматься
преподаванием философии или истории. Кроме того, я женат.
– Мы знаем об этом. Разумеется, вам надо посоветоваться с супругой.
И только при её согласии мы можем продолжить наш разговор.
Давайте договоримся с вами так: вы обсудите
наше предложение на вашем семейном совете. Если вы и Надежда Дмитриевна (он   
правильно назвал имя и отчество жены Виктора) согласитесь с этим предложением,
то вы позвоните мне вот по этому телефону (он протянул ему небольшой
листок с номером), и мы договоримся о дальнейшем. Виктор взял листок,
поблагодарил за предложение и попрощался с любезным хозяином кабинета.
Оказавшись на улице, он почувствовал облегчение.
«Ну, вот, – сказал он мысленно сам себе, – а мы с Надюшей напрасно переживали.
Всё-таки у нас у всех
в крови всё ещё остаётся чуть ли не животный страх от этой организации. Надо
быстро пойти и успокоить Надю». Через минуту он спросил себя: «А что я скажу
ей, если она поинтересуется, как я отнёсся к этому предложению? Да, такой
поворот серьёзно поменяет наши планы…» В глубине души он испытывал
определённое удовлетворение.
«Значит, мои знания могут пригодиться и для
работы за границей, – думал он. – А что? Во время поездки в ГДР мне нравилось
общаться с немцами – с Рюдигером, с принимавшим нас бургомистром города
Фрейберга, членами магистрата этого города».
Увидев вошедшего в комнату
мужа, Надя с тревогой в голосе спросила:
– Ну, что тебе сказали? Зачем вызывали? – Не волнуйся! – с улыбкой проговорил
Виктор.
 – Дела обстоят лучше, чем мы с тобой думали…
– Не томи, рассказывай! – Не поверишь, мне предложили
пойти к ним работать, – продолжая улыбаться, сказал Виктор. Увидев
взметнувшиеся от удивления брови жены, он поспешил уточнить: – Сначала хотят
направить на учёбу, а затем послать по линии комитета на работу за границу.
 – Ты не шутишь? – зная привычку мужа частенько над ней подтрунивать,
спросила она, – это серьёзно? – Вполне, – уже без улыбки проговорил он. – Мне
дали время посоветоваться с тобой, взвесить всё и позвонить им. Если мы с
тобой примем их предложение, то тебя тоже пригласят на беседу. Остаток дня и
ночью, почти до рассвета, они взвешивали все «за» и «против». Конечно, если бы
предложение не содержало заманчивой перспективы работать с иностранным
языком и за границей, то он нашёл бы повод отклонить его. Зловещее прошлое
этой организации, о котором народу стало хорошо известно после разоблачений
Хрущёва и последующей за этим серии публикаций в художественной
литературе, как мрачный шлейф тянулся за ней. Виктор и сам много раз смешил
приятелей анекдотами о так называемой «конторе глубокого бурения». Но он был
романтиком по натуре. Его с женой, как и многих их сверстников, увлекали
обаятельные образы советских разведчиков, созданные талантливыми актёрами
фильмов «Кто вы, доктор Зорге?», «Щит и меч», «Мёртвый сезон».
Захватывающие сюжеты этих фильмов, интеллигентные герои которых по-новому
показывали советских «рыцарей плаща и кинжала», своим интеллектом
переигрывающие противников, вызывали всенародную симпатию. Утром Виктор
позвонил по указанному телефону и сообщил о своём согласии. После беседы в том
же кабинете с Надей Виктора направили на медицинскую комиссию. Но здесь его
ждала засада. Комиссия констатировала, что он не пригоден для работы в странах
с тропическим климатом. Именно такое предписание содержалось в направлении на
комиссию. Причиной была юношеская гипертония. Придя из больницы, Виктор, чтобы
скрыть от жены своё разочарование, бросил, в шутку, переделанную им фразу
Остапа Бендера:
– Ну что ж, разведчика из меня не получилось, переквалифицируюсь в
управдомы...
Надя недоумённо смотрела на него, понимая, что придётся
распрощаться с надеждами, которые возникли у неё и у мужа после бесед в
солидном учреждении. Вновь им надо было думать над тем, как обустраивать свою
дальнейшую жизнь. Бывая иногда в университете, Виктор стал замечать, что
некоторые преподаватели и сокурсники в разговоре с ним стремились под любым
предлогом побыстрее удалиться. Такого ранее за все годы его учёбы
никогда не происходило. Он рассказал об этом жене. Она подсказала возможную
причину столь необычного поведения. – Ты же знаешь, секретарь нашего деканата
никогда не умела держать язык за зубами... О том, что она передавала тебе
записку из комитета, она, конечно же, уже всем разболтала. Люди ведь не
знают, зачем тебя туда вызывали. Вот на всякий случай и сторонятся тебя, как
бы чего лишнего не сболтнуть. Виктор написал родителям письмо. Они уже
несколько лет жили в Алма-Ате. Виктор бывал на каникулах в этом городе. Он ему
очень нравился. В письме он спрашивал, как они отнесутся к тому, что он с
Надей после получения дипломов переедет к ним на жительство. Вскоре отец
ответил, что их ждут с нетерпением. Так начиналась новая глава жизни молодой
семьи.
                   
                СИБИРЯК АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ
 
До районного центра, где предстояло работать Алёшке с Наташей, они добирались
на кукурузнике. Полёт им напомнил, как они несколько лет назад летели в
соседний район для работы в стройотряде. Самолёт нещадно болтало воздушными
потоками, от чего Наташу постоянно рвало: она готовилась через несколько
месяцев подарить Алёшке долгожданного первенца. Райцентр представлял собой
типичное сибирское село, с той лишь разницей, что в нём было несколько
двухэтажных зданий, в которых размещались органы власти, школа и больница.
Здесь был и аэропорт с грунтовой взлётной полосой. Село стояло на крутом
берегу широкой реки, за которой простирался неоглядный сибирский простор.
Когда самолёт приземлился, к нему лихо подрулил Газ-69. Из него выскочил Барт,
которого Алёшка знал, учась на первом курсе. Поднятая газиком пыль улеглась
ещё до того, как открылась дверь кукурузника. Второй пилот выбросил
металлическую лестницу и пригласил пассажиров к выходу. Алёшка взял стоявшие в
хвосте самолёта два чемодана, в которые они уложили все свои пожитки, и
направился к лестнице. Увидев его, Барт принял чемоданы, а Алёшка помог Наташе
спуститься на землю.
 – Добро пожаловать, новосёлы, в наш районный центр! –
весело приветствовал их Барт. Он пожал руку Наташе и дружески обнял Алёшку.
 – Спасибо, Анатолий Василич, – поблагодарил его Алёшка, радуясь и тому, что
его встретил сам главный редактор газеты, и тому, что, наконец, закончились
мучения жены. Барт, заметив бледное лицо Наташи, спросил:
– Как вы себя чувствуете? Тяжело было лететь?
– Думала, что живая не долечу … так скверно я
ещё никогда себя не чувствовала, – мрачно ответила она.
– Ну, ничего, – подбодрил её Барт, – сейчас я вас доставлю на вашу квартиру,
там вы отдохнёте
и быстро забудете этот полёт. Он помог Алёшке положить чемоданы в машину и
пригласил Наташу сесть на переднее сидение. Сам сел за руль, Алёшка
устроился сзади. Наташа как будущая хозяйка поинтересовалась, какая им
предоставлена квартира. Барт рассказал, что жить они будут в квартире, которую
ранее
занимал литсотрудник Серёгин – предшественник Алексея, пару месяцев назад
переведённый в областную газету. Эта квартира находится в центре посёлка в
одноэтажном доме на две семьи.
 – К вашему приезду квартиру, по моему указанию,
побелили, заново покрасили пол и двери. Он это сказал таким тоном, чтобы у
них не оставалось ни капли сомнений, кому они обязаны этим комфортом.
– Обстановка небогатая, но всё необходимое для жизни там есть, – уточнил
главред.
– Ваши соседи – учителя средней школы. Повернувшись к Наташе, он
сказал:
– Директор школы вас ждёт. В прошлом году биологию преподавала
географичка, как её здесь называют школьники.
– Я смогу работать только две
четверти, – сказала Наташа, давая понять, что затем ей придётся уйти в
декретный отпуск.
– Также было и у моей жены, – разоткровенничался Барт. – Она
учитель математики и физики … после нашего приезда сюда она работала пять
месяцев до декретного отпуска. Ей с трудом нашли замену. Когда нашей дочери
исполнился год, мы наняли няньку … а с трёх лет дочь ходит в садик. Тем
временем они подъехали к дому, огороженному забором из штакетника. Это был
бревенчатый дом на два входа. Такие строения – типичны для сибирских
леспромхозов.
– Вручаю вам ключи от вашей скромной обители! – сказал Барт,
когда Алёшка помог жене выйти из машины. Алёшка передал их Наташе, а сам
взялся за чемоданы. Наташа пер% вой вошла в калитку и открыла входную дверь
дома.
 – Жаль, что у нас нет ни кошки, ни котёнка, чтобы впустить их первыми в дом,
– в шутку сказала она.
– Ну, это старые предрассудки, – поспешил успокоить её
Барт. – Преимущество вашего дома в том, – пояснил он, – что он имеет общую
инженерную инфраструктуру с исполкомом и школой. Школа – напротив. Вам не
надо будет отапливать дом самим, как это делают все жители посёлка.
Алёшка помог жене снять плащ, повесил его на вешалку у входной двери и       
пригласил главреда пройти в переднюю комнату.
– Алексей, – не проходя в переднюю, начал
он, – я тут проявил инициативу: кое-что купил вам покушать. Продукты в
холодильнике. Сейчас вам нужно будет отдохнуть с дороги. Завтра с утра я жду
вас в редакции. Получите подъёмные. Я введу вас в курс дела. С отъездом
Серёгина мне одному приходится заниматься всем. И, сказать по правде, я
зашился. Хорошо ещё, что у нас есть сеть нештатных корреспондентов. Они
присылают свои материалы. Мы их доводим до кондиции и публикуем под их именами
или псевдонимами. Он, как бы, между прочим, упомянул о том, что появление этой
сети обязано именно ему.
– С приездом сюда на эту должность, я встретился с
молодыми рабочими совхозов и предприятий, школьниками старших классов и
 попросил их присылать в редакцию свои материалы. Постепенно у редакции почти
в
каждом крупном селе и посёлке появился свой нештатник. Это прибавило газете
подписчиков и повысило к ней интерес читателей, – проговорил он, словно
обмениваясь опытом работы на семинаре главных редакторов.
– А ваше новоселье мы отметим, когда немного обживётесь,
 – уже прощаясь с хозяевами, сказал Барт.
Наташа и Алёшка искренне поблагодарили его за встречу и проявленную
заботу. Так началась их новая жизнь. Алёшке сразу понравилась работа в газете.
Она называлась «Сельская новь», хотя в районе давно появились посёлки
городского типа и леспромхозы. Примерно в пятидесяти километрах от райцентра 
вниз по течению реки вырос городок Нефтегорск. Газета была еженедельной.
Телекс приносил официальные новости о происходящем в стране и за рубежом.
Главный редактор поручил Алёшке подбирать из них наиболее важные для
публикации в газете. Сам же он регулярно готовил передовицы. Неискушённому
читателю могло показаться, что писались они в редакции «Правды». Лишь ссылки
на выступления первого секретаря райкома партии Бодрова на пленумах и
заседаниях бюро свидетельствовали о том, что написаны они были здесь, за
негасимыми до
позднего вечера редакционными окнами. В районе завершалась уборочная пора.
Газета призвана была отражать трудовой подъём сельских тружеников в битве за
урожай. Алёшка регулярно помещал в специальном разделе результаты
социалистического соревнования между совхозами. Эти материалы он брал в
отделе райкома партии. Вскоре главред поручил ему съездить в один из совхозов,
встретиться там с директором и подготовить очерк о передовом механизаторе.
Очерк у него получился. Механизатор оказался человеком искренним. Он не стал
скрывать от корреспондента трудностей в снабжении совхоза запчастями,
откровенно рассказывал о задержках в обеспечении горючим. Автору очерка
удалось создать живой образ человека, передать его обеспокоенность за
результаты своего труда и своих коллег. Барт похвалил Алёшку за очерк. После
его публикации в «Сельской нови», направил текст в областную газету, где он
появился через неделю. Первый секретарь райкома, увидев публикацию в областной
газе% те, поручил подготовить заседание бюро, на котором обсудить поднятые в
очерке проблемы. Алёшка воспринял первый журналистский успех, как праздник.
Этот успех они с Наташей отметили за семейным ужином. Захмелев от вина,
Алёшка, словно артист после успешного бенефиса, расхорохорился:
 – Я хочу из этого очерка сделать рассказ и направить его в «Юность». Наташе
не хотелось
обижать авторского самолюбия мужа, но женская интуиция ей подсказывала, что
чуть урезонить его всё-таки следует. Иначе за этой удачей может последовать
неуспех, который вызовет у него разочарование.
– Ты бы, Алёша, не спешил с рассказом. Накопи побольше наблюдений,
выбери из них наиболее характерные, вот тогда и пиши рассказ.
Она посмотрела на его реакцию и, убедившись, что он
задумался над сказанным, добавила: – Иначе может получиться как с обещанной
публикацией твоего стихотворения. Ты каждый месяц покупаешь журнал, надеешься,
что вот-вот опубликуют, а они всё тянут. Не случайно говорят: «обещанного
три года ждут».
 – Наверно, ты права, Наташа, – неожиданно согласился он. – Я
сделаю так: подготовлю рассказ и пошлю его не в «Юность», а в «Сибирские
огни». Там, я думаю, сидят не такие бюрократы. Да, и блата у меня не хватает,
чтобы пробиться во всесоюзный журнал.
 В конце уборочной страды главред вызвал Алёшку в свой кабинет.
– Алексей,  поручаю тебе ответственное задание! Алексей, глядя на вспотевшие
вески Барта,
догадался, что шеф только что явился от начальства, а ему предстоит новая и
непростая командировка. – Бодров поручил подготовить хлёсткий материал о
директоре совхоза «Луч Ленина». Его взбесил недавний отказ Кулакова прибыть
в райком на совещание.
– А почему он отказался? – попытался уточнить Алёшка. –
Может быть, заболел? – высказал он предположение.
– Я не знаю точно, – раздражённо бросил Барт, словно отмахиваясь от
надоедливой мухи,
– но ты в эти детали не вникай. Твоя задача показать, что он груб с рабочими,
да и
хозяйственник – никудышный.
– Анатолий Василич! – удивлённо посмотрел на
главреда Алёшка, – как же никудышный? По сводкам, которые мы публикуем, его
совхоз всегда в передовиках.
– Да, знаю я, – уже распаляясь, проговорил
Барт. – Поэтому тебе и предстоит разобраться, почему показатели у него
хорошие, но чем они достигаются, какими методами? Наверное, палочной
дисциплиной директор добивается всего там у себя…
– Понял, – покорно проговорил Алёшка, зная, что шефа лучше не злить лишними
вопросами.
Центральная усадьба совхоза произвела на Алёшку приятное впечатление. Улицы
скорее походили на шоссе с проложенными по обеим сторонам кюветами, чем на
разбитые гусеницами тракторов колеи. Такая картина была необычной для многих
сибирских деревень. С директором Алёшка встретился в совхозном правлении –
аккуратном двухэтажном здании, стоявшем в центре села. Он только что приехал
с зернового тока, где отгружали пшеницу на элеватор. Алёшка представился ему,
сказал, что имеет задание редакции написать о совхозе очерк. Александр
Дмитриевич (так звали директора) сказал ему:
– Добро пожаловать! – назвал его по имени отчеству и предложил сесть на стул у
приставного столика. –
Спрашивайте, что вас интересует? – сказал он таким тоном, что Алёшка сразу
понял, как устал этот человек от ежедневных забот и преодоления
непрекращающихся проблем. В Алёшке даже шевельнулось чувство, похожее на
жалость к нему.
– Александр Дмитриевич, вы не будете возражать, если я поживу
у какой-нибудь одинокой бабушки в вашем совхозе пару дней, поговорю с людьми,
потом вы мне уделите какое-то время. Мне хотелось бы написать
живой, а не формальный очерк. Просьба корреспондента была неожиданной для
директора. Обычно к нему приезжали журналисты из областной газеты, которых
он по% возит по полям, поговорит с ними о делах, угостит их с гостеприимством,
которое по количеству выпитых горячительных напитков называют
«истинно сибирским», и они довольные, под изрядным хмельком, уезжали на
следующий день.
– Хорошо! – согласился директор. – Сейчас мой водитель
доставит вас
к бабушке, как вы сказали, а дальше занимайтесь своей программой.
Он протянул Алёшке свою руку, в которой Алёшкина рука утонула, словно бумажный
кораблик в огромной луже. Пожимая её с усилием, чтобы не показаться хозяину
кабинета слабаком, Алёшка подумал: «Много поработала эта рука вилами да
лопатами». Прежде чем вызвать водителя, директор спросил:
– Как вы смотрите на то, если вечерком, когда будет смеркаться, мы с вами
съездим на речку и
порыбалим? Там и поговорим о том, что вас интересует.
– Сочту за честь, Александр Дмитриевич, – охотно согласился Алёшка.
– А ваш водитель сможет меня
довези до скотного двора после того, как я оставлю рюкзак у этой бабушки? Хочу
с животноводами пообщаться.
– Нет проблем! – сказал директор.
Бабушка, у которой водитель поселил Алёшку, жила в небольшом домике из двух
комнат,
выглядевших столь опрятными, будто она специально готовилась к приезду
гостя. Её звали Акулина Степановна. Синие, под цвет васильков глаза, и седые
волосы под белым платком, напомнили Алёшке тех старушек, которых они с Наташей
видели на родине Сергея Есенина. Она, выслушав водителя о том, что директор
просит её принять на пару дней квартиранта, восприняла эту просьбу как нечто
само собой разумеющееся. И сразу начала собирать на стол. Алёшка поблагодарил
её за гостеприимство и сказал, что ему по работе сейчас надо отъехать, а
вечером он вернётся. Скотный двор, называемый селянами «базами», не утопал в
навозе, как в некоторых других хозяйствах. Алёшка вошёл в ближайшую от дороги
ферму. Это был коровник. Шла раздача кормов. Местные Кулибины приспособили
тележку, которую тянул по центру фермы трактор «Беларусь». Из неё в кормушки
высыпался комбикорм. Директорский водитель представил корреспондента
ветеринару совхоза – пожилой женщине, назвав её Алевтиной Николаевной. Рядом с
ней
оказалась овчарка, которая зарычала на незнакомцев.
– Лайма, фу! – спокойно приказала Алевтина Николаевна, – это свои! – и
пояснила:
– Она ещё до конца не оправилась от болезни. У неё были трудные роды.
Один щенок выходил боком. Мне пришлось делать ей операцию.
Вот, поправившись, она и ходит хвостиком за мной.
Рычит на всех, кто заговорит со мной, а ей незнаком. При этих словах, собака,
будто понимая о чём говорит Алевтина Николаевна, лизнула ей руку. В её глазах
было столько чувства, что Алёшке даже хотелось погладить её по голове.
– Она, как будто, сказала вам: «Извини, я не поняла, что свои. Больше не
буду».
Алевтина Николаевна улыбнулась его словам и прокомментировала их:
– Хорошо, что вы понимаете язык животных. Значит и людей понимаете…
Секунду подумав, добавила:
– Хотя, мне кажется, с животными проще: они не могут лгать. Иному
человеку поверишь, раскроешь ему своё сердце, а он окажется лжецом и
подлецом… Алёшка проговорил с ней часа два. Она оказалась интересной
рассказчицей. Он пытался уточнить у неё, благодаря чему совхозу удаётся на
протяжении ряда лет оставаться в передовиках и по растениеводству, и
животноводству. Со слов Алевтины Николаевны выходило, что всё это стало
результатом кропотливой работы директора, который сумел подобрать на разные
участки специалистов, знающих дело и имеющих чувство ответственности. Когда
Алёшка напрямую спросил у неё:
– А методы у директора не палочные? Она, не смутившись его вопросу, с улыбкой
ответила:
 – Смотря к кому как... пьяниц, а их немало, особенно среди молодых
механизаторов,
другими методами и не заставишь работать. А нормальный человек, он и без палки
всё делает, как
надо… Примерно такого же мнения о директоре были и скотники, мужики средних
лет, убиравшие навоз у коров и задававшие им сена. «Что же я буду писать о
директоре? – спрашивал себя корреспондент. – Ведь очерк получится прямо
противоположный тому, которой мне поручил главный... Ну, посмотрим, что
Александр Дмитриевич сам мне расскажет…
К исходу дня к ферме подкатил уже известный Алёшке газик. На этот раз за
рулём был директор. Он сухо и деловито поговорил с Алевтиной Николаевной и
пригласил Алёшку в машину. Водителем он был опытным.
– Пожалуй, часто вам приходится самому садиться за руль? – начал разговор
Алёшка.
– Шоферов в совхозе во время уборки не хватает. Вот и сегодня пришлось
посадить Ивана на
грузовую, чтобы отвозил зерно на элеватор…
За околицей взгляду открылись
чудесные виды: справа высились седые в лишайниках ели, чьи лапы, свисающие
хвойными бородами, напоминали деревья из русских народных сказок. Налево
виднелись поля, на которых ещё недавно сутками не смолкал шум убирающих хлеб
комбайнов. Ехали недолго. Машина свернула на узкую дорожку, которая при% вела
к сбегавшему на пригорок шелковистому луговому ковру. На пригорке возвышался
лилово-красный кипрей. Александр Дмитриевич поставил машину за его высокими
стеблями так, что с дороги она была незаметна. Ниже, в двадцати метрах,
струились прозрачные воды небольшой речки.
– Искупаемся? – вылезая из машины, спросил Александр Дмитриевич.
 – Не боитесь простудиться?
– Не должен, – смело сказал Алёшка. – Несколько лет назад мне с моими
сокурсниками
пришлось в это же время быть на сельхоз работах в одном из районов области. Мы
там тоже купались. Ничего. Не простудился.
– Ну, после купания мы с вами согреемся, – намекнул директор. – Я же вначале
половлю рыбу,
а вы готовьтесь. Или знаете, что: я вам дам всё необходимое, а вы пока
разводите костёр …
на нём мы сварим уху… Алёшка, не видя удочки или других рыболовных снастей,
подумал: «Директор, пожалуй, шутит, говоря о рыбалке... скорей всего, он купил
рыбу в магазине». Его уверенность возросла, когда Александр Дмитриевич выдал
ему несколько поленьев, овощей для ухи и треногу с котелком, а сам стал
раздеваться.
– Но где же рыба? – с недоумением спросил Алёшка.
– Как где? В реке, – был ответ.
– Но у вас ведь нет ни удочки, ни сетки…
– Они мне не нужны…
– Но чем же вы поймаете рыбу? – думая, что директор его специально
разыгрывает, допытывался Алёшка.
 – Руками, чем же ещё. Разве вы никогда не видели, как ловят руками? –
улыбнулся Александр Дмитриевич, раздевшись между тем до трусов.
– Нет не видел, – признался Алёшка, отметив про себя физически крепкую фигуру
директора. Ему было уже за пятьдесят. При его движениях рельефно
вырисовывались мышцы на груди, руках и ногах. Загорелыми на нём были только
шея,
кисти рук, лицо и лысина, которую он закрывал редким зачёсом тёмно-русых
волос. Белизна тела свидетельствовала о том, что загорать ему некогда.
– Что ж, сейчас я покажу, как это делается, – добродушно проговорил Александр
Дмитриевич. Он вошёл по грудь в воду, окунулся с головой, затем подплыл к
растущему вблизи берега камышу, взмутил воду и начал, словно колдуя,
шевелить в воде руками. Через пару минут он выбросил к большому удивлению
Алёшки на траву крупную рыбину. Алёшка ещё не оправился от шока, как к его
ногам упала вторая, а, спустя ещё минуты две – третья рыбина. Так, за неполные
двадцать минут – на берегу лежал улов, насчитывающий около десятка лещей,
язей, окуней, карасей и даже одного сома. Алёшка был настолько поражён
происходящим, что неотрывно наблюдал за чудодейством рыбака-самоучки, забыв
о поручении разжигать костёр. Довольный уловом и тем, что поразил своим
умением гостя, Александр Дмитриевич вышел из воды, достал полотенце и начал
вытираться.
– А вы почему ещё не разделись и не развели костёр? –
полушутя полусерьёзно обратился он к гостю.
– Я залюбовался тем, как вы ловили рыбу, –
оправдывался Алёшка, в спешке зажигая бумагу под поленьями, над которыми он
всё же успел установить треногу с наполненным водой котелком.
– Вы идите искупайтесь, а остальное я сделаю, – сказал Александр Дмитриевич
спокойным
тоном и бросил на траву своё полотенце, подав другое Алёшке.
После купания Алёшка растёрся полотенцем до красна и сел у костра на один из
расставленных
Александром Дмитриевичем складных стульев. – Да, Александр Дмитриевич, вы
меня сегодня поразили, – искренне признался он.
 – Сказать по правде, у нас редко кто так ловит рыбу, – довольный похвалой
сказал директор.
– Меня этому научил мой отец ещё до ссылки сюда в Сибирь.
 – Как? Ваш отец и вы были сюда сосланы? – продолжал удивляться Алёшка. –
Да! Наша семья была одной из тех миллионов, которые стали жертвами неправедной
коллективизации, – с горечью сказал Александр Дмитриевич. Он разлил по
металлическим чашкам пышущую жаром уху, налил в гранённые стаканы водку и
предложил:
– Ну, давайте, выпьем за ваше здоровье и за всё хорошее!
Они выпили. Он указал на лежавшие на скатёрке нарезанный хлеб и зелёные перья
лука:
– Берите хлеб и лук, не стесняйтесь. Уха получилась наваристая. Алёшка
попробовал уху и признался:
– Такой вкусной ухи мне ещё не приходилось есть!
 – Это потому, что рыба прямо из реки, а уха – из различных пород рыбы, –
пояснил
бывалый рыбак. – На берегу уха всегда вкуснее...
– Александр Дмитриевич, расскажите, если это удобно, как получилось,
что вас сослали сюда? – не смог справиться со своим любопытством Алёшка.
– Хорошо! Думаю, вам как журналисту будет полезно об этом знать…
– Давайте, ещё граммов по сто выпьем, – разлив водку, предложил он.
Они вновь выпили.
– Перед коллективизацией, когда мне было десять лет, наша семья жила
в Калужской области, – начал он свой рассказ.
– Две сестрёнки Оня и Клава были младше меня на пять и семь лет. Отец рано
заставил меня работать… Я помогал ему в уборке за скотом, на сенокосе и на
пашне. Наше небольшое хозяйство насчитывало две лошади, две коровы, два быка
и два годовалых телёнка… На зиму всем животным надо было заготовить сена.
Весной мы с отцом пахали пашню на быках (я их погонял), сеяли пшеницу,
боронили. Затем наступала пора покоса, а после неё убирали урожай… Отец,
получив в надел пару гектаров земли, за несколько лет сумел поднять своё
хозяйство и построил бревенчатый дом – пятистенок… Вот за всё это богатство
его и признали кулаком, и, несмотря на малых детей, конфисковали нажитое
ломовым трудом и зимой сослали сюда. Хорошо, что его сослали вместе с семьёй.
Иначе мы, оставшись с матерью одни в своём селе, не выжили бы. Сердобольные
люди и здесь нашлись. Нас приютила в своей бане семья Акулины Степановны. Её
отец Степан Григорьевич был большой души человек. Век ему буду благодарен! Он
с первого дня был на войне... Погиб под Сталинградом… Царствие ему Небесное!
 Александр Дмитриевич сделал паузу, словно перекрестился мысленно, и
продолжил: – Никогда не забуду, как весной, в год раскулачивания, отец
погнал быков на пашню, сказав мне, чтобы я догонял его. По утрам было ещё
прохладно. Трава местами даже обледенела. А башмаков мне ещё не успели купить.
Мы тогда весной и летом босиком ходили… Бегу я по траве, дороги тогда не были
разбитыми, как сейчас, в пыль. Ноги мёрзнут. Я добегу до кучек чёрной земли,
нарытой кротами, присяду на такую кучку и грею в ней ноги. Чуть согреюсь и
дальше бегу… Начали с отцом пахать. Он спереди верёвкой тянет быков, чтобы они
шли, куда надо, а я их погоняю сзади. Идти по пашне моим ногам было уже не так
холодно… Пахать закончили, посеяли пшеницу. Урожай в тот год у нас был
отменный. Но достался он не нам. Всё загребли… Александр Дмитриевич помолчал.
Налил ещё понемногу. – Ваши родители, думаю, ещё живы? – уточнил он.
– Да, ещё живы.
 – Ну, тогда выпьем за их здоровье и за светлую память моих родителей!
Выпили. Наступила пауза. Вечерело. На небе ни облачка. Бледное по середине и
розово-голубое на горизонте оно разливало мягкий свет вокруг. В Сибири в эту
пору долго не опускается ночная мгла. На глади реки то в одном, то в другом
месте расходятся круги и раздаётся плеск рыбы, схватившей зазевавшего
насекомого. Тишину нарушает непрерывный звон кузнечиков да возня у кромки
воды стайки трясогузок. Будь Алёшка в этот момент один, он непременно бы
написал стихи об этой благодати. – Как же случилось, что вам, сосланному сюда
вместе с отцом, которого считали кулаком, удалось выбиться в руководители
крупного совхоза? – нарушил тишину Алёшка. Но про себя тут же пожалел, что
задал такой нетактичный вопрос. «Трезвый я никогда бы себе этого не
позволил» – мысленно упрекнул он себя. Ничуть не смутившись (видимо,
корреспондент был не первый, кто спрашивал его об этом), Александр Дмитриевич
спокойно ответил:
 – Меня призвали в сорок первом. И сразу нас, сибиряков,
бросили в бой под Москвой. Через неделю боёв меня ранило осколком мины… Он
оголил бедро и показал синевато-красную рану. – После операции я пролежал
некоторое время в московском госпитале. Там мне вручили награду и
комиссовали. Видимо, считалось, что кровью я смыл пятно кулацкого сына...
Здесь в районе как фронтовика-инвалида вызвали в райком и направили на учёбу,
на курсы в
сельскохозяйственный техникум. После курсов приняли в партию и избрали
председателем колхоза. А когда при Хрущёве преобразовывали колхозы в
совхозы, то объединили наш колхоз с соседним и назначили меня директором.
Вот с тех пор и тружусь на этой должности… Алёшка безмолвно и сосредоточенно
смотрел на угли догоравшего костра.
– Александр Дмитриевич, можно ещё по
паре капель, – нарушил он тишину. Александр Дмитриевич налил. Алёшка поднял
свой стакан и предложил:
– Давайте, выпьем за вас и ваши успехи!
В глазах директора блеснули весёлые огоньки. Они выпили.
 – Александр Дмитриевич, вы меня извините, – набравшись смелости, начал
Алёшка,
которому после всего, что он узнал, стал симпатичен этот человек, – но хочу
вас спросить:
из-за чего вы отказались две недели назад приехать в райком на совещание у
первого?
– Ах, во-о-от в чём дело?! – сразу догадался директор о причинах визита
журналиста.
– Не буду скрывать, – разоткровенничался Алёшка, – насколько знаю,
это вызвало его раздражение…
– Да я и не сомневался в этом. Но не думал, что он начнёт мстить,
– так же откровенно сказал Александр Дмитриевич. Наверное,
он догадался, что в лице журналиста имеет дело с порядочным человеком.
 – Вы знаете, Алексей, когда мне позвонил инструктор райкома и сказал, что
срочно
вызывают на совещание, на котором будут обсуждать итоги пленума обкома, я
объяснил, что приехать не смогу, так как мы завершаем косовицу хлебов и
начинаем молотьбу. В моё отсутствие может произойти сбой. Я думал, что там
поняли причину. Между нами говоря, я потерял бы целый день напрасно. За неделю
перед этим уже обсуждали итоги пленума ЦК. Ничего нового всё равно сказано
не будет. И наши совхозные проблемы никто, кроме нас самих, не решит…
Неожиданно для Алёшки он распалился. – Никто не хочет войти в наше положение!
Мы каждый год перевыполняем планы по зерну, молоку, мясу. А нам каждый год
эти планы добавляют, исходя из нашего перевыполнения… А никто не учитывает,
что вся молодёжь уходит на нефтеразработки… половина села переехала в
Нефтегорск.
Оно и понятно, механизаторы и шофера там получают в
несколько раз больше, чем ставки в совхозе. То же самое и в других хозяйствах.
Я понимаю, райком с этим ничего сделать не может… нужны кардинальные меры.
Но кто возьмётся за их решение?! Последняя фраза прозвучала у него с какой-то
безысходностью. Они вновь помолчали. Директор поднялся, загасил костёр, и
собирая посуду, обратился к Алёшке:
 – Алексей, я прошу, заберите оставшуюся рыбу и передайте её Акулине
Степановне.
Завтра она вам её пожарит… Алёшка поблагодарил Александра Дмитриевича за
такой приятный вечер и спросил:
– Можно мне завтра пообщаться ещё и с механизаторами? А после обеда я уеду…
 – Конечно, можно, – спокойно сказал директор. – Вы, когда будете готовы к
отъезду, зайдите ко мне. Я вас отправлю на машине с Иваном, который повезёт
зерно на элеватор. Это уже мы сдаём сверх плана, – с тихой гордостью
проговорил он.
– Ещё раз вас благодарю за такое радушное отношение…
К дому Акулины Степановны они подъехали, когда уже стемнело. По свету в окнах
можно
было догадаться, что она ждёт своего квартиранта. Крепко пожав друг другу руки
и пожелав спокойной ночи, директор и его гость расстались. Алёшка извинился
перед хозяйкой, что доставляет ей беспокойство. Она предложила ему ужин, от
которого он с благодарностью отказался, согласившись лишь выпить стакан
молока. Он передал ей от имени Александра Дмитриевича рыбу, уже очищенную на
берегу реки. Алёшка долго не мог заснуть. Ему было ясно, что об этом человеке
он не сможет написать так, как велел главред. «Но что делать? Что делать? –
мучился он.
– А что, если написать очерк, назвав его «Директор совхоза», как
когда-то Юрий Нагибин написал сценарий для фильма о председателе колхоза?» –
вдруг обожгла его мысль.
– Ведь до сих пор о директорах совхоза ничего
подобного не публиковалось... Но как это воспримет Бодров? – задался он
вопросом.
– Ладно, расскажу Барту всё как есть, пусть он сам решает, что мне
писать», – успокоил он себя.
Вернувшись в редакцию, он не застал главреда.
Барт принимал участие в очередном совещании у первого. Алёшка, поджидая его,
написал от руки несколько страниц. Увидев его, склонившегося над
письменным столом, Барт, заранее уверенный, что литcотрудник справился с его
заданием, весело поприветствовал его:
 – Привет золотому перу «Сельской нови»! И не дожидаясь, что скажет Алёшка в
ответ, пригласил его зайти в свой кабинет. Ему не терпелось услышать, чем он
сможет успокоить Бодрова, который уже у него спрашивал, выполняется ли его
поручение по Кулакову. Он его заверил, что сегодня-завтра материал должен
быть готов. Рассказывая ему о своих наблюдениях, о том, как о директоре
отзываются животноводы, механизаторы, что он узнал о совхозных делах, о
трудностях с кадрами от самого Кулакова, Алёшка заметил испарину,
появившуюся на лбу у главреда. Его лицо побагровело, он начал нервно крутить
в руках карандаши. Не дослушав, он раздражённо прервал Алёшку:
– Ну и что, по вашему мнению, мне доложить первому?
– Сказать ему, как есть, – дивясь своей смелости, посоветовал тот.
– Рассказать, почему он не смог тогда приехать на
совещание, поскольку завершалась косовица и начиналась молотьба зерна. А без
него там бы напортачили. За всем в совхозе нужен глаз да глаз…
– Ладно... Я пошёл к нему. Попробую объяснить...
Вернувшись минут через двадцать, он вновь позвал к себе Алёшку.
– Его взбесило моё объяснение. Назвал нас щелкопёрами,
которым ничего поручить нельзя. Я уже выходил из кабинета, когда он бросил
во след: «Придётся в совхоз направлять комиссию народного контроля!»
– Уверен, что и комиссия вернётся с теми же результатами, – решил не сдавать
своих
позиций Алёшка. А про себя подумал: «Буду писать рассказ для журнала, добавлю
и про комиссию». Занятость по работе не позволила ему быстро написать рассказ.
Он принимался за него несколько раз. Но задания Барта его отвлекали. А
перечитав написанное, он с раздражением его выбрасывал. Оказалось, что писать
прозу ему было труднее, чем стихи. О пережитом на рыбалке у него уже появилось
стихотворение. Наташе оно понравилось. Её похвала ободрила Алёшку. Он после
некоторых колебаний, отослал его в областную газету под псевдонимом
«Рязанцев». Каждый очередной номер газеты он открывал с трепетом. И когда
увидел его напечатанным, то решил сделать Наташе сюрприз. Принёс газету из
редакции домой, не говоря жене ни слова о стихотворении, положил газету на
стол так, чтобы его поэтический «шедевр» был сразу заметен. Как он не пытался
ничем не выдать себя, по его сияющей физиономии Наташа сразу поняла, что у
мужа
случилось что-то из ряда вон. Увидев в газете фамилию Рязанцев под
стихотворением,
она обрадовалась не менее самого автора. Вскоре главред направил Алёшку в
новую
командировку в Нефтегорск. У него появилось дополнительное время обстоятельно
обдумать, как писать рассказ, чтобы его герой был не придуманным и лубочным,
а человеком настоящим со своими болями и заботами. За это время комиссия
народного контроля
проверила совхоз «Луч Ленина» и представила материалы на бюро райкома. Они
тоже не удовлетворили Бодрова. Комиссия нашла недостаточным внимание
директора к общественными объединениям, отметила запущенность работы
комсомольской
организации, но производственная сфера в совхозе не вызывала у членов комиссии
особых нареканий. Это как раз и не понравилось Бодрову, который хотел на
заседании бюро проучить Кулакова за его строптивость. Да так, чтобы другим в
районе неповадно было перечить первому секретарю. Как не пытался он повернуть
обсуждение на заседании бюро в сторону выговора директору, но Кулаков
приводил факты, которые отбивали секретарские наскоки. Выходя из кабинета
первого секретаря после заседания бюро, Александр Дмитриевич думал:
– Ведь не отстанет (он мысленно обругал секретаря крепким словом), будет
прискребаться, искать, чем бы мог меня ущучить. Ну, ничего. Не на такого
напал...
Прежде чем уехать к себе в совхоз, он зашёл в редакцию газеты, чтобы
навестить знакомого корреспондента. Увидев его, Алёшка от неожиданности вместо
слов приветствия обрушил на него град вопросов: – Ну, как прошло заседание?
Как вы? Какое приняли решение? Надеюсь, выговор не записали?..
 – Да, всё нормально, Алексей, – спокойно, будто речь шла о каком-то пустяшном
деле,
проговорил Александр Дмитриевич, садясь на стоявший у стены стул. Он понимал,
что корреспондент оказался честным человеком и не стал писать по итогам
командировки кляузный материал, которым Бодров непременно бы воспользовался и
ссылался бы на публикацию в районной газете как на истину в последней
инстанции. Алёшка этим вызвал у Александра Дмитриевича симпатию и ему хотелось
каким-то образом выразить свою расположенность к нему.
– Алексей, – начал он, – а как ваши дела? Что у вас нового?..
– Готовлюсь к командировке по заданию главного. На сей раз поеду в
Нефтегорск. С нефтеразработчиками пообщаюсь, узнаю, чем они отвечают на
решения пленума ЦК…
 – Желаю вам успешной командировки. Знаете, что? Вы, когда
захотите и у вас будет время, приезжайте к нам. Мы ещё раз съездим на
рыбалку, побалакаем о жизни. У меня есть хорошая банька – попаримся. А когда
выпадет первый снег, можем съездить на охоту, зайчишек пострелять…
Не ожидавший такого внимания к себе и явно польщённый этим Алёшка даже
покраснел.
– С удовольствием, Александр Дмитриевич! Очень тронут вашим предложением! Вот
справлюсь с заданием, вернусь из командировки и в очередной уикенд вам
позвоню. Я, правда, не охотник. Не могу убивать животных… Но приеду к вам с
удовольствием! Спасибо большое за приглашение! Оставшись один, Алёшка долго не
мог собраться с мыслями. Он был по-настоящему растроган. «Хорошо, что я ещё не
написал рассказа, – подумал он. – Хотя вряд ли бы он получился. Вот
пообщаюсь с ним, узнаю его как следует, может быть, тогда что-то стоящее у
меня и сладится».

                «ЕГИПЕТСКИЕ ПИРАМИДЫ» СИБИРСКИХ НЕФТЕПРОВОДОВ
 
В город нефтяников наш герой отправился на попутном катере. Глядя на
пробегавшие по берегу стройные деревья, а чуть ниже – заросли черёмухи, Алёшка
с благодарностью подумал: «Хорошо, что Наташа настояла на том, чтобы я оделся
потеплее». Он плотнее завернулся в серый дождевик, надетый поверх
демисезонного пальто, подобрал под себя ноги, обутые в высокие резиновые
сапоги с отвёрнутыми голенищами, и почувствовал, что первоначальный озноб от
пронизывающего до костей ветра проходит. На скамье, напротив него, сидели
женщины и оживлённо разговаривали между собой. Он вроде бы не смотрел на
них, но долетавшие до него обрывки фраз позволяли догадаться о содержании их
разговора. Каждой хотелось похвалиться перед товарками своими обновками,
приобретёнными в районном центре. Одна показывала какие-то кофточки, уверяя
подруг в необычном фасоне своего приобретения. Другая достала из объёмной
сумки платье и джемпер. А третья разложила перед ними коричневые картонные
коробки с обувью, купленной для мужа и детей. Алёшку снедало желание узнать,
неужели в молодом городе нефтяников нет подобных товаров.
«Если это так, то я непременно напишу об этом» – решил
он. Поборов стеснение, он полюбопытствовал, почему они за покупками приезжали
в районный центр. Та, что купила платье и джемпер, с самодовольной улыбкой
объяснила:
– У нас снабжение из Москвы. В нашем универмаге товары ещё лучше.
Ваши из райцентра приезжают к нам за покупками. Но нам не хочется ходить в
том, что носит каждая вторая женщина в городе. Вот для разнообразия и
приезжали к вам.
Её спутницы тоже заулыбались. Закончив с показом обновок, они
принялись за щёлканье кедровых орехов, угостив ими и Алёшку. Дела% ли это они
весьма проворно. Держа орех между зубов, раскусывали наполовину скорлупу,
оставляя зерно во рту. Скорлупу складывали в приготовленные кульки, которые
через час наполнились до верху. Алёшка, подражая им, стал щелкать. Но поначалу
у него не получалось так ловко, как у женщин. Орехи раскусывались до конца.
Постепенно и он овладел этим нехитрым искусством. Не имея бумаги для кулька,
он складывал скорлупу в карманы. Вода в реке поднялась после продолжительных
осенних дождей. Тёмные волны, убегающие от кормы катера, будили у него
предчувствие скорых холодов. Рваные тучи отражались на поверхности реки,
создавая фантастические картины, которым Алёшка пытался найти подходящие
метафоры. Монотонный стрекот двигателя, однообразный пейзаж и ритмичное
покачивание катера довольно скоро усыпили его. Проснулся он уже на подъезде к
цели своего путешествия. У спутниц он узнал, как пройти к гостинице. Пожелав
им удачи и семейного благополучия, он направился в центр незнакомого города,
который напомнил ему трудовой семестр в студенческом стройотряде. Утром он
пошёл в управление «Нефтянки», как здесь называли главную контору
нефтегазопромыслового управления. Ему явно льстило, что перед корреспондентом
все двери открывались без труда. Начальники разных уровней и рабочие
уважительно относились к представителям прессы. Журналисты создавали им
добрую славу, но они же порой могли их и «ославить» своими бойкими и злыми
статьями. Направляя его в командировку, Барт наказывал ему подготовить
«мобилизующий материал», чтобы в нём рассказывалось «о героях, которые своим
трудом укрепляют мощь государства».
– Первый нас упрекал, – посетовал Барт, – что центральные газеты, радио и
телевидение каждый день говорят о сибирских нефтяниках, а в нашей газете мы
о них ничего не пишем. Выждав, когда освободится главный инженер управления,
Алёшка вошёл в его кабинет и представился, сославшись на задание своей
редакции. – Максим Юрьевич, – назвал себя главный инженер и предложил Алёшке
стул у приставного столика. Сам сел напротив.
– Зачастили в последнее время к нам корреспонденты, – сдерживая улыбку, сказал
он.
Ему было немногим более сорока. Длинные, с редкой сединой тёмные волосы,
уложенные на пробор, интеллигентные черты лица делали его похожим на молодого
учёного.
Заметив недоумение в глазах гостя, он пояснил:
– Только вчера уехал корреспондент «Комсомольской правды».
Интересовался новыми методами бурения, которые мы
первыми начали использовать в промышленных масштабах.
– Мне бы тоже было интересно, Максим Юрьевич, о них услышать от вас,
– доставая свой блокнот, попросил Алёшка.
– Ну, что ж, записывайте, – доброжелательно проговорил
главный инженер, начиная свой рассказ. С первых слов было заметно, что у него
большой опыт общения с журналистами. Алёшка старался писать настолько быстро,
насколько позволял ему навык, приобретённый на лекциях в университете. Всё, о
чём говорил Максим Юрьевич было интересно. Он приехал в Нефтегорск из
Куйбышева несколько лет назад вместе со своим руководителем, который здесь
возглавляет управление. За это время им удалось сделать немало.
 – Я не буду
раскрывать технологические особенности наших методов форсированного отбора
нефти, поскольку они являются нашим секретом и в мире больше нигде не
используются, – уточнил он, – но скажу, что, благодаря им, мы в несколько раз
повысили производительность скважин и значительно сократили объём
капиталовложений в обустройство месторождений. Мы за короткие сроки научились
строить на нефтепромыслах блочные технологические установки. Это облегчает
труд наших рабочих в условиях жёсткого сибирского климата и повышает
производительность их труда. Я думаю, вам не надо рассказывать, насколько
непросто приходится формировать здесь трудовые коллективы? Ведь не случайно
наши нефтяные и газовые промылы объявлены комсомольскими стройками. Люди
прибывают к нам со
всех союзных республик и областей. Раньше в Сибири не было ни нефтяников, ни
газовиков. А те, кто приезжают сюда, прежде ничего общего не имели с добычей
газа и нефти. Только трактористы, шофера, бульдозеристы и
газоэлектросварщики выполняют привычные им функции. Но у нас к ним особые
требования по качеству работы. Представляете, если электросварщик плохо сварит
шов, а через некоторое время там прорвёт трубу, и в реку, болото или рядом с
населённым пунктом вытекут сотни тонн нефти?! Какой ущерб будет нанесён
людям и природе?! Главный инженер говорил увлечённо. Алёшка сделал для себя
много открытий. Он не представлял ранее таких масштабов настоящей
созидательной работы в своей и в соседних областях. Воспользовавшись возникшей
небольшой паузой, он осведомился о том, как стимулируют в управлении приток
кадров. Максим Юрьевич, словно ждал этого вопроса. Он начал с того, что
союзное партийное и государственное руководство приняло специальное
постановление. Все, прибывающие на нефтепромыслы получают солидное денежное
пособие, им выплачиваются в двойном размере суточные, предусмотрена надбавка
к окладу, они обеспечиваются здесь жильём, а по прежнему месту жительства за
ними сохраняется жилплощадь, к ежегодному отпуску добавляется почти две
недели.
– Нередко наши рабочие с дополнительными надбавками получают в месяц
больше академиков, – с гордостью пояснил он.
 – Мы разъясняем им, что вся
страна нам помогает осваивать сибирские месторождения нефти и газа. Поэтому
люди работают на совесть. В заключение беседы он порекомендовал Алёшке
съездить на прокладку магистрального трубопровода и поговорить там с
рабочими.
 – С нашей базы регулярно туда идут машины с трубами. Вы сошлитесь
на меня, и шофера вас возьмут. Поблагодарив главного инженера, Алёшка
последовал его совету. Он, как и большинство его собратьев по перу в то
время, был увлечён романтикой больших сибирских строек. Непрестанная
коммунистическая пропаганда со страниц газет, передач радио и телевидения если
не на прямую, то подспудно оказывала своё влияние на молодые, и не только
молодые, мозги. Не малое число его сверстников было убеждено, что
комсомольские стройки не только создают новый промышленный ландшафт
невиданных масштабов на безлюдных просторах Сибири и Дальнего Востока, но
они созидают и новое поколение людей, которым не страшны никакие препятствия.
В прессе вёлся спор, кто является «героем нашего времени».
Романтики доказывали на многочисленных живых примерах, что «это – строители
всесоюзных комсомольских строек, которые наперекор испытаниям природы в
тайге возводят новые города, плотины на могучих реках, на тысячи километров
тянут высоковольтные линии, через топи болот и непроходимую тайгу прокладывают
железные дороги, нефте-и-газопроводы». Таких «героев» награждали высокими
наградами, выбирали делегатами съездов, депутатами разных уровней
государственных и общественных органов. Алёшке хотелось познакомиться с одним
из таких «героев» и написать о нём очерк, который (как он мечтал) могут
перепечатать в областной или центральной газете. Ему было ясно, что очерк
вызовет интерес только тогда, если в нём удастся отразить столкновение
людских страстей и сложных характеров, показать драматизм человеческих судеб.
На базе, о которой говорил Максим Юрьевич, он подошёл к водителю трёхосного
«Урала», нагруженного трубами и готового выйти на трассу. Водитель
перебросился несколькими шутливыми фразами с человеком (должно быть, мастером
или бригадиром), поставившим ему на бумагах подпись, и направился к своей
машине. Алёшка представился ему и попросил взять его с собой на трассу
нефтепровода. Шофёр внимательно посмотрел на него и с весёлыми огоньками в
глазах сказал:
– Поехали. Мне в дороге веселее будет... Он показал рукой на
машину:
 – Полезай в кабину. Выглядел он лет на тридцать. На нём была шапка с
подвязанными кверху ушами, засаленная спереди фуфайка и кирзовые сапоги. Его
звали Захаром. Алёшка надеялся поговорить с ним по дороге, расспросить о
житье-бытье. По тому, как ловко он справлялся с могучей машиной, Алёшка
понял, что водитель не первый год за баранкой.
– Захар, а вы давно прибыли в
Нефтегорск? – полюбопытствовал Алёшка. – Через месяц будет три года, –
переключив скорость и продолжая неотрывно смотреть на дорогу, сказал шофёр. –
Я приехал из Ростовской области.
– Вы здесь один или с семьёй? – Сначала
приехал один. Дома осталась жена и двое малых детей... Я же не знал, что меня
здесь ждёт…
– Если не секрет, что заставило вас приехать сюда из тёплой в
общем-то стороны?
 – Да, какой же секрет?! – взглянув мельком на своего пассажира, серьёзно
проговорил Захар.
– Там я работал на стареньком газ – 51. А здесь мне сразу
дали новую машину. Этот «Урал» у меня уже второй. По такому бездорожью машины
у нас быстро списывают… Для большей убедительности он кивнул на свой прицеп,
загруженный выше кабины трубами: – С таким грузом да по таким дорогам долго
ли выдержит машина?! Словно в подтверждение его слов грузовик в этот момент
преодолевал яму, заполненную на полметра смесью вязкой глины, прикрытой
водой.
– Весной и недели через две мы по этой дороге не сможем проехать без
тягачей. Они нас и выручают. Только зимой, когда всё скуёт мороз, здесь дороги
нормальные. Он немного помолчал, будто о чём-то вспоминал или раздумывал:
говорить или нет, затем продолжил:
– Опять же платят здесь нормально. Я бы у
себя и до старости не смог заработать на квартиру. На нашей автобазе квартир
вообще никому не давали. Не смог бы никогда накопить ни на машину, ни на
дачу. А здесь у нас и ставки выше, и платят «за передвижной характер
работы», «полевые», «северные»...
- За три года я уже заработал на кооперативную
квартиру, – он произнёс эту фразу так, словно говорил о своей давней мечте. –
А вы один работаете на этой машине?
– Нет. У меня есть сменщик. Мы меняемся
через день. Он год назад приехал из Белоруссии. Пока держится. Не всем у нас
нравится. Многие поработают несколько месяцев. Помёрзнут зимой или надоест
воевать с гнусом, а потом и убегают отсюда. От этого у нас текучесть
большая. Это сейчас стало прохладно, так нет проклятой мошки. А, начиная с
весны
и до осени, она нам не даёт покоя... Ты-то сам – местный или из Москвы? –
спросил он. – Я из районной газеты. Но тоже приезжий, – ответил Алёшка.
– Ну, тогда знаешь, как здесь мы живём.
– Пока ещё не знаю. Я всего три месяца живу в этих краях, – пояснил Алёшка,
– Хотя два года назад летом работал в
студенческом стройотряде в соседней области в таком же городе, как ваш. Мы
там двухэтажный дом строили, – с нескрываемой гордостью сообщил он.
– Я сейчас живу в таком доме, – проговорил Захар тоном, который предполагал
его
удовлетворённость условиями проживания.
– Вначале жил в доме, похожем на
бочку. Видел, наверно, такие стоят у нас на окраине?
– Мне с приятелями тоже довелось пожить в такой бочке, когда был в
стройотряде.
– Их сюда завозили вертолётами и баржами по воде. Мне ещё повезло.
А старожилы рассказывают, что поначалу жили в палатках, кунгах и в
допотопных землянках. Представляешь, как в них жили зимой, когда температура
минус пятьдесят или шестьдесят? Если сорок, то для нас это и не мороз.
– Да, о чём говорить... страшными мучениями даётся эта нефть!
– То-то и оно. Все, кто здесь поработает год и больше, настоящие герои.
– Я и приехал сюда, чтобы рассказать в газете о таких героях, – признался
Алёшка о цели своей командировки.
– Ты на трассе с бригадиром электросварщиков поговори. Он тебе о
таких ребятах расскажет. Преодолев очередную гать, выложенную несколькими
слоями сосновых и еловых брёвен, «Урал» вышел на площадку, утрамбованную
песком, на которой высились штабеля труб большого диаметра. Захар подвернул
своего «Урала» к подъёмному крану, только что разгрузившему предыдущую
машину. Он поприветствовал жестом руки крановщика и показал Алёшке, где он
сможет найти бригадира. Алёшка поблагодарил его и поспешил к стоявшему не
вдалеке кунгу, где находилась бытовка. В метрах ста от него виднелась трасса
строящегося магистрального нефтепровода. Траншея и тянущаяся рядом с ней
сваренная на этом участке труба уходили за горизонт. До позднего вечера
знакомился Алёшка с работой его строителей. Бригадир, которой назвал себя
Григорием, был весёлым и общительным человеком. Когда Алёшка представился
ему и сказал о цели своего визита, Григорий загасил недокуренную сигарету и
опустил её в стоявшую на его рабочем столе стеклянную поллитровую банку,
заполненную на одну треть окурками. В его тёмных проницательных глазах
Алёшка заметил добрую усмешку. Бригадир, видимо, не вперво’й встречался с
журналистом. Он начал рассказывать о бульдозеристах и электросварщиках,
удивляя Алёшку точностью метких и неожиданных сопоставлений. От этого его
рассказ становился интересным, полным юмора и точного понимания человеческих
характеров. Его бригада строила уже вторую магистраль. Первая была сдана в
эксплуатацию шесть лет назад. Григорий съездил с Алёшкой на вездеходе, который
служил здесь тягачом, на участок, познакомил его с рабочими. Для каждого из
них у него нашлись приятные слова. Наблюдая за тем, как они общаются между
собой,
слушая их шутливое подтрунивание друг над другом, Алёшка начал понимать, в чём
одна из причин устойчивости и успехов этой бригады. «Без настоящих дружеских
отношений, без взаимопомощи и взаимовыручки выжить и успешно работать здесь,
в этих сложнейших условиях, невозможно ... вот это и будет главной темой моего
очерка, в котором я постараюсь рассказать о бригадире и секрете его
успехов», – решил он. Под впечатлением рассказов Григория в его воображении
возникали картины преодоления строителями болотных топей и непроходимой тайги,
могучих рек и горных вершин, сооружения насосных станций и так называемых
резервных парков. Представив гигантский масштаб этих работ, он невольно
сравнил их с тем, что знал из учебников истории и художественной литературы о
строительстве египетских пирамид.
«А что? Сравнение вполне уместное, – мелькнуло у него в голове.
– И там, в жаркой пустыне, под палящим солнцем, и
здесь, в жесточайшие морозы и непролазной грязи людям приходится работать на 
пределе человеческих сил и возможностей. Только вот не известно, будут ли
уложенные в землю миллионы тонн металлических труб сравнимы через
тысячелетия с миллионами тонн гранита в пирамидах... Да, – остановил он свои
фантазии, – об этом не напишешь. А если и напишешь, то на следующий день
вылетишь из газеты». Только спустя два десятилетия, когда стали известны
многие факты, скрываемые властями от народа, Алёшка узнал, что нефтяные
реки, беспрестанно текшие по подземным трансконтинентальным магистралям,
опустошали отечественные кладовые чёрного золота, о котором, когда-то
гениальный Менделеев пророчески писал: «Сжигать нефть – всё равно, что топить
печку ассигнациями». С огромным напряжением народных сил добываемое в
непригодных для жизни регионах, это золото уходило из страны практически за
бесценок, питая экономики социалистических стран, спасая их от финансово-
экономического коллапса и создавая условия для благополучной жизни их
населения.
Некоторые предприимчивые руководители этих стран втихую занимались
реэкспортом драгоценного сырья. А советские руководители хотя и знали об
этом, но из «чувства солидарности» делали вид, что «братским партиям» можно
простить эти «детские шалости». Дорого обходилась нашему народу и родной
природе идеология социалистического интернационализма. А как показала история,
вся эта придуманная в партийных кабинетах и оплодотворённая цитатами классиков
марксизма идеология в исторической перспективе оказалась бесполезной. Тогда
пришло к Алёшке
осознание того, что «братская дружба» могла питаться только отдаваемым задарма
ценнейшим отечественным сырьём, получаемым чрезвычайным напряжением сил
своего народа при нечеловеческих условиях его жизни.
                               
                ЛЕС РУБЯТ – ЩЕПКИ ЛЕТЯТ
 
Домой возвращался Алёшка на вертолёте. До поздней ночи накануне корпел он
над очерком. Ему было, что показать шефу. Живыми получились образы главного
инженера Максима Юрьевича, бригадира Григория и рабочих. Удалось ему
отразить и противоречия, возникающие от беззащитности природы и стремления   
«покорить» её в кратчайшие сроки командированными в эти края людьми. В
метафоричной форме (как это свойственно поэту) он выразил свою боль, словно
это была боль самой природы от такого спешного «покорения». С волнением он
передавал листки, исписанные мелким, но разборчивым почерком главному
редактору. Барт, ознакомившись с текстом очерка, похвалил автора, но
решительным росчерком своей шариковой ручки, которую он привез из столицы и
частенько с гордостью демонстрировал её своим знакомым, зачеркнул тот
фрагмент, в котором Алёшка пытался защитить природу. – Обойдёмся без лирики, –
холодно бросил он, чтобы у автора не возникло желание отстоять свою позицию, и
передал рукопись вызванной им машинистке.
– Но, Анатолий Василич, надо же в
какой-то форме выразить наше беспокойство тем, что в погоне за досрочным
выполнением планов губится природа, – попытался защитить свою точку зрения
Алёшка.
– Если бы вы видели, сколько брошено там техники и металла, которые
можно убрать и отправить на переплавку! А сколько добротного леса валяется в
кучах грязи вдоль трасс?! Его ведь тоже можно было пустить в дело, если
отнестись к этому по-хозяйски!
– Да, видел я всё это, когда поездил по району!
– начал раздражаться Барт.
– Тогда давайте заявим об этом со страниц нашей
газеты, – не унимался Алёшка.
 – Ты, наверно, забыл, что «лес рубят – щепки летят!» – перебил его главный.
– Нет. Не забыл. Но знаю, что этот принцип партия уже осудила. Речь-то идёт о
нашей родной земле!
– Только не надо меня агитировать! – резко осадил его
главред. – Я не хочу услышать от первого, что мы «святее папы римского» и что
партия лучше нас знает, как надо беречь родную природу! Алёшка понял, что не
сможет убедить главного редактора, который сохранял непроницаемое выражение
лица. Вставая из-за стола, он многозначительно проговорил:
– Ладно... всё понятно, – и уныло пробурчал: – Не буду святее папы римского!
Тяжело вздохнул
и вышел из кабинета главреда. Про себя подумал: «Попробую я протащить эту идею
в рассказе о директоре совхоза. Возможно, что-то и получится?»
                         
                РАЗГОВОР В «БАНКЕТНОМ ЗАЛЕ»
 
Минуло две недели. Алёшка вспомнил о приглашении Александра Дмитриевича. Он
созвонился с ним и на попутной машине отправился в совхоз. Морозный воздух
своей свежестью и прозрачностью был бы похож на чистейший горный источник,
если бы не холодные порывы северного ветра, гнавшие по небу свинцовые облака и
хлеставшие по ветровому стеклу машины мелкими каплями дождя со снегом. Шофёр
совхозного газика, хорошо знавший, где живёт Александр Дмитриевич, остановился
у двухэтажного дома из силикатного кирпича. В совхозе было несколько таких
домов. По утверждению столичных архитекторов, создававших единые строительные
стандарты для страны, раскинувшейся на одиннадцать часовых поясов, такие
дома придавали сёлам благородные черты будущего, коммунистического,
слияния города и деревни. На аккуратно убранном участке, отделённом от дома
кустами смородины и шиповника с живописными рядами осенних цветов, задетых
первыми морозами, из подручного материала был сооружён навес. Под ним Алёшка
насчитал до десятка пчелиных ульев. Рядом с ними трудился Александр
Дмитриевич. Он укрывал улья, готовя их к долгой зиме. Увидев гостя, хозяин
оставил работу и поспешил к нему.
– Рад вас видеть, Алексей Викторович, –
протягивая руку для приветствия, сказал он.
– А я благодарю вас, Александр Дмитриевич, за приглашение, – ответил Алёшка.
– Прошу в наш банкетный зал, – с широкой улыбкой проговорил Александр
Дмитриевич, жестом указывая на небольшое сооружение рядом с навесом, похожее
скорее на курятник, с той лишь разницей, что его стены были сделаны из старых
оконных рам.
– Там моя жена готовит нам закуски. – Меня зовут Тамара
Викторовна, – сказала она, протягивая руку гостю, входившему в
импровизированный банкетный зал.
Алёшка представился и сел на указанный ему
табурет, стоявший у широкого стола, занимавшего почти всё помещение, в шутку
называемого хозяином «банкетным залом». Обилие и разнообразие закусок
служили убедительным свидетельством искусства хозяйки. Заметив немой восторг 
в глазах гостя, Тамара Викторовна испытала прилив чувства удовлетворённой
гордости за результаты своих хлопот. Вопреки холодной моросящей пыли за
стенами банкетного зала внутри него было тепло и уютно. Алёшке казалось, что в
этом зале было светло от трогательно светлых локон хозяйки и её лучезарной
улыбки, будто его освещала стоваттная электрическая лампочка.
– Давайте, для сугрева выпьем водочки, – предложил Александр Дмитриевич,
наполняя рюмки.
– С удовольствием, – решительно заявил Алёшка, бросая
улыбчивый взгляд на
хозяйку. Они выпили. Смачно закусили аппетитными соленьями, которые то и дело
подкладывала гостю хозяйка. Он нахваливал их, увлекаясь собственным рассказом
о недавней командировке в Нефтегорск. Когда Алёшка заговорил о несметных
богатствах, которые хранит земля Сибири, Тамара Викторовна, воспользовавшись
небольшой паузой, как бы, между прочим, сказала: – Земля наша богата не только
тем, что в её кладовых. Все овощи, которые у нас на столе, выращены вот на
этом огороде.
 – Как!? – не сдержал удивления Алёшка, – эти маринованные
помидоры, икра из кабачков и баклажанов и тушеные болгарские перцы приготовлены
из ваших, а не купленных овощей?
– Именно так, – заулыбалась хозяйка.
– Каждую весну Александр Дмитриевич устанавливает теплицу (на зиму мы её
разбираем), а
я с конца февраля готовлю рассаду. Летом мы уже с овощами, которые я
заготавливаю на зиму. Часть заготовок мы даже отдаём родственникам. Я и вам
приготовила несколько банок с соленьями и мёдом.
 Александр Дмитриевич, довольный произведённым эффектом на гостя от рассказа
жены-мастерицы, заговорил о том, что давно наболело у него на душе.
 – Сторожилы этих мест мне говорили, что до революции здесь были очень
многолюдные селения. Они жили богато. Особенно после столыпинских реформ.
Люди не знали голода. Активно шла торговля продукцией земледелия. Всё
изменилось с началом коллективизации. А когда началась индустриализация, то из
деревень люди, особенно молодые, стали сотнями уходить в города. Война
выкосила больше половины сельского населения. Всё это тяжелым бременем легло
на наши деревни. А в последние годы, с началом добычи нефти и газа, у нас лишь
единицы задерживаются после окончания школы. Спросите сегодня у школьников
старших классов, куда они пойдут работать или учиться. Почти все ответят, что
уедут из села. Непрерывными экспериментами с сельским хозяйством людей
отучили от земли, отучили добросовестно работать. Редко кто из областных и
районных начальников, я уж не говорю о московских, понимает, чего нам стоят
те тонны зерна, овощей, мяса и молока, которые мы сдаём государству. Я пытался
убеждать наше районное руководство, что ускоренная химизация только вредит
земле. Но меня назвали консерватором и потребовали не срывать спущенных сверху
планов. Вон Тамара, к примеру, на своём огороде использует в качестве
удобрения только навоз и перегной. И на урожай мы не жалуемся.
Он взял початую бутылку, вновь наполнил рюмки и предложил выпить за
многострадальную русскую деревню.
Не ожидал Алёшка услышать таких откровений от директора совхоза.
Александр Дмитриевич почувствовал в нём вполне порядочного человека. Поэтому
разоткровенничался. Ему давно хотелось искренне поделиться с понимающим
человеком о том, что волновало его в связи с происходящим в сельском
хозяйстве, которому он посвятил всю свою жизнь. Их встречи стали регулярными.
Складывающейся дружбе между ними ничуть не мешала разница в возрасте. Многое
узнал Алёшка от своего нового и опытного друга. Вместо задуманного рассказа у
него вырисовывалась повесть. Наташа, которой он прочитал написанное,
посоветовала не спешить посылать этот текст в газету или журнал, а
продолжать работать над ним. Алёшка внял её совету. После рождения у них
дочери он с особым трепетом относился к жене.
Поэтические опыты приучили его быть чувствительным к словам, к их подлинному
и образному смыслу. В его душе не умолкала музыка слова. Журналистская работа
помогала ему добиваться того, что публикуемые им статьи и очерки находили
отзвук у читателей, достигали их сердец. У него выработался свой стиль. Он
научился лаконично, но в то же время ёмко раскрывать характер героев. Его
литературными кумирами были Чехов, Бунин и Куприн. У них он учился прозрачной
красоте стиля и глубине мысли. Накопленный опыт помог ему в написании повести.
Её главный герой получился живым, узнаваемым современником, который жил не
только своими личными, но и общими интересами. У него были те же проблемы, те
же радости и печали, которые волновали в то время большинство людей. Автору
удалось через своих героев поднять проблему беззащитности природы перед
нарастающим наступлением на неё человека и показать противоречия на местном
уровне, которые отражали процессы, происходящие в стране. Между тем Бодров
ушёл на повышение в обком партии. Вскоре в областную газету на должность
редактора перевели и Барта. Он порекомендовал на своё место Алёшку. Лишь с
появлением в газете нового литсотрудника, Алёшка смог продолжить написание
повести. Как-то, находясь в областном центре на совещании, он занёс свою
рукопись в издательство. Главный редактор знал его по публикациям в областной
газете. Прочитав наскоро рукопись, он заверил автора, что издательство в
ближайшее время сможет опубликовать его повесть. Начались томительные дни
ожидания его первой книги. Книга вызвала большой интерес у читателей и хорошо
была воспринята критикой. Такая реакция воодушевила Алёшку. За этой повестью
последовали его новые литературные произведения. События, произошедшие в
стране на рубеже третьего тысячелетия, он попытался отразить в драматическом
произведении, фрагмент которого мы воспроизведём в последующих главах.
                   
                ЖЕМЧУЖИНА ЗАИЛИЙСКОГО АЛАТАУ
 
Столица Казахстана встретила Виктора и Надю прекрасной солнечной погодой.
Город расположился в предгорьях Заилийского Алатау. На фоне тёмной лазури
небес виднелись величественные горы. Исполинский хребет, покрытый вечными
снегами, поблескивал на ярком солнце алмазным сиянием. Ниже ледников зеленели
альпийские луга, а под
ними тёмным изумрудом выделялась широкая полоса хвойных лесов. Город утопал
в зелени садов. Он был основан в Семиречье в середине XIX века русскими
казаками и переселенцами. На горной речке Малая Алмаатинка возникла станица
Верная, как один из прочных опорных пунктов русского присутствия в Средней
Азии. В восточной части города до сих пор сохранились развалины крепостной
стены из сырцового кирпича с бойницами. Отряды казаков, вооружённых горными
пушками, в сопровождении всадников из местного населения, в течение двух
десятилетий предпринимали успешные вылазки в долину реки Чу против племён
сарыбагишей, которые нападали на русские поселения и на казахов Старшего жуза,
верных русскому царю, грабили торговые караваны, ходившие в Ташкент. Довольно
скоро усилиями русских крестьян-переселенцев на плодородных землях нового
Заилийского края зацвели сады из абрикосовых и яблоневых деревьев, возникли
виноградные плантации, заколосились пшеничные и ржаные поля. Талантливые
селекционеры вывели знаменитый сорт яблок «апорт», славящийся медовым вкусом и
особым душистым ароматом. А город Верный получил название Алма-Ата, что с
казахского можно перевести как «Отец яблока». В годы Отечественной войны
Алма-Ата приняла огромное количество эвакуированных из оккупированных
фашистами и прифронтовых областей. В общей сложности здесь разместились 34   
предприятия, перебазированные из европейской части страны. В кратчайшие
сроки они начали выпускать продукцию для фронта. Возникли новые отрасли
производства, влившиеся в единый комплекс советской военной экономики. В
школах, вузах, домах отдыха разместились госпитали, в которых возвращались к
жизни и восстанавливали здоровье раненые красноармейцы. Сюда же переехало
большое количество научно-технических кадров и художественной интеллигенции.
Киностудии «Мосфильм» и «Ленфильм» за годы войны выпустили в Алма-Ате более
20 художественных и 10 короткометражных фильмов. В казахстанской столице
работали Сергей Эйзенштейн, Всеволод Пудовкин, Михаил Ромм и другие
известные кинорежиссёры, артисты, музыканты. Композитор Сергей Прокофьев в
Алма-Ате написал музыку к фильму Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный». Здесь
нашли приют писатели Алексей Толстой, Константин Паустовский,
Сергей Михалков, Константин Симонов, Михаил Зощенко. Свои чувства к
республике и её столице выразил Евгений Долматовский в стихотворении
«Казахстан»:
 Республика! Могли ль не полюбить мы Твоих садов цветущих красоту? И если б
там возникло поле битвы, Мы отстояли бы твою Алма-Ату.
 Своим мощным талантом и творческим темпераментом представители элиты
советской интеллигенции помогли на новый уровень поднять науку и культуру
этого города, а значит и всей республики. Здесь возникли новые научные школы,
учебные заведения, творческие коллективы. Подобные процессы проходили и в
других среднеазиатских республиках. Особая атмосфера дружелюбия, лёгкости и
ясности отличала город Алма-Ату. Он был многонационален, с южным темпераментом
и любовью к русской культуре. Когда же дело касалось административных
регламентов, то его функционеры были непреклонны. Виктор и Надя убедились в
этом сразу же при попытке прописаться. Без прописки в любом поселении
бескрайнего Советского Союза в те годы все усилия устроиться на работу были
безуспешны. Лишь знание отцом Виктора всех лабиринтов тогдашней жизни и
всепобеждающий блат с внушительным «бакшишем» помог разрешить возникшие
трудности. В приподнятом настроении от сознания того, что он стал полноправным
жителем лучезарной столицы Казахстана, Виктор гулял по центральному
парку, который носил имя 28-ми гвардейцев-панфиловцев. С трепетным чувством
стоял он перед вечным огнём у монумента из красного мрамора, воссоздававшем
на фоне кремлёвской стены порыв одного из героев-панфиловцев со связкой гранат
навстречу вражескому танку. Виктору вспомнились эпизоды из книг
«Волоколамское шоссе» Александра Бека и «За нами Москва. Записки офицера»
участника битвы за Москву казахского писателя Бауыржана Момышулы. Эти книги   
рассказывали о подвиге 8-ой гвардейской дивизии под командованием
генерал-майора Ивана Панфилова.
                 
                КОМСОМОЛ КАК «СОЦИАЛЬНЫЙ ЛИФТ»
 
Выходя из парка, Виктор увидел двухэтажное здание старой постройки с
административными вывесками. На одной из них значилось, что здесь
располагается райком комсомола. Он тут же принял решение: «Зайду к первому
секретарю и попрошу помочь с трудоустройством». Поднявшись на второй этаж по
скрипучей деревянной лестнице, он нашёл кабинет первого секретаря. Может быть,
пережитые воспоминания о подвиге панфиловцев придали ему смелости. Он храбро 
вошёл в кабинет комсомольского начальника, представился и коротко изложив
свою просьбу. Мужчина, которому можно было дать лет тридцать, занятый чтением
каких-то бумаг, снял очки и пригласил нежданного гостя сесть на стул, стоявший
у его стола.
– Расскажите о себе подробнее, – попросил он, внимательно разглядывая
посетителя. Несложная биография Виктора уместилась в
непродолжительное повествование. Задав пару вопросов, первый секретарь сделал
для себя кое-какие пометки и передал просителю листок с номером своего
телефона.
 – Позвоните мне дня через три, мы что-нибудь вам предложим, – сказал
он уверенным тоном, который вселил в Виктора надежду, что он будет
трудоустроен. Через три дня он уже ехал на собеседование с директором средней
школы вверх по проспекту, затенённому пирамидальными тополями, корни которых 
омывала прозрачная вода, сбегавшая по арыку из урочища «Медео». Формальности
с трудоустройством не заняли много времени. И через несколько дней он был
представлен учителям школы, ставшими ему коллегами, и ученикам, которые
поглядывали на молодого наставника с откровенными ухмылками. Приобретённый
ранее опыт преподавания истории он использовал с молодецким задором. Ему
хотелось походить на учителя истории из кинофильма «Доживём до понедельника»,
запомнившемся зрителям в блестящем исполнении Вячеслава Тихонова. Школьников
интересовала не надоедливое бубнение о крестьянских восстаниях и классовой
борьбе, а история, насыщенная сложными интригами живых людей. Довольно скоро
от родителей учащихся руководство школы узнаёт, что предмет, изучающий
прошлое, становится любимым у многих старшеклассников. Виктор начал
замечать, что у цветущих молодостью волооких выпускниц, которые обращались к
нему на переменах с какими-нибудь вопросом, нежные взоры были затуманены
не только пробудившимся вдруг интересом к «битве при Ватерлоо». По
распределению
обязанностей ему было поручено курировать пионерскую организацию. В школе она
носила имя Зои Космодемьянской. С пионерскими классами он стал проводить
беседы
о подвиге юной героини, пожертвовавшей жизнью во имя своей Родины. Однажды ему
пришла
идея создать в школе небольшой музей, посвящённый Зое. Директор, дама в
бальзаковском возрасте и не лишённая романтики, поддержала молодого учителя.
От имени школьной дружины было написано письмо в Москву Любови Тимофеевне
Космодемьянской – матери Зои. Она довольно быстро откликнулась на письмо,
прислав
различные публикации и фотографии о Зое и её брате Шуре, удостоенном
посмертно, как и его сестра, звания Героя Советского Союза. Директор
распорядилась выделить специальную комнату, в которой был организован музей
патрона школьной пионерской организации, ставший центром патриотического
воспитания младших классов. Осень в Алма-Ате – прекрасное время. Здесь полно
овощей и фруктов. С гор вместе с прохладой текущей по арыкам воды тянет
запахом альпийских лугов и хвойных деревьев. Город спланирован так, что
воздух,
нагретый жарким южным солнцем и темпераментной суетнёй его жителей, к
вечеру сменяют потоки благоуханий цветов, коих обилие в скверах и парках, и
свежести, идущей с вечных ледников. Виктор не проработал в школе и двух
месяцев, как его пригласил на беседу первый секретарь райкома комсомола. После
обмена незначительными репликами, связанными со школьными делами, секретарь   
спросил у него:
– Как вы отнесётесь к тому, если мы предложим вам перейти
работать в райком заведующим организационным отделом? Наш заворг пошёл на
повышение в горком комсомола, – и испытующе посмотрел на Виктора. Виктор от
неожиданности задумался.
– Вообще-то, – начал он несмело, – я думал поступить
в аспирантуру в институт философии и права после года работы в школе.
– Хорошо, – одобрил секретарь, – этот институт как раз находится в нашем
районе.
– Я это знаю, – сказал Виктор. Он уже побывал в этом институте. Ознакомился с
правилами приёма в аспирантуру. Ему нравилось гулять по уютной площади
Академии наук республики, окружённой монументальными зданиями
исследовательских институтов. В центре площади возвышался бронзовый памятник
славному сыну казахского народа Чокану Валиханову. Он был замечательным
учёным, оставившим ценное наследие о прошлом казахского и других народов
Средней Азии. Особой страницей его жизни была дружба с Ф. М. Достоевским.
Скульптору удалось в своём творении воплотить тихую грусть и неразгаданную
тайну личности этого выдающегося человека.
– Почему бы вам не поступить в заочную аспирантуру и продолжать работать у
нас?
– как бы рассуждая, спросил секретарь.
– Интересное предложение, – оценил Виктор. Он попросил дать ему
время подумать, посоветоваться с женой и родителями. Надя, одарившая недавно
Виктора наследником (именно об этом они и мечтали), подошла к вопросу
рационально. Она убеждала мужа, что его работа в комсомольском райкоме поможет
им быстрее справиться с житейскими проблемами. Отец Виктора в беседе с ним в
пользу нового места его работы приводил факты, говорившие о росте авторитета
комсомола в последние годы. Конечно, это стало прежде всего результатом
нового подхода ЦК партии к молодёжной проблематике с учётом происходивших
в мире процессов. Молодёжные бунты, прокатившиеся по Европе, не на шутку
напугали власть предержащих во всех странах. Поэтому олигархические круги на
Западе сделали немало, чтобы разложить юные неопытные в жизни души
всевозможными соблазнами от наркотиков до зловонных идей вседозволенности,
стиравших границы между добром и злом. Весьма удачным оказалось решение
высшего партийного органа в СССР призвать к руководству комсомолом Е.М.
Тяжельникова, имевшего учёную степень, поработавшего ректором
педагогического института, а затем секретарём обкома партии крупнейшей на
Урале Челябинской области. Его организаторский талант, широкая эрудиция,
блестящие ораторские способности придали всесоюзной молодёжной организации
новое дыхание. Он сумел своим неугомонным творческим темпераментом привести
в движение огромный потенциал комсомола, который при нём переживал
своеобразный ренессанс. Работа комсомольских органов приобрела системный
характер. Активно заработала сеть центральной и региональных школ, помогавших
подготовке комсомольских кадров. Конечно, идеологическая работа комсомола,
как и всех общественных структур в те годы, строилась на основе партийных
догм. Однако сердцевину её составляло нравственное, патриотическое и
интернациональное
воспитание. Комсомольские органы стали, выражаясь современным языком,
своеобразными «социальными лифтами». Что бы кто ни говорил и не писал (а через
двадцать лет много слов и типографской краски было истрачено на то, чтобы
опорочить комсомол и его деяния. Немалую лепту в это не очень достойное дело
внесли и люди, творческих профессий, пригретые в своё время комсомолом), но
всё-таки правильным будет признать, что в комсомольских органах люди
проходили добротную управленческую подготовку. Придя на работу в райком,
Виктор стал не только свидетелем проходивших в стране процессов, но и одной
из тех творческих клеток, которая вместе с другими, подобными ей, приводит в
движение весь организм. Никакая алгебра духа, никакая алхимия предчувствия не
способны раскрыть тайну источника духовной жизни отдельного человека. Из
множества мгновений, переживаемых им, только одна секунда (её описал
когда-то Стендаль) магическим образом приводит в движение внутренние силы и
вдруг наполненный живительными соками цветок распускается. Работавшие в
комсомоле люди испытали на себе творческий импульс, исходивший от человека,
который возглавлял эту организацию и в некоторой мере определял их судьбу. Его
призывы искать новые формы работы, которые пробуждали бы у молодых людей
доверие к комсомолу и интерес к практическому участию в созидательном труде,
находили отклик во многих душах. Проникся ими и Виктор. Он испытывал не только
увлечение новой сферой деятельности, но и настоящую страсть к ней. Этому
способствовала дружеская атмосфера, сложившаяся в коллективе. Вскоре после
его назначения заворгом первым секретарём райком становится молодой партийный
работник. Его звали Владимир. До избрания он был инструктором райкома партии.
Владимира отличала высокая дисциплина и ответственное отношение к делу.
Виктор научился у него не пропускать мимо своего внимания даже мелочи, которые
порой становились весьма существенными. Владимир был далёк от формализма и
требовал такого же отношения к людям от сотрудников райкома. В райком начали
часто заходить «на огонёк» молодые неравнодушные люди, делясь своими идеями
и переживаниями. Их принимали приветливо и заинтересованно. Район отличался
тем, что в нём было много академических институтов и творческих организаций,
высших и средних учебных заведений. В неистощимых, интересных разговорах
рождались новые идеи, которые общими усилиями превращались в полезные дела,
оживлявшие и обогащавшие жизнь районной молодёжи.
Это было время горячей, жадной, нетерпеливой молодости. Казахстан в те годы
был на подъёме. Его промышленные мощности удвоились. Сельское хозяйство
превратилось в союзную житницу. Партийной организацией республики руководил
Динмухамед Кунаев – личность действительно выдающаяся. По комсомольской
путёвке он в молодые годы был направлен в Московский институт цветных
металлов и золота. Вероятно, это определило на всю жизнь его доброе отношение
к    
комсомолу. Кунаев сумел сочетать работу на производстве с научным поиском.
Из-под его пера вышло более ста научных работ. Став академиком, он отказался
от платы за это звание: деньги перечислялись в помощь детям и молодым
учёным. Он был высокого роста, с открытым, приветливым лицом, с
аристократической внешностью и неспешными интеллигентными манерами. Лёгкая   
картавость придавала его правильной, неторопливой речи определённый шарм.
Спустя много лет, Виктор оказался свидетелем рассказа бывшего заведующего
сектором Казахстана в ЦК комсомола. Вместе с первым секретарём Борисом
Пастуховым, который сменил Тяжельникова, Леонид (так звали заведующего
сектором) находился в Алма-Ате. Пастухов взял его с собой на встречу с
Кунаевым, хотя приглашены на встречу были только Пастухов и первый секретарь
казахстанского комсомола. Леонид несмело спросил:
 – Борис Николаевич, может быть, мне неудобно участвовать во встрече
с членом политбюро ЦК партии?
 – Думаю, тебе будет это полезно, – коротко сказал Пастухов интонацией,
которая
исключала повторение его указаний.
– Когда мы вошли в кабинет Кунаева, – продолжал свой рассказ Леонид,
– я заметил блеснувшее на секунду в его глазах
удивление от того, что к нему на беседу пожаловали трое, а не двое, как он
ожидал. Вожак казахстанского комсомола поспешил представить Леонида.
Кунаев встретил это доброй улыбкой и, чтобы снять смущение у визитёров,
пожимая им руки, сказал:
– Очень хорошо, что я познакомлюсь с заведующим сектором
Казахстана. Ведь, по правде говоря, он знает о Казахстане и его комсомоле
больше, чем первый секретарь. Он чаще здесь бывает в командировках,
встречается с людьми. И от того, что он докладывает своему первому секретарю,
во многом у того складывается впечатление о республике.
– Тем самым он сразу снял моё напряжение, – рассказывал Леонид, - пригласил
нас сесть к столу и начал, вспоминать свои комсомольские годы, что можно
было понять, как его желание избавить гостей от возможного смущения и задать
тональность разговору.
– Я не смог поступить в институт с первого раза, –
сказал Кунаев. – После экзаменов пошёл на приём к Александру Косореву. Он
тогда возглавлял комсомол. Рассказал о себе и попросил позвонить в институт,
чтобы меня приняли… Он мне говорит: «Понимаешь, для поступления ты должен
сдать экзамены. Мой звонок ничего не решит».
– Но ведь надо помогать готовить для Казахстана национальные кадры,
особенно для такой молодой у нас отрасли, как металлургия, – смело возразил я
ему.
– Это задача и комсомола, а у меня и денег нет на билет в обратный путь.
Косорев задумался. Затем говорит: «Ты
прав, республике нужны грамотные специалисты. Но если ты поступишь в институт
по звонку, а не по знаниям, то какой ты будешь специалист? ... давай, сделаем
так: мы тебе выпишем специальный аттестат, по которому ты купишь
железнодорожный билет домой, а через год по нему же купишь билет в Москву.
Дома подготовишься как следует к экзаменам и приедешь вновь поступать». –
Что мне было делать в этой ситуации? – говорил Кунаев.
– Я поблагодарил его.
Мне выписали такой аттестат. По нему я и купил билеты. А через год всё-таки
поступил. Его урок я запомнил на всю жизнь.
– Этой историей из своей молодости, – закончил рассказ Леонид, – он
окончательно
расположил нас к беседе, которая запомнилась мне как дружеский,
заинтересованный
разговор о судьбах молодёжи республики. По инициативе Кунаева первым
секретарём
казахстанского комсомола избирали прошедшего школу комсомольских,
профсоюзных и партийных органов Закаша Камалиденова. На съезде, который избрал
Камалиденова, присутствовал и Тяжельников. Его выступление для Виктора,
бывшего делегатом съезда, стало примером или даже образцом, которому он после
стремился следовать. С первых его слов на трибуне Виктор, и не только он,
ощутил магическую, чарующую силу его речи. Какая-то особая певучая, можно
сказать, музыкальная интонация увлекала слушателей за собой в бурный,
наполненный метафорами и сверкающими картинами полёт мысли. Никогда до сих
пор Виктору не приходилось слушать такого вдохновенного и захватывающего
выступления функционера. Он пережил некое духовное вознесение. Ему, как и
сидевшим рядом с ним, передался внутренний огонь творческой страсти,
бушевавший в
ораторе. Виктор переживал в эти мгновения магическое воздействие слов,
захвативших его течением стройной и образной мысли. Одним штрихом говоривший
рисовал особый, необыкновенный характер эпохи, переживаемой страной, и давал
чёткий абрис пути, следуя которому при напряжении общих усилий можно добиться
мощного прогресса. Заразительная энергия, блеск и остроумие этой речи, словно
подзарядка аккумулятора, подействовала на Виктора. Он стал искать малейшую
возможность, чтобы выступить на собраниях комсомольских организаций перед
своими сверстниками и поделиться с ними мыслями о том, как сделать свою жизнь
полезной для себя и других. Тогда для него были не риторическими слова
известной песни: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». И судя по реакции
разных аудиторий, ему верили. Он не оставил своей мечты о научной работе.
Сдал в институте философии и права кандидатские экзамены и поступил в
заочную аспирантуру. Научный руководитель предложил ему заняться разработкой
одной из тем межнациональных отношений, что было весьма актуальным для
республики, да и всей страны. Практическая работа определённым образом
сочеталась у него с научной. Через некоторое время Владимира избирают вторым
секретарём обкома комсомола. Вместо него райком партии предложил Виктору
возглавить районную комсомольскую организацию. Комсомольская конференция
поддержала это предложение. Начиналась новая глава в его жизни. С чем можно
было сравнить состояние, переживаемое, как тогда ему казалось, страной.
Неверное, с той освежающей атмосферой, которая возникает после мощных разрядов
грозы, наполняя озоном воздух. Когда дышится легко и свободно. Кровь в венах
молодых людей закипает новой энергией, разгорячённые тела ищут выхода своему
неуёмному темпераменту, подталкивающему их к практическому действию. Виктор
считал своим долгом найти такие формы вовлечения молодёжи района в конкретные
дела, которые бы отвлекали её от разлагающих душу страстей и увлечений. В
этом поиске ему помогали секретари райкома: Бахыт (по-казахски означает
счастье),
отвечавшая за идеологическую работу, и Галя (она была дунганкой по
национальности) – такие же, как он, с романтическим отношением к партийной
риторике о коммунистическом созидании. Вскоре райком партии, а вместе с ним
райисполком и райком комсомола переехали в новое современное здание.
В переезде наблюдательные люди
увидели возрастающую роль партии и её районного комитета в общественной жизни.
По должности Виктору полагалось присутствовать на заседаниях бюро и пленумов
райкома партии. Первое время это наполняло его сознание ощущением важности
своего участия в решении задач, определяющих судьбу района. Когда же он
воочию увидел, что эти заседания являются формой непосредственного управления
всей производственной, социальной и культурной работой коллективов и
организаций, расположенных в одном из шести районов города, то понял, сколь
ответственная миссия поручена ему, призванному обеспечить реализацию
молодёжной политики. К этому пониманию у него примешивалось предательское
чувство гордыни от того, что ему была положена персональная «волга». Он
мысленно отгонял это чувство, но оно, как ядовитая змея, проникавшая тёмной
ночью к своей жертве по только ей известным норам, заползала в его ещё не
тронутую чиновничьим разложением душу. Хотя, надо признать: машина очень
выручала райкомовских работников. Они стали мобильными, чаще посещали
комсомольские организации. «Волга» была старенькая. Некоторое время назад
её списали из гаража областного комитета комсомола. Она требовала постоянного
ремонта. Райком выручало авторемонтное предприятие. Секретарь его
комсомольского комитета Шлекен помогал частенько советом, какие запчасти
обойдутся райкому дешевле. Он год назад окончил политехнический институт на
Украине. Вернулся на родину. Но не один, а с синеокой украинкой, покорившей
его, наверное, не только своими очами, но и звонким раскатистым смехом.
Комсомольцы предприятия быстро разглядели в Шлекене своего вожака и избрали
секретарём. Общение с ним подсказало Виктору, что он вполне подходит на
должность заворга райкома. Нашлись убедительные аргументы. И довольно скоро
молодой инженер с доброй улыбкой и приятной наружностью пополнил
немногочисленный и дружный райкомовский коллектив. Его обаяние и весёлый
нрав помогали в общении с людьми. Легко и непринуждённо он договаривался с
комсомольскими организациями о формах участия и помощи в сооружении
высокогорного стадиона в урочище «Медео»: кто-то направлял туда рабочих,
кто-то принимал участие в комсомольских субботниках. Стройка была объявлена
ударной комсомольской. В относительно короткие сроки в красивейшем
предместье казахстанской столицы на живописных склонах Тянь-Шаня возник
великолепный горнолыжный курорт с замечательным катком, ставшим настоящей
фабрикой спортивных рекордов.
Предыстория его строительства связана с одной из самых драматических страниц
в истории города. Почему-то человечество обречено природой и высшими силами на
жестокие испытания? Там, где вроде бы всё создано для райской, не знающей
забот жизни, где круглый год сияет ласковое солнце и плещут тёплые океанские
воды, время от времени случаются жестокие цунами, уносящие тысячи людских
жизней и уничтожающие результаты их труда. Или города, расположенные в
благодатных местах, вдруг нежданно-негаданно подвергаются разрушительному
землетрясению или их накрывают камне-грязевые потоки селя или вулканические
магма и пепел. Алма-Ата подвергалась неоднократно разрушительным
землетрясениям. На рубеже 1910-1911 годов подземная стихия, которую оценивали
в десять баллов, уничтожила многие строения. В парке 28-ми
гвардейцев-панфиловцев возвышается Вознесенский православный храм,
сооружённый русскими архитекторами. Он относится к числу самых высоких в 
мире деревянных сооружений. Лишь металлический крест, венчающий собор,
погнулся во время землетрясения. А храм выдержал. Для того, чтобы обезопасить
Алма-Ату от возможных селевых потоков, по инициативе Кунаева в верховьях
реки Алмаатинки началось сооружение платины: в ущелье произведены направленные
взрывы с двух сторон, обрушившие скальные породы в тело селеудерживающей
плотины. Затем платину достроили с помощью техники. В 1973 году природа
испытала созданную человеком преграду на прочность. На неё обрушилось два
мощных селевых потока один за другим. Селевая масса объёмом почти в четыре
миллиона кубометров была задержана. Тем самым город был спасён от катастрофы.
В эти дни и ночи трагедии и подвига казахстанской столицы всеми работами по её
спасению руководил Кунаев. А в комсомольском райкоме к тому времени вновь
возникла вакантная должность заворга. Деловые качества Шлекена заметили в
вышестоящих органах и пригласили на работу в обком комсомола. Виктор
понимал, что уход заворга вызовет временные трудности. Но мешать карьерному
росту перспективного сотрудника ему не хотелось. Начались поиски замены.
Однажды на субботнике по уборке яблок в совхозе «Гигант», расположенном в
живописном предгорье, Виктор обратил внимание на то, с каким
уважением относится молодёжь предприятия «Казэнергоналадка» к своему вожаку.
Александр, как его называли, двумя-тремя фразами умел настроить людей на
деловой лад. Во время обеденного перекуса он был душой компании. После
субботника Виктор поделился с Надей своими наблюдениями. Она в это время
работала в школе. Оказалось, что шефами школы была как раз комсомольская
организация «Казэнергоналадки». Старшеклассники увлекались современной
музыкой. Но музыкальных инструментов в школе не было. Шефы пришли на помощь.
Они подарили инструменты. Вскоре энтузиасты создали в школе
вокально-инструментальный ансамбль, который довольно быстро завоевал
популярность в городе. Виктор пригласил на беседу Александра. Они были одного
возраста и сразу перешли на «ты». Предложение пойти работать в райком
Александр встретил с нескрываемым желанием.
– Заниматься комсомольской работой в «Казэнергоналадке» меня побудил один
случай,
о котором мне рассказали во время преддипломной практики на ТЭЦ в одном
из городов Карагандинской области, –
разоткровенничался он, почувствовав дружеское расположение к нему первого
секретаря.
– Любопытно, – живо откликнулся Виктор, – и какой же это случай?
– В бригаде ремонтников, в которой я проходил практику, работало несколько
молодых парней – досрочно освобождённых заключённых. Это был облегчённый режим
для зэков. После года добросовестной работы на предприятии они выходили на
свободу. Перед моим прибытием там произошла страшная история. По бестолковости
администрации ТЭЦ в эту бригаду направили студентку последнего курса
свердловского политехнического института, тоже практикантку. Однажды после
очередной пьянки эти зэки затащили её в подсобку и изнасиловали.
 – Какой ужас!? – невольно вырвалось у Виктора.
– Вот именно – ужас! – поддержал его
Александр. – Эти скоты сломали жизнь девчонке, – сказал он после небольшой
паузы. – А я, узнав об этом, подумал: «Где рождаются такие звери и кто их
воспитывал?» Если раньше, до революции, церковь с малых лет учила детей
нравственности, боязни божьего гнева за грехи, то в наше время этим никто не
занимается. Сейчас много неблагополучных семей. В них родителям, как
правило, пьяницам, вообще нет дела до детей. И кто может заполнить возникший
вакуум? На мой взгляд – только комсомол. Вот с тех пор я и решил заняться этой
общественной работой. В райкоме, конечно, у меня появится больше
возможностей. Такой ответ понравился Виктору. Через несколько дней молодой
инженер «Казэнергоналадки» знакомился с новой для себя сферой деятельности.   
Он привнёс в работу райкома больше конкретности. Оптимизировал ряд
технических функций, в шутку назвав такой подход научной организацией труда.
Из двух радиорепродукторов сделал селектор, соединявший кабинеты первого
секретаря и сектора учёта. Райком тогда не располагал средствами, чтобы
приобрести настоящий селектор. Отношения с Виктором у Александра довольно
быстро становятся не просто коллегиальными, а по-настоящему товарищескими.
Они подружились семьями. У них дети были одного возраста. И, забегая вперёд,
следует сказать, что, спустя двадцать лет сын Виктора и дочь Александра
создали новую семью. В комсомольских органах сотрудники подолгу не
задерживались. Дееспособные и творчески мыслящие быстро продвигались по
служебной лестнице. Тогда ещё действовали принципы подбора кадров по деловым
и нравственным качествам при сохранении баланса по национальности. И
когда Владимир, работавший вторым секретарём обкома комсомола, уходил на
государственную службу, вторым секретарём обкома избрали Виктора. Вместо себя
он порекомендовал Александра. Райком партии, а затем и комсомольская
конференция поддержали его предложение. За эту кандидатуру ему не пришлось
краснеть. Александр в будущем вырос в авторитетного партийного руководителя.
Научной работой Виктору удавалось заниматься только в дни отпуска. Он брал
путёвку в комсомольский дом отдыха, находившийся вблизи Москвы, и каждое утро
приезжал на электричке в столицу, чтобы заниматься в «Ленинке» (как называли
библиотеку имени Ленина), в её диссертационном зале. Эти поездки ничуть не
утомляли его. В них он находил даже некоторую романтику. Тема работы его
увлекла. Он сумел в течение года опубликовать в журнале института две научные
статьи. Новый коллектив в обкоме комсомола встретил его доброжелательно. И
довольно скоро отношения между его секретарями стали такими, которые можно
охарактеризовать как подлинно товарищеские. Это, вероятно, была в то время
общая черта подавляющего большинства комсомольских органов. Люди там работали
одного возраста, объединены они были общими интересами. Как правило, среди них
не было тех, кого называют барышниками и комбинаторами. Если иногда в том
или ином райкоме, горкоме или обкоме появлялись работники с душком торговцев,
махинаторов или дельцов, то их гнилость довольно быстро становилась очевидной.
И от них избавлялись. Заслуга в создании дружеской, но в то же время
требовательной
атмосферы в обкоме принадлежала первому секретарю Шамше.
Всегда элегантная, улыбчивая и приветливая, но одновременно строгая она
умела с первых минут расположить к себе собеседника, настроив его на деловой
лад.
Её неизменная уравновешенность
и глубина подхода при рассмотрении любого вопроса на заседаниях бюро обкома
вызывала у Виктора не только уважение, но и желание выработать в себе похожие
качества. Когда во время её командировок или отпуска Виктору довелось
принимать участие в заседаниях бюро областного комитета партии, то он понял,
кто у Шамши был главным ориентиром. Областную партийную организацию в то время
возглавлял Асамбай Аскаров. Ему было около шестидесяти лет. Он прошёл войну,
школу комсомольской и партийной работы. Среднего роста, с красивым загорелым
лицом и густыми волнистыми волосами, зачесанными назад, он излучал могучую
внутреннюю силу и интеллект. У него был безупречный русский язык, а его
выступления всегда являли собой образец глубокой мысли, высокой эрудиции и
ораторского таланта. Товарищи Виктора – казахи – говорили ему, что столь же
блестяще он владел и родным языком. Какой бы вопрос ни обсуждался на
заседаниях пленумов и бюро, слово, произносимое Аскаровым, становилось
примером принципиальности, детального знания фактов и умения органически
связать общественное дело с личной ответственностью. Он обладал редким даром
использовать в своих речах в качестве примера для обоснования современных
задач высказывания видных деятелей прошлого, а также опыт и мудрость древних
обычаев своих предков, заключённый в кратких эпических выражениях. Это
возможно только при глубоком знании мировой истории и истории своего народа.
Однажды Виктор стал свидетелем его рассказа о встречах с легендарным
Мамышулы.
– Его слава в республике была столь велика, что за годы войны сотни
родившихся мальчиков были названы именем Бауржан, – говорил Аскаров. –
Однажды я возвращался поездом из Алма-Аты в Джамбул, где тогда работал
председателем облисполкома. Увидев в вагоне Мамышулы, я поздоровался с ним и 
замер, склонив голову в почтении. У нас, у казахов, строго соблюдаются заветы
предков – уважать старших. Он медленно поднялся с места, протянул мне обе
руки для приветствия и сказал: «Здравствуйте, молодой человек. Наверно, не
ошибусь, если скажу, что вижу молодого губернатора». Он предложил мне сесть, и
мы разговорились. Наша беседа затянулась до двух часов ночи. Я многое извлёк
из этой беседы. На всю жизнь запомнил его дружеский совет: «Ты воспитываешь
людей и руководишь ими. Поэтому ты должен быть и психологом, и педагогом 
одновременно». Через два года мне вновь представилась возможность встретиться
с ним. Он побывал у меня дома в гостях. И вновь я убедился, какой это
всесторонне образованный человек, поистине – человек-глыба, каких немного
среди нас. Неоднократно я встречался с ним и в Алма-Ате. И каждая беседа с
ним оставляла у меня неизгладимое впечатление. Он был смелым и прославленным
воином, талантливым и принципиальным писателем, чьё творчество имеет
непреходящее значение для будущих поколений. Этот рассказ свидетельствовал о
том, какие черты характера людей Аскарову импонировали более всего. Ему было
абсолютно неприемлемо национальное чванство и эгоизм. И тем более его не
назовёшь партийным бонзой. Он любил свой народ, хорошо знал его древнюю
историю, тысячелетнее культурное наследие, обычаи. Но одновременно его с
полным основанием можно назвать настоящим, а не декларативным
интернационалистом. От него Виктор услышал вещие слова: «Кто с любовью
относится к своей нации, тот не может не уважать другие народы». Как
руководитель большого масштаба, человек незаурядных способностей Аскаров
сформировался в годы небывалого подъёма Казахстана. Это была целая эпоха,
когда его родная республика сделала невероятный рывок от патриархальных, 
можно сказать, родоплеменных отношений до новых, невиданных в истории
отношений подлинного равноправия людей разных социальных слоёв и различных
национальностей. В республике за короткий исторический срок появилась
мощная современная индустрия. На базе богатейших полезных ископаемых создана
горнодобывающая отрасль, потянувшая за собой развитие чёрной и цветной
металлургии, топливной, нефтяной и химической промышленности. Казахстан давал
стране более двух третей цинка, примерно столько же свинца, почти девяносто
процентов титана и магния выпускал Усть-Каменогорский комбинат, треть всей
меди – Балхашский и Джезказганский комбинаты. Открытые на юге республики
запасы фосфоритов позволили обеспечить девять десятых производства жёлтого
фосфора. А только одна Актюбинская область производила почти весь хром и
около девяноста процентов союзного экспорта хромовой
руды. К этому следует присовокупить добычу урана и редких металлов, а в
Карагандинском и Экибастузском бассейнах – значительных объёмов коксующегося
и топливного угля. На западе республики в активную стадию входила разработка
нефтяных и газовых месторождений. Всей стране были хорошо известны
достижения Казахстана по производству зерна и животноводческой продукции. По
роду своей деятельности, благодаря высокому интеллекту, постоянной работе
над собой и накопленным знаниям жизни, Аскаров был самым активным участником
этих процессов. В существовавшей в те годы системе управления такие люди
являлись главным организующим фактором всей производственной, социальной и
культурной жизни. Поэтому в истории своего народа они останутся навсегда
вершинами,
на которые будут ориентироваться последующие поколения. Они составляют
гордость нации. Многие видели в Аскарове пример для подражания. Он задал
высокие критерии в руководстве областной партийной организацией, которым
хотелось соответствовать. Готовясь к заседаниям бюро обкома партии, Шамша, а в
отсутствии её и Виктор, стремились быть во всеоружии по любому вопросу,
касающемуся работы областной комсомольской организации. Это научило их
основательности в подходе к любой проблеме, умению увидеть в отдельных деталях
проявления новых тенденций, которые могут привести либо к успеху, либо
осложнить движение вперёд. В тандеме таких выдающихся руководителей, как
Кунаев и Аскаров, город Алма-Ата и область переживали в тот период бурное
развитие в промышленности, сельском хозяйстве, науке и культуре. Столица
Казахстана на глазах меняла свой облик, превращаясь в современный мегаполис с
развитой инфраструктурой, оригинальной архитектурой, сочетающей новейшие
достижения строительной индустрии и национальные черты. В подавляющем
большинстве строительных организаций работали молодые люди. Это требовало от
комсомольских организаций постоянного внимания к воспитательной работе с
молодёжью. А когда на реке Или, в семидесяти километрах от Алма-Аты, началось
сооружение гидроэлектростанции, то стройка была объявлена ударной
комсомольской. Виктору приходилась часто бывать там. Вместе с первым
секретарём
Илийского райкома комсомола Александром он бывал на стройке, старался делом
помочь её молодым строителям. Илийская долина, начиная с апреля, уподобляется
цветущему саду.
Она одевается в роскошное весеннее убранство. Могучая река, почти в
полкилометра шириной, величаво катит свои воды по равнине, напоминающей
многокрасочный азиатский ковёр. А там, где река пробила себе путь в
возвышенности, состоящей из светло красного порфира, возводилась плотина для
Капчагайской ГЭС. В нескольких километрах от неё строился новый посёлок и
металлический мост для железной дороги – участка знаменитого Турксиба.
Приобретённый Александром опыт в Илийском райкоме комсомола пригодился ему,
когда он возглавил республиканский студенческий строительный отряд, и в
дальнейшем, когда после всех общественных пертурбаций ему пришлось уже в
Санкт%Петербурге создавать собственную строительную компанию. Другой
областной комсомольской стройкой было освоение новых земель в Каскеленском
районе. Посещая этот район, Виктор, как правило, заезжал в расположенные на
границе с Китаем Уйгурский и Нарынколский районы. Иногда секретари райкомов
завозили областного гостя к своим землякам, находившимся на весновке и живущим
в этот период в традиционных юртах. Хотя бытовые условия в них далеки от
городских стандартов, но это с лихвой искупалось для их обитателей невыразимой
прелестью общения с природой. Покрытые разнотравьем равнины,
окаймлённые возвышенностями или горами со снежными вершинами, играли на
ярком солнце живыми красками полевых цветов. Их пьянящее благоухание
вперемешку с резким запахом степной полыни вместе с трелью птиц и нежным
блеянием ягнят будили в душе светлые чувства чего-то далёкого и давно
забытого, но полного блаженства и упоения. Секретарь райкома представлял
хозяевам аламаатинского гостя. Глава семьи приветствовал его, протягивая ему
обе руки, которые не принято крепко пожимать. По закону предков, у казахов
приём гостей – особый, можно даже сказать, сакральный церемониал. Гостя
приглашали в юрту, где был развёрнут белоснежный дастархан – большая скатерть,
вокруг которой люди сидели на подушках за трапезой, скрестив ноги. На
дастархане выставлены различные закуски: баурсаки, масло, приготовленный
хозяйкой сыр, курт, нарезанное кусочками вяленое мясо, сужук – особый род
колбасы, казы, кишмиш, нават. Рядом с юртой закипал большой самовар. К
приезду гостей принято зарезать барана. Начинался неспешный разговор о
житье-бытье, о делах в совхозе, районе, области.
Казахи уважают людей, умеющих поддержать разговор. Это нация тысячелетней
эпической культуры, поэтому красивое слово, интересный рассказ, занятная и
поучительная история у них в чести. Хозяйка тем временем наливала кумыс.
Первую пиалу подавали алмаатинскому гостю, вторую – гостю из района. После
кумыса можно немного прогуляться по свежему воздуху. Между тем на костре
готовилось главное угощение – бешбармак – традиционное блюдо казахов,
приготовленное из свежего, хорошо проваренного мяса. Затем в бульон добавляют
лапшу в виде прямоугольников, а также различные приправы. Отведавший однажды
бешбармак из душистого, сочного мяса, надолго сохраняет воспоминание о нём.
Особым искусством у казахов считается умение резать мясо. Признаком высокого
уважения гостя является традиция подавать ему за дастарханом голову барана.
Он, разделывая её, должен знать, кому подать какую часть. В этом ритуале
проявляется древний обычай уважительного отношения к сидящим за трапезой,
особенно к представителям старшего поколения. Мясо режется небольшими тонкими
кусками. После мяса предлагается бульон. Некоторые казахи, под влиянием   
русских традиций, угощают гостей и спиртными напитками. После вкусного и
обильного обеда подаётся чай. Вначале в пиалы хозяйка наливает немного
кипячёного молока, которое разбавляется густой заваркой. Потом добавляется
кипяток из самовара. Желающие могут пить чай с сахаром или мёдом, который
иногда
подают прямо в сотах. Уйгуры вместо бешбармака в качестве главного блюда
делают манты с бараниной, приготовленные особым способом с использованием
репчатого лука, красного перца и тыквы. Это также очень вкусное и аппетитное
кушанье. Уйгуры, в отличие от казахов, имеют свой рецепт приготовления чая.
Виктору запомнился его вкус, в котором чувствовалось небольшое присутствие
соли. Однажды, под выходной, возвращаясь из такой командировки, Виктор по
совету его водителя Николая – заядлого рыбака – согласился заехать на
высокогорное озеро Кульсай. Эта поездка оставила у него впечатление на всю
жизнь. Миновав вырвавшуюся из гор реку Чилик, машина свернула вдоль её левого
берега и по грунтовой дороге устремилась вверх. Воды реки за тысячелетия
прорыли в плоскогорье глубокий каньон. К воде подступали густые заросли из
тополей, тала, облепихи и кустарников шиповника. Бурные потоки, преодолевая
пороги из валунов, наваленных течением, шумели нескончаемой симфонией.
Николай был опытным водителем. Он уверенно вёл машину по крутому серпантину
горы.
Время клонилось к вечеру. Вершины Тянь-Шаня розовели на
фоне голубого небосклона. Ярко светила двурогая луна. По мере приближения к
водной системе Кульсай, состоящей из трёх озёр, которые образовались в ущельях
в результате сходов селевых потоков, на склонах гор всё больше появлялось
стройных елей. Николай объяснил, что наиболее зарыбленным является верхнее
озеро, которое и было целью поездки. Когда машина остановилась у финского
домика, построенного для областного и районного руководства, приезжавшего сюда
иногда на рыбалку, уже наступила ночь. Казалось, что крупные звёзды, мерцавшие
разноцветными огнями, можно достать рукой. Своим бледным светом луна
заливала горные обрывы. Ранним утром Виктор и Николай отправились на рыбалку.
От высокогорья сердце билось учащённо. Дышалось легко из-за кристально
чистого воздуха. Утреннее солнце окрасило багрянцем вершины гор. Открывшийся
вид напомнил Виктору фотографии озера Рица. Только размером Кульсай
значительно уступал знаменитому озеру в Закавказье. По левому и правому
склонам гор сбегали стройные ели. Ранней весной поверхность Кульсая ещё
скованна льдом. Предусмотрительный Николай заранее запасся пешнёй и мотылём.
Продолбив во льду лунки, рыбаки замерли над ними в предвкушении активного
клёва. Рядом с бывалым рыбаком, каким был Николай, вскоре затрепыхалась
радужная форель. Виктор с завистью поглядывал, как его напарник одну за
другой вытаскивал рыбу. А его лунка казалась, словно заговорённой. Взяв
пешню и немного мотыля, он отправился на другой конец озера ловить своё
рыбацкое счастье. Он полагал, что в начале озера, где в него впадала речка и
была полынья, непременно должно клевать. До полыньи, на которой плавала стайка
уток, оставалось не более пятидесяти метров, когда Виктору показалось, что его
кто-то окликнул. Он обернулся и в ужасе замер: на его чётких следах
выступила вода. Его бросило в жар от мысли: «Сделаю ещё пару шагов и вмиг
окажусь на дне!» Медленно повернув назад, он потихоньку побрёл в обратную
сторону, стараясь подальше ступать от своих следов. После такого испытания у
него пропало желание продолжать рыбалку. Но этот урок он запомнил навсегда.
Несколько позже он вспомнил произошедший с ним на Кульсае случай, ставший
отправной точкой в понимании некоторых процессов общественного управления.
Когда под весенним солнцем и новых освежающих ветров оттепели 60-х годов
стали таять ледяные скрепы тоталитарной системы, то постепенно обнаружилась
неэффективность прежних форм административного управления: они стали рыхлыми,
словно весенний снег. На формализм и схоластику партийных и общественных
организаций люди отвечали равнодушием и сарказмом. По уставу в первичных
партийных и комсомольских организациях собрания должны были проводиться
ежемесячно, даже если в этом не имелось какой-либо производственной или иной 
необходимости. Люди видели, что зачастую делалось это для «галочки». Отсюда у
них возникло чувство отвращения и скепсиса ко всякой обязаловке. Подобно
тому, как болезнь в человеке возникает задолго до того, как её обнаружит врач,
так и общественные недуги появляются значительно раньше, чем власти начинают 
принимать меры по их купированию. Если бы они вовремя «оглянулись» и поняли,
что вся система может провалиться и «пойти на дно истории», то это
предотвратило бы страну от катастрофы. В национальных республиках с ростом
культуры и национального самосознания у представителей коренных наций всё
явственнее стали проявляться такие качества, как самоуважение и национальная
гордость, порой переходящая в высокомерие и язвительную насмешливость к
другим нациям. Человек всегда остро реагирует на любое несправедливое или
грубое отношение к его национальному чувству. Поэтому столь резкими и
нетерпимыми бывают проявления бытового национализма, порой приводящие к
конфликтам. Если же в управленческой системе по каким-либо причинам
возникает необходимость изменить национальный баланс подбора кадров, а при
этом не проведено разъяснения истинных причин предстоящих перемен, то в
обыденном сознании это может вызвать реакцию отторжения. Виктор стал
свидетелем
подобных явлений. Одна из его коллег – секретарь обкома комсомола – перешла на
другую работу. Она была казашкой. Вместо неё рекомендовалась кандидатура
секретаря комитета комсомола алма-атинского университета, молодого учёного,
русского по национальности. Пока он проходил необходимые согласования и
собеседования в обкоме партии, ЦК комсомола республики и ЦК ВЛКСМ, Виктору
стало известно, благодаря его дружеским и доверительным отношениям с
секретарями райкомов и комитетов комсомола вузов, что на предстоящей
конференции новому кандидату устроят обструкцию: его готовились
забаллотировать
делегаты от районов с преимущественно казахским населением. Несколько
лет назад до этого похожая ситуация уже имела место в областной организации.
Что было делать? Вместе с Шамшой они решили предпринять упреждающие меры.
Виктор посетил заведующего организационным отделом обкома партии и рассказал
о готовящейся акции. Заворг тут же повёл его к Аскарову. Выслушав Виктора,
Аскаров сразу принимает решение на следующий день
провести совещание со всеми секретарями райкомов партии и ректорами крупных
вузов. «Разъяснительная работа» с ними дала нужный результат. Новый секретарь
обкома комсомола, которого звали Олегом, был избран единогласно. С первых
минут знакомства с ним он умел своими обаятельными манерами общения и
простотой расположить человека к откровенности. Мужественная красота его
открытого лба смягчалась волной русых зачесанных назад волос;
импозантно-гладкая округлость подбородка выдавала в нём человека сильной воли,
а мягкая улыбка создавала впечатление добродушия. По мере узнавания его,
Виктор всё больше убеждался в незаурядности Олега. Ему импонировала его
эрудиция, интеллигентность, выдержанность, внимательное отношение к
окружающим. Перейдя на комсомольскую работу, он не оставил своих научных
исследований, предметом которых было литературоведение. Он умел рассказывать о
любимых поэтах и писателях так увлечённо, что перед слушателями внезапно
раскрывался новый, волнующий мир, переливающийся разнообразием красок.
Сверкающие слова из его уст вырывались огненными потоками, создавая у
внимавших ему ощущение полёта в эмпирические сферы. Олег поделился с Виктором
своими впечатлениями от знакомства с Николаем Алексеевичем Раевским –
автором книг «Портреты заговорили» и «Павел Воинович Нащокин – друг Пушкина».
Его судьба оказалось отражением трагических изломов постреволюционной
истории нашего народа. Поразительная жизнестойкость этого наследника
известного в России дворянского рода спасала его в лихие годы Гражданской
войны, мучительно-безысходной эмиграции в Болгарии и Чехословакии и
бесчеловечно-жестокого советского ГУЛАГа. Увидев в молодом учёном-пушкинисте
близкого по духу русского интеллигента, Раевский доверил ему рукописи трёх
своих автобиографических книг: «Тысяча девятьсот восемнадцатый год»,
«Добровольцы» и «Дневник Галлиполийца». Пройдёт несколько лет, и Олег,
верный данному обещанию Николаю Алексеевичу, сумеет преодолеть 
финансово-бюрократические препоны и издать в Москве замечательную книгу
«Неизвестный Раевский». Её открывает очерк, написанный Олегом, об авторе
вошедших в книгу произведений. В нём, в частности, отмечается: «Это была
окопная правда, снимавшая благородный ореол с Гражданской войны, с Белого
движения, показавшая истинное его лицо,
истинное лицо всей братоубийственной бойни…» Книгу обогатили результаты
проведённых Олегом многолетних исследований в архивах Москвы и Праги,
впечатления от многочисленных и эмоционально ярких бесед с Николаем
Алексеевичем, которые воспроизводятся в статьях, написанных красочным,
пронзительным языком и содержащих глубокие рассуждения о судьбах Отечества и
его сынов. Книга возвратила в нашу интеллектуальную сокровищницу ещё три
произведения великой литературы русского зарубежья. Олегу удалось представить
книгу в Праге. Присутствовавшие на презентации русские эмигранты первой волны,
некоторые из них могли лично знать Раевского, со слезами на глазах
вспоминали о пережитых испытаниях. Комсомольских функционеров, отмеченных
талантом, довольно быстро замечали в руководящих органах. Через пару лет Олега
забирают в центральный комитет комсомола. Затем он проходит школу партийной
работы, защищает докторскую диссертацию и в течение ряда лет трудится в
Советском фонде культуры в качестве заместителя выдающегося радетеля русской
культуры Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Накопленный опыт и дарования Олег с
успехом реализует в деятельности этого Фонда по сохранению и реставрации
памятников нашего цивилизационного наследия и возвращения из-за рубежа
отечественных культурных ценностей и архивов русских соотечественников.
Пройдут годы, он будет заниматься культурной политикой в верхней палате
российского парламента как советник её председателя. По его инициативе
создаётся Московское общество дружбы, культурных и деловых связей с
Туркменистаном. Во многом благодаря содействию со стороны этого Общества,
посольство России в Туркменистане сумело широко отметить 200-летний юбилей
А. С. Пушкина в этой центральноазиатской республике. К проводимым мероприятиям
Олег привлёк Международную неправительственную организацию «Фонда
200-летия А. С. Пушкина», будучи заместителем председателя этого Фонда, а
также московское издательство «Классика», руководимое другим искренним
радетелем русской культуры Владимиром Кузиным. Издательство выпустило
юбилейное издание стихов А. С. Пушкина и безвозмездно направило российскому
посольству в Туркменистане до сорока тысяч экземпляров книг, которые были
переданы школам и библиотекам. Из-под пера Олега – литературоведа, вышли
фундаментальные исследования о творчестве А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, в
которых удачно сочетается научная глубина и повествовательная пластичность.
Они открывают читателю малоизвестные страницы из жизни гениев русской поэзии и
рассказывают об их ближайшем окружении. Олег остался верен светлой памяти
своего старшего литературного собрата. К 125-летию Николая Алексеевича
Раевского он инициировал направление писем от имени руководства Союза
писателей России и Московской городской писательской организации в адрес
председателя Союза писателей Казахстана и акима (мэра) города Алматы с 
предложением установить мемориальную плиту на доме, где жил известный
писатель, а также широко отметить юбилей Н. А. Раевского, который своим
творчеством соединил научно-исследовательскими узами Алма-Ату (Алматы) и
Пушкинский Дом в Ленинграде (Санкт-Петербурге), внеся бывшую столицу
Казахстана на карту мирового пушкиноведения. Пример общественной и
творческой деятельности Олега убедительно свидетельствует о том, насколько
плодотворной была система подбора и воспитания руководящих кадров через
комсомол. Его коллега – секретарь обкома, занимавшийся идеологическими
вопросами, Тлеутай был выпускником алмаатинской консерватории. Редкий человек
с первых минут знакомства с ним не попадал под его обаяние. Блеск и остроумие
его импровизаций соперничали с самыми изящными одесскими анекдотами и
становились крылатыми выражениями в молодёжной среде. Его авторитет в
творческих кругах казахстанской столицы был безупречен. В эти годы культура
Казахстана, впрочем, как и других союзных республик, переживала подъём. Имена
блестящих вокалистов Ермека Серкибаева, Розы Баклановой, Бибигуль Тулегеновой
и молодых звёзд Алибека Днишева и Розы Рымбаевой, поэта Олжаса Сулейменова,
симфонического оркестра имени Курмангазы были хорошо известны во всей
стране. Ошеломляющий успех во всём мире британского ансамбля «Битлз» вызвал   
увлечение таким искусством и среди советской молодёжи. Студенты
Алмаатинского политехнического института создают вокально-инструментальный
ансамбль, назвав его «Дос-Мукасан». Это – сокращение имен его участников. В
репертуаре ансамбля были произведения на казахском и русском языках, а также
казахские народные песни собственной аранжировки. Ансамбль становится
популярным во всей республике. Его высшими достижениями были звание лауреата 
на Всесоюзном конкурсе профессиональных исполнителей в Минске
в 1973 году и золотая медаль Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в
Берлине в том же году. Тлеутай в минуты откровенности признавался Виктору, что
он переживает раздвоение чувств. В его душе борются два желания: посвятить
себя дальнейшей управленческой карьере или всего себя отдать творчеству. В
конце концов он приходит к убеждению, что его место – в музыке. Он в качестве
аргумента привёл Виктору слова Тютчева о том, что «… мы то всего вернее губим,
что сердцу нашему милей…» Тлеутай посвятил себя композиции, решив, по мере
своих сил, обогатить национальную музыкальную сокровищницу. На его место
избрали молодого инженера-строителя Таира, до того поработавшего примерно год
секретарём алмаатинского городского комитета комсомола. Он, как и его
предшественник, сразу становится душой обкомовского коллектива. Его
внимательный с лёгким прищуром взгляд из-под резко очерченных бровей,
приятная улыбка и умение выслушать собеседника располагали людей к
доверительности. С Виктором у него сложились по-настоящему товарищеские
отношения. Как-то в минуты откровенности он признался:
– Когда меня пригласил первый секретарь горкома партии Мочалин и
предложил перейти в горком комсомола, я вначале отказался.
Подумал: «Зачем мне менять ответственную
должность главного инженера управления «Алмаатацентрстрой», которое
занималось возведением уникальных объектов столицы, на выборную должность в
комсомоле?» Но Фёдор Иванович сказал мне: «Понимаете, у нас в комсомоле все
секретари – учителя. А в комсомоле не менее ответственная работа. На днях
будет пленум, и мы всё-таки будем рекомендовать вас». Так, я оказался на
комсомольской работе».
Судя по тому, сколь энергично он включился в
обкомовский ансамбль, привнеся в его работу конкретность, нацеленность на
успех, ему не приходилось жалеть о сделанном выборе. Он говорил Виктору, что
новая сфера деятельности расширила его горизонты, побудила к творческому и
образовательному самосовершенствованию. Природа наделила его отменной памятью
и пытливым умом. Он довольно быстро восполнил недостающие знания
гуманитарного цикла. Заочно окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Для
Виктора беседы с ним были истинным удовольствием, напоминая «игру в бисер»,
как метафорично охарактеризовал подобное общение гениальный Герман Гессе.
Таир умел учится у тех замечательных людей, которые его окружали. Прежде
всего, конечно, у своего отца – ветерана Великой Отечественной войны, который
в течение тридцати лет возглавлял ряд районных комитетов партии двух областей
– Талды-Курганской и Алма- Атинской. Виктору
довелось бывать в Джамбулском районе, которым тогда руководил Аймухамет
Мансуров. Люди говорили о нём с уважением как о человеке высокого
профессионализма и требовательном к себе и другим. Этот район был родиной
знаменитого казахского акына Джамбула, слова которого: «Ленинградцы – дети   
моим, Ленинградцы – гордость моя!» вдохновляли жителей блокадного Ленинграда.
Вдумчивое, ответственное отношение к делу, умелое использование эпического
богатства своего народа помогало Таиру быстро завоевать авторитет как среди
своих коллег, так и руководителей. Таиру было немногим более тридцати лет,
когда ему доверили руководство отделом строительства обкома партии. В
течение семи лет он занимался координацией и контролем всей деятельности
столичной области по сооружению новых социальных объектов, предприятий
промышленности и сельского хозяйства, реконструкции заводов и фабрик.
Приобретённый им опыт он с успехом реализовал в дальнейшем, работая первым
секретарём столичного (Алма-Атинского) районного комитета партии, инструктором
отдела строительства ЦК КПСС в Москве, вторым секретарём Карагандинского
обкома партии, заведующим сектором экономического отдела ЦК КПСС, депутатом
Верховного совета республики, послом Казахстана в России и по
совместительству в Финляндии, акимом (губернатором) Северо-Казахстанской
области. Разносторонние знания Таира, богатый практический опыт управления
на разных должностях сыграли определяющую роль в пользу назначения его главами
государств Евразийского экономического сообщества Генеральным секретарём
этой международной организации. В течение девяти лет он посвятил свою жизнь
совершенствованию стратегии торгово-экономической интеграции евразийских
стран, непосредственно участвуя в развитии нормативно-правовой базы новой
формы многостороннего сотрудничества постсоветских государств. Таир
постоянно занимался творческим саморазвитием: защитил диссертацию на
соискание учёной степени доктора политических наук, а чуть позже – доктора
экономических наук, издал ряд книг о Назире Тюрякулове – постпреде СССР в
Саудовской Аравии, казахстанско-российских отношениях, о подвиге
казахстанцев в годы Великой Отечественной войны, подготовив и издав книгу
«Казахстанцы защищают Москву», о президенте Назарбаеве, опубликовал
многочисленные статьи в казахстанской и российской
печати. Он был одним из инициаторов создания фильма «28 панфиловцев». Таир
бережно сохраняет традиции своей семьи. Виктору вместе с Надей довелось быть
гостем на его свадьбе. Увидев невесту Сауле, он подумал: «Какая красивая пара!
На конкурсе любого уровня невеста Таира была бы победительницей!» Сауле стала
ближайшей помощницей своего неугомонного мужа. Она, как и он, постоянно
занималась творчеством, написав книги, посвящённые великому казахскому мыс%
лителю и поэту Абаю, знаменитому акыну Джамбулу, национальному поэту
Жамабаеву. Во время объявленных президентами двух стран Года Пушкина в
Казахстане и Года Абая в России Сауле подготовила и выпустила книгу стихов
Пушкина и Абая «Созвучие звуков, чувств и мыслей». Книгу открывает её
вступительная статья, посвящённая творчеству поэтических гениев двух
народов. Жизненные примеры Олега и Таира являются яркими и очевидными
свидетельствами того, насколько успешной была система подбора и подготовки
управленческих кадров через комсомол. Те сорок лет, которые вместило в себя их
краткое жизнеописание, были годами тектонических сдвигов в истории могучего
государства, ломки устоявшихся политико-экономических и идеологических
стереотипов. Каждый день в эти годы ставил перед людьми вызовы, на которые им
приходилось отвечать своими конкретными действиями. Особенно критическим был
момент распада единого многонационального государства, с которым лучшие люди
человечества связывали свои светлые гуманистические надежды. Человек
неустойчивый или, употребляя формулу советского литературного классика
Николая Островского, «незакалённый, как сталь», не выдерживал испытаний,
ломался психологически и нравственно. Не таким были герои этой книги, с
которыми бок о бок работал Виктор и у которых он учился. Первый секретарь
обкома Шамша по завершение комсомольской работы возглавила районный комитет
партии, затем работала секретарём партийного обкома, заместителем министра и
министром образования, была на дипломатической службе, депутатом
республиканского парламента, ректором педагогического университета. Так же,
как и её комсомольские коллеги, она постоянно занималась творческим
саморазвитием. Окончила Академию общественных наук при ЦК КПСС, защитила
кандидатскую диссертацию, стала академиком Международной академии
научно-педагогического образования, является автором ряда
книг. Виктору было у кого черпать опыт и к какому самосовершенствованию
стремиться. Этому способствовала и система подготовки кадров в комсомоле,
отлаженная за многие годы. Периодически ему приходилось выезжать в Москву на
семинары, проводимые ЦК ВЛКСМ. На них наряду с вопросами организационной
работы комсомола рассматривались проблемы, связанные с новейшими
достижениями отечественной и мировой науки. Серьёзное потрясение, постигшее
молодого уверенного в себе чинушу, с его надуманной широкой образованностью
и самообожанием, он испытал на лекции всемирно известного академика Анатолия
Александрова. Его могучую фигуру и яйцеголовый облик Виктор не раз видел в
кинохронике и по телевизору. Но он никогда не предполагал, что этот
легендарный учёный может так доходчиво, без малейшей претензии на
наукообразие, говорить о сложнейших физических проблемах и перспективах
развития атомной энергетики. Его простая, даже можно сказать дружеская, манера
общения с аудиторией, послужила Виктору примером того, как надо создавать в
подобных ситуациях атмосферу доверия с людьми. Особые впечатления он вынес от
встречи с академиком Виктором Глушковым. Своей внешностью он напоминал учёных
физиков из популярных советских фильмов конца 60-х годов: внимательный
взгляд из-под очков, сухощавое лицо с правильными чертами и непокорные, 
зачесанные назад тёмные волосы, которые он время от времени поправлял
пятернёй. Виктора захватил страстный рассказ учёного о создаваемой им
совместно с творческим коллективом Общегосударственной системе управления
экономикой, которую он назвал ОГАС. Для внимавших ему это было что-то
неслыханное, почти фантастическое. Для того, чтобы слушатели, не имевшие
специального образования, его лучше понимали, Виктор Михайлович пояснил, что
электронно-вычислительные машины – это не замещающий человека прибор, а
инструмент, усиливающий его потенциал, как, к примеру, телескоп усиливает
возможности глаза, проникая в глубины космоса. Если удастся, говорил он,
связать в единую систему управленческие функции с помощью таких машин во всей
стране, то это будет равносильно новой промышленной революции. Но в то же
время он предупредил, что страну ожидают серьёзные затруднения в управлении
экономикой, если своевременно не будет оценена роль, которую в состоянии
сыграть при этом электронно-вычислительная техника.
Выступление Глушкова настраивало Виктора на созидательный лад. Он
почувствовал в себе достаточно сил, чтобы направить нерастраченную энергию
на овладение новыми знаниями, в нём пробуждалась жажда внутренней
дисциплины, серьёзности и взыскательности к себе и своим делам. Пройдёт
некоторое время, и Виктор поймёт, что ему посчастливилось услышать
выступление гениального русского учёного, своими открытиями заглянувшего за
горизонты науки и практики. Он часто вспоминал потом пророческие слова учёного
о том, что информатика довольно скоро превратится в универсальный научный
инструментарий познания как живой, так и неживой природы, законов развития
человеческой цивилизации. Его предостережения полностью оправдались. Принятый
советским руководством курс реформирования экономики по лекалам,
предложенным оппонентами Глушкова и отвергшими его систему, привёл весь
гигантский
народнохозяйственный комплекс к коллапсу. Оппоненты Глушкова вскоре
почему-то оказались в Соединённых Штатах и в Израиле. Это хороший шанс для
беллетристов-любителей так называемых «теорий заговоров», чтобы создать
захватывающие сюжеты о развале некогда великой страны и крушении миро% вой
системы социализма. В своём «Завещании» Глушков пишет, что американские
спецслужбы заволновались первыми, узнав о его разработках. По нему «они
сразу открыли огонь из всех возможных калибров». Влиятельные газеты США и
Великобритании опубликовали ряд статей, в которых утверждалось, что Глушков
кибернетическими машинами хочет заменить «кремлёвских руководителей», а банки
данных, создаваемые вычислительными машинами, будут обслуживать КГБ и
управлять мыслями советских граждан. (Тоже ведь пророки по-своему. Согласно
утверждениям американца Сноудена, работавшего в соответствующих службах,
именно этим и занимаются ныне спецслужбы заокеанского «большого брата». Но,
что характерно, там подобные машины не только не заменили «большого брата», а
напротив, оказались у него на службе). У нас исстари повелось – больше
доверять мнению из-за рубежа. Об этом знают и это качество умело используют
наши зарубежные «партнёры». Не устаревают пророческие слова Грибоедова: «Ах,
боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексеевна? ...» Так получилось и
с гениальными идеями Виктора Михайловича Глушкова, на несколько десятилетий
опередившего создание Всемирной
паутины. Подготовленный проект Совета Министров о работе по созданию ОГАС был
отложен и забыт. Наиболее непримиримыми противниками этого новаторского
проекта были министр финансов СССР Гарбузов и начальник ЦСУ Старовский. Они
сразу поняли, откуда исходила угроза их монопольному положению в тогдашней
административной иерархии. А Виктор Михайлович не выдержал напряжения в
столкновениях с непробиваемым обскурантизмом советских держиморд и в
пятьдесят восемь лет в расцвете своих творческих сил после болезни ушёл из
жизни. По существу, в этом конфликте проявилось основное противоречие и
главный порок советской системы управления народным хозяйством: партийно
бюрократическая надстройка, отстававшая в своём развитии от необходимости
использования новых принципов, диктуемых требованиями научнотехнического
прогресса и внедрения в жизнь интеллектуальных информационных технологий.
Страной долгое время управляли люди, образовательный уровень которых не
соответствовал требованиям времени и вызовам, стоявшими перед государством,
которое окружали далеко не его друзья. Не будем говорить об их нравственных
принципах. Об этом написано достаточно как в отечественной, так и в зарубежной
научной
и беллетристической литературе. Именно в этом была одна из причин
того, что кибернетика и генетика объявлялись «служанками империализма», а
такие гениальные учёные, как Вавилов, Флоренский, Королёв, Туполев и многие,
им равные по своему творческому уровню, оказывались в застенках. Чувство
восхищения к Виктору Михайловичу Глушкову – этому уникальному учёному, герой
нашей книги лелеял на протяжении всех последующих лет. Его поражали в Глушкове
не только гениальные научные озарения, но и блестящее знание поэзии. Читая о
нём, Виктор открыл в Глушкове качества, которые опровергали возникший в
литературе 60-х годов штамп о физиках и лириках. Глушков, обладавший
незаурядной памятью, однажды в молодости выиграл спор о непрерывной декламации
стихов на протяжении десяти часов. Он наизусть знал «Фауста» Гёте, стихи
Брюсова, Маяковского, Некрасова, а на языке оригинала – стихи Гёте и
Шиллера. В Глушкове Виктор увидел некий недосягаемый пример учёного нового
типа, гармонично сочетающего в себе знание естественнонаучных и
гуманитарных циклов. Столь же сильные впечатления оставила у Виктора встреча с
лётчиком-космонавтом Виталием Севостьяновым. Широкая эрудиция,
высокий интеллект, острый ум, молниеносная реакция на возникающие
ситуации в разговорах с собеседниками, умение увлекать их своими идеями и
блестящая память – эти черты характера покорили Виктора с первых минут
взаимоотношений с Виталием Ивановичем. Он прибыл в Алма-Ату вскоре после
своего второго полёта в космос. В беседе с ним исчезала дистанция между
овеянного славой покорителем космоса и молодёжным вожаком. Его внешность,
которой мог бы позавидовать голливудский красавец, стройная, подтянутая
фигура, какая-то особая мужская привлекательность, элегантный костюм и
приятный, задушевный голос сразу располагали к себе. В нём чувствовалась
доброта к людям, мягкость и открытость к общению. Он просто и доступно
рассказывал о последних достижениях в исследовании космического
пространства, развитии отечественной и мировой космонавтики. Безусловно, в
этом сказывался его опыт преподавательской работы в вузе и в группе по
подготовке космонавтов, а также – навык ведущего в ставшей популярной с самого
начала телевизионной программе «Человек, Земля, Вселенная». Он с обаятельной
самоиронией рассказывал о своих полётах. Севостьянов был тогда рекордсменом
по общему времени пребывания в космосе – более восьмидесяти дней. На одной
из встреч с алма-атинской молодёжью ему был задан вопрос:
 – А не могут ли в будущем космонавты из других стран сбить наш спутник или
орбитальную станцию?
– Конечно, мы должны предусматривать и такой вариант, – последовал его
ответ.
– Когда мы летали с Андрияном Николаевым, то программа полёта
предусматривала отработку системы защиты нашей станции от возможных атак. –
Не надо думать, что длительные полёты человека в космос – это прогулка по
проспекту Абая, – продолжил он. – Для этого космонавт должен долго и
напряжённо готовиться. В условиях невесомости происходит деминерализация
костей, из организма уходят жизненно важные элементы. Без постоянных
физических упражнений вследствие неподвижности может наступить атрофия мышц.
Сидя за обеденным столом, Виталий Иванович, что называется entre nous (между
нас) поделился с сопровождавшими его, среди которых был и Виктор, что после
его первого полёта с Николаевым они оба на себе испытали эффект малоподвижного
пребывания в длительном полёте. Только с помощью врачей они смогли
реабилитировать себя. – После этого, – сказал он, – мною совместно с группой
специалистов были разработаны специальные тренажёры для упражнений и
костюмы, создающие физические напряжения во время полёта … в ходе
моего второго полёта с Климуком на орбитальной станции «Салют-4», – с
улыбкой рассказывал он, – мы спали в позах головой вниз. Иначе кровь в
невесомости недостаточно поступает в голову … я после полёта частенько
просыпался, а моя голова свисала с кровати к полу. Виталий Иванович заражал
своей страстной любовью к профессии и показывал пример неравнодушия ко всему,
что было предметом обсуждения. Он говорил, что нельзя представлять себе,
будто профессия космонавта заключается только в умении выполнять набор
каких-то технических операций по проведению экспериментов и обслуживанию
оборудования. Главное, по его мнению, это – исследовательская работа
широкого спектра, позволяющая человеку проникнуть в тайны окружающего мира,
чтобы суметь найти решение проблем своего дальнейшего обитания на Земле и во
Вселенной. Встречи с незаурядными личностями, которые олицетворяли лучших
людей эпохи, оставляли в душе и сознании Виктора своеобразные вехи, по которым
он в дальнейшем отмерял свою жизнь. Они обогатили его не просто новыми 
знаниями и манерами общения, но и стали для него критериями в поступках и
поведении с другими людьми. Виктор иногда думал о том, что работа в комсомоле
позволила ему встретиться и услышать выдающихся представителей отечественной
науки, что при других обстоятельствах вряд ли было возможно. Осознавал он и
то, что каждый из этих неординарных учёных, работавших на самых передовых
направлениях мировой науки и техники, поднялся к этим вершинам из социальных
низов. Значит при всех противоречиях советской системы в ней были условия для
полной реализации творческого потенциала личности, если она, эта личность, не
растрачивала силы и годы на потакание своим мелким и низменным страстям, а,
напрягая волю и умело обходя возникающие на пути препятствия, восходила,
подобно упорному альпинисту, к новым и новым высотам своего интеллектуального
целеполагания. Виктор и его друзья по комсомолу сумели выработать в
себе так называемый государственный подход к реализации возникающих задач,
самоотверженность и смелость, когда надо принимать неординарные решения и
брать ответственность на себя. Это помогало им в последующие годы не
растеряться в период общественных трансформаций и не пуститься по воле волн,
меняя свои убеждения, как перчатки, оставаясь во всём порядочными людьми.
Через несколько лет работы в обкоме комсомола Виктора избирают
отраслевым секретарём столичного райкома партии, а спустя два года –
председателем исполкома того же района. Но об этой странице его жизни и
дальнейшей судьбе будет рассказано в другой главе. А сейчас вернёмся к тому,
как складывались дела у переехавшего в Москву Егора Семёновича.
                               
                МОЛОДЁЖНАЯ ДИПЛОМАТИЯ
 
Инструктором Отдела ЦК ВЛКСМ по работе с молодёжными организациями
социалистических стран Егора Семёновича утверждали на Секретариате ЦК вместе с
секретарём одного из украинских обкомов комсомола, которого звали Николай Лях.
Секретариат вёл Тяжельников. Ознакомившись с документами кандидатов, он, как
бы наставляя сидевших вместе с ним за одним столом функционеров, сказал: –
Вот, как надо подбирать кадры – оба знают иностранные языки. Один уже защитил
кандидатскую диссертацию. А второй – самый молодой на Украине секретарь
обкома. После этого он спросил: – Товарищи члены Секретариата, какие будут
вопросы к кандидатам? Конечно, после реплики Первого никаких вопросов не
последовало. Один из сидевших за столом, с обаятельной внешностью и красивой
причёской густых черных волос, чуть тронутых сединой, с которым утверждаемые
уже познакомились во время собеседования, произнёс заветную для них фразу:
– Есть предложение – утвердить!
Это был секретарь ЦК по международным вопросам
Владимир Викторович. Все члены секретариата дружно поддержали своего коллегу.
Много позже Николай рассказал Егору историю, которая приключилась с ним
накануне секретариата. Он прошёл в своей республике все согласования,
необходимые для назначения его председателем Комитета молодёжных организаций
Украины. Его кандидатура получила одобрение руководства ЦК ВЛКСМ. Но один из
заведующих отделом ЦК компартии республики высказался против его утверждения.
А в качестве аргумента заявил, что этот кандидат не является членом ЦК
комсомола Украины. Ему возразили: «Через два месяца будет съезд, и он может
быть избран членом ЦК». Однако причина, как оказалось, была в другом. Из
ближайшего окружения этого партийного урядника произошла утечка информации,
свидетельствующая о том, что в узком
кругу он признавался: «Ну, как человек с фамилией Лях может возглавлять КМО
Украины?» Вот тогда Тяжельников и предложил Николаю перейти в международный
отдел ЦК ВЛКСМ. Не могу не рассказать ещё один случай, произошедший с нашим
героем. Николай Лях был воспитанником детского дома, находившемся в
Черниговской области. За долгие годы существования этого детского дома с
1918 года Николай был первым его выпускником, закончившим среднюю школу с
золотой медалью. Судьба распорядилась так, что во второй половине 90-х годов
он руководил Секретариатом председателя Госдумы Российской Федерации. Решив
отблагодарить воспитателей и учителей своей alma mater, Николай посетил
детский дом и подарил большое количество разнообразной литературы и
технических средств. Этот акт, конечно же, был направлен и на укрепление
российско-украинской дружбы. Администрация по праву гордилась своим
выпускником. В воспитательных целях для детей был изготовлен стенд с
фотографиями своего выдающегося выпускника. Вскоре после посещения Николая в
этот детский дом прибывает супруга президента Кучмы. Увидев стенд, она с
раздражением спрашивает у директора: – А это кто у вас такой? Директор от
неожиданности на мгновение смутился, но затем с гордостью произнёс:
 – Это наш самый выдающийся выпускник, который первым за все годы
существования
детского дома, окончил школу с золотой медалью.
– А вы что не знаете, что он продался Кремлю? – ещё более распаляясь
заявила мадам Кучма. – Вы бы лучше
сделали стенд нашему президенту, а не Ляху.
– У нас есть стенд, посвящённый президенту и другим руководителям страны,
– сдержанно ответил директор, подводя высокую гостью к нему.
Не лишним будет заметить, что Людмила Николаевна Кучма родилась
в родном городе П. И. Чайковского и когда-то училась в музыкальной школе,
которая располагалась в доме-музее гениального
русского композитора. Поистине, неисповедимы людские судьбы. Как назвать то
качество, которое наглядно продемонстрировала мадам президентша? Я бы назвал
его «духовной власовщиной».
С утверждением на Секретариате ЦК ВЛКСМ для Егора Семёновича и
его товарища Николая началась новая беспокойная жизнь. Первый месяц они жили
в гостинице «Юность», расположенной рядом со станцией метро
«Спортивная» и принадлежавшей ЦК комсомола. Этим и определялся состав её
поселенцев. Приезжавшие в столицу по вызову своего центрального штаба
комсомольские работники и активисты размещались здесь. Неудивительно, что
общая обстановка в ней была лишена чопорности и подчёркнутого официоза других
подобных заведений города. Спустя несколько лет появилась возможность
построить на Ленинских горах (сейчас их называют Воробьёвыми) более
комфортабельный и вместительный отель «Орлёнок». Егор Семёнович и его
украинский
товарищ через месяц переселились в общежитие той же принадлежности. Им
обещали предоставить квартиры через полгода после того, как будет сдан
строящийся дом в одном из районов Москвы. Общежитие располагалось в
шестиэтажном кирпичном доме на улице Кондратюка, названной в честь
конструктора
космических кораблей, не вдалеке от метро «ВДНХ». Отсюда нашим героям было
удобно добираться на работу. Прямая линия метро до «Площади Ногина» (сейчас   
эта станция называется «Китай-город») давала возможность Егору в течение
получаса пути знакомиться с литературными новинками. Отдел, в котором им
предстояло несколько лет трудиться, состоял из полутора десятка таких же, как
они, инструкторов, заведующего и двух его заместителей. Для краткости его
принято было именовать просто «Отдел ЦК ВЛКСМ». Также значилось и в
удостоверениях сотрудников – корочках внушительного вида бордового цвета.
Для непосвящённых это наименование ассоциировалось с чем-то закрытым, даже
таинственным, а в стране, не избавившейся до конца от комплекса страха перед
организацией со зловещей аббревиатурой, невольно связывалось со
спецслужбами. Сотрудники отдела это хорошо понимали. Их самолюбию льстило, что
перед этими корочками в струнку вытягивались проводники поездов или швейцары
гостиниц и ресторанов, куда простому люду вход был воспрещён. С уважением
относились к ним и коллеги из других отделов. Отчасти это объяснялось тем, что
практически все сотрудники Отдела владели одним или двумя иностранными
языками, имели возможность в составе молодёжных делегаций выезжать за
границу, что в ту пору для советских граждан было редкостью. Пожалуй, только
одно подразделение ЦК, а именно сектор обслуживания, входивший в состав
Управления делами, не имел обычного пиетета к сотрудникам Отдела. Его
возглавлял пожилой человек – ветеран Отечественной войны, с необычным
именем: Тигрий Васильевич. Он был невысокого роста, но
с прямо противоположной оценкой своей значимости в структуре ведомства.
Ещё бы! Ни один секретарь ЦК, включая и Первого, не вылетал из Москвы
без того, чтобы его в аэропорту, наряду с теми, кому это полагалось по
внутреннему протоколу, не провожал Тигрий Васильевич.
Егору вскоре стало понятно, что для Тигрия Васильевича общественная
значимость человека определялась тем, встречают ли его в аэропорту. А если
встречают, то на каком уровне. Тем самым он поступал, подобно метрдотелю
ресторана, который испытующим взглядом определял по одежде общественное
положение посетителя, его место в общественной иерархии, чтобы воздать ему
большую или меньшую долю своего почтения. Но это были мелочи, которые чаще
всего становились объектом незлобивых шуток. В том числе и с Тигрием
Васильевич, понимавшим хорошую шутку. Он и сам был не прочь пошутить. Тигрий
Васильевич немного картавил. И когда ему звонил по внутреннему телефону
новичок из Отдела и не сразу понимал фразу: «Тиххрий, слушаю вас!», то на
третий раз повторяемый вопрос: «Кто у телефона?», он раздражённо едва не
кричал: «Ну, кахтавый я, кахтавый … Тиххрий меня зову. Сейчас, наконец,
поняли?» Отличительной чертой Тигрия Васильевича была непременная
элегантность. Он производил впечатление человека со вкусом в одежде, словно
в любой момент был готов явиться на официальную встречу. Молодые подчинённые
брали с него пример. Он был к ним требователен, что и обеспечивало успех в их
работе, которая не допускала забывчивости или упущения даже мелких
технических деталей. Когда Тигрий Васильевич по той или иной при% чине
отказывал кому-то в просьбе, то обыкновенно говорил голосом, в котором можно
было уловить теплоту его отношения к вопрошавшему:
– Старичок, пойми, ну, нет у меня никакой возможности помочь тебе.
При этом в его устах обращение звучало, как «Стоячок». Егору Семёновичу
сразу понравилась атмосфера взаимопонимания и взаимной поддержки
в Отделе. Ему по распределению обязанностей поручено было курировать
связи комсомола с молодёжной организацией Болгарии, называвшейся
Димитровским комсомолом или кратко ДКСМ. Он изучил имевшиеся документы
в отделе, набрал в библиотеке литературу о Болгарии,
установил при посредничестве своего предшественника, работавшего в
советском посольстве секретарём и отвечавшего за связи с ДКСМ, телефонный
контакт с болгарским партнёром, которого звали Иван Костов. И начал изучать
болгарский язык. На письмо заведующего Отделом ректорат Московского института
международных отношений очень быстро отреагировал, выделив для занятий
болгарским языком преподавателя, с которым Егор Семёнович занимался дважды в
неделю. Примерно через три месяца занятий он в телефонном разговоре уже к
немалому удивлению Ивана Костова приветствовал его на болгарском языке. Это
вызвало искреннюю похвалу Ивана, что было приятно Егору, хорошо понимавшему,
сколь важно общаться с иностранными партнёрами на их родном языке. Иван
говорил по-русски прекрасно. Иногда использовал в разговоре наши идиомы и
даже молодёжный сленг. На вопрос Егора:
– Иван, где ты так хорошо научился русскому языку? Он с едва
уловимой по телефону усмешкой отвечал:
– В нашей школе и в Пловдивском университете, который я окончил, были классные
преподаватели русского. К тому же разве можно отказать себе в удовольствии и
не читать вашу литературу, в том числе и современную. Я, например, очень люблю
произведения Валентина Распутина и стихи Владимира Высоцкого. Этот разговор
послужил определённым стимулом для Егора начать читать болгарских авторов.
Взяв роман «Под игом» Ивана Вазова, он с первых страниц понял, что осилить его
он сможет едва ли после упорных занятий болгарским языком в течение года. Но
цели своей он не оставил. Иногда в беседе с Иваном спрашивал, как будет
по-болгарски то или иное выражение. Записывал в отдельный блокнот и выучивал
его. Гораздо проще было ему читать газеты на болгарском языке. Отдел выписывал
центральные партийные и молодёжные газеты социалистических стран.
Используемый в них язык содержал много интернациональных слов. Такова была
специфика партийной пропаганды. Это помогало Егору овладевать современной
болгарской лексикой. В разговоре с коллегами он иногда в шутку позволял себе
блеснуть тем или иным выражением. Они не оставались в долгу. Отвечали ему
фразами на языке той страны, с чьей молодёжной организацией они курировали
связи. Это придавало атмосфере в отделе характер непринуждённости, остроумия и
дружеской шутливости. Не редко сотрудники позволяли друг над другом лёгкие
розыгрыши. Николаю поручили контакты с молодёжной организацией Югославии. Он
уже владел в некоторой степени сербско-хорватским языком. До распада
федеративной Югославии язык назывался именно так. Видимо, это отвечало
официальной политике тогдашнего руководства страны, стремившегося к
консолидации народов, объединённых исторической судьбой в единое
государство.
 Но, как известно, центробежные силы внутри страны и «доброжелатели» извне
сделали всё для того, чтобы их разъединить и разбередить старые, плохо
заживающие раны этнических обид и разногласий. Этнические обиды столетиями
питают отчуждение народов. Они способны, как спящий вирус, возникать в самые
неподходящие исторические периоды. Этим искусно пользуются политиканы из
великих стран в злонамеренных целях, прибегая к старому римскому принципу:
«devide at imperia» (разделяй и властвуй). В настоящее время это два
самостоятельных языка. А дипломированные и остепенённые филологи тратят
немало интеллектуальных усилий, чтобы они удалились друг от друга как можно
дальше. В республиках бывшей Югославии не жалели и продолжают не жалеть
красок, чтобы в самых мрачных тонах представить правление Иосипа Броз Тито.
Нет возможности здесь вдаваться в подробности этой, безусловно, многоплановой
и сложной темы. Но можно с немалой долей уверенности утверждать, что его
режим при всех издержках в течение многих десятилетий удерживал страну от
той кровавой «бани», в которую её ввергли «внутренние и внешние поборники
демократии и прав человека». И даже сейчас, когда, казалось бы, стало и
политически незрячему очевидно, в чём причины этой «кровавой вакханалии»,
находятся умники, которые все беды народов бывшей Югославии связывают с
режимом Тито и якобы имевшимся «советским рабством». И будто бы только тогда
им удастся избавиться от этого «рабства», когда они вольются в единую семью
Европейского союза. Подобного рода утверждения могут допускать либо совсем
незнающие истории, либо те, кто лукавит злонамеренно. Как известно, Тито
пришёл к власти благодаря успешному руководству партизанским движением в
период второй мировой войны. В конце сороковых годов возник серьёзный кризис в
отношениях между Советским Союзом и Югославией, который привёл к разрыву
дипломатических отношений между ними в 1949 году. Югославское руководство в
то время приходит к убеждению, что «защитой страны от советской угрозы могут
быть только западные страны». Во внутренней политике оно стремилось
совместить капиталистические и социалистические методы хозяйственного
строительства. Наметившийся поворот в политике Югославии советское
руководство объявило предательством теории марксизма-ленинизма и интересов
рабочего класса. На международной арене Тито проводит политику
неприсоединения.
Ему удаётся получить поддержку влиятельных в мире лидеров: Индии –
Джавахарлала Неру и Египта – Гамаля Абдель Насера. В результате возникает
и набирает силу Движение неприсоединения, заявившее об
отказе от участия в военных блоках. Справедливым будет признать, что оно
сыграло позитивную роль в стабилизации международной обстановки на планете.
Восстановление отношений Югославии с Советским Союзом носило длительный
характер. Об окончательном их урегулировании можно говорить лишь к концу
80-х годов. И в чём же тогда нынешние обвинители Советского Союза во всех
смертных грехах нашли признаки будто бы установленного Союзом «рабства» в
Югославии? В ту пору Югославия в некотором смысле представляла собой
«витрину» социализма. Её граждане имели возможность свободного выезда в
капиталистические страны, периодика из этих стран свободно продавалась в
киосках, и что для советских людей было самым привлекательным – в магазинах
было обилие добротных товаров, в том числе западного производства. В нашей
стране, только имея связи в системе торговли, или проще говоря, блат, можно
было купить прекрасную югославскую мебель или обувь. Заходивший в Отдел
представитель комсомола в советском посольстве в Белграде, приезжая в Москву
в отпуск, с едва скрываемым самодовольством ловил взгляды сотрудников на
своём щегольском костюме и отливающих новизной кейсе и туфлях. Отдельские
остряки не упускали случая, чтобы не проводить его новой порцией добродушных
шуток. А хорошая шутка в Отделе ценилась. Сотрудники на своей практике
убедились, что с помощью шутки легче устанавливался контакт и доверительность
с зарубежными партнёрами. Поэтому они частенько подшучивали друг над другом. В
Отделе появился новый инструктор, курировавший монгольский равсомол. Один из
его коллег позвонил ему из соседнего кабинета по городскому телефону и,
несколько изменив голос, сказал:
– Вас беспокоят из гостиницы «Юность». К нам прибыла монгольская делегация,
которая доставила около десятка овец для
демонстрации их на ВДНХ. Мы не знаем, что делать с овцами. Пока это небольшое
стадо охраняют наши работники у гостиницы. Посоветуйте нам, что делать?
Инструктор с испариной на лбу бросился в кабинет к заведующему Отделом,
спрашивать у него, что предпринять в такой ситуации. Понявший сразу, в чём
дело, заведующий с улыбкой успокоил растерявшегося сотрудника. Но шутки, как
говорится, были между делом. Комсомол имел широкие международные связи,
которые с каждым годом расширялись и становились всё более интенсивными.
На курсах в Высшей комсомольской школе обучались представители молодёжных
организаций многих стран мира. К международной деятельности активно
подключались
республиканские, краевые и областные комсомольские организации. Зарубежные
делегации направлялись на Украину, в прибалтийские республики, Закавказье и
Среднюю Азию, где их знакомили с достижениями бывших российских окраин и
успехами в реализации национальной политики. Справедливым будет признать, что
общение в непринуждённой обстановке с советскими сверстниками в разных краях
Советского Союза оставляло сильное впечатление у иностранцев. Что и
говорить, умеют у нас принять гостей из-за рубежа. Умеют и угостить их, «чем
Бог послал» так, что эти застолья у них оставались в памяти на всю жизнь.
Столь же полезными для улучшения общего климата в международных отношениях
были поездки за рубеж советских молодёжных делегаций. Они, как правило,
формировались по интернациональному принципу. В их состав входили
представители разных союзных республик. И все в них чувствовали себя
равными. Все были гражданами одной страны. У всех была одна большая общая
Родина, одна державная столица. И, конечно, участие всех членов делегаций в
различных дискуссиях, международных семинарах и творческих встречах расширяло
масштаб внешнеполитических акций и способствовало преодолению многих
стереотипов, сложившихся за рубежом в отношении жизни в СССР. А над созданием
таких стереотипов постоянно трудились весьма талантливые силы. Эти
стереотипы настойчиво насаждались различными «голосами». Средств на это не
жалели те, кому было выгодным поднять градус международной напряжённости и
представить нашу страну как «империю зла». Международные контакты расширяли
кругозор и нашей молодёжи, способствовали повышению её образовательного и
культурного уровня, помогали перенимать у зарубежных сверстников лучший опыт в
конкретных сферах деятельности. Взаимодействие с Всемирной федерацией
демократической молодёжи – ВФДМ (штаб-квартира этой организации расположена
в Будапеште) и Международным союзом студентов – МСС (штаб-квартира была в
Праге) комсомол осуществлял через Комитет молодёжных организаций – КМО СССР.
Это в известной мере камуфлировало политическую ангажированность
международной деятельности комсомола. Отдел ЦК ВЛКСМ и КМО работали в тесном
контакте между собой в проведении международных мероприятий, в которых
принимали участие организации
широкого политического спектра. К примеру, во всемирных фестивалях в 70%е
годы прошлого века участвовали свыше полутора тысяч молодёжных и
студенческих организаций из более чем ста стран мира. Эта широкое молодёжное
представительство использовалось комсомолом как благоприятная пропагандистская
платформа в непрекращающейся информационной войне с империалистическим
миром. Западные страны активно противодействовали этим усилиям через
организации молодых католиков, протестантов, социалистов, пацифистов и
либералов. На различных международных мероприятиях: конференциях, семинарах,
заседаниях «круглых столов», диспутах по актуальным вопросам образования,
культуры, защиты прав молодёжи, борьбы за мир проходили жаркие диспуты. Не
всегда представители молодёжных организаций социалистических стран (чаще
всего это были делегаты из Румынии и Югославии, несколько позже с ними стали
солидаризироваться и молодые поляки) при обсуждении итоговых документов
занимали позиции, аналогичные советской делегации. Понимая, что такого рода
разногласия будут на руку тем, кто пытается помешать укреплению единства
международного молодёжного движения, руководители ВЛКСМ и КМО проводили
предварительные консультации с лидерами молодёжных организаций
социалистических стран, вырабатывая единую линию на предстоящих международных
форумах. Егору, имевшему практику научной работы, импонировало, что
взаимодействие комсомола с молодёжными организациями других стран
осуществлялось
на солидной основе. Отдел получал информацию о происходящих процессах в мире в
целом и в каждой социалистической стране из различных источников, в том числе
по линии МИД СССР, ТАСС, ССОД и ВЦСПС. Прямые контакты у Отдела были с
сотрудниками Отдела ЦК КПСС, который осуществлял связи с правящими партиями
социалистических стран. Они располагали значительным дипломатическим
опытом на соответствующих направлениях, имели хорошие отношения, в том числе
по-настоящему товарищеские, с руководителями и деятелями культуры курируемых
стран, знали о положении в этих странах, как редко кто другой. Их отношение к
сотрудникам Отдела ЦК комсомола было лишено даже признаков патернализма.
Некоторые из них когда-то сами работали в этом подразделении. Общение с ними
было не только полезным, но и приятным. Каждая
встреча давала немало ценной информации, необходимой для практической
работы. С первых минут знакомства с заведующим сектором Болгарии, которого
звали Григорий Артемьевич, Егор проникся к нему симпатией. Он уже видел в
одном из телерепортажей о встрече советского и болгарского партийных
руководителей, что переводчиком на высшем уровне был именно Григорий
Артемьевич. Егор спросил его, не в МГИМО ли он изучал болгарский язык. – Нет,
– ответил Григорий Артемьевич, – в Ленинградском университете. А на
последнем курсе проходил стажировку в Софийском университете. Когда бываю в
отпуске, то, как говорится, для души занимаюсь переводом болгарских авторов.
Недавно у нас вышла книга рассказов Иордана Йовкова. Несколько переводов
сделаны мной. В тот же день Егор взял в библиотеке книгу этих рассказов.
Чтение увлекло его. Рассказы отличались захватывающими сюжетами из истории и
недавнего прошлого болгарского народа. Язык, которым они были написаны,
блистал эпической пластичностью и блеском народного юмора. Чтобы добиться
этого в переводе на русский язык, требовалось большое искусство от
переводчика. На очередной встрече с Григорием Артемьевичем Егор не удержался
от того, чтобы не сделать ему комплимента. По реакции он понял, что вполне
угодил авторскому самолюбию. Так у них установились отношения, близкие к
доверительным. Это в значительной мере помогло Егору быстрее войти в
специфику новой работы. А дел было невпроворот. С болгарской молодёжной   
организацией ВЛКСМ имел самые интенсивные контакты. Некоторые формы
взаимодействия были присущи только им. По поручению Тяжельникова Отдел занялся
подготовкой необходимых документов для учреждения двустороннего
литературно-художественного и общественно-политического журнала «Дружба»,
который бы издавался регулярно на двух языках, соответственно: в Москве и
Софии. Ранее уже имелся опыт издания подобного альманаха, как говорится ad hoc
(по случаю). В новых условиях для улучшения творческого взаимодействия
молодых авторов центральные комитеты ВЛКСМ И ДКСМ договорились издавать журнал
на постоянной основе. В ту пору для этого необходимо было каждой стороне
получить согласие от высших партийных органов. Егор в подготовке необходимых
документов полезную консультацию получил от Григория Артемьевича. И вскоре
журнал был учреждён. Его главным редактором с нашей стороны стал известный
поэт Владимир Фирсов. Болгары главным редактором утвердили тоже известного
поэта
Лучезара Еленкова. За годы существования журнала на его страницах увидели свет
многие талантливые произведения литераторов, публицистов, художников,
критиков двух стран. Другой полезной формой культурного сотрудничества между 
нашими странами был Советско-болгарский клуб творческой молодёжи. В
организации заседаний этого клуба, которые попеременно проходили через год
то в одной, то в другой стране, Отделу помогал отдел культуры ЦК комсомола.
В нём работали талантливые люди, хорошо знавшие молодёжную культуру страны.
Один из сотрудников этого отдела, которого звали Саша, как-то поделился с
Егором, что поздно вечером, а практически ночью, у него на квартире раздаётся
телефонный звонок. Он берёт трубку. В ней голос Александры Пахмутовой. Она
извинилась за поздний звонок и говорит:
– Саша, мы с Колей только что закончили новую песню.
Ты послушай, пожалуйста, получилась ли она у нас?
Надо сказать, что у Саши было консерваторское образование. И не в первый раз с
ним советовались признанные в нашей стране музыканты. Действенную помощь при
проведении международных молодёжных акций оказывала сотрудница отдела
культуры Галина Константиновна. Она обладала пленительной внешностью,
соперничавшей с русскими красавицами Константина Маковского. Увидев её
впервые, Егор подумал: «Наверное, Пушкин о такой прелестнице писал:
 «Всё в ней гармония, всё диво, Всё выше мира и страстей; Она покоится
стыдливо В красе торжественной своей…»
 По наблюдениям Егора, её авторитет среди молодой творческой интеллигенции был
безусловным. В начале двухтысячных годов Галина Константиновна более
десятилетия возглавляла министерство культуры правительства Московской
области. Вот такие кадры подбирались в отдел культуры. С их помощью Отделу
ЦК и КМО удавалось включать в наши делегации на международные мероприятия
артистов разных жанров, которые были победителями престижных конкурсов.
Егору надолго запомнилась первая поездка в Болгарию на очередное заседание
клуба.
 Вместе с Иваном Костовым они подготовили интересную
программу, позволявшую советской и болгарской делегациям показать своё
искусство в Софии, Пловдиве и Бургасе. В столице Болгарии участники клуба с
привлечением широкой аудитории обсудили актуальные проблемы развития
культуры в своих странах и место в этом процессе молодёжных организаций.
Тональность дискуссии задал доклад, с которым выступил молодой
литературовед, главный редактор серии ЖЗЛ издательства «Молодой гвардии»
Юрий Селезнев. Он говорил о значении для современного молодого поколения
классической русской литературы. Понимание её духовной глубины,
интеллектуальной мощи и высокого гуманизма защитит молодые, неокрепшие души,
их совесть и самоё будущее. В его речи не было высокопарных слов, не было
пафоса. Приводимые им мысли Достоевского о том, что лучшие люди должны
объединиться, или призыв классика оберегать сердце народа, звучали весьма
современно. Казалось, что особую достоверность словам докладчика придавала его
внешность, напоминавшая образы русских аристократов середины прошлого века,
известных по романам Тургенева и Толстого. Светло-голубые глаза светились
искренностью и магнетической силой убеждённости, пышная причёска волнистых
тёмно-русых волос также, как и аккуратная бородка со свисающими вниз усами,
были тронуты ранней сединой. Неожиданным для участников дискуссии было его
утверждение о том, что третья мировая война уже идёт давно. Её ведут при
помощи страшного оружия, которое опаснее атомного, водородного и даже
нейтронного. Это идеологическое оружие направлено на разрушение сознания,
совести и душ молодёжи. И в этой войне, по словам Селезнева, классическая, в
том числе и русская литература есть и будет одним из основных плацдармов всего
лучшего, что накоплено тысячелетней историей человечества. Пройдёт полтора
десятилетия, Егор поймёт: насколько провидческими оказались утверждения Юрия
Селезнева, с ранним уходом из жизни которого русская литература понесла
невосполнимую утрату. Наряду с серьёзными диспутами участники творческого
клуба
выступали на совместных концертах. В аудиториях, как принято говорить, яблоку
негде было упасть. Особый успех стяжал тогда ещё мало-известный за рубежом
неподражаемый композитор и исполнитель своих замечательных песен Евгений
Мартынов. На всю жизнь Егор сохранит в своей памяти исполнение Евгением
Мартыновым песни «Клён ты мой опавший, клён заледенелый…» в городе Чирпане.
Делегаты после посещения Пловдива и встречи там с творческой молодёжью города
выехали в направлении Бургаса. Организаторы предусмотрели остановку на ночь
в родном городе знаменитого поэта Пейо Яворова. Посетив музей поэта и
разместившись в гостинице, советская делегация готовилась к концерту в доме
культуры. Евгений сразу без переводчика стал общаться с местными музыкантами.
Он показал на разных инструментах несколько гамм, сел за рояль и без
репетиции в сопровождении оркестра, подхватившего исполняемую им мелодию,
начал петь своим захватывающим душу голосом есенинскую песню. То ли
переполненный эмоциями день, то ли волшебный воздух родины болгарского
лирика, то ли всё это вместе взятое придало певцу состояние творческого
катарсиса и вылилось в бесподобное по своему воздействию на слушателей
исполнение. Публика была потрясена. После выступлений в Бургасе члены
советской делегации ужинали в ресторане гостиницы «Болгария». Разместившись за
просторным круглым столом, они в приподнятом настроении отмечали успех своей
миссии. Один из артистов предложил тост за руководителя делегации Валерия
Сухорадо, который являлся заведующим отделом культуры ЦК ВЛКСМ. Это был
удивительно талантливый человек с неиссякаемым жизнелюбием и особым дружеским
магнетизмом. Все энергично поддержали тост. Прошло некоторое время в
разговорах и шутках. У кого-то из присутствующих вдруг мелькнула мысль вновь,
но уже с нескрываемой иронией произнести:
– Дорогие друзья, у меня есть
оригинальный тост – давайте выпьем за Валерия Сухорадо!
Раздался дружный смех.
Но все поддержали тостующего. Компания продолжала веселый ужин. Неожиданно к
ней из дальнего угла зала подошёл средних лет высокий болгарин в форме
морского офицера. Он извинился по-русски с заметным акцентом за то, что
непрошено прерывает приятный ужин и, указав на Валерия, просит разрешить ему
провозгласить тост:
«За этого обаятельного русского человека».
Излишне говорить, что его слова были встречены дружным хохотом. Чтобы офицер не обиделся, ему тут же разъяснили причину такой реакции. Над чем он сам искренне
посмеялся. Но все с удовольствием поддержали его тост. После возвращения из
Болгарии Егора ждала приятная новость – ему предоставили квартиру в новом
доме. Он обзавёлся самой необходимой мебелью и тут же вызвал Ирину с Сергеем.
Семейная жизнь в Москве
потребовала немалого времени и дополнительных усилий, чтобы наладить
нормальные бытовые условия. Соответствующие письма из ЦК комсомола помогли
устроить Сергея в подготовительную группу детского садика, находившегося
невдалеке от дома, и установить в квартире телефон. Без таких писем получить
вне очереди место в садике, а тем более установить телефон на квартире было
практически невозможно. При обычных обстоятельствах очередь в детский садик
могла подойти ко времени окончания Сергеем средней школы. А телефон в квартире
поставили бы, наверное, только к выходу на пенсию Егора Семёновича. С
трудоустройством Ирины тоже возникли проблемы: в ближайших от дома школах не
было учительских вакансий по её профилю. Егор поделился своими заботами с
заместителем заведующего Отделом Сергеем, который до прихода на эту должность
в ЦК комсомола работал первым секретарём одного из московских районных
комитетов комсомола. Он воспользовался своими связями в районе. И через
несколько дней Ирину взяли в одну из школ района старшим воспитателем и дали
часы преподавания русского языка и литературы в седьмом классе. Московские
расстояния от дома до работы у большинства жителей столицы занимают немало
времени. Егору и Ирине в силу занятости по работе приходилось нелегко, чтобы
успевать забирать из садика ребёнка. Однажды Егор задержался на партийном
собрании, а Ирина – на педагогическом совете. Когда она зашла за Сергеем,
зарёванный ребёнок, оставшийся в садике один с воспитателем, бросился к ней
навстречу со словами: «Мама, а я думал, что вы с папой меня бросили!» Нелегко
приходилось Ирине и во время командировок мужа. Оставаясь дома одни, Ирина с
Сергеем устраивали в квартире «пикники». Ирина расстилала в большой комнате
одеяло, которое будто бы было поляной у речки, открывала консервы со шпротами
и сайрой и выставляла их вместе с отваренной картошкой, помидорами, огурцами
и бородинским хлебом для импровизированного обеда. После обеда начинался
киносеанс: Ирина показывала диафильмы о Евпатии Коловрате, Илье Муромце и
сражениях в Великой Отечественной войне, взятые напрокат в школьном кабинете
истории. Помимо зарубежных у Егора были командировки и по Союзу. В разных
регионах страны болгары работали на лесозаготовках в Коми АССР, на
нефте-и-газовых разработках в Тюменской области, Узбекистане, Туркмении, на
горно-обогатительных комбинатах Белгородской
и Курской областей. Общее количество болгарских рабочих и специалистов в
СССР к концу 80-х годов превышало 40 тысяч человек. Координацией
деятельности болгарских коллективов занимался комитет Болгарской компартии и
комитет Димитровского комсомола при посольстве НРБ. Отдел ЦК комсомола
традиционно поддерживал дружеские контакты с секретарём посольства,
ответственным за работу ДКСМ Валентином Жековым. Он в прошлом был
выпускником одного из советских вузов. У него был безупречный русский язык.
Однажды это сыграло злую шутку над советским генералом, случайно оказавшемся
в одном купе поезда с Валентином, который направлялся в служебную командировку
в Киев. Обаяние молодого и весьма информированного спутника располагало к
интересной беседе. Не уточнив в самом начале, кто он по роду занятий,
генерал, поднявший настроение несколькими рюмками коньяка, вдруг начал резко
высказываться о советском руководстве. Валентин, чтобы избежать недоразумений,
деликатно уточнил, что он является сотрудником болгарского посольства. Эта
новость произвела на генерала эффект разорвавшейся в его руке гранаты. Он
побледнел, потом покрылся испариной, затем стал сбивчиво извиняться за свою
болтливость. До Киева он больше не проронил ни единого слова. А перед тем, как
покинуть вагон, ещё несколько раз принёс извинения. На что Валентин, как
можно доброжелательней попытался его успокоить, несколько раз повторив:
– Товарищ генерал, прошу вас, забудьте этот инцидент, как я его забыл.
В Советской Армии были и другие генералы. Уже известный читателю Леонид –
заведующий сектором Казахстана ЦК комсомола, рассказал однажды Егору, как
его поразил своей эрудицией старый боевой генерал. Леонид возвращался в Москву
из очередной командировки из Ростова – на – Дону. На железнодорожном вокзале
его внимание привлекла весёлая группа казаков, провожавших седовласого
генерала в мундире, увешанном орденами. Судя по их возгласам, можно было
понять, что они провожают своего земляка. «Не хотелось бы, чтобы генерал
оказался в моём купе, – подумал Леонид, – всю дорогу будет вспоминать, как
его встречали на родине, начнёт угощать. Тогда не удастся отдохнуть». Как
часто бывает, своими мыслями о чём-то нежелательном человек скорее всего и
привлекает его к себе. Именно в его купе проводник поезда определил генерала.
С первых минут знакомства он овладел вниманием Леонида. Но не воспоминаниями о
встречах и проводах земляков, а рассказами о событиях отечественной истории.
Слушая его безупречную по стилю речь, Леонид оказался на такой вершине
исторического подъёма, откуда появлялось панорамное видение героического и
трагического прошлого своей родины, её сегодняшнего и завтрашнего дня, а
также событий мировой истории. В подкрепление своих мыслей и доводов генерал
на память цитировал сочинения Карамзина, Соловьёва и Ключевского. Заговорив о
Куликовской битве, он припомнил случай, произошедший во время его учёбы в
Академии Генерального штаба. Слушателей вывезли на место битвы и дали задание
определить, как каждый из них, оказавшись на месте Дмитрия Донского, расставил
бы свои полки. Большинство академистов уже имело боевой опыт. Все они пришли к
единственному выводу, что победу над мамаевым войском могла обеспечить
только тактика, выбранная русским великим князем. Беседа с генералом оказалась
столь интересной, что длилась она до самой Москвы. Леонида наряду с
образованностью спутника поразила ещё одна деталь. В какой-то связи генерал
сказал, что зимой он часто на лыжах ходит вместе с Алексеем Николаевичем
Косыгиным. И однажды Алексей Николаевич с грустью произнёс такую фразу: «Наш
народ заслуживает другой, лучшей жизни. Чего мы, к сожалению, ему обеспечить
не можем». Это признание заставило меня по-новому оценить всё, что
происходит в нашем руководстве и в политике государства в целом, – сказал
Леонид.
Собираясь с Валентином Жековым в Коми АССР, чтобы побывать там в коллективах
лесозаготовителей, Егор пригласил в поездку молодого поэта Владимира
Шлёнского, известного своими стихами, которые неоднократно публиковались в
журнале «Дружба». В Сыктывкаре, а также в городах, преимущественно населённых
болгарами, Благоево и Междуреченске прошли творческие встречи с рабочими
коллективами. Болгары в большинстве своём быстро овладевали русским языком.
Они приезжали в СССР добровольно в командировку, как правило, от трех до пяти
лет. Иные обзаводились семьями и возвращались на родину с молодыми жёнами, а
иногда и с детьми. В Междуреченске москвичам рассказали забавный случай. Пару
недель назад на дальнем участке лесоразработок на автобазу не вернулся из
рейса лесовоз, на котором водителем работал болгарин. До этого никаких
нарушений за ним не наблюдалось. Все ломали голову –
что могло случиться? Решили, что в пути сломалась автомашина и он
самостоятельно пытается её починить. Никакой связи с участками тогда не 
существовало. Прождали день, второй. А его всё нет. Направили на тот участок
другую автомашину. Но вернувшийся водитель сообщил, что три дня назад
гружённый лесовоз выехал на базу. Правда, когда уже стемнело. Стали через
управление запрашивать вертолёт для поиска водителя и лесовоза. На пятый день
пропавший всё-таки сам появился на базе и рассказал, что он случайно
заблудился в пути, выбрав в темноте не ту дорогу. Опасаясь, что машина может
забуксовать, он её оставил и отправился пешком искать какую-нибудь близлежащую
деревню, чтобы уточнить, как ему выбраться отсюда. Уже к утру он набрёл на
какую-то лесную избушку. Открывает дверь и к своему удивлению в сизом табачном
дыму видит освещённых слабым керосиновым фонарём пятерых мужиков, похожих на
бичей (так тогда называли опустившихся и спившихся людей, иронично
расшифровывая эту аббревиатуру как «бывший интеллигентный человек»). Они
сидели на чурбачках за дощатым столом, на котором водитель заметил несколько
бутылок водки и самогона. По выражению их далеко нетрезвых глаз он понял, что
его появление вызвало у них не меньшее удивление.
– Я болгарин, – сказал он, – с вырубок вывожу лес и заблудился.
– О! Братушка, – в один голос вскричали
они. – Давай к нам! У нас есть и водяра, и самогон.
Они подставили к столу ещё
один чурбачок и разлили спиртное по стаканам. Начались тосты. Пили «за Шипку»,
«за дружбу», «за Болгарию», «за Советский Союз».
 – И только когда у них закончились все запасы, они меня отпустили и показали,
как добраться до базы, – закончил свой рассказ ещё окончательно
не протрезвевший водитель.
Таким было у нас отношение к болгарам в глубинах народных. Болгары умели
основательно устраиваться на новых местах. В Благоево Егор был приятно
удивлён тем, сколь уютной была гостиница, в которой их разместили. Мастера
резьбы по дереву с такой любовью украсили национальными мотивами её холл и
комнату отдыха, что создавалось впечатление, будто на сказочном самолёте
постояльцы перенеслись в Болгарию, в центральную её часть с очаровательным
названием Трявна, которая прославилась созданной в возрожденческий период
художественной школой, объединяющей строительство, иконопись и резьбу по
дереву. При расставании в московском аэропорту Владимир Шлёнский,
обладавший большими чувством юмора, подарил Валентину и Егору по сборнику
своих стихов, подписав: «Комивояжёрам с любовью от автора». В те годы
отношения между Болгарией и Советским Союзом достигли исторического
максимума. Егор присутствовал на открытии нового комплекса болгарского
посольства, в котором участвовал Тодор Живков. Обращаясь к присутствовавшим на
церемонии послам других стран, он спросил:
– Как считаете, красивое у
Болгарии в Москве посольство?
Дружное «да» было ему ответом.
Он довольно улыбнулся и назидательно произнёс:
– Будете с Советским Союзом дружить, как
Болгария, и у вас будут такие посольства.
В соответствии с требованиями времени комсомол искал новые
формы взаимодействия с молодёжными организациями.
Совместно с руководством Димитровского комсомола было решено апробировать
участие в строительстве Усть-илимского лесопромышленного комплекса,
объявленного всесоюзной комсомольской стройкой, болгарского молодёжного
отряда. Идея получила поддержку ЦК партий двух стран. Стройка нуждалась в
водителях большегрузных автомобилей. ДКСМ сформировал такой отряд в количестве
ста молодых посланцев из Болгарии. В сорокаградусный мороз они прибыли в
далёкий сибирский город, о существовании которого до того почти никто из них
и слыхом не слыхал. Об экипировке тем не менее позаботились заранее: многие
были в дублёнках, меховых шапках и в валенках. На торжественной встрече в
городе некоторые парни, ловя на себе оценивающе заинтересованные взгляды
девушек, не могли сдержать улыбок. Они машинально аплодировали речам
ораторов о «братской дружбе», а в мыслях уносились в романтические приключения
с приглянувшимися им сибирячками. Во время церемонии встречи заведующий
Отделом ЦК ВЛКСМ Игорь, стоявший рядом с Егором, тихо, чтобы не услышали
другие, сказал:
 – Посмотри, руководитель болгарского отряда стоит в летних туфлях. Как
думаешь,
мы с тобой сможем здесь найти для меня какую-нибудь обувь?
Я ему отдам свои унты.
– Думаю, да. В крайнем случае нам поможет горком
что-нибудь подыскать.
В начале Стефан Станев, так звали командира отряда,
отказывался принять драгоценный для него дар. Но Игорю удалось
найти убедительные слова. И каждую зиму до конца командировки Стефана
согревали подаренные ему унты и чувства благодарности к советскому
другу за бескорыстие.
Болгар поселили в недавно выстроенном пятиэтажном доме. На следующий день их
ознакомили с грандиозной строительной площадкой, на которой кипела работа, и
выделили новенькие большегрузные автомобили. Стефан, работавший до
командировки сотрудником ЦК ДКСМ, с первых дней сумел создать в отряде
атмосферу взаимной требовательности и взаимовыручки. Ему помогали его
заместитель Виктор Простов и комиссар отряда Валентин Петров. Отношение
Стефана и его помощников к Советскому Союзу было искренним, сугубо
уважительным, лишённым каких-либо признаков формализма и казённой
обязаловки. Стефан с самого начала установил деловые отношения с
руководителями
города и основного подрядчика, коим был Братскгэсстрой. Он говорил на хорошем
русском
языке с характерным для болгар акцентом. Открытый взгляд карих глаз Стефана,
приятная улыбка и загорелое спокойное лицо в занесённом снегами сибирском
городке, в котором трескучие пятидесятиградусные морозы не редкость,
непроизвольно связывались в воображении его обитателей с ласковыми волнами,
омывающими золотой песок черноморского побережья, чарующим благоуханием
Розовой долины и рубиновым сиянием вина в бокалах. Многим казалось
невероятным, что этот поверенный далёкой страны какими-то неизвестными
причудами судьбы оказался в таёжном краю. Что могло его и сотоварищей привести
сюда? Ведь бескрайняя Сибирь в его стране, как и в других европейских странах
ассоциировалась с каторгой и бродящими медведями на улицах поселений. С
трудом верилось, что прибыли они на стройку добровольно, из-за романтики, что
не испугались трудностей жить и работать в чужой стране, с суровым климатом 
и отсутствием привычного бытового комфорта. Разумеется, у них был и
определённый меркантильный интерес. Здесь была возможность заработать
приличные деньги, на которые в Болгарии можно выстроить дом либо купить
квартиру или автомашину, помочь материально своим детям и родителям. В
первые месяцы своего пребывания в Усть-Илимске ребята привыкали к новым
условиям жизни. Работа их удовлетворяла. А вот отсутствие привычной пищи они
переносили с трудом. Посовещавшись с отрядом, Стефан обратился к послу Димитру
Жулеву и в ЦК ДКСМ
найти возможность поставлять для отряда, разумеется, не бесплатно,
традиционные болгарские продукты. И вскоре брынза, кислое молоко,
консервированные овощи, различные копчёности, вино стали поступать в отряд
на регулярной основе. Прибытие первой партии отметили в выходной день за общим
столом. Не раз звучала здравица, которую в Болгарии помнят со времён борьбы за
освобождение от османского ига: «На здраве, дружина!», – провозглашал Стефан,
слегка стукнув по столу бокалом с вином. В ответ звучало дружное: «На здраве,
воевода!» Присутствие болгар в городе изменило обычный ритм его жизни. Вскоре
на совместных вечерах устьилимцы с задором подпевали «Моя страна – моя
Болгария», «Хей, Балкан, ты роден наш…» и «Македонско девойче – китка
шарена…» Болгары научили местных парней и девушек танцевать знаменитое «Хоро».
В отряде был красивый парень по имени Младен. Его пышные усы, густые с
отливом вороньего крыла волосы, привлекательные черты лица останавливали
взгляды многих местных девушек. Он был высокого роста и казался несколько
полноватым. Но его пластика в национальном болгарском танце производила на
присутствующих впечатление, будто он плывёт, едва касаясь земли. Самое
пристальное внимание отряду уделяли лидеры Димитровского комсомола. Вначале   
Бойчо Щерянов, а после его перехода на работу в государственные органы,
Станка Шопова, которая не оставляла отряд без практической помощи до конца его
пребывания на сибирской земле. За время своей работы в Усть-Илимске
некоторые отрядовцы заочно окончили институты в городе Иркутске, обзавелись
семьями, встретив своих спутниц жизни. Наверное, все горожане собрались на
проводы болгарского отряда. По примеру Димитровского комсомола на эту стройку
присылали свои отряды Союз свободной немецкой молодёжи из ГДР и польская
молодёжная организация. Они работали по два года. Отношение горожан к ним и
к их работе на стройке проявилось во время проводов. Немцев тоже провожали
чуть ли не всем городом. А провожать поляков пришло около десятка человек. К
автобусу, на котором отбывали в аэропорт поляки, кто-то из городских
шутников незаметно прикрепил метлу. Поляки её увидели, лишь когда выехали за
пределы города. Позже руководитель горкома партии признавался:
– За болгар меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. А за поляков я
получил выговор по партийной линии.
Отношения дружбы между жителями Усть-Илимска и
болгарским отрядом не прерывались и после его отъезда на родину. Стефан был
избран почётным гражданином города. Он также был награждён советским
орденом. А после его безвременной кончины администрация города установила на
одной из улиц Усть-Илимска мемориальную плиту в его память. На церемонию
торжественного открытия плиты в Усть-Илимск прибыли Валентин Петров и
замечательный болгарский певец Бисер Киров. Вечером во дворце культуры
горожане наслаждались неповторимым звучанием его баритона, исполнявшим
русские и болгарские песни. Егор неоднократно посещал отряд. Однажды по пути
в Усть-Илимск он ночь провёл в Братске. Местный горком организовал ему
посещение знаменитой ГЭС. С чувством восхищения он смотрел на это гигантское
сооружение, с вызывающим изяществом перегородившее стремительную Ангару.
Войдя в показавшийся ему бесконечным турбинный зал, Егор был приятно удивлён
его почти хирургической чистотой и приглушённым гудением агрегатов. На ночь
москвича разместили в коттедже на берегу Братского моря. Обкомовский сотрудник
Владимир Поздняков (в 2000-х годах он будет избран депутатом Госдумы РФ),
чтобы подчеркнуть особое уважение к командированному сотруднику ЦК,
объяснил, что коттедж специально был построен к визиту в Советский Союз
президента Франции де Голля. При согласовании программы его пребывания он
высказал пожелание – посетить Братскую ГЭС. Не найдя подходящего помещения
в городе для размещения высокой делегации, власти построили для её главы и
сопровождающих лиц два аккуратных двухэтажных особняка в сосновом бору у
водохранилища. Егор в задумчивости стоял на песчаном берегу залива, любуясь
красивым закатом. Его очаровал великолепный пейзаж. Когда же он оказался на
вершине плотины усть-илимской ГЭС, то был потрясён другой картиной. У самой
плотины на значительном пространстве водной поверхности скопилось огромное
количество всплывшего со дна леса.
– Как же так!? – непроизвольно вырвалось у него, – почему же не позаботились
убрать этот лес до затопления?
 – А разве ты не читал «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина? – в свою
очередь,
спросил стоявший рядом Леонид – первый секретарь усть-илимского горкома
комсомола, – там об этом написано.
– Но это же чистой воды варварство! – продолжал возмущаться московский гость.
– Именно об этом как раз и вопиет
своим произведением наш земляк, – с грустью проговорил Леонид.
 Со Стефаном у Егора сразу установились приятельские отношения. И с тех пор
судьба дала ему шанс многократных встреч с этим необыкновенным человеком.
Представляя своих заместителей и членов отряда, Стефан каждому находил точные
и ободряющие слова. Егор, чем ближе узнавал нового друга, тем отчётливее
понимал, что в нём проглядывал сохранившийся во всей чистоте тип болгарского
бунтаря с крепким характером, который унаследовал от предков сплав удали,
свободолюбия, силы, юмора и поэзии. Сочетание этих качеств и ставило Стефана в
положение вожака, чьё слово, как правило, предварительно хорошо обмысленное,
не подвергалось сомнению другими членами команды. У этой команды был свой
стиль. В рабочие будни постоянно возникали то малые, то большие проблемы. На
них надо было реагировать. К чести Стефана и его соратников эта реакция
никогда не превращалась в разборки или скандалы. Благодаря этому ему удалось
сохранить свой коллектив до завершения работ. По возвращении в родной город
Велико-Тырново, Стефану доверили руководство крупным транспортным
предприятием. Он возглавлял его до выхода на пенсию. Со своей командой по
сибирской командировке «воевода» регулярно встречался. Дружбу, скреплённую в
далёкой Сибири, они не растеряли и на родине. Егор, оказавшись на
дипломатической работе в Болгарии, продолжал поддерживать дружеские контакты
со Стефаном. Он знал, что, находясь на пенсии, Стефан тяжело заболел. Поздней
осенью телефонный звонок принёс печальную весть: Стефан ушёл из жизни. В
последний путь его провожали тысячи великотырновцев и почти все бывшие
отрядовцы. Егору казалось, что погода тоже оплакивала кончину этого славно% го
сына болгарского народа: по небу низко плыли свинцовые тучи, осыпая землю
холодным дождём со снегом. Глядя на печальные лица присутствующих на
похоронах, Егор подумал: «Ушёл из жизни большой доброты человек. Он не
выпячивал свою доброту, как иногда это делают склонные к показухе люди. Но
она чувствовалась во всем: в его уме, спокойной речи, проницательности, в
заботе о близких ему людях и о тех, кто доверил ему свои судьбы. Вероятно,
доброта не просто чувство и качество характера. Это – некая метафизическая
субстанция, которая и после ухода человека из жизни продолжает своё
существование и оказывает позитивное воздействие на людей, знавших умершего и
ощутивших на себе влияние его доброты. И чем богаче он был одарён этим
качеством, тем дольше память о нём сохраняется в людских сердцах».
Навсегда сохранит Егор память о таком же добром человеке – своём коллеге
Сергее Артамонове. Он был замом у руководителя студенческого отдела ЦК
комсомола. С этим отделом, как, практически, со всеми другими структурными
подразделениями ЦК, Отдел имел хорошие рабочие контакты. Студенческий отдел
располагался в одном подъезде с международниками. И Сергей Артамонов иногда
захаживал к ним, чтобы, как он говорил, «потрепаться» и «подышать вольным
воздухом с внуками Чичерина». Он был коренным москвичом в отличие от
подавляющего большинства международников, которые до ЦК работали в союзных
республиках. Этим определялась некоторая экзотика их фамилий, что давало
повод остроумному человеку (а Сергей обладал в избытке таким качеством)
блеснуть новым добродушным каламбуром. У него всегда получалось это тепло и
человечно, а это и есть признак настоящего остроумия. Говорился такой каламбур
с обаятельной улыбкой, вызывая дружный смех присутствующих. Такие люди
обладают чем-то неизъяснимо притягательным, словно природа наделила их
человеческим магнитом. По случаю назначения Егора замом начальника Отдела,
Сергей вручил ему привезённую из командировки в Армению бутылку коньяка
многолетней выдержки.
– Пей по капле, старик, – ласково улыбаясь, наставлял он
приятеля, – так ты не потеряешь чувства меры, которое и отличает от простых
смертных настоящих международников.
Через десять лет после этого, когда Егор
уже работал за рубежом, до него дошла весть, что Сергей скоропостижно
скончался. Это была ещё одна невосполнимая потеря его друзей, которых он
бесконечно ценил и у которых многому научился. Столь же остро Егор переживал,
когда из жизни ушёл его давний товарищ и коллега по работе в Отделе, а позднее
– и в министерстве иностранных дел Юрий Львович Цинговатов. Это был очень
эрудированный, вдумчивый человек, спокойного и твёрдого характера, одарённый
литературным талантом. Говорил он мало и всегда по делу. Ему было чуждо
словоблудие. Каждая сказанная им фраза звучала весомо и убедительно. Многие
годы его жизни были связаны с Чехословакией, а позднее с обеими
республиками, которые возникли после распада когда-то единого государства.
Егор с удовольствием читал его публикации, в которых мысли Юрия парили, 
подобно свободным птицам, воссоздавая образы его близких и знакомых людей,
испытавших все тяготы военного и послевоенного времени. Судьба подарила
ему возможность познакомиться с дневниками уже известного
читателю пушкиниста Николая Алексеевича Раевского. Юрий сразу оценил случайную
находку. Два года он работал над расшифровкой материалов, подготовив их к
печати. К сожалению, во время переломных 90-х годов в России никто к ним не
проявил интереса. Но чтобы познакомить с ними широкого читателя, Юрий
публикует статью об уникальной находке в «Литературной газете». А сам архив
Раевского, который охватывает дневниковые записи с 1921 по 1944 годы, он
передал «Пушкинскому фонду» в Праге, который был создан в канун 200-летия
великого поэта.
Во время подготовки всемирного молодёжного фестиваля на Кубе
Егор вылетел на Остров Свободы для консультаций с кубинскими коллегами. Ему
импонировала открытость кубинцев в общении, их неизменный заряд дружелюбия и
оптимизма. Залитая тропическим солнцем в феврале Гавана произвела на Егора
приятное впечатление. Ласковый плеск бирюзовых волн о набережную, которую
здесь называют Малекон, улыбающиеся лица и невообразимое разнообразие
движущихся по просторным улицам американских ретро автомобилей создавали
впечатление экзотического карнавала. Егора поразил не автомобиль, а скорее
необычайное движущееся средство, и с немалой скоростью, собранное из
агрегатов различных автомобилей. Кабина была от грузовика без боковых дверей.
Водитель восседал на деревянном табурете и невозмутимо управлял своим чудом
изобретательской мысли. На переговорах с кубинскими друзьями надо было
согласовать тактику совместных действий по привлечению к участию в фестивале
широкого спектра молодёжных организаций. Расчёт строился на том, что союз
молодых коммунистов Кубы имел хорошие связи и влияние в странах Латинской
Америки. Диалог с кубинскими коллегами проходил в конструктивном и деловом
духе, что, безусловно, было залогом общей плодотворной атмосферы на
предстоящем молодёжном форуме. О его масштабах может свидетельствовать то
обстоятельство, что на фестиваль предполагалось направить более тысячи
советских представителей, а в дни фестиваля провести более сотни конференций,
заседаний «круглых столов» и семинаров, на которых планировалось
обсудить роль молодёжи в международном демократическом движении, её участие в
политических процессах, а также проблемы образования и культуры. После
консультаций кубинские коллеги пригласили московского гостя на ужин в
знаменитое кабаре «Тропикано», где выступал известный в мире танцевальный
ансамбль. Под звуки зажигательной латиноамериканской музыки на сцену вышли
танцовщицы, фигуры которых будто создал гениальный ваятель.
Их головы венчали немыслимые короны из
страусиных перьев, которые раскачивались в такт плавных движений артисток.
Егору почему-то вдруг вспомнилась шутка о том, как в Грузию на гастроли
приехала популярная русская певица. Увидев её на сцене, обалдевший грузин
обратился к ней с просьбой: «Ти, дорогая, не пой. Ти тока по сцене
ходы-ходы-ходы». Не сказать, что феерическое представление из утончённой
экзотики, грациозных танцев и темпераментных песен уж очень поразило
Егора. Но после концерта он признался сопровождавшему его заведующему
международным отделом ЦК союза молодых коммунистов:
– Мигель, теперь я понимаю, почему этот ансамбль называют культурным
достоянием Кубы.
В гостиницу Егора отвозил Мигель. Он лихо управлял автомашиной по слабо
освещённым улицам кубинской столицы. Наверное, был жёсткий режим экономии
электроэнергии. Через переводчика Мигель рассказывал о предстоящем на
следующий день студенческом митинге, на котором, по его словам, может
выступить Фидель. Вдруг он резко затормозил машину и громко рассмеялся. Егор
спросил:
– Мигель, что вызвало у тебя такую реакцию?
– Вы видели, нас остановила регулировщица? – ещё продолжая смеяться,
спросил он, тронув машину.
– Да, – подтвердил Егор, – заметив регулировщицу, только когда они проезжали
мимо неё.
– В темноте я непременно наскочил бы на неё, если бы она не повернулась к нам
лицом, и я бы не увидел её улыбку с белыми, как морская пена,
зубами. Егор тут же вспомнил, что и на него произвела впечатление
ослепительная улыбка цветной регулировщицы. На следующий день, когда
раскалённое
солнце скрылось в водах океана, море молодых кубинцев разлилось на площади
перед университетом. Митинг ещё не начался, но от лозунгов и постоянного
скандирования атмосфера накалилась до предела. Появление перед микрофоном
лидера кубинских комсомольцев было встречено взрывом аплодисментов. Егор
стоял невдалеке от трибуны и пытался увидеть легендарного команданте
кубинской революции. Однако среди присутствующих его не было. Мигель,
стоявший рядом, догадался, кого ищет взглядом советский гость. Он пояснил,
что неотложные дела не позволили Фиделю быть на митинге.
 В этот момент к микрофону подошла девушка с яркой, запоминающейся
внешностью. Мигель назвал её Розмарин и уточнил, что она с отличием
заканчивает университет. Розмарин была в элегантной белой блузке с пышной
причёской иссиня-чёрных волос и крупными тёмными глазами на матово-бледном
лице. Даже если бы она не произнесла ни слова, возбуждённая публика и тогда бы
восторженными возгласами приветствовала её красоту. Но она сумела найти
такие слова, которые вызвали настоящий ураган скандирований. «Вряд ли ещё где
в мире, – подумал Егор, – есть такая митинговая культура, как на Кубе».
Покидая гостеприимную Гавану, он был уверен, что фестиваль на Острове Свободы
пройдёт с большим успехом и надолго запомнится его участникам.
Фестивали, как всемирные, так и двусторонние фестивали дружбы с
молодёжными организациями социалистических стран, были удачной формой
сотрудничества молодого поколения. Для участия в них комсомол привлекал
передовиков производства, успешных молодых учёных и наиболее талантливые
творческие силы. Фестивали дали
путёвку на большую сцену многим артистам, ставшими позднее популярными не
только в нашей стране, но и в мире. Егор был свидетелем, с каким восторгом
венгерская публика принимала выступавший на двустороннем фестивале дружбы
детский вокально-инструментальный ансамбль из Грузии «Мзиури»
(«Солнечный»), состоявший из девочек. Особым успехом пользовалась солистка
ансамбля
Тамара Гвердцители, вскоре прославившаяся как звезда советской и российской
эстрады. Года через четыре после этого фестиваля в Будапеште Егор оказался в
командировке в Тбилиси. Грузинские друзья пригласили его на поэтический вечер
в Тбилисский университет. Бывшие музыканты ансамбля «Мзиури», которые
являлись уже студентками университета, под аккомпанемент национальной мелодии
на рояле читали стихи Галактиона и Тициана Табидзе.
В связи с новым назначением Егора курировать связи с ДКСМ
стал Евгений – бывший секретарь Белгородского обкома комсомола.
Своей внешностью он напоминал тот
южнорусский тип людей, в которых внешняя привлекательность счастливо
сочетается с искромётным остроумием. А Евгений и тем и другим качеством был
наделён сполна. Природа наградила его отменной памятью и хорошим музыкальным
слухом. Он быстро схватывал болгарские выражения и умел удачно
вплетать их в свою живописную речь. После встречи с очередной болгарской
делегацией один из высокопоставленных комсомольских чинов выразил своё
восхищение руководству Отдела:
– Как вам удаётся так подбирать кадры, что
куратор связей с ДКСМ даже внешне похож на болгарина!?
На что получил шутливый ответ:
 – Мы, просто, хорошо усвоили принцип – «кадры решают всё». В это время
готовился совместный советско-болгарский полёт в космос Николая Рукавишникова
и Георгия Иванова. У нас об этом знали только избранные. Евгению по большому
секрету шепнули в ЦК КПСС о предстоящем полёте. Каково же было его удивление,
когда, прибыв в командировку в Софию, он чуть ли не на каждом перекрёстке
увидел красочные плакаты, посвящённые первому полёту болгарского космонавта.
Болгарские коллеги пригласили его в кафе и угостили коктейлем «стыковка».
Полёт, как известно, проходил не в штатном режиме и чуть было не закончился
трагически. Вскоре Евгений по делам пришёл в ЦК партии к Григорию
Артемьевичу, который сидел за написанием каких%то документов в состоянии
крайней
озабоченности.
– Может быть, я не вовремя, Григорий Артемьевич, – спросил
Евгений, понимая, что бывают срочные задания руководства, требующие
немедленного исполнения.
 – Нет-нет, проходите, садитесь, – приветливо сказал
он. И с обречённостью узника перед казнью пояснил:
 – Завтра должно состояться
награждение космонавтов, а я не знаю, что написать для приветствия нашему
руководству по случаю совместного полёта, имея в виду возникшие в космосе
проблемы. Евгений тут же среагировал:
 – Я вчера был в Звёздном городке. Там
выступал Рукавишников. И он сказал, что этот полёт войдёт в хрестоматию
покорения космоса, а на его опыте будут учиться последующие поколения
космонавтов. К немалому удивлению Евгения, на следующий день он увидел по
телевизору, как Л. Брежнев в официальном приветствии после награждения
космонавтов произнёс именно эти слова. Егору в новой должности приходилось
заниматься связями и с другими молодёжными организациями. Готовился визит в
Москву нового лидера вьетнамского комсомола Данг Куок Бао. Понимая значение
работы с молодёжью в новых условиях, руководство вьетнамской компартии
рекомендовало избрать первым секретарём комсомола отличившегося в
боях против американских агрессоров генерала, который был соратником Ле Зуана.
Он имел двадцатилетний опыт войны в джунглях, командовал дивизией на одном
из самых ответственных участков фронта. Военная выправка, внимательный, ничего
не пропускающий взгляд, и чёткий строевой шаг свидетельствовали о его боевом
прошлом. Его удивительно добродушное улыбчивое лицо и природная для
представителей этого народа деликатность располагали к искренней
доверительности
в общении с ним. На встрече в ЦК комсомола он попросил развесить привезённые
им штабные карты. Как на войсковых учениях он рассказывал советским друзьям об
основных операциях вьетнамской армии, которые обеспечивали победу над
грозным, коварным и по-нацистски бесчеловечным врагом. Во всех боях,
подчёркивал он, своей беззаветностью отличается вьетнамский комсомол.
– А мой заместитель, – Данг Куок Бао указал на члена делегации, – с большим
опытом партизанской войны. В одном из боёв его тяжело ранило, и он попал в
плен. Наши враги заковали его в так называемую «тигровую клетку», сделанную из
бамбука, в которой человек находится в согбенном положении. Он несколько лет
просидел в ней до своего освобождения в результате внезапного нападения на
врага наших частей. Все присутствующие посмотрели на смутившегося от общего
внимания секретаря. Только сейчас наблюдательные люди отметили про себя, что
в его внешности были заметны некоторые признаки физических истязаний.
Примерно через год он вновь прибыл в Москву на консультацию по вопросам
патриотического воспитания молодёжи. Его сопровождал заведующий
международным отделом ЦК вьетнамского комсомола Зунг, который был
выпускником московского университета и прекрасно владел русским языком.
Евгений, работавший с делегацией, пригласил секретаря и Зунга к себе в
гости. После одного-двух тостов главный гость вдруг запел с характерным
вьетнамским проносом на русском языке «Расцветали яблони и груши…» Когда он
окончил песню, не допустив ни одной ошибки в словах и не исказив мелодии,
Евгений спросил:
– Вы говорите по-русски, товарищ секретарь?
– Нет, – за него ответил Зунг, – он не говорит по-русски.
Но он выучил на память более ста русских песен.
 В этот вечер в исполнении гостя прозвучали, конечно, не все сто песен, но
значительное их количество. В программе пребывания вьетнамской делегации,
возглавляемой Данг Куок Бао, была поездка в Киргизию. Во время пребывания в
столице республики делегацию принял ставший уже хорошо известным во всём
мире писатель Чингиз Айтматов, который тогда являлся председателем
республиканского комитета по кинематографии. Егора в первый момент смутило,
что писатель, признанный в нашей стране при жизни классиком литературы, вдруг
начал рассказывать вьетнамцам о своём потрясении от фильма американского
режиссёра «Смерть среди айсбергов».
– Фильм снят прекрасно, – сказал Айтматов 
со свойственной ему интонацией, делая ударение в конце каждой фразы. – Он
рассказывает, как кит-касатка мстит китобою за то, что он убил его самку с
детёнышем. И в конце концов всё же убивает китобоя. Потрясает главная мысль
авторов фильма: природа мстит человеку за варварское вмешательство в неё. В
самолёте, на котором делегация возвращалась в Москву, Данг Куок Бао в
задумчивости сказал Егору:
– Какой мудрый человек Чингиз Айтматов! Своим
рассказом он в иносказательной форме дал нам понять, что политика государства
– это одно. А культура деятелей этой страны – это совершенно другое. Он, как
бы предсказал, что сама природа, в конце концов отомстит американцам за
варварскую войну в нашей стране. Через несколько лет у Егора был ещё один
повод убедиться в мудрости великого советского писателя. Он прочитал его
новую книгу «Плаха» и понял, что творческий импульс, полученный Айтматовым
от фильма, воплотился в трагедии героя его книги, который варварски
насиловал свою человеческую природу наркотической зависимостью.
Заключительная встреча с вьетнамской делегацией проходила с первым секретарём
ЦК ВЛКСМ. В это время комсомол возглавлял Борис Николаевич Пастухов. В его
кабинете находилась подробная карта Советского Союза. Возможно, Борис
Николаевич спонтанно воспользовался примером своего боевого вьетнамского
коллеги. Знакомя делегацию с делами комсомола, он подошёл к карте и с блеском
опытного оратора говорил о новых грандиозных стройках на просторах Сибири
и Дальнего Востока, о работе молодёжи в научно-исследовательских центрах, на
сельскохозяйственных предприятиях Средней Азии и Казахстана. Его речь была
насыщена фактами из самых разных областей жизнедеятельности.
Она позволяла гостям представить огромный масштаб
созидательной работы, в которой комсомол принимал самое активное участие. До
визита Данг Куок Бао в Москву руководители двух молодёжных организаций не были
знакомы. Но между ними сразу установились такие отношения, хотя они общались
через переводчиков, что со стороны, казалось, будто их объединяют долгие
годы дружбы и они придерживаются одних взглядов, вкусов и увлечений. Егор
невольно поймал себя на мысли, что в комсомольских деятелях, если своему
делу они служат искренно и увлечённо, со всей страстью натуры, есть нечто
таинственное и притягательное, подкупающее своим бескорыстием и
самоотверженностью. Он неоднократно был свидетелем того, что подобные
отношения сложились у Тяжельникова и Пастухова с лидером социалистической
молодёжи ГДР Эгоном Кренцем, руководителем монгольского Ревсомола Тудэвом и
первыми секретарями Димитровского комсомола: Бойчо Щеряновым и Станкой
Шоповой. С ними и секретарём ЦК ДКСМ Анастасием Дончевым связывала Егора многолетняя искренняя товарищеская дружба, которая наполняла его интеллектуально и духовно. И всегда это было естественно, без малейших признаков натянутости,какого-либо брудершавства и амикошонства. Среди руководителей молодёжных
организаций социалистических стран Станка была единственной представительницей
прекрасной половины человечества. Безусловно, это обстоятельство придавало в
общении с ней наших комсомольских вожаков особую деликатность и особое
обаяние. Её женственность органично сочеталась с высоким интеллектом и
неутомимой энергией в достижении поставленных целей, с вдумчивым, масштабным
подходом к решению актуальных проблем молодёжного движения. Она в
совершенстве владеет русским языком. И это не удивительно: свой диплом в
университете она защитила по творчеству Ф. М. Достоевского. Пишет стихи.
Сборник её стихов в переводе Владимира Бояринова издан на русском языке.
Выдающиеся организаторские способности Станки проявились и после того, как
политический водоворот событий, приведший к катастрофе мировую
социалистическую систему, сломал судьбы миллионов честных, бескорыстных и
самоотверженных людей. Её заботами и, как говорят болгары, «всеотдайностью»
был осуществлён уникальный социально-культурный проект: на Черноморском
побережье Болгарии возник ультрасовременный санаторно-оздоровительный комплекс
«Камчия», где в течение года ветераны и молодёжь имеют возможность отдыхать,
одновременно знакомясь с богатой историей русско-болгарских связей.
Отношения между комсомольскими лидерами были хорошим примером и для других
функционеров центральных комитетов молодёжных организаций. У многих из них
сложились по-настоящему товарищеские отношения, которые не прерывались и в
дальнейшем. Значительно позже, когда в Москве толпы, возбуждённые демагогией
революционных лжедемократов начала 90-х годов, подобно китайским
хунвейбинам, направились громить парткомы, Леониду, уже известному читателю,
позвонил его бывший коллега из Димитровского комсомола Валента Василиев.
Леонид тогда занимал должность заведующего сектором в ЦК партии. – Я смотрю
по вашему телевидению, что у вас сейчас твориться, – с тревогой в голосе
сказал он. – Не известно, куда это может вырулить. Лёня, ты имей, пожалуйста,
в виду, что я готов тебя со всей семьёй принять у себя, чтобы вам там не
попасть под раздачу. – Для меня тогда, – признавался позже Леонид Егору, –
такие слова дорого’го стоили. И отношения между сотрудниками Отдела тоже
можно определить как товарищеские и доверительные. По прошествии многих лет
Егор не мог вспомнить ни одной сколько-нибудь значительной размолвки с
коллегами по работе, ни одного факта, который бросал бы тень на их дружбу,
здоровую и ничем не запятнанную и тогда, когда их пути разошлись. Им были
чужды соперничество, подсиживание, зависть друг к другу. Каждый понимал свою
ответственность, хорошо сознавая, что по их поведению, образованности,
эрудиции, культуре в других молодёжных организациях судят о комсомоле и
советской стране. Невозможно словесно передать общее настроение в Отделе –
столько было в нём и серьёзного, и смешного, и прелестного в своей
неожиданности. С комической многозначительностью Михал Михалыч начинал монолог
курирующего секретаря ЦК, который на последней встрече с очередной
зарубежной делегацией в высокопарных выражениях благодарил венгерских друзей
«за сердечное великолепие, которое царило на прошедшем двустороннем
фестивале дружбы, проведённом в Будапеште». – Ну, зная хотя бы один
иностранный язык, разве смог бы он перевести на него своё «сердечное
великолепие», – в шутку возмущался Михал Михалыч, переводивший беседу на этой
встрече. Михал Михалыч обладал прекрасной памятью и способностью к языкам. Он
ловил на лету мысль собеседника и мгновенно отвечал полным остроумия
экспромтом.
 – Зато он мне недавно, – включился в разговор другой отделец, – на дружескую
критику, что надо работать над собой, чтобы лучше знать русский язык, –
самодовольно заявил: «Я учёл вашу критику – видите: у меня даже томик стихов
Бёрнса на рабочем столе». Или другой с удачно наигранным говорком коренного
одессита и южной интонацией начинал очередной анекдот с завуалированным, но
легко читаемым политическим подтекстом. Третий с молниеносной быстротой
подхватывал словесную эстафету, доведя её до комического абсурда, вызвав
дружный смех. И таких примеров было не счесть. Наверное, такая атмосфера во
многом была заслугой заведующего Отделом Игоря. Случилось так, что Егор, придя
на работу в ЦК, принял дела у Игоря, а после назначения Игоря руководителем
Отдела, стал его заместителем. Игорь был выпускником МГИМО. Дипломатия была
его профессией. Егор был свидетелем запомнившейся ему сцены. Тяжельников
принимал как-то нового руководителя молодёжной организации одной из
социалистических стран. Знакомя его с присутствующими на беседе, Евгений
Михайлович с подчёркнутой гордостью представил Игоря как «карьерного
дипломата». Своей привлекательной внешностью с шевелюрой слегка тронутых
сединой волос, элегантным костюмом и неизменной обаятельной улыбкой он, словно
бы подтверждал старую пословицу: «По одёжке встречают, а провожают по уму». Он
обладал большим чувством юмора. И умел ценить удачный каламбур своих
соратников. Игорь не допускал язвительных острот или снисходительного и
покровительственного тона с подчинёнными, но умел при необходимости круто
потребовать исполнения их долга. Может быть, в дальнейшем с кем-то у него
отношения и не заладились. Но это нисколько не помешало всем бывшим
работникам отдела почти каждый год встречаться и отмечать юбилейные дни.
Многие помогали друг другу в трудные минуты. Благородную, истинное
товарищескую помощь оказал Егору его преемник по Отделу Евгений, в новую,
постперестроечную пору ставший крупным и влиятельным российским чиновником.   
Непредсказуемая военная судьба забросила молодого воина Серёжку на границу
Азербайджана и Армении, когда бывшая великая союзная держава распалась на
пятнадцать частей. Что было делать Егору в этой ситуации? Посоветовать сыну
бросить службу и вернуться в Москву? Но тогда бы его ждал трибунал. Или
оставаться в части и быть невольным участником военного конфликта двух
бывших союзных республик? Голова Егора раскалывалась от поиска
оптимального решения. Однако ничего путного он придумать не смог. Тогда
Ирина подсказала ему:
«Обратись к Жене. С его возможностями он, конечно же, поможет».
И Евгений помог – примерно через месяц Серёжка продолжил службу в
Москве. И этот пример взаимовыручки – далеко не единственный. Поэтому
товарищеские отношения у большинства сотрудников Отдела сохранились на
многие годы. Они время от времени встречались уже тогда, когда некоторые из
них имели внуков. Как правило, инициатором и организатором этих встреч был
Николай Лях, скрупулёзно собиравший материалы об истории этого подразделения
высшего комсомольского органа, созданного в декабре 1956 года. В канун 64-й
годовщины Отдела Николай, приглашая на встречу своих бывших коллег, сообщил,
что в ней согласились принять участие первый и третий заведующие Отделом:
Георгий Арташесович Тер-Газарянц и Мирон Каземирович Киселёв. С нетерпением
собравшиеся ожидали почётных гостей встречи. Каждый пытался представить себе
их облик, зная из биографий, которые зачитал Николай, что Тер-Газарянц
приближается к своему 97-летию, а Мирон Казимирович младше его на четыре года.
Их жизни отражают сложную и героическую историю нашей страны. Начало Великой
Отечественной войны совпало с окончанием бакинской средней школы
Тер-Газарянцем. Его призвали в Красную Армию. С ожесточёнными боями стрелковая
бригада, в которой он служил, отступала к Главному Кавказскому хребту. Неся
огромные потери, она всё-таки сумела сдержать отчаянные попытки немецкой
горной дивизии «Эдельвейс» прорваться к Сухуми и отбросила фашистов от
предгорий Кавказа. За проявленный героизм девятнадцатилетний Тер-Газарянц    
был удостоен почётной солдатской награды – медали «За отвагу». В 1943 году
ему присвоили звание лейтенанта. В свои двадцать лет он отвечал за жизнь
вверенных ему бойцов и за выполнение боевых заданий. Он воевал на Малой   
Земле, участвовал в освобождении Новороссийска, Краснодара, Ростова, других
городов юга России. Был дважды ранен. Победу встретил в звании гвардии
капитана. После войны окончил Военно-политическую академию, работал в
политотделе стрелковой дивизии, которая дислоцировалась в Ереване. Осенью
1950 года съезд избрал его первым секретарём республиканского комсомола. Под
его руководством комсомол Армении шефствовал над строительством   
электростанций Севано-Разданского каскада, алюминиевого завода,
медно-молибденового комбината и других крупных объектов, сооружаемых в
республике, участвовал в освоении целинных земель Казахстана, в великих
стройках Сибири. Через шесть лет он назначается руководителем только что
созданного Отдела ЦК ВЛКСМ, который отвечал за сотрудничество с молодёжными
организациями социалистических стран. Дальнейший его жизненный путь был
связан с работой в международном отделе ЦК КПСС и в ЦК компартии Армении.
Четырнадцать лет он посвятил дипломатической работе в Африке, возглавляя
посольства в Сенегале, Гамбии и Зимбабве. С 2004 года Георгий Арташесович
является первым вице-президентом «Союза армян России». Мирон Казимирович
родился в Витебской области Белоруссии. Оказавшись на оккупированной немцами
территории, он подростком участвует в сопротивлении фашистским захватчикам.
Был связным партизанского отряда, помогая своему старшему брату, который
командовал одним из подразделений отряда. После войны он учился в
Ленинградском
инженерно-строительном институте, когда город залечивал раны, нанесённые
фашистами во время невиданной в современной истории блокады. Участвовал в
строительстве Ленинградского мет% ро. Молодёжь заметила его самоотверженную
работу, избрав его руководителем одного из райкомов комсомола. По
предложению Тер-Газарянца в 1956 году он переходит на работу в Отдел ЦК
ВЛКСМ. Его опыт пригодился при подготовке и проведении всемирных фестивалей
молодёжи и студентов в Москве, Вене, Хельсинки. Через семь лет он становится
сотрудником международного отдела ЦК КПСС. В дальнейшем до выхода на пенсию
он работал в Ассоциации по связям с соотечественниками за рубежом. Ныне он
продолжает участвовать в ветеранском движении в районе своего проживания в
Москве. Участники встречи аплодисментами встретили почётных гостей. Когда
слово предоставили Георгию Арташесовичу, надо было видеть, как он внешне
преобразился. Из согбенного, едва передвигавшегося человека, с замедленной
реакцией он вмиг приосанился, выпрямился, словно моложавый воин на параде,
услышавший команду «Ровняйсь», и чётким голосом заговорил. Его речь поразила
присутствующих содержательностью и убедительностью приводимых аргументов. В
ней не было лишних слов и размытых формулировок. Смысл её сводился к тому, что
он и его товарищи хорошо знали, что «трудятся они не за деньги и кусок колбасы
и хлеба, а ради того, чтобы людям в нашей единой стране с
каждым годом жилось лучше.
И что не кто-то другой, а каждый из нас, – сделал
он ударение на последнем слове, – может этому способствовать на своём рабочем
месте. А если потребуется, – вновь возвысил он голос, – то, несмотря на своё
самочувствие, мы готовы для нашей родины встать рядом с вами». Конечно,
кое-кто сегодня может отнестись к этим словам с иронией. Но это по меньшей
мере будет свидетельствовать о его невоспитанности, если не сказать
примитивности и даже цинизме. Уже сам факт, что ветераны не проигнорировали
приглашение, сославшись на возраст или состояние здоровья, а пришли на
встречу, говорит о неистребимом в них чувстве ответственности и уважения к
своему отделу и младшим коллегам. Это не только чувство долга. Это проявленная
ими сила духа. Егора и всех присутствующих восхитила краткая речь Георгия
 Арташесовича именно той силой духа, которую проявил этот представитель   
поколения, заслужившего по праву названия «поколения победителей» и
«поколения созидателей». Это поколение спасло мир от самого зловещего врага на
Земле, а затем обеспечило запуск первого человека в Космос Оно сумело создать
такие межнациональные отношения между народами, проживавшими в единой стране
(при всех известных издержках), о которых мечтали лучшие умы человечества.
Оба почётных гостя этой встречи были, что называется, кровь от крови и плоть
от плоти своего народа, ещё недавно известного всему миру, как советский
народ. Только ленивый некоторое время назад не бросал комья грязи в советских
людей. Недоброжелатели изобрели даже презрительное словечко «совок», чтобы
испачкать им несколько поколений людей, которые своими мечтами и делами были
устремлены в будущее. Не их вина, а их беда, что в бывшей огромной стране
появились силы, а в остальном мире они существовали всегда, которые своей
целью поставили уничтожить эту страну и похоронить устремлённость в будущее
её многонационального народа.
         

                ПРИЗНАКИ ЗАКАТА ВЕЛИКОГО ГОСУДАРСТВА

 В последние годы работы Егора в Отделе всё заметнее менялась общая ситуация
в стране. У большинства сотрудников Отдела не было особых сомнений в
причинах общественно-политических перемен. Многие
советские люди догадывались о том, что с середины 70-х годов происходит
деформация в политическом руководстве. Тем более это было понятно работникам
ЦК комсомола, часто контактировавшими с сотрудниками так называемого «штаба
нашей партии». Только человек, лишённый чувства юмора, не реагировал на
широко распространившиеся в стране анекдоты, в которых часто
доброжелательно, но с намёками на его склеротическое состояние высмеивался
генеральный секретарь партии и её генеральная линия. Оснований для этого было
более, чем достаточно. Тихий народный протест нарастал в связи с афганской
авантюрой советского руководства, хотя весь пропагандистский аппарат и
медийные средства неустанно обрабатывали общественное мнение мифом о так
называемой «интернациональной помощи государству, вступившему на
социалистический путь развития». Пытаясь внушить гражданам своей страны и
мировому общественному мнению, что генсек партии находится в хорошей
творческой форме, его ближайшее окружение попыталось создать ему своего рода 
интеллектуальные подпорки. Началась кампания нового оболванивания людей
мифологизацией в виде книг, якобы написанных самим Леонидом Ильичом, «Малая
Земля», «Возрождение» и «Целина». Но, как говорит пословица: «правду не
скроешь». Клевреты из ЦК партии, пытавшиеся продлить как можно дольше
политическую жизнь генсека и своё собственное пребывание на вершине власти,
добились обратного эффекта. Повсеместное изучение литературных трудов
«дорогого Леонида Ильича», в том числе и в системе комсомольского просвещения,
а также его всё новые и новые награды «за выдающийся вклад» вызвали обратную
реакцию – всё большее недоверие к партийной политике и даже откровенную её
неприязнь. Недоверие в лучшем случае соседствовало с сарказмом, а в худшем – с
цинизмом и появлением нелегитимных форм протеста. Самым добродушным
анекдотом в этот период был, пожалуй, такой:
«Звонит Леонид Ильич одному
члену политбюро и спрашивает:
«Ты мою книгу «Малая Земля» читал?»
«Да, конечно, Леонид Ильич. Прекрасная книга», – отвечал тот.
Позвонил генсек второму – такой же ответ. А после подобного третьего ответа генсек сам себе говорит:
«Ну, что ж. Если книга хорошая, то надо и мне почитать».
Никакими
фиговыми листками пропаганды и контрпропаганды уже было не прикрыть недостатки
авторитарного социализма, которые отчётливо проявились, как проявляется
фотография на бумаге под воздействием реактивов. Они стали благодатной почвой
для зарубежных голосов и внутренних подголосков, чтобы усилить недовольство
советских людей существующим строем. Им нужно было не исправление социализма,
а полный его демонтаж, включая и насильственные методы. В целях создания
напряжения в обществе активно использовался негативный потенциал «Архипелага
ГУЛАГ» Александра Солженицына и работы Андрея Сахарова «Тревога и надежда».
Для придания этим отечественным оракулам международного веса мировое закулисье
обеспечило присуждение им нобелевской премии: одному за литературное
творчество, второму – премию Мира. (Рассматривая заслуги Сахарова в этом
контексте, можно, конечно, согласиться с решением нобелевского комитета, но
только не за его правоборческую деятельность, а за участие в изобретении
водородной бомбы, обладание которой Советским Союзом действительно спасло мир
от термоядерной катастрофы. Ибо опьянённые своим могуществом
финансово-монополистические круги «всемирного гегемона» не отказали бы себе
в удовольствии сбросить на мирные города Советского Союза создание
американского физика-ядерщика Эдварда Теллера, если бы они не опасались
возмездия аналогичным оружием. Ведь не удержали их всевозможные «байки» о
демократии, правах человека, человеколюбии и гуманизме, когда они отдавали
приказы бомбить города и селения Югославии снарядами, содержащими вещества,
вызывающие раковые заболевания и бесплодие мужчин). На международных
площадках набирала силу самопровозглашённая «группа по наблюдению за
выполнением Хельсинских соглашений», а также русская секция «международной
амнистии», «мемориал», деятельность которых влияла и на внутреннюю
оппозицию. Советские силовые структуры ответили на их активность новыми 
репрессиями. Это повлекло за собой усиление роли и значения еврейской
проблематики в диссидентском движении, что не могло не вызвать консолидацию
международных еврейских центров в противостоянии Москве. Советское
диссидентское движение получает международное признание. На западные деньги
оно расширяет свою деятельность. Как не покажется странным, в существовании
диссидентского движения был заинтересован и КГБ. В этом ведомстве было создано
специальное управление (5-ое), которое специализировалось на борьбе с
инакомыслием. Рассекреченные в последние годы документы свидетельствуют о
том, что «рыцари плаща и кинжала» в 60-80-е годы унаследовали от
своих предшественников принцип, по которому они оправдывали свою необходимость
нарастанием в стране антисоветской деятельности. По оценкам самих
диссидентов, общее число реальных сторонников движения составляло от сто до
ста двадцати тысяч. А документы КГБ показывают, что более половины из них
сотрудничали, или как тогда говорили, «стучали» в комитет на своих идейных
соратников. Многие просто примазывались к этому движению, поскольку самой
контрпропагандой оно становилось «модным», своего рода «хорошим тоном» в
кругах прозападной либеральной публики. Чтобы прослыть человеком передовым,
«продвинутым» и европейски мыслящим, достаточно было осмеивать и критиковать
власть, социализм, силовые структуры, в разговорах блеснуть несколькими
цитатами из самиздатовских сочинений. Большинство примазавшихся к
диссидентскому движению напоминало известный литературный персонаж с его
«шумим,
братец, шумим». Спустя полвека противники властей, рассчитывая на имидж,
созданный литературой и публицистикой диссидентам прошлого, попытаются тоже
стяжать себе симпатии населения. Но у них оказалась «кишка тонка». Никто из
них не обладал ни литературным, ни художественным талантом. Только маргиналы
от культуры в надежде на возможную медийную славу примыкали к ним. Поэтому
весь их пыл уходил на шумные, скандальные противоправные уличные акции. А
руководитель, возглавлявший в описываемый период грозное ведомство и
вдохновлявший подчинённых на борьбу с инакомыслием, сумел-таки через несколько
лет успешно воспользоваться этой борьбой для реализации своих властных
амбиций, оказавшись на вершине партийной номенклатуры. Всё это происходило на
фоне обострившихся проблем со снабжением населения продовольствием и
товарами повседневного спроса. Возникшим дефицитом воспользовались различного
рода дельцы и уже знакомые читателю цеховики. Стала набирать силу так
называемая «теневая экономика», усиливающая диспропорцию всей хозяйствен% ной
жизни. Всякое лицемерие – отвратительно. А политическое лицемерие ещё и опасно
своими последствиями. И без того неустроенная в большинстве своём жизнь
советских людей осложнилась ещё и продовольственным кризисом. Появились
«колбасные электрички», в какой-то степени спасавшие жителей подмосковных
городов от абсолютного мясного дефицита. От наплыва незапланированных
покупателей
в продовольственных магазинах столицы образовались
бесконечные очереди. Возник своего рода эффект общественно-политического
бумеранга – полная утрата веры в народе, что партийное руководство способно
справиться с нараставшими трудностями в социально-экономической ситуации.
Егор, чтобы обеспечить семью продуктами питания на неделю, все нерабочие дни
простаивал в очередях близлежащих от дома магазинов. Удачной считалась
покупка искусно нарубленных ушлыми продавцами костей, закамуфлированных
кусочками мяса, и полусгнивших овощей, намеренно неочищенных от земли, и с
мякиной для утяжеления веса. Бодрые голоса телевизионных дикторов продолжали
вещать о миллиардах пудов сверхпланового урожая зерновых на бескрайних
колхозно-совхозных полях, миллионах тонн нефти и миллиардах кубометров
природного газа, добытых из неистощимых советских недр. Кадровую политику в
этот период поразил вирус кумовства. В партийных органах, а также в
государственных структурах обладавшие властным влиянием чиновники стали
«протаскивать» «своих людей» на ответственные должности. Вирус проник и в
комсомол. Егор оказался свидетелем, когда в ходе собеседования кандидата на
вакантную должность первого заместителя председателя Бюро молодёжного
туризма «Спутник», его коллега – замзав одного их подразделений ЦК, как
говорили в комсомоле, «зарубил» этого кандидата, выявив в ходе разговора его
абсолютную профессиональную неподготовленность к этой должности. Но
включилась тяжёлая артиллерия в виде секретаря ЦК комсомола, и этого
кандидата всё-таки «протащили» на упомянутую вакансию. После официального
утверждения он с победным видом посетил «зарубившего» его замзава и с
интонацией великодушного барина сказал:
– Ты в случае необходимости обращайся ко мне. У меня большие связи.
Я смогу помочь решить практически любой вопрос в Москве. Но
его всемогущество не помогло, когда, спустя некоторое время, он был
отстранён от занимаемой должности за махинации. Егору было уже не интересно,
последовало ли за этим уголовное дело. На должности инструкторов
«комсомольского штаба» стали назначаться молодые кадры, не имевшие никакого
практического опыта работы с молодёжью. Иногда – прямо со студенческой
скамьи. Таких работников называли «позвоночными», поскольку родители или близ%
кие родственники устраивали их на тёпленькие должности по телефонному
звонку. Сотрудники, прошедшие до своего утверждения в ЦК основательную
жизненную школу, понимали, что влиятельные родители использует комсомол только
как трамплин для своих чад. Всё это подрывало доверие людей к проводимой
партией кадровой политике, и к её резерву – комсомолу. Задумываясь о своей
дальнейшей судьбе, Егор приходит к решению связать её с дипломатией. Он
поступает в Дипломатическую академию Министерства иностранных дел. Началась
новая глава его жизни.
                     
               

                ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ
 
Подбор и подготовку кадров для системы МИД в то время курировало кадровое
подразделение ЦК партии. В Дипломатической академии два года обучались
слушатели, поработавшие уже в центральном аппарате министерства или в его
загранучреждениях и, как правило, имевшие дипломатический ранг второго
секретаря. После успешного окончания учёбы мандатная комиссия министерства,
в которую входили представители ректората академии, присваивала им очередной
ранг. В течение трёх лет в академии обучались слушатели, не имевшие опыта
дипломатической работы. На трёхгодичные курсы подбирались бывшие работники
столичных райкомов, обкомов и ЦК партии союзных республик на уровне секретарей
или заведующих отделами. В виде исключения принимались и сотрудники ЦК
ВЛКСМ, имевшие определённый опыт международной работы. По замыслу кадровых
служб ЦК партии и КГБ, делалось это на протяжении десятилетий для того,
чтобы министерство не превратилось в закрытую кастовую структуру, оторванную
от народа и презирающую его. У служащих вышеназванных властных структур,
большинство из которых не владело иностранными языками (а в кадровых
подразделениях этих структур практически только такие сотрудники и работали)
было
традиционным недоверие к тем, кто знал иностранные языки, поскольку их
постоянное общение с иностранцами могло будто бы привести к измене родине.
Поэтому сложилась практика разбавлять МИД выпускниками Дипломатической
академии, прошедшими школу партийной работы.
Между этими двумя категориями мидовцев существовал скрытый антагонизм.
Дипломаты, пришедшие в министерство непосредственно после окончания МГИМО,
относились к ним с тайной завистью, иногда и со скрытой иронией, полагая, что
бывшие партработники не владеют иностранными языками в такой же степени, как 
они, а занимают предназначенные им должности. Истины ради следует сказать,
что для такого отношения имелись некоторые основания. Поскольку освоить
иностранный язык в степени высокого профессионализма в возрасте под сорок лет
удавалось не всякому бывшему партийному чиновнику. Но в то же время для многих
из них был характерен, как принято говорить, солидный, государственный подход
к международным отношениям. Они, как правило, отличались высокой 
исполнительской дисциплиной и, поднаторев на предыдущей работе в написании
документов по широкому спектру социальных и политических проблем, имели
некоторое преимущество перед карьерными дипломатами, выпускниками МГИМО.
Причины для этого тоже имелись, потому что с середины 60-х годов всё
отчётливее в подборе студентов в это престижное учебное заведение стали
проявляться протекционизм и кумовство. Поступившие в вуз «по звонку» или,
проще говоря по блату, а не по знаниям, не проявляли особого рвения ни в
учёбе, ни в будущей работе. Некоторые из них были в министерстве просто
балластом. Их часто сравнивали с чемоданом без ручки: нести тяжело, а
выбросить жалко. Имевших солидную протекцию в высоких инстанциях «выбросить»
или уволить из МИД было практически невозможно. Постепенно такой балласт
оказывал негативное воздействие и на качество работы центрального ведомства и
его заграничных учреждений. С этим явлением Егору в полной мере пришлось
столкнуться в будущем. А пока его увлекла учёба в Дипакадемии, которая
размещалась в двухэтажном особняке недалеко от метро «Лермонтовская», позже
под надуманным предлогом переименованная в «Красные ворота». Как остроумно
заметил один из родственников Егора:
– Не с Лермонтова надо было начинать возвращение исторических наименований.
Почему-то станции «Полежаевская» и
«Войковская» до сих пор не переименованы, хотя вряд ли кто-то из москвичей
помнит о таких деятелях и об их сомнительных заслугах перед Москвой и
русским народом.
 – Вы правы, Иван Иванович, – ответил ему Егор. – Новые
московские власти придумали не менее аргументированные основания,
чтобы как можно быстрее снести здания гостиниц «Россия» и «Москва». Видимо,
до такой степени им были ненавистны эти названия. По неизвестным причинам вся
строительная документация по зданию гостиницы «Россия» и о причинах пожара в
ней либо бесследно исчезла, либо засекречена так, что оказалась вообще
недоступна. Именно поэтому те, кому это было нужно, с лёгкостью
манипулировали подложными фактами о якобы легко воспламеняющихся материалах в
этой гостинице.
Академическая группа, в которой учился Егор, была интернациональной.
Наряду с русскими в неё входили двое украинцев, один белорус,
пятеро болгар и двое поляков. В первые дни ощущалась некоторая отчуждённость.
Но довольно быстро она исчезла. В подвальном помещении академии находился
буфет. Здесь во время перемен академисты собирались на чашку «дружеского»
кофе. Иностранные слушатели до поступления в академию уже владели русским
языком. Таким было условия их приёма на учёбу. В ходе бесед с сокурсниками они
довольно быстро овладевали тонкостями русской лексики. И только легкий
акцент выдавал их происхождение. Иногородние слушатели жили в общежитии
Министерства иностранных дел, которое было в районе станции метро
«Преображенское». Иногда, возвращаясь с лекций, сокурсники захаживали в пивной
бар, находившийся недалеко от метро «Сокольники». В ту пору этот бар был
популярен среди любителей пенистого напитка. Здесь даже подавали к пиву не
только воблу, но и креветок. Однажды в него заглянули сокурсники Егора.
Увидев поданную закуску, слушатель из Болгарии Огнян в шутку спросил у
русского приятеля:
 – Саша, почему у этих креветок так много голов и так мало
хвостов?
– В этом нет ничего удивительного, – в тон ему ответил Александр.
– В наших народных сказках есть такой персонаж – Змей Горыныч.
Так у него тоже один хвост и три головы.
С болгарскими слушателями довольно быстро
установились приятельские отношения. Забегая вперёд, скажу, что через
несколько лет трое из них будут главами болгарских диппредставительств в
европейских и центрально-американских государствах, а один – много лет
будет работать по линии ООН. Бывший сотрудник Луганского обкома партии Василий
Иванович, весельчак и певун, часто возвращался с занятий в общежитие с
Огняном. Они подружились. Василий в шутку учил его украинским песням и крепким
выражениям, но не на русском, а на языке одной из закавказских республик.
Позже Огнян вспоминал, что такого
колоритного исполнения приятным лирическим тенором песен: «Ты ж мэнэ
пидминула, ты ж мэнэ пидвила …. и «Ой лэтили дики гуси- и-и…, он никогда
больше не слышал. Васины выражения он запомнил и у кого только ни пытался
узнать, как они переводятся. Но никто не мог ему ответить. Спустя много лет,
на приёме в своём посольстве в одной из европейских стран он спросил об этом
у грузинского посла, когда обстановка была дружеской и они остались одни.
Тот от неожиданности вначале потерял дар речи. Потом замахал руками и начал
страстно убеждать его, чтобы Огнян никогда больше не произносил этих
выражений, потому что они означают страшное ругательство.
«Ну, Вася, – подумал Огнян, – ты ж мэнэ пидминул, ты ж мэне обманул!!!»
Во время ознакомительных 
поездок по стране, организуемых академией, как правило, слушатели запасались 
горячительным. Василий брал с собой горилку. В шутку он говорил Огняну, что в
России и на Украине самогон и горилку получают из всего, в том числе из
прокисшего и заплесневелого хлеба, гнилых фруктов и овощей. Спирт могут
извлекать из зубной пасты, крема для обуви и красителей. Пьют даже дешёвый
тройной одеколон. А медицинский спирт – это мечта алкашей. Чтобы успокоить
смутившихся его рассказом болгар, он говорил: «Видите ли, это объясняется
нашим суровым климатом. Такая традиция нам досталась от отцов и дедов. К
тому же была жестокая война, когда перед решающей атакой каждому бойцу
выдавали по сто граммов «для смелости». Запомнился Огняну и один из стишков
того времени, рассказанный Василием: «Не стесняйся алкоголик носа своего, он
ведь с красным знаменем цвета одного». Отвечая ему, – вспоминал Огнян, – я
рассказал наш анекдот о том, как реагируют жены разных национальностей на
ситуацию, если мужья неожиданно застанут их в пикантном положении с
любовником. Болгарка говорит: «Аман-заман Иване, в первый и в последний раз».
Цыганка: «Скажи, Асан, сколько я должна взять с него?» Армянка: «Акоп, что
делает этот незнакомец у меня в постели?» Галантная француженка: «Пьер,
познакомься с моим домашним другом». Англичан же в подобной ситуации
извиняется, что вошёл в неподходящее время. А русская жена решительно
заявляет: «Ванюша, я тебе изменила, но Родине – никогда». На анекдот Василий
тут же прореагировал:
«Хотя и уличная потаскуха, но с правильным партийным поведением».
 Администрация академии побеспокоилась об организованном досуге
для слушателей. Недалеко от ВДНХ был абонирован спортивный
зал, где занимались теннисом. Преподаватели дипломатического протокола       
наставляли академистов, что игра в теннис позволяет во время заграничных
командировок устанавливать доверительные связи с коллегами из других
посольств и консульств, а также с представителями элит стран аккредитации.
Многие слушатели следовали таким советам и старались овладеть этим
искусством. После тренировок сокурсники Егора заглядывали в буфет, чтобы
восстановить водный баланс в организме, выпив по кружке пива. В первые дни они
брали пиво и для двоих слушателей из ГДР, которые учились в параллельной
группе. Однажды немцы первыми подошли к стойке и заказали пиво только себе.
Сокурсники Егора многозначительно переглянулись. С тех пор проявления
альтруизма прекратились. Чтобы у читателей не сложилось впечатление, что в
дипломатической академии слушатели только тем и занимались, что играли в
теннис и пили пиво или кофе, расскажем подробнее об этом уникальном учебном
заведении. В те годы оно переживало свой расцвет. Ректором академии был
выдающийся советский учёный-китаевед, имевший богатый дипломатический и
общественно-политический опыт, академик Сергей Леонидович Тихвинский.
Блестящее знание китайского языка позволило ему в молодые годы переводить
беседы советских лидеров: Сталина, Молотова, Ворошилова и других. Ему шёл 21
год, когда он переводил беседу Сталина с председателем китайского
Законодательного собрания Сунь Фо – сыном великого китайского революционера –
основателя партии Гоминдан Сунь Ятсена. По установленному порядку переводчик
одновременно ведёт запись беседы. Характерный эпизод произошёл после
упомянутой встречи вождя всех народов. Сталин подошёл к Тихвинскому, взял его
блокнот и положил в свой сейф. Достоинства китаеведа Тихвинского высоко оценил
познакомившийся с ним во время своего пребывания в Москве и Ленинграде в
1945 году видный китайский учёный, писатель и общественный деятель Го Можо.
В своей книге о посещении СССР он писал, что Тихвинский «прекрасно владеет
китайским языком». Дипломатическая (до назначения ректором академии он
возглавлял заграничные учреждения и управления Министерства иностранных дел,
имел ранг Чрезвычайного и Полномочного посла) и общественная (в конце 50-х
годов он руководил одним из подразделений комитета по культурным связям с
заграницей при Совмине СССР) деятельность Сергея Леонидовича всегда
сочеталась с результативной научной работой. Это и выдвинуло его в лидеры
советского востоковедения. Его научные труды отличаются глубиной проработки
важнейших проблем истории Китая в
их органической увязке с историей стран Европы, Америки и Азии. Они прочно
вошли в сокровищницу отечественной и мировой исторической науки. Егор и его
коллеги, наслышанные о выдающихся качествах ректора, с нетерпением ожидали
первой лекции Сергея Леонидовича. Их ожидания оправдались в полной мере. Его
сократовский лоб, внимательный взгляд из-под роговых очков, аккуратно
подстриженные седые усы, безупречно сидящий на нём костюм с элегантным
галстуком свидетельствовали о том, что в аудиторию вошёл человек незаурядный.
В спокойной манере без претензий на наукообразие он начал говорить о
современных внешнеполитических проблемах, подкрепляя свои выводы конкретными
документами или фактами из личной дипломатической практики. Наверное,
никогда большинству присутствующих на лекции не приходилось слышать такую
внятную и убедительную в своей аргументированности речь, возносившую их над
обыденностью суждений о происходивших и происходящих в мире событиях. «А
ведь есть тихое, интеллектуальное горение страсти, – подумал Егор, с   
неослабным вниманием следивший за логическим ходом лектора. – Оно обжигает
душу ничуть не меньше, чем взрыв эмоций. Такая страсть рождается из научного,
творческого вдохновения. Надо обладать большим талантом, чтобы несколькими
штрихами рисовать глубину и противоречивость бушевавших событий в мировой
политике. Слушать такое выступление – это настоящий подарок судьбы». В
академии существовала практика – приглашать для чтения отдельных курсов по
истории дипломатии, проблемам мировой экономики и международного права
видных дипломатов и авторитетных учёных академических институтов. Редкой
удачей для слушателей была возможность встреч с одним из корифеев советской
дипломатии Валерианом Александровичем Зориным. Его служебная биография
отмечена участием в драматических по накалу заседаниях Совета Безопасности ООН
в качестве Постоянного Представителя СССР в дни Карибского кризиса. Он дважды
занимал эту должность в 50-х и 60-х годах, был послом в Чехословакии, ФРГ,
Франции. Его учебник «Основы дипломатической службы» стал настольной книгой
Егора не только в академические годы, но и во время работы на дипломатических
должностях. При выборе изучаемых языков Егор рассудил так: «Дипломат в
современных условиях должен на хорошем уровне знать
английский язык. Немецкий я знаю благодаря спецгруппе университета.
Болгарский начал уже осваивать. За три года при интенсивных занятиях сумею
изучить английский и болгарский. А немецким буду заниматься самостоятельно,
чтобы он был в рабочем состоянии, выбирая тему дипломной работы, связанной с
актуальными вопросами политики Федеративной Германии». В будущем этот выбор
оправдал себя. Упомянутые три языка он использовал в дальнейшей работе.
Языковые группы в академии были малочисленными. Это позволяло преподавателям
работать индивидуально с каждым слушателем. Некоторые преподаватели на кафедре
английского языка имели за плечами опыт службы переводчиками в ООН, в
советских посольствах в англоязычных странах, участвовали в переводах встреч
на высшем уровне. Уже на втором курсе Егору в доверительном разговоре один из
профессоров академии шепнул, показав глазами на преподавательницу
английского языка, которая была уже в почтенном возрасте, что «это она сыграла
ключевую роль в передаче в Центр ценной информации, полученной от
американских учёных о производстве в США атомной бомбы». Зайдя в крохотный
кабинет на первое занятие английского языка, Егор неожиданно для себя увидел
импозантную даму средних лет с элегантной причёской русых волос. Он
смутился, подумав: «Может быть, я ошибся аудиторией?»
– Егор Семёнович? – спросила дама, заметив его замешательство.
 – Да, – ответил он, видимо, от волнения излишне громким голосом, поняв,
что перед ним его преподаватель.
– Входите, пожалуйста. Начнём занятия.
И она назвала своё имя и отчество. Её спокойный голос и сдержанные манеры
сразу расположили к себе Егора. Расспросив
его о том, приходилось ли ему ранее изучать какой-нибудь иностранный язык, она
предложила свою методику, сославшись на то, что в её практике он не первый
слушатель, начинающий изучать язык с азов.
– Следуя этой методике, за три года вы овладеете языком в необходимой для
дипломата степени, – ободряюще заверила она.
Довольно быстро свои филологические объяснения она стала вести
на языке, переводя отдельные фразы на русский. Каждое занятие для Егора
становилось своеобразным открытием. Примерно через месяц занятий преподаватель
просила его отвечать только по-английски. К концу учебного года она приносила
художественные книги, альбомы по искусству, купленные в Нью-Йорке,
где она и муж (он был профессором на кафедре
международного права академии) работали в советском Представительстве при
ООН. Обсуждение этих книг содействовало не только изучению английского
языка, но и расширению горизонтов эрудиции слушателя. Благодаря богато
иллюстрированному альбому с репродукциями картин Сальвадора Дали, Егор впервые
познакомился с творчеством этого уникального художника. В конце учебного
года, в соответствии с учебной программой академии, слушатели и
преподаватели иностранных языков выехали в дом отдыха Министерства на
практику, которая называлась «языковое погружение». В течение нескольких
недель здесь проводились языковые занятия по типу «деловых игр». На втором
курсе на занятия по различным предметам приглашались лекторы, владеющие
иностранными языками. Егору запомнилось яркое выступление на английском языке
популярного телевизионного ведущего Владимира Познера. Он с присущими только
ему интонацией и произношением (чуть шепелявым) рассказывал о том, какие
приёмы и аргументы использовал, работая на иновещании, чтобы убедить
англоязычную аудиторию в преимуществах социалистического строя перед
капитализмом и о выдающихся достижениях Советского Союза в экономической,
социальной и культурной сферах. Он приводил примеры получаемой им
благодарности от зарубежных слушателей за то, что его выступления по радио
позволили им узнать правду о нашей стране и о социализме. Между собой
слушатели после лекции говорили: «Вот так бы нам владеть аргументацией, как
Познер, в будущей работе с зарубежными партнёрами». Сколь же велико было
удивление Егора, когда примерно через десять лет он услышал от того же
телевизионного ведущего прямо противоположную аргументацию и о социализме, и
о Советском Союзе. Правда, понимая, что люди-то не забыли его
верноподданнические выступления, он вроде бы даже публично и покаялся. Со
стороны может показаться, что говорит он правильные вещи о прошлых
трагических страницах нашей истории, о современных изъянах в поведении
многих представителей её народа. Но неизменно остаётся чувство от его слов,
что и страна, которой он обязан и своим образованием, и достигнутым
общественным положением, и народ ему чужды. Свою к ним неприязнь он
камуфлирует вроде бы объективностью, но в ней ощущается скрытое
презрение. Встретившись со своими приятелями, присутствовавшими на упомянутой
лекции, Егор не сдержался, высказал всё, что он думал в отношении такого
идейного «кульбита»:
– Я понимаю, конечно, что со временем у людей меняются
представления о прошлом своей страны по мере того, как всё новые и новые
исторические факты становятся достоянием общественности. Но не доходить же до
степени нравственной мимикрии, когда человека презрительно начинают называть
«перевёртышем» те, у кого когда-то он за свои убеждения вызывал симпатии. –
Да, о чём ты говоришь, Егор? – отвечали они с саркастической ухмылкой.
– Таких людей легионы. Среди них не только телевизионные комментаторы, но и бывшие члены партийного ареопага, и преподаватели научного коммунизма, кем был, к примеру, Бурбулис – ближайший клеврет Ельцина. Они прежде с энтузиазмом
отстаивали коммунистические догмы, а сейчас с ещё большей страстью обличают
всё, что было в прошлом нашей страны, в том числе смешивая с грязью и её 
достижения в разных областях. В начале третьего года учёбы Егор и его
сокурсник Николай Борисович были командированы на несколько месяцев в
советское посольство в Лондоне. Весьма полезной была в те годы практика
направления в краткосрочные командировки выпускников МГИМО и дипакадемии в   
страны изучаемого языка. Это позволяло им не только совершенствовать язык,
но и непосредственно поучаствовать в работе заграничных учреждений. Это было
ценнее, чем десятки лекций по дипломатической службе. Но, разумеется, при
условии, что куратором практики будет дипломат опытный и ответственный. Именно
таким оказался советник посольства Лев Александрович – куратор академистов,
при% бывших в конце августа в Туманный Альбион. К их удивлению, он оказался
совсем не туманным, а залитым солнцем и при отсутствии даже признаков смога, о
котором в юности они читали в книгах Диккенса. «Это благодаря тому, что
отопление здесь переведено с угля на газ», – пояснили им сотрудники
посольства. Стажёрам сразу определили место и участок работы. От штатных
дипломатов они отличались лишь отсутствием семей, опыта работы и закреплённого
за ними автомобиля. Но жили они в нескольких кварталах от посольства и с
удовольствием ходили на работу и с работы пешком, каждый раз меняя маршрут,
чтобы познакомиться с городом. Вставая рано утором, Егор, по примеру многих
лондонцев, делал пробежки по близлежащим улицам. Однажды его умилила картина,
о которой он рассказал сокурснику:
 – Послушай, Коля, какую забавную сцену я наблюдал сегодня. Из подъезда
выходит весьма пожилая леди. Медленно переставляя подагрические ноги,
подходит к зажатой плотно автомашине. Садится за руль. Удачными маневрами
выбирается на проезжую часть. И тут же по газам. Лихо срывается с места и в
мгновение ока скрывается за поворотом. Не мог я удержаться, чтобы не
захохотать.
Жили сокурсники дружно. Вместе знакомились с Лондоном. Побывали
во всех знаменитых галереях и музеях, в его всемирно известных универмагах,
однажды даже заглянули в стриптиз-клуб на Сохо, прокатились в пригородной
электричке и подземке, испытав чувство гордости за очевидные преимущества
московского метро. Пару раз в уикенды они с заведующим хозяйством посольства 
Валерием, человеком общительным и приветливым, выезжали в принадлежащий
посольству дворец, используемый как дом отдыха. Интересна история его
приобретения в собственность Советскому Союзу, которую рассказали сотрудники
посольства. Ещё до войны советские моряки спасли сына вице-губернатора
Индии, корабль которого потерпел крушение. В знак благодарности
вице-губернатор хотел подарить СССР своё родовое поместье и находящийся на его
территории трёхэтажный дворец, выстроенный в стиле эпохи Тюдоров. Но по
установленному в Великобритании порядку подобные дарения иностранному
государству запрещались. Выход был найден: вице-губернатор продал свою
недвижимость за символическую сумму в десять фунтов стерлингов. С тех пор
это поместье в несколько десятков гектаров, с надворными постройками, в том
числе довольно вместительной конюшней и раскинувшимся вокруг дворца
роскошным садом с редкими деревьями, завезёнными сюда из заморских колоний,
использовался как загородная резиденция посла и летний пионерский лагерь для
детей сотрудников советских учреждений.
– Мы недавно чуть не лишились этого богатства, – посетовал Валентин, когда
академисты выразили своё восхищение, ознакомившись с дворцом и садом.
– Как так?! – воскликнули они в один голос.
Каждый из них в этот момент подумал, что, вероятно, правительство
Великобритании решило устроить какие-то новые козни.
– Бывший посол хотел его продать.
– Почему? Ведь этот дворец, прилегающая к нему земля и этот сад
практически бесценны, – сказал Николай Борисович.
– Посол посчитал, что сюда ему далеко ездить из Лондона.
 – Но мы доехали всего за один час. Прекрасный хайвей проходит недалеко
отсюда.
– ???
– Правду говорят, – с горечью заключил Егор, – что имеем не храним.
А потерявши – плачем.
Когда в сопровождении Валентина они вошли во
дворец, Егор с восхищением проговорил:
 – Я представил, как в этом просторном холле вице-губернатор проводил
торжественные приёмы и балы. Валентин уточнил:
 – Сейчас в праздники здесь собираются сотрудники нашего посольства
на товарищеские обеды. На втором этаже – летняя резиденция посла. А на
третьем – комнаты для дипломатов и технических сотрудников. Там разместитесь
и вы.
Холл представлял собой высокий атриум с колоннами на первом и балконами
на втором и третьем этажах. Противоположная от входа стена состояла их
стекла, скреплённого ажурными готическими перегородками из маренного дуба.
Дверь в том же стиле выходила на парапет из серого известняка, откуда
открывался чарующий вид характерного для Англии пейзажа. Подобный пейзаж
академисты видели также, когда в сопровождении куратора выезжали на встречу   
с учащимися престижного колледжа в предместье Лондона.
Договорённость о посещении начинающими советскими дипломатами этого
закрытого учебного
заведения была достигнута заранее. Учащиеся старших классов, только мальчики
(такого же возраста, как выпускники наших школ), были одеты в тёмно-синюю
униформу строгого покроя. С любопытством взирали они на неведомых русских во
время представления их советским дипломатом. В заключении он предложил
учащимся задавать интересующие их вопросы на любые темы о нашей стране,
заметив, что надеется на их снисходительность, поскольку английский язык
прибывшие гости изучают только третий год. Несколько минут длилась мёртвая
тишина. Лишь улыбки и взгляды, которыми обменивались учащиеся,
 свидетельствовали об их смущении. Наконец, один из них задал вопрос,
имеются ли в СССР подобные учебные заведения. Академисты испытывали
не меньшее смущение. Но постепенно разговор завязался.
В конце беседы учащиеся аплодисментами провожали гостей.
В те годы отношения Советского Союза со странами Запада
осложняла политика США. Рейган провозгласил нашу страну «империей зла»
и объявил о создании Стратегической оборонной инициативы (пресловутой СОИ).
Великобритания первой присоединилась к американскому проекту. Куратор
стажировки поручил Егору и Николаю перевести ряд газетных статей на
внутриполитические темы. В этот период консервативное правительство Тэтчер
подвергалось резкой критике со стороны лейбористов, возглавивших
антиправительственные выступления шахтёров. Делая перевод статьи, Егор решил
последовать советам своих преподавателей – «уметь читать английскую печать
между строк». В текст перевода он включил, как ему казалось, некоторые скрытые
между строк положения. За эту самодеятельность он получил справедливое
замечание Льва Александровича. Когда же ему было поручено сделать развёрнутую
аннотацию только что вышедшей в США книги о планах Вашингтона создать СОИ,
Егор учёл замечания опытного наставника. Ему помогло занятие научной работой
в прошлом. Подготовленная им аннотация вызвала одобрение Министерства и
заслужила похвалу руководства посольства. В ноябре стало известно, что
Великобританию должен посетить с визитом набирающий силу в советском
руководстве секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачёв. По поручению посла в помещении
посольства начали готовить апартаменты, в которых предстояло разместить главу
делегации с супругой. Сколько же было возни, в связи с этим! Закупалась
новая мебель, новые шторы на окна, новая сантехника. Даже унитаз поставили
отливающий золотом. «И это всё делается для двухдневного визита партийного
чиновника? – мысленно задавался Егор вопросом. – А где же партийная
скромность? Где этика, наконец? Этот пример в очередной раз подтверждает
поговорку,
что короля создаёт свита». Валентин предложил стажёрам поехать с ним в
качестве переводчиков в мастерскую по очистке серебряных столовых приборов.
Как оказалось, набор этих приборов из серебра высокой пробы состоял из
многочисленных предметов, каждый из которых был украшен миниатюрным советским
гербом. Пройдёт некоторое время, посольством станет руководить не советский,
а российский посол. Один из сотрудников посольства поделится с Егором, что,
убывая из Лондона в Швецию, посол в своём контейнере увёз многие ценности,
принадлежавшие этому загранучреждению. Кто знает, может быть, в этом же
контейнере совершил заморское путешествие и упомянутый уникальный набор
столовых приборов из серебра, изготовленный искусными советскими ювелирами.
 Однажды, придя в посольство, стажёры заметили несколько необычное
напряжение в поведении дипломатов.
– Что-то случилось? – спросил Егор Льва Александровича.
– Я скажу вам, но только строго доверительно. И он кратко
рассказал о том, что рано утром дежурному коменданту раздался звонок от
входной двери на территорию посольства. Он спросил, как его научили, на
английском языке: «Кто звонит и что угодно?» По-русски ему скороговоркой тихим
голосом ответили, что в Лондон прибыли двое советских солдат, бывших в плену у
афганских душманов, и они хотели бы вернуться на родину. Комендант срочно
связался с офицером по безопасности и доложил о происшествии. Их впустили на
территорию посольства и временно разместили в комнате для приёма
посетителей. По их словам, два года назад они попали в плен к талибам.
Канадская гуманитарная организация относительно недавно перевезла их в
Торонто. Каким-то образом им удалось прилететь в Лондон. Владея немного
английским языком, они сумели разыскать советское посольство.
 – Выяснив их фамилии и воинскую часть, где они служили, посольство запросило
Москву о
дальнейших действиях, – уточнил Лев Александрович.
– Если всё подтвердиться, как они сказали, то будем искать способ,
чтобы отправить их в Союз. По их словам, один из них родом из Северного
Казахстана,
а второй – из Сибири. Дня через три этих несчастных жертв неправедной
войны посольство всё-таки сумело
отправить на родину. Командировка стажёров заканчивалась, когда в посольстве
появился вернувшийся из отпуска советник, который при знакомстве со
стажёрами назвал себя Олегом. Невысокого роста блондин, с залысинами на лбу, с
тусклыми глазами и такими же чертами лица, в видавшем виды мятом сереньком
костюме, он и сам производил впечатление человека «серого», едва заметного.
И поведение его было такое же: при появлении в кабинете он буркнет «доброе
утро» и минуты через три исчезает, уйдя в другое здание посольского
комплекса. Через несколько лет Егор и Николай Борисович узнали, что этим
«серым» человеком оказался предатель родины, скандальный «крот» в советском
посольстве Олег Гордиевский. Позднее он оправдывал своё предательство,
якобы, желанием бороться против «ненавистного советского режима». А чем ещё
можно было успокоить остатки совести, которые, как раковая опухоль,
разъедали его изнутри.
Жалкая участь у тех, кто за фунты или другие «финикийские» знаки торгует
тем, что наносит вред его же отечеству. Перед отъездом на родину Лев
Александрович удостоил чести Егора и Николая Борисовича, пригласив их к себе
на квартиру на дружеский ужин. Купив красивый букет цветов для его супруги и
прихватив, бутылку водки «Посольская», которая у них сохранилась от запасов,
привезённых из Москвы», стажёры явились по указанному адресу. Квартира Льва
Александровича была в престижном районе британской столицы и состояла из
просторной гостиной, обставленной современной элегантной мебелью, двух
спален, кухни и ванной с сантехническим помещением. С женой и дочерью своего
куратора гости были уже знакомы, поскольку жена работала библиотекарем
посольства. А дочь часто посещала находящийся в здании посольства актовый зал,
чтобы заниматься музыкой на рояле. Она готовилась к поступлению в московскую
консерваторию. Непринуждённым и весёлым получился этот ужин. Лев Александрович
обладал обширными знаниями в международных отношениях, в русской и мировой
литературе и был увлекательным рассказчиком. Он некоторое время назад тоже
закончил дипломатическую академию. Был, как и гости, стажёром в Лондоне и
хорошо понимал их состояние. Прощание с приветливой семьёй наставника
завершилось тёплыми пожеланиями взаимных успехов. Егор и Николай Борисович
потом долго вспоминали гостеприимство и дружеское отношение к себе Льва
Александровича, его супруги и дочери. Через несколько лет их куратор вернулся
в Министерство, а затем был назначен послом в одну из крупных африканских
стран. Накупив родственникам подарков, недорогих, но приличного качества,
которые дома из-за тотального дефицита, они могли бы приобрести только по
блату, стажёры вылетели в Москву. Командировка в Лондон оказалась весьма
полезной для обоих стажёров и в смысле совершенствования английского языка, и
с точки зрения знакомства с практикой дипломатической службы. Как и планировал
Егор, тему для дипломной работы он выбрал с намерением подтянуть знания
немецкого языка и лучше познакомиться с современным состоянием внешней
политики Западной Германии, игравшей ключевую роль на Континенте. Его
научным руководителем был известный советский международник, имевший
научную степень профессора и занимавший должность старшего научного сотрудника
престижного академического института. Он читал лекции в академии по
современным внешнеполитическим проблемам. Егор частенько посещал его
для консультаций по отдельным главам дипломной работы.
Во время одной из консультаций в комнату вошёл пожилой
человек невысокого роста с редкими волнистыми чуть седеющими волосами, цепким
взглядом карих глаз и приятной улыбкой. Одет он был в белую сорочку в синюю
полоску и жилетку, что могло быть свидетельством его работы в соседнем
кабинете. В руках он держал газету «Morning Star». Он извинился, заметив в
кабинете постороннего. Егору показалось, что извинение прозвучало с легким
акцентом. Профессор тут же представил своего ученика вошедшему, который назвал
себя иностранным именем. Он ещё раз извинился и сказал: «Не буду вам мешать.
Я зайду позже. Только оставлю газету». Когда он вышел, профессор интригующе
спросил Егора:
– Егор Семёнович, вы знаете, кто это?
– Нет. Я его никогда не видел.
– Это наш легендарный разведчик Джордж Блейк! – с подчёркнутой
гордостью сказал он.
У некоторых читателей может возникнуть вопрос: «Ну, и
какая же разница между Гордиевским и Джорджем Блейком? И почему, один –
ничтожный предатель, а другой – легендарный разведчик. Разница кардинальная.
Как между Геростратом и Фидием. Один – воплощение сил дьявольских,
разрушительных. Другой – божественных, созидательных. Предательство
Гордиевского – это предательство Иуды за тридцать серебряников силам, которые
сразу после жесточайшей мировой войны призывали сбросить на своих союзников
в этой войне, на нашу страну, на сто советских городов атомные бомбы. А Джордж
Блейк за свою деятельность в интересах нашей страны, чтобы спасти мир от
мировой войны, денег не получал принципиально. Этот факт и не позволил
английскому суду приговорить его к смертной казни. Его английские друзья,
понимая бескорыстие Блейка, сумели устроить ему побег из британского узилища.
Сегодня читатели могут увидеть портрет этого легендарного советского
разведчика в галерее нашего выдающегося современного художника Александра
Шилова.
В академии наступило время защиты дипломных работ. Егор защищал свой
диплом на английском языке. У одного из оппонентов возник вопрос, почему
защита диплома проходит на английском языке, в то время как его тема посвящена
Германии. Ответ дипломанта, уже известный читателю, был встречен с
одобрением членами комиссии. Они единодушно высказались за отличную оценку.
Несколько слушателей этой группы, в том числе и Егор, получили по окончании
академии красные дипломы. Мандатная комиссия Министерства иностранных дел
присвоила Егору дипломатический ранг первого секретаря и приняла решение
направить его на работу в той же должности в посольство в Болгарии. Об этом
будет рассказано позднее.
     
                ГЛАДКО БЫЛО НА БУМАГЕ, ДА ЗАБЫЛИ ПРО ОВРАГИ
 
Опыт, приобретённый Виктором в комсомоле и в райкоме партии, помогал ему в
новой должности председателя исполкома. В системе государственного управления
районные исполнительные комитеты занимались не политическими, а хозяйственными
проблемами. Многие молодые читатели сегодня слабо представляют, как
работали эти учреждения. Вертикаль управления в них строилась аналогично
партийным органам. Исполкомы избирались советами народных депутатов, сроком
на два с половиной года и были своего рода коллегиями, руководимыми
председателем. Кроме его заместителей и секретаря, в исполком избирались
рядовые члены из руководителей предприятий, передовиков производства,
представителей интеллигенции. Председатель издавал распоряжения по
конкретным вопросам хозяйственной жизни. Все вопросы, не входившие в
компетенцию председателя, решались на сессиях совета народных депутатов.
Конкретные направления деятельности обеспечивали управления, отделы и
комитеты аппарата исполкома. В практической работе Виктор стремился обеспечить
системный подход. Его не устраивал простой перечень основных проблем района.
Он пытался разобраться в причинах, порождавших их, и нацелить подчинённых
ему исполнителей на поиск средств для решения этих проблем в конкретные
сроки. Столичные районы были всегда под пристальным вниманием вышестоящих
партийных органов. На их территории проживали сотрудники этих комитетов.
Поэтому любые сбои в обеспечении магазинов продовольственными товарами, в
функционировании снабжения электроэнергией, водой, газом, в уборке улиц, в
системе медицинского обслуживания и образования сразу же становились
предметом обсуждения на солидном партийном уровне. Остро в городе стояла
жилищная проблема. В часы приёма посетителей Виктору чаще всего приходилось
решать именно жилищный вопрос. К сожалению, его возможностей как руководителя
райисполкома, при всём его желании, явно было недостаточно, чтобы
удовлетворить запросы страждущих людей. В эти годы город Алма-Ата испытывал
значительные перегрузки, корни которых уходили в историческое наследие
неразвитости жилищной сферы, а также в неравномерное развитие экономического
потенциала. Эти социальные недуги были характерны практически для
большинства регионов страны. Город аккумулировал огромный промышленный и
административно-управленческий аппарат, сосредоточивший большое количество
квалифицированных инженерно-технических и рабочих кадров. Столица республики,
находящаяся в благоприятной природно-климатической зоне и располагавшая
значительными социально-культурными возможностями, подобно гигантскому
магниту,
притягивала к себе людские ресурсы со всех уголков страны. Виктор сам был
наглядным примером этого притяжения. За короткое время город стал миллионным
мегаполисом. Его инженерно-техническая инфраструктура испытывала огромные
перегрузки, провоцирующие новые проблемы, которые приходилось решать именно
райисполкомам. Ранним утром за Виктором подходила закреплённая за ним маши%
на, и он объезжал район, чтобы убедиться, не возникли ли за ночь какие-либо
аварии, убраны ли все улицы от мусора и политы водой газоны. За неисполнение
кем-либо своих обязанностей он умел строго спросить. В это время город ещё
только просыпался. Не было привычного дневного шума. Улицы были свободны от
автомашин. Прошелестит редкая из них шинами по влажному от раннего полива
асфальту, и снова наступает тишина. Воздух за ночь очистился от
загазованности. С гор веяла прохлада, доносившая смешанные запахи хвои и
цветов. Дышалось легко. Если был солнечный день, то могло показаться, что
находишься где-то в тихом курортном месте. Подобное настроение исчезало сразу,
как только районный «голова» пересекал порог своего кабинета. На него
обрушивались тысячи мелких и крупных проблем, бесконечные телефонные звонки.
Начиналась обычная рабочая круговерть. По причинам, не зависящим от местного
масштаба, в стране начинали проявляться сложности со снабжением
продовольствием. Особенно остро ощущалась нехватка мясной продукции. Для
республики с развитым сельским хозяйством и традиционным животноводством,
где коренное население не представляло семейного застолья
без мясных блюд, продовольственный дефицит мог перерасти в социальное
напряжение. Республиканское и областное руководство адекватно оценивало
ситуацию и принимало меры к тому, чтобы найти решение растущих проблем путём
внедрения интенсивных методов развития сельско-хозяйственного производства с
расчётом на перспективу. Одновременно велась масштабная реконструкция
заводов и фабрик лёгкой и пищевой промышленности. Всё это накладывало
дополнительные нагрузки на предприятия и организации каждого района города,
выделявших на строящиеся объекты в соответствии с решениями вышестоящих
органов и продублированные конкретными обязательствами райисполкомов
дополнительные людские и транспортные ресурсы. Для руководителей организаций
это была серьёзная обуза. Виктору приходилось практически с каждым из них
вести часовые разговоры, чтобы добиться выполнения обязательств. Некоторые
из них были связаны родственными, земляческими или другими узами с
влиятельными партийными и государственными бонзами в республиканской иерархии,
чем они и пользовались для того, чтобы уклониться от дополнительных нагрузок
на свои коллективы. К каким только ухищрениям и дипломатическим приёмам ни
прибегал Виктор при этом! Чаще всего ему казалась убедительной фраза: –
Уважаемый Имярек, да разве я прошу людей или транспорт себе на дачу? На что
склонные к иронии партнёры в ходе беседы в его кабинете или в разговоре по   
телефону отвечали ему:
– Товарищ председатель райисполкома, да я с удовольствием бы выделил вам
на дачу людей или транспорт, зная, что за это вы заплатите. А кто моей
организации
и, главное, людям заплатит, если месяц они
будут работать на кого-то дядю? План я всё равно должен выполнить. Значит,
люди на моём предприятии будут работать и за тех, кого я откомандирую.
Когда его аргументы оказывались бездейственны, он обращался за помощью к Асен
– первому секретарю райкома партии, которая была близкой подругой Шамши,
занимавшей руководящую должность в обкоме партии. Она для непокорных
руководителей умела находить убедительные аргументы, используя арсенал
методов, так называемого «внеэкономического принуждения», но не в понимании
этого термина при разделённом на антагонистические классы общества, а в
партийно-выговорной интерпретации.
 Через несколько лет в республике и области сменилось руководство. Новые
перестроечные ветры с севера принесли и новый общественно-политический
климат в республику. Первым партийным секретарём райкома становится Айгуль,
дама, не имевшая партийно-комсомольского опыта. Чиновники районного масштаба
между собой поговаривали, что её «заслуги» были «по достоинству» оценены
новым партийным руководителем области, который и добился её выдвижения на этот
пост. Отношения между Виктором и первым секретарём стали испытывать
напряжение. Сумрачное настроение Виктора неожиданно осветилось радостью. Он
получил письмо от университетского товарища Евгения, с кем они изредка
переписывались, сообщавшего, что в отпуск он готов на несколько дней
приехать к нему, если это не вызовет каких-либо неудобств. В новой, шёгольски
сидевшей на нём форме майора Евгений бодро спустился с трапа самолёта, когда
Виктор встречал его в аэропорту. Они обнялись, крепко постукивая друг друга по
спине. Было заметно, что долгие годы разлуки ничуть не ослабили их дружеских
чувств. За обильным и вкусным обедом, с любовью приготовленным Надей, и
разогретые выпитыми за встречу и успехи друг друга алма-атинскими напитками,
друзья разоткровенничались.
– Наконец, Викто’р, – сказал Евгений, называя его по-студенчески,
 – как я и мечтал: мне удалось перебраться в Ленинград.
– О! да это ещё один повод для тоста, – не дослушав его, Виктор стал
наливать по новой порции конька.
– Расскажи-ка, как тебе это удалось? Они выпили.
– Я поступил в военную академию в Ленинграде, – с довольной улыбкой сообщил
Евгений, – и после отпуска перебираюсь туда с семьёй.
– Очень рад за тебя, за Людмилу и вашу дочку.
– Не скрою, и меня это радует. Ты же знаешь, я давно влюблён в этот город.
Евгений рассказал новости о студенческих приятелях. Он
переписывался с Графом. Был у него пару лет назад в гостях. Граф занимал
солидную должность в городской прокуратуре. Алёшка стал работать в областной
газете заместителем главного редактора. У него вышла новая книга, вызвавшая
оживлённую литературную дискуссию. Постепенно разговор перешёл, как это
почти всегда бывает между мужчинами, на темы современной политики.
– Женя, скажи откровенно, тебе пришлось там побывать?
 Виктор не стал произносить слово Афганистан. Тогда партийно-государственным
чиновникам его уровня и кадровым офицерам было понятно, о чём идёт речь.
Официальная пропаганда по указанию партийного ареопага скрывала от населения
эту военно-политическую авантюру. Никто из здравомыслящих людей не сомневался,
что в народе ввод советских войск в чужую страну, которая ни чем нам не
угрожала, популярности не вызовет.
– Скажу честно, да, – после минутного колебания признался Евгений.
 – Хотя ты, конечно, понимаешь, что я давал соответствующую подписку.
 Он несколько секунд вновь поколебался. Видимо,
соображал, говорить другу или нет. Когда они остались одни (Надя по его
заминке поняла, что их лучше оставить одних, незаметно удалилась на кухню),
Евгений тихо проговорил:
– Только благодаря этой командировке, а я был там
полгода, мне удалось поступить в академию. Он сделал паузу, затем взял
недопитую бутылку коньяка, разлил и предложил:
 – Давай, не чокаясь, выпьем за моих товарищей и всех тех,
кто остался там навсегда. Светлая им память! Они
выпили, помолчали.
– Как старому и моему надёжному другу скажу тебе, что
пройдёт какое-то время, и наш народ поймёт, в какое дерьмо мы вляпались.
– Вернее сказать, нас вляпали.
 – Вот-вот. Именно, нас вляпали. А ребята, не
повинные ни в чём, за это отдуваются. За чужие ошибки и бестолковые решения
гибнут или искалеченными возвращаются домой. Евгений помолчал. Достал
сигареты. Взглядом попросил разрешения и, увидев, кивок хозяина, означавший
его согласие, закурил.
– Там я убедился в правдивости слов: «Кому война, а
кому мать родна», – выпустив дым, проговорил он с горечью. Виктор понял, что
Евгений сейчас продолжит свою мысль, терпеливо ждал.
– Большинство офицеров и рядовой состав лямку свою тянут,
несмотря на опасность погибнуть в любую
минуту. Эта война вновь подтвердила, что готовность к ратному подвигу у
нашего народа в крови. И я убедился, что все разговоры о том, будто бы
молодёжь уже не та, как в прежние годы, не сумеет постоять за себя, в трудную
минуту – струсит, это – чепуха. Там в Афгане – тысячи примеров настоящего
героизма. И ребята своими жизнями доказали, что они достойные продолжатели
подвига своих отцов и дедов. Особенно отличаются этими качествами бойцы
специальных подразделений. Причём, не только русские, но и украинцы, и
белорусы, и кавказцы, и казахи, и другие представители Средней Азии.
– Да, и ты, думаю, не за красивые глаза получил орден Красной звезды? – этой
репликой
Виктор хотел сделать приятное другу.
– Было дело, … когда наш батальон чуть ни весь положили душманы, –
с болью отреагировал он. – Впрочем, этот орден
помог мне при поступлении в академию.
Он докурил сигарету и продолжил:
– Я никогда и никому не поверю, кто бы мне не говорил, что наши воюют плохо.
Только американская и пакистанская помощь душманам, причём, в огромных
размерах и новейшими образцами оружия, спасает их от окончательного разгрома.
К сожалению, у нас тоже немало бардака. Есть такие из высшего офицерства,
кто умудряется самолётами отправлять купленные по дешёвке дублёнки,
драгоценности и ковры своим родным. В некоторых частях сержанты и прапорщики
гонят самогон, торгуют спиртом или наркотой. Из-за боязни получить
неожиданно пулю иные солдаты не выдерживают и начинают злоупотреблять
спиртным или наркотиками. А там этого добра более чем достаточно. Подсевшие
на наркотики во время ломки не могут достать дозы, стреляются. Неслыханные
дела творятся. Знаешь, до чего иногда доходят те, кого обуревает жажда наживы:
даже были случаи продажи оружия душманам. Позор и предательство. Присылают
молодых солдат, не обеспечив их должным образом подходящим для тех
климатических условий обмундированием. Походят бедолаги первое время
под палящим солнцем в пилотках, у них уши обгорев, в трубочку сворачиваются. В
сорокоградусную жару мучаются в ботинках, которые быстро приходят в
негодность, а шнурки уже на второй день рвутся. Стоит иной солдат в шеренге, а
на ботинках у него – одни узлы. Казалось бы, мелочь, а жизнь солдатам
отравляет. Как будто трудно обязать предприятия лёгкой промышленности делать
крепкие шнурки. Таких мелочей в армейской жизни – тысячи. Он помолчал,
запалил ещё одну сигарету и трагическим голосом сказал:
– Жалко! Стольких ребят мы потеряли. А за что? И ради чего? Видел бы ты,
какая там дичь. И о каком социализме там можно говорить?!
Убираться нам надо оттуда! И чем быстрее, тем лучше!
– Ладно… что-то мы не в ту степь заехали, – он загасил
сигарету, заметив, что некурящий друг поморщился от дыма, и спросил:
– Расскажи-ка лучше, как вам с Надюшей здесь живётся и как трудится?
– По-разному бывает, если говорить откровенно. Виктор сделал глоток
минеральной воды, как будто готовился выступить с трибуны, и
начал рассказывать о делах, которые его беспокоили.
– До недавнего времени я, как тебе об этом неоднократно писал,
испытывал настоящий подъём в работе. Всё складывалось как
нельзя лучше. И работа меня увлекала и замечательные люди были вокруг, у
которых я постоянно учился. Ты наверняка знаешь, что во всей стране в
последние годы возникли серьёзные проблемы со снабжением продуктами,
особенно с мясом?
 – Да, уж! Мне-то это хорошо известно по городу Горькому, где
находится наша часть. Мы с Людой, как только не выкручиваемся, чтобы достать
на неделю хотя бы тушку посиневшей курицы.
– А у нас прежнее руководство
республики и области сумело вокруг Алма-Аты создать несколько птицефабрик. Для
них выделили специальные земли, были построены инкубаторы. И за несколько
лет удалось снять проблему с поставками мяса в городе. Наш район, как и
другие, тоже этим вплотную занимался. Мне удалось договориться с рядом
директоров совхозов: они привозят по выходным дням свою сельхозпродукцию к нам
на колхозный рынок. Теперь я говорю руководителям предприятий, у которых
ранее выбивал рабочих и транспорт на строительство птицефабрик: «Сейчас вы
убедились, что делали мы общее дело, нужное городу и рабочим ваших же
предприятий?» Улыбаются в ответ, кивают головами в знак согласия. Сегодня
желающие могут купить в некоторых магазинах не только тушки куриц, но и
крылышки, и ножки, и пупки, и шейки, и куриные головы для домашних животных.
Евгений слушал с интересом и неожиданно, воспользовавшись небольшой паузой,
предложил:
 – Викто’р, а может быть, ты продолжишь свой рассказ во время нашей
прогулки по городу. Давно мне хотелось побывать здесь. Много об Алма-Ате
слышал хорошего. А когда ехали из аэропорта, мне понравились чистые и
красивые улицы, обилие зелени и цветов.
 – Я предлагаю сделать так: сейчас
вызову водителя с машиной, мы проедем по моему району, познакомишься с
городом, а затем махнём на Медео. Я покажу тебе нашу жемчужину. Там и
поговорим. А то во время прогулки нас постоянно будут отвлекать мои знакомые.
Каждому придётся уделить несколько минут. Иначе мы с тобой и пообщаться не
сможем.
– И, улыбаясь, продолжил. – А то завтра по району пойдёт
молва, что видели нетрезвого председателя райисполкома, которого какой-то
майор вёл, наверное, в милицию… Мне каждое утро, в шесть часов, начальник
нашего райотдела милиции докладывает о происшествиях в районе. До него
дойдёт эта новость и начнёт меня разыскивать по отделениям. Вскоре они сели в
машину, и Виктор продолжил:
– Недавно в шесть часов звонит начальник милиции и
сообщает: в районе ночью произошло ЧП. «Что случилось?» – спрашиваю. А у
самого сердце прихватило – думаю: «Только вчера на бюро райкома партии
докладывал, что в этом году нам удалось намного снизить показатели
правонарушений в районе». Начальник говорит: «Трамвай кто-то угнал!» «Как
угнал? – спрашиваю, – разве трамвай – машина или трактор, как его угонишь?»
Он в ответ: «Пьяные мужики умудрились перевести стрелку с маршрута на
старую, заброшенную линию и загнали трамвай за домостроительный комбинат.
Там его и оставили. Хорошо, что один из милиционеров по дороге на работу
проезжал мимо на своей машине и увидел брошенный трамвай».
Евгений посмеялся и ответил
анекдотом из армейской жизни. Друзья не хотели продолжать при водителе
начатую за столом тему. В людях, несмотря на прокламируемую «гласность»,
сохранялась, наверное, генетически сидящая в них боязнь «сексотов» и
«доносов». Евгений за годы службы не растерял своих качеств занятного и
остроумного рассказчика. Практически с первых минут встречи между друзьями
установились прежние непринуждённые отношения. Они готовы были бесконечно
продолжать неистощимый разговор, похожий со стороны на самопроизвольно
вьющуюся многоцветную волшебную нить, нанизывающую вокруг себя сказочный
бисер сверкающих острот. Оба рассказчика получали от такого общения
интеллектуальную усладу и готовы были к бесконечной веренице историй,
произошедших с ними или со знакомыми людьми. Машина остановилась у
высокогорного стадиона.
– Полюбуйся на нашу фабрику рекордов конькобежцев! –
горделиво проговорил Виктор.
Он рассказал о сооружении антиселевой плотины,
спасшей более десяти лет назад город, о достоинствах льда на стадионе, не
забыв упомянуть о том, как сам работал на субботниках во время его
строительства. Прогуливаясь по дорожкам вблизи стадиона и наслаждаясь
кристально чистым воздухом и шумом водного потока, текущего в долину с вершин
Ала-Тау, они продолжили беседу.
– Ты обмолвился, что с недавнего времени лишился прежнего настроя в работе…
что%то случилось? – спросил Евгений. – Недавно у нас избрали нового первого
секретаря райкома. С прежней мы работали, как говориться, «душа в душу». Она 
прошла тот же путь, что и я. Мы с полуслова понимали друг друга. Её уважали
все руководители предприятий и организаций. А новый секретарь работала    
только в школе. Производства не знает. И с руководителями разговаривает,
словно с учениками. Начинает учить их, как надо работать. Ну, кому такое
понравится? Они перестали к ней ходить. Зачастили ко мне. Секретарша и
некоторые инструктора, которых она привела с собой, об этом ей наушничают. В
ней взыграла ревность. Начала ко мне придираться по всяким мелочам. Вообще, я
стал задумываться над тем, не поменять ли мне работу. После событий,
произошедших два года назад в декабре, наверное, читал в прессе об этом, как
будто чёрная кошка перебежала дорогу между руководителями разного уровня в
нашей республике. Виктор ещё что-то хотел сказать, но Евгений опередил его
вопросом:
– Кстати, что у вас тогда произошло? Читая наши газеты, никогда не
доберёшься до истины.
– Это точно. Помнится, где-то читал: держит один в руках
газету, устремив в неё свой взор. Приятель подходит и спрашивает:
«Ну, расскажи-ка, о чём пресса умалчивает?»
– И мне показалось, что наша пресса умалчивает что-то главное в этой истории.
 – Посуди сам. Избирают на пленуме ЦК
партии нового первого секретаря республики, и в тот же день через несколько
часов на центральную площадь выходят люди с протестом. Мы же с тобой
историки. Нас учили хорошие учителя. И мы усвоили, что у каждого
исторического явления есть причины, порождающие его, есть движущие силы, есть
исполнители, есть и кукловоды. Виктор помолчал, собираясь с мыслями. Евгений
терпеливо ждал, не задавал дополнительных вопросов, зная, что сейчас его друг
обдумает свои аргументы и продолжит рассказ.
– У нас были партийные пленумы,
закрытые справки нам зачитывали. Ссылались на анализы комиссий, в том числе
московских, – в голосе Виктора слышалось разочарование.
– Но у меня сложилось
собственное мнение об этих событиях. Я не буду тебе пересказывать
содержание официальной версии. А скажу о том, как я понимаю произошедшее.
Согласись: любые физические явления в природе, а социально-политические – в
обществе не возникают спонтанно, сами по себе,
ни с того ни с сего. В них есть видимые мотивы, а есть и скрытые. О видимых я
сказал – это формальное избрание на пленуме, а фактически – назначение из
Москвы постороннего для республики человека в качестве её главы. И кто этот
человек? До этого работавший первым секретарём обкома Ульяновской области, в
которой партийная организация по численности примерно, как в нашем городе.
Человек ни чем особым не отличившийся, в союзном масштабе неизвестный. И в
такую огромную республику?! Не только по территории, но и экономическому,
культурному потенциалу и сложному этническому составу. И это после
многолетнего, весьма успешного и исключительно авторитетного не только в
местном, но во всесоюзном масштабе руководителя, каким был член политбюро ЦК
Димаш Ахмедович!? Да, разве так можно решать столь сложные кадровые вопросы?!
Конечно, это вызывает не только недоверие к московскому руководству, но и   
возмущение. Особенно у коренной нации. Иные её представители восприняли
такое решение как оскорбление национального достоинства. Я как раз о чутком
отношении к национальному самолюбия человека писал в своей кандидатской. Это
очень щепетильная тема. Но о кандидатской поговорим в другой раз. Знаешь, с
какими лозунгами вышли сразу после пленума демонстранты? Это были в основном
студенты. Заметив загоревшиеся интересом глаза друга, он продолжил: – Впереди
они несли большой портрет Ленина. А на транспарантах, изготовленных на скорую
руку, было написано:
«Мы за свободное добровольное сближение и слияние, а не
за насильственное»,
«Долой Колбина», «Каждому народу – своего вождя»,
«Да здравствует ленинская национальная политика».
– Не так о событиях писала
центральная пресса, – сказал Евгений.
– Вот именно. У меня возникло твёрдое
убеждение, что московское руководство и журналисты центральных газет не
очень-то разбираются в межнациональных отношениях. Мне кажется, кто не жил и
не работал в союзных республиках, тот очень поверхностно понимает, какая в них
ситуация. А пропагандистские штампы мало общего имеют с реальным положением
дел. Брежнев работал в Молдавии, в Казахстане, поэтому межнациональная
политика у него была другой. Тогда не возникало таких эксцессов. А сегодня ни
генеральный, ни другие секретари союзного ЦК не имеют опыта руководящей работы
в союзной республике. Потому и принимают волюнтаристские решения, не
учитывающие положения на местах. Московское руководство в данном случае
рубануло с плеча, не изучив настроение разных слоёв населения у нас.
Он оглянулся, чтобы убедиться, нет ли поблизости посторонних, и продолжил:
– Мне говорили люди, которым я доверяю, что Кунаев понял: Горбачёв не
остановится, будет менять всех прежних членов политбюро и руководителей
республик, поэтому подал ему заявление об освобождении, ссылаясь на возраст
и состояние здоровья. Это случилось вскоре после прошедшего у нас съезда
партии, на котором с резкой критикой выступил наш председатель правительства 
Назарбаев.
– Ну да, мы же сейчас на волне гласности обличаем всех прежних
руководителей, называя их деятелями «застоя», – обобщил мысль друга Евгений.
– Со многим в развернувшейся по стране критике, конечно, согласиться можно.
– Я тоже так считаю. Но нельзя же с водой выплёскивать и ребёнка.
– Ты абсолютно прав. Каждому надо воздавать по заслугам. А не сваливать всё в
одну
кучу. Вскоре после этого разговора Кунаева с Горбачёвым в Москве побывал
Назарбаев, которому на беседе генсек пообещал, что его будут избирать первым
секретарём ЦК компартии Казахстана. Многие у нас в нём и видели преемника
Кунаева. Знали, что Назарбаев – его выдвиженец. Я был делегатом того съезда,
на котором именно Назарбаев критиковал сложившуюся ситуацию в республике. Он
высказал серьёзные претензии в адрес брата Кунаева – Аскара, который являлся
президентом Академии наук, заявив, что в Академии процветает не творческий
поиск, а подхалимство и угодничество. Руководитель Академии перестал даже
ходить на заседания Совета Министров Республики, и его пора призвать к
порядку. Все, конечно, поняли, что критика направлена лично против Димаша
Кунаева. Даже сложилась группировка, которая была против избрания его во главе
республиканской компартии. Но всё-таки его избрали. Он сделал паузу, словно
переводя дух, затем продолжил:
– А я задаюсь вопросом: почему в целом в стране
сложилось такое положение, когда генеральный секретарь, первые секретари
компартий республик, крайкомов и обкомов не меняются по многу лет. Сидят,
пока их не понесут ногами вперёд. Вот поэтому и возник в стране застой. Если
бы тогда на пленуме избрали Назарбаева или другого, хорошо известного в
республике руководителя, в том числе и русского (у нас же есть первые
секретари обкомов русские), я уверен, этих выступлений тогда бы не было. А
то прислали, как когда-то Лондон присылал в Индию вице-губернаторов, человека
совершенно постороннего, к тому
же не обладающего авторитетом во всесоюзном масштабе. Казахстан – это же не
банановая республика!
– Но ты не находишь, что это только часть проблемы? –
высказал сомнение Евгений.
 – Согласен с тобой. Я не только с практической, но
и с научной точки зрения наблюдаю за развитием процессов в Казахстане.
А многие похожие процессы развиваются и в других наших республиках. Это прежде
всего рост национального самосознания. Благодаря многолетней политике,
направленной на возрождение и развитие национальной культуры, образования
населения, произошёл и рост национального достоинства, а вместе с ним и
национального самолюбия. Это единый и очень непростой феномен. У каждого
народа есть желание быть частью мировой цивилизации. С развитием науки и
культуры в союзных республиках стали появляться исследования, авторы которых
стремятся удревнить историю своего народа. Иногда дело доходит до курьёза.
Некоторое время назад в нашей прессе появились публикации о том, что
недалеко от Алма-Аты был найден древний камень с загадочными письменами.
Нашёлся даже академик, который по этим письменам стал доказывать, что они
свидетельствуют о неизвестной странице древней истории казахского народа. Но
вскоре обнаружился курьёз. Оказалось, что наша киностудия снимала какой-то
фильм с историческим сюжетом, и кинематографисты сделали для него муляж в виде
этого камня. Евгений посмеялся над рассказом и высказал своё соображение: – Я
бы не упрощал эту проблему. Вот, к примеру, у нас официально утверждается, что
создана новая историческая общность – советский народ. А в армейских частях я
постоянно наблюдаю, солдаты кучкуются по национальному признаку. Так было и
в Афгане.
– Ты прав. Всякое упрощение ведёт к примитивизму. Примитивный,
непродуманный подход с избранием первого секретаря у нас и вызвал взрыв
возмущения. Люди восприняли решение Москвы как недоверие к национальным
кадрам, а значит к своей нации. Это их и оскорбило. Быстро нашлись те, кто
этим воспользовался и подбил студентов вузов коренной национальности на
выступления. В первый день их немного было на площади. Ночью с ними
поработали. Я слышал, будто бы к беспорядкам имел отношение и наш известный   
поэт Олжас Сулейменов. Кто знает, так ли это? На следующий день вышли уже
толпы. Мне сын, который тогда учился на втором курсе в погранучилище,
рассказывал, что их по тревоге подняли и направили на машинах к дому
правительства. Там в первом ряду оцепления уже были курсанты милиции.
Никто из курсантов не был вооружён. К демонстрантам вышли руководители
 республики: Назарбаев, секретарь ЦК Камалиденов, Председатель Верховного
Совета республики Мукашев и новый первый секретарь нашего обкома.
Они призывали людей успокоиться и разойтись. Но из толпы полетели
камни, палки. Многие курсанты пострадали. Сын успел рукой защитить голову
от летящего камня. Но рука у него была покалечена.
На следующий день курсантам выдали сапёрные лопатки и черенки от
лопат. Сын говорил, что многие демонстранты были пьяны или обкурены
наркотиками. Об этом же мне говорили позже и силовики, когда органы стали
разбираться с произошедшими беспорядками. У меня были сведения, что спиртное,
закуски подвозили по указанию некоторых руководителей торговли и общепита.
Потом была сделана попытка разогнать толпу с помощью брандспойтов пожарных
машин. А на следующий день с участием специальных частей из других городов
демонстранты был рассеяны. Многих участников демонстрации арестовали, было
немало и пострадавших. Сразу же райкомам была дана команда разобраться с теми,
кто участвовал в этих событиях. Мы на бюро исключали из партии тех, кто был
причастен к демонстрации. На крыше правительственных зданий были операторы,
которые засняли участников. По фотографиям их и определяли. Виктор минуту
помолчал, словно раздумывал: стоит ли говорить об этом или нет. Затем,
решившись, продолжил:
– Характерный эпизод тебе расскажу. Перед заседанием
бюро звонит мне известная в нашей республике деятель искусства и говорит:
«Сегодня на бюро райкома будут рассматривать персональное дело моего мужа, как
участника демонстрации. Он совершенно случайно оказал% ся там, его вынесла
толпа на площадь вопреки его желанию. Помогите, пожалуйста, не исключайте его
из партии. Это будет концом его творческой карьеры». Её муж тоже очень
известный в республике режиссёр. Я подумал: «Почему же жена звонит мне, а не
первому секретарю райкома?» Потом понял. Она звонила ей. Но наш секретарь не
хотела брать ответственности на себя, чтобы её не обвинили в том, будто бы она
выгораживает национальные кадры, и, видимо, посоветовала – позвонить мне
как русскому, которого, если он заступиться, в национализме не обвинят. Я,
конечно, пристыдил этого деятеля культуры на бюро, но предложил ограничиться
объявлением ему устного выговора. Так вот, если говорить о глубинных причинах
этих событий, а также произошедших позднее событиях в Сумгаите, Баку,
Карабахе, Тбилиси, в Прибалтике, то они – в ошибках национальной политики.
К примеру, у нас
в вузах города более семидесяти процентов студентов вузов – представители
коренной национальности. Но за прошедшие годы после войны в национальном
составе республики произошли такие колоссальные изменения, что доля
коренного населения значительно уменьшилась. Мне кажется, что в кадровой
политике и в образовательной необходимо строго соблюдать национальный
баланс. Сегодня он студент. А через несколько лет станет руководителем. Если
бы в вузах столицы республики не было дисбаланса в национальном составе
студенчества, то и не было бы массовой демонстрации, в которой участвовала в
основном студенческая молодёжь коренной национальности. Диспропорции в
образовательной политике ведут к диспропорциям в политике кадровой. А это
всегда вызывает недовольство других этнических групп. Ведя беседу, друзья
неторопливо начали подниматься на противоселевую плотину. Они подошли уже к
самому её гребню, когда Виктор сказал: – Женя, посмотри, какой восхитительный
вид открывается отсюда! Он мне подсказал мысль, что в национальных   
отношениях многое складывается так, как в отдельной семье. Если жена и муж –
люди умные, то каждый старается подчёркивать хорошее друг в друге, смягчать
возникающие неурядицы во взаимоотношениях. А если кто-то из них со вздорным
характером или недалёкого ума, то он, наоборот, обостряет отношения, постоянно
указывает на недостатки другого, вспоминает всё плохое, прошлые мелочные   
обиды. Так семьи и разваливаются. Межнациональную политику тоже нужно
проводить грамотно, с большим интеллектом. Поверхностный, упрощенческий
подход в этом деле только наносит вред. Я заметил, в национальной литературе
проявляется тенденция идеализировать прошлое своего народа. И в то же время
есть и другая крайность – преувеличиваются обиды, нанесённые правителями в
былые времена. Знаешь, к какому выводу я пришёл?
Евгений заинтригованно
посмотрел на друга. Он был поглощён темой разговора. В словах Виктора не было
назидательности. Своими рассуждениями он, как будто хотел получить поддержку
своего товарища, убедиться, правильно ли он понимает эту очень сложную
материю.
 – И какой же это вывод? – не удержался Евгений от вопроса.
– Во взаимоотношениях русского и казахского народов, а этот принцип касается и
отношений с другими народами нашего Союза, проявляются две тенденции.
Одну я назвал бы центростремительной. Она направлена на
развитие дружеских отношения, на всё большее культурное взаимодействие, даже
на сближение народов. А другая – центробежная, на взаимное отталкивание, на
удаление друг от друга. Вот, к примеру, декабрьские события будут питать
вторую тенденцию. Я уже заметил, что после них возникло отчуждение между
многими людьми, усилились проявления бытового национализма. Люди в пылу споров
бросают друг в друга оскорбления. Всё это – результат непродуманного
горбачёвского решения. Национальные обиды почти никогда не забываются. Они,
как спящий вирус. При определённых обстоятельствах этот вирус просыпается и
заражает других людей.
– Я в армии насмотрелся на проявления бытового
национализма, – поддержал эту мысль Евгений. – И если кто-то хочет обидеть
другого, да позабористей, то старается оскорбить именно его национальное
самолюбие.
– Вот – вот. О чём и речь. Бытовой национализм, как раз, питает
вторую тенденцию. А проявления его можно встретить на каждом шагу.
– Когда ты
сравнил межнациональные отношения с семейными, я подумал о случае,
произошедшем с Алёшкой и Наташкой. Помнишь, в стройотряде у них возник
конфликт из-за ухаживаний Магомеда за Наташкой? Если бы мы с тобой грубо
вмешались в их отношения, то они никогда бы не поженились.
 – Совершенно верно. Именно это я имел в виду. В межнациональных отношениях
нужен большой такт, чуткость и деликатность. Я упоминал об Олжасе
Сулейменове. У него несколько
лет назад вышла книга, которую он назвал «Аз и Я». Он поэт. Стихи пишет на
русском языке. На него, как и на многих современных поэтов, Маяковский
оказал сильное влияние. Даже в технике стихосложения, когда слова
разбиваются на составляющие с новым смыслом. Это проявилось и в названии его
книги, которую можно прочитать и как «Азия». В ней он с привлечением большого
исторического материала, используя методы сравнительного языкознания, такой
вот техники с разбивкой слов и ассоциативной этимологии, попытался показать,
насколько тесно в древности были связаны языки казахского и других народов,
как они влияли друг на друга. Я не специалист в этой области и не хочу судить,
правильны или нет его умозаключения. Это – прерогатива учёных других
профессий. Но книгу встретили в штыки в союзной академии наук. Была резкая и
даже с явным высокомерием критика автора. В то время не очень учтивые к нему
деятели культуры сочинили анекдот. Будто бы встречает его знакомый и
говорит:
«Слушай, Олжас. Я дарю тебе для исследования ещё одно слово». «Какое?» –
спрашивает поэт. – «Аккумулятор», – отвечает тот. «А при чём тут
аккумулятор?!» – удивился Олжас. «Суди сам: Ак – это по-казахски белый. Кум –
это песок, Ля – это нота. А тор – это по-немецки ворота». Не думаю, что
человек с тонкой поэтической натурой мог сдержанно на всё это реагировать и
забыть, как будто ничего и не было. Такие обиды не забываются. Вот я и
предполагаю, что, по всей вероятности, зная его настроения, поэтому его имя
связали с декабрьскими событиями?
Когда начало смеркаться, друзья стали
спускаться с плотины. Виктору хотелось подытожить свои рассуждения. По его
задумчивому взгляду Евгений догадался, что высказанные им мысли были
результатом долгих и мучительных раздумий. Он остро переживал из-за возникших
в обществе неурядиц, болезненно отразившихся на судьбах его знакомых, которые
поддались минутному соблазну и стихии толпы.
– Могу предположить, – с огорчением сказал он, – что пройдёт какое-то время,
и людей, которых сейчас
клеймят за участие в тех событиях, начнут превозносить, как героев, как
превозносят наших декабристов, которые выступили против царя Николая Первого.
А кто последовательно выступал за национальный мир, за дружбу между
народами, назовут конформистами, а то и национальными предателями. А
нанесённую обиду национальному самолюбия решением Горбачёва будут
интерпретировать как обиду русского народа казахскому. Так всегда бывает: за
какое-то неразумное решение центральных властей или вождя, например,
Сталина, вину сваливают на русский народ.
 – Не хотелось бы, чтобы то, о чём ты
говоришь, было при нашей жизни, – удручённо отреагировал на его слова Евгений.
Дальнейшее развитие событий в стране во многом подтвердили выводы Виктора.
Он не раз мысленно возвращался к своему разговору с другом, когда всё
отчётливее проявилась разрушительная сущность провозглашённой Горбачёвым
«перестройки». В первые годы правления Горбачёва многие связывали с этим
молодым руководителем оздоровление общества от заскорузлой и лживой
пропаганды.
Людям хотелось освежающего ветра, который бы оздоровил общественную
атмосферу в стране. Пришедший на смену старым и немощным генсекам, один за
другим уходившими с великими почестями в лучший из миров (не зря же народ
назвал это время «пятилеткой пышных похорон»), своей велеречивостью вселял
надежду на конец партийно-бюрократической кондовости и возможное избавление от
непрекращающегося дефицита всего, что человеку необходимо в первую очередь
для нормальной жизни. Эти надежды питала и развернувшаяся в средствах массой
информации гласность. Центральные газеты, представлявшие прежде интерес
только для номенклатурных работников, которые черпали из передовиц новые
пассажи для своих выступлений, люди теперь с раннего утра разбирали в
киосках, зачитываясь критическими статьями о недостатках советской
командно-административной системы управления. Так называемые толстые журналы
вообще можно было достать только по большому блату, хотя издавались они
огромными тиражами. Публикуемые в них материалы ещё несколько лет назад могли
бы интерпретироваться как самая отъявленная антисоветчина. Их авторы без
длительных разбирательств оказывались бы на лесоповале. Теперь же они
становились кумирами общественного мнения. Довольно быстро такого рода
гласность и демократизация общественной жизни стала вырождаться в знакомое с
XIX века в России явление, получившее название «писаревщина». Суть её автор,
чьим именем она названа, выразил краткой формулой: «бей направо и налево, от
этого вреда не будет и не может быть…» Служители журналистской и
публицистической музы, ориентируясь на новые геополитические азимуты,
принялись насаждать в массовое сознание негативизм ко всему советскому,
тотально оплёвывая предыдущий опыт. Им было невдомёк или они сознательно
уклонялись от понимания того, что после Великой Отечественной войны и
страна, и народ, а после XX съезда, и партия были другими, они, образно
говоря, кровью смыли «грехи» большевизма. Питательной почвой политического
нигилизма горбачёвского периода стал политический радикализм, когда из 
неправильных посылок делались крайние выводы. В результате электронные и
печатные средства массовой информации обрушивали на население, наряду с
действительными фактами, потоки лжи и небылиц, замешанных на злобе и
демонизации прошлого. От этого в сознании многих неискушённых в истории
людей создавалось впечатление, будто бы вчера не было ничего светлого, а была
лишь непроглядная ночь и мрак. Иные «писаревцы» чуть ли не за доблесть
считали, как можно пооскорбительней выдать журналистский «шедевр» в адрес
ненавистной однопартийной системы или даже народа своей страны. Вот тогда-то
и появилось в медийном пространстве словечко «совок». Давно известно: когда
не хватает культуры и художественного вкуса, когда посредственность
вдруг получает возможность публичного выражения, когда
снижаются нравственные критерии, то оборачивается это вульгарностью,
пошлостью, руганью и дурновкусием. Некоторые газеты, чтобы казаться
молодёжными, даже взяли это за свой тренд, тем самым насаждая в молодом
поколении не только нигилизм и ненависть к опыту отцов, но и хамский этический
кодекс. А бациллы хамства, как известно, весьма живучи. Особенно активно
поработала на этой ниве интеллигенция либерального, а на поверку оказалось –
псевдолиберального толка. Её сторонники не жалели своей энергии и западной
денежной подпитки, чтобы разрушить все прежние устои духовной жизни, в том
числе наши национальные традиции и истоки. Ими усиленно насаждались новые
западные критерии и ценности общественной жизни, с полемической страстью
осуждалась или осмеивалась русская идентичность. В своё время этот комплекс
национальной неполноценности Н. Я. Данилевский назвал «европейничаньем» или
болезнью русской жизни, а замечательный философ – наш современник, к
сожалению, рано ушедший из жизни, А. С. Панарин определил как      
«демократический расизм». Они и их сторонники вовсе не призывали разорвать все
связи с Европой и отрицать её культурное влияние на нашу страну, а убеждали в
необходимости избавиться от слепого низкопоклонства перед евроатлантической
цивилизационной парадигмой и выйти из тени Европы. Морально-нравственным
источником национального лакейства «демократических расистов» перед Западом
является отсутствие национального достоинства и презрение к собственному
национальному и религиозному опыту, которые порой вырождаются в откроенную
русофобию. Первые благие ожидания Виктора и его друзей тех перемен, которые
обещал новый генсек, вскоре сменились разочарованиями. Причиной тому были не
только декабрьские события в Алма-Ате. Виктору стало ясно после отставки
Кунаева и освобождения от должности первого секретаря Чимкентского обкома
партии Асанбая Аскарова, куда он был переведён из Алма-Аты, что «под сурдинку»
о борьбе «со взяточничеством, коррупцией и кумовством» новым составом
Политбюро запущена машина ликвидации опытных партийных кадров, чтобы
заменить их молодыми, жаждущими власти и лояльными к Горбачёву. Задействованы
были и карательные органы во главе с союзной прокуратурой. В стремлении
оправдать «высокое доверие главного партийного штаба» новые опричники не
брезговали никакими методами. Под маховик этой кампании попали многие   
заслуженные люди, в том числе
Кунаев и Аскаров. В изданных позже воспоминаниях Аскарова Виктор прочтёт о
том, что вернувшемуся из мест заключения Аскарову (в стремлении выслужиться
перед Центром специальные комиссии против него даже сфабриковали уголовное
дело) Кунаев расскажет, что Горбачёв звонил ему после декабрьских событий и
заявил: «Вы с Асанбаем организовали это». «Следовательно, – делает вывод
автор воспоминаний, – сам Горбачёв организовал травлю». Виктор понял, что
тем самым генсек пытался, как принято у нас говорить, «свалить вину с больной
головы на здоровую». Пройдёт определённое время и правда восторжествует – оба
выдающихся руководителя будут полностью реабилитированы, их доброе имя в
республике будет восстановлено. Но тогда Виктору было ясно, что гонения на них
начались сразу после назначения Колбина.
«Стало быть для этой мисси его
направили к нам, – делал вывод Виктор. – Но как там, в Москве, не понимают, –
сокрушался он, – что своими действиями они противопоставляют союзные
республики Москве и России, создают межнациональное напряжение. И во что это
может вылиться?»
Ему были понятны меры бескомпромиссной борьбы, которые они
сами в районе принимали против негативных явлений: фактов взяточничества,
приписок, хищений народной собственности. Как и в других регионах страны, в
республике, области и городе «левый» сектор процветал в торговле, местпроме,
легпроме, бытовом обслуживании, вовлекая всё больше чиновников из властных и 
правоохранительных органов. «Теневая» экономика располагала огромными
капиталами и возможностями. Именно «теневики», а проще, барышники в первую   
очередь оказались заинтересованы в том, чтобы расшатывать сложившуюся
административно-правовую систему, когда началась новая кампания по
«демократизации», целью которой было снижение роли партии в управлении
экономикой, выдвижение беспартийных в руководство предприятиями, а также
создания новых партий и общественных движений, альтернативных КПСС.
Нападкам, зачастую незаслуженным, стали подвергаться советы народных
депутатов. Виктору приходилось уже отвечать членам московской комиссии,
работавшей в Алма-Ате после событий: «А вы куда смотрели? Почему не
сигнализировали о росте националистических настроений?» При таком подходе
проверяющих он понимал, что им бесполезно было объяснять, кто истинный
виновник случившегося. В это время Виктор, чтобы не быть «крайним» как
воспитанник Аскарова, слагает с себя полномочия председателя райисполкома и
переходит на работу заместителем руководителя по кадрам крупной
инженерно-строительной организации. На новом месте работы к нему стали
частенько заходить инженеры и рабочие, чтобы потолковать с бывшим
партийно-советским чиновником о происходящем в стране, выяснить:
«Почему много хороших слов произносится с самых высоких трибун, а жить
становится всё
труднее? Когда закончится это лицемерие и прекратится пустая болтовня
генсека? Ведь народ не случайно говорит, что «ложь на лжи и ложью погоняет».
Почему мы многим странам помогаем, а у самих проблемы с продовольствием,
жильём, детскими садами? Почему только по блату можно достать приличные
товары? Почему такие низкие зарплаты у подавляющего большинства населения, а
цены постоянно повышаются? Почему в социалистическом обществе так много
казнокрадов, торгашей, толстосумов и растёт социальное неравенство?»
Размышления в ходе этих бесед, а также предыдущий опыт помогали ему лучше
понять, куда движется страна и какие испытания её ожидают в ближайшей
перспективе. Постоянная борьба за выполнение и перевыполнение производственных
планов, их непрерывные корректировки, приписки, пронизывающие всю отчётную
систему, непрекращающиеся выбивания фондов, мелочное регламентирование всей
хозяйственной жизни, – всё это только усугубляло нарастание диспропорций в
хозяйственной жизни республики и страны в целом. Дополнительные трудности   
были привнесены в сложный экономический механизм непродуманными до конца
мерами по децентрализации управления экономикой, расширению прав предприятий
и введению хозрасчёта. На практике это выливалось в неконтролируемую анархию
и рост социального недовольства. В ряде областей республики прошли стихийные
митинги и забастовки. Серьёзные испытания ожидали народ после объявления
Горбачёвым курса на политическую реформу. Выборы Съезда народных депутатов
как высшего органа власти в стране, впервые прошедшие на альтернативной
основе, прямая трансляция то телевидению работы Съезда, выступление на нём
академика А. Д. Сахарова с критикой политической системы, полемика между
Лигачёвым и Ельциным были восприняты Виктором неоднозначно. Ему импонировало
публичное обсуждение острейших проблем жизни страны, откровенный разговор о
том, что мешает людям нормально жить и работать. Но в сознании, как будто
второй человек всё время предостерегал его, что происходящее всё больше
напоминает вырывающийся наружу хаос, с которым уже никто не сможет справиться.

                                   
                ПОЛИТИКА – ГРЯЗНОЕ ДЕЛО
 
В этих условиях новому руководству республики во главе с Нурсултаном
Назарбаевым удалось сохранить межнациональное согласие, в то время как в
других регионах Союза: в Узбекистане, Закавказье, Приднестровье и Прибалтике,
– прокатилась волна межэтнического противостояния. Колбин к тому времени был
избран председателем Комитета народного контроля страны. Союзное
руководство, видимо, «поздним числом» осознало свою ошибку с его
назначением. Наученные драматическим опытом декабрьских событий,
руководители Казахстана с максимальным тактом и осторожностью подходили к
решению
любых межэтнических коллизий. На волне гласности широко обсуждались вопросы
национальной самобытности казахского народа, обычаев и традиций предков,
поднимались проблемы развития национального языка и культуры. С привлечением
учёных и специалистов был разработан проект закона «О языках». Его обсуждение
проходило в жарких дебатах. В первой статье закона казахский язык признавался
государственным. А вторая статья определяла русский языком межнационального
общения, который наряду с государственным мог свободно использоваться на    
территории республики. В дискуссионных баталиях некоторые зацикленные на
национальным эгоизме представители коренной нации, не считаясь с реальностью
исторического развития, призывали к недопущению на государственные посты
тех, кто не владеет национальным языком. Виктор не остался безучастным к ходу
дискуссии. Он опубликовал в республиканской прессе материал, в котором
призывал учитывать сложившиеся в Казахстане дружеские межнациональные
отношения и не вводить в закон положения, которые потенциально будут их
обострять. Приводил факты социологических исследований, которые
свидетельствовали о том, что примерно 15 процентов казахов не владеют
казахским
языком. А закрепление дискриминационного положения в законе вызовет резкий
протест русских и тех, кто считает русский своим родным языком. В ряде
областей республики в ту пору проживало более двух третей такого населения.
Резко негативные настроения проявились в Усть-Каменогорске. Назарбаев сразу
оценил опасность ситуации. Он сам прибыл в этот город, встретился с его
жителями и своей яркой речью и убедительными аргументами снял напряжение.
 В сентябре 1989 года парламент принял закон, по которому казахский язык
объявлялся государственным, а русский – языком межнационального общения.
Руководителем различного уровня предписывалось «обеспечить приём граждан и
беседу с ними на языке общения» и при создании соответствующих условий
овладеть казахским и русским языками. Принятие закона способствовало
утверждению межэтнической стабильности. В ряде городов открылись
национально-культурные центры проживающих в республике народов. В конце 
сентября Назарбаев провёл встречу с главами религиозных объединений
республики, на которой было заявлено о сотрудничестве власти и церквей с целью
духовного возрождения общества. Получив хорошую советскую
партийно-административную закалку, Назарбаев, знавший жизнь не по учебникам,
а по собственному опыту суровой школы от горнового доменной печи до властной
вершины, и будучи человеком творческого склада ума, осторожными, выверенными
и масштабными действиями находил оптимальные пути для разрешения
кризисных явлений в отношениях с Москвой и не допускал дестабилизации в
республике. Однако события в стране развивались подобно несущемуся с горы
селю. Горбачёв своими демагогическими выступлениями уже вызывал в народе
откровенные насмешки. Его слабохарактерность, неуверенность в себе,
некомпетентность в решении больших государственных задач пагубно отражались на
ситуации в стране, разрушали устои партии и государства. Виктор позже
познакомится с воспоминаниями Аскарова, который писал, что фашисты,
«подчинив себе все европейские страны, не смогли справиться со Страной
Советов. Парадоксально, но современному империализму удалось разрушить   
социалистическую систему без единого выстрела. Не система виновата в развале
страны. Руководители «семёрки», собравшись в Лондоне и пригласив туда
Горбачёва М. С., потребовали от него план реформирования страны. На совещание
не пустили. Горбачёв ожидал на задворках. Руководство ФРГ вырвало у
Горбачёва согласие на объединение Германии. В обмен на что? Или, например,
разрабатывали программу реформирования СССР в университете США, и только
после этого программу берётся изучить руководство СССР. Ведь это действительно
было. От этих фактов не отмахнуться». Лихорадочные и поспешные действия по
переходу от планового хозяйства к стихии рынка обернулись серьёзным
продовольственным кризисом и массовой безработицей. Предприятия вынуждены были
переходить к меновой торговле. В стране нарастали центробежные тенденции,
угрожавшие непредсказуемыми последствиями распада единого государства. При
этом Горбачёв выдвинул идею подписания нового Союзного Договора и создания
«обновлённого Союза», попытка осуществить которую только ускорила распад.
Забуксовала вся система управления экономикой. Значительно позже, что
называется постфактум, Виктор задавался вопросом: «Как можно было союзному
руководству начинать одновременно политическую реформу и кардинальную
перестройку экономической жизни? Это всё равно, что бросать в наступление
армию, не имея ни малейшего представления о том, какие силы у противника и
как устроена его оборона». Согласие Горбачёва на отмену статьи 6 Конституции
СССР, закреплявшую монополию КПСС на власть, усиливает позиции радикального
меньшинства, которое после смерти Сахарова возглавил Ельцин, ставший
своеобразным тараном деструктивных сил либерально-демократического толка. В
создавшихся обстоятельствах Горбачёв, чтобы удержать верховную власть,
предпринимает новый политический маневр: добивается на Третьем съезде
народных депутатов СССР в марте 1990 года введения института президентства и
избрания себя Президентом СССР. На волне депутатской демагогии, борьбы
«демократов» и «партократов» возникают серьёзные разногласия внутри КПСС. Её
раскол был предопределён созывом в июне 1990 года Учредительного съезда
компартии РСФСР. С начала своего существования эта компартия заняла
оппозиционную линию по отношению к высшему партийному руководству и
лично к Горбачёву.
Возникновение новых центров силы в Москве понудило руководителей союзных
республик самостоятельно искать пути, которые бы в сложившейся политической
обстановке не привели к дестабилизации и не лишили их властных полномочий.
Назарбаев сумел провести линию на учреждение в республике поста Президента.   
24 апреля 1990 года он был избран на этот пост. А уже через полгода Верховный
Совет республики принимает Декларацию о государственном суверенитете. Подобные
решения состоялись и в других союзных республиках. Вот когда было положено
начало «параду суверенитетов», который захватит и субъекты Российской
Федерации. Принимаемые в союзных республиках меры усиливали
дезинтеграционные процессы, но тем самым руководители республик стремились
избежать правового вакуума и не допустить у себя полного хаоса политической и
хозяйственной жизни.
 Виктор в разговорах со своими приятелями, которые тоже испытали на себе все
«прелести» наступивших перемен, говорил:
– Сегодня страна напоминает
гигантский корабль, который вёл капитан без навигационных приборов, из-за чего
он наскочил на подводную скалу. Началась паника, каждый хватает под руку
всё, что попадёт, чтобы не оказаться в воронке тонущего судна, затягивающую
всех в морскую пучину. Некоторым находчивым и смелым людям всё-таки удаётся
обрести шлюпку, в которой спасают себя и близких людей. Вот так и президент
Назарбаев сумел отвести свою лодку от грозящей бездны. Президент Казахстана
до последнего момента отстаивал сохранение Союза, хорошо понимая, что его
развал пагубно скажется на экономике и социальной жизни людей, которые
бесчисленными нитями связанны с Россией и другими союзными республиками. Но
события развивались по самому мрачному сценарию, как будто Москва сознательно
выталкивала республики из единого государства. Это заставило руководство
Казахстана принимать необходимые превентивные меры для изменения структуры
государственной власти и управления. К концу 1990 года из-за шараханий
союзного руководства стали очевидными коллапс экономики в стране, распад
горизонтальных связей, гиперинфляция, зашкаливающий рост преступности и
дошедшее до крайности обнищание народа. Своими то ли намеренными, то ли от
бестолковости абсолютно непрофессиональными действиями центральное
руководство вело страну к гибели. В январе 1991 года по инициативе министра
финансов СССР В. Павлова была затеяна денежная реформа. Вначале он заявил, что
никакой денежной реформы не будет. Как оказалось, он сознательно обманул
народ. Оправдывая позже эту ложь, официальные «борзописцы» писали, что тем
самым был использован «эффект неожиданности», чтобы не допустить спекуляции
валютой. 21 января Горбачёв подписал указ об изъятии из обращения 50-ти и 100
– рублёвых банкнот прежнего образца. Объявили по телевидению об этом
вечером, когда все банки и магазины были закрыты. А срок обмена
устанавливался только в три дня. В стране началась невероятная паника. Как
всегда, на непродуманных и скоропалительных действиях властей наживаются
нечистые на руку люди. Правительство провозгласило борьбу с нетрудовыми   
доходами и желанием избавиться от избыточной денежной массы, а обернулось это
ростом спекуляции и коррупции и полной утратой доверия народа центральной
власти. Виктор, как и его друзья, сильно пострадали от реформы. Они, в силу их
общественного положения, не могли толкаться в очередях для обмена своих
трудовых накоплений. Объясняя жене свою позицию, он возмущался:
– Как же так? На такой всесоюзный обман министр финансов не мог пойти без ведома, а то и санкции самого Горбачёва! Он окончательно показал, что вся его власть
зиждется на вранье! Люди ещё не отошли от шока денежной реформы, когда 2
апреля так же неожиданно устанавливаются новые цены, в три раза выше
 предыдущих. Возник острый дефицит со снабжением населения продовольствием. В
ряде областей срывались поставки хлеба и овощей. В тот период по команде
Ельцина остановились на ремонт сразу 24 табачных фабрики. Это спровоцировало
нехватку табачных изделий. В октябре правительство объявило о предстоящем
резком повышении цен. Ушлые работники торговой сферы попрятали товары, что
обернулось ещё большим дефицитом и настоящим «раем» для барыг. Несмотря на
дезинтеграционные процессы, бушевавшие в стране, в народе не угасли чувства
единения, порождённые столетиями совместной жизни, когда и невзгоды, и
радости делили поровну. Это нашло своё проявление в результатах Всесоюзного
референдума о сохранении СССР, проведённого 17 марта 1991 года: 76 процентов
участников этого плебисцита – проголосовали за единое союзное государство.
Впрочем, республики Прибалтики, Армения, Грузия и Молдавия в референдуме
не участвовали. Этот факт свидетельствовал о том, что союзное руководство уже
утеряло способность эффективно управлять процессами на пространстве всего   
Союза. Виктору запомнились слова одного рабочего, сказанные им после
опубликования результатов референдума: – Надеюсь, после этого закончится
катавасия с тем, быть или не быть Союзу. Когда головёшки вместе, они горят
светлее. А что же партийно-государственная элита? Она повела себя
предательски по отношению к собственному народу. Верховная власть по своей
инициативе проводила опрос с целью определения мнения людей. И подавляющее
большинство народа высказалось за сохранение единства страны, советской власти
и социалистического строя. Посчиталась ли с этим властная элита? Вопреки
итогам референдума правительство РСФСР 24 и 27 июня срочно принимает
постановления, которые рассматривали Россию как
самостоятельное государство вне СССР и устанавливали приоритет
республиканского законодательства перед союзным. Признавалась практика, в
соответствии с которой в случае правовой коллизии двух конституций,
должностные лица, выполняющие Конституцию СССР, подвергались наказаниям. А все
предприятия на территории РСФСР, включая и те, которые были союзной
собственностью, объявлялись российской собственностью и переходили под
юрисдикцию России. Это были откровенно антиконституционные решения. Но никаких
санкций за них не последовало. Союзное руководство находилось в состоянии
паралича. Через несколько месяцев после референдума, в декабре, три бывших 
коммуниста: Кравчук, идеолог компартии Украины, Ельцин, бывший руководитель
коммунистов Свердловской области и города Москвы, и Шушкевич, минский
учёный-марксист, – собрались в Беловежской пуще в Белоруссии взяли на себя
никем не делегированное им право решать судьбу всей страны, судьбу сотен
миллионов советских людей. Как назвать это, если не предательство и не
государственное преступление? Чем можно оправдать их действия? Они
проигнорировали волеизъявление собственного народа. Они нарушили действовавшую
Конституцию СССР. В тот период ещё не был распущен Верховный Совет СССР и
союзные республики решениями своих верховных советов не изъявили желания
ликвидировать СССР. Не было закона, который бы предусматривал выход союзных
республик из единого союзного государства и правила выхода. Легитимным был и
президент СССР Горбачёв. Фактически эта «беловежская тройка» совершила
бескровный переворот, а значит – преступление перед народом, государством,
который с полным правом можно квалифицировать как измена Родине. Но факт
остаётся фактом: многомиллионная армия коммунистов страны, испытавшая недавно
шок от ГКЧП, деморализованная псевдодемократической демагогией и
бесконечными разборками в верхних эшелонах власти, оказалась не в состоянии
удержать перерожденцев-оппортунистов и предотвратить развал партии, допустила
распад единого государства. Лишь много лет спустя, анализируя причины
произошедшего коллапса с гигантской страной и её цементирующей силой –
партией, Виктор приходит к следующему выводу. Во времена Брежнева в высшем
органе
партии зарождается успокоение благодаря достигнутым успехом, которое
пропагандисткой
 машиной, подобно раковой опухоли, разносится по всему партийному телу.
Несменяемость руководителей на всех
уровнях системы управления: от ЦК до республиканских, краевых и областных
центров, приводит к тому, что вокруг первых руководителей складываются
корпоративные группы элит, привыкшие жить не по средствам и оторванные от
масс населения. Им были чужды провозглашаемые принципы справедливости и
социального равенства, стремление к привилегиям становится их жизненным
кредо, что совпадало с основными целевыми установками набирающих силу в стране
торгово%мафиозных структур или, проще говоря, барыг. В этих условиях по всей
вертикале управления снижается требовательность к реализации государственных
заданий, подает плановая и трудовая дисциплина. В практику входит внеплановое
сооружение «престижных» объектов вместо ускоренного жилищного строительства
для нужд людей, не имеющих жилья и производства товаров массового спроса.   
Злоупотребления и в распределении общественных богатств, и в кадровой политике
становятся повседневным делом. Это вызвало резкую неприязнь народа, которому
надоели бесконечные обещания лучшей жизни в недалёком будущем. Потому он с
готовностью воспринял критику существующего строя представителями
демократической интеллигенции, среди которых были весьма уважаемые люди,
поверил в новые социально-политические мифы. Другое дело, что на практике
эти мифы в короткий исторический период потерпели крах. А под их обломками
оказалось измученное бесчисленными экспериментами население огромной
евразийской страны. Для Виктора стало очевидным, что разрушенный гигантский по
своим масштабам экономический комплекс великой державы, брошенный в нищету и
криминалитет многонациональный народ, бесчисленные потоки мигрантов с
территорий бывших союзных республик в российские города и веси, кровь
межнациональных конфликтов – всё это по большому счёту – жертвы безумного и
беспрецедентного по своей жестокости надругательства над собственным народом.
Это преступление совершили люди, в силу случайных обстоятельств оказавшиеся
на вершине политического Олимпа, но с вопиющим непрофессионализмом и
примитивным мышлением, потерявшие совесть, чувство исторической
ответственности и обуреваемые неслыханной жаждой власти и наживы. Но каково
же было нескольким десяткам миллионов русских людей, которые по злой воле
горстки перерожденцев в одночасье потеряли свою
родину и оказались заложниками этого политического безумия? Наверное,
разорвавшийся рядом с ним снаряд не произвёл бы на Виктора такого
ошеломляющего действия, как переданное в новостной программе центрального
телевидения сообщение о беловежских решениях. Вначале его не покидала мысль,
что срочно соберётся Верховный Совет СССР и потребует ареста заговорщиков и
предания их суду. Но последовавшие за этим события только усиливали его
растерянность и переживания. Виктор, как и его жена, как их близкие и друзья,
очень остро переживал случившееся. – Они что там все с ума сошли? Кто дал
право этим отщепенцам, – сокрушался он, ходя из угла в угол по комнате, –
лишать меня Родины? Конечно, Казахстан стал моей малой Родиной, как и у
миллионов русских людей, которые в четвёртом или пятом поколении живут и
работа% ют здесь. Но что нам теперь делать? Что я теперь в Москве, в других
городах России, Белоруссии, Украине, в республиках Средней Азии, в Закавказье
– уже иностранец? Да, какая же это демократия, если с нами поступили так же, 
как поступали в Римской империи с рабами или во времена крепостничества – с
крепостными: «хотим – продадим, хотим – себе оставим»?! Ведь не прошло и года
с тех пор, как подавляющее большинство нашего народа высказалось на
референдуме за сохранение Союза! От бессилия что-либо изменить он не мог
найти себе места. Он потерял свою прежнюю уравновешенность, стал нервный. Во
взгляде появилось непреходящее выражение ностальгии. Ему стоило немалых
усилий, чтобы сдерживать себя. Порой Виктору казалось, что у него помрачился
разум или ему снится кошмарный сон, который должен наконец закончится. Надю
тоже сильно обеспокоило случившееся, но тем не менее, она находила
утешительные слова для мужа. В разговорах с Александром, который несколько лет
назад стал его сватом, они пытались сообразить, что теперь посоветовать их
детям: Владу и Лене, которые уехали по распределению Влада в Закавказье – на
границу с Ираном. У них скоро должен родиться ребёнок. Как и все его
сокурсники, Влад давал присягу верно служить Советскому Союзу, которого теперь
нет.
– Как историк тебе скажу, Саша, что мировая история не знала такого
коварного и подлого предательства, – глаза Виктора покраснели то ли от
готовности заплакать в бессильной злобе, то ли от душившего его гнева.
– Ведь эта шайка перерожденцев совершила преступление не только
перед миллионами таких, как мы с тобой. Они совершили преступление перед
памятью наших отцов. Я не представляю, как смог бы пережить такое отец,
проливавший на войне кровь за свою советскую страну, если бы он не умер
шесть лет назад?!
 – И мой, останься он жив, – сказал Александр, – не смог бы
пережить такого.
– Этим недоумкам было невдомёк, что они фактически
разорвали многовековую связь духовного мира, русского мира, который
образовался за всю историю формирования нашего государства, – продолжал
возмущаться Виктор.
– Это, наконец, преступление перед новой реальной и
метафизической цивилизацией! Которая, конечно, была несовершенной, но надо
было работать, чтобы сделать её более совершенной, а не разрушать её, не
относиться наплевательски к опыту пред% шествующих поколений. Я хотя и
неверующий, но хотел бы, чтобы Бог их покарал за это святотатство!
– Я воспринял то, что они натворили, как зло, направленное против меня лично,
– высказал Александр мысль, которая его мучила несколько дней.
– Начав работать инженером, я сразу был включён в процесс, ставший результатом
продуманной и проверенной многолетним опытом политики, – пояснил он. –
Крупные производственные комплексы, которые обслуживало наше предприятие,
были размещены поближе к местам добычи сырья и вблизи границ в расчёте на
будущий экспорт. Такая хозяйственная политика помогала создавать в нашей и в
соседних республиках рабочие места, развивать их национальную экономику,
усиливала взаимодействие России и других регионов страны. Ты наверняка знаешь,
Витя, что более девяноста процентов наших заводов и фабрик имеет союзное или
союзно-республиканское подчинение. И более девяноста процентов
производимой ими продукции поставляется российским предприятиям или
организациям. В это вкладывались колоссальные средства, огромные
трудовые и людские ресурсы. При этом учитывались не только такие факторы,
как наличие сырья, но и
природно-климатические особенности регионов. По всей стране проводилась
колоссальная работа. Надо было только создать новый хозяйственный механизм и
кропотливой, системной работой добиться его внедрения во всей экономике. А
теперь и экономика, и все люди стали заложниками чудовищного распада страны.
Пока Виктор обдумывал сказанное, Александр сменил тему разговора:
 – Я вот что решил – позвоню срочно Лене и вызову её сюда, чтобы она рожала
здесь. У нас условия для этого лучше. А мы сможем обеспечить ей надлежащий
уход.
– Очень правильное решение, – поддержал его Виктор. – А я попрошу
Влада впопыхах не принимать никаких решений. Пусть пока продолжает служить, а
там посмотрим…
Дельнейшее развитие событий только усилило беспокойство наших
героев. За развалом Союза последовали межнациональные конфликты в ряде
республик, а те, которые уже пылали, разгорелись с новой силой.
Межнациональный раздор в Казахстане наверняка втянул бы в свой водоворот и
Россию. Осторожные, продуманные и предварительные меры руководителей      
Казахстана и прежде всего Назарбаева предотвратили в республике такую
опасность. Тем не менее, волны демагогической «гласности» из России,
оплёвывающие напропалую всё советское прошлое, были подхвачены и определённой
частью казахской интеллигенции. Как сказал Виктору его приятель – известный
казахский правовед (Виктор не называет его имени, чтобы уберечь от
несправедливых нападок):
«Некоторые наши писатели и поэты поражены
историческими мифами, но они сами эти мифы и выдумывают».
Такие явления стали типичными практически во всех постсоветских странах.
Либеральная часть
публицистов в то время накаляла и без того напряжённую ситуацию. В иных
материалах акцент делался на прошлых обидах и несправедливых решениях царского
и советского правительств. Выпячивались факты понесённых казахским народом
жертв в период Гражданской войны, насильственной коллективизации,
последовавшим за этим массовым голодом, а также во время Великой
Отечественной войны. Но при этом почему-то умалчивалось, что жертвы, как и
казахский, понесли все народы, проживавшие в республике. Это напоминало    
ситуацию в той семье, где сварливая жена надоедает мужу постоянными упрёками
и обвинениями. Почти никто и никогда из либеральной публики не подчёркивал,
что благодаря сожительству русского и казахского народов в течение нескольких
веков, на казахской земле произошёл исторический рывок в экономической жизни,
в небывалом расцвете национальной культуры и образовании. Народ избавился от
вековых болезней, непрекращающейся вражды между родственными и соседними
племенами, которые уносили
тысячи и тысячи жизней молодого поколения этих этносов. Игнорировалось то
обстоятельство, что кадры, воспитанные советской школой, советской
политической практикой обеспечили весь этот прогресс и фактический переход
прежнего казахского общества не просто от патриархальных, а родоплеменных
отношений к современному цивилизационному состоянию. Являясь составной
частью единой державы, Казахстан в относительно короткий временной срок
нарастил свои производительные силы, характеризующиеся мощной многопрофильной
индустрией, современным сельским хозяйством, которые стали надёжным
фундаментом его дальнейшего самостоятельного развития. Особенно много
страстей разыгралось вокруг очень болезненной темы – радиоактивного заражения
огромных территорий земли, воздуха и воды в ходе сорокалетних испытаний
ядерного оружия под Семипалатинском, где в августе 1949 года был произведён
первый в СССР ядерный взрыв. В республике набирало силу антиядерное движение,
возникшее накануне распада СССР. Его возглавил Олжас Сулейменов. Всей страстью
своего поэтического таланта он привлёк к этой проблеме внимание всего
человечества как к трагедии мирового значения, убедительно показал мужество
и стойкость людей по спасению мира от ядерной катастрофы. Когда у Виктора и
Александра зашёл разговор об этом, Александр сказал:
– Знаешь, я родился в
селе, которое входит в пострадавшую зону. И я один из тех, кто несёт в себе
лишние рентгены от взрывов. Конечно, надо чтобы весь мир знал, как жестоко
пострадала земля Семипалатинска, жившие и живущие на ней люди. Но мы все
должны гордиться тем, что эта земля спасла мир от ядерной катастрофы. На ней
родилось советское атомное оружие, которое не позволило, как сейчас говорят,
«нашим западным партнёрам», а прежде всего США, сбросить ядерные бомбы на 100
советских городов. Тогда бы сгорели, как Хиросима и Нагасаки, и город
Семипалатинск, и Семипалатинские степи, и предгорья Ала-Тау вместе с
Алма-Атой, а может быть, весь Казахстан и вся наша страна. А, возможно, и всё
живое на земле. Ведь безумие людское не имеет предела. Об этом тоже не надо
забывать. Назарбаев хорошо понимал, что на закрытых объектах в
Семипалатинской области, Сары-Шагане и Байконуре сосредоточены самые
современные технологии оборонного комплекса. Они находились в прямом
подчинении Москвы. Их обслуживали специалисты, бывшие в большинстве своём не 
из коренного населения. Это могло обернуться нежелательным напряжением как с
Москвой, так и с сотрудниками этих комплексов. Поэтому совершенно оправданными
были выверенные и настойчивые действия руководства Казахстана и прежде всего
его президента, чтобы добиться закрытия ядерного полигона, утверждения
безъядерного статуса молодой республики и привлечения Москвы к
компенсационным издержкам по оказанию помощи пострадавшему от радиации
населению и восстановлению экологии заражённых площадей. Назарбаев своей
мудростью и дальновидностью после беловежского сговора внёс решающий вклад в
предотвращение цивилизационного противоборства на развалинах Советского
Союза. По существу, это – настоящий подвиг перед будущим наших народов. А дело
обстояло так. Собравшаяся в Беловежье тройка лихих славянских парней,
совершая свой сговор за спиной других руководителей многонациональных
республик, в пьяном угаре не подумала о последствиях своих действий. Через
пять дней после этого лидеры центральноазиатских республик собрались на
совещание в Ашгабаде, чтобы договориться о совместной позиции. Вот что
написал Президент Казахстана в своей книге «На пороге XXI века»:
«Как только
мы сели за стол переговоров, туркменская сторона предложила рассмотреть
подготовленный проект создания конфедерации центральноазиатских государств в
ответ на решения в Беловежье. Предлагалось осудить действия славянских
лидеров, поскольку уже прошло пять дней после 8 декабря, но ни М. Горбачёв,
ни Верховный Совет ничего не предпринимали. Это воспринималось как поддержка
произошедшего. Можно себе представить, какая атмосфера царила на Ашгабадской
встрече. Но «славяне» тоже волновались. Каждый час мне звонили в Ашгабад
Б. Ельцин, Л. Кравчук, представители М. Горбачёва. Они понимали, что наш отказ
поддержать проект СНГ чреват совсем непростым поворотом событий… В ходе
длительных переговоров, решающей стала поддержка моей позиции И. Каримовым,
который также очень трезво оценил ситуацию. Мы настояли на начале диалога со
славянскими республиками, чтобы не допустить развала СССР по оси Европа –
Азия, поставили условие, что войдём в состав СНГ только на правах учредителей,
а не в роли
присоединившихся. Нам же предложили каждому отдельно приехать в Минск и
подписать беловежский документ. Чтобы предотвратить растущую дезинтеграцию и
полный правовой хаос в отношениях между республиками, я настоял на проведении
следующей встречи с участием всех заинтересованных государств в Казахстане.
Это тоже было нашим условием. Мы вздохнули с облегчением, когда 21 декабря
1991 года Алма-Атинскую декларацию подписали девять республик. Впоследствии
присоединились и другие государства. Так что республики Центральной Азии в тех
условиях сделали всё, чтобы оградить наши народы от тюркско-славянского
политического противостояния».
Назарбаев, как политик опытный и прагматичный,
в отличие от «беловежской троицы» и их бестолковых клевретов хорошо понимал,
что разделение Советского Союза по религиозно-этнической линии, обернулось бы,
прежде всего, для его республики, где коренное население было в тот период в
меньшинстве, полным её распадом, а то и кровавой вакханалией, которая
захватила бы всю Центральную Азию и Россию. Оценивая с правовой точки зрения
решения, принятые тогда в Алма-Ате, можно сказать, что они тоже были
нелегитимными, т. к. ни один высший законодательный орган республик не
уполномочил своих лидеров на такие действия. Виктору и его друзьям после
беловежских событий со всей неприглядной очевидностью вырисовывалась
страшная своими последствиями картина разрыва бесчисленных макро – и микро –
связей, делавших единое союзное государство сильным. Он в разговоре с
Александром ещё четыре месяца назад обратил его внимание на мудрые слова
Назарбаева, который словно предвидел самое нежелательное развитие событий и
предупреждал, что нельзя рвать кровные узы, связывающие со страной семьдесят 
миллионов человек, проживающих за пределами своих родных республик, и миллионы
смешанных семей. Об этом говорилось и в Обращении народных депутатов
Казахстана ко всем Верховным Советам республик Союза.
– Произошла настоящая катастрофа, – возмущался Виктор.
– Она обозначила разлом не только единого
государственного тела, за ней последует разлом в семьях, в сознании, в душах
миллионов людей.
– В моём сознании уже произошёл разлом, о котором ты
говоришь, – с тяжёлым вздохом доверительно проговорил Александр.
– Все мои надежды на будущее лопнули, как только отменили шестую статью
конституции. Я пришёл к первому секретарю и задаю ему вопрос: если КПСС больше
не руководящая сила нашего общества, то чем мы, райком партии, будем теперь
заниматься? Знаешь, Витя, какой ответ я получил?
 – Интересно, какой?
– Он мне сказал: «Я тоже не знаю. Сегодня же напишу заявление об отставке».
Вот так я и ушёл из райкома. Виктор задумался над словами друга и
родственника, а затем с
нотками раздражения произнёс:
– В том, как Горбачёв и все делегаты съезда
сделали это, вновь проявилась истина, что «страшно далеки они от народа». –
Что ты имеешь в виду?
– Одним махом они поставили в положение изгоев сотни
тысяч партийных работников, опытных партийных кадров, которые в подавляющем
большинстве своей честностью, бескорыстностью и самоотверженностью тянули
весь груз управления всей махиной экономики, социальной сферы и культуры такой
огромной и сложной страны. Разве нельзя было сделать это постепенно, так
чтобы не пострадали люди? У них ведь у всех семьи. Это очень напоминает мне
действия генерала Власова, сдавшего немцам свою армию.
– Наверное, у некоторых наших деятелей, когда они добиваются власти,
власовщина в крови, – с мрачной иронией бросил Александр.
После этого разговора пройдёт некоторое время.
Виктор с Надеждой и Александр со своей супругой Женей отмечали рождение их
внука. После тостов за здоровье роженицы и внука, наречённого Славой, Виктор
спросил: – Саша, ты что устроился на работу?
– Да. В нашем района образовалась консалтинговая компания,
– сдержанно ответил он. – Её руководитель – мой приятель. Он взял меня
своим советником. Теперь я наёмный работник у бизнесмена.
– Хорош бизнес, если бывшие инженеры, врачи, учителя, представители науки,
культуры, искусства бросили свои профессии и начали заниматься
малой спекуляцией, фарцовкой, чтобы выжить.
– Большинство моих знакомых учителей, – сказала Надя, – переквалифицировались
в челночниц.
– Ничего, – с ободряющей насмешкой проговорила Женя, – скоро они станут
уважаемыми
бизнес-леди, а мужики, продающие привозимую ими электронику или джинсы,
превратятся в крутых бизнесменов.
 – А некоторые наши смежники вообще разорились, – продолжал сокрушаться
Александр.
– У них были связи российскими предприятиями, которые лопнули
и перестали поставлять свою продукцию в Казахстан.
 – Я об этом уже говорил, – напомнил Виктор. – Ну, не нравится вам социализм,
меняйте общественные отношения. Зачем же уничтожать материально-техническую
базу? Эту базу создавали миллионы людей своими руками. Она могла служить с
успехом и капиталистическим отношениям.
– Вот мы и познали на собственной
шкуре, что такое капитализм, – сказала Женя. – Что такое борьба за выживание.
– И что такое дикий рынок, который обрекает людей на банкротство и нищету, –
подытожил свою мысль Виктор.
– Я долго думал, стоит или нет в новых условиях заниматься политикой.
– И что решил? Ещё раз войти в одну и ту же реку? – спросил Александр.
– После ознакомления с опубликованной статьёй Солженицына
«Как нам обустроить Россию?», в которой он так нелицеприятно, я бы даже сказал
уничижительно, отозвался о нашей республике, я подумал: «Мы, русские, должны
сказать своё слово и откреститься от заявлений писателя, чтобы не было
недопонимания между нами и казахами. Иначе это вызовет взаимное недоверие».
А оно сам знаешь, чем чревато. Поэтому я решил вступить в союз Народного
единства Казахстана и в нем отстаивать линию президента. Я разделяю подходы
Назарбаева. Он в своих выступлениях предлагает общие границы, общий рынок,
единую валюту, общую армию. Но политику входящие в СНГ государства, по его   
мнению, должны проводить самостоятельную. Иначе нам не избавиться от
мелочного опекунства Центра.
– Что касается Солженицына, я вот на что обратил
внимание: с Казахстаном связаны своей судьбой два русских писателя
 – Солженицын – в нашем веке, а Достоевский – в прошлом. У Достоевского
дружеские
отношения были с Чоканом Валихановым. А у Солженицына не было друзей%казахов
прежде, когда он жил здесь, и не появилось после, когда он стал известным
писателем. И если Достоевского всегда в Казахстане будут почитать, то
Солженицын будет восприниматься с отрицательным знаком. Он минуту помолчал,
затем добавил: – О твоём желании заняться политикой я так скажу. Может быть,
ты и прав. Желаю тебе удачи. Но я в политику уже не пойду. Правду говорят:
«Грязное это дело». А последние события в очередной раз это подтвердили.
Думаю, впереди будет ещё много случаев, когда мы убедимся в истинности этой
поговорки. Александр оказался прав.
Ждать им долго не пришлось: скоро события
подтвердили справедливость его слов. В стране набрала бешенные обороты
инфляция, люди не отошли от психологического шока, вызванного распадом единого
государства, а 2 января 1992 года российское правительство, возглавляемое
Гайдаром, объявило об отмене контроля над ценами. В Казахстане, как и в
других республиках, не было достаточной денежной массы, чтобы смягчить для
населения эту «шоковую терапию» Гайдара и его приспешников. В Караганде
забастовали шахтёры. Премьер-министр республики С. Терещенко неделю вёл с ними
переговоры. Ситуацию удалось удержать от социального и межнационального
взрыва. В этот период в поисках лучшей доли начался массовый исход из
Казахстана некоренного населения. Трудно представить, какие трагедии
разыгрывались в душах и семьях людей, оказавшихся по чьей-то злой волей в
положении щепки, выброшенной на берег после жестокой бури. Только гениальные
Шекспир и Толстой могли бы художественно воссоздать глубину и безнадёжное
отчаяние людей, души которых, словно со страшной высоты, рухнули в бездну.
Виктор, как и многие его друзья и знакомые, получил от происходящего в
стране, которой прежде был посвящён весь его запал деловой энергии, сильное
интеллектуальное и эмоциональное потрясение. В одно мгновение были похоронены
его мечты, надежды на лучшее будущее, ожидания счастливых моментов
творческих поисков и душевного комфорта. Он переживал состояние, подобное
тому, которое было у Пьера Безухова после Бородинской битвы. Он чувствовал
свою ничтожность перед случившимся, приходил в полное сокрушение от сознания
невозможности что-либо исправить. В мыслях он часто повторял: «Всё погибло!
Ничего нельзя вернуть! Впереди только безнадёжность!» С интонацией
безысходности он рассказывал друзьям анекдот, как встречаются два приятеля.
Один другого спрашивает: «Слушай, когда же будет лучше?» «Лучше?» –
переспрашивает тот и отвечает: «Лучше уже было…» Иногда ему хотелось
превратиться в птицу, взмыть в небеса и там в безбрежье, где нет
государственных границ, где нет земных катаклизмов, где можно ощутить полную
свободу от бездумных и жестоких экспериментов над тобой и тебе подобными,    
парить в воздушных потоках или лететь в желаемом тобой направлении. Подчиняясь
мгновенному импульсу, он садился за письменный стол, брал чистый лист бумаги и
ручку, хотел выразить свои мысли о
происходящем в его сознании и душе. Но слова ему не повиновались, мысли
разбегались и на него накатывало состояние сильного утомления и безволия.
Ему казалось, что в этот момент внутри него замирал, затухал горевший ранее
ярким пламенем огонь. Он становился похож на последний проблеск головёшки, от
которой тонкой струйкой через секунду потянется синий дымок. Он вставал из-за
стола, брал свежую газету и, развернув её, натыкался глазами на статью, в
которой сообщалось о росте безработицы, о развале предприятий, которые ранее
были образцами передовой технической мысли, о невыплате пенсий и зарплат, о
возникновении реальной угрозы голода и холода. Отбросив в сторону газету, он в
сотый раз задавался вопросами: «Как и почему это могло случиться с его великой
страной, со второй по мощи в мире державой? Ведь не было никакой войны? Не
было никакого варварского нашествия, подобного гитлеровскому? Что же тогда
стало причиной этой невиданной в мире катастрофы? Где разорвалась та
гигантская бомба, которая похоронила эту мощь непобедимой державы?» В адрес
правителей он употребил весь свой запас бранных слов, среди которых самыми
безобидными были: «уроды», «мерзавцы», «негодяи», «христопродавцы»,
«сволочи» и «перерожденцы». Особенно больно ему было смотреть на бесконечные
очереди таких же, как он, растерянных и потерявших надежду на лучшее будущее
людей, у открывшегося в столице Казахстана российского посольства, которые
пытались получить новое, нежданно, негаданно возникшее российское гражданство.
Видя их уставшие с безнадёгой в глазах лица, он с невыразимой тоской думал:   
«Вот – они жертвы преступлений наших правителей. Народ им доверил свои
судьбы, а они надругались над собственным народом! Во время гитлеровского
нашествия был такой же массовый исход людей перед оккупацией нашей территории,
когда люди бросали родные очаги, теряли имущество, нажитое годами упорного
труда. Но тогда коварный враг, объединив силы всей Европы, напал на нашу
страну. Как понять, где истоки этих чудовищных испытаний? Где истоки русской
национальной трагедии? Ведь горстка мерзавцев, безответственных перед судьбами
этих людей и миллионами таких же, как они, проживающих в бывших союзных
республиках, разорвала на части геополитическое пространство, на котором в
ходе длительного и сложного процесса сформировалось единое
культурно-историческое поле. Надо быть предателем, по низости сознания и души
равным библейскому Иуде, чтобы бросить на произвол судьбы десятки миллионов
русских людей и тех, кто считает
русский язык родным, дезориентировать их в культурологическом, социальном и
бытовом отношениях. Пагубные последствия содеянного проявляются не только
сегодня, но они отразятся и на будущих поколениях». Виктор никогда, ни в
устной речи, ни даже в мыслях не употреблял слова «русскоязычные», появившееся
в те смутные времена. Оно казалось ему оскорбительным для людей,
воспринявших с рождения русский язык, русскую культуру как родную. Это стало
их ментальностью. В слове «русскоязычные» ему слышалось нечто неэстетичное и
даже физиологическое. Кроме того, он понимал, что оно не точное по своему
значению. Поскольку русским языком владели как родным или довольно хорошо
коренные народы союзных республик. Это, с его точки зрения, было огромным
цивилизационным завоеванием за годы существования Российской империи и
особенно Советского Союза, благодаря его культурно-национальной политике,
направленной на развитие всех населявших его этносов. Надя старалась
успокаивать его. Она испробовала все аргументы, чтобы вселить в мужа хоть    
каплю надежды. Ей было до боли в сердце жаль смотреть на перемены,
произошедшие в его внешнем облике. Он в течение короткого времени сдал
физически, у него появились морщины, цвет лица сделался серым. Стал мрачным,
язвительным в своих оценках всего, о чём бы не заходила речь. Чтобы хоть
как-то пробудить в нём желание бороться с нахлынувшими невзгодами, она
прибегала к последнему аргументу: «У нас семья, и ты – главная в ней опора.
Лена только что родила Славика. У тебя появился внук. Подумай о нас, не терзай
свою душу. Ты же хорошо знаешь, что такое самоистязание может плохо
кончиться прежде всего для тебя, а значит и для нас. Решил заняться политикой,
так
действуй. Используй свой опыт, свои связи». И он действовал. В образованном
союзе Народного единства Казахстана он занял центристскую позицию. Позднее
этот союз будет преобразован в партию Народного единства Казахстана. В своих
выступлениях Виктор отстаивал линию президента, хорошо понимая, что вновь
созданное государство может преодолеть трудности только благодаря единству
руководства и народа. Трудности нарастали. Российское руководство вновь
подставило ногу молодому государству. Казахстан входил в рублёвую зону. Такой
была позиция его президента с тем, чтобы не рушить окончательно экономические
связи с Россией. Но, как всегда неожиданно, без предварительной проработки
вопроса и предупреждения о намерениях, Центробанк
заявил, что впредь рубли будут продаваться. В Казахстане возник дефицит
наличной валюты, что подстегнуло спекуляцию. Рубли республика стала брать в
долг. Лишь через несколько лет при расчётах за космодром «Байконур» удалось
списать возникшую задолженность. Провозглашая на словах политику интеграции
стран СНГ, Ельцин и его ближайшее окружение на деле выталкивали Казахстан из
рублёвой зоны. Вопреки подписанному в августе 1993 года коллективному
соглашению с Белоруссией, Казахстаном и Узбекистаном о вводе в обращение
рублей
нового образца и единой для всех участников соглашения рублёвой зоне, в
октябре Москва потребовала от Казахстана внести на депозит 700 миллионов
долларов или выйти из рублёвой зоны. Оперативные меры, принятые Назарбаевым,
спасли республику от денежного коллапса: удалось ввести изготовленную заранее
в Великобритании национальную валюту «тенге». Но правительство не смогло
обеспечить сохранность сбережений граждан. Всё, что было у них на сберкнижках,
превратилось в хлам. Это подстегнуло начавшийся процесс миграции. Люди в
надежде на лучшую долю стали покидать Казахстан. Виктор обменивался письмами с
Евгением. Спрашивал его, как он и другие жители Ленинграда (писать
Санкт%Петербург у него тогда ещё не поднималась рука) переживают произошедшее
со страной. В ответ он получал такие письма, из которых следовало, что
культурная столица России превращается в столицу криминала. В городе идут
непрерывные ожесточённые войны между бандитскими группировками.
«То, что нам известно из американской литературы и кино о мафиозных налётах в
Чикаго и
Нью-Йорке в 20-х – 30-х годах, – писал Евгений, – по сравнению с нашими
кровавыми разборками – это игры в детской песочнице. Организованная
преступность прикормила власть имущих, несговорчивых устраняет физически,
прибирает к рукам все порты, рынок недвижимости, ресторанный бизнес, оборот
алкоголя и наркотиков, транспортные перевозки, торговлю нефтепродуктами. Если
так всё будет развиваться дальше, то город полностью перейдёт под управление
бандитов». Евгений после окончания академии работал в ней преподавателем.
Жаловался на то, что он, как и весь профессорско-преподавательский состав
российской высшей школы, влачит жалкое существование. Когда Виктор прочитал
письмо жене, она прокомментировала его двумя фразами:
«Ну, вот – приехали… За что боролись – на то и напоролись».
Она нежно обняла мужа, понимая его расстройство, поцеловала его в склонённую
голову и пошла на кухню готовить ужин. На кухне она дала волю чувствам. Сердце
разрывалось от любви и жалости к мужу. Из её сострадательных глаз по щекам
неудержимо текли слёзы, которые она смахивала ладонью. Пройдёт несколько лет
Евгений ему напишет:
«У нас, в Питере, произошёл теракт. Убит известный в
городе крупный предприниматель  – Дмитрий Филиппов. Ты его, думаю, знал. Он в
твои комсомольские годы был секретарём ЦК ВЛКСМ. Позже избирался
секретарём Ленинградского обкома партии, возглавлял налоговую инспекцию
Питера.
А в последние годы руководил крупнейшими в городе финансово-промышленными
группами, в том числе топливной компанией. Некоторые говорят, что он имел
намерения избираться мэром города, а кто-то утверждает, что будто бы стал
жертвой криминального раздела».
Потрясённый этой новостью, Виктор позвонил
Александру и договорился с ним о встрече. Он рассказал о письме и едва
сдерживая слёзы, тихим голосом проговорил:
– Я несколько раз слышал его
выступления на семинарах в Москве. Это был очень обаятельный человек.
Красивый мужской красотой. С внимательным взглядом карих глаз. Помню: в
уголках его губ неизменно таилась улыбка. Он говорил о сложных проблемах на
строительстве БАМа, нефтегазового комплекса в Западной Сибири, возглавляя
штабы этих строек. Выступления отличались предметностью и одно% временно
метафоричностью. Было интересно его слушать и понимать, насколько масштабно он
подходит к большим государственным задачам. Мне так жаль, что подлое
убийство оборвало его жизнь». Как человек, поднаторевший в политике, Виктор
замечал возникшее напряжение между ветвями власти в республике: Президента и
Верховного Совета. В общественных дебатах он неизменно отстаивал позиции
президентской власти, понимая, что дискуссии, происходящие в Верховном
Совете, зачастую носят популистский и декларативный характер. В становлении
нового государства они могут сыграть деструктивную роль. В своей правоте он   
убедился после кровавых событий в Москве, когда по приказу Ельцина был
расстрелян высший российский законодательный орган. Эти события подорвали
надежды русских людей, живущих в Казахстане, на то, что в России происходит
утверждение демократического порядка, а не укрепление диктатуры личной власти.
В
эти годы единственным утешением для Виктора и Надежды было то, что их сын Влад
получил назначение – продолжать службу в Москве. Виктор и Надежда гордились
сыном. Он на деле доказывал, что его жизненным кредо при всех шараханьях
политического руководства страны остаётся служение Отечеству. Лена часто      
писала матери о том, как молодая семья побеждает навалившиеся на неё житейские
заботы. Однажды Женя пришла к Виктору и Надежде с только что полученным
письмом от дочери, в котором она в шутку жаловалась, что их сын, когда
вырастет, будет, вероятно, бизнесменом либо рэкетиром. Что, впрочем, нередко
одно и тоже. Лена писала, что недавно ходила с сыном в магазин за продукта%
ми. Пока она выбирала, что можно было бы купить Владу на ужин, Славик
самостоятельно подошёл к стенду, где лежали чипсы. Заметив его пристальный
взгляд, продавец спросила:
«Тебе что-то понравилось?» Он указал на пачку
чипсов со словами:
«Вот это».
Продавец ему подаёт, а он её просит:
«А вы откройте!»
Я услышала их разговор и стала наблюдать, что же будет дальше?
Продавец открыла и вновь подаёт ему. Он не берёт пачку, а говорит:
«Вы подержите, а я буду есть». Продавец рассмеялась и сказала:
«Такому парню я эти чипсы отдам бесплатно».
Виктор активное участие принял при обсуждении проекта
новой Конституции. Чувство уверенности придало ему вошедшее в Конституцию
положение о языках: государственным языком стал казахский, а русский –
официальным. Идею законодательно признать русский язык вторым
государственным не удалось провести в жизнь организациям русских диаспор,
которые       
стихийно сформировались в северных, центральных, восточных и южных областях
Казахстана. Они были разобщены и не смогли выступить единой
консолидированной силой. Россия, конечно, могла бы с помощью экономических и
политико-дипломатических методов содействовать этому. Однако в тот период её
олигархия и ельцинско-козыревская дипломатия имели другие внешнеполитические
приоритеты. Виктор и раньше понимал разговорную речь на казахском языке. А
теперь он стал изучать его системно. Это помогало ему в общении и в
политических дебатах. Он сумел набрать достаточное количество голосов в свою
пользу и стал депутатом нового парламента республики. Однако через год
Конституционный суд удовлетворил иск, поданный бывшим кандидатом в депутаты
Т. Квятковской из Алматы (теперь так стал называться город) о нарушениях,
допущенных Центральной избирательной комиссией. Президент опротестовал это
решение. Но суд отклонил его возражения, признав парламент нелегитимным.
После этого разрабатывается новый проект Конституции, которая была принята
республиканским референдумом. Виктор в проходивших дебатах отстаивал линию   
на укрепление президентской власти, что, по его мнению, было необходимо в
период суверенизации молодого государства. Конституция разделила
государственную власть на три ветви: законодательную, исполнительную и
судебную, чётко определив их полномочия. В парламенте были образованы две
палаты: верхняя – Сенат и нижняя – Мажилис. Став депутатом нижней палаты,
Виктор занялся законотворческий деятельностью. До начала работы парламента
президент издал ряд указов, имевших определяющее значение для перехода всей
экономической жизни к новому укладу. Это ускорило внедрение капиталистических
отношений и создало необходимые условия для полной самостоятельности
финансово-экономической политики страны. Динамичнее пошёл процесс
разгосударствления и приватизации собственности и создания рыночной
инфраструктуры. Как и в России, началась бесплатная приватизация жилья.
Следом стали приватизироваться предприятия торговли, сферы услуг, сельского   
и коммунального хозяйства, промышленности и строительства, а также
акционирование крупных индустриальных и аграрно-промышленных комплексов.
Собственниками бывших государственных объектов, как правило, становились люди,
располагавшие немалым административным ресурсом, либо
родственно-корпоративными связями. Так было положено начало формированию
национальной экономической элиты. Довольно скоро в народе стали говорить,
что наиболее лакомые и дорогие объекты по каким-то таинственным причинам
достались фирмам и компаниям, в правлении которых состояли либо чиновники из
президентcкой администрации, либо их родственники. Достаточно сегодня
посмотреть на список ста самых богатых в республике молодых
предпринимателей. За исключением одного корейца все остальные – представители
коренной национальности. Знаешь, Саша, я вот на что ещё обратил внимание.
Частенько комсомольских работников советского периода называют в нашей
печати, да, кстати говоря, и в вашей, карьеристами, потому что они стремились
стать хорошими управленцами. Говорится об этом с абсолютно отрицательной
коннотацией. Но сейчас, оказывается, делать карьеру политика или бизнесмена
– это очень похвальное дело. Где же логика? Не лицемерие ли это чистейшей
воды?! С первой сессии парламента Виктору стало очевидным, что подавляющее
большинство депутатов являлись представителями коренной национальности, хотя
в тот период казахское население уступало по численности совокупному числу
русского и других этносов, проживавших в стране. Подобная тенденция стала
проявляться и в подборе руководящих кадров на всех уровнях управления. На этот
процесс не могло не обратить внимание население северных и восточных областей
Казахстана, где исторически значительный численный перевес был за русскими.
Это ещё больше подстегнуло их отъезд из республики. Когда Назарбаевым была
оглашена идея переноса столицы из Алматы в город Акмолу (бывший Целиноград),
Виктор сразу её поддержал. Столичный статус Алматы создавал значительные и   
неразрешимые проблемы как для жителей, так и для нормального
функционирования учреждений нового государства. Мегаполис зажат со всех сторон
высокими кряжами гор, имеет проблемы с естественной вентиляцией воздуха и
ограниченные возможности для развития его инфраструктуры. Виктор поделился
своими соображениями на этот счёт с Александром.
– Есть, мне кажется, ещё
одна причина переноса, – с оттенком таинственности заметил Александр. –
Какая?
 – удивился Виктор.
– Политическая, а, вернее, геополитическая.
– Что ты
имеешь в виду?
– Мне кажется, президент тем самым спешит предотвратить возможные
центробежные тенденции северных регионов, где в основном проживают
русские. Виктор задумался, словно взвешивая про себя все «за» и «против».
Затем проговорил:
– А знаешь, Саша, этого нельзя исключить.
– Конечно, – сказал Александр, довольный, что его мысль находит поддержку,
– особенно после того, что в своей статье написал Солженицын
и что пишут у нас националисты.
– Вот уж действительно, кто подливает масло в огонь, – с раздражением бросил
Виктор.
 – Я от многих знакомых депутатов и работников министерств слышал, что не
очень хочется им переезжать в Акмолу. Да и ты, я думаю, не захочешь, не так
ли?
– Ради дела я готов. Мне до пенсии не так много осталось поработать.
Пока есть силы, можно и переехать, если, конечно, обеспечат там жильём на   
время депутатского мандата и не надо будет сдавать квартиру здесь.
– Так квартира теперь – твоя собственность. Кто же тебя заставит её сдавать?
Виктор
мимикой показал, что всё в нашей жизни возможно. Александр понял его намёк и с
нескрываемой иронией заметил:
– В крайнем случае ты можешь обжаловать решение в Европейском суде.
На это замечание Виктор ответил таким саркастическим
взглядом, что друг искренне рассмеялся.
– Знаешь, – продолжил уже серьёзно Виктор, – всё это, как говорится, – мелочи
жизни.
Главное, что такое решение отвечает требованиям времени.
Обрати внимание, как масштабно Назарбаев видит
развитие процессов на постсоветском пространстве, о чём он говорил в своей
речи в МГУ.
– Ты имеешь в виду его сравнение казахстанцев со сплавом, который
образовался, как он выразился, «из сотен драгоценных компонентов»?
– И это тоже. Он прав: на самом деле, земля Казахстана приютила миллионы
людей после присоединения Сибири и в ходе столыпинской реформы,
и во время Великой Отечественной войны, и освоения целины.
Поэтому идея президента о создании
Евразийского экономического союза имеет не только внешнеэкономическое, но и
внутриполитическое измерение. Её реализация усилит взаимодействие наших
стран в экономической области и создаст единое пространство в гуманитарной
сфере.
– Только какие-то злые силы гонят сегодня эти миллионы отсюда. Я тоже
начинаю задумываться, куда бы нам с Женей податься.
Подобные разговоры в то
время велись во многих семьях, а также во время встреч с друзьями и близкими
знакомыми. Люди были озабочены своими судьбами. Перед многими русскими
людьми и иными некоренными этносами остро стоял вопрос их будущего. Несмотря
даже на то, что «шоковые эксперименты», идущие из Москвы, и неготовность
местных властей их смягчить довели большинство населения республики до
степени крайней нищеты, люди бросали свои насиженные места и, как перелётные
птицы в осеннюю пору, потянулись из республики. За неполных четыре года
после распада Советского Союза Казахстан
покинули более двух миллионов русских и свыше четырехсот тысяч немцев. 
Пройдёт почти десять лет после того памятного разговора, Александр сообщит
Виктору, который будет уже на пенсии, о готовности выехать с семьёй на
жительство в Россию.
– Саша, как это вы с Женей решились продать вашу
замечательную квартиру в центре города? – спросил Виктор.
 – Сейчас в связи с
массовым отъездом людей квартиры продают по бросовым ценам.
– А что делать? - Неизвестно, что завтра будет? Квартиры здесь могут ещё
подешеветь,
а в России цены – вырастут. Я понял, что наш консалтинг дышит на ладан, а
сейчас
найти другую работу весьма проблематично. И связи не помогут. Ты же видишь,
наш брат сейчас не востребован. Другим расчищают дорогу: более молодым, более
ухватистым и тем, кто поближе к власть имущим. Ты же читал в газете, как
нагло об этом заявляют так называемые молодые олигархи: «Начальники воруют.   
Но они дают воровать и подчинённым. Значит, понятия о честности и
справедливости ещё живы в наших людях…»
Мы с Женей посоветовались и выставили
на продажу квартиру. Прикинули все наши «миллионы», заработанные при
капитализме, и подыскали небольшую двушку на окраине подмосковного городка.
Поедем туда. Свет не без добрых людей. Какую-нибудь работу найдём. И Лена с
Владом и Славиком будут к нам ближе. Тяжело им было расставаться. Много лет
они жили душа в душу. Помогали друг другу добрым советом. Вскоре после отъезда
Александра они начали обмениваться электронными письмами. В одном из них
Виктор напишет: «Массовый отъезд русских людей из Казахстана – это тоже на
совести московских правителей. По их вине во всех бывших союзных республиках
сложились невыносимые условия жизни русских, которые оказались между двух
огней: доведённые неразумными экспериментами центральных властей до крайней
нищеты они не могли при переезде в Россию обеспечить своим семьям надлежащего
комфорта. И тем не менее, они бросали всё и отправлялись в неизвестность на
поиски удачи. На новых местах их никто не ждал. В больших российских городах
они растворялись. Но там могли закрепиться лишь те, у кого хватало средств на
приобретение жилья. Таких были единицы. А в малых поселениях или деревнях к
переселенцам относились агрессивно. В своём подавляющем большинстве они были
хорошими специалистами, как правило, малопьющими. Но местное население, видя 
в них конкурентов, стало их выживать. Некоторые не выдерживали новых испытаний
начали возвращаться и вновь приобретать казахстанское гражданство. Когда их
спрашивали:
«Почему вы вернулись?»
Обычно ответ был один и тот же:
«В российских сёлах – повальное пьянство. А на тебя там смотрят враждебно».
Непрекращающаяся миграция привела к тому, что бывшие полиэтнические
республики, даже Казахстан, довольно быстро превращаются в моноэтнические.
Хорошо ещё, что в Акмоле (которая недавно была переименована в Астану)
открылся Евразийский университет имени Льва Гумилёва, в котором
многонациональный состав студентов. В других вузах студенты –
преимущественно коренной национальности.
«Мне рассказывали знакомые врачи, – писал другу Виктор,
– что медицинская документация переводится на казахский
язык. На казахский язык переведено всё делопроизводство. В поликлиниках и
больницах стало значительно меньше русских врачей. То же самое и в большинстве
органов управления. Местным националистам это только на руку. Эти факты
подтверждают истину, что пышные заявления руководителей об интеграционных   
процессах на просторах СНГ – это пустые декларации. Хотя надо признать,
выдвинутая Назарбаевым идея Евразийского союза и поддержанная Россией и
Белоруссией, а затем Кыргызстаном и Таджикистаном, а в последнее время и
Арменией, воплотившись в работающий интеграционный проект, в определённой
мере явилась прорывной. Она смягчила многие нежелательные процессы во
взаимоотношениях постсоветских стран. Но проблемы всё ещё остаются. Довольно
распространено здесь мнение, что Казахстан проигрывает России в переговорах
в ЕврАзЭС. Это, возможно, утверждают те, кто не переболел комплексом
иждивенчества за счёт России. Но от чего действительно страдают русские,
имеющие казахстанское гражданство, так от того, что между нашими странами не
синхронизировано миграционное законодательство. А чиновники вместо того,
чтобы принять неотложные меры по устранению различий, отыгрываются на
незащищённых законом людях. Помнишь, с какой радостью мы встретили назначение
Генеральным секретарём ЕврАзЭС хорошо известного нам по совместной работе
в комсомоле Таира? Мы не ошиблись тогда с тобой, утверждая, что Таир внесёт
серьёзный вклад в развитие евразийского сотрудничества. Так оно и получилось.
С присущей ему деловой хваткой, высокой эрудицией, умением вычленять главное
из множества задач он сделал многое для укрепления тесных экономических связей
стран, входящих в это объединение. А недавно я узнал от своих приятелей, что
его ближайшим помощником был Леонид Сергеевич, который во время нашей
комсомольской молодости заведовал сектором Казахстана в ЦК ВЛКСМ.
Ты его должен помнить хорошо. Он частенько бывал у нас в командировках.
Свой богатый опыт работы в ЦК комсомола
и ЦК партии, затем – руководителя подразделений российского министерства
иностранных дел и заграничных учреждений он блестяще реализовал, защищая
интересы России в исполнительном органе ЕврАзЭС. Идею евразийства я понимаю
расширительно. Она, по моему убеждению, помимо политико-экономического
содержания имеет и культурологическую составляющую. На протяжении столетий
представители российской и азиатских культур тесно общались, заимствуя друг
у друга характерные для них ценности и тем самым делали духовно богаче друг
друга. А русский язык как язык общения народов не только обогащал азиатские
этносы информацией, он становился частью их менталитета и культуры. Процесс
этот был взаимный, в ходе которого обогащался и русский язык, а русские люди 
становились богаче новыми обычаями и новым пониманием жизни. Таким образом
возникало новое цивилизационное явление как результат мирного сожительства
русского народа с народами, проживавшими в азиатской части единого государства
и объединёнными общей судьбой. Этот, не известный ранее цивилизационный
феномен, представляет собой органический сплав русской культурной традиции и
национальной ментальности. В результате практически в каждой союзной
республике появились выдающиеся произведения литературы и искусства,
получившие признание во всём мире. А чем опасны явления, происходящие ныне в
Казахстане и других странах на постсоветском пространстве? С массовым отъездом
русских людей из этих стран значительно сузилось поле взаимодействия и
взаимного обогащения культур. Оставшиеся в республиках русские люди
отодвигаются на обочину политической, экономической, социальной и культурной
жизни. Это я наблюдаю довольно отчётливо в последние годы в Казахстане. Под
давлением националистически настроенных организаций и движений происходит
изменение риторики самого президента. А ведь он и его соратники – это
личностное воплощение и порождение евразийства, так сказать, его
персональная сублимация, как, впрочем, и вся казахская техническая, научная и
творческая интеллигенция. В
советские годы Казахстан превратился в современное государство с развитой
многопрофильной индустрией, передовым сельским хозяйством и сплошной
грамотностью населения. Созданная в республике система образования,
здравоохранения, наука превосходит по своему уровню подавляющее большинство
стран мира. Никто иной, а президент заявлял, что «на территории бывшего СССР
был осуществлён своеобразный модернизационный проект. Поэтому многие
элементы чистой модернизации давно уже достигнуты». Назарбаев стал основным
защитником равноправия наций в молодом государстве. Много раз заявлял, что
это – фундамент межнациональной и политической стабильности. Когда Казахстан 
только становился на ноги как самостоятельное государство, то тогда
премьером был Терещенко. На это президент, как мне кажется, пошёл для того,
чтобы русскому населению республики, да и российскому руководству
продемонстрировать свой интернационализм. А сейчас, он утверждает, что
понятием интернационализм Москва прикрывала имперскую политику. На церемонии
награждения лауреатов премии президента он назвал Казахстан бывшей колонией
Российской империи, которая «вывозила богатства из его земли, а его жителям
оставляла перекопанную землю и заставляла глотать пыль». Характерно,
что это заявление он сделал на казахском языке. Вряд ли в данном случае можно
согласиться с президентом. Колонии – это когда из них всё вывозят и ничего
не дают взамен. А как поступала Россия? Она, наоборот, за свой счёт, за счёт
благополучия своего народа развивала окраины. В советский период этому
служила политика интернационализма, когда за счёт русского народа развивались
коренные этносы республик. Россию можно было сравнить с большим озером или
закрытым, внутренним, морем, из которого вытекали многие реки. Его водами,
богатством его ресурсов питались эти реки – окраины России. Но, к сожалению,
со временем это море истощилось. Иначе, как же тогда на земле Казахстана
возникли гиганты индустрии, цивилизованной стала казахская нация? Никто
иной, а Назарбаев на встрече с профессорско-преподавательским составом МГУ
говорил, что
«Казахстан … всегда с благодарностью будет помнить, что всем,
что сегодня в Казахстане есть, – его экономическим потенциалом, его      
научно-технической базой, его культурой, и вообще – кем мы, казахи, стали за
эти годы, мы прежде всего обязаны России и русскому народу. Вот этого не
говорить и об этом забывать, – не знаю, как это называется. Что тогда есть
чувство благодарности? И все должны отказаться от привычки, укоренившейся
в последние годы, во всех грехах винить Россию».
«Когда мы с тобой, Саша, – писал Виктор, – прочитали его речь в нашей
печати, то говорили:
«Так заявлять способен неординарный человек, который
незашорен сиюминутными амбициями и не стремится конъюнктурно подыгрывать
людям, поражённым национальным эгоизмом. У меня, Саша, невольно возникает
вопрос: либо у президента вдруг случилась амнезия и он не помнит, что говорил
несколько лет назад, либо он считает, что для российской аудитории надо
произносить одни слова, одни мысли, а для своей – прямо противоположные? На
эту мысль, Саша, меня навёл ещё один случай. Два года назад Назарбаев выступал
в Польше перед политической и бизнес элитой этой страны. Заметь, говорил на
русском языке. Призывал к экономическому сотрудничеству двух стран,
используя транзитные возможности России. Зная настроения поляков, он
прозрачно пошутил: «Друзья приходят издалека, а враги – рядом».
Как ты догадываешься, эти слова вызвали бурные аплодисменты.
Президент сам прошёл
советскую систему побора кадров. Используя его полемический приём, я задал
бы ему риторический вопрос:
а кем был бы ты без советского власти? Зачем же огульно ругать советский опыт?
Сваливать на него субъективные ошибки руководства?
Почему-то советский опыт, приспособленный к современным условиям Китая,
работает? Разве нельзя было творчески изменять его с учётом новых вызовов? У 
наших лидеров не хватило ума и ответственности, чтобы сохранить страну. Они
упустили исторический шанс. Китайцы показывают, как это можно было сделать.
В советское время, конечно, были серьёзные деформации в кадровой работе. Но в
целом тогда внимательно следили за национальным балансом в руководящих
органах. А что делается сейчас? Достаточно посмотреть на акимов
(губернаторов) областей и министров, то картину, как говорится, лучше оставить
без
комментариев. Страна остаётся полиэтнической, а система управления в считанные
годы превратилась в этнократическую.
Разве настолько оскудели управленческие кадры русских или украинцев,
или представителей других этносов, родившихся и
проживающих в Казахстане, кто был бы способен возглавить город или область?
Правда, и «в нашем стаде оказалась одна паршивая овца». Бывший глава Алматы,
позже – глава Восточно-Казахстанской области, а
перед отставкой – министр по чрезвычайным ситуациям республики Храпунов, мой
тёзка, сбежал в Швейцарию. Он объявлен в международный розыск по линии
Интерпола в связи с серьёзным «букетом» обвинений в мошенничестве, организации
преступной группы, получении взяток и злоупотреблении служебным положением.
Мы с тобой хорошо знаем: в советское время человек, прежде чем его выдвинут на
серьёзную руководящую работу, проходил основательную проверку в
комсомольских, партийных, общественных организациях, в которых проявлялись
его лучшие качества, как деловые, так и моральные. А сегодня как подбираются
кадры? Это либо родственники, либо друзья по учёбе или работе, либо удачный
бизнесмен. А какой у него бизнес? Насколько он честен в этом бизнесе? Не
связан ли с преступной сферой? Потому и получается – выдвинут человека на
серьёзную управленческую позицию, а через полгода его ловят на миллионных
взятках. Я смотрю ваше телевидение. У меня создаётся впечатление, что Россия
в этом весьма неблагородном деле, вообще – рекордсмен. Чтобы оправдать
отсутствие стройной системы подбора руководящих кадров у ваших высоких
политиков появилась даже формула – он человек нашей команды. Но это же принцип
– корпоративный, так формируются мафиозные структуры. Главный принцип при
этом – личная преданность, а не комплекс профессиональных и моральных качеств.
А в республиках нашего региона и в Закавказье, на мой взгляд, помимо
корпоративных принципов формирования властных структур весьма существенную
роль играет клановый, то есть земляческий или родоплеменной. А у нас в
Казахстане – кланово-жузовый (на юге – старший жуз, в центре – средний, а на
севере – младший). Недавно мне рассказали такой анекдот.
Летит на вертолёте
президент со своей командой. Видит внизу огромное предприятие. Спрашивает:
«Чьё это предприятие?»
Ему отвечают: «Вашей дочери, Елбасы». Елбасы – это   
Лидер Нации, сейчас такой официальный титул у президента. Хотя, ты, Саша,
очевидно, знаешь об этом.
Летят дальше. Видят ещё большее по размерам
предприятие нефтедобычи. Вновь спрашивает:
«А это чьё предприятие?»
Говорят: «Вашего внука».
Через некоторое время внизу показалось громадная стройка.
Президент спрашивает:
«А это кто ведёт строительство?»
Отвечают: «Это ваш второй зять строит новый завод».
Президент с огорчением говорит: «
Такая огромная у нас страна, а работает только одна семья…»
Я смотрю на то, как ведут себя лидеры всех стран СНГ. И развал Союза им нужен
был для того, чтобы осуществилась их давняя мечта: иметь персональные
самолёты, посольства в зарубежных странах, красные ковровые дорожки при
встречах, роскошные дворцы в своих столицах. У меня такое впечатление, что
исторический опыт их ни чему не учит. Когда они перестанут наступать на одни и
те же грабли? Как сядут в высокое кресло президента, так до самой смерти
боятся его уступить другому. Они вначале с яростью негодуют на своих
предшественников, а сами поступают точно так же. Лишь Ельцин, потеряв
физическую способность руководить огромной страной, согласился уйти на
покой. Сколько раз опыт нашей, когда-то общей страны доказывал, что
чрезмерная концентрация власти в руках одного человека неминуемо ведёт к
извращениям и деформациям в обществе. А ближайшее окружение лидера, боясь за
свою шкуру, чтобы показать ему свою лояльность, начинает по всякому поводу
подчёркивать его величие и исключительные заслуги. Выпускаются фильмы,
публикуются книги, прославляющие лидера. Не удивительно, что в обществе
нарастает протест. Для борьбы с ним применяют репрессивные меры. Силы,
обладающие финансами, за рубежом организуют кампании информационных нападок
на лидеров. Не так давно в зарубежных изданиях появился материал,
направленный против нашего президента. Утверждают, будто бы
он был заинтересован в гибели своего зятя Рахата Алиева, который
ранее был послом в Австрии, но
из-за ссоры с тестем подал заявление о политическом убежище. По требованию
Казахстана об экстрадиции (районный суд Алматы заочно приговорил его к    
длительным срокам лишения свободы) он был арестован и помещён в тюрьму. Но
вскоре его обнаружили повешенным в одиночной камере. Родственники и друзья не
верят в его самоубийство. Муссируются слухи о том, что на суде он готов был
выступить с доказательными обвинениями о крупномасштабной коррупции в верхних
властных структурах. Правда, много разговоров и о нечистоплотности самого
Алиева и даже о его непосредственной причастности к серии убийств бывших
партнёров по бизнесу. Тебе, Саша, хорошо известно, что сырьевые богатства
нашей республики, особенно нефтегазовая отрасль, цветные и редкие металлы, с
первых дней суверенитета привлекли внимание западных деловых кругов, в
первую очередь – американских, и Китая. Настоящим долларовым потоком к нам
потекли инвестиции.
 Помнишь, мы говорили с тобой, что за короткий срок Казахстан обогнал все
страны СНГ по иностранным инвестициям. В республике стала быстро развиваться
банковская отрасль. Молодая олигархия, пользуясь бесконтрольностью, огромные
суммы выводила в офшоры. А у вас разве это не так? Я тебе не писал, что вскоре
после твоего отъезда в Россию разгорелся скандал, связанный с американским
бизнесменом Джеймсом Гиффеном. Он был советником нашего президента. Его
арестовали в нью-йоркском аэропорту и предъявили обвинение в коррупции и
отмывании денег. В западной печати были материалы о том, что его обвиняют в
даче взяток нашему президенту и бывшему премьеру за содействие в заключении
контрактов на нефть с крупнейшего Тенгизского месторождения в пользу
западных кампаний. Это дело по% лучило броское название «Казахгейт». Самое
пикантное заключается в том, что при аресте у него обнаружили казахстанский
дипломатический паспорт. Но ты же знаешь, Конституция Казахстана не
допускает двойного гражданства. А защита Гиффена строила свои доказательства
на том факте, что он подробно информировал о своих действиях ЦРУ.
Симптоматично, что самое «демократическое» правосудие приговорило его за серию
серьёзных правонарушений в коррупции и отмывании денег к штрафу в «огромную»
сумму, аж, в 25 долларов. И примечательно также, что вскоре после Казахгейта
руководство Казахстана дало согласие – открыть несколько воздушных коридоров
и порт на Каспийском море американцам для доставки военных грузов в
Афганистан. А недавно появилась информация о том, что в ряде регионов
Казахстана американцами созданы секретные бактериологические лаборатории, на
которые не допускаются казахстанские специалисты. Естественно, возникает
вопрос: чем занимаются эти лаборатории и какова их цель, имея в виду, что
подобные лаборатории в других бывших союзных республиках расположены, как   
правило, по периметру России? Узнав об этом, я испытал чувство, близкое к
потрясению. Меня будоражила мысль: как же руководство республики согласилось
разместить на своей территории эти объекты, неизвестно, чем занятые? Для
наследников тех, кто уничтожил на Западном континенте племена индейцев, кто
спалил в атомном огне жителей Хиросимы и Нагасаки, кто планировал уничтожить
атомными бомбардировками советские города, ничего не стоит создать вирусы,
которые будут «инструментами смерти», способными, как это показывают
фантастические бестиарии, натворить
бед в масштабе огромного субконтинента, включая Китай, Сибирь и Центральную
Азию. Под впечатлением этих переживаний мне приснился сон, будто бы по злому
умыслу одного из американских сотрудников такой лаборатории смертоносный      
вирус, способный уничтожать людей по этническому признаку, был выпущен из
пробирки. С молниеносной быстротой разразилась страшная эпидемия, которая
избирательно косила людей славянской и монголоидной принадлежности. Города и
селения Китая, Сибири и центрально-азиатских стран оказались заваленные
труппа% ми, которые некому было убирать. Все попытки Всемирной организации
здравоохранения и специального комитета ООН найти антивирус не дали никакого
результата. Такой антивирус удалось вырастить молодому микробиологу из
сибирского университета, в котором я учился. Срочно было налажено его
производство. Сформированы специальные отряды. Они выехали в страны,         
поражённые этим вирусом. И только так удалось загасить пожар, который мог   
натворить непоправимых бед на всей планете. Проснувшись, я сел за письма в
газеты и на телевидение с обращением к общественности нашей республики. Я
призывал объединиться всех неравнодушных людей подобно тому, как они
объединились вокруг Олжаса Сулейменова, создавшего движение «Семипалатинск –
Невада», чтобы в стране, подвергнутой полвека назад радиоактивному заражению,
не допустить заражения бактериологического. Я был убеждён, что вирусофобия,
как и радиофобия, заставит людей забить тревогу с тем, чтобы при содействии
международных организаций – ООН, ВОЗ, ОБСЕ, а также представителей всех
заинтересованных стран понудит американские власти допустить тщательную
проверку этих лабораторий специальными комиссиями. Я, конечно, не уверен,
что мой голос будет услышан. Но пора бить в набат, пока из этих «обителей
возможного зла» не вышел смертоносный монстр. Ты мне писал, что тебя весьма
удивило недавнее заявление Назарбаева о переводе казахского алфавита на
латиницу. По-разному интерпретируют его у нас. Некоторые говорят, что это –
намёк России, чтобы она была более сговорчива в сфере экономического
взаимодействия. Другие считают, что на фоне непростых российско-американских
отношений Вашингтону дан знак о независимой позиции Казахстана и его
готовности к дальнейшему развитию казахстанско-американского сотрудничества.
Иные полагают, что причина меркантильная: таким образом президент пытался
разморозить 22 миллиарда долларов
Национального фонда Казахстана, заблокированных банком Нью-Йорка Mellon. Мне
кажется, что такое решение созрело у президента не без подсказки
американцев, стремящихся как можно дальше развести наши страны и народы, и не
без настойчивых намёков турок, последовательно продвигающих идею единого
Турана (ты же знаешь, у турок латинский алфавит). Можно также допустить, что
причиной могли стать опасения Назарбаева, связанные с возможным влиянием
событий в Крыму и на Донбассе на регионы Казахстана с компактным проживанием 
русских, о которых писал Солженицын. Не приходится сомневаться, что переход на
латиницу, да ещё в кротчайшие сроки, усилит эмигрантский поток русских из
страны. Президент так много сделал для национальной стабильности, а теперь
сам закладывает под неё мину замедленного действия, какими бы аргументами
это не оправдывалось. Знаешь, Саша, у меня невольно возникает вопрос: если ты
демократ, то почему ты фактически единолично принял решение, затрагивающее
жизнь каждого казахстанца, не проведя предварительно референдума по столь
важной проблеме? А если всё дело действительно в тех пресловутых 22 миллиардах
долларов, то разве они стоят того цивилизационного предательства, на которое
разменяна эта в общем-то жалкая подачка тех сил, которые не скрывают своих
агрессивных планов против нашей общей цивилизационной парадигмы? У меня не
укладывается в голове, как мог столь многоопытный политик принимать
судьбоносное для всех казахстанцев решение, не изучив того положения, которое
сложилось в соседних республиках, перешедших на латиницу: в Туркменистане и
Узбекистане. Стремясь дистанцироваться от России, авторитарное руководство
этих стран вскоре после суверенизации, в начале 90-х годов, поспешило провести
языковую реформу. И что из этого получилось через десятилетие, сегодня можно
увидеть, как говорят, невооружённым взглядом. К примеру, в Узбекистане,
многие детишки, особенно на селе, не умеют читать по-узбекски, если какое-то
слово написано на кириллице, а взрослое население и пожилые люди не
справляются с узбекским текстом, написанным латиницей. Это привело к тому,
что часть населения вообще остаётся неграмотным. И какой выход из этого
положения найден стихийно? Параллельно с латиницей продолжается         
использование кириллицы. Сами же узбекские учёные утверждают, что
проведённая без должного научного исследования, проще говоря, нахрапом,
языковая реформа отбросила образовательный процесс в стране на несколько
 десятилетий назад. Ведь совершенно очевидно, что введением нового алфавита
в перспективе
будет разорвана материальная основа духовной связи казахов с русской
культурой. Кто возьмётся перевести на латиницу весь тот колоссальный массив
русской научной, технической, художественной литературы во всём разнообразии
её жанров, который за предыдущие два столетия появился в переводе на казахском
языке? Это огромное интеллектуальное наследство будет утеряно навсегда.
Всю эту литературу придётся сдать в архив. Либо её просто начнут уничтожать за
ненадобностью. Переиздавать всю казахскую литературу, научные труды и
учебники, написанные на кириллице, содержащие богатый интеллектуальный и
культурный опыт нескольких поколений талантливых людей, никто не будет. Да,
этого нет и в планах руководства страны. Молодое поколение, обученное на
латинице, уже к ней никогда не обратится. Всему населению – от младших
школьников до пенсионеров – придётся овладевать новой грамотой. У меня
возникает вопрос: как латиница будет сочетаться с выдвинутой Назарбаевым   
идеей создания единого евразийского образовательного пространства? Хочу тебе
напомнить слова Назарбаева в МГУ:
«… для казаха потерять русский язык было бы равносильно откату на сто лет
назад.
 А через какой язык эти государства (он имел в виду страны СНГ) эти народы
выйдут в мир науки, культуры?»
А некоторое
время назад наше общественное пространство взорвало его заявление во время
беседы с министром информации и коммуникаций, смысл которого заключается в
том, что процесс перехода на латиницу является исторически важным для народа
Казахстана. И теперь для повышения статуса казахского языка деятельность
парламента и правительства должна осуществляться только на казахском языке.
Для того, чтобы не ущемлять граждан, он поручил предусмотреть возможность
синхронного перевода. Практически сразу же после этого заявления его старшая
дочь Дарига, возглавляющая комитет парламента, на очередном пленарном
заседании озвучила запрос на русском языке. Отвечая на вопросы журналистов,
чем она это объясняет, Дарига сказала:
«Межнациональное согласие никто не отменял. Языки, которые работают
на территории нашей страны, в том числе и действуют в госорганах,
на сегодня утверждены Конституцией страны».
 Будет ли после повсеместного введения латиницы молодое поколение казахов    
изучать русский язык? Что-то мне не очень в это верится. Я недавно попытался
найти книжный магазин в Алматы. Ты, конечно, помнишь, какие замечательные
были здесь магазины с томами наших и зарубежных классиков художественной
литературы? С трудом мне удалось обнаружить в районе, где был кинотеатр
«Целинный», магазин типа «бутик», в котором один угол отведён для стендов с
книгами. На стенде – издания, отличающиеся роскошной полиграфией. И кто, ты
думаешь, их автор? Угадал: это книги нашего Елбасы. Саша, ты, прочитав моё
письмо, вероятно, подумаешь:
«Как же так – бывший ярый сторонник президента
пишет не очень лицеприятный материал о нём?» Если действительно, у тебя
возникнет такой вопрос, то ты будешь совершенно прав. Я не отрекаюсь от того,
что с большим пиететом относился к Назарбаеву, с чьим именем связываю
становление независимости Казахстана и развитие интеграционных процессов на
постсоветском пространстве. Он был инициатором многих важных
внешне-политических инициатив, имеющих геополитическое измерение.
Новая столица
Астана – это, без всякого преувеличения, ему животворный памятник. Но у
всего есть своя мера. Оставаясь столь длительное время на посту, не решаясь   
передать власть демократическим путём достойному преемнику, которого за многие
годы вполне можно было подготовить, он лишь накапливает негатив у народа по
отношению и к себе, и к существующей системе власти в государстве. А её
трубадуры выдумывают различные мотивы, чтобы оправдать такое положение, и
даже идут на подгонку Конституции. Кстати, это в одинаковой мере справедливо и
для вашей страны. Я не случайно привёл анекдот. Таких анекдотов становится всё
больше. Это, пожалуй, самый безобидный из них. Довольно много появляется
информации о том, что основные предприятия-экспортёры принадлежат семье,
хотя оформлены на подставных лиц. Именно поэтому стало меняться моё отношение
к президенту. Меня очень беспокоят набирающие силу новые тенденции в нашем
обществе. Они, к сожалению, не внушают оптимизма с точки зрения будущих
отношений с Россией и в смысле плавной преемственности верховной власти.
Исторический опыт показывает, что после сильных правителей не редко наступает
смутная пора, а то и кровавый беспредел. Жертвами таких событий, как
правило, становятся народы. Это страшно.
События в других бывших союзных республиках, я имею в виду Грузию,
Кыргызстан, Молдову, Таджикистан и Украину, показали, что во время борьбы за
власть всегда страдают простые люди. И, как правило, люди других
национальностей. Украина в этом смысле стала настоящим полигоном реализации
самых кровавых сценариев. А желающих оторвать Казахстан от Евразийского союза,
к сожалению, здесь не убавляется. Много стало тех, кто с надеждой взирает на
помощь Запада в расчёте использовать для своей выгоды будущие перемены в
верхних эшелонах власти, а в противном случае – организовать свой
«Евразийский майдан». Этого я больше всего боюсь. Активную антипрезидентскую 
кампанию с использованием социальных сетей ведёт скрывающийся во Франции
бывший министр энергетики, индустрии и торговли, весьма успешный в прошлом
банкир Мухтар Аблязов. Семнадцать лет назад он вместе с бывшим акимом
Павлодарской области Галымжаном Жакияновым создал движение
«Демократический выбор Казахстана».
Движение выступало за проведение радикальных
 демократических преобразований в стране, в том числе и в сфере политического
руководства. Движение было признано экстремистским. Аблязову удалось скрыться
за границу. Его заочно приговорили к 20 годам лишения свободы. А Жакиянову
пришлось отсидеть четыре года в тюрьме за превышение должностных полномочий.
Международные правозащитные организации признали его политическим
заключённым. В настоящее время он находится в США и занимается частным
бизнесом. Также за границей проживает бывший премьер-министр Казахстана
Акежан Кажегельдин. В 2001 году он был приговорён заочно за серию
преступлений, среди которых неоднократное получение взяток в особо крупных
размерах. Но когда в казахстанской столице произносился приговор суда, на
сессии Европейского парламента Кажегельдину был вручён «Паспорт свободы», по
которому он имеет право посещать любую страну. Наши политологи обратили
внимание на то, что во время предвыборной кампании в США Кажегельдин намекал 
Хиллари Клинтон о своей эвентуальной полезности в качестве сильного
специалиста по Казахстану и странам Центральной Азии. Его в этом качестве
нередко приглашают выступить на различные международные форумы и в западных
СМИ. Хотя в своих выступлениях он избегает резких оценок политики Назарбаева,
но в то же время неоднократно давал понять, что основная опасность
президенту Казахстана исходит от его ближайшего окружения и коррупции,
пронизывающей все сферы.
Ты помнишь, Саша, сразу после развала Союза появились
национал-патриотические движения, которые заявили о поддержке
 «великой тюркской идеи». Они не исчезли. Их претензии тоже не уменьшились.
У них, как ты знаешь, есть закордонные покровители. Их геополитические
претензии
охватывают огромное евразийское пространство, которое, согласно утверждениям
идеологов этого движения, простирается от южных центральноазиатских гор до
севера Урала и Сибири, а на востоке – от Большого Хингана до Карпат – на
западе. Сегодня страна находится в эпицентре сложных геополитических и
внутриполитических процессов, которые Лев Николаевич Толстой называл
«бесчисленными дифференциальными силами», подспудно способные привести к
состоянию, когда натянутая до предела струна лопнет, вызвав хаотичные
действия, называемые политологами «управляемым хаосом». Форс-мажорными
обстоятельствами тут же воспользуются различные группы влияния, борющиеся за
власть, за финансовые потоки и сырьевые ресурсы. Тем или иным группам сразу   
постараются «помочь» зарубежные «доброжелатели» из-за океана и Европы, а также
из мусульманских центров. Имея в виду ситуацию в Афганистане и
расползающегося по миру ИГИЛ вследствие нанесённых ему ударов в Сирии,
террористическая угроза, а также угроза дестабилизации для всего
центральноазиатского региона, в том числе для Казахстана, отнюдь не
уменьшается.
Более того, я считаю близорукой политику Назарбаева и других лидеров
центральноазиатских стран, заигрывающих с исламом. Я написал «заигрывающих с
исламом» потому, что хорошо понимаю: у бывших руководителей республиканских
партийных организаций не может быть глубокого понимания этой религии и её
догм. Скорее всего, они знают ислам на бытовом уровне. Но пытаются
использовать религию как фактор укрепления своей политической власти. Вряд
ли они отдают себе отчёт в том, что в перспективе они не справятся с
разбушевавшейся стихией. Кто знает, может быть, в тайниках своей души они
надеются на
то, что их политический век обойдётся без социальных катастроф, а далее, хоть
«трава не расти». Судьба их преемников, да и будущее стран их уже не будет
волновать. Именно политическая власть здесь создаёт благоприятные условия для
ускоренного распространения ислама. Лидеры стран, вероятно, не принимают в   
расчёт или забывают, что рост исламизации в разных регионах мира является
одной из составляющих глобального проекта.
Недавно в книге профессора МГИМО Елены Пономаревой я прочитал о
возрастающем влиянии ислама на социальную
и политическую жизнь стран этого региона, приводящем, по её убеждению, к
формированию вместо homo soveticus, характерного для постперестроечного
периода, homo islamicus. Автор книги уточняет: если до независимости в
Казахстане было 68 мечетей, то в настоящее время их число составляет 2500.
Значительная часть прихожан – молодёжь. Подготовку священников ведут Высший
Исламский институт и Казахско-египетский исламский университет «Нур». Помимо 
этих учебных заведений существует более десятка медресе и Институт повышения 
квалификации имамов. Огромными тиражами издаётся исламская литература.
Работает несколько исламских издательских центров. С 2012 года функционирует
исламский телевизионный канал, в сетевом пространстве существует множество
исламских сайтов. Правительство инициировало создание Фонда поддержки
исламского образования и науки, который выделяет стипендии для студентов
религиозных учебных заведений, финансирует строительство таких заведений и   
издание религиозной литературы. Большинство студентов, которые обучаются в
религиозных учебных заведениях, обеспечивается государственными грантами.
Можно с большой долей вероятности утверждать, что процесс формирования
религиозной элиты приведёт к возрастанию роли исламских священников в
общественной жизни страны, к довольно быстрому их «переливу» в политический и
административно-хозяйственный аппарат. Главную опасность для нынешнего
руководства могут представлять исламские радикалы, которые не преминут
использовать любую дестабилизацию общественно-политической обстановки в
стране». После неожиданной для многих, в том числе и для Виктора,
добровольной отставки с поста президента Нурсултана Назарбаева, наш герой
написал своему другу: «Заботой о будущем страны можно объяснить принятое
Назарбаевым в марте 2019 года решение добровольно уйти с поста президента,    
оставив за собой полномочия руководителя Совета по национальной
безопасности. Нельзя
исключать того, что после избрания президентом Казахстана Токаева в стране
активизируется оппозиция. И далеко не случайно, что на следующий день после
переименования столицы Астаны в город Нур-Султан сторонники движения
«Демократический выбор Казахстана» провели в Алматы демонстрацию протеста».   
Надо полагать, Виктор продолжит пристально наблюдать за развитием событий в
стране, анализировать побудительные причины политических процессов,
переживать вместе со своими друзьями неудачи, которые
сопровождают становление молодого государства, и радоваться его успехам. А я
позволю себе на этом закончить рассказ о нём, перейдя к следующей главе, в
которой читатель вновь встретиться с Егором Семёновичем.      
                   
                НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ГОДЫ В БОЛГАРИИ
 
После двух месяцев стажировки в отделе Болгарии Министерства иностранных дел
Егор Семёнович выехал с семьёй к месту своего нового назначения – в
советское посольство в Софии. Стажировка в министерстве оставила у него
смешанное впечатление. Полезным для него было ознакомиться с материалами,
касающимися современного состояния советско-болгарских отношений, почерпнуть
опыт написания дипломатических документов по различным сюжетам. Однако ему не
понравилась атмосфера, царившая в отделе. Работавшие в нём дипломаты
предпенсионного возраста частенько общались между собой на языке приморских
таверн, с использованием ненормативной лексики. Получив задание руководства,
они бросались к архивным шкафам, чтобы выудить оттуда копию аналогичного
документа, написанного в предыдущий период. Егор, наблюдая за поведением
наследников Чичерина и Молотова, невольно задавался вопросом: «Разве с помощью
такой лексики общались между собой дипломаты времён Горчакова и Тютчева? Где
же творчество у наших дипломатов? Чему же их учили в МГИМО и Дипакадмии?
Такое поведение по’шло и недостойно звания дипломата, – с огорчением делал
он вывод. Когда поезд тронулся и улеглось волнение от предотъездной
сутолоки, Егор нежно обнял Серёжку и с улыбкой сказал:
 – Ну, теперь у нас начинается новая жизнь. Скажи, честно, Серёжа,
ты не жалеешь, что расстался со своими школьными друзьями?
– Конечно, немного жаль, – с едва заметной грустью
в глазах проговорил сын.
 – Ничего, – попытался успокоить его Егор.
– Скоро ты познакомишься с одноклассниками в посольской школе и там у тебя
появятся новые друзья, а, может быть, и подруги, – многозначительно намекнул
он. –
Да, ладно, папа всегда ты начинаешь ерничать…
 – Ничего подобного, – со всей серьёзностью сказал Егор.
– Я помню себя в твоём возрасте. Когда я перешёл в седьмой класс,
то неожиданно влюбился в
свою сверстницу – москвичку.
– Это ещё в какую москвичку? – насторожилась
Ирина, – что-то ты мне никогда об этой истории не рассказывал.
 – Не рассказывал, потому что повода не было, – отшутился он.
– Тогда давай, как на
духу, признавайся, каким образом ты тогда попал в Москву и как познакомился с
этой загадочной москвичкой? – улыбаясь, потребовала жена.
Сергей тоже с
любопытством поглядывал на отца. У него уже случались сердечные увлечения в
школе и в пионерском лагере, и он с напряжённым вниманием ожидал рассказа
отца.
– Вовсе и не в Москве это было, а у нас на пикнике. Из подмосковного
города Жуковский летом приехал навестить своих стареньких родителей друг
отца с женой и дочерью, которая было моей ровесницей. Он был
лётчиком-испытателем. Высокий блондин с приятной улыбкой и синими, как
июльское небо глазами. На него можно было засмотреться, если бы не красавица
жена и очаровательная дочь с толстыми русыми косами. Глядя на них, я испытывал
ощущение, что они прибыли с какого-то волшебного, залитого солнцем острова.
Папа пригласил их в выходной день на пикник. Мы расположились у речки.
Родители начали готовить обед, а нам сказали, чтобы мы побродили по берегу и
пособирали землянику. Девочку звали Рита. Я шёл рядом и не знал, с чего
начать разговор. На её вопросы отвечал односложно, краснея и думая, что
говорю невпопад. Может быть, она поняла моё смущение, поэтому попросила,
чтобы я рассказал о книгах, которые мне нравится читать. Это меня выручило. Я
только что закончил книгу «Балтийское небо» и стал рассказывать о лётчиках,
сражавшихся против фашистов. Рита с интересом слушала и вдруг перебив
меня, сказала:
– А мой папа воевал на другом фронте. Ему не хватило двух
сбитых немецких самолётов, чтобы стать Героем Советского Союза. Его ранило
уже под Берлином, а после ранения приказали испытывать новые самолёты.
 – А какие он испытывает: реактивные? – поинтересовался я.
 – Да, реактивные, – сказала Рита, – военные, – уточнила она.
После этого пикника я только о ней и думал. Тогда я решил, что
обязательно стану лётчиком. Когда Рита с родителями
уехала, то в моё сердце забралась тоска и сожаление, что, вдруг, я её больше
не увижу. Часто вечерами, лёжа на кровати и глядя в потолок, я мечтал, что
однажды явлюсь к ней после окончания военного училища в форме лейтенанта и
признаюсь в любви. Мне казалось, что она не сможет отказать мне выйти за
меня замуж. И мы будем такими же счастливыми, как её родители. Егор помолчал,
вероятно, соображал: стоит ли рассказывать о трагическом эпизоде этой
истории. Но потом, решившись, с грустью сказал:
– Примерно через полгода, отец принёс печальную весть.
Во время испытаний очередного самолёта Ритин папа
погиб. Он пытался спасти самолёт, у которого загорелся один реактивный
двигатель. Но самолёт вошёл в штопор. Лётчик катапультировался. Но катапульта
не сработала. Тело его нашли, лишённым головы. Ему посмертно присвоили
звание Героя Советского Союза.
От внимания Егора не укрылось, что Ирина и Сергей при этих словах побледнели.
 – Папа потом помогал его родителям до
самой их смерти. Вы же знаете, он был очень добрый человек. Егор замолчал. Он
вспомнил отца, которого похоронил год назад. Сказать, что он любил отца,
этого будет недостаточно. Он обожал его, преклонялся перед его чистой и
благородной натурой. Хотя своим поведением он не допускал по отношению к нему
сюсюканья или мелочного опекунства. Он частенько позволял себе подшучивать
над отцом. Эти незлобивые шутки отец воспринимал с добродушием. Егору
казалось, что его отец – самый добрый на свете человек. Он был потомком
сибирского казака, который гордился тем, что служил в лейб-гвардии её
величества полку. Наверное, от своего отца он перенял свободолюбивый и гордый
характер. А доброта была его природным качеством. Когда отца не стало, Егор
переживал от того, что недостаточно внимания уделял ему, мало говорил ему
приятных и душевных слов. Сейчас перед мысленным взором Егора встал его образ
невысокой и плотной фигуры, с необычайно печальной улыбкой, с внимательны% ми
карими глазами и поредевшими седыми волосами. Егор верил, что отец стал его
Ангелом-хранителем. Теперь в трудные минуты жизни он испытывал стеснение
сердца и, закрывая лицо руками, повторял про себя:
«Прости меня, отец!» или
«Помоги мне, отец!».
Ему казалось, что всеми своими успехами он обязан
помощи отца. Рассказ Егора вызвал тихую грусть жены и сына. Они сидели
молча, каждый думал о чём-то своём. Сергей представил своих знакомых девочек,
к
которым он питал симпатии. Ему в этот момент пришла мысль – после школы
поступить в лётное училище. На самолёты он всегда смотрел с восхищением.
Каждый военный лётчик, летающий на современных
сверхзвуковых самолётах, казался ему героем. Глядя на их фотографии в
необычных костюмах со шлемами, на которых блестели светофильтры и оборудование
для кислородных масок и средств связи, он представлял лётчиков пришельцами из
других галактик.
При пересечении советско-румынской границы Егор с необычным
для себя чувством подавал дипломатические паспорта пограничникам. Он не был
человеком с чрезмерными амбициями. Но, заметив особое уважение, с которым
пограничники возвращали ему паспорта, в душе его шевельнулось чувство
горделивости. Проезжая румынские города и селения, Егор замечал резкую
разницу между уровнем жизни молдаван и румын. Богатые молдавские сёла с
добротными домами, окружёнными садами и виноградниками, чистыми двориками, в
которых непременно пестрели цветы, а также огромные плантации виноградников и
плодовых деревьев на бескрайних полях свидетельствовали если не о
благоденствии жителей, то, по крайней мере, о хорошем их самочувствии. Егор
подумал, что, вероятно, Леониду Ильичу Брежневу должны быть благодарны
молдаване за то, что из общего союзного кармана им выпадало немало средств
на развитие этой республики. Попадавшие в поле его зрения мужчины и женщины   
глядели смело и весело, они были в чистой и опрятной одежде. В Румынии
бросалась в глаза не прибранность сёл с бедными небольшими избёнками,
расположенными среди распаханных полей, и неряшливость их жителей. Вместо
машин чаще всего можно было увидеть повозки, запряжённые ишаками или худыми,
истощёнными лошадёнками. Чумазые босоногие цыганские детишки, одетые в
пестрые видавшие виды одежонки, неприкаянно бродили по грязным улицам.
«Дорого обходится румынам стремление Чаушеску во что бы то ни стало выплатить
все
внешние долги», – объяснил для себя Егор увиденное. Когда поезд преодолел по
железнодорожному мосту величавый Дунай, то картина вновь преобразилась.
Болгарские селения не только радовали глаз своими, как правило, кирпичными
домами с весёлыми черепичными крышами и аккуратными дворами, затенёнными
навесами виноградников, но и внушали уважение к трудолюбию их обитателей. Егор
отметил про себя бо’льшую учтивость болгарских пограничников, чем румынских.
Они разговаривали с пассажирами на русском
языке с характерным для болгар акцентом на «о», вместо привычного для нашего
уха «а», и, путая падежи.
«Всё-таки сказывается близость наших культур», – говорил внутренний голос
Егора,
 – возможно, кто- то из них побывал уже в Союзе
и знает, что у нас к болгарам преимущественно тёплое отношение».
Из пограничного города Русе поезд тронулся, когда поднявшееся из-за гор солнце
начало заливать ярким светом всю округу. Несмотря на осень, радостное
щебетание птиц сливалось в одну симфонию со стуком колёс железнодорожного
состава. Вскоре взору наших героев открылись завораживающие горные пейзажи. В
голубой дымке виднелись холмы. Покрывавшие их деревья ещё сохраняли зелёную
листву. Часто поезд миновал мосты, перекинутые через горные речки, которые
петляли в ущельях, заросших плотной растительностью. На живописных полянах
раскинулись уютные деревни. Егор заметил, с каким вниманием и интересом
наблюдают Ирина и Сергей за мелькавшими за окном картинами. Ему захотелось
их приободрить. Он им пообещал, что они непременно съездят в болгарские
сёла.
– Хотя во время командировок мне довелось всего несколько раз пообщаться
с сельскими жителями, – сказал он, – но я обратил внимание на их
удивительную доброту. С первых слов традиционного приветствия: «Добре дошли!»
и «Заповядайте!», что означает: «Добро пожаловать!» и «Пожалуйста,
проходите!», они всем своим видом излучают радушие к людям, которые им были
до сих пор совершенно не знакомы.
К вечеру они прибыли в Софию. На вокзале их
встретил первый секретарь посольства Владимир, с которым Егор был знаком ещё
во время работы в ЦК ВЛКСМ. Тогда Володя был его коллегой. Он занимал
должность заместителя заведующего организационным отделом, а до этого прошёл
школу работы первым секретарём одного из московских райкомов и вторым
секретарём ЦК комсомола Молдавии. Его рефератом в посольстве были связи с
Димитровским комсомолом. Своей обаятельной внешностью, высоким ростом и
неизменной элегантностью он с первых минут знакомства вызывал к себе
почтение. Володя доставил прибывших не в посольский комплекс, а в квартиру,
которая находилась на четырнадцатом этаже высотного дома дипломатического
корпуса, расположенного в нескольких кварталах от посольства, рядом с
центральной улицей Софии, называвшейся в ту пору бульвар Ленина.
– Посол распорядился поселить вас здесь, поскольку квартира для
вас будет освобождена отъезжающим на родину дипломатом только через месяц, –
объяснил он.
 – Мы с женой, которую зовут Тоня, приглашаем вас на ужин. А для
того, чтобы с утра вы могли приготовить себе завтрак, я зарядил ваш
холодильник необходимыми продуктами. Когда они вошли в квартиру, Володя
сказал:
– Вы пока располагайтесь, а через час я за вами заеду. Егор и Ирина
поблагодарили его за встречу и любезное приглашение, пообещав, что к
назначенному времени они будут готовы.
В заграничных учреждениях так принято:
приезжающего новичка обычно встречает коллега-дипломат, который, как правило,
берёт на себя обязанность быть в первый день его хлебосольным хозяином.
 – Папа, как ты считаешь, что мне надеть на ужин? – спросил Сергей. – Владимир
Семёнович сказал, что их дочь Ярослава учится в том же классе, в который пойду
я.
– Надень школьную форму, – не заморачиваясь, и, чтобы не гладить помятые
в чемоданах вещи, ответил Егор.
Он даже и предположить не мог, на какое
мучение обрёк сына. Ярослава – девочка красивая, встречала сверстника с
родителями в новом ярком наряде. Тоня приготовила гостям очень вкусный ужин с
характерными для болгар деликатесами. Егор и Ирина нахваливали кушанья, Володя
рассказывал о посольских новостях. А Сергей ел мало. Сидел весь вечер, молча.
А после ужина с обидой признался отцу:
– Я в этой школьной форме был, как дурак?
– Почему? – не понял его переживаний отец. Ему и в голову не пришло,
что сын уже достиг возраста Ромео, когда отношения со сверстницами, на которых
они смотрели, как на своих Джульетт, становятся романтическими. О том, сколь
сильное смущение испытал Сергей, свидетельствует то, что даже, спустя
тридцать пять лет после того памятного ужина, он вспоминал с огорчением, что
послушал отца и «вырядился в школьную форму». На следующее утро отец и сын
отправились в посольство. Егор – на службу, а Сергей – в школу, которая    
находилась примерно в километре от посольства. Школьников доставляли туда на
специальном автобусе. Ноябрьское утро гремело яркими солнечными бликами на
окнах домов и приятными волнами прохлады с горы Витоша. Идя по тихим уютным
переулкам, отец и сын любовались аккуратными двух – или одноэтажными домами с
небольшими двориками, увитыми розами или виноградниками. Каждый из домов имел
свой архитектурный облик, свой окрас, сдержанного пастельного колера. В
некоторых были подземные гаражи с въездом непосредственно с улицы.
В других – машины стояли во
дворах на специальных площадках. На улицах шпалерами высились каштаны,
опустив свои побуревшие листья, похожие на большие растопыренные пальцы.
Благостное настроение Егора от окружающей картины портили лишь тротуары, на
которых то и дело попадались вывороченные плиты. Нужно было постоянно смотреть
под ноги, чтобы не запнуться и не растянуться в пыли.
Подчиняясь необходимости своего положения, Егор должен был прежде
всего представиться послу. В приёмной
Егору пришлось подождать минут десять. Секретарь объяснила, что посол
проводит совещание с руководителями групп. Когда совещание закончилось,
секретарь по внутренней связи спросила посла, может ли зайти к нему
прибывший дипломат и назвала фамилию Егора. Посол попросил пригласить к нему
Павла Аксентьевича и сказал:
«Пусть, заходит!» Егор вошёл в просторный и
представительный кабинет с большим полированным столом, который был приставлен
к рабочему столу хозяина кабинета, и портретом Горбачёва на стене. Пока Егор
шёл от двери, Леонид Иванович, так звали посла, вышел из-за стола и пожатием
руки приветствовал его. Он был пожилого возраста, с крупными чертами лица
крестьянского типа и мясистым носом, на котором розовели капилляры. Низким, с
небольшой хрипотцой голосом он пригласил Егора сесть и коротко рассказать о
себе. Егору было понятно, что послу известна его биография, поэтому он акцент
сделал лишь на том, что владеет языком на достаточном уровне для свободного
общения с болгарами, имеет определённый круг знакомых среди бывших и
настоящих работников Димитровского комсомола, своих сокурсников-болгар по
Дипакадемии и в целом знает о положении в стране. Тем временем, к разговору
присоединился советник, вызванный послом. Это был средних лет брюнет, плотный,
невысокого роста, с прямыми, зачёсанными назад волосами, которого Егор
несколько минут назад заметил выходившим из кабинета с другими участниками
совещания.
– Вы будете работать в группе внутренней политики. Павел Аксентьевич
– её руководитель, – без всяких эмоций сказал Леонид Иванович, – он
вам покажет рабочий кабинет и введёт в курс дела. А коллективу мы вас
представим на очередном рабочем совещании. Всем своим видом он дал понять, что
не хотел бы более терять драгоценное время. Его не интересовало, как и где
устроилась семья нового дипломата, есть ли у него какие-то пожелания.
Наверное, Володя уже сообщил ему
об этом. А что касается обязанностей прибывшего, он был уверен, что о них
расскажет руководитель группы. Павел Аксентьевич показал Егору его рабочее
место и пригласил к себе дипломатов, которые входили в его группу, чтобы
познакомить с ними Егора. Среди них был и Володя. Затем, когда они вновь
остались одни, Павел Аксентьевич рассказал Егору об его реферате, в который
входили связи с Народным собранием Болгарии и межпарламентское сотрудничество.
Так у Егора начались дипломатические будни. Через день его пригласил к себе
советник-посланник Леонид Владимирович и сказал, что они поедут в Народное
собрание, где он будет представлен руководителю комитета по международным
делам Владимиру Боневу. То, что посол и его ближайший помощник были тёзками,
это, конечно, случайное совпадение. Леонид Владимирович, который был лет на
семь старше Егора, с самого начала вызвал у него симпатию. Не только своей
импозантной внешностью и внутренней подтянутостью, но также интеллигентным
поведением. В его обращении к новичку не было даже намёка на своё
профессиональное превосходство или на покровительственную интонации либо на
панибратство. Уважительное и деловое отношение. Егор, сидя в машине, обратил
внимание на то, что даже коричневая рабочая папка из тонкой кожи с
застёжкой-молнией под цвет костюма советника-посланника подчёркивала его
элегантность. Хотя спустя несколько месяцев, некоторые коллеги Егора
доверительно признавались ему, что, на их взгляд, советник-посланник – крайне
самолюбив, властен и бесцеремонен, когда кто-либо пытался оспаривать его
мнение. В болгарском парламенте Леонид Владимирович вначале направился вместе
с Егором в приёмную председателя. Когда секретарь по внутренней связи
доложила о посетителях, то из кабинета вышел улыбающийся Станко Тодоров –
хорошо известный руководитель болгарского парламента. Он тепло приветствовал
рукопожатием гостей и пригласил их пройти в свой кабинет. Своей приятной
внешностью в крупных роговых очках он напоминал любимого зрителями артиста или
прославившегося открытиями учёного. Леонид Владимирович представил ему
нового сотрудника посольства, которому поручено осуществлять контакты с
Народным собранием, коротко рассказав о его бэкграунде. Станко Тодоров
поздравил Егора с новым назначением и пожелал ему успехов. Далее он стал
рассказывать о стоящих перед парламентом актуальных задачах, о своей недавней
поездке за рубеж с официальной делегацией и подготовке к новой сессии
парламента. По наблюдениям Егора, манеры и речь председателя парламента
выдавали в нём человека высокой внутренней культуры, чистосердечного и
доброго по характеру. Таким людям бывает чужда ортодоксальность
твердокаменных большевиков и барское равнодушие к народным чаяниям партийных
чинодралов. Они хорошо понимают своё место во властной иерархии, не пытаясь
«тянуть одеяло на себя». После протокольной беседы у председателя парламента
Леонид Владимирович представил Егора вышеупомянутому руководителю комитета
по международным делам. Владимир Бонев выглядел лет на пять старше своего
руководителя. Он тоже носил роговые очки, был высокого роста, с крупными и
одновременно приятными чертами лица. Несмотря на свой пожилой возраст,
выглядел молодцевато. Егору показалось, что волосы его были подкрашены,
чтобы скрыть седину. Если беседа у председателя парламента протекала на      
болгарском языке, то с самого начала Владимир Бонев предложил говорить на
русском. Он владел им, как говорится, в совершенстве и почти без акцента.
Разговору он изначально сумел придать дружескую тональность, которая у
гостей исключала малейшее ощущение разницы в возрасте с хозяином кабинета. Он
предложил Егору без стеснений обращаться к нему по различным вопросам, не
только касающимся деятельности парламента. Его доброжелательность была
весьма полезной для Егора в дальнейшей работе. Он почерпнул много
интересного от своего собеседника, отличавшегося высокой эрудицией и богатым
политическим опытом.
 Егору на долго запомнился рассказ Владимира Бонева о его
впечатлениях от встречи с Иосифом Сталиным. Владимир Бонев избирался в
Народное собрание от Болгарского земледельческого народного союза (БЗНС).
После второй мировой войны он руководил молодёжной секцией в БЗНС. В этом
качестве его включили в состав официальной делегации новой Болгарии,
направлявшейся в Москву в феврале 1948 года для подписания первого договора с
Советским Союзом о дружбе и сотрудничестве. Делегацию возглавлял Георгий
Димитров. Во главе советской делегации на переговорах был Иосиф Сталин.
Владимир Бонев рассказывал, что после подписания договора, Сталин пригласил
гостей на приём, проходивший в одном из исторических залов Кремля. Время было
суровое. Не прошло и трёх лет после разгрома фашистский Германии. Во всех
странах, пострадавших от жестокой войны, ощущался
голод. Можно себе представить, какие беды испытывал советский народ после
гитлеровского нашествия. Богатой сервировкой стола и обилием разнообразных
блюд хозяин подчёркивал своё уважение к болгарской делегации. Уже к завершению
приёма Сталин, неожиданно для гостей, спрашивает у них, показывая на свежие
огурцы:
«Как считают болгарские товарищи, откуда в разгар зимы у нас взялись
эти огурцы?»
По словам Бонева, члены делегации вначале пришли в замешательство от столь
неожиданного вопроса. Справившись с ним, один из болгарских
гостей говорит:
«Советский Союз – великая держава. Он может позволить себе
направить самолёт в Африку и доставить оттуда и свежие огурцы, и помидоры, и
любые фрукты».
Сталин был доволен тем, что его вопрос смутил болгар, если судить по его
улыбке,
которую он прятал в своих усах. Раскурив трубку, он, чётко
выговаривая каждое слово, произнёс:
«Нет, дорогой товарищ. Эти огурцы
вырастили наши замечательные колхозники в Подмосковье, где есть теплицы на
горячих источниках. Между прочим, – продолжил он, – недалеко от Софии есть
такое место, которое называется Сапарева Баня. Там бьют источники с
минеральной водой, температура которой достигает семидесяти градусов. Ваши
труженики сельского хозяйства тоже могли бы там построить теплицы и круглый
год выращивать свежие овощи. Кроме того, там можно создать очень хороший
санаторий, где будут поправлять своё здоровье трудящиеся народной Болгарии».
После приёма члены делегации с восхищением говорили между собой:
«Какой великий вождь возглавляет Советский Союз!
Мы не все знаем о существовании
Сапаревой Бани, а он знает. И даже предложил, как рационально можно
использовать минеральные богатства нашей страны в интересах трудящихся». –
Самое примечательное в этой истории то, – закончил свой рассказ Бонев, – что
рекомендации товарища Сталина сыграли положительную роль в развитии
курортного комплекса Сапарева Баня.
Егору захотелось побывать в местечке,
упомянутом в ходе тех исторических переговоров, и убедиться в том, что
затронутая на них, как бы между прочим, тема воплотилась в практические дела.
Поездку туда он отложил до весны. Работа с первых дней закружила его в своём
круговороте. В те годы советско-болгарские отношения во всех сферах
сотрудничества переживали подъём. Объём взаимного торгового оборота превышал
15 миллиардов долларов США. Болгария была активным участником Совета
Экономической Взаимопомощи и Варшавского Договора. Советский Союз в больших
объёмах поставлял в Болгарию газ, нефть и нефтепродукты, лес, железную руду,
удобрения, машины, станки, электрооборудование, военную технику и другие
товары. При содействии советских специалистов здесь была создана практически
вся индустриальная база: тепловые электроцентрали и атомная электростанция
«Козлодуй», металлургический комбинат «Кремиковцы» (справедливости ради
следует сказать, что его непродуманное размещение вблизи столицы обернулось
серьёзными экологическими издержками), крупнейший на Балканах нефтехимический
комбинат недалеко от Бургаса, предприятия машиностроения, химической,
оборонной промышленности и судостроения. В нашу страну Болгария поставляла
широкую гамму сельскохозяйственной продукции (не случайно, сладкий перец
называется не иначе, как «болгарский»), парфюмерию, товары, производимые
предприятиями лёгкой и пищевой промышленности, консервы, авто – и электрокары,
инструменты. Кто из слесарей у нас не знает инструмент под названием
«болгарка»? В целях оптимизации взаимных товаропотоков к запуску готовилась
паромная переправа Варна – Ильичевск (порт близ Одессы). Посол внимательно
отслеживал состояние ведущихся работ смежными министерствами. Завершалось
строительство четырёх паромов (соответственно – двух советских: «Герои
Одессы» и «Герои Севастополя» и двух болгарских: «Герои Плевны» и «Герои
Шипки»), которые предназначались для перевозки негабаритных грузов и товаров
непосредственно в железнодорожных составах и в большегрузных автомобилях.
Регулярные рейсы паромов начнутся в 1987 году. Посольство СССР,
размещавшееся в современном беломраморном здании, своими архитектурными   
линиями напоминавшем Кремлёвский дворец съездов, находилось в районе       
новостроек болгарской столицы. На противоположной стороне бульвара возвышалась
многоэтажная гостиница «Москва». В переулке, напротив посольского комплекса,
находилось здание представительства советского Госкомитета по науке и
технике, имевшего свои задачи по основным аспектам двустороннего
научно-технического сотрудничества. А через квартал от посольства
располагался комплекс административных и жилых помещений советского
Торгового представительства. В этом районе находились также посольства
Венгрии, Вьетнама, ГДР, Кубы и Монголии, создавая своеобразный дипломатический
анклав социалистических стран.
Авторы идеи разместить их в одном районе с советским посольством, вероятно,
исходили из понимания перспектив развития отношений между социалистическими
странами по восходящей линии. Но, как известно, история распорядилась
по-другому. В годы, о которых идёт речь в нашем повествовании, никто и
предположить не мог, что поступательное развитие социалистического
содружества,
в первых рядах которого были СССР и Болгария, в ближайшие годы может
претерпеть драматические изменения.
Посол Леонид Иванович весь свой
многогранный управленческий опыт направлял на всемерное развитие двусторонних
отношений. До своего назначения в Болгарию он был специальным советником при
лидере молодого афганского государства. Направляя его в Афганистан,
советское руководство исходило из того, что у него был опыт работы вторым
секретарём ЦК компартии Узбекистана, а до того – вторым секретарём Московского
горкома партии. Являясь членом Центрального комитета КПСС, он имел
возможность входить в контакт с любым союзным министром, если какой-то
аспект двустороннего взаимодействия нуждался в дополнительном импульсе.
Именно для этого советские послы, направляемые в некоторые страны,
избирались в высший партийный орган. Порой это был действенный
управленческий фактор международного сотрудничества. Егор обратил внимание на
то, что Леонид Иванович после посещения Москвы имел обыкновение на широком
совещании дипломатов посольства рассказывать о том, у кого из советских
партийных и государственных руководителей он побывал, с кем ему удалось
поговорить накоротке, с кем он общался по телефону по вопросам взаимодействия
с Болгарией. Хотя в этом и проглядывал некий признак самолюбования, но
вместе с тем имелся и определённый момент, мобилизующий коллектив на
конкретные дела. Состав дипломатов посольства вполне соответствовал стоявшими
перед ним задачам. Группы экономического и научно-технического блока
возглавлялись опытными сотрудниками, за плечами которых была работа в ведущих
советских академических и отраслевых институтах. Весьма колоритной личностью
был советник Валентин Фёдорович, курировавший двусторонние
научно-технические связи. У него была запоминающаяся внешность. Он, как две
капли воды, походил на Эрнеста Хемингуэя. Егор частенько заходил к нему
посоветоваться, поделиться какими-нибудь новостями. Валентин Фёдорович обладал
большой эрудицией и отменным чувством юмора. Разговор с ним всегда доставлял
особое удовольствие.
 Однажды он рассказал Егору забавную историю, приключившуюся с советским
послом в Индии. За какие-то провинности с кукурузой большой любитель этой
культуры Никита Сергеевич направил бывшего министра сельского хозяйства в
далёкую и колоритную страну. По дипломатическому протоколу Индии послов
приглашали присутствовать во время встреч в аэропорту высоких гостей
зарубежных стран, прибывающих с официальным визитом. Как раз в то время Индию
посещала королева Великобритании. Руководитель индийской прото% кольной службы
представлял её величеству присутствующих на встрече глав дипломатических      
представительств. Когда королева подошла к советскому послу, он от волнения
приветствовал её фразой на английском языке:
«Du you speak English?»
Можно себе представить, какое удивление вызвал этот вопрос у королевы.
Наверняка, она впервые в своей жизни услышала эту фразу, обращённую лично к
ней.
Валентин Фёдорович непосредственное участие принимал в деле внедрения
новых современных форм экономического взаимодействия наших стран.
В частности, при его
содействии был создан ряд совместных советско-болгарских предприятий в
области станкостроения и в перерабатывающей промышленности.
Леонид Иванович держал эту тему под пристальным личным контролем,
полагая, что на путях
кооперирования производственных процессов обе страны могут добиться
мультиплицированного результата. Посол находил в этом деле активную
поддержку со стороны Тодора Живкова.
Проблемами сотрудничества в области
сельского хозяйства занимался советник Евгений Петрович, работавший до   
назначения на эту должность секретарём ЦК компартии Молдавии. У него был
богатый опыт работы в сельскохозяйственном производстве союзной республики,
имеющей схожий с Болгарией аграрный сектор. Это помогало ему находить взаимно
полезные формы обмена научным и производственным опытом в области сельского
хозяйства и вносить конкретные предложения по реализации имеющихся резервов.
У Егора были с ним не только хорошие деловые отношения. Когда он переселился с
семьёй в посольский жилой комплекс, то они оказались с Евгением Петровичем
соседями, что способствовало отношениям дружеским. Руководителем группы
внешней политики был советник Владимир Александрович – дипломат опытный,
неоднократно бывавший в Болгарии в длительных командировках и работавший в
отделах центрального аппарата МИД.
 Для укрепления экономического блока в штат посольства была утверждена
дополнительная должность советника-посланника по экономическому
сотрудничеству. Им стал Игорь Николаевич – весьма опытный управленец,
прошедший школу в строительных и проектных организациях разного уровня,
партийной работы в качестве первого секретаря райкома в Москве и секретаря МГК
партии по вопросам строительства, первого заместителя председателя Госстроя
СССР. Его личные достижения были отмечены званием лауреата Государственной
премии СССР и заслуженного строителя России. Опыт заграничной работы он
приобрёл во время командировки в Тирану как главный специалист-консультант
Министерства строительства Албании. Вскоре после его прибытия в Софию у Егора
установились с ним очень хорошие деловые контакты. Егора избрали секретарём
партийной организации аппарата посольства. Убедившись в способностях Игоря
Николаевича интересно и доходчиво выступать в различных аудиториях, Егор не
редко обращался к нему с просьбой выступить о советско-болгарском
экономическом взаимодействии либо перед советскими специалистами в рамках
партийной политучёбы, либо перед болгарскими журналистами с разъяснениями    
внешнеэкономической политики СССР. Особое внимание посол обращал на качество
материалов, которые готовили дипломаты. Он требовал, чтобы они содержали не
только новую информацию, но и анализ, выводы и конкретные предложения.
Работа над такими документами носила творческий характер. Прочитав в книге
Дмитрия Мережковского, что Пётр Первый всегда у изголовья кровати держал
деревянную дощечку, заполненную воском, и так называемую писалу в виде
карандаша, чтобы записывать мысли, приходившие ему во время сна, Егор тоже
стал класть у своего изголовья блокнот и ручку. Частенько идеи, посещавшие его
ночью, Егор использовал при подготовке различных документов. На первых порах
опыт написания научных статей мешал ему кратко, в телеграфной форме излагать
свои мысли. Этого требовали критерии дипломатических депеш. Под пером Павла
Аксентьевича приготовленные Егором две – три страницы текста довольно быстро
превращались в одну. Затем Леонид Владимирович добавлял к ним несколько
фраз, которые придавали тексту новый масштаб. Побывав на столе Леонида
Ивановича, первоначальный текст едва можно было узнать. Так постепенно, изучая
свои ошибки и вносимые опытными дипломатами исправления, Егор приобретал
необходимую для этой профессии квалификацию.
 Справедливости ради следует сказать – все дипломатические сотрудники с
нетерпением ожидали вердикта посла на подготовленные ими документы, не будучи
уверенными в том, что им удалось соблюсти его принцип: информация, анализ,
выводы и предложения. Для совершенствования болгарского языка Егор раз в
неделю (обычно в субботу) занимался с преподавателем, которую звали Милена.
Она в течение нескольких лет обучала сотрудников советского посольства. Милена
была на пенсии и жила в предместье Софии, в живописном селении Драгалевцы у
подножья Витоши. В те годы это местечко напоминало дачный посёлок. В нём
проживали не очень состоятельные софияне, поскольку добраться до него без
личного транспорта было проблематично. Там не было центрального отопления и   
городской канализации. Но чистый горный воздух, близость к природе создавали
свои преимущества. Пройдёт немногим более двадцати лет, Драгалевцы
превратятся в престижный район болгарской столицы. Здесь будут строить свои
роскошные виллы люди, имеющие солидный капитал. Егор с удовольствием ездил
туда на занятия. Первое время они проходили на открытом воздухе в небольшом
саду у старенького сельского дома, доставшегося Милене по наследству. Занятия
напоминали школу перипатетиков Аристотеля. Милена обращала внимание на
бытовую лексику, убедившись за многолетнюю практику, что именно она была
слабым
местом в языковой подготовке наших дипломатов. Егору она порекомендовала
больше читать художественной литературы на болгарском языке. Спустя много лет,
он с благодарностью вспоминал её советы. Возобновив свои комсомольские
контакты, Егор познакомился с одним из руководящих работников ЦК Димитровского
комсомола Цветаном Тимовым и его супругой Зоей. Они одаривали Егора
болгарскими бестселлерами, чтение которых не только способствовало знанию
языка,
но и значительно расширяло его культурно-эстетический кругозор. Эта семейная
чета любила симфоническую музыку. Дважды в месяц Цветан и Зоя посещали вместе
с Егором и Ириной софийскую филармонию. Они по переменно приобретали билеты на
концерты. Эти праздники искусства оставляли у них неизгладимые впечатления.
Цветан и Зоя оказались любителями пеших прогулок на Витошу. Во время одного
из дружеских застолий Зоя говорит: – Слушайте дипломаты, завтра мы с Цветаном
и нашим сыном Владом пойдём на Витошу. Собираемся пешком подняться до
вершины Черен Врых. Почему бы вам не составить нам компанию?       
Ирина и Егор переглянулись. Видимо, они безмолвно согласились с этим
предложением, поэтому Егор спросил сына:
– Серёжа, а ты пошёл бы с нами?
– Почему бы нет? Конечно, пойду.
– Решено, – сказал Егор, – говорите, когда и
где мы встречаемся, – обратился он к друзьям.
– В восемь утра в Драгалевцах на
центральной площади, – уточнил Цветан.
– Оттуда мы на машинах поднимемся до
фуникулёра. Это недалеко от села. Там оставим на паркинге свои машины и
пешком по специальной тропе пойдём к вершине. Лучи осеннего солнца ещё не
прогнали ночную прохладу, когда друзья встретились в Драгалевцах. С горы
спускался туман к подножью Витоши. Оттуда открывался восхитительный вид на
Софию, которая лежала, как на ладони. Но сверху была заметна сизая дымка,
нависшая над городом. Увидев в глазах Егора немой вопрос, Цветан заметил: – К
сожалению, это бич Софии. Особенно зимой. Когда многие софияне используют
печное отопление. А в последнее время к этому загрязнению свою лепту вносят и
автомобили. Зоя, услышав, о чём идёт речь, пояснила: – Мы Витошу называем
«лёгкими Софии». Если бы не этот природный парк, то вообще зимой в городе
невозможно было бы дышать без масок. Иногда по телевизору показывают, как
жители Токио спасаются от смога в масках. Оставив машины на паркинге, наши
герои двинулись по крутой тропе, нахоженной любителями таких прогулок. Витоша
была превращена в народный парк, который стал любимым местом отдыха
взрослых и детей. Кому трудно пешком подниматься в верх, могут воспользоваться
фуникулёром. Зимой на конечной станции фуникулёра имеются специальные трассы
для любителей горных лыж. Дорожка была хорошо протоптана. Она позволяла идти
по двое. Впереди шли Цветан и Егор. За ними – дети. А замыкали живую цепь
Ирина и Зоя. Супруги Тимовы хорошо владели русским языком. Егор просил Цветана
говорить на болгарском. Дети довольно быстро нашли способ общения на
русско%болгарском наречии, понятном только им. А Зоя на русском языке
рассказывала Ирине забавный случай, приключившийся летом с их сыном. – Мы
отправляли его в летний детский лагерь. Я собрала его вещи в рюкзак. На всякий
случай, если в пути проголодается, положила ему бутерброды и два варёных яйца.
Предупредила его: «Будь внимателен.
Ничего не потеряй из вещей и всё привези обратно». И что ты думаешь, Ира?
Когда через месяц он вернулся домой, я, разбирая в рюкзаке его вещи, чтобы
постирать, обнаружила те же яйца. Я его спрашиваю: «Ты почему же не выбросил
эти яйца, если они тебе не понадобились?» Он мне ответил: «Ну, ты же сама мне
велела, чтобы я всё привёз обратно!» Ирина громко рассмеялась. Дети и мужчины
обернулись на её заразительный смех. – Может быть, и нам расскажите, над чем
смеётесь? – полюбопытствовал Егор, – мы тоже понимаем юмор. – У вас есть
свои темы для разговоров, – отреагировала Ирина. – Наши женские темы вам будут
не интересны. Наверное, по-своему она была права. Обычной темой их бесед была
политическая ситуация в мире. Реже они говорили о книгах любимых писателей.
Цветан с увлечением рассказывал о новой книге Тончо Жечева, посвящённой
болгарскому Возрождению. Он пообещал Егору дать её прочитать после возвращения
с прогулки. После двух часов ходьбы они расположились на оборудованной для
пикников поляне, чтобы позавтракать. Чьими-то заботливыми руками у горного
ручья с прозрачной ледниковой водой под сенью векового дуба были сооружены
скамейки и стол из отёсанных брёвен. Поляну окружали могучие деревья различных
пород. Одни уже сбросили листву, на других в лучах солнца она переливалась
обилием ярких красок. Ближе к горной вершине виднелись хвойные деревья,
выделявшиеся своей изумрудной зеленью. А за ними простирались альпийские луга.
– Я не ожидал, что увижу здесь так много желающих прогуляться до вершины горы,
– с удивлением кивнул Егор на проходивших мимо путников. – Это обычная картина
на Витоше, – сказал с улыбкой Цветан. Ему было приятно, что советский дипломат
заметил благородное увлечение жителей его родного города. – Особенно хорошо, –
поддержала реплику мужа Ирина, – что среди туристов много детей и пожилых
людей. – И мои старики только пару лет назад перестали регулярно ходить на
Витошу, – сказала Зоя. – У папы начали отказывать ноги, а у мамы при подъёме
кружится голова… Всё-таки им уже за восемьдесят. Папа – участник партизанского
движения. У него были ранения. Сейчас он получает повышенную пенсию. А мама
была ятачка. Ятаки – это те, кто помогал партизанам.
– Мои родители тоже участвовали в антифашистском движении, – сказал Цветан. –
Но их уже нет в живых. Бог да ги прости! По-болгарски это значит: Царствие
им Небесное! Цветан наполнил вином стаканы, предназначенные для взрослых, а
для детей – соком и предложил: – Давайте поднимем наши бокалы за «Здоровье   
живых родителей» и «За Царствие Небесное тех, кого уже нет с нами». Все
поддержали его тост. Помолчали. Затем выпили кофе из термосов. Собрали вещи
и продолжили путь. К обеду они достигли вершины горы. Безбрежный небосвод
синел над головой. Здесь дул пронзительный ветер. Снега ещё не было. Землю
покрывала густая невысокая трава. Повсюду чернели остроконечные камни,
которые обледенели с теневой стороны. Это свидетельствовало, что ночью здесь
уже бывают минусовые температуры. В разных направлениях пролегали
протоптанные многочисленными туристами тропы. Цветан пояснил, что Витоша
миллионы лет назад была вулканом. А сейчас они гуляют по потухшему кратеру. От
его слов у москвичей непроизвольно пробежали мурашки по коже. Побродив с
полчаса по вершине, друзья стали спускаться. Идти вниз было, пожалуй,
труднее, чем подниматься. Надо было постоянно смотреть под ноги, чтобы не
оступиться и кубарем не покатиться в текущий рядом ручей. Уставшие, но в
приподнятом настроении они дошли до своих машин. Поблагодарив друг друга за
приятное времяпрепровождение и договорившись об очередной встрече, они
расселись по машинам и разъехались по домам. Эта прогулка ещё долгое время
оставалась предметом их воспоминаний и взаимных шуток. Егор с удовольствием
ездил вместе с Владимиром Семёновичем собирать грибы. В Болгарии много
грибных мест. Особенно им нравилось выбираться в местечко близ села Говедарцы.
Перед первой поездкой Володя объяснил Егору:
– Эта горная деревенька находится примерно в сорока километрах от Софии.
Вначале мы по ущелью речки Искыр доедем до города Самоков.
Затем дорога идёт по небольшой долине к горной цепи Рила.
У подножья Рилы дорога раздваивается. Если ехать по ней прямо, то попадёшь в
известный горнолыжный курорт Пампорово. Мы свернём по указателю направо, к
селу Говедарцы. Примерно в трёх – пяти кило% метрах от села мы остановимся у
горной речки. Там грибные места.
Минуя ущелье вдоль реки Искыр, Егор любовался
горными пейзажами редкой красоты. Машина взбиралась по крутому серпантину
всё выше и выше, а его историческое воображение рисовало картины далёкого
прошлого. Он представлял, как пробираются по горным тропам отряды фракийских
воинов навстречу когортам римского императора Трояна или гайдуки устраивают
засады турецким янычарам. Словно горные орлы налетали они с каменистых круч на
поработителей своей земли, вселяя в них трепет и ужас. Отроги Рилы, покрытые
стройными елями, напомнили Егору пейзажи, виденные им на Алтае. Здесь         
журчали такие же стремительные речки с прохладной ключевой водой, сверкающей
алмазными брызгами на солнце, зеленели, подобно английскому газону, поляны,
шумели на ветру верхушки вековых разлапистых елей. Ожидания грибников
оправдались. Неспешно прогуливаясь вдоль речки, они в течение двух часов
набрали полные лукошки крепких боровиков с толстыми ножками и кофейного
цвета шляпками. Довольные и немного загорелые под лучами ласкового осеннего
солнца, они расположились на обед.
– Спасибо, Володя, – начал Егор. – Ты строил для меня настоящий праздник.
Я испытал огромное удовольствие после напряжён% ной недели.
– Как говорят болгары, удоволствието е мое, – шутя, ответил он.
– Между прочим, в этих местах когда-то скрывались партизаны. Но
есть и другие места, где мы с Тоней собираем грибы. Заметив удивлённый взгляд
Егора, он добавил:
– Если не будет у нас какого-нибудь форс-мажора, то в
следующую субботу я покажу тебе ещё одно хорошее грибное место.
 – Что ты имеешь в виду? – не сдержал любопытства Егор.
– Мы съездим за рыжиками.
– О! Я люблю рыжики. И умею их солить. Они у меня получаются такими, какие у
нас в
Сибири бывают грузди.
– Да, у Тони они получаются такими же по вкусу.
– А где это место? Далеко от Софии?
– Нет. Примерно километров в пятнадцати. По пути в Пловдив, – уточнил он.
Через неделю им удалось съездить за рыжиками. Собирать
их было труднее, чем белые грибы. Они попадались под соснами искусственной
посадки, которые росли плотной стеной на крутых склонах невысоких гор. Нужно
быть внимательным, чтобы не соскользнуть с кручи, и чтобы сосновые иголки
молодых деревьев не повредили глаза. Зато какое было удовольствие – заметить
спрятавшуюся у подножья сосны розовую шляпку гриба, срезать
его и найти рядом ещё несколько таких же замерших в молчании рыжиков!
Другим, захватившим Егора увлечением в Болгарии, стала рыбалка. Немало
дипломатов и технических сотрудников посольства ездили в уикенды на
водохранилище Искыр, находящееся на полпути к Самокову.
На красивом уединенном берегу
водохранилища был небольшой в три комнаты с просторной верандой дачный домик,
по словам Леонида Ивановича, подаренный в конце сороковых годов советскому
посольству Георгием Димитровым. Володя, к сожалению, не испытывал тяги к
рыбалке. Поэтому Егор ездил на Искыр либо с Сергеем Михайловичем, тоже бывшим
сотрудником ЦК ВЛКСМ и закончившим Дипакадемию, либо с дипломатом консульского
отдела Константином, который прибыл в Болгарию уже в третью командировку.
Константин соблазнял всех рассказами о рыбалке на байкальского омуля. Находясь
в Москве, между загранкомандировками, он каждый года в марте брал отпуск и
выезжал в Иркутск, где жил его брат, чтобы вместе с ним порыбачить на Байкале.
Правда, такие рассказы он позволял себе либо до рыбалки, либо после. Будучи
человеком общительным, выходя к воде, он становился молчаливым и до
нелюдимости сосредоточенным. Зато другие рыбаки с завистью смотрели на его
неизменное рыбацкое счастье. Егору очень хотелось приобщить к рыбалке сына.   
Однажды побывав на Искыре, Сергей стал почти постоянным спутником отца в
выходные дни. Помимо своих удочек он обычно брал с собой карандаши и блокнот
для
рисования. Спустя много лет после этих поездок, его квартиру украшают этюды,
нарисованные масляными красками различных уголков этого живописного местечка
Болгарии. А тогда, в первый год их пребывания в Софии, стояла удивительно
тёплая и сухая осень. Сибиряки, ставшие москвичами, такую по-настоящему
бархатную осень не только на своей памяти не припоминали, но даже и
предположить не могли, что она может быть не с затяжными, надоедливыми
дождями. Высокое небо сияло пронзительной синевой. Ни облачка, ни ветерка.
Только иногда, поблескивая на солнце, пролетала серебряная паутина. На первых
порах Егор сидел на берегу с удочками, надеясь поймать, как и Костя,
двухкилограммового сазана, которого они называли по-болгарски «шаран».
Любуясь противоположным гористым берегом, сиявшим разнообразием осенних
красок, Егор иногда прозёвывал поклёвки. Это его раздражало. Он начинал
терять терпение.
И когда сын, ловивший на спиннинг, показал ему пойманного килограммового
окуня (по-болгарски «костура»), Егор оставил свои удочки и взялся за
спиннинг. Через полчаса это дало свои результаты. Ему даже не пришлось
ходить по берегу в поисках хорошего клёва. На стремнине, где Егор стоял в
болотных сапогах, ему начало везти. Часа за полтора он наловил до десятка
горбатых с острыми шипами окуней. Если бы они не заглатывали глубоко блесну,
то улов был бы ещё богаче. При каждой поклёвке в нём просыпался какой-то
древний инстинкт, сродни охотничьему азарту. Ощутив резкое подёргивание лески,
он вмиг преображался. Энергично дёрнув спиннинг одной рукой, другой он начинал
крутить катушку, всем существом своим слившись с орудием лова. Одна лишь мысль
будоражила его: «Лишь бы не сорвался!» И когда из воды появлялась яростно
сопротивлявшаяся рыба, его сердце отпускало. Он подводил окуня ближе, точным
взмахом удочки подбрасывал его к себе, поймав одной рукой, и со славами:
«Давай, милый, успокойся!» – снимал с блесны и опускал в садок,
прикреплённый к поясу. На обед Костя из пойманной ими рыбы сварил уху.
Наваристая и аппетитно благоухающая, приправленная болгарскими специями уха
была достойной наградой за ранний утренний недосып и переживания рыбаков о
сорвавшихся поклёвках. Поскольку они решили заночевать здесь, то взрослые,   
налив Сергею Кока-Колы, тогда ещё неизвестной в Москве, позволили себе
распечатать бутылочку болгарской ракии. Под уху этот янтарный напиток
довольно быстро снял остатки физического напряжения, разбудив у них фантазию
весёлых застолий бывалых рыбаков. Со спиннинговой рыбалкой по своему азарту
схож подлёдный лов. Как только льдом покрывалось водохранилище, Егор с Сергеем
и со своими приятелями выезжал на рыбалку. Егору запомнился забавный случай.
Его героем стал сотрудник Торгового представительства, которого почему-то
все называли не по имени, а краткой формой его отчества: Зосимыч. Рыбаки
осторожно передвигались, скользя ещё по незанесённому снегом льду, сверлили
ледобуром лунки в поисках стаек окуней. Они незлобно подтрунивали над
сидевшим обычно на одном месте Зосимычем: 
«Ну, что ты, как привязанный, сидишь на этом месте? Ведь здесь нет окуней».
На что тот, благодушно улыбаясь, отвечал:
«Им некуда деться. Они обязательно подойдут сюда». Каково же было
удивление всех, когда, собравшись в дачном домике на обед или ужин, они с
завистью смотрели на рюкзак Зосимыча, наполненный до верху рыбой.
Выражение – «Им некуда деться» среди посольских
рыбаков стало нарицательным. Но не всегда так заканчивалась подлёдная рыбалка.
За ночь лёд на горных водохранилищах подмораживало. А яркое балканское
солнце к обеду или к вечеру его растапливало, особенно у берегов. И рыбакам
надо обладать интуицией, чтобы вовремя покинуть водоём до того, как прибрежный
лёд начнёт проваливаться.
Однажды хороший клёв усыпил интуицию Егора.
Заметив, что лёд под ногами начал подтаивать, он поспешил к берегу. Не дойдя
метров десять до кромки льда, он моментально провалился по грудь в холодную
воду. Лишь находившийся в руке ледобур спас его от гибели. Водохранилище
было в глубоком ущелье. Под ногами Егора глубина была метров десять. Зимняя
одежда, намокнув, сразу бы утянула его на дно. С большим трудом, осторожно,
чтобы не увеличить полынью, с помощью всё того же ледобура ему удалось
выбраться на поверхность. Быстро сбросив одежду, он отжал её, выпил стакана
два
припасенной на всякий случай ракии, сел в машину, разогретую тем временем его
другом Сергеем Михайловичем, и они помчались домой. Вспоминая позже это
происшествие, он удивлялся тому, что после купания в ледяной воде у него не
было даже насморка. Чем можно было это объяснить? Вероятно, свою роль сыграл
пережитый им стресс либо благодатный виноградный напиток.
А, возможно, то и другое, вместе взятые.
 Подобный случай произошёл на глазах Егора и с Сергеем
Михайловичем. Опять же благодаря ледобуру всё обошлось благополучно. Но, к
сожалению, коварный весенний лёд оказался роковым для бывшего второго
секретаря ЦК ДКСМ Вылко Ковачева. По отзывам его коллег, Вылко был очень
перспективным управленцев высокого уровня. Но во время рыбалки у него при себе
не было ледобура, и ледяная полынья поглотила его. Напрасно некоторые
благодушно думают, что рыбная ловля – это безопасное увлечение. Однажды Егор и
Сергей Михайлович солнечным весенним днём рыбачили на другом водохранилище.   
На берегу их поджидал болгарский приятель Митко Ганев. Наловив окуней, рыбаки
увидели, что у берега образовались широкие проталины. Догадливый Митко, найдя
где-то доски, устроил импровизированный мостик, который и спас друзей от
ледяной ванны. В другой раз Егор был свидетелем, когда один из его коллег,
вытащил из воды огромного (килограмма на четыре сазана). Опустив его в
садок, Николай, так звали дипломата, в запале поспешил забросить другую      
прикормку, которая за что-то зацепилась и рикошетом ударила его крючком в
глаз. Лишь срочная помощь друзей, доставивших Николая в больницу, спасла ему
раненный глаз, оставив на нём приметную отметину. С сыном Егор старался
проводить больше времени, когда не был занят по работе. Частенько по вечерам
они прогуливались по дорожке, которая пролегала вдоль ограды посольского
комплекса, со стороны примыкавшей к нему большой сосновой рощи. Во время этих
прогулок Сергей задавал отцу самые разные вопросы, волновавшие взрослеющего
юношу. Его интересовали происходившие в нашей стране события, история
Болгарии, политика европейских стран по отношению к социалистическому
содружеству, вопросы культуры и религии, популярные произведения литературы
и искусства. Однажды он спросил: «Папа, а как ты относишься к православной
вере? Я, понимаю, что ты коммунист. Но, скажи мне, честно, коммунист может
верить в Бога?» Вопрос застал Егора врасплох. Он понял, что Сергей уже достиг
возраста, когда его волнуют не только мальчишеские увлечения и забавы, но и
глубинные вопросы мироздания. Над ответом он думал долго. Ему не хотелось
«лепить горбатого», как было принято говорить в среде сверстников его сына.
Тем более он считал унизительным отделаться банальным пропагандистским
штампом. Это бы только оттолкнуло от него Сергея, и он вряд ли впредь был бы
с ним откровенным. Егор понимал, что любой однозначный ответ также не
удовлетворил бы сомнений сына.
 – Я и сам порой думаю об этом, – начал он не спеша, как будто разговаривал
не только с сыном, но и с близкими друзьями.
– Не буду говорить за других. Скажу о себе. Чем больше я пытаюсь понять
происходящее в мире, как в малых делах, так и в больших, то прихожу к выводу,
что
только случайным совпадением фактов или сугубо рациональным подходом их не   
объяснить. Меня, конечно, не убеждают слова Библии о том, что Бог за шесть
дней сотворил мир. Но я при этом сознаю, что Библия изначально была
рассчитана на людей соответствующего уровня понимания действительности. И
убеждён в том, что её появление, её смысл, как мне представляется, заключается
в том, чтобы уберечь Человека от индивидуального и общественного
разложения. Иначе говоря, чтобы спасти Человека от звериного в нём начала.
Бог не случайно назван в христианской религии Спасителем.
Религиозные постулаты не разделяют, а объединяют людей.
И самое главное – объединяют не на основе злобы и ненависти, а на основе
Любви.
Ведь Бог, в понимании христианской религии, это – Любовь. Значит, делаю вывод
я, коммунист, если он тоже стремиться к тому, чтобы делать добро людям, должен
не отвергать христианскую религию, а помогать ей в спасении Человека. Иначе,
мне кажется, человечество не выживет, оно само уничтожит себя.
С другой стороны, – продолжал свои размышления Егор, – появление такого
религиозного учения, которое бы выдержало тысячелетние гонения и даже
физическое
уничтожение верующих, не могло быть создано одним человеком или группой
каких-то умнейших людей. Я в этом вижу промысел Высших Сил. Если хочешь,
Высшего или Абсолютного Разума. С его помощью я могу объяснить многие
явления в мире, которые иначе не понять. Сергей слушал внимательно, не
перебивал, не задавал дополнительных вопросов. Наверное, отец в чём-то его
убедил, помог ему по-новому осознать окружающую действительность. Егор же
после этого разговора не сомневался в том, что сын не совершит нелепых и
глупых поступков, если он правильно поймёт смысл сказанного во время той
прогулки. Во время встреч с болгарами у Егора были другие темы бесед. И его
бывших приятелей по комсомолу и Дипломатической академии, и новых знакомых –
сотрудников различных ведомств, журналистов, людей из академической среды и
свободных профессий, с которыми ему приходилось встречаться, интересовали
события, происходившие в Советском Союзе. Болгарская общественность с огромным
вниманием следила за теми переменами, которые начались в нашей стране.       
Многие откровенно признавались Егору, что им импонирует происходящее у нас,
и они надеются на такие же изменения внутренней жизни в своей стране. Молодой
советский лидер, свободно общавшийся с народом, вызывал симпатии не только
своих соотечественников, но и многих людей за рубежом. Болгарская
интеллектуальная элита после избрания Горбачёва на высший партийный пост
втихомолку поговаривала о необходимости омоложения своего партийного
ареопага. Егор и его коллеги-дипломаты между собой отмечали, что
общественная атмосфера в Болгарии по целому ряду признаков была намного
либеральнее, чем в Советском Союзе. В выступлениях болгарских партийных
лидеров и руководителей творческих организаций, как мантра, повторялась идея
об оздоровляющей роли для общественной жизни страны Апрельского 1956 года
пленума ЦК БКП, который был
инициирован секретарём ЦК БКП Тодором Живковым. Пленум развенчал культ
личности Вылко Червенкова – бывшего первого руководителя компартии,
насаждавшего в ней сталинские методы. Фактическая власть в партии и
государстве перешла к Тодору Живкову. После пленума значительно ослаб
партийный контроль за общественной жизнью. Люди почувствовали себя
свободнее. Это отразилась и в сфере культуры и искусства. Партийные,
комсомольские, отечественнофронтовские, профсоюзные, ветеранские организации
перестали вмешиваться в личную жизнь граждан, что до этого было обычной
практикой. В газетах и журналах постепенно развернулись творческие дискуссии,
свобода выражения взглядов в них более не третировалась партийными бонзами.   
Представители творческих профессий почувствовали уважительное отношение к
себе со стороны партийных структур. Это вселяло в них чувство самоуважения и
понимание важности своей роли в социалистическом строительстве. Ослабли
цензурные скрепы. Всё это вместе взятое оживило литературное творчество.
Появились новые яркие произведения в поэзии, беллетристике, публицистике,
критике. Газета «Литературный фронт», когда её возглавляли Богомил Райнов,
Любомир Левчев и Евтим Евтимов превратилась в мощную национальную трибуну
интеллектуального сообщества. В Болгарии массовыми тиражами издавались
популярные произведения советских авторов, новинки мировой литературы. Евтим
Евтимов вспоминал, что до того, как роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» увидел
свет в Италии, Андрей Гуляшки, произведения которого были хорошо известны
советскому читателю, на приёме в посольстве СССР рассказал послу, что
болгарский публицист Тодор Генов убедил Пастернака передать ему рукопись
романа. Он его заверил, что в Болгарии не тормозят издания книг. А если
понадобится, то он готов пойти к Тодору Живкову. С нескрываемой гордостью
Гуляшки похвалился послу, что в ближайших номерах журнала «Пламя» эта книга
начнёт публиковаться. Первой реакцией посла была растерянность. Собрав свою
волю в кулак, он с грозной интонацией заявил Гуляшки:
«Вы совершаете идеологическую диверсию! Мы делаем всё,
чтобы этот роман не вышел в свет, а Вы
бахвалитесь, что опубликуете его в «нашей Болгарии».
Не приходится сомневаться, что посол и представления не имел об этом романе.
Как не имели и тысячи тех его обличителей в СССР, которые заявляли:
«Не читал, но осуждаю!»
Конечно, после такой отповеди дипломатического дерибея, как называют болгары
таких людей, да ещё со ссылкой на «идеологическую диверсию», ни
о какой публикации не могло быть и речи. Но если допустить, что роман был бы
опубликован впервые в братской стране, то никакого ажиотажа вокруг этого
романа за рубежом не было бы. Получается, что сами «блюстители»
коммунистических догм своей тупостью и твердолобостью спровоцировали
идеологическую диверсию коллективного Запада против своей страны.
Характерен и другой пример. Благодаря знакомству Любомира Левчева
с Владимиром Высоцким, популярным бардом не только у нас, но и в Болгарии,
сборник его стихов вышел впервые в Софии ещё до того, как его стихи
были опубликованы в Союзе.
Левчев издал их в июне 1973 года с факсимильным изображением
машинописных страниц и собственным предисловием на болгарском, русском и
английском языках, в котором рассказал о своей первой встрече с Высоцким на
квартире у Галины Волчек. Интерес в Болгарии к произведениям Высоцкого
остаётся и сегодня. Известный в стране интерпретатор песен Окуджавы и
Высоцкого – бард из города Ловеча Милен Тотев, вместе с любителями советской
поэзии каждый год устраивает фестивали, посвящённые их творчеству. Болгарская
литература, кино, театр и другие сферы искусства не знали такого тотального
партийного контроля, который был обычной практикой в СССР. В годы после
Апрельского пленума в болгарском искусстве появились яркие произведения,
имевшие широкий позитивный резонанс в стране и за рубежом. Среди достижений
кинематографа можно назвать фильм «Время раздельно» по роману Антона Дончева,
рассказывающего о событиях варварской исламизации болгар во времена Османского
владычества и ставшего классикой национального искусства. Популярным артистом
в Болгарии и в Советском Союзе был Стефан Данаилов, известный нашим зрителям
по фильму об участии бол% гар в доставке в Россию газеты «Искра» и по
многосерийному телефильму «На каждом километре». Егору запомнилась встреча с
ним в клубе посольства. Стефан, рассказывая о проблемах современного
болгарского кино, кратко и очень образно охарактеризовал его основную
проблему:
– Артисты в фильмах обнимаются, целуются, даже лежат в постели, а
любви нет. Режиссёры кино и театра сразу уловили проблему потери интереса
зрителей к своему творчеству. Стремясь вернуть его, они стали
экспериментировать. Многие, с оглядкой на своих западных коллег,
прибегли к давно испытанному средству: всё большему оголению перед зрителем
человеческой плоти. Тем самым иногда удавалось компенсировать низкий
художественный уровень произведения искусства. Психофизиологический инстинкт
человека во все времена остаётся неизменным. Но тут возникает другая
проблема – насколько далеко в этом могут пойти деятели театра и кино в
обществе, которое прокламирует социалистическую мораль? В болгарской
публицистике возникла дискуссия о соотношении эротики и порнографии. В 70-е –
80-е годы болгары уже не воспринимали коммунистическое целомудрие, подмену
лирических романсов и песен бравурными маршами о трудовых бригадах и романтике
ударного труда, о суровых партизанах и политкаторжанах. Очередным поводом
для подобного дискурса стал пантомимный спектакль «Дон Жуан» режиссёра Вильо
Горанова в столичном театре «Слеза и смех». Горанов был хорошо известен
зрителям как мастер спектаклей с художественной пластикой артистов.
Присутствующие на генеральной репетиции «Дон Жуана» представители отдела
культуры горкома партии выразили несогласие с эпизодами, в которых актёры
появлялись на сцене в прозрачных костюмах, да ещё с весьма соблазнительной
пластикой, хотя и бесспорно изящной. Они потребовали убрать эти сцены из
представления. Лишь страстная защита творческого кредо режиссёра главным
редактором журнала «Театр» Юлианом Вучковым смутила партийных
культуртрегеров. Для большей убедительности он сослался на то, что и пьесы
великого Шекспира утеряют свою высокую художественную силу, если их лишить
эротичного напряжения горячо любящих друг друга героев. Как вспоминал позже
Вучков, они, пожалуй, лишь потому согласились с его аргументами, решив, что
партийное руководство с них не взыщет, коль скоро в пользу сомнительных
экспериментов Горанова высказался авторитетный редактор театрального журнала.
Новыми талантливыми произведениями в этот период обогатилась болгарская
литература, придав мощный стимул для подъёма творческого и
мировоззренческого уровня других направлений искусства, как, впрочем, и всей
духовной жизни страны. Истины ради следует сказать, что тяжкий крест
«социалистического реализма» тоже довлел над писательским сообществом
Болгарии. И в спорах о художественных достоинствах того или иного появившегося
только что произведения поэзии или беллетристики чаще всего фигурировала
пресловутая категория «соцреализма». Вопреки этому, хотя кто знает, может
быть, и благодаря, появились монументальные исторические повествования,
рисующие эпические картины жизни
болгарского народа. Среди них цикл романов «Простые люди» Георгия Караславова,
трилогия «Железный светильник», «Ильин день» и «Преспанские колокола»
Димитра Талева (правда, его книги были написаны в канун Апрельского пленума,
но массовому читателю они стали известны после их неоднократного переиздания
в последующие годы), исторический роман «Хроника о Хаджи Димитре», трилогии
«И возвысятся асеновцы», «Солунские братья» и роман «Восставшие из пепла»
Слава Христо Караславова. В этом же ряду были и другие талантливые
произведения, среди которых следует назвать исторические романы «Легенда о
Сибине князе Преславском» и «Антихрист» Эмилияна Станева и книгу Тончо
Жечева «Болгарская Пасха или страсти болгарские». Эти книги в               
высокохудожественной форме воссоздавали прошлое болгарского народа. Образно
говоря, они возвращали ему историческую память, вытравленную на протяжении
пяти веков посредством варварских методов иноземной тиранией. Когда Егор
познакомился с этими произведениями, рекомендованными Цветаном и его
сокурсником по Дипломатической академии Огняном, он, в контексте происходивших
в стране событий, пришёл к выводу, что они, как и упомянутый фильм «Время
раздельно», создавали своеобразную идеологическую основу для так называемого
«Возродительного процесса», вдохновителем которого был Тодор Живков. В 1984
году болгарское правительство начало массовую кампанию замены турецких имён
болгарскими под предлогом насильственной ассимиляции болгар в годы османского
ига. Эта политика болгарского руководства не вызвала одобрения у советских
коллег. В доверительных беседах с Егором и другими дипломатами посольства
болгары выражали недоумение, почему советские товарищи не проявляют
солидарности с ними и не поддерживают начавшийся «Возродительный процесс». В
понимании Егора в ту пору советское руководство, наученное опытом предыдущих
поколений, в том числе печально известной массовой депортацией кавказских и
некоторых других народов, хорошо осознавало опасность этого ускоренного
эксперимента над людьми и его возможные негативные последствия для
внутриполитической стабильности в стране. Тем не менее, расхождения в подходах
к столь чувствительной проблеме никак не отражались на межличностных
отношениях. Представители болгарских официальных структур по-прежнему
дружески относились к советским дипломатам. Министр иностранных дел Пётр
Младенов ежегодно проводил в гостинице «Москва» приём в канун Нового года, на
который приглашались наши дипломаты с супругами и сотрудники МИД Болгарии. Это
были неформальные, весёлые встречи с выступлениями популярных болгарских
артистов разных жанров. Егору запомнилось выступление иллюзиониста, который
показывал шутливые номера с валютой. Он пригласил Тоню в качестве своего      
ассистента и на глазах у зрителей разрывал болгарские левы, бросая их в мешок,
который помогала ему держать ассистент. Покончив с довольно большой стопкой
левов, он попросил Тоню начать доставать содержимое мешка. Изумлению зрителей
не было предела, когда её рука стала вытаскивать одну за другой пачки
долларов. Кто-то из дипломатов не сдержал эмоций и громко, чтобы слышали
все, пошутил:
– Это значит, что в новом году мы начнём получать зарплату в долларах.
К удовольствию иллюзиониста изумление зрителей сменилось их дружным
смехом. Но шутка оказалась пророческой.
Действительно, вскоре после Нового года к зарплате дипломатов стали
доплачивать чуть более ста долларов. Тем самым правительство пыталось
повысить привлекательность дипломатической
службы в социалистических странах. В системе Министерства иностранных дел
традиционно престижными считались загранкомандировки в ведущие
капиталистические страны и международные организации. Зарплата дипломатов в
них в разы отличалась от коллег, работавших в соцстранах. Поэтому при всяком
удобном случае дипломаты, вне зависимости от должностей и рангов, предпочитали
перейти на престижное, стало быть, более финансово обеспеченное направление.
Это порождало нездоровые явления, способствовало кумовству и коррупции. Но
партийно-государственное руководство, само подверженное таким порокам, не    
очень-то беспокоилось по этому поводу. Как правило, чада высшего звена
советских руководителей направлялись именно в престижные командировки. По
крайней мере, Егору в его практике не приходилось встречать таких отпрысков
в наших заграничных учреждениях, аккредитованных в социалистических странах.
А вот, будучи в Лондоне на стажировке, он внука и зятя советских небожителей
встречал на дипломатических должностях. С того момента, как сотрудники
посольства начали получать доплату в долларах, каждый уикенд они с членами
своих семейств выезжали в предместья Софии в так называемые КОРЕКОМы.
Болгарское правительство с целью получения твёрдой валюты создало на
основных автомагистралях при бензозаправках сеть магазинов, торгующих на
конвертируемую валюту товарами, произведёнными в развитых капиталистических
странах. В них, помимо качественной и модной одежды, можно было купить
посуду, инструменты, обувь, бельё, украшения, спортивные и рыболовные
принадлежности. Теперь жёны дипломатов и технических сотрудников с повышенным
самоощущением щеголяли в обновках. Чтобы поднять свой престиж в глазах
знакомых и родственников, они сообщали в письмах на родину о готовности
выполнить их заказы на товары западного производства. Более амбициозные и
опытные, чтобы «не выглядеть, как из инкубатора», покупали свои наряды не в
КОРЕКОМах, а в московских «Берёзках». Егор и его товарищи обзавелись
добротными японскими спиннингами, крючками и лесками, которые служили им в
течение десятилетий. Благодаря этим магазинам нашим дипломатам стало проще с
при% обретением сувениров для болгарских друзей. Именно в таком магазине Егор
и Ирина выбрали новогодний подарок для Зои и Цветана, которые купили
абонементы на музыкальный праздник, проходивший ежегодно в течение десяти дней
в Народном дворце культуры. Художественным руководителем и дирижёром этих
фестивалей был Эмил Чакыров – ученик знаменитого Герберта фон Карояна.
Незабываемый эмоциональный подъём пережили Егор и Надя на концертах
в исполнении Софийского симфонического оркестра шедевров мировой
классики под управлением
этого талантливого болгарского музыканта. Его неповторимая дирижёрская
пластика создавала у Егора впечатление, будто Чакыров парит перед оркестром,
не касаясь ногами пола. Специальными гостями фестиваля были всемирно известные
оперные звёзды Борис Гяуров и Мирелла Френи. Виртуозное исполнение ими
популярных арий и мировых шлягеров навсегда запечатлелась в памяти
изумлённых Егора и Ирины, словно их коснулась энергия божественной красоты.
До конца своего пребывания в Болгарии они каждый год вместе с Зоей и Цветаном
наслаждались изумительными новогодними фестивалями музыки. Им
посчастливилось слышать исполнение самых прославленных мировых музыкальных
коллективов и вокалистов, в том числе и советских. По мере приобретения
дипломатического опыта у Егора росло убеждение, что наконец-то он нашёл свою
стезю, где в максимальной степени может раскрыть свой творческий потенциал.   
Каждую встречу и беседу с болгарскими партнёрами он рассматривал
как возможность хоть в малой степени попытаться вызвать у них симпатию
 к своей стране. Он исходил при этом из понимания, что дружба между народами
складывается из дружбы отдельных людей. Для этого не надо прибегать
к каким-либо славословиям в адрес своей
страны и её руководителей. Напротив, надо уметь говорить искренно об их
недостатках и проблемах. Иначе не получишь искреннего ответа на свои слова и
искреннего отношения к себе. Банальную фразу о том, что «дипломат говорит для
того, чтобы скрыть от собеседника свои мысли», он отвергал как истину, годную
для прошлых столетий. И тем более не в отношениях между настоящими друзьями
и представителями стран с одинаковыми общественно-политическими системами. А
значит, и с одинаковыми целями их внешнеполитических ведомств.
Много позже он был поражён циничным признанием Майка Помпео
– главы Госдепартамента США при президенте Трампе,
который, выступая в Техасском университете,
разоткровенничался: «Я был главой ЦРУ, мы врали, мошенничали, воровали. У
нас были целые курсы подготовки. Это было знаком торжества США».
Излишне комментировать это высказывание, глядя на творимое на мировой арене
этой
супердержавой. После этих слов главного американского дипломата и ставшей
притчей во языцах «пробирки с белым порошком», которой на заседании Совета
по безопасности ООН в феврале 2003 года потрясал другой американский
госсекретарь Колин Пауэлл, чтобы оправдать агрессию против Ирака, после
признаний бывшего президента Джимми Картера, заявившего в своей традиционной
речи на воскресной баптистской службе в родном городе Плейнс штата Джорджия,
что
«США – самая воинственная страна в мировой истории», представляющая
«основную угрозу безопасности в мире», которая за 242 года своего
существования едва ли только 16 лет провела без войны, только человек
недалёкого ума и низкого порога совести будет верить в бредни американской
пропаганды.
Ну, как после всего этого можно доверять всему тому, что бы ни
утверждали американские официальные лица в своих заявлениях?!
С другой стороны, Егору импонировала мысль,
что получаемая им от партнёров информация,
а также сведения на основе анализа материалов печати давали возможность
лучше понять происходившие процессы в стране, их причины и возможные
последствия. Его умозаключения, сделанные на этой основе, словно отдельные
атомы, встраивались в общий контекст материалов посольства, позволявшие
политическому руководству страны вырабатывать правильную политику в
отношении страны его пребывания и других участников
региональных и глобальных процессов.
Происходившие в СССР события вызывали повышенный интерес в болгарском
обществе. Новый горбачёвский курс на «ускорение», одобренный XXVII партийным
съездом, оказал влияние и на политику болгарского руководства. Появившееся в
партийной пропаганде клише о «застойном периоде» в определённой степени
объясняло существенное отставание Союза от передовых стран Запада, вступивших
в постиндустриальную эпоху. Это традиционное отставание болгары, как и народы
других социалистических стран, не связывали с историческим наследием и
всем комплексом геополитических причин, а объясняли банальным превосходством
капитализма над социализмом. К тому же об этом день и ночь трубили разные
забугорные голоса. Поэтому смелая критика советскими коммунистами
недостатков в своей стране, резкое омоложение высшего кадрового состава были
восприняты позитивно болгарской интеллектуальной элитой, породив у неё
надежды на скорые перемены и в Болгарии. В этих условиях руководство БКП
вынуждено было лавировать, оглядываясь на политику КПСС, находить свои пути
ускоренного экономического развития. В частности, была выдвинута идея
«мультипликационного» подхода в сфере экономики, что было своеобразной
репликой политики ускорения. Тодор Живков провозгласил необходимость
повсеместного внедрения электронно-вычислительной техники. Болгарский лидер
при этом исходил из того, что разделением труда в рамках СЭВ именно Болгария
определялась как базовая страна для производства электронно-вычислительной
техники. Как бы кто не относился к этому новому веянью в сфере экономической
политики, тем не менее будет правильным предположить, что в перспективе это в
определённой степени сыграло положительную роль в компьютеризации болгарского
общества. Реализация амбициозных народнохозяйственных задач потребовала
огромных финансовых ресурсов. Однако в этот период складывается
неблагоприятная глобальная экономическая конъюнктура. Кредитов в больших
объёмах ждать было не откуда. В конце 1985 года значительно упали мировые
цены на нефть, что крайне отрицательно отразилось на состоянии экономики в
СССР. А бездумная волюнтаристская антиалкогольная кампания, навязанная
Лигачёвым, Соломенцевым и активно поддержанная Горбачёвым, усугубила
финансовый кризис, вызвав, кроме того, острое социальное
напряжение в советском обществе, а в долгосрочной перспективе – всплеск
потребления наркотиков и самогоноварения. Как известно, в ходе этой кампании
варварски были уничтожены ценнейшие сорта виноградников в регионах
традиционного возделывания этой благородной сельскохозяйственной культуры.
Полное непонимание вызвала антиалкогольная кампания в Болгарии, где опыт
виноделия складывался в течение многих тысячелетий. Страна зарабатывала
огромные средства на поставках виной продукции, главным образом в СССР.
Из-за этого у болгар возникли первые признаки недоверия к горбачёвскому курсу.
Валентин Фёдорович, комментируя в резких выражениях антиалкогольную
политику, в сердцах признался Егору:
– Как же там наверху не понимают, что
прямым последствием борьбы с пьянством будет катастрофический недобор
государственного бюджета. А чтобы лучше понять, как воспримут эту кампанию
болгары, надо вообразить себе: как бы, к примеру, встретили норвежские или   
японские рыбаки запрет на вылов рыбы или шахтёры Кузбасса и Донецка – запрет
на добычу угля. А Евгений Петрович чуть ли не со слезами на глазах рассказывал
Егору, что в его родной Молдавии бездумно уничтожаются ценнейшие сорта
виноградников.
 – Никто не представляет, – с безнадёжной тоской в голосе говорил он,
– что они уникальны. Некоторых сортов вообще нет нигде в мире.
Молдавское вино Каберне не имеет цены. Его дают морякам на атомных подводных
лодках, как целебное. Оно выводит стронций из организма. Ну, разве так можно
уничтожать созданное многими и многими поколениями ценнейшее достояние нашего
народа.
В памяти у многих дипломатов остались протокольные мероприятия в
посольстве с налитым в чайники коньяком, из которых гостей, проверенных во
время предыдущих застолий, с застенчивой улыбкой на устах угощали «чайком».
Недоумение гостей, отведавших такого «чайку», хозяева, смущённые нелепостью
ситуации, пытались обратить в шутку. Другой уловкой было разбавлять коньяком
или водкой бутылки с кока-колой или минеральной водой. А на приёмах
использовать эти бутылки под видом прохладительных напитков. Позже Егору 
коллега рассказывал, что в самом начале этой нелепой кампании Громыко
проводил совещание, на котором строго настрого наказывал не допускать
спиртных напитков на протокольных мероприятиях.
Один из руководителей мидовского подразделения, то ли в шутку,
то ли всерьёз, задал ему вопрос:
– Андрей Андреевич, но как же тогда нашим
дипломатом получать доверительную информацию от своих партнёров?»
На что министр с характерной для него интонацией, акцентируя звук «о»,
медленно и
настоятельно произнёс:
– Политбюро нашей партии не нуждается в информации,
полученной пьяным дипломатом от пьяного партнёра».
Спустя тридцать лет Егор
узнал новость, которая заставила его вспомнить фразу Карла Маркса,
сославшегося на Гегеля, что все всемирно-исторические события и личности
повторяются дважды: первый раз как трагедия, а второй – как фарс.
И что это была за новость?
Телевизионная программа рассказала о том, что внучка генсека
Горбачёва, по указанию которого нещадно уничтожались плантации виноградников
в Советском Союзе и в Болгарии и был нанесён огромный ущерб виноделию в этих
странах, в настоящее время в одном из городов Германии занимается торговлей
винодельческой продукции.
Новую волну неприязни к СССР в болгарском обществе
породила Чернобыльская катастрофа. Болгарское руководство, не располагав% шее
подлинной информацией об её возможных последствиях для своей страны, не
отменило первомайской демонстрации в Софии, что позднее будет
интерпретироваться как преступление против своего народа. Крайне скупые и
противоречивые, а иногда и ложные сведения, доходившие в первое время из
Москвы, были причиной резкого снижения авторитета советских властей, утраты
ореола «непогрешимости» КПСС. В первые месяцы после этого злополучного взрыва
масс-медии Болгарии были полны тревожных сообщений о радиоактивном заражении
в различных районах страны. Можно с определённой долей уверенности         
утверждать, что именно такой медийный резонанс стал причиной распространения
радиофобии в обществе, которая не в последнюю очередь негативно отразилась в
будущем на российско-болгарском сотрудничестве в атомной энергетике. Когда
же в арсенале горбачёвской риторики появились понятия «перестройка», «новое
мышление», «гласность» и «общечеловеческие ценности», маятник общественных
симпатий в Болгарии к советскому лидеру вновь качнулся в положительную
сторону. Лейтмотив выступлений Горбачёва о противодействии политике
«перестройки» или даже её саботаже со стороны партийной и государственной
бюрократии болгарские оппозиционные силы напрямую экстраполировали
на свою партийную номенклатуру. Почти каждая острая публикация советской
прессы тогда перепечатывалась в Болгарии. На болгарском языке издавались
практически все
появлявшиеся у нас произведения, ранее запрещённые советской цензурой.
Дипломатам посольства, чтобы не отставать в информированности от болгарских
коллег, необходимо было внимательно следить за новинками советской
художественной литературы и публицистики. В это время, как никогда, культурная
жизнь в нашей стране привлекала внимание болгарского общества. Софию,
которая была городом-побратимом Москвы, с гастролями посещали самые
популярные советские творческие коллективы и артисты. Как правило, они
выступали в клубе посольства или в Доме советской науки и культуры.
Руководство посольство и общественные организации (партийная и профсоюзная) в
праздничные дни устраивали для коллектива экскурсионные поездки по стране.
За годы работы Егор с женой и сыном посетил почти все самые примечательные
места в Болгарии. Сергей в каникулы отдыхал в летнем лагере, который         
ежегодно организовывался для детей сотрудников советских учреждений на море,
вблизи Варны. Неповторимые пейзажи Болгарии, её живописные города и селения
с милым каждому впечатлительному человеку патриархальным колоритом, старинные
монастыри и памятники, посвящённые совместной борьбе русских воинов и
болгарских ополченцев, отдавших свои жизни за свободу болгарского народа,
навсегда покорили сердце Егора. Работая в ЦК комсомола, он побывал в кратких
командировках во многих странах. Но нигде он не ощущал себя так комфортно, как
в Болгарии. Ему казалось, что по уровню жизни, её устроенности и благополучию
болгары превосходят жителей многих хвалённых капиталистических стран Европы.
Всюду было электричество. Почти вся страна имела относительно хорошие дороги с
твёрдым покрытием, по которым можно было попасть даже в отдалённые горные
махалы, как принято здесь называть малые хутора. Егор-то хорошо знал
непролазные осенью и весной сибирские дороги, которые в шутку нарекли не
дорогами, а направлениями. Не только в Сибири, но и в ближайшем Подмосковье
ему приходилось пробираться на вездеходах по таким направлениям. Особенно он
был впечатлён тем, что болгарскому руководству в последние годы удалось
снять напряжение с обеспеченностью населения
жильём. С некоторых пор каждая молодая семья могла получить от государства
беспроцентный кредит на покупку квартиры или постройку дома. А строили здесь,
как правило, двух или трёхэтажные кирпичные дома, покрывая их черепицей.
Традиционная болгарская расчётливость приводила к тому, что семьи, начиная с
осенних холодов и до весеннего тепла, как правило, ютились на первых этажах.
Вторые и третьи этажи из-за экономии энергии не отапливались. Они были своего
рода представительскими, с хорошей мебелью, горками с посудой, диванами,
покрытыми национальными коврами. Эти апартаменты предназначались для гостей.
За долгие годы в стране сложился свой, характерный «балканский»,
архитектурный стиль. Когда Егор спрашивал знакомых болгар:
«Как вам удаётся
строить такие добротные дома в несколько этажей?», они отвечали: «Это наша
национальная традиция. Для болгарина главное – построить дом и выучить
детей. Одно поколение, исходя из финансовых возможностей, строит один этаж,
второе поколение – второй, а если возникает необходимость и есть средства, то
строят и третий этаж. В сёлах у каждого хозяина есть свой приусадебный
участок, где выращиваем виноград, фрукты и овощи. У нас принято делать
основательные подвальные помещения под домами. Там мы храним запасы вина,
ракии, различные копчёности, соленья на всю зиму, которые мы называем
«туршии». Так что проблем с продуктами у нас не бывает». Однако, Егора
огорчала бросавшаяся в глаза не прибранность, частенько попадавшаяся на улицах
поселений. Это характерно, к сожалению, и для наших городов и деревень. Им
не хватает того лоска и чистоты, которыми отличается Западная Европа. Он
объяснял для себя это характерным славянским, а также нашим, русским
разгильдяйством. Или «профиндольством», как когда-то в раннем детстве
говорил Сергей.
С перестройкой ослабли жёсткие правила пребывания
дипломатических сотрудников за рубежом. Им при согласовании с Центром
разрешили
посещать соседние страны, в том числе и капиталистические. Воспользовавшись
этим, члены семей дипломатов и технических сотрудников выезжали на экскурсии
в Югославию, Румынию, Грецию и Турцию. Однажды, в ноябрьские праздники,
новенький посольский «Икарус», наполненный «под завязку» жаждущими восточной
экзотики туристами, подъезжал к Стамбулу. Неожиданно в вечерних сумерках
открылась завораживающая картина. Внизу, на берегу извилистой ленты залива,
сверкали миллионы огней, отражавшиеся в морской воде. У
всех захватило дух от почти фантастического вида гигантского города. Группу
туристов из нашего посольства в Генконсульстве ожидал сотрудник, который
должен был показать, как проехать к месту их расселения в одном из домов
резиденции генконсула, находящейся на берегу Босфора, в местечке под
названием Буюк-дере. Генконсульство располагается на фешенебельной улице
древнего города, по которой запрещено движение автомобилей, кроме имеющих
дипломатические номера. Когда огромный автобус остановился у больших
металлических ворот Генконсульства, изготовленных столетие назад русскими
мастерами, то с десяток молодых мужчин вышли из дома напротив и с любопытством
стали наблюдать за выходящими из автобуса женщинами. Турки о чём-то весело
переговаривались, жестами, показывая на туристок. Вначале прибывшие не
догадались, чем вызвано весёлое оживление восточных донжуанов. Но, увидев у
входа соседнего дома красный фонарь, они сразу поняли причину. По всей
видимости, любители женской плоти решили, что прибыла новая партия «живого
товара». Глубокое разочарование отразилась на их лицах, когда пассажиры вновь
начали садиться в автобус. Примерно через час туристы прибыли в район
Буюк-дере. Чтобы добраться до резиденции, шофёру надо было обладать настоящим
искусством художественного вождения. Средневековые улочки были настолько
извилисты и узки, что автобус проходил по ним, едва ли не в сантиметре от стен
домов. Наконец, пассажиры, затаив дыхание, наблюдавшие за филигранным
движением автобуса, с облегчением вздохнули. Автобус остановился на
набережной у двухэтажного здания постройки XIX века, похожего на богатые
усадьбы русских помещиков. От парадного входа открывался живописный вид на
ухоженный парк. Это и была резиденция. Сотрудник генконсульства рассказал, что
двухэтажное здание и несколько строений, а также территория площадью примерно
в 16 гектаров являются собственностью Советского Союза. Эти земли были
подарены султаном Екатерине Великой после очередной русско-турецкой войны в
качестве контрибуции. Императрица подарила их своему фавориту Григорию
Потёмкину. А после территория и постройки на ней отошли в пользу государства.
До переноса турецкой столицы в Анкару здесь жили российские и советские послы.
Во время посещения группой наших туристов основное здание ремонтировалось.
В других домах посольские и консульские сотрудники жили, когда
приезжали сюда на отдых в праздничные дни. Быстро заселившись в отведённых им
комнатах, Егор и Володя отважились искупаться в небольшой купальне,
сооружённой напротив резиденции. Несмотря на начало ноября, морская вода в
Босфоре оказалась вполне приемлемой для закалённых москвичей.
Взбодрившиеся и весёлые они вернулись к себе, когда жёны уже приготовили
ужин из домашних запасов. После первых тостов за прибытие и хорошую
поездку Володя сказал:
– Замечательное место! Хорошо, что за долгую историю ни одно правительство: ни
при царях, ни после, эту территорию не продало. – Он секунду помолчал и
добавил:
– И как было бы здорово, если бы руководство нашего министерства
создало здесь ведомственный дом отдыха. Дипломаты с семьями в течение круглого
года могли бы проводить здесь свои отпуска. Это было бы и не очень дорого для
них, и многие могли бы поправить в этом климате своё здоровье.
 – Прекрасная мысль, – поддержала его Ирина.
– Мы бы купили сюда путёвки и вызвали Сергея во
время его каникул. Могли бы чудесно отдохнуть.
 – А куда он поступил? – спросила Тоня.
– В Московский авиационный, – ответил Егор.
 – Авиация – его давняя мечта. Вначале он хотел стать военным лётчиком.
Но постепенно мечта претерпела эволюцию.
К концу школы он решил выучиться на авиаконструктора.
– А Ярослава захотела приехать к нам после того, как меня после окончания
курсов в
Дипломатической академии вновь направили сюда. Она поступила в Софийский
политехнический, – уточнил Володя.
 – А на какой факультет? – поинтересовалась Ирина.
– На экономический, – сказала Тоня и с некоторой долей иронии, но
одновременно в этой иронии можно было услышать и нотки гордости. Далее она с
улыбкой проговорила:
– Говорит, что после окончания станет бизнес-леди.
– Давайте, поднимем наши бокалы за их успехи! – предложил Володя.
 Все дружно сомкнули свои пластмассовые стаканы, которые были у них вместо
бокалов.
 На следующее утро экскурсовод познакомил наших туристов с
достопримечательностями этого неповторимого города, раскинувшегося
на берегах двух континентов. С замиранием сердца они наблюдали из автобуса
захватывающую картину, когда ехали по знаменитому мосту из Европы в Азию. На
смотровой площадке, где туристы в подзорную трубу смотрят на другой берег,
Егор неожиданно познакомился с человеком среднего возраста, говорившем с ним
на болгарском языке. Оказалось, что два года назад он покинул родину,
поддавшись ажиотажу вокруг «Возродительного процесса». Он сумел устроиться
учителем в небольшом частном пансионе.
- Другим, сказал он, – повезло меньше. Он кивнул на небольшую группу девочек
лет по одиннадцать, которые о чём-то весело между собой щебетали:
– Это мои ученицы. Я им здесь провожу урок географии,
рассказываю о Европе и Азии.
По их одежде можно было понять, что они не из
бедных семей. Шёлковые платки нежных пастельных цветов, повязанные под
подбородком, напоминали клумбу с большими бутонами. Егор не решился спросить
у своего неожиданного знакомого, не жалеет ли он о том, что переехал в Турцию.
Ему не хотелось услышать отрицательный ответ. Но и положительный, по его
мнению, вызвал бы у них обоих сожаление, так как уже ничего изменить нельзя.
Он пожелал собеседнику успехов и пошёл к автобусу. В тот день им удалось
побывать в знаменитом дворце султанов Топ-Капы, который многих разочаровал.
Они ожидали увидеть больше роскоши и драгоценностей из шахской сокровищницы. 
Экскурсию по дворцу проводила молодая женщина, хорошо, хотя и с акцентом,
говорившая на русском языке. Увидев в её руках книгу, Егор спросил, что она
читает. К большому удивлению всех, кто слышал её ответ, она сказала:
– Это перевод на турецкий книги Павло Загребельного «Роксолана».
– Вам нравится книга? – спросила Ирина, которая недавно прочитала эту
популярную тогда у нас книгу известного украинского писателя.
– Да, – ответила турчанка.
 – А как вы считаете, автору удалось всё правильно отразить: эпоху, характеры?
– поинтересовалась вновь Ирина.
– В целом да. Но в некоторых местах я нашла
неточности, – с некоторым смущением сказала она. Не место было уточнять, в
чём она увидела неточности, чтобы не мешать экскурсии.
Далее по общему желанию
поехали на популярный у всех советских туристов большой стамбульский рынок.
По пути у пристани они увидели советский пассажирский лайнер «Михаил Шолохов».
– Мы в Стамбуле не единственные туристы из Союза. Теплоход доставил сюда
несколько сот наших людей. Турки сразу поднимут цены, – пошутил Володя.
Он был недалёк от истины. Турки умеют чувствовать конъюнктуру. Они
хорошо изучили психологию советских покупателей. Первоначальная цена на
любой товар там называется иностранцу в несколько раз выше той, за которую,
торгуясь, продавец может его уступить. Увиденное превзошло все, даже самые
смелые, ожидания наших туристов. Это был не просто рынок. Это был гигантский
город в мегаполисе. Находящиеся там настоящие улицы под общей крышей
заставлены плотно, один к одному, лотками с товарами. На одной улице продавали
верхнюю одежду из кожи, на другой – из модной джинсы, на третей – обувь, на
четвёртой – золотые изделия, на пятой – продовольственные товары и т. д. и
т. п. Продавцы, в абсолютном своём большинстве мужчины, зазывали покупателей
на смеси европейских и восточных языков. Они научились сразу определять
наших людей. Завидев посольских туристок, многие, стали зазывать их на русском
языке, неизменно повторяя: «Наташка», «Перестройка», «Горбачёв». Увидев одну
из девочек нашей группы, это была двенадцатилетняя дочь советника            
посольства, несколько молодых турок подбежали к ней, протягивая ей шнурки. 
Оказалось, они заметили, что на её кроссовках шнурки разного цвета: один
красный, другой синий. Тогда у посольских детей это считалось модным. Поэтому
парни решили подарить ей несколько пар шнурков, но одинакового цвета. А к
Ирине то и дело подбегали чистильщики. Она единственная из всей группы была в
кожаных туфлях. И каждый чистильщик не хотел упустить своего шанса, чтобы
заработать на советской туристке. После рынка туристы направились к уже
знакомому им зданию Генконсульства. На сей раз там автобус уже не встречали
молодые турки. Ещё рано было гореть красному фонарю. Генконсул распорядился
провести экскурсию для коллег из Софии по историческому зданию, которое
когда%то было посольством России. Импозантный вид Генконсульства внушал
уважение каждому, кто переступал его порог. Особое впечатление оставляли
мраморная парадная лестница и огромный зал на втором этаже. Высокие, почти
до потолка, зеркала венецианской работы, отражали такие же высокие окна
напротив и электрический свет бесчисленных лампочек, сиявших в роскошных
хрустальных люстрах и бра, которые украшали простенки между окон. – В этом
зале устраиваются торжественные приёмы, – горделиво
пояснил консульский сотрудник, проводивший экскурсию. – А в конце декабря
1876 года в нём проходила Константинопольская конференция послов великих
держав, на которой решалась судьба Болгарии, – рассказывал он, пока туристы
с любопытством рассматривали зал и копии классических скульптур, стоявших в
неглубоких нишах. – Конференция проводилась по инициативе русского посла –
графа Николая Павловича Игнатьева. Он предложил проект соглашения великих
держав с Высокой Портой, по которому болгарам предоставлялась автономия. Но   
Великобритания всё сделала, чтобы турки отказались подписывать такое
соглашение. Поэтому России ничего не оставалось, как объявить Османской
империи войну, чтобы спасти болгар, которых турки вырезали после Апрельского 
восстания, вспыхнувшего в том же году. Эта экскурсия была хорошим
заключительным аккордом всего путешествия. На обратном пути в автобусе, пока
пассажиры, утомлённые дорогой, не заснули, то и дело раздавался весёлый смех
обменивающихся своими впечатлениями туристов. На утро они вернулись в Софию.
Второй раз посещение Стамбула для Егора чуть не закончилась трагически.
Сергей Михайлович решил съездить в вечный город, для того чтобы купить старшей
дочери подвенечное платье. Одному дипломату руководство посольства не
разрешило бы такую поездку в капиталистическую страну. Он попросил Егора
сопровождать его. Егор посчитал неучтивым отказать другу. Да и побывать ещё
раз в Стамбуле он был не прочь. После рабочего дня, в канун выходных, Сергей
Михайлович с супругой Галиной Михайловной, дочерью Ириной и Егор выехали на
новенькой Ладе в Стамбул. Егор сразу предупредил друга:
– Ночью я могу заснуть за рулём, поэтому готов вести машину до границы.
В пути ты, – он к Сергею, – можешь подремать, а после границы – сесть за руль.
Сергей заверил, что он не засыпает за рулём.
– Проверено за время моей командировки в Болгарию сотни раз,
– с уверенностью Д’Артаньяна сказал он.
Так и условились. Уже за полночь они пересекли границу. Егор с Сергеем
поменялись
местами. На задних сиденьях дремали Галина Михайловна и Ирина. На первом
пассажирским сиденье, держась правой рукой за упор, сидел Егор. Уставший за
время пути, он вскоре заснул. В предрассветное утро, сквозь дрёму, ему
показалось, что у машины выросли крылья, и она начала отрываться от земли. Но
почему-то машина летела не прямо, а делала левый вираж.
Полёт прекратился вдруг – с грохотом и ударом
головой в лобовое стекло, который и разбудил Егора. Открыв глаз, он увидел,
что машина находится слева от дорожного полотна. Лихих джигитов спасло лишь
то, что трасса была без отбойников и глубоких кюветов. Ранним утром на ней ещё
не было встречного движения. Лишь пластмассовая стойка дорожного знака,
предупреждавшего о крутом повороте, разбила фару машины и молдинг на
радиаторе. Во время заноса задремавший на мгновение Сергей успел
проснуться и, справившись с несущимся без управления
«Беарнским мерином Д’Артаньяна», резко затормозил, от чего Егор
отделался лишь отметиной на лбу, а Галина
Михайловна и Ирина сильным испугом. Мысленно воздав благодарность
Ангелу-хранителю, Егор, вновь поменявшись местами с Сергеем, бледным, как
раннее осеннее балканское утро, осторожно повёл потерявшего свой прежний
блеск «мерина», соблюдая все предписания правил дорожного движения.
Дальнейшее их путешествие закончилось благополучно. На обратном пути невесту
и её родителей переполняло чувство радости, гордости и удовлетворения от того,
что идея поехать в Стамбул увенчалась приобретением прекрасного подвенечного
платья, которое им удалось купить после многочисленных примерок в магазинах,
переполненных богатым разнообразием товаров на любой вкус. После избрания
Бориса Ельцина главой Московского горкома партии свой первый зарубежный визит
он совершил в болгарскую столицу. Ельцин был тогда на пике своей
популярности как борец с «партийным застоем». В печати часто появлялись      
материалы о его «демократических вылазках» на столичные предприятия и о
поездках на общественном транспорте. В большом посольском зале на встрече с
Ельциным присутствовал дипломатический состав, а также ответственные
сотрудники других советских учреждений и наши журналисты. При его появлении в
сопровождении посла, все встали и спонтанно начали аплодировать. Видимо,
он привык к тому, что различные аудитории встречали его аплодисментами. На
его лице засияла улыбка удовольствия. Он быстрым шагом прошёл к
импровизированному столу президиума и жестом поднятой руки попросил тишины.
Посол, понимая, что представлять его излишне, сказал несколько комплиментарных
слов в адрес высокого гостя, что несмотря на загруженность его программы
пребывания, он согласился встретиться с сотрудниками советских
загранучреждений, и сразу предоставил ему слово. Ельцин начал с того, что с
первых дней своего избрания на пост
руководителя московского горкома партии он начал расчищать «авгиевы конюшни»
не только горкома, но и райкомов партии.
«Я только выгребу всю грязь до дна в
одном районе, – сделал он жест обеими руками, как будто действительно
выгребает содержимое из какого-то большого сосуда, – а через несколько месяцев
там опять появляется трясина. Принимаюсь за другой район. И там такая же
ситуация. И так везде – в райкомах, исполкомах, в торговых организациях,
милиции, прокуратуре». Он рассказал о некоторых вопиющих фактах
правонарушений,
которые были вскрыты в последнее время в городе. И завершил свою энергичную
речь заверением, что не остановится, пока не выкорчует эти безобразия в Москве
до конца. Эта встреча оставила у Егора и его коллег неоднозначное
впечатление. Безусловно, практически всем было понятно, что на родине происходят
очень серьёзные общественно-политические перемены. Страна и её столица
нуждались в том, чтобы избавиться от «зажравшейся номенклатуры», как выразился
Ельцин. Но в то же время некоторые дипломаты высказывались в том смысле, что
действия первого секретаря МГК партии имеют популистский окрас. Они похожи
на большевистские метода Макара Нагульнова типа: «кто не согласен со мной,   
того – к стенке». Но мы живём в другую эпоху, поэтому безжалостная расправа с
партийными и административными кадрами обернётся непредсказуемыми
последствиями. Егору были не известны результаты встречи Ельцина с Тодором
Живковым. Но дипломаты посольства обратили внимание на то, что в руководстве
Софийского горкома БКП, а также ряда областных комитетов партии произошло
омоложение кадров. Болгарский лидер имел богатый политический опыт. В силу
существовавшего в те годы раздела мира на две противоположные общественные
системы и два военно-политических блока он вынужден был адекватно реагировать
на перемены, происходящие в советских верхних эшелонах. Живков, пришедший
к власти вскоре после смерти Сталина, как и другие руководители соцстран,
должен был налаживать личные контакты уже с пятым советским лидером. Он,
безусловно, понимал, что уже таких доверительных («в засос») отношений, как
с Брежневым, ему не удастся установить с новым генсеком КПСС. Да и разница в
возрасте была значительной – двадцать лет. Дипломаты нашего посольства с
искренним удивлением наблюдали за поразительной политической гибкостью
болгарского лидера, с которой он реагировал на новации советских коллег.
Моментально поменялась лексика его выступлений на пленумах и совещаниях по
различным проблемам общественной жизни. Гласность в ту пору в Болгарии была на
деле, а не на словах. Егору запомнился такой эпизод. Живков, выступая перед
активистами столичной комсомольской организации, неожиданно заговорил о
важной роли сексуального воспитания. Во времена почти пуританских критериев
коммунистической пропаганды, когда даже исполнители эстрадной музыки не
позволяли себе других костюмов, кроме строгих, его слова вызвали у слушателей
почти шок. Он дал понять, что впредь с этой проблемы необходимо снять
существовавшее табу, её следует обсуждать свободно и по-человечески
откровенно. Нельзя исключать, что к этой теме умудрённый многолетним
политическим опытом лидер, обеспокоенный падением рождаемости среди болгар,   
обратился потому, чтобы каким-то образом стимулировать естественный прирост
населения. О важных заявлениях болгарского руководителя дипломаты
посольства призваны были информировать Центр. Однажды Егор в подготовленной им
депеше, сославшись на очередной доклад Живкова, в определённом контексте
использовал слово «судьбоносный». Через несколько недель он обратил внимание
на то, что это слово прочно вошло в горбачёвский лексикон. Это ли не очередное
доказательство языковой близости наших народов?! А если говорить серьёзно, то
в тот период, и особенно в ходе подготовки и проведения очередного юбилея
Освобождения Болгарии от османского ига в результате русско-турецкой войны
1877-1878 гг., в обеих странах была проведена значительная работа научной
общественности по исследованию и публикации материалов, посвящённых этой
теме. Перекрёстно проводились научно-теоретические конференции, издавались
книги на обоих языках, известные учёные направлялись в командировки. Егор от
посольства сопровождал академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва при посещении им
Софийского университета. Всемирно известный учёный прибыл в Болгарию по
случаю награждения его высшей наградой – орденом Георгия Димитрова.
Облачённый в мантию почётного доктора наук университета и разволнованный      
сердечной встречей, Дмитрий Сергеевич в своей лекции о средневековой
Болгарии назвал её «Державой духа». С тех пор это, казалось бы, метафорическое
понятие, но с конкретным историческим содержанием, чаще всего употребляется
болгарскими учёными и публицистами, если речь идёт о средневековой Болгарии.
 Дипломаты посольства активно участвовали в акциях, посвящённых юбилею
Освобождения, которые проводились в стране по государственной и общественной
линии. Для выступления с лекциями об исторических советско-болгарских связях
и актуальных проблемах внешней политики Егор и Владимир Семёнович выехали в
командировку в посёлок атомщиков «Козлодуй», что находится на крутом берегу
Дуная. По пути, заметив живописный уголок у самого берега реки, они
остановились, чтобы перекусить. Была прекрасная летняя пора со всеми
прелестями болгарского благоденствия. На импровизированной скатерти-самобранке
друзья выставили аппетитную снедь со свежими овощами, жаренным мясом и рыбой,
баницами (традиционными болгарскими пирогами с брынзой), заботливо
приготовленными жёнами, прохладительными напитками и термосами с кофе и
чаем.
– Жаль, что под такую закуску мы не сможем выпить ни вина, ни ракии, –
то ли в шутку, то ли всерьёз обронил Егор.
– Что ж делать? Один ты пить не стал бы. А я за рулём.
К тому же нам через пару часов надо будет держать речь,
– как бы утешая друга, проговорил Володя.
Но в словах его тоже слышалось сожаление.
– Ладно. Вернёмся домой – компенсируем, – посыпая солью багровый
помидор, утешил себя и друга Володя. Завершая трапезу, Егор вдруг тихим
голосом произнёс:
 – Володя, смотри, смотри – какой огромный сазан подплыл к
самому берегу! – и в ту же секунду добавил:
 – Только не вставай, иначе
вспугнёшь его. Давай понаблюдаем за ним… Какой красавец! Эх, надо было мне
взять с собой удочки.
Рыба, вальяжно двигая плавниками, несколько раз ткнула
носом прибрежную гальку, медленно развернулась боком, проплыла вдоль берега,
слегка взволновав поверхность воды, за’мершей в абсолютном штиле, махнула
широким хвостом, блеснула в лучах солнца чешуёй и скрылась в глубине. После
обеда друзья не спеша собрали свою скатерть-самобранку, с полчаса посидели на
берегу и продолжили путь.
– Наверное, в этих живописных местах высаживался
отряд легендарного Христо Ботева, – глядя на высокий дунайский берег,
задумчиво проговорил Егор.
– Пожалуй, – согласился Володя, который управлял
машиной.
 – Какой отчаянной смелостью надо было обладать, чтобы с горсткой
храбрецов отправиться на верную смерть?! – сказал он.             
– Они надеялись, что их сразу же поддержит всё население, восстав против
турок, – как бы, продолжая размышлять, ответил Егор.
 – Не готовы были к этому
болгары. И без России они не смогли бы одолеть османские войска. Те залили бы
кровью всю Болгарию, а главную свою житницу не упустили бы ни за что, –
констатировал он.
К концу рабочего дня, как это было условлено заранее,
дипломаты прибыли на знаменитую стройку атомной электростанции «Козлодуй». В
то время здесь уже красовался современный городок энергетиков с корпусами АЭС,
которая была гордостью научно-технического сотрудничества обеих стран. На
сооружении очередного энергоблока трудилась большая группа советских
специалистов. Представившись руководителю группу, которого звали Александром
Филипповичем, дипломаты в его сопровождении пошли на встречу с собравшимися
на лекцию специалистами. Разговор получился неформальный. Дипломаты сумели
пробудить интерес у аудитории. После выступлений им задавали много вопросов о
событиях в мире и в нашей стране. По всему было заметно, что беседа оставила
приятное впечатление у слушателей, которые приглашали выступавших чаще
приезжать на встречу с этим коллективом. На ужин Александр Филиппович
пригласил гостей к себе на квартиру. Он оказался очень хлебосольным и весьма
общительным человеком. Ему было около пятидесяти. Плотный бобрик его
тёмно-русых волос только начинала пробивать седина. После окончания физико%
технического факультета Томского политехнического института его направили
работать инженером на Кольскую АЭС. Уже став директором этой электростанции,
он принимал участие в ликвидации Чернобыльской катастрофы. По его словам, он
схватил стократную дозу радиации, но справился с недугом.
- Скорее всего, мне повезло, что я остался жив и пока не чувствую никаких
последствий, – сказал он. – Наполняя бокалы гостей вином, напоминавшим цветом
чистый рубин, он  светло улыбнулся.
 – А может быть, мне помогает болгарское Каберне? – закончил
он свою мысль.
Этот вечер навсегда запомнился Егору добрыми разговорами и
тёплыми воспоминаниями Александра Филипповича о его встречах с замечательными
людьми. В таких же ощущениях признавался Егору и Володя. На следующее утро,
прежде чем выехать в Софию, они в сопровождении Александра Филипповича
побывали на объектах АЭС. Стройка произвела на них впечатление и своим
масштабом, и
слаженностью работы наших и болгарских специалистов на различных участках.
Они воочию убедились, сколь важное значение для развития межгосударственных и
международных связей имеет совместный труд.
Полезную работу в деле
укрепления двусторонних дружеских связей осуществляло всенародное Движение   
болгаро-советской дружбы, возглавляемое легендарной болгарской революционеркой
Цолой Драгойчевой. В нашей стране партнёрской организацией этого Движения
было Общество советско-болгарской дружбы, которым руководил известный
авиаконструктор Алексей Туполев, сын Андрея Николаевича Туполева. Авторитет
руководителей этих неправительственных организаций в обеих странах позволял
привлекать к проводимым мероприятиям видных деятелей науки и культуры, что,
вне всяких сомнений, повышало их общественный резонанс. С сожалением
приходится признавать, что их деятельность не была свободной от
идеологического сопровождения всех акций. Идеология тогда пронизывала все поры
социалистического государства. Основным критерием проводимых мероприятий
была количественна сторона. Поэтому лучшие достижения культуры тонули в
потоке безвкусицы и примитивизма. Менялось время, менялись люди, а процесс
насаждения коммунистических критериев пресловутого «социалистического         
реализма» и «партийности в искусстве» продолжался. Чиновники опасались
признать правду, что в болгарском обществе произошла своеобразная
«передозировка советской культурой». Это привело к отторжению и протесту,
выразившемуся в условиях зарегламентированного государства в потере
интереса, особенно среди молодого поколения. Проявился так называемый эффект 
«обратного действия». Расхожими становятся анекдоты и пословицы, вроде
такой: «Есть фильмы хорошие, а есть советские». Усиленное насаждение
образцов советской культуры невысокого художественного качества привело к
тому, что в интеллектуальных слоях она начала ассоциироваться с
коммунистической идеологией, вызвав устойчивое неприятие и откровенные
насмешки. К такому же результату приводило стремление партийных «деятелей от
культуры», которые выдавали кондовые суррогаты творчества за «высшие
достижения советского искусства». К этому времени относится ряд изменений в
кадровом составе посольства, обусловленных традиционной ротацией, в
частности, назначение нового посла и советника-посланника. Посланником был
утверждён бывший заместитель генерального секретаря Министерства иностранных
дел Владимир Ильич, а послом стал опытный журналист-международник,
прошедший школу в аппарате Андропова и Горбачёва, Виктор
Васильевич. Этот тандем, по мнению дипломатов, довольно скоро органично
сработался. По наблюдениям Егора, обоих руководителей отличала от прежних
«бо’льшая демократичность» и меньшая официозность. Владимир Ильич умел
ценить хорошую шутку, над которой он всегда заразительно смеялся. Работая    
над документами, он не выпускал сигареты изо рта. Поэтому перед тем, как войти
в его кабинет, сизый от табачного дыма, никогда не куривший Егор набирал
полные лёгкие воздуха, чтобы выдержать своеобразную «газовую атаку». Егор не
раз вспоминал, как во время двухмесячной стажировки в болгарском отделе он был
свидетелем забавной сцены. Начальник отдела позвонил по телефону и обратился
к абоненту со словами: «Владимир Ильич…». Сидевший за другим столом
дипломат, с улыбкой кивнув на начальника, сказал своим коллегам: – Вероятно,
в мавзолей звонит. Чем, естественно, вызвал дружный смех. Перемены произошли и
среди рядовых дипломатов. Вместо Павла Аксентьевича руководителем группы
назначили бывшего сотрудника ЦК партии Владимира Ивановича, в Дипломатическую
академию на двухгодичные курсы поступил Владимир Семёнович. Егора повысили в
должности: он стал советником по вопросам информации, курируя связи с
журналистским корпусом. Полагая, что новый реферат не позволит ему в полной
мере заниматься общественной работой, он взял самоотвод от обязанностей
секретаря партийной организации посольства. Вместо него был избран прибывший
вместо Валентина Фёдоровича советник Владимир Андреевич. Посольство
положительно оценивало для духовного развития болгарского общества
традиционные Дни славянской письменности и культуры, ежегодно проводимые по
всей стране 24 мая, когда чествуют святых братьев Кирилла и Мефодия. Не раз из
посольства уходило предложение отмечать подобный праздник и в нашей стране.
В 1986 году по инициативе писательской общественности Мурманска День
славянской письменности и культуры впервые отмечался в этом городе. Вскоре,
благодаря содействию Русской православной церкви, он был объявлен у нас
государственным праздником. Болгарская общественность с большим
удовлетворением восприняла это начинание, решив подарить городу Мурманску
точную копию памятника Первоучителям, который установлен перед фасадом
Национальной библиотеки в Софии. 3 марта 1990 года, в День независимости
 Болгарии, состоялось освящение
памятника болгарским патриархом Максимом и подписание акта о его передаче
представителям Мурманска. На автопоезде монумент был доставлен к месту
назначения. Его доставку сопровождала небольшая группа болгарских писателей.
В составе группы была известная писательница и журналист Калина Канева. Через
несколько лет после этой поездки она издаст свою замечательную книгу о русском
дипломате – графе Н. П. Игнатьеве, сыгравшем значительную роль в
освобождении Болгарии. Спустя полтора месяца, в канун праздника славянской
письменности и культуры, перед зданием Мурманской областной библиотеки       
памятник святым братьям Кириллу и Мефодию был торжественно открыт. Тем
временем, под влиянием новых «перестроечных» ветров с востока, в окружении
Тодора Живкова становилось всё больше сторонников радикальных экономических и
политических перемен, отказ от монополии БКП и легализации политической
оппозиции. В экономической области политическое руководство Болгарии пошло
на легализацию частных кооперативов и создание совместных предприятий с
участием иностранного капитала. Селянам, которые были членами трудовых
кооперативных земледельческих хозяйств (стопанств) или по-болгарски (ТКЗС),
стали передавать в индивидуальное пользование земельные участки. Этими
решениями предполагалось, как и в Советском Союзе, разбудить трудовую
инициативу людей и увеличить производство товаров социального назначения и
ширпотреба. Как и в СССР, этими мерами в первую очередь воспользовались
«теневики», по большей части торгаши. С целью снятия возраставшего в
обществе напряжения Живков предложил проводить выборы на альтернативной основе
и ввести в партийных органах мандатную систему, т. е. ограничить сроки
пребывания на выборных должностях. Однако на настойчивые импульсы со стороны
советских «прорабов перестройки» по поводу ускорения «гласности» и
информационной открытости, он проявил сдержанность. В его заявлениях звучала
мысль, что в Болгарии после Апрельского 1956 года пленума ЦК БКП были решены
«все проблемы, которые оказались в центре общественного внимания некоторых
социалистических стран». Широкое использование «гласности», по его мнению,
может       
спровоцировать негативные настроения в отношении ценностей социализма.
Болгарские конфиденты доверительно рассказывали Егору, что в беседах с
советским послом Живков предупреждал его примерно такими словами:
«Вы с этой перестройкой и гласностью выпустили чертей из мешка, но
собрать их вы уже не сможете».
Дальнейшие события в нашей и других странах
социализма подтвердили предостережения политического долгожителя болгарского
коммунистического Олимпа. Многие важные перемены в мире происходят, как
кажется на первый взгляд, из-за мелочей. Вроде бы так всё относительно
спокойно начиналось и в Болгарии. Общественное недовольство, накопившееся
из-за пассивности коми% тета экологической защиты города Русе, атмосфера
которого систематически загрязнялась вследствие выбросов химических
предприятий соседней Румынии, вылилось в феврале 1988 года в
несанкционированную массовую демонстрацию.
Уже в следующем году активисты, выступавшие с
лозунгами в защиту окружающей среды, сформировали политический клуб
«Экогласность», позже ставший влиятельной политической силой. Подобно горной
лавине стали возникать другие общественные организации антиправительственной
направленности, но использовавшие, как сейчас принято говорить, модный
бренд. Среди них Комитет поддержки гласности и перестройки, Комитет защиты
религиозных прав, Независимое общество защиты прав человека, движение
«Гражданская инициатива», независимый профсоюз «Подкрепа» (Поддержка). К этому
времени навязчивая и зачастую примитивная официальная пропаганда
«Возродительного процесса», усиленная расползавшимися по стране слухами, а
также применение кое-где принудительных методов при возвращении болгарских
имён обострили межнациональные отношения в стране и вызвали серьёзные
негативные последствия. Рассчитывая на привлечение внимания международной
общественности к этой проблеме, группа болгарских мусульман в канун
конференции в Париже по безопасности и сотрудничеству в Европе в мае 1989
года объявила голодовку, протестуя против ущемления прав мусульманского
населения в стране. Пытаясь сбить накал антиболгарских выступлений,
развернувшихся в западных СМИ, Тодор Живков в своём комментарии о            
происходящих событиях заявил,
что желающих выехать в капиталистическую Турцию никто удерживать не будет,
они могут свободно покинуть Болгарию.
После этого заявления начался массовый исход в Турцию.
США тут же заявили о своей
поддержке турецких властей. За три летних месяца более 300 тысяч человек
выехали из Болгарии. Турция, испытывавшая серьёзные экономические трудности,
вынуждена была закрыть границу. Не сумев адаптироваться на чужбине,
примерно 150 тысяч переселенцев через год вернулись на родину.
Своего рода реакцией на «Возродительный процесс» в
Болгарии стала консолидация тех групп населения, которые позиционировали
себя как этнические турки. Поэтому вполне ожидаемым результатом было
постепенное формирование политического «Движения за права и свободы» (ДПС),
которое объединяло вокруг себя главным образом тюркоязычную категорию
электората. Уже вторые парламентские выборы в Народное собрание на
альтернативной основе привели в болгарский парламент представителей этого
Движения. Напряжение в обществе росло с каждым месяцем. В октябре того же года
в Софии проходил экофорум с приглашением иностранных журналистов. В
поддержку экофорума проводилась несанкционированная демонстрация. При её
разгоне работники правоохранительных органов избили демонстрантов. Это
спровоцировало взрыв противоречий в болгарском руководстве, следствием
которого была отставка Тодора Живкова на заседании Политбюро ЦК БКП. Через
месяц пленум ЦК БКП, поддавшись развернувшейся в оппозиционной печати травле
бывшего более тридцати лет руководителя партии и государства, осудил его
деятельность и исключил из рядов БКП. Через три месяца БКП проведёт
общепартийный референдум, результатом которого станет переименование партии
в социалистическую и отказ от марксизма. В январе 1990 года Тодор Живков был 
арестован. Суд предъявил ему ряд обвинений в злоупотреблении властью и
осудил на шесть лет заключения, которые он провёл под домашним арестом. Егор,
пытаясь осмыслить произошедшие события, задавался вопросом:
«В чём же основная причина того, что так бесславно, и даже трагически,
закончилась политическая
карьера человека, с именем которого связан расцвет страны во всех сферах
жизнедеятельности? Болгария из самой отсталой европейской окраины, благодаря
последовательно проводимому курсу на всестороннее взаимодействие с Советским
Союзом, превратилась в развитое индустриальное государство с современным
сельским хозяйством, передовой наукой и сплошной грамотностью населения.
Конечно, социалистические преобразования не обходились и без серьёзных
недостатков, и нарушений законности. Болгария в последние несколько лет
переживала, как и все социалистические страны, острый экономический и
социальный кризис. Но неужели без таких катастрофических потрясений нельзя
было справиться с этими кризисными явлениями? Разве они оказались
более разрушительными, чем те
трудности, которые переживали Советский Союз и восточноевропейские страны
после второй мировой войны? Не думаю…
Тогда в чём же причина? Пожалуй, есть      
какие-то глубинные процессы, которые пока ещё никто не смог понять и
обобщить. А Живкова, вероятно, не постигла судьба расстрелянного румынского
президента Чаушеску лишь потому, что обновлённое руководство БКП сумело на
некоторое время сохранить власть в стране?
"Не приходится сомневаться, – думал
Егор, – что Живков ушёл бы с политической арены с почётом, если бы он покинул
свои посты в партии и государстве хотя бы лет на пять пораньше. Но всякая
власть подобна наркотику, а высшая власть, наверное, – самому
сильнодействующему наркотику. Инфицированный ею человек теряет чувство
реальности и меры. Он не в состоянии бороться со ставшим уже психическим
недугом – жаждой власти. До чего же правы были древние римляне, которые
говорили: «Sic transit gloria mundi» (Так проходит мирская слава) …"
Однако, как будут развиваться события в Болгарии и в мире дальше? – задавался
Егор
вопросом. – Весь социалистический мир трещит по швам…»
Действительно, этот
исторический период оказался переломным не только для Болгарии. Словно
огромный цунами налетел на Советский Союз и восточноевропейские страны, сметая
всё на своём пути. Гласность и демократизация породили надежды у населения
этих стран на возможность беспрепятственных поездок на Запад,
привлекательный своим благополучием. Переход к новой политической системе в
Венгрии
произошёл в результате переговорного процесса правящей социалистической партии
с демократической оппозицией летом 1989 года. Социалистическая партия под
влиянием реформаторов, опиравшихся на «перестроечные» идеологемы, перешла на
позиции социал-демократии. Осенью того же года Венгрия полностью открыла
границы с Австрией. Этим воспользовались десятки тысяч граждан ГДР,
перебравшихся в ФРГ. По ГДР прокатились массовые демонстрации с требованием   
гражданских прав и свобод. Руководство страны, чтобы не доводить дело до
кровавых конфликтов к концу года открыло Бранденбургские ворота для прохода в
Западный Берлин. А уже в октябре следующего года произошло вступление земель
ГДР в состав ФРГ. К концу 1989 года в результате многолетней деятельности
польского профсоюза «Солидарность», католической церкви и других
оппозиционных движений был демонтирован режим Польской объединённой рабочей
партии.
В Чехословакии осенью того же года началось выступление пражских студентов,
переросшее в так называемую «Бархатную революцию», в результате которой к
власти вместо коммунистического правительства пришло оппозиционное движение
«Гражданский форум» во главе с Вацлавом Гавелом. Уже в конце декабря 1989 года
он был избран президентом страны. В Югославии разрушительные тенденции
особенно рельефно проявились после Иосипа Броз Тито. Коллективное
руководство страной не выдержало проверки временем. Обострились
межнациональные противоречия, достигшие своего апогея в конце 80-х годов. В
1990 году была принята Декларация о суверенитете Словении. Это вызвало
обострение отношений между сербами и словенцами. В январе 1990 года на
чрезвычайном съезде Союза коммунистов Югославии делегации Словении, Хорватии,
Боснии и Герцеговины, а также Македонии покинули заседание. Это означало
распад единого политического организма, удерживавшего республики в едином
государстве. Хотя в стране оставались силы, стремящиеся к сохранению
федерации, главным образом, из числа интеллигенции, во время многопартийных
выборов большинство в республиках завоевали силы националистические. Хорваты
запретили использовать в официальной переписке кириллическое письмо,
изменили грамматические нормы единого языка (сербско-хорватского), из
школьных программ изъяли тексты, связанные с общей с сербами историей,
сербской литературой. Начались нападения националистов на Сербскую
православную церковь, осквернения могил сербов. Это вызвало стихийное
движение автономизации этнических сербских районов в Хорватии, довольно
быстро переросшее в столкновения сил сербской территориальной обороны с
хорватскими полицейскими. Летом 1991 года столкновения происходят между
вооружёнными силами Словении и Югославской народной армией. Тогда же
начинается война в Хорватии, перекинувшаяся в Боснию и Герцеговину. В войну
втягиваются ООН, США и их союзники. Не осталась в стороне и Россия, пытавшаяся
участвовать в процессе мирного урегулирования этой первой войны на
Европейском континенте за последние 45 лет. В 1992 году мировому сообществу
стало ясно, что прежней Югославии больше не существует. В Румынии смена режима
сопровождалась кровавыми событиями, завершившимися казнью Николае Чаушеску.
К концу 80-х годов в результате введённой им жесточайшей экономии (чтобы
рассчитаться с иностранными долгами), произошло катастрофическое падение   
жизненного
уровня населения и рост недовольства авторитарным правлением президента, а
также его супруги Елены, которая активно вмешивалась в управление
государством. Чаушеску решительно отверг рекомендации Горбачёва о
необходимости «перестройки» в стране, сделанные им в начале декабря 1989
года во время их последней встречи в Москве. В одном из своих выступлений    
румынский вождь даже заявил: «Скорее Дунай потечёт вспять, чем состоится
перестройка в Румынии». Но жизнь жестоко карает тех, кто пытается с ней
лукавить. Возникшее в городе Тимишоаре в середине декабря 1989 года
стихийное движение в поддержку арестованного властями диссидента – этнического
венгра, выступавшего за полную этническую автономию нескольких районов, было
жестоко подавлено. Это вызвало возмущение во всей стране, приведшее к
выступлениям в столице, которые быстро переросли в полный хаос. Начался
массовый переход войсковых подразделений на сторону оппозиционных сил.
Восставшие захватили телецентр и объявили о свержении правящего режима.
Чаушеску с супругой попытался скрыться, но они были схвачены военными. По
приговору созданного на скорую руку военного трибунала Чаушеску и его
супруга были расстреляны. Под мутными волнами накрывшего восточноевропейские
страны общественно-политического цунами были погребены режимы, которые все
медийные средства стали называть не иначе, как тоталитарные. Но разрушителям
прежних порядков этого оказалось мало. Очень быстро некоторые наиболее
радикальные СМИ окрестили их уже фашистскими. Именно в это время Егор
познакомился с текстом диссертации болгарского диссидента Желю Желева. В ней
делалась попытка обосновать основной тезис автора, что политический режим в   
Болгарии в годы правления БКП, по сути, ничем не отличался от фашистского
государства. Как человек, занимавшийся в недалёком прошлом научным творчеством, Егор увидел в ней не столько научное исследование, сколько набор
декларативных пассажей, имеющих целью доказать доктринёрский тезис о
глубинном родстве фашизма и коммунизма. Автор тем самым сделал попытку
перенести на болгарскую почву расхожее пропагандистское утверждение западных
идеологических центров о якобы генетической связи фашизма и коммунизма. Тем
самым политические силы, которые вскормили фашизм в Европе для борьбы с
нараставшим коммунистическим движением и потерпевшие поражение во
Второй мировой войне, предприняли скоординированные усилия по компрометации
своего идеологического противника, мастерски используя приём, который хорошо
раскрывает русская пословица – «свалить вину с больной головы на здоровую».
Весьма симптоматично, что идеи Желю Желева довольно быстро оппозиционные СМИ
начали внедрять в общественное сознание. Сами эти медийные средства, словно по
мановению волшебной палочки, вдруг возникли в огромном количестве и, что
характерно, по всей стане, которая ещё пока находилась на перепутье от
социализма к капитализму. Напрасно было бы искать сведения об источниках их
финансирования. Некоторые исследователи утверждают, что в 1989 году возникло
всего два новых издания, а через два года их количество превысило 200.
Первая ежедневная газета с большим тиражом появилась уже в самом начале 1990
года. Она называлась «Демокрация» и являлась органом оппозиционной
политической партии Союза демократических сил (СДС). Это было коалиционное
образование, в которое входили тринадцать политических организаций. Газета с
первых номеров заявила себя как идейно-политическая альтернатива главному
печатному органу БКП «Работническо дело». После переименовании партии в
социалистическую газета стала называться «Дума» (Слово). Егору несколькими
годами ранее посчастливилось познакомиться с главным редактором «Работническо
дело» Стефаном Продевым. С самого начала их знакомства он произвёл на Егора
сильное впечатление. Стефана отличала широкая эрудиция, умение
аргументированно отстаивать свою позицию и яркая, метафоричная речь. Его
статьи являлись образцом блестящей публицистики. А внешний облик Продева
показался Егору похож на фотографию апостола болгарского освободительного
движения, поэта Христо Ботева. Непримиримая полемика между «Думой» и
«Демокрацией» характеризовала крайнюю степень поляризации болгарского
общества. Главный печатный орган СДС с первых своих номеров заявил о себе
как рупор тех политических сил, которые самовольно присвоили себе миссию
«лечить и очищать общество от всех последствий тоталитаризма». Опять-таки в
интерпретации этого понятия по Желю Желеву. Рьяно осуждая социалистическое
прошлое страны, газетные публикации всё больший обличительный пафос начали
переносить на Советский Союз как главного виновника за все прегрешения в
Болгарии. Авторам статей и дела не было до аргументации своих
измышлений. Они не редко прибегали к манипуляции фактами и
прямой дезинформации. Болгарские приятели Егора не скрывали своего
крайнего разочарования уровнем такой журналистики. Они знали многих
из этих авторов, называли их лузерами журналистики,
которые в полемическом запале порой забывали элементарные
этические нормы. Такая полемика, конечно, довольно быстро отрицательно
отразилась на политической культуре активной части общества. Уличные
манифестации стали напоминать сборища криминальных элементов, которые дикими
криками «У-У-У- и «Долу-у-у!» (Долой!) и т. п. только пугали законопослушных
граждан.
На демонстрациях оппозиционных сил, которые особенно зачастили в канун
парламентских выборов, всё чаще стали появляться лозунги против
Советского Союза.
Однажды, ближе к вечеру, совершенно неожиданно для
дипломатов посольства у металлической ограды главного посольского здания
собралась довольно многочисленная разношёрстная толпа с национальными      
флагами и транспарантами с надписями «Оккупанты», «Долой из Болгарии» и
криками «У-У-У», которые раздавались по мановению самозванного дирижёра.
Виктор Васильевич вызвал Егора и попросил его выйти к демонстрантам и
попытаться их призвать к порядку, потому что просьбы об этом к внешней охране
посольства не дали результата. Егор, надеясь на то, что у него был некоторый
опыт выступлений перед болгарскими аудиториями на их родном языке, вышел к
собравшимся. Когда замок металлической калитки щёлкнул за ним, на секунду у
него пробежали мурашки по телу. Но к его удивлению скандирующая толпа вдруг
замолчала. Видимо, участники демонстрации сами не ожидали, что кто-то из
сотрудников посольства осмелится к ним выйти. Воспользовавшись минутной
тишиной, Егор чётко проговорил, что если они будут кричать, то им не удастся
ни о чём договориться. Поэтому он предложил следующий план (этот план созрел
у него, когда он выходил из кабинета посла): демонстранты выберут пять-шесть
своих делегатов, которых он приглашает в здание посольства на переговоры, где
они смогут высказать свои требования. После этих слов он снова вошёл на
территорию посольства и стал ждать. Минут через десять раздался звонок
дежурному. По связи от калитки ему сообщили о готовности делегатов к
встрече. Снова щёлкнул замок калитки, и шесть человек робко вошли на
территорию диппредставительства. Егор пригласил их в так называемую
переговорную комнату, где им были предложены чай, кофе, печенье и конфеты.
 – Я готов выслушать, что привело вас к нашему посольству? Какие у вас
претензии, просьбы и предложения?
Один, может быть, самый молодой из присутствующих резко бросил:
– Вы оккупанты! И мы требуем, чтобы вы покинули
Болгарию! Егор, сдерживая себя и обращаясь к нему, как можно спокойнее
сказал:
– Вы говорите: «оккупанты». Но скажите мне, сколько, по-вашему, в
данный момент в Болгарии находится советских граждан?
Не ожидавший такого вопроса собеседник поспешил ответить:
 – Три тысячи… Другой, которому цифра,
видимо, показалась незначительной, его поправил:
– Нет. Пять тысяч…
 – Допустим, – парировал Егор.
 – Тогда скажите мне, сколько сей% час болгарских
граждан на территории Советского Союза?
– Не более трёх тысяч, – ответил тот, что назвал вторую цифру,
явно не понимая ещё для чего их об этом спрашивают,
но на всякий случай уменьшил количество болгар по сравнению с советским
гражданами.
– Нет. Вы оба ошибаетесь, – решительно возразил Егор.
– В настоящее время в нашей стране находится более сорока трёх тысяч
болгарских
граждан. – И заметив смущение присутствующих, он стал объяснять, сколько
болгарских специалистов работает в Коми, сколько в Тюменской области на
нефтепромыслах, на Курской магнитной аномалии, сколько в Узбекистане,
Туркмении. Он говорил, что благодаря этому Болгария получает нефть и газ,
железную руду и лес. А всё это служит тому, чтобы болгары, в том числе и
присутствующие на беседе, жили лучше. А в заключении он спросил:
 – Теперь скажите мне, кто оккупанты?
В комнате повисла тишина. Не ожидали такого
поворота беседы делегаты стихийного сборища. Через пару минут самый старший из
них глухо сказал:
 – Хорошо. Мы всё поняли. Пошли отсюда, ребята!
Они встали и молча направились к ожидавшей их толпе.
Минут через десять после сдержанных
дебатов у ограды толпа разошлась. Больше подобных демонстраций у посольства
не проводилось. По крайней мере, до конца командировки Егора. Политическая
борьба в стране после падения режима Живкова обострилась, особенно в период
выборов Великого народного собрания, призванного утвердить новую Конституцию
страны. В это время болгарские средства массовой информации часто обращались
в советское посольство с просьбами прокомментировать события в нашей стране и
в мире.
Пресс-конференции и брифинги посла Егору помогала устраивать секретарь Союза
болгарских журналистов Снежана Тодорова. Она была выпускницей Ленинградского
университета. Её привлекательная внешность с большими карими глазами и
роскошной причёской волнистых волос, бархатным голосом не оставляла
равнодушным ни одно сердце представителей сильного пола. Как-то советский
журналист признавался Егору:
– Встретишь её взгляд, а в нём увидишь горение
свободы, силы и нежности одновременно.
Виктор Васильевич с удовольствием
встречался с журналистами. Будучи в прошлом сам журналистом, он умел так
строить свои выступления, что даже самые острые темы, связанные с внутренней
и внешней политикой Советского Союза, приобретали характер эпических
рассказов. Кропотливо и настойчиво, с убедительными экономическими выкладками
он
убеждал болгарских журналистов в том, что экономика Болгарии связана с
производственным комплексом нашей страны тысячами нитей. Что нельзя рвать
эти нити, поскольку это будет контрпродуктивно прежде всего для народа
Болгарии, и что напрасны надежды тех, кто, как манны небесной, ждёт
«долларового дождя» от западных покровителей. С комментариями к разным
событиям в нашей стране неоднократно приходилось выступать перед болгарскими
журналистами и Егору. Когда в Вильнюсе прозвучали первые выстрелы, к Егору
обратился популярный болгарский телеведущий с просьбой выступить на т
елевидении и объяснить телезрителям, что происходит в столице советской Литвы.
Разнообразные западные голоса обвиняли советские власти в применении оружия
против мирных демонстрантов. Им вторили газеты болгарских оппозиционных
партий. Главный орган СДС «Демокрация», ничтоже сумняшеся, перепечатывал
наиболее злобные выпады. Отказываться от выступления в таких условиях, по
мнению Егора, было бы неправильно. Ознакомившись с разъяснениями, которые
приходили в посольство из Центра и публикациями в нашей прессе, Егор в   
назначенное время появился в телевизионном центре. Специалисты макияжа
поработали в гримёрной над его физиономией, придав ей вид мастера советского
киноэкрана. Посмотрев на Егора критическим взглядом,
телеведущий, по всей видимости, решил, что можно выходить в эфир. Его первый
вопрос уже не оставлял никакого сомнения, что беседа будет весьма острой. А
каждый новый вопрос только усиливал напряжение беседы. Как одна минута
пролетели для Егора полчаса. Принимая комплименты от телеведущего, Егор,
смущённо ответил, что они всецело относятся к его преподавателям болгарского
языка и болгарским друзьям. После выборов Великого народного собрания
социалистическая партия завоевала парламентское большинство. Это позволило ей
сформировать правительство, которое возглавил Андрей Луканов, бывший в
прежнем правительстве министром внешнеэкономических связей и сыгравший
активную роль в отстранении Живкова от власти. Президентом Болгарии был избран
бывший министр иностранных дел Пётр Младенов, который до этого сменил Живкова
на посту первого руководителя партии и председателя Госсовета. С такой
политической реальностью не могли смириться оппозиционные движения, которые
к тому времени уже набрали силу. Воодушевлённые своими успехами и
убедившись, что массовые уличные демонстрации приводят к желаемому
результату не только в Болгарии, но и в других восточноевропейских странах,
СДС вместе со своими союзными партиями и движениями приступил к организации
непрекращающихся уличных акций. Руководители силовых структур в течение
всего лета принимали все возможные меры, чтобы не допустить кровопролития в
ожесточённых схватках с демонстрантами, несмотря на откровенные провокации.
Не без подсказок западных кукловодов в центре древней столицы забастовщики
устроили так называемый палаточный «Город истины», к которому присоединился
такой же бивуак, похожий на сборище бомжей, под названием «Инициатива
гражданского неподчинения». Довольно быстро известная своими историческими
достопримечательностями площадь превратилась в табор, распространявший в
жаркие летние дни отвратительные миазмы, которые в памяти у Егора навсегда
остались «вонючим» признаком «демократии», который исходит от деяний тех,
кого А. С. Панарин назвал «демократическими расистами». Уже в самом названии
палаточного городка непредубеждённому человеку видится ясно, что его
обитатели только за собой признают право на истину. Пройдёт четверть века и в
другой древней столице – матери городов русских, Киеве, по тому же сценарию на
центральной площади раскинется такой же городок «непримиримых борцов» за
истину под названием «Майдан».
От его провокационных последствий страна продолжает 
кровоточить до сих пор. Забастовщики в Софии требовали от властей снятия
красной звезды с пилона здания Госсовета, называвшегося «партийным домом».
Но поскольку каждому нормальному человеку было ясно, что и со звездой на этом
здании не наступит в стране никакого коллапса, то был выдвинут лозунг об
отставке Петра Младенова и о публичном суде над Тодором Живковым. Для
усиления своего «демократического» нажима на власти один из забастовщиков с
«говорящим» именем Пламен Станчев пригрозил самосожжением, если требования
забастовщиков не будут выполнены. В ту же ночь по таинственным обстоятельствам
загорелся «партийный дом». Из различных версий, которые в болгарских
средствах массовой информации интерпретировали причины поджога, Егор так и
не смог понять истины. В мыслях у него непроизвольно возникала параллель с
теми объяснениями, которые когда-то приводились по поводу поджога фашистами   
рейхстага. Всполохи огня, вырывавшиеся из окон ненавистного им «партийного
дома», который когда-то олицетворял главный штаб БКП, подогрели
демонстрантов. Они забросали его «коктейлями Молотова». Пожар спровоцировал
штурм здания, его разграбление и уничтожение партийного архива. В огне сгорел
не только первый этаж этого монументального сооружения, бывшего символом
болгарской столицы, но и власть социалистической партии. Своеобразным
бикфордовым шнуром, взорвавшим обстановку в стране, была аудиозапись, в
которой голос Петра Младенова в сердцах говорил:
«Лучше бы пришли танки».
Эта сознательно допущенная кем-то утечка вызвала всеобщее возмущение в стране.
Пётр Младенов вынужден был подать в отставку и уйти из политики.
Правительство социалистов было деморализовано. Оно пошло на поводу требований
улицы. 23 июля тело Георгия Димитрова – героя процесса, устроенного фашистами
после поджога рейхстага, было вынесено из мавзолея. 1 августа парламент
избрал президентом Болгарии Желю Желева – председателя координационного совета
Союза демократических сил, занимавшего в парламенте второе место по числу
депутатов. По мнению Егора, своим внешним обликом, напоминавшим балканского
сельского жителя малого роста, с приглушённым голосом и манерами человека,
смущённого вниманием к нему окружающих, Желю Желев никак не ассоциировался с
постом президента, на котором он оказался по воле судьбы.
Он не имел никакого опыта управленческой
работы, тем более руководящей, поэтому казался случайным на высшей
государственной должности после своего предшественника, который до того
восемнадцать лет возглавлял внешне-политическое ведомство Болгарии и долгие
годы был членом политбюро ЦК БКП. Первые робкие шаги Желева на политической
арене совпали с откровенной травлей социалистической партии. Все медийные
средства коалиции, ставшей теперь правящей (её сторонников отныне называли
правыми), представляли деяния социалистов за период после революции 1944 года
как антинародные, а существовавшую до того систему власти в стране называли не
иначе, как тоталитарной. Находились и те, кто в желании потрафить научному
самолюбию нового президента, стали обвинять болгарских коммунистов в
фашистских методах правления. Видимо, они надеялись на то, что народ уже
забыл,
против какого режима полвека назад боролись болгарские коммунисты и кто
предавал их массовой казни. Более того, появилось немало таких служителей
пера, кто утверждал, что в Болгарии будто бы вообще не было никакого фашизма.
Тотальное отрицание всего позитивного, что было связано с социализмом,
приводит к откровенным фальсификациям и искажению исторических фактов.
Теперь освободительную миссию Красной Армии, спасшей Европу от фашизма и
освободившей Болгарию, некоторые «правдорубы» стали называть оккупацией.
Очень скоро часть бывших активных партийных и комсомольских интеллектуалов
резко сменила свои политические пристрастия. Они вдруг стали яростными
защитниками «правых» идеологических ценностей и политических принципов. Как
говорится в современной публицистической лексике, они в мгновение ока
переформатировали свои хард-диски. Упорно отстаивая в недавнем прошлом
коллективистские методы труда, они вдруг превратились в ожесточённых
защитников рыночно-ориентированной экономики. У Егора не оставалось никакого
сомнения, что стремительная метаморфоза таких представителей
интеллектуального сообщества свойственна не только Болгарии. Наша
«перестроечная» публицистика полна подобных примеров. И, как ему казалось,
причина этого кроется не в полном «просветлении» «демократических акул
пера», подобном тому, которое происходит в буддизме при достижении
состояния так называемого архата, а скорее всего в элементарном желании побыстрее
заработать свои «тридцать серебряников» от правящей коалиции.
Такое стремительное приспособление к изменившимся внешним обстоятельствам
определённой части интеллигенции Егор называл «идейно-нравственной мимикрией».
Эти люди быстро уловили, что публичная хула прежней политической системы
обеспечит им и популярность, и финансовое благополучие. А чтобы их не мучили
моральные угрызения (не поднимается рука написать слово «совести», ибо это
чувство им чуждо от рождения), они начали выступать за полную, то есть ничем
не ограниченную свободу, которую, по их утверждениям, может обеспечить только
подлинная демократия в понимании Желю Желева и его сторонников. Тотальное
отрицание всего, что было связано с периодом социалистического строительства
в нашей стране и других странах, как раз и характеризует их как истинных
тоталитаристов. Они не считались с тем, что после осуждения культа личности
Сталина и его последователей в восточноевропейских странах, правящие партии
были уже другими. В них пришли люди с новым, современным мышлением, которым
были чужды ортодоксальные идеи и методы управления обществом. Но в этих
странах оставалось немало тех, кто в прошлые десятилетия потерпел поражение в
классовых схватках. У них были наследники и среди молодого поколения.
Продолжающиеся баталии двух общественно-политических систем в
геополитическом пространстве были для них, подобны живительной
влаге для засыхающего в пустыне растения.
Трудности, переживаемые мировой социалистической системы,
удачно использовали её противники, которых было не счесть на
коллективном Западе и внутри каждой страны. А как можно было сокрушить
правящие партии? Конечно, лишь тотальным отрицанием всего, достигнутого ими.
Типично – робеспьеровский подход. Новые Робеспьеры и Мараты, придя к власти,
стали расправляться характерными для них методами со своими противниками,
расчищать властную вертикаль снизу доверху. Подготовленных кадров среди их
сторонников не было, поэтому в управленческие структуры повылазили случайные
люди, не имеющие ни соответствующих знаний, ни опыта, зато поднаторевшие в
политической демагогии. Чтобы в публичном пространстве не было сомнений в их
компетентности, они направо и налево разглагольствовали о рыночной экономике,
о пагубности коммунистических методах правления и таких понятий, как
патриотизм, солидарность, взаимопомощь, дружба (тем более, братская).
Вместо этого, как мантру повторяли, «бизнес», «свободный рынок», «прибыль»,
«личный успех» и т.п. Глядя со стороны на происходящее,
можно было подумать, что эти
люди пребывают в какой-то «виртуальной реальности», и мир состоит только из
одних торговых сетей, рынков, банков, товарно-сырьевых бирж и
бизнес-партнёров. Силу набирало движение под лозунгом «Път към Европа» (Путь в
Европу). Его адепты обрабатывали население сладкими перспективами жизни в
Европейском союзе. Всё чаще можно было встретить в печати и в выступлениях
правых политиков такое утверждение: «Мы болгары – нация европейская», в
котором проглядывал некий комплекс неполноценности тех, кто его запустил в
общественное пространство. В их ряды рекрутировалось и молодое поколение. Оно
было особенно голосистое. Молодёжь уже предвкушала жизнь в европейских
странах. Тысячи молодых болгар мечтали выехать в страны Западной Европы,
работать там и наслаждаться всеми европейскими благами. Поскольку в мире был
всплеск неолиберальных идей, основанных на абсолютизации нерегулируемого
рынка, то молодые рекруты, чтобы не отстать от моды, сразу заявляли себя как
ярые приверженцы правых политических течений. Их лексикон, переполненный
заимствованными славами, по большей части английского происхождения, выдаёт не
только бездумное подражательство, но и природное эпигонство. Очень скоро они
сами себя стали именовать «элитой общества» и «просвещёнными интеллектуалами».
Хотя в действительности, часто повторяемые им клише, обёрнутые в иностранные
слова,
выдают в них людей не только не творческих, но и зацикленных
чуждыми, неоригинальными идеями. Довольно быстро их речь и публикации
приобрели характерный признак непререкаемого апломба, а утверждения –
аксиом, не требующих никаких доказательств и возражений. Новые этические и
эстетические критерии привели к тому, что интеллектуальная среда оказалась
отравлена, изуродована и загрязнена даже в большей степени, чем окружающая
природа. Мастера политических технологий и современных информационных
средств развернули неслыханную кампанию разврата общества. Низменные вкусы и
полная безнравственность стали насаждаться телевидением, отдельные программы
которого потакали самым мерзостным, животным инстинктам людей. Либералы
при этом крикливо заявляли, что они привержены европейским идеалом свободы.
Оказалось, что истина доступна только им. Бескомпромиссность их деклараций и
бесспорность даваемых советов должны моментально реализовываться.
А против прежних управленцев в Болгарии, не без подсказки «зарубежных
доброжелателей», как это представлялось Егору, быстро началась кампания,
известная под названием «запрет на профессию». Для придания ей видимости
«демократической легитимности» решением парламента была создана специальная
комиссия, которая занялась изучением так называемых досье. Кто в этих «досье»
засветился, тот подвергался общественной обструкции. Ему запрещалось занимать
государственные должности. Тысячи добросовестных людей, честно и бескорыстно
служившие своей стране, своему народу, были подвергнуты «чисткам». Вот так
демократия! Вот так свобода личности! Кое-кто из болгарских друзей Егора, на
себе ощутивших «прелести» такой «демократии», с укором говорили ему: – Вот
какого результата добились ваш Горбачёвым своей «перестройкой» и ваш посол,
проводивший у нас политику «перестройки»! Егор пытался оправдываться тем, что
ни Горбачёв, ни наш посол не повинны в том, что болгарские коммунисты и
сменившие их социалисты потеряли авторитет у народа, проиграли на выборах и
упустили власть. Его аргументы встречали обычно деликатными усмешками и
прозрачными намёками на то, что «неизвестно ещё к чему эта «перестройка»
приведёт в Советском Союзе?!» Правая печать стала насаждать в массовое
сознание негативизм в отношении всего советского, тотально оплёвывая
предыдущий опыт взаимоотношений наших народов. Электронные и печатные СМИ
обрушили на населения потоки лжи и небылиц, сдобренных соусом злобы и
демонизации прошлого. Одиозные публикации наших отечественных геростратов
сразу же перепечатывались болгарской прессой. Профессиональные манипуляторы
общественным сознанием с большим искусством подменили понятие советский на
русский с негативной коннотацией. Они создавали образ нашей страны, в которой
процветает пьянство, дикость, жестокость, воровство, коррупция,
самоуправство чиновников и пренебрежение к правам человека.
Егор, читая об этом статьи
в болгарских газетах, не мог не заметить, что многие написаны на материалах
нашей прессы. Именно там русофобия уже перегнала всю ту ложь и злобные
выпады, которые характеризовали заокеанскую антирусскую пропаганду. Как
только не изощрялись в клеветнических потугах наши «перестроившиеся»
публицисты – лукавые хулители, раболепствующие перед своими заокеанскими
хозяевами, в стремлении покрепче заклеймить свою страну и свой народ?! Тут
тебе и «тысячелетняя раба», и «крепостная русская душа», и «народ с искажённым
национальным самосознанием», и «вечное отставание от цивилизованных стран»,
и полное отрицание позитивного вклада
России в мировую культуру. Причём делается это с попыткой опереться на
исторические факты, но, словно препарированные патологоанатомом истории,
ненавидящим людей.
«Да, разве после этого кто-то в Болгарии, и вообще за
рубежом, к нам будет относиться с уважением?! – возмущался Егор.
 – Если перед всем миром человек начнёт обливать себя содержимым
вонючей клоаки, то, как к нему отнесутся окружающие его люди?!
Они, зажав органы обоняния и осязания,
умчатся как можно дальше от этой мерзости. И когда же эти люди – растлители
своего народа, у нас опомнятся? Когда же прекратится этот позорный,
клинический и маниакальный садомазохизм? Современные геростраты в своих
политических баталиях используют отдельные исторические факты вроде бы как
для поиска истины, а на поверку оказывается, что они извращают их, опошляя
и оплёвывая трагические страницы истории собственной страны и её деятелей».
Егора возмущала эта тенденция развернувшейся у нас медийной компании очернения
прошлого своей страны.
Он в разговорах с коллегами и друзьями приводил слова
известного российского историка XIX века Ивана Забелина о значении истории и
исторических характеров для современности. Историк справедливо утверждал, что
прошлое страны своими событиями и славой или бесславием своих деятелей
воспитывает умы последующих поколений. Если галерею исторических портретов
будут составлять плуты и негодяи, то на чём молодое поколение воспитает свои
идеалы? Оно всё равно будет создавать для себя нравственные светочи, искать
нравственную высоту. Чужие идеалы и чужих героев оно будет выбирать для себя
в качестве ориентира. Именно потому древние греки и римляне умели воспитывать
героев, что изображали в истории и в поэзии лучших передовых своих
деятелей, различали драгоценную истину от житейской лжи и грязи. Для большей
убедительности Егор напоминал о завете Александра Сергеевича Пушкина, что
неуважение к своим предкам есть первый признак дикости и безнравственности.
У нас же, у русских, возделывание истории ведётся с противоположным знаком,
писал И. Забелин. Мы усердно обличаем прошлое своей страны, а у своих
исторических деятелей только и выискиваем пороки и недостатки. Этот тренд
появился не сегодня. После революции началась компания разрушения прошлого
«до основания», чтобы построить «наш, новый мир». Уничтожение собственной
истории и обличение наших исторических деятелей,
принижение их заслуг выдавалось за доблесть.
Со смертью Сталина Хрущёв задал новый импульс, но уже
по охаиванию предшествующего
периода. Однако и после этого такая тенденция не прекратилась, а в пору так
называемого «нового мышления» и с приходом к власти «демократических расистов»
она приобрела невиданный, прямо-таки, разнузданный характер. Вся эта
масштабная PR-компания, умело срежиссированная закордонными мастерами,
напомнила Егору ситуацию, когда в предрассветной тишине неожиданно хрустнет
ветка. На этот звук отзовётся проснувшаяся только что собачонка. И вдруг её
испуганное тявканье подхватывает вся свора псов по всему посёлку. До самого
рассвета не утихает многоголосый лай, хотя никакой причины для собачьего
возбуждения не было. Но каждой паршивой шавке хотелось отметиться
своим писклявым гавканьем. Против потоков лжи, которая подавалась
вместе с умело приправленной справедливой критикой
отдельных недостатков, не могла устоять прежде
всего болгарская молодёжь. На неё со страниц газет и экранов телевизоров
обрушивались буквально водопады антикоммунистических призывав, изящно
наполненных антироссийским содержанием. Антисоветские лозунги шулеры
политических технологий заменили антирусскими, а освободительную миссию
Советской Армии представляли как оккупацию восточно-европейских стран.
Эмиссары западных идеологических центров в больших количествах зачастили в
Болгарию, спекулируя на национальных чувствах, растлевали неокрепшие и
потерявшие всякие ориентиры души молодёжи. В условиях чрезвычайно сильного
социально-политического напряжения, которое постоянно подпитывалось
непрекращающимся накалом межпартийной борьбы, тем силам, которые в Болгарии
управляли этим процессом, удалось нанести серьёзный урон духовным связям наших
народов. В обществе была создана атмосфера обскурантизма по отношению к
 когда-то «старшему брату» – только теперь это понятие использовалось с
иронично-издевательским смыслом так, что это словосочетание стало чуть ли не
ругательным. В сентябре 1990 года премьер-министр А. Луканов вынужден был
признать, что в стране может наступить экономическая катастрофа. Предложенный
им проект программы реформ, подготовленный при содействии американских
специалистов и МВФ, не был принят оппозиционными партиями. Правительство
ушло в отставку. Через два месяца было сформировано коалиционное
правительство в составе СДС, БСП и Болгарского земледельческого народного
союза. Его возглавил
беспартийный юрист Димитр Попов. Новое правительство 1 февраля 1991 года
объявило о начале экономической реформы, либерализации цен и девальвации
валюты. Спустя полгода принята новая Конституция. В октябре состоялись
парламентские выборы. По их итогам СДС, набравший больше голосов, чем другие
партии, сформировал коалиционное правительство вместе с ДПС. Его возглавил
лидер СДС Филипп Димитров. В стране наступил период трансформации, который   
характеризовался глубоким экономическим кризисом, социальной
нестабильностью и частой сменой правительственных кабинетов.
Столь кардинальные перемены
в обществе повлекли за собой разгул преступности, рост коррупции, обострение
межнациональных отношений и серьёзные демографические проблемы. Всё это Егор
уже наблюдал издали. В конце лета подошло окончание его командировки. Полоса
политических перемен на родине заставила его задуматься о своём будущем. После
длительных размышлений он решил поступить на курсы усовершенствования
дипломатических работников (КУДРы) Дипломатической академии. Он надеялся, что
через год, ко времени окончания курсов, в стране обстановка нормализуется. Но
действительность опровергла все его надежды. Повествование об этом пойдёт в
другой главе.

                СИБИРСКАЯ ТРАГЕДИЯ
 
А как же в годы крушения самого крупного государства в мире жилось в далёком
сибирском городе другому герою нашей книги Алёшке Казанцеву? Пройдут годы,
он переедет с семьёй в областной центр, где его назначат заместителем
главного редактора областной газеты. Здесь у него появилось больше
возможностей для публикации своих литературных произведений. Он к тому времени
сумел издать две повести и сборник стихов. Загруженность по работе не
позволяла ему чаще отвлекаться на творчество. Лишь в редкие уикенды и во время
отпуска он брался за стихи или за начатый роман. Идея романа созрела у него
благодаря общению с Александром Дмитриевичем Кулаковым. И после переезда в   
город он сохранил с ним добрые отношения, которые за прошедшие годы сделались
по-настоящему товарищескими. Бывая в областном центре по делам, Александр
Дмитриевич не мог отказать Алексею в его настойчивых приглашениях
остановиться у него, а не в гостинице. Каждый раз их дружеские беседы за
ужином заканчивались далеко за полночь, когда проснувшаяся в очередной раз
Наташа выходила к ним с требованием «немедленно прекратить эти бесконечные
посиделки». В этих беседах Александр Дмитриевич раскрывался перед Алексеем
как человек незаурядный, болеющий за страну и отчётливо видевший пути
преодоления её основных бед. Оба с надеждой встретили горбачёвскую
перестройку. Перемены произошли в областном руководстве. Бодров, ставший за
четыре года до этого главой области, был снят с должности и отправлен с
выговором за превышение служебных полномочий на пенсию. Против него и двух   
директоров областных управлений правоохранительные органы возбудили уголовное
дело. Алексей всей душой поддержал новые веяния в надежде на то, что уйдёт в
прошлое казёнщина и заорганизованность, мелочная опека партийных организаций
всех сторон жизни людей. Он написал редакционную статью в свою газету,
которую озаглавил освежающим словом «Оздоровление». Новый первый секретарь
обкома Зеленев несколько раз цитировал её в своём докладе на пленуме. После
пленума Александр Дмитриевич, принимавший в нём участие, поздравил Алексея:
– Молодец! Хорошую написал статью. Поздравляю! – сдержанно улыбаясь и пожимая
Алексею руку, сказал он. – Только не зазнавайся. А то гордыня погубила многих
талантливых писателей, – то ли в шутку то ли в серьёз добавил он.
 – Спасибо, Александр Дмитриевич, – поблагодарил Алексей.
– Вы же знаете, зазнайство – это
не про меня. Вы, пожалуйста, сегодня не собирайтесь домой? Думаю, у нас с вами
есть о чём поговорить. Наташа ждёт нас на ужин. Приглашаю.
И на этот раз они
долго говорили о наступивших в стране переменах. К концу разговора Александр
Дмитриевич глубокомысленно произнёс:
– Знаешь, Алёша, меня не оставляет
мысль: как бы начавшиеся перемены не потонули в говорильне. Ты ведь помнишь, и
Хрущёв начинал с оздоровления, – многозначительно намекнул он на статью
Алексея, – а чем всё закончилось? Новым культом его личности, дурацкими
экспериментами с кукурузой и обещанием народу скорого коммунизма.
Алёшка догадался, что своим намёком Александр Дмитриевич давал ему понять,
что благие начинания властей не всегда достигают цели. Поэтому
оптимизм, с которым их встречают людьми в начале, довольно скоро
оборачивается пессимизмом.
– Ладно, Александр Дмитриевич, – примиряюще сказал он, – поживём – увидим.
А сейчас пошли, поспим. Утро вечера мудренее.
Алёшка довольно скоро вспомнил предостережение друга. Началась кампания
борьбы с пьянством. Областная газета развернула на своих страницах жаркую
антиалкогольную дискуссию. На деле же это обернулось убийственными давками в
очередях за бутылкой водки. Расцвела невиданная спекуляция спиртным, в которую
были втянуты люди, никогда этим не занимавшиеся: от таксистов до подростков.
Водка стала своего рода обменным товаром с высокой добавленной стоимостью. В
газету поступали многочисленные письма читателей с жалобами на разгул
спекуляции в торговых организациях. Остряки присылали фельетоны, в которых
описывали маразм «безалкогольных комсомольских свадеб». Но самым тревожным
последствием был невиданный доселе в области рост самогоноварения,
наркомании и токсикомании. Встретив однажды Графа, который был старшим
следователем областной прокуратуры, Алексей в сердцах посетовал:
 – Ну, что же наши правоохранительные органы не пресекут это зло?! Мы же   
потеряем
молодёжь!
– Лёша, знал бы ты, какой это спрут. Он превратился в настоящую
транснациональную компанию, опутавшую и властные, и торговые структуры. Мы
только отрубим одну его длань, тут же появляется другая. Созданы тайные
каналы, по которым из южных республик огромными потоками поступают к нам
наркотики. Недавно закончилось следствие по одной преступной группе,
занимавшейся транзитом и сбытом наркотиков. В неё оказались втянуты проводники
поездов, стюардессы самолётов, водители большегрузных автомобилей и
автобусов. Даже школьников используют с целью распространения наркоты.
 – Мне Наташа рассказывала о таком случае. Она воспитатель девятого класса в
140-й
школе. В этом классе учится мальчик, у которого мать – алкоголичка. Учителя
удивляются, как ему, бедняге, удаётся быть успевающим? Его одноклассники
рассказывали Наташе, что он почти каждый день после школы бежит домой, чтобы
не дать ей напиться. Но не всегда у него это получается. Не застав её дома, он
обходит ближайшие пивные. Бывало, он её находил валяющейся в канаве. Приведёт
домой, отмоет, накормит, уложит спать и садится за
уроки. А месяц назад он пожаловался Наташе, что в пивной, куда он пришёл за
матерью, к нему приставал один взрослый парень и предложил, чтобы Валерка,
так его зовут, распространял наркотики в своей школе, обещав за это большие
деньги. Но Валерка наотрез отказался. Видимо, пример матери для него
поучителен. Наташа говорит, что этим наркоторговцы не ограничатся. Они найдут,
кто будет склонять ребят к наркотикам.
– Я позвоню в райотдел милиции, где находится 140-я школа, скажу, чтобы
они занялись этими наркоторговцами, – пообещал Граф.
Тревога у Алексея за судьбу перестройки усиливалась по мере
того, как в области нарастали трудности со снабжением. Александр Дмитриевич
говорил ему, что он с военных лет не помнит такого тотального дефицита
товаров.
– Я уверен, Алексей, – признавался он, – что этот дефицит создаёт
торговая мафия. Ты же сам видишь, как только повысят цены на какую-то группу
товаров, то они откуда ни возьмись появляются на прилавках. Ты посмотри, что
делается в торговле овощами. Мне эта сфера близка. Наше хозяйство выращивает
овощи. Как только началось кооперативное движение, то все овощные базы в
городе быстро перешли в руки одной кавказской этнической группы. А цены сразу
на овощи взлетели до небес. Один мой знакомый – бывший директор овощной базы,
рассказывал мне, что его коллега долго сопротивлялся, не оставлял свой пост.
Ему предлагали большие деньги, чтобы он ушёл. Но он отказывался. Так его нашли
убитым за рулём машины у своего дома. Алексей задумался. Рассказ Александра
Дмитриевича очень огорчил его. Он много раз наблюдал в овощных магазинах,
когда в выходные дни жена просила его купить картошку, морковь или капусту,
какую гниль ему подавали продавцы. И тщетными были бы его попытки купить в
других магазинах овощи лучшей кондиции.
 – В нашей газете, – сказал он,
продолжая начатую Александром Дмитриевичем тему, – готовится материал о почти
бандитской «диверсии». Организованная группа преступников, в которую входили
гаишники, стала останавливать грузы с самыми различными товарами, которые
доставлялись в наш город. Они либо какие-то товары уничтожали, либо
отбирали, либо отправляли назад, к месту отправки.
– Да, Алёша, скажу тебе,
что я не верю в успех создания у нас нормального кооперативного движения. По
его интонации, постаревшему и осунувшемуся лицу, потухшему взору Алексей
понял, что возникшие у его друга проблемы подорвали его здоровье, тяжёлым
грузом легли на его сердце.
 – Ты посмотри, кто возглавил эти кооперативы и что о них говорит народ. Это
либо воры, либо спекулянты, которые становятся героями сегодняшней пропаганды.
Они для личной наживы используют материальную и инфраструктурную базу наших
крупных заводов и фабрик. Может быть, некоторые из них и приносят государству
какую%то пользу, но она едва может покрыть причинённый вред, потому что они не
заботятся ни об экологии, ни о покрытии социальных издержек. Он помолчал.
Ему захотелось закурить, затянуться, чтобы в голове почувствовать какую-то
удалённость от всего. Но, зная, что Алексей не любит сигаретного дыма,
справился со своим желанием и продолжил:
– Вот увидишь, вначале эти барыги
овладеют всей экономикой, подкупами и обманом переманят на свою сторону
представителей власти, и таким образом всю страну приберут к своим рукам. Он
снова помолчал, затем неожиданно предложил:
– Алёша, а давай в ближайшие
праздники ты с семьёй приедешь к нам. Тамара будет рада. Мы сходим на речку,
порыбалим. Честно тебе скажу, если бы не хозяйство и не рыбалка, то я вообще в
жизни не видел бы никакого просвета. Занимаешься с пчёлами или сидишь на
речке с удочкой (сейчас-то руками в ледяной воде не половишь), то обо всём
забываешь. Устал я смотреть на все эти безобразия, на все эти
«общечеловеческие ценности», – сыронизировал он, изобразив горбачёвскую
интонацию.
– Иногда проснёшься спозаранку, лежишь и думаешь: «Что же это
делается? Куда всё катится? Всё, к чему стремилась душа, всё оказалось
пустотой. Дальше уже катиться некуда. Уже и в завтрашний день не верится. Там
– одна неизвестность и чернота». И Тамара в последний год сильно сдала. Уже не
бегала этим летом в лес по ягоды и грибы, как бывало. Огородом пока
продолжает заниматься. Но тоже сильно устаёт… Приезжайте. И для неё будет
радость…
– Спасибо, Александр Дмитриевич. Я поговорю с Наташей. Думаю, она
согласиться. Если мы приедем, то вдвоём с Наташей. Света (так звали их дочь)
нас заранее предупредила, что она со студентами своей группы на ноябрьские
праздники собралась поехать на Байкал.
– А на каком она курсе?
 – На четвёртом. Мы довольны с Наташей, что она поступила в наш университет.
Только ей захотелось стать учителем математики.
Она не пошла по нашим стопам. Говорит,
ей математика с детства нравилась.
 – Хорошо, мы с Тамарой будем вас ждать. Прилетайте, пока погода позволяет. В
этом году необычно тёплая осень выдалась в нашей Сибири. Алексей и Наташа
прилетели в районный центр на вертолёте ранним утром. Утро было мягкое и
тихое. Свежим снежком припорошило всё вокруг. Небо было чистое. В лучах
утреннего солнца снег слепил глаза. Газик уже поджидал гостей. Александр
Дмитриевич тепло поприветствовал их и пригласил в машину. Сам сел за руль. В
дороге они обменивались новостями. Алексей рассказывал о том, что на многих
предприятиях по несколько месяцев не выплачиваются зарплаты. Нет денег.
Банки не выдают кредиты, жалуются на то, что не могут получить из Центробанка
те средства, которые им запланированы. Некоторые руководители предлагают
рабочим выплачивать зарплату продукцией. Они-де сами продадут эту продукцию и
получат деньги, которые им причитаются. Могут даже на этом иметь навар.
Рабочие на кабельном заводе забастовали. Они предложили своей администрации
получать вместо зарплаты кабели и попытаться их продать. Может кто-то купит,
чтобы сделать из них заборы на дачах. А кабели, между прочим, на том заводе
делают уникальные. Они идут в оборонку, на атомные и гидроэлектростанции, в
научно-исследовательские институты.
 – Знаете, мне иногда, глядя на то
разорение, которое наступило в стране, хочется криком кричать, – не смог
сдержать себя Александр Дмитриевич под впечатлением слов Алексея.
– Я не знаю, было ли такое после революции?! Тогда большевики говорили,
что грабьте
награбленное. Но сейчас-то люди разоряют то, что им самим принадлежит.
Конечно, принадлежит опосредовано. Это не их личная собственность, а
общенародная. Вот если представить себе, что каждый рабочий нашего совхоза
начнёт присваивать себе кто коров, кто технику, кто землю, то кроме войны всех
против всех ничего другого не получится.
– Наверное, кем-то так и задумано,
чтобы все у нас воевали со всеми? – неожиданно для себя самого вдруг
предположил Алексей.
Наташа даже испугалась за мужа от таких слов. Поэтому
вмешалась в разговор.
– Вы бы себя не распаляли, – как можно спокойнее
предупредила она. Расскажите-ка лучше, Александр Дмитриевич, работает ли ещё
Тамара Викторовна в школе или ушла уже на пенсию? Догадавшись о причинах
такого вопроса, Александр Дмитриевич улыбнулся и ответил:
– Работает. Хотя и на пенсии. Но учителей не хватает. У нас учителям тоже
зарплату
сейчас постоянно задерживают. Если бы не своё хозяйство у
учителей, то они со своими семьями уже давно повымирали бы, как в своё время
динозавры или мамонты. Я ей говорю:
«Тебе ли о зарплате горевать? Пенсию тоже
задерживают. У нас есть свой огород, своя теплица. Всё что надо нам, мы
вырастим, заготовим на зиму. У нас и так заготовки остались с прошлого года.
Ты в школе на уроках морально отдыхаешь. Ребятишки у тебя многому могут
научиться. А без работы что ты будешь делать? Телевизор смотреть? Так по
нему кроме ругани политических партий, да умников, которые за пятьсот дней
всю страну хотят накормить, напоить и всеми товарами обеспечить, и
смотреть-то нечего» … Они, эти умники, пожалуй, и не знают, что за пятьсот
дней из телёнка и корова-то не вырастет. А посмотрите, к чему приводят эти
бесконечные демагогические собрания по выборам руководителей предприятий.
Толковые и требовательные директора сами уходят, потому что болтуны и
бездельники их обвиняют в авторитаризме, а беспринципные приходят на их
место. К чему это приводит, мы уже видим: падает производственная дисциплина,
передовые прежде предприятия – сейчас либо уже загнулись или загибаются,
наступает тотальный дефицит. Все прежние хозяйственные связи разрушены,
наступил хаос с поставками сырья, материалов и комплектующих изделий.
Они, тем временем, подъехали к дому, где их вышла встречать хозяйка.
Она заметила в окно, когда машина показалась на краю села.
От свежего и морозного воздуха
на её щеках появился румянец. Наташа увидела это и не удержалась от
комплимента, когда обнимала Тамару Викторовну.
– Твои слова, Наташа, да Богу бы в уши, – улыбаясь от приятных слов в её
адрес,
которых давно не слышала, сказала Тамара Викторовна.
 – Здравствуйте, Алексей Викторович, – пожимая ему
руку, поприветствовала она.
– Прошу, проходите в дом… Прежде чем занять
места за праздничным столом, уставленным домовитой хозяйкой разнообразными
закусками, Наташа попросила Тамару Викторовну пройти в другую комнату, где
развернула привезённую в подарок батистовую кофточку, сверкающую белизной, с
кружевным воротничком и изящными перламутровыми пуговицами.
 – Какая прелесть! – не сдержала своего восхищения и радости хозяйка.
 – Где Наташенька, ты сумела такую кофточку достать?
– У нас на рынке, – довольная удачным презентом сказала Наташа.
 – Прошу, Тамара (они уже давно был на «ты»), примерь.
А то я всю дорогу думала, угадала или нет с размером. Я ведь тебя
давно не видела…
Тамара примерила, осмотрела с радостной улыбкой себя в зеркало и обняла
Наташу.
– Спасибо, Наташенька! Ты не ошиблась. Кофточка точно моего размера.
– Не снимай, – попросила Наташа. – Пойдём, покажи мужчинам.
Пусть полюбуются твоей красотой.
– Ну, ты скажешь?! – зарделась от смущения Тамара Викторовна,
хотя ей были приятны эти слова.
– Пойдём, пойдём! – взяв её за руку, повела
она хозяйку к мужьям. А в это время Александр Дмитриевич внимательно
рассматривал новые рыболовные принадлежности, подаренные ему Алексеем.
Удовольствие было написано на его лице. Оно красноречивее всяких слов говорило
о
том, что подарок ему понравился. Увидев жену в новом наряде, он от
неожиданности на какое-то мгновение потерял дар речи.
– Ну, Тамара, ты сейчас похожа на телеведущую Валентину Леонтьеву!
– произнёс он. Наверное, в его понимании, это был высший критерий женской
красоты.
Не удержался от приятных слов в её адрес и Алексей.
– Слушайте, ребята, – обратился к гостям Александр
Дмитриевич, – где вам удалось купить такие подарки в условиях тотального
дефицита?
Довольный тем, что им удалось сделать приятное своим друзьям,
Алексей в шутку сказал:
– Я слетал в Турцию, куда все наши челночницы летают,
и купил там. Вы, наверное, заметили, что наши презенты заграничные?
– Да, ладно, ты скажешь… слетал в Турцию, – как бы осуждая его, проворчала
Наташа.
 – Кто тебя сейчас отпустит… да и откуда денег бы взял на такую поездку?
Этот шутливый укор включал в себя скрытую жалость на постоянное безденежье,
и на непреходящую занятость Алексея по работе. В это время его газета, как и
вся
печать в стране, была «застрельщицей» развернувшейся во всю свою трескучую
мощь «гласности». Все поняли прозрачный намёк Наташи. Каждый при этом подумал
о своих печалях. Чтобы не исчезла приятная атмосфера радостной встречи,
хозяйка поспешила пригласить гостей к столу. А Наташа уже с напускной
серьёзностью пояснила, что в минувший уикенд они побывали на вещевом рынке,
который называется Гусинка, где купили эти подарки и обзавелись обновками для
себя и дочери. Глядя на стол, богато уставленный разнообразными закусками, она
не удержалась от вопроса:
 – Тамарочка, как это тебе удалось приготовить столько закусок при таком
дефиците с продуктами?! Довольная похвалой, хозяйка, улыбаясь, пояснила:
 – Лобио я подсмотрела в Грузии, когда с группой туристов ездила туда. Только
вместо грецких орехов использую наши кедровые. А вот эти салаты я называю
средиземноморские. Во время круиза по Средиземному морю десять лет назад я
узнала, как их готовят в Греции, Югославии, Италии и на Мальте. Только для
соусов использую соки наших таёжных ягод. А рыбу разных пород и раков мне
Саша приносит. Ну, а грузди, рыжики и опята ты сама, Наташа, солишь хорошо.
После первых шуток застолья разговор постепенно сам собой свернул вновь к
вещевому рынку, который хотя и образовался в городе недавно, но на нём все,
сидевшие за столом, уже успели побывать.
– Чему я удивляюсь, – подкладывая
новый салат гостям, – говорила Тамара Викторовна, – так это быстрому
появлению на рынке вчерашнего дефицита. Там тебе и джинсы разных фасонов,
которые ещё в прошлом году можно было либо из-за границы привезти, либо
достать по большому блату; там и электроника, и разные видаки, и дублёнки, и
кожаные пальто, и куртки…
– Не было бы всего этого без кооперативов, –
довольно категорично заявил Алексей.
– И возможности выезжать людям за
границу, – развила мысль мужа Наташа. – Вы, конечно, заметили, что почти все
игрушки на этом рынке – из Китая? А вся верхняя одежда – из Турции?
– Мой сокурсник по университету Сашка Лукашевич держит на рынке несколько
ларьков, – похвалился нужным знакомством Алексей. – Он ещё в университете
занимался фарцовкой. Сейчас его в шутку называют «джинсовый король».
 – Кооперативы – это, конечно, хорошо, – многозначительно проговорил
Александр Дмитриевич, наполняя рюмку настойкой из клюквы.
 – Плохо то, что забыли о больших заводах и фабриках.
Там-то полный развал. Где же то ускорение, про которое недавно
трубили и газеты, и телевидение? Вот и ускорили разруху. Мы, русские люди,
задним умом сильны. Я прожил столько лет, а понять не могу, неужели
государство не могло обеспечить народ всем, что сейчас «челноки» привозят
из-за границы? Да, организуй ты специальные кооперативы для этого, и они бы
наполни рынок этим барахлом…
– Вы знаете, – сказал Алексей после того, как они
вновь выпили, – кроме нас в вертолёте летели четыре женщины из Нефтегорска.
Вертолёт под завязку был заполнен их баулами с вещами. Я у них спросил,
почему они приезжали за вещами к нам из города, который снабжался всем
необходимым из Москвы? Они мне сказали, что проблемы с поставками товаров у
них начались три года назад. А с началом антиалкогольной кампании вообще
прекратились централизованные поставки. Вот тогда наиболее предприимчивые и
стали ездить кто в Китай, кто в Москву, а кто в Турцию за товарами. В Москве
они подкупают кассиров железнодорожных касс, закупают по несколько купе в
вагонах и набивают их своими мешками с товарами. Так и крутятся. На этом они
зарабатывают. И надо сказать, больше, чем нефтяники…
– А ваша газета за счёт чего живёт? – вдруг поинтересовался Александр
Дмитриевич.
 – Она тоже, кажется, приватизирована? Алексей не ожидал такого вопроса.
По его реакции все
поняли, что вопрос его смутил. Он подумал, как ответить, чтобы сохранить
корпоративную этику, и тщательно подбирая слова, пояснил:
– Меня главный
направил разбираться с убийством главы города Нефтегорска. А сам в это время,
используя связи, провёл приватизацию газеты. Была учреждена одна
единственная акция, которую он сам и выкупил. Теперь газета – его
собственность. Я у него – наёмный сотрудник. Он мне как самому опытному
поручил обеспечивать её доходность. В наше время это можно сделать только с
помощью рекламы. Вот поэтому каждый номер газеты выходит со страницей, на
которой сплошная реклама. За счёт этого пока живём.
– Лёша, а что произошло в Нефтегорске? – не удержалась от вопроса
Тамара Викторовна при упоминании о случившейся там трагедии.
– Ни в газетах, ни в передачах телевидения об этом
подробно не писали. Только некрологи поместили и сообщили, что начато
следствие по делу.
– Запутанная история … следствие так и не закончилось. Во
время работы нашего студенческого отряда в Нефтегорске Владимир Иванович
Пастухов был первым секретарём горкома. Когда мы проводили поэтический
вечер, он приходил тогда к нам. Очень хороший был человек. За это жители его
несколько сроков подряд избирали главой города. Одна известная московская
компания добивалась приватизации крупнейшего нефтегазового месторождения.    
Владимир Иванович считал, что предлагаемая цена не соответствовала его
колоссальным запасам. Вскоре его нашли с прострелянной головой. Когда
следствие началось, то один из руководителей компании, которого подельники
сдали как заказчика, сбежал за границу. Мастера чёрного юмора прозвали его
Мёрдерховский. По-английски murder значит убийство. Вот и не могут закрыть
дело. Я привёз материал в газету, а главный мне сказал, что наша газета не
будет писать
об этом. Что делать? Хозяин – барин.
После слов Алексея в комнате повисла
тишина. Через минуту он сказал:
– Давайте, не чокаясь, выпьем за добрую память
Владимира Ивановича. Он был Настоящим Человеком! Все молча поддержали
Алексея. Александр Дмитриевич понял, что надо сменить тему разговора. По его
задумчивому виду Алексей сразу догадался, что он скажет что-то серьёзное, что
тревожило его душу.
– На последнем областном совещании со мной разговаривал
Зеленев, – прервал затянувшуюся паузу Александр Дмитриевич. – Он мне
предложил участвовать в выборах в Верховный Совет республики. Я сказал ему,
что дело серьёзное, надо подумать. Подумав, пришёл к выводу, что надо
отказаться от такого предложения.
 – Почему, Александр Дмитриевич? – с
недоумением посмотрел на него Алексей. У Наташи тоже чуть не сорвался с языка
этот вопрос.
– Я ведь несколько раз избирался в областной совет. А сейчас
смотрю по телевизору, как на Съезде народных депутатов и в Верховном Совете
выступающие режут правду-матку, как они всю мерзость, накопившуюся за все
советские годы, наружу выворачивают, я и подумал, что так не смогу. А
во-вторых, вот уже несколько лет льются потоками эти помои, но ведь ничего
не меняется в лучшую сторону. Наоборот, становится всё хуже и хуже. У нас в
совхозе вообще молодых механизаторов не осталось. Горюче-смазочные материалы
не поставляют. Пахать и убирать урожай не на чем. Да, уже и некому. Поля стоят
заросшие бурьяном. Кредитов ни один банк не даёт. Все мои усилия по спасению
хозяйства разбиваются, как о стенку горох. Большинство сёл в округе уже
опустели. Пока ещё держится наша центральная усадьба. Во всём районе в сёлах
осталось около двух тысяч человек. Так мы потеряем не только деревню, но и
страну. Даже во время войны такого запустения у нас не было. Получается, что
вся демократия – это только показуха и способ для начальства выпустить пар у
народа. Как будто там, наверху, решили: «Мели Емеля – твоя неделя». Но такая
роль не для меня.
Он разлил по рюмкам настойку, которая на этот раз была
приготовлена на бруснике. Хозяйка успела принести из кухни горячее.
Александр Дмитриевич предложил выпить «За всё хорошее». После того, как все
выпили, он лаконично заключил свой пассаж:
– Пусть другие толкут воду в ступе.
Я для этого не гожусь! Алексей позже много раз вспоминал разговор, который
они вели в гостях у Кулаковых. Стремительно развивавшиеся события в стране
заставляли его возвращаться к этому.
На глазах рушилась великая держава. Отвалились от неё,
как сухие сучья от старого дерева, союзные республики. Рушились и прежние
упования на здравый смысл и мораль. Иногда он просыпался в холодном поту и в
первое мгновение после кошмарного сна не мог сообразить, где он и что с ним
произошло. Теперь он начал понимать, что означает «переоценка ценностей».
Ситуация в стране менялась с быстротой калейдоскопа. С началом приватизации
возникали тысячи различных компаний, банков, фирм, с мудрёными аббревиатурами,
которые по каналам телевидения расхваливали как источники моментального и
баснословного обогащения. Люди, многократно обманутые государством,
бросались с головой в этот информационный омут в надежде на то, что смогут
хоть как-то спасти последние крохи своих накоплений. К этому времени
подоспела компания с ваучерами, которые, по заверениям главного российского
«приватизатора» Чубайса, были равны стоимости двух автомобилей «Волга»
каждый. Люди выстаивали длиннющие очереди, чтобы отдать свои ваучеры и стать
акционерами «новых гигантов отечественной индустрии». Алексей не раз был
свидетелем жалких сцен, когда еле державшиеся на ногах пьяницы своими
трясущимися руками предлагали, как они говорили, «кровные» ваучеры за бутылку
водки. Он, посоветовавшись с женой и дочерью, вложил полагавшиеся им ваучеры в
нефтегазовую компанию с броским названием НЕФТЕКОМ. Через год на общем
собрании представитель руководства, человек лет тридцати пяти, чернявый, с
потной лысеющей головой и не в меру упитанный, убеждал собравшихся согласиться
вложить все причитавшиеся им дивиденды в развитие компании. Собрание дружно   
проголосовало за предложение в надежде на крупные суммы дивидендов в скором
будущем. А к концу следующего года компания почему-то оказалась банкротом. Вот
так и укатили «волги» семьи Казанцевых, как и других акционеров НЕФТЕКОМа,
за далёкие-далёкие моря и горы. Все крупные предприятия в городе, некоторые из
них в течение десятилетий работали на оборону, словно по мановению волшебной 
палочки, обанкротились. А, спустя несколько месяцев, их хозяевами стали
московские компании с мудрёными названиями. Если директора некоторых   
предприятий не соглашались на скорую приватизацию, как, например, руководитель
завода шарикоподшипников, то в печати их
быстро окрестили «красными». И странное дело: они либо в конце концов, сдав
свой пост, становились членами акционерных компаний, либо по загадочным
причинам куда-то исчезали. В большинстве таких предприятий производство не
возобновлялось. Зато все станки и оборудование, часто уникальные, к примеру,
на авиазаводе, довольно быстро были проданы китайцам или на металлолом.
Алексей однажды пришёл к Графу и пожаловался.
– Граф, ты знаешь, я никогда не
был сексотом. Но не могу от возмущения найти себе места.
– Что случилось? –
встревожился Граф, не видевший ни разу до этого таким расстроенным своего
давнего приятеля.
– Я узнал, что известный тебе «джинсовый король», Сашка
Лукашевич, накопив денег, закупил на тракторном заводе целый эшелон
тракторов, договорился с китайцами, продал им новенькие трактора, а на
вырученные деньги закупил огромное количество китайского виски и сейчас по
всей Сибири продаёт его, спаивая народ. Это же чёрт знает, что такое? Как вы,
правоохранители, можете на это смотреть спокойно? – чуть не задыхаясь от
возмущения, проговорил он.
– А что мы можем сделать? – как можно сдержаннее,
ответил Граф. – Формально он законов не нарушил. Сделку совершил с соблюдением
нашего и китайского законодательства. – И потом он не один такой. Помнишь
Виталия Пронина?
– Конечно, помню. Он же директорствовал в какой-то школе? –
Ушёл он из школы. Занялся бизнесом. А недавно к нам поступило дело о сделке
с китайцами по лесу. Оказалось, он со своими корешами продал китайцам целый
состав первоклассного кедра-кругляка, закупив на вырученную сумму игрушек,
джинсы, пуховиков и того же виски. Следствие открыли потому, что на таможни
они смухлевали. Граф говорил с такой уверенностью, будто в деталях знал об
этих делах.
– Я уже писал в газете о том, как без разбора, без думы о будущем
уничтожают наши уникальные леса, – тяжело вздохнув, сказал Алексей. – Если
раньше хоть элементарный, но порядок в этом деле был. Леспромхозам спускался
план, где лес пилить и сколько, а также план обязательных лесопосадок. А
сейчас-то этого нет. Леспромхозы – заброшены, люди покинули посёлки.
Остались избы с заколоченными окнами да заброшенные дворовые постройки. Как
будто ураган немыслимой силы по нашей земле прошёл. У кого деньги есть, тот,
где хочет и какой лес хочет, тот и пилит без разбора. Чтобы особо не
напрягаться,
лесосеки за собой не убирают – начинают сжигать всё подряд – вот и
пылает наша тайга – кормилица. Лет через пятьдесят мы вообще без леса
останемся. Это же настоящая диверсия против своего народа,
против своей страны! – не унимался он.
– Если бы у нас сейчас за это судили, –
по-прежнему спокойно сказал Граф, – то все, кто развалил Советский Союз, давно
бы сидели в тюрьме … и с большими сроками. А за расстрел Белого Дома, кого
осудили? Это не просто красивое здание расстреляли. Расстреляли всенародно
избранный парламент! Алексей, чуть не плача:
– Но, Граф, что же делать тогда?
– Я сам, Лёша, не знаю.
Внутренне опустошённый, в полном трансе уходил он от
своего приятеля. На улице ему бросились в глаза неубранные сугробы, грязные
и заледеневшие. Проходившие мимо него люди были мрачные и злые. Полно
бездомных появилось на улицах. Даже новое словечко: «бомжи», придумали.
Многих из них шустрые махинаторы обманом оставили без квартир. У входа в
магазины стояли нищие с пустыми консервными банками для милостыни. Кто уже
не мог стоять, тот сидел на обрывках картона прямо на снегу. Некоторые
старушки, сидя на коленях, завидев прохожего, начинали неистово креститься,
кланяясь перед маленькими иконками, на показ выставленными перед ними.
Иногда раздавался звук падающей в консервные банки монеты, брошенной
сердобольным человеком. Там, где в студенческие годы Алексей с друзьями
потешался над Князем, похвалявшимся съесть за раз пятьдесят винегретов,      
был стриптиз-бар Лас-Вегас». Около входа в это экзотическое для города
заведение валялись
втоптанные в снег шприцы для инъекций. Минуя стоявших рядом с заведением две
парочки лохматых парней и девчонок одного возраста с его дочерью, Сергей
подумал:
«Судя потому, что они держатся друг за друга, чтобы не упасть, свои
дозы они уже влили в себя. Что ждёт нас, народ наш, страну нашу в будущем с
такой молодёжью? К чему мы стремимся? В чём наши ценности? И как уберечь
Светлану от всего этого ужаса? И самое главное, нет у меня ответа на вопрос:
За какие вселенские грехи Высшие Силы покарали Россию трижды в течение одного
столетия – Революцией, Отечественной войной и Полным развалом страны,
повлекшим за собой раскол русского народа и его нравственную деградацию? Как
объяснить, что за несколько лет этот народ, победивший страшного врага,
первым отправивший человека в Космос, впал в пьянство, сквернословие, в нём
проснулась ненасытная жажда запретного плода и низменных страстей?
Кто и какие демоны привели его к этому?»
 Они с Наташей перестали включать по вечерам телевизор. Бесконечные мыльные
оперы и боевики с потоками крови сменялись агрессивно навязчивой рекламой или
бестолковыми ток-шоу с безграмотной речью участников, которые ежеминутно
перебивали друг друга или переходили от злости на ненормативную лексику.
Просто, какая-то истерия вульгарности! За ними следовали чужеземные
эротические фильмы, больше похожие на порнографические. Затем владельцы
телеканалов спешили порадовать зрителей концертами попсы. Доморощенные и
зачастую безголосые «звёзды» соперничали друг с другом, кто побольше покажет
своё тело. Их оголённые задницы, длани и бюсты будто специально бросали
вызов тысячелетнему мужскому преклонению перед трепетной красотой и
изяществом женского тела. А потерявшие стыд ведущие, тоже облачённые в такие
одеяния, словно они только что вырвались из плена диких племён               
латиноамериканской Сельвы, своими не только посредственными, но абсолютно
бездарными шутками никак не могли подняться выше детородных мест. Зато какое
пиршество для прыщавой, подпитой и примитивной молодёжи, ставшей объектом
наживы владельцев разного рода видеосалонов, стриптиз-баров и интимшопов!
Какой-то разгул низменных страстей! Вот она свобода! Безбрежная, как океан! Её
мутные волны захлестнули и театральные подмостки. В погоне за зрителями
режиссёры экспериментировали: редко какая сцена обходилась без, как бы
случайных, прикосновений половых органов, потираний друг о друга и поз
актёров, имитирующих половой акт. Иные новаторы пошли дальше. В поставленных
ими классических спектаклях все действующие лица почему-то оказывались почти
голыми, как будто они собрались не на аристократический бал, а в общую баню?
Тексты иных спектаклей и попсовых песен были полны вульгарных ругательств.
Они у нормального человека не могли не вызвать отвращения, поскольку своим
духом напоминали атмосферу даже не дешёвой забегаловки, а грязного клозета.
Единственный театр в городе, сохранивший художественное достоинство на этом
пиру безобразия, был театр музыкальной драмы. Алексей с женой и дочерью были
его завсегдатаями. Недавно в театре появилась новая солистка Любовь
Меркулова с чистым и нежным сопрано. Своим талантом она быстро завоевала
популярность у местной публики. Но внимательный зритель не мог не заметить в
её исполнении даже ролей ветреных и беззаботных красоток французских
кафешантанов лёгкого флёра излишнего драматизма. Об этом говорили её глаза
с непреходящим
оттенком печали, её жесты, в которых улавливалась усталость и отрешённость.
Наташа поделилась своими ощущениями с мужем, предположив, что, по всей
видимости, актриса пережила какую-то личную драму, которая оставила
незаживающую рану в её душе. Алексей согласился с её соображениями, потому
что и у него после посещения театра оставались подобные впечатления, хотя он
их пока ещё не осознавал чётко.
«Не написать ли мне о ней статью в газету? – мелькнула у него мысль.
– Можно было бы с ней встретиться, разговорить её,
узнать, насколько это будет возможно, о её творческой и личной жизни.
Главный режиссёр театра будет мне благодарен за статью. Кто сейчас ещё
возьмётся
бесплатно рекламировать его театр?!»
Но, как это часто бывает, у благих
пожеланий – дорога всегда длинная до их исполнения. Суета жизни закрутила
Алексея. Ему было не до статьи. В городе то и дело происходили шумные разборки
бандитских групп, делящих его на зоны влияния, о которых нужно было писать
газете и сообщать людям, чтобы хоть как-то их успокоить. Они и без того устали
от поголовного пьянства, воровства, беззакония и других мерзостей жизни.
Однажды поздним осенним вечером, вернувшись домой, Алексей заметил сияющие
радостью глаза жены и дочери. На его уставшем, осунувшемся за последние дни
лице замер немой вопрос. Наташа не могла сдержать улыбки, видя столь явно
выраженное недоумение мужа. Она еле дождалась, пока он положит на вешалку
шапку, повесит пальто и наденет домашние тапочки.
– Вот, отец, – торжественно начала она, – мы и дождались с тобой дня,
когда нашей дочери её
кавалер сделал предложение! Несколько месяцев назад Света знакомила родителей
с молодым человеком, который учился, как и она, на последнем курсе
университета. По её словам, они подружились с Игорем год назад, когда вместе
оказались на Байкале. Он учится на инженера-электронщика. После знакомства
с родителями Светланы Игорь, несколько раз бывал у них дома. Впечатление о нём
складывалось хорошее. Казалось, он был скромным и не выпивоха. По словам
Светы, отношения у них были серьёзные. Когда она говорила о нём, Алексей
замечал, что лицо её расцветало, а глаза начинали светиться добрым огнём, как
от только что выпитого игристого вина. Значит парень пришёлся ей по сердцу.
Что ещё можно было желать родителям, которые хотят счастье своей дочери?!
 После обстоятельного разговора с Игорем, в котором участвовали Наташа и
Светлана, Алексей убедился, что между собой молодые всё уже обговорили.
Распределение выпускников вузов ушло в прошлое. Поэтому Игорь предварительно
договорился с филиалом московского коммерческого банка, что, получив диплом,
придёт туда работать. А Светлана кроме работы учителем в школе, где зарплаты
нищенские, решила заниматься репетиторством.
– Первое время после свадьбы поживёте у нас …
Наташа, ты же не будешь возражать? – спросил Алексей, заранее
зная, что и ей было бы трудно сразу расстаться с дочерью, в которой она души
не чаяла. Родители Игоря жили в другом, шахтёрском городе, примерно в ста
пятидесяти километрах.
 – Да, как же я буду возражать?! – нежно обнимая и целуя
Светлану, сказала Наташа. А у самой навернулись слёзы на глазах.
 – Конечно, у нас они будут жить … а там глядишь: подзаработают денег и купят
себе
квартиру.
– Но, чтобы её слова не расценили как иронию, она уже с напускной
серьёзностью добавила, – или снимут квартиру. Сейчас же многие сдают квартиры,
чтобы хоть как-то прожить.
Начали готовиться к свадьбе. Вроде всё
складывалось благополучно. Только Алексея мучила мысль, как убедить жену и
молодожёнов, что свадьбу следует сделать скромной. Не потому, чтобы деньги
сэкономить. А чтобы не выглядело гуляние на свадьбе, как пир во время чумы.
В обнищавшем, опустившемся, грязном городе разъезжать на кавалькаде машин,
разукрашенных хромированными кольцами с шёлковыми разноцветными лентами и
куклами на лакированных капотах, – эта такая пошлость. Новые русские ввели
такую моду в городе. И носятся их свадебные поезда на дорогущих иномарках,
вызывая кое у кого тайную зависть, а у большинства людей ненависть и
проклятья. Берегись, кто окажется на их пути: растопчут, раздавят,
перестреляют из пистолетов и ружей – они никого не боятся, никто им не указ!
Пьяные и расхристанные в своих дорогущих шубах и манто, они лихо подкатывают
к православным храмам на венчание. Здесь, поторапливая батюшку с чином
священного таинства, они, едва дождавшись его окончания, спешат к главному
свадебному событию – банальному пьянству с непомерным количеством спиртного
и грязными намёками молодожёнам. Редко такие разудалые свадьбы заканчиваются
без мордобоя. А вскорости венчавшиеся, с обетом перед святым амвоном о вечной
любви, со скандалом на весь город начинают бракоразводный
процесс. Алексею постепенно, без морального давления на жену и дочь,
 подыскивая нужные слова, удалось склонить их к тому, чтобы отпраздновать это,
главное в жизни их дочери событие, скромно. Света с матерью обошла все
магазины в поисках подвенечного платья. Никак не могла найти подходящего.
Подруга посоветовала ей посмотреть на Гусинке. После третей пары она вместе
с Игорем поехала на этот рынок. В этот вечер Света домой не вернулась. Такого
ни разу не было. Она всегда испрашивала разрешения отца и матери, если
собиралась куда-нибудь на каникулы или выходные. Родители обзвонили всех её
знакомых, но никто ничего вразумительного не мог сказать. Наташа сходила в
университет, через подруг дочери узнала, в какой группе учится Игорь. В
надежде увидеть его, дождалась конца лекции. Но и сокурсники Игоря ничего ей
сказать не могли. По их словам, он без причины лекций не пропускал. Едва
сдерживая слёзы, Наташа чуть не бегом поспешила в редакцию мужа. Увидев её,
Алексей испугался.
– Что тебе удалось узнать в университете, Наташа? Слёзы
ручьём потекли из её глаз. Она приникла к плечу мужа, не в силах сказать ни
единого слова. Обнимая жену, Алексей от охватившего его страха за жизнь
дочери с трудом проговорил:
– Что? Что случилось? Говори скорее! – а самого
обожгла мысль:
«Не напала ли городская шпана на Светлану и Игоря?
Не покалечили ли их? Едва шевелившимися губами Наташа выдавила из себя:
– Их нигде нет.
Надо срочно звонить по больницам! Алексей кинулся к телефону. Нашёл городской
справочник. И начал обзванивать больницы. Через полчаса безуспешных поисков
он со злостью бросил телефонную трубку. На некоторое мгновение в комнате
повисла гнетущая тишина. Собрав свои силы, Наташа, до последнего звонка
надеявшаяся хоть на какую-то информацию, справилась с волной отчаянья, тихо,
но чётко проговорила:
– Алёша, срочно пойди к Графу и всё ему расскажи! Только
он сможет помочь! Настойчивые слова жены вывели Алексея из заторможенного
со% стояния.
 – Да, я тоже об этом подумал, – проговорил он, берясь за телефон%
ную трубку, чтобы попросить друга срочно принять его.
 – Возьми вот эту фотографию, на которой света с Игорем на Байкале, –
посоветовала Наташа, – может быть, она пригодится Графу.
Увидев его, Граф
сразу догадался, что неожиданный звонок Алексея и его совершенно потерянный
вид говорили о чём-то экстраординарном. Алексей, всеми силами сдерживая
себя, чтобы не разрыдаться, запинаясь и путая слова, рассказал о случившемся
и передал ему фотографию. Граф похвалил его за предусмотрительность с
фотографией. Он уже разбирался с уголовными делами об исчезновении людей.
Иногда следы уводили в охваченную войной Чечню, где люди исчезали, а дела
приходилось временно приостанавливать или даже закрывать. Похищение людей
превратилось в прибыльный бизнес. Ничего подобного в нашей стране после
монгольского нашествия не было. В этом, так называемом бизнесе, были все
признаки работорговли. Граф закрыл изнутри кабинет. Достал из сейфа бутылку
коньяка и два бокала. Разлив напиток цвета тёмного янтаря, он сказал:
– Лёша, я всё понял. Ты, пожалуйста, успокойся. Пока паниковать не надо.
Я обещаю, что
приложу все силы, чтобы быстро разыскать Свету и Игоря. А сейчас давай выпьем
за то, чтобы с ними всё было в порядке. Они выпили. Помолчали. Граф спокойным
голосом сказал:
 – Лёша, давай не будем терять драгоценного времени. Ты сейчас
напиши заявление и отправляйся к себе, а я займусь поисками. Срочно свяжусь с
райотделом милиции, отправлю им копию фотографии и попрошу прочистить рынок на
Гусинке, опросить всех, кто их мог видеть вчера вечером. А по результатам
тебе позвоню. Алексей извинился, что нагрузил друга своей проблемой. За это
Граф по-товарищески пожурил его. Алексей надел пальто, нахлобучил свою
видавшую виды кроличью шапку и пошёл домой, чтобы попытаться успокоить Наташу.
Граф, зная сложившуюся в последние годы практику в органах внутренних дел,
когда дельцы и криминальные братки сплошь и рядом подкупали служителей
Фемиды, дал поручение своему помощнику направиться на Гусинку и докопаться
до истины. Причём сделать это срочно, до появления там милиции. Милиционеры
могут быть связаны с торговой мафией и предупредить преступников, которые
уничтожат следы преступления. Помощник был у него толковый. Два года назад он
окончил тот же факультет университета, на котором учился Граф. Через два часа
помощник доложил своему шефу, что вроде бы появилась зацепка. Один из
торговцев
рынка намекнул ему, что вчера вечером, в палатку, напротив его ларька,
заходили парень и девушка, похожие на тех, что были на фотографии. Видимо,
торговец сдал соседа, чтобы убрать конкурента. Сказал, что выходящими оттуда
он ребят не видел. Но через некоторое время заметил непривычное оживление в
этой палатке, которую почему-то закрыли до окончания рабочего дня.
 – Может быть, неожиданно нагрянуть туда с обыском? – спросил он у шефа.
– Давай, не
будем тянуть. Сейчас выпишу ордер на обыск и поедешь вместе со следователем,
– решительно отреагировал Граф.
Срочные меры дали результат. Растерявшиеся от
неожиданной проверки продавцы в палатке – двое парней из одной южной
республики, попались на наркоте, забытой в ящике стола. При допросе они начали
путаться в показаниях, что и было успешно использовано следователем. Они тут
же были арестованы, а палатка опечатана. Пригрозив статьёй за похищение
людей или возможное покушение на убийство, следователь прокуратуры добился
от одного из подельников согласия на сотрудничество со следствием. Он сделал
чистосердечное признание. Граф срочно направил со следователем группу захвата
на рынок и, позвонив Алексею, сказал, что следствие раскрыло преступление. Он
предупредил, что ему с женой надо быть готовым ко всему. Для Алексея и Наташи
потянулись невыносимые часы ожидания. Каждый из них не находил себе места от
отчаянья. Наташа то и дело принимала успокоительное. Алексей даже попросил её
не переборщить с препаратом. Она, заливаясь слезами, ежеминутно повторяла:
– Как же я могла отпустить их одних?! Почему же Света не взяла меня с собой?!
Боже мой! Боже мой! Если с ней что-нибудь случиться, я не выдержу! В её
воображении возникали жуткие картины, одна страшнее другой. Её душили слёзы.
Алексей успокаивал её, а сам постоянно выходил в другую комнату или в
ванную, чтобы умыться холодной водой. Он тоже был в состоянии крайнего
нервного истощения. Лицо Наташи осунулось, красивые от природы глаза
потускнели от беспрерывных слёз. В руках не прекращалась дрожь. Наташе вдруг
вспомнилась давняя сцена. Света тогда училась в третьем классе. Она пришла из
школы домой и с порога расплакалась. Встревоженная Наташа её спросила:
 – Светочка, кто тебя обидел? Света, борясь с рыданиями, проговорила:
 – Я себя сама обидела? Недоумевая, мать вновь поинтересовалась:
– Да, как же ты могла себя обидеть?
– Я сегодня получила двойку за невыученное
стихотворение, – выдавила из себя дочь.
Наташа принялась её успокаивать.
Сказала, что приготовила на обед обещанный ей любимый куриный суп с клёцками.
На что дочь неожиданно произнесла себе приговор:
 – Мне стыдно! Ты для меня
сварила мой любимый суп, как же я из-за этой двойки могу сесть за стол и есть
его?
Наташа прижала её к себе, поцеловала, вытерла слёзы.   
– Ты сегодня выучишь
это стихотворение, – сказала она, – а завтра получишь за него пятёрку.
И тем успокоила дочь. Вечером Наташа рассказала о случившемся Алексею.
Он удивился приговору, которым себя осудила дочь, и сказал:
 – Ты посмотри, какая у Светочки душа совестливая?!
Другой ребёнок мог бы скрыть от родителей свою
двойку. А она приговорила себя к наказанию, потому что ей стыдно.
Арестованные, припёртые к стенке фактами, рассказали о деталях преступления.
Когда к ним в палатку вошла молодая пара, это были Светлана и Игорь, то
девушка попросила найти свадебное платье, подобное тому, которое было на
манекене. Старший продавец предложил им сесть у маленького столика, пока его
помощник найдёт подходящий размер. Он что-то сказал на языке, непонятном для
Светланы и Игоря. Оба помощника бросились выполнять его указания. Один
довольно скоро на небольшом подносе принёс им по стакану минеральной воды.
Другой за ширмой начал подыскивать нужный размер платья. Старший спрашивал
невесту и жениха, на какое число намечена свадьба, будут ли они венчаться,
нужно ли помочь им со свадебным картежом. По блеску его глаз можно было легко
догадаться, что Светлана ему приглянулась. Заметив это, Игорь забеспокоился
и сказал:
– Света, может быть, мы ещё посмотрим в других палатках, а потом
вернёмся сюда?
Светлана, не поняла причины беспокойства Игоря, и довольная
уровнем обслуживания в этой палатке, а может быть, ей было приятно и то
внимание, которое старался проявить к ней старший продавец, улыбнулась в
ответ Игорю и сказала:
– Сейчас, Игорёк, мы посмотрим, что нам предложат. Если
понравится платье, то отложим его, затем пройдём в другие палатки, а после
снова
придём сюда.
Старший продавец снова что-то сказал своим помощникам. Минуты
через две перед клиентами появились стаканы с ароматным чаем. На допросе
второй помощник показал, что ему была дана команда не спешить с поиском
платья.
– Попробуйте этот чай, – обратился к ним старший. – Он очень вкусный.
Мы его готовим по специальному рецепту. Такого чая вы нигде не найдёте.
Если понравится, то в качестве специального подарка уважаемым клиентам мы
заварку этого чая сделаем бесплатным приложением к вашей покупке. Вы им
сможете удивить ваших гостей на свадьбе.
Покупатели чай оценили.
Действительно, вкус его был необычным. В нём были ингредиенты, вызывающие
такие ощущения, будто пьющие фантастическим образом оказались на пляже,
залитом солнцем тропического океана. Ласковый плеск волн и щебетание заморских
птиц наполняло сердце радостью и блаженством. Их лица расплылись в улыбках, им
казалось, что счастье, к которому стремилась душа, наступило, и это
состояние будет бесконечным. Последнее, что запомнилось Светлане, было
медленное сползание Игоря со стула. В следующий миг она потеряла сознание.
Старший быстро закрыл палатку. Почти безжизненные тела Светланы и Игоря
перенесли в подсобное помещение, вход в которое был умело замаскирован
стопками товара. Поэтому при задержании подозреваемых следователь и помощник
не сумели его заметить. Боясь, что Игорь может очнуться, старший сделал ему
укол. Светлана сразу приглянулась ему. Её глаза, небесной синевы, русые
волнистые волосы, полные, красиво очерченные губы и нежная, похожая на
полированную слоновую кость, кожа возбудили его воображение. Разговаривая с
ней, он прикидывал, что сделает её своей любовницей, а когда она ему надоест,
то отправит её по апробирован% ному уже не раз каналу в турецкие или арабские
бордели. Он даже прикидывал, сколько мог бы получить за неё, если ему удастся
провернуть свой план. Однако его беспокоил спутник красавицы. Его спортивная
фигура не оставляла никакого сомнения, что, очнувшись, он разнесёт эту па%
латку вдребезги и разобьёт круглые, словно отлитые из чугуна, головы её
обитателей. Подумав несколько секунд, старший вновь сделал Игорю укол.
Спустя минуту сердце парня перестало биться. Старший приказал подручным
покинуть палатку, закрыв её снаружи. Он сказал, что сам останется внутри, на
всякий случай, чтобы девушка без присмотра
не опомнилась. А в полночь они должны явиться в палатку и увезти труп парня
подальше от города в безлюдное место и сжечь его. В их отсутствие он раздел
бесчувственную Светлану и изнасиловал её. Через некоторое время она пришла в
себя. Голова раскалывалась от чудовищной боли. Первое мгновение она не могла 
сообразить, где находится, но поняла, что с ней произошло нечто ужасное. При
слабом свете электрической лампочки она, будто сквозь пелену, к своему ужасу
увидела лежащего ничком бездвижного Игоря.
 – У вашего парня случилась внезапная остановка сердца,
 – тихо проговорил сидящий напротив неё продавец. –
И вы потеряли сознание. Слава Богу! Вы пришли в себя. Наверно, мой помощник
сделал крепкий чай. Он сейчас пошёл за скорой помощью.
Приходя в себя,
Светлана, начинала догадываться, что они с Игорем оказались в руках
страшных, безжалостных бандитов, которым убить человека, всё равно, что
прихлопнуть муху. Эта мысль вызвала в ней шок и оцепенение. Вдруг она
закричала во всю мощь своего голоса:
«Помогите!». Но продавец бросился на
неё, навалился всем телом и зажал ей рот джинсовой курткой в целлофановом
пакете, а другой – сделал укол заранее приготовленным шприцем. Тело её быстро
обмякло. Она потеряла сознание. Мерзавец вновь надругался над ней.
Когда она
снова пришла в себя, Игоря уже не было в помещении. Она по-прежнему лежала
голая, прикрытая солдатским одеялом. Головная боль усилилась. Понимая, что
её крик может вызвать новый наркотический укол, Светлана тихим голосом
спросила насильника:
– А где Игорь?
 – Мои помощники увезли его в больницу, –
солгал он. – Света, я с первого взгляда влюбился в тебя, – начал он притворно
ласковым голосом. – Выходи за меня замуж. Я очень богат. Ты будешь самой
счастливой женщиной в этом городе. Я всю жизнь буду носить тебя на руках. Мы с
тобой уедем за границу. У меня в Турции есть вилла на море. Можем уехать в
любую другую страну, которую ты выберешь. Мы, всё равно, уже стали с тобой
мужем и женой.
Светлана горько зарыдала. Она начала понимать трагизм своего
положения.
В этот момент раздался звук открывающихся дверей палатки.
Торговец подумал, что прибыли его сообщники. Он хотел выйти им навстречу из
подсобки, но был сбит появившимися невесть откуда двумя милиционерами. Они
навалились на него и надели наручники. Группа захвата доставила преступника
вместе со Светланой в прокуратуру. Её уже ждали здесь родители.
Граф успел вкратце рассказать им о случившемся.
Наташа бросилась к дочери. Крепко обняла её. Обе не могли сдержать рыданий.
 – Прости меня, родная! – сбивчиво проговорила Наташа.
– За что, мамочка?! Это ты меня прости!
– Я, я виновата, что отпустила вас одних! Это я виновата, – твердила Наташа.
– А где Игорь? ... Что с ним?! – спросила
Светлана, ещё не осознавая до конца всего ужаса, который с ними приключился.
Граф опередил родителей, ответив, что Игоря увезли в больницу. Он по своему
опыту знал, что в данный момент для Светланы в её душевном состоянии ложь    
может быть спасением.
– Я хочу немедленно поехать к нему в больницу! – решительно заявила она.
Граф и родители переглянулись. Светлана заметила растерянность на их лицах.
 – Что с ним? Вы что-то от меня скрываете?! – новый
приступ рыданий овладел ею. Граф протянул ей стакан с водой.
 – Выпей, Света, и успокойся! – В его голосе появились требовательные нотки.
– После всего,
что с тобой случилось, тебе нужно реабилитироваться. Для этого потребуется
помощь специалиста-психолога. Сейчас я познакомлю тебя с психологом. Вы
вчетвером поедите в клинику. Я уже обо всём договорился. Он позвонил секретарю
в приёмную:
 – Катя, попросите ко мне Маргариту Львовну. В кабинет вошла
пожилая сухонькая дама с короткой причёской густых рыжеватых волос. Когда
Граф представлял её и Светлану друг другу, она решительно протянула руку
Светлане и с мягкой улыбкой сказала:
– Мне очень приятно, и я хотела бы, чтобы
мы стали подругами. Светлана впала вдруг в ступор. Она машинально ответила на
рукопожатие.
Граф назвал Алексею номер машины, которая доставит их в
клинику.
– А мы будем доводить следствие до конца. Все злодеи уже пойманы.
Как оказалось, совершённое ими преступление – далеко не единственное. Это не
люди. Это – чудовища в людском обличии. Я позабочусь, чтобы они понесли
суровое наказание! – сказал он, давая понять, что не хотел бы терять
понапрасну времени.
В клинике Светлану и Наташу положили на реабилитацию в
одну палату. После осмотра им сделали уколы, от которых они вскоре заснули.
Алексей подробно рассказал Маргарите Львовне и лечащему врачу о случившемся.
Они его заверили, что сделают всё возможное, чтобы, как можно быстрее,
восстановить их душевное состояние.
Домой Алексей возвращался в разорванных
чувствах. Его тонкая поэтическая натура страдала, как никогда в жизни. Все
беды, испытанные им до того, не шли ни в какое сравнение с тем, что
обрушилось на него и на самых близких и дорогих ему людей. Ему хотелось криком
кричать, вопить во всё горло, чтобы хоть как-то заглушить боль, разрывающую
душу. Вырывая взглядом заваленные мусором дворы, грязные, неубранные улицы,
облупившуюся штукатурку на домах, валявшиеся повсюду банки из-под пива,
разбитые бутылки и клочки бумаги, бредущих, как и он, усталых, замордованных
неустроенной жизнью людей, Алексей мысленно воззвал к Всевышнему:
«О! Боже! Милостивый! За что, за какие грехи и провинности ты наказал меня и
моих
любимых Наташу и Свету?! За что ты обрушил эту погибель на мою родную землю?!
За что ты послал на неё это чудовищное разорение?! Да когда же закончится
этот чёрный, бандитский беспредел, издевательство и глумление над нашим      
народом всех этих нелюдей?! Когда насытятся утробы стяжателей и
перерожденцев, захвативших власть и обрекающих народ на прозябание и жалкое
рабское существование?!»
Придя домой, он обессиленно повалился на кровать и
дал волю душившему его отчаянию. Он разрыдался подобно тому, как это было с
ним только в раннем детстве, когда ему казалось, что все забыли его, бросили
одного на всём белом свете, и вот-вот страшное чудовище проглотит его.
Рыдая, он беспрерывно повторял:
«Боже! Боже! Помоги моей дорогой Светочке,
моей любимой Наташеньке! Помоги им ...»
Измотанный душевно и физически за
последние сутки, он впал в забытье. Под утро проснулся. Волна душераздирающей
боли отступила, но состояние было близкое к опустошённости. Сильная головная
боль заставила его рыться в коробке, где Наташа хранила лекарство, чтобы найти
что-нибудь болеутоляющее. Приняв таблетку аскофена, он ощутил сильный голод.
Вспомнил, что маковой росинки не было у него во рту почти сутки. Приготовил на
скорую руку яичницу, поел, выпил чашку растворимого кофе и отправился в
клинику. Маргарита Львовна поджидала Алексея у входа в палату. Увидев его, она
быстрым шагом пошла к нему навстречу.
– Жду вас, Алексей Викторович, чтобы
посоветоваться. Как вы и просили, я пока не говорила Свете о том, что Игоря
убили. Но она настаивает на том, чтобы увидеться с ним. Не знаю, что и делать.
В моей практике подобных случаев не было…
– А что говорит лечащий врач? Как её физическое
состояние? Она сможет выдержать, если ей открыть правду?
– Врач говорит, что
пока она под наблюдением, то они в состоянии купировать неблагоприятное
развитие событий.
– Пока она здесь на реабилитации, ей лучше сказать, –
решительно заявил Алексей.
– Вдруг дома у Светы кризис повторится. Мы с Наташей тогда не справимся.
 Маргарита Львовна, а за ней Алексей вошли в          
палату. Светлана и Наташа не спали: только что закончился утренний осмотр.
Лечащий врач что-то говорила Светлане. Обращаясь к Алексею, она сказала:
– Можем порадовать отца и мать, дочь идёт на поправку. А мать мы могли бы
выписать и сегодня…
У Алексея моментально созрела мысль – рассказать Свете сейчас о гибели Игоря.
– Пожалуй, с выпиской спешить не будем, – подходя к
кровати дочери, тихо проговорил он. Взяв её за руку, Алексей, стараясь вложить
в свой голос всю нежность, на которую он только был способен, спросил:
– Света, ну как ты? Она, еле шевеля губами, тихо проговорила:
 – Ничего, папочка. - Помолчав мгновение и, глядя на него глазами, полными
слёз,
сказала:
 – Только я прошу, отвези меня в больницу, где лежит Игорь… я хочу его увидеть
и попросить у него прощения…
В палате повисла тишина. Алексей на секунду заколебался –
говорить ей сейчас об Игоре или нет. Но всё-таки решился.
– Света, собери всю свою волю… я не могу больше скрывать от тебя.
Эти нелюди… эти чудовища… эти отморозки – хуже зверей… они убили Игоря и
сожгли его труп, надеясь, замести следы…
Света, не говоря ни слова, заплакала. Крупные слёзы стекали по
её бледным щекам. Алексею до боли в сердце стало жаль дочь.
Он гладил её руку, приговаривая:
– Светочка, ты только не мучь себя… успокойся… сейчас уже ничего нельзя
сделать.
Главное – тебе надо поправиться и постараться всё забыть…
И вдруг от этих слов она громко зарыдала. Когда первый приступ рыданий, от
которых сотрясалось её тело, прошёл, она срывающимся голосом проговорила:
 – Ну, как я могу всё забыть, если я во всём виновата… Игорь говорил мне,
пойдём в другие палатки, там посмотрим… он, наверное, что-то почувствовал… а
я ему сказала, сейчас посмотрим платье, которое они ищут… потом пойдём дальше…
– Света, не терзай себя, – сказала Маргарита Львовна, – твоей вины в том, что
вы случайно попали к этим убийцам, нет. Виноваты те, кто их воспитывал, кто
из них сделал чудовищ в человеческом обличии.
Маргарита Львовна выждала, чтобы убедиться, что Света услышала
её слова, и продолжила:
– Ты должна понять, чем быстрее ты поправишься, тем быстрее эти
мерзавцы понесут заслуженное наказание. Твоё здоровье будет им отмщением…
Во время этой
беседы врач распорядилась, чтобы сестра сделала Свете укол. Сестрой оказалась
пожилая женщина в стареньком, но тщательно отутюженном халате. Её лицо было
испещрено морщинами, а глаза светились мудрой добротой. Она твёрдым голосом
сказала Свете повернуться на левый бок, оголила ей мягкое место, шлёпнула его
ладонью и сразу же сделал укол, который больная даже не почувствовала.
– Минут через пять ты заснёшь, – ласково проговорила она, поправляя на Свете
ночную рубашку и укрывая её одеялом, – а когда проснёшься, то тебе будет
легче.
Вскоре Света заснула. Она пробыла в клинике неделю. Похудевшая, с
потухшими глазами, которые теперь походили не на июльское небо, а на воду
заброшенного пруда, и ослабевшая физически Света вместе с матерью
возвратилась домой. Наташу тоже с трудом можно было узнать. Её лицо осунулось,
вокруг глаз появились тёмные круги и образовались морщины. Она все свои
душевные силы употребила на то, чтобы помочь дочери справиться с её         
потрясением. Пожалуй, её страдания были ничуть не меньшими, чем у дочери.
Сколько раз её сердце в отчаянии сжималось при мысли о том, что эта
психологическая травма будет терзать душу дочери всю жизнью! Часто она в тайне
плакала долгими и горючими слезами. Наблюдая за дочерью, она видела, что её
муки не проходят. Света замкнулась в себе и потеряла интерес к жизни. Любые
попытки матери и отца встряхнуть Светлану и чем-то заинтересовать
оборачивались просьбой не приставать и оставить её в покое. Иногда она
срывалась и в отчаянии признавалась:
– Не могу я больше! Не могу я забыть Игоря! Не могу простить себя! Это я, я
виновата в его гибели! Мне больше не хочется жить! Я хочу уйти к нему!
Такие эскапады безысходной тоски заканчивались безутешными рыданиями.
Она уходила в свою комнату, падала на кровать и топила своё горе в слезах.
 – Милый мой Игорь, как я виновата перед тобой! – повторяла она.
– Зачем я не послушала тебя?! Зачем не согласилась сразу уйти от этих
чудовищ?!
Не выдержав душевных
страданий, Светлана на ночь приняла почти всю пачку таблеток снотворного.
Утром родители обнаружили её уже бездыханной. На столе она оставила записку, в
которой просила мать и отца простить её за причинённую им боль. Она писала,
что не смогла бы всю жизнь носить в себе чувство вины перед Игорем, которого
любила бесконечно, и который погиб из-за неё. Он ей часто снился. В этих
снах он звал её к себе. У неё была бы не жизнь, а медленное, растянутое на
десятилетия умирание с постоянными, ежеминутными страданиями сердца.
«Для вас, мои любимые папочка и мамочка, – писала она, – была бы это
пожизненная мука. А для меня – настоящий ад с невыносимыми,
бесконечными душевными терзаниями, которые бы только усиливали
ваши переживания. Лучше было со всем этим
покончить раз и навсегда. Другого выхода я для себя не видела».
Письмо заканчивалось просьбой понять её и простить.
Горе Алексея и Наташи было безмерным. Вместо свадьбы дочери всё
обернулось тризной. Они долго не могли прийти в себя от потрясения.
Алексею не раз приходила мысль покинуть этот
свет. Но его останавливала только боязнь за Наташу. Она нуждалась в его
помощи. Алексей сознавал, что она не перенесёт потерю двух самых близких ей
людей. Поэтому он, скрепя в кулак свою волю, пытался помочь жене выйти из
состояния, близкого к прострации. Она уже не могла ходить на работу в школу.
Алексей часто заставал её сидящей в комнате дочери, перебирающей её вещи или
просматривающей семейные фотографии в старом альбоме. Молча глядела она на
фотографии Светы, ласково поглаживая их рукой, словно желая оживить дорогой
образ. По её щекам текли слёзы. Однажды она сказала мужу:
 – Сегодня, Алёша, я была в храме. Поставила свечку «За упокой Светочки»
и написала заупокойную записку. В храме я купила молитвенник и начала учить
молитвы. Так мне становится немного легче.
В церковь Наташа начала ходить каждый день. Примерно через
полгода она рассказала Алексею приснившийся ей накануне сон, в котором она
молилась вместе со Светой в монастыре. Этот монастырь несколько лет назад был
восстановлен в городе. Деньги на его восстановления пожертвовал какой-то
разбогатевший новый русский. Наташа призналась, что после смерти Светы она
никогда не видела её во сне. А минувшей ночью приснилась. Будто бы Света взяла
её за руку и повела к монастырю. Они вошли в храм. Света подвела её к иконе
Казанской Божией Матери, осенила себя крестом, опустилась на колени и начала
молиться.
– Я всё делала, как она, – говорила Наташа, – и повторяла за ней
молитву. Проснувшись, я долго думала, что бы мог означать этот сон? Она
помолчала. Взяла за руку встревоженного её рассказом Алексея, догадавшегося
по её интонации, что сейчас последует что-то неожиданное, и, глядя ему прямо
в глаза, сказала:
– Я поняла, Алёша, что сон этот – вещий. Света указала мне,
что моё место – в монастыре, где я должна замаливать наши грехи. Слова эти
были произнесены тихим, но таким твёрдым тоном, что у Алексея даже от
неожиданности перехватило дыхание. Он не знал, что ей ответить. После минутной
паузы он проговорил:
– Наташа, ты только не спеши. Надо всё обдумать. Так нельзя принимать подобные
решения.
– Алёша, я понимаю, что тебе будет
трудно. Но пойми меня правильно и прости за всё. Мой долг – молить Спасителя
за тебя, за упокой нашей Светочки и за себя. Только так я смогу замолить
свой грех, что не уберегла Светочку, и спасти свою душу…
Она не выдержала
нахлынувших на неё чувств и горько расплакалась.
 Алексей начал её
успокаивать, нежно гладя её по голове и еле сдерживаясь, чтобы самому не
заплакать. Они не знали, что далее сказать друг другу. Сидели и молчали.
Каждый думал о том, что жизнь их обернулась несчастьем и невыносимыми
страданиями. Через некоторое время Наташа нашла в себе силы вновь
заговорить.
 – Алёша, там мне будет легче. Молитвы, как будто переносят меня в
другой мир. Боль в сердце отступает. Я слышу голос Богородицы...
Она снова помолчала, затем, ласково поглаживая правой рукой его небритую щеку,
умиротворённо проговорила:
 – Ты будешь приходить ко мне… рассказывать о своих статьях… может быть,
Бог даст, ты постепенно обретёшь желание вновь заняться
творчеством. Я понимаю, конечно, сейчас тебе не до стихов. Но вдруг придёт
желание начать новый роман или повесть.
 Как не пытался он отговорить её от намерения уйти в монастырь,
Наташа была непреклонной. Своё решение она исполнила.
Настоятельница
монастыря пыталась объяснить ей, что замужних женщин монастыри не принимают.
Но Наташа попросила взять её не как послушницу, а как трудницу. Вероятно,
рассказ Наташи о приснившемся сне и её крайне удручённое состояние склонили
настоятельницу в её пользу. Монастырь был небольшой. В нём подвизалось около
десяти сестёр. Они сразу приняли Наташу как равную в свой неторопливый и
простой уклад жизни.
После её ухода Алексею всё опротивело. Ему не хотелось
возвращаться в остывшую без жены квартиру. Он потерял интерес к жизни. С
работы приходил поздно. Уставший и одинокий, сбросив с себя одежду, он
обессиленно падал на кровать и старался побыстрее заснуть. Если бы не его
презрение к алкашам, он, непременно бы запил горькую. Квартира без женского
ухода приобрела неприглядный вид. В общем хаосе в ней трудно было что-нибудь
найти. На столе и на полу лежали листки с рукописями его статей. Их можно было
увидеть и на диване. В креслах валялись раскрытые недочитанные книги. Прежде к
книгам у Алексея было подчёркнуто уважительное отношение. Иногда он навещал
жену. Она показалась ему сильно изменившейся. В её внешнем облике уже ничто
не напоминало прежнюю Наташу, близкую ему каждым своим жестом, мимикой и
каждой чёрточкой лица. Она никогда не гналась за последними модными
тенденциями. Однако всегда старалась не отставать от общего для городских
женщин классического стиля в одежде. Сейчас же в строгом тёмном одеянии с
гладко причесанной головой, покрытой простым чёрным платком, с потухшим
взором, сильно похудевшей и постаревшей, с натруженными физической работой
руками, в ней трудно было узнать ещё недавно жизнерадостную и зачастую
ироничную женщину, чья привлекательность всегда притягивала внимание мужчин.
Они, не спеша, прогуливались по внутреннему дворику монастыря. Беседовали о
прошлом, о Свете с самого дня её рождения. На их лицах иногда можно было
заметить лёгкую улыбку, если кто-нибудь из них вспоминал о детских проказах
дочери или о смешном выговоре нового для неё слова. Алексей щадил Наташу,
поэтому старался не рассказывать о событиях в городе, о захлестнувшей город
преступности, бесчинстве чиновников и проникшей во все поры жизни коррупции.
По её репликам и по отсутствию у неё интереса к тому, что происходит за
стенами монастыря и как он справляется с домашними делами, при его
загруженности на работе, Алексей начинал понимать, что Наташа всё более
удаляется от него, его забот и интересов. Осознание этого
больно задело его самолюбие. Он ощутил своё полное одиночество. И без того   
сумрачное состояние души, в котором он пребывал последнее время, заволокло
непроглядным туманом. Они сухо попрощались, как это бывает между едва
знакомыми людьми, и он медленно побрёл из монастыря по пыльному тротуару.
Минут через двадцать он вышел к центру города. Проходившие мимо люди,
задумчивые и такие же мрачные, как он, нечаянно толкнув его, не извинялись. В
последнее время слова «извините» или «простите», вообще почти никто не
употреблял, как будто их и не было в русском языке. Случайно взгляд Алексея
упал на афишу музыкального театра. Роль Одетты Даримонд в спектакле «Баядера»
исполняла Любовь Меркулова. Алексей неожиданно вспомнил о своём желании
написать о ней и о театре статью в свою газету. Эта мысль оживила его. Не
теряя времени понапрасну, он зашёл к главному режиссёру театра. Им оказался
пожилой, с остатками когда-то роскошной шевелюры брюнет с несколько
крючковатым носом в сером клетчатом пиджаке, который, вероятно, был приобретён
хозяином ещё во времена его артистической молодости. Идея о статье, да к
тому же автором которой будет известный в городе замглавреда газеты,
обрадовала главного режиссёра. Он засуетился. Достал из шкафа наполовину
выпитую
бутылку коньяка, разлил его по рюмкам, которые протёр от пыли клочком бумаги,
и предложил тост за будущую статью. Затем быстро убрал рюмки и бутылку с
коньяком обратно в шкаф и, глядя на неожиданного гостя засиявшими радостным
светом карими глазами, сказал:
– Уважаемый Алексей Викторович, не будем
откладывать в долгий ящик реализацию вашей идеи. Если вы располагаете
временем, то мы можем сейчас пройти в репетиционный зал, я вам представлю нашу
примадонну. Она как раз готовится к новому спектаклю.
По узким тёмным
коридорам они прошли в репетиционный зал. За роялем сидела Любовь Меркулова.
Она тихо пела какую-то партию, сама аккомпанируя себе. Главный режиссёр
извинился, что прервал её репетицию.
– Видите, Алексей Викторович, за
неимением средств театр не может нанят аккомпаниатора. Поэтому Любовь    
Михайловна исполняет сразу две роли. Скоро из-за нашего безденежья каждый
актёр театра будет похож на Юлия Цезаря, делая одновременно три дела. От этой
реплики едва заметная улыбка осветила лицо певицы. Режиссёр представил
Алексея и коротко рассказал о цели его визита.
Новость была полной неожиданностью для певицы, которая до того ещё ни разу не
была объектом интереса журналистов. Её щёки порозовели, а серо-голубые глаза
зажглись блеском. Она была без грима, поэтому Алексей отметил про себя
значительную разницу в её внешности с теми сценическими образами, которые он
неоднократно видел в спектаклях. Её нельзя было назвать красавицей. Щёки и
губы не окрашивал яркий колорит розы или коралла. Носик не отличался
строгостью классических линий античных скульптур, он был чуть вздёрнут.
«Ни кокетства, ни жеманства, – подумал Алексей, – а простота и свобода взгляда
– в её манере держаться и разговаривать».
Разговор завязался у них непринуждённый.
По сдержанной интонации обоих собеседников посторонний наблюдатель мог бы
сделать вывод, что они знакомы давно. В их речи не было ни глубокомысленных
сентенций о смысле жизни, ни вычитанных из умных книг суждений о музыке,
театре или литературе. На вопросы Алексея она отвечала так, как будто говорила
с подругой детства, которая вернулась на родину после долгого путешествия.
Она москвичка. Музыку любила с детства. По желанию родителей училась в
музыкальной школе по классу фортепьяно. Втихомолку пела только для себя.
Случайно её пение услышала преподавательница и предложила заниматься вокалом.
После музыкального училища сразу поступила в консерваторию. Здесь
познакомилась со своим сокурсником. Они полюбили друг друга и на последнем
курсе поженились. По распределению их направили в Челябинск, в музыкальный
театр. Муж довольно быстро завоевал популярность в городе. В новые времена его
стали часто приглашать на свои корпоративы богатые бизнесмены и какие-то      
уголовные личности. Он начал пить. У него появились богатые поклонницы.
«Все мои старания, – потупив взор, призналась Любовь Михайловна, – ни к чему
не привели. Однажды в кармане его брюк, которые хотела погладить, я нашла
наркотики. Я пыталась настоять на том, чтобы он бросил всё, чтобы мы
переехали в другой город. Но мои усилия оказались напрасными. Его шалости с
наркотиками переросли в наркозависимость. Лечиться от этой зависимости он
отказался. Я потеряла терпение, написала в этот театр, здесь была
вакансия. Так я оказалась в вашем городе».
Алексею хотелось продолжать с ней
беседу. Но понимание того, что он мешает ей репетировать роль, заставило его
договориться о следующей встрече после спектакля. Придя домой, он, не
отдавая себе отчёта в своих действиях, стал прибираться в квартире.
Убирая разбросанные книги, газеты, вещи,
пылесося пол, расставляя мебель, он мысленно возвращался к разговору с
певицей. Ему вспомнился её внимательный взгляд, которым она провожала его,
когда он уходил. В нём читалось любопытство и ещё какая-то загадка. Этот      
взгляд не оставлял Алексея. Покончив с уборкой, он на скорую руку приготовил
себе ужин, после которого тщательно помыл накопившуюся за несколько дней
посуду. В этот вечер он долго не мог заснуть. Лёжа в постели, читал Чехова.
Отложил книгу, выключил свет. Вновь в его голове возник её образ. Он лёг на
спину, вытянулся во весь рост. Полежал. Эта поза показалась ему утомительной.
Повернулся на один бок, затем – на другой. Не спалось, да и только.
Стал думать, с чего начать статью, какие качества певицы отметить, чтобы в
её образе читатель увидел живого человека. Но воображение, как назло,
подсказывало ему слова восторженные. Он их отбрасывал, понимая, что для
читателя они будут звучать фальшиво. А героиня очерка воспримет их как
иронию над собой. Этого он никак не мог допустить. Непокорные мысли измучили
его. Только в юности он так трепетно искал подходящие рифмы к своим стихам.
Под утро он заснул и проспал почти до обеда.
«Решено, – сказал он сам себе, – начну писать статью после спектакля!»
С волнением ожидал Алексей начала
спектакля. Он уже видел другие постановки этого музыкального театра. Но
сегодня история любви парижской певицы и индийского принца для него была
наполнена особой интригой, смысл которой он до конца не осознавал, но ощущал
каким-то подспудным чувством. Даже обветшалые, старые декорации, претендующие
на экзотическую восточную роскошь, не смущали его эстетического вкуса.       
Появление Меркуловой в роли Одетты Даримонд было встречено публикой
аплодисментами. Она сразу захватила внимание зрителей своим ярко выраженным
темпераментом, искренней эмоциональностью, чёткой дикцией и душевной
щедростью своих вокальных данных. Виртуозное исполнение романса «О, приди и
позови, стань моей судьбой…» было встречено бурными овациями и возгласами
«Браво!» Алексею казалось, что во время исполнения романса, примадонна
смотрела только на него, будто бы и слова предназначались не восточному
принцу Раджами, а ему, Алексею. От прежней грустинки в её интонации и взгляде,
которые ранее отмечал Алексей, не было и следа. В этом спектакле она
продемонстрировала, что означает искрящаяся молодость духа и чудо импровизации
в художественном произведении. Её изящный стан словно налился жизненными
соками, а пластика гармонично сливалась с многоцветными красками голоса.
В эту ночь он снова долго не мог заснуть. В нём продолжала звучать музыка
Кальмана. Он, словно наяву, слышал голос певицы. Через два дня, которые
тянулись бесконечно, он вновь явился в театр. Об этом они договорились с
Меркуловой во время первой встречи. И на этот раз он застал её за роялем. Под
свой аккомпанемент она исполняла неизвестный Алексею романс. Он застыл у
входа, боясь прервать её пение. В чарующих звуках ему слышалось страдание и
слабая надежда на зародыш долгожданного счастья. От чистого и красивого голоса
певицы у него сильно забилось сердце, заискрились глаза. Он почувствовал
прилив бодрости, словно душа наполнилась новой энергией. В эту минуту он готов
был бы схватить её в свои объятия и целовать, целовать, столь близкой и      
понятной она ему показалась. К концу романса он еле сдерживал себя, чтобы не
броситься перед ней на колени. В его голове молнией проносились мысли, а по
телу волной разливалась томление. Он был сражён. Он растерялся. Он не знал с
чего начать разговор, когда она закончила петь. Она заметила его. От её
взгляда Алексея бросило в жар. Он подумал, что она догадалась о его
переживаниях. Он хотел стремительно приблизиться к ней и поцеловать её руки.
Но тотчас остановил себя и сильно смутился. Тихим голосом он поприветствовал
её. В ответ она мягко сказала:
– Рада вновь видеть вас, Алексей Викторович, – секунду помолчав, добавила,
 – мне было очень приятно, что вы присутствовали на спектакле…
– Скажу вам откровенно, Любовь Михайловна, что равного вашему
пению я никогда не слыхал…
Его слова прозвучали искренне и с такой доброй
интонацией, что если бы она от ложной скромности попыталась ему возразить,
то не нашла бы слов, подходящих моменту.
– Вы сейчас смотрите на меня так странно, что я даже смущаюсь,
– ласково проговорила она. У него вихрем мелькнуло в голове:
«До чего же хороша! Наверное, только у нас в России бывают
такие искренние и нежные создания! В этих светлых глазах можно утонуть, как в
пучине. От её улыбки на душе становится светлее, а всё вокруг начинает дышать
ароматом цветов и сердце учащённо биться. Стихи сами вырываются из груди…»
– Я хочу сейчас прочесть вам, Любовь Михайловна, мои юношеские стихи. И вы
тогда поймёте моё состояние. Он начал читать, смотря на неё, как смотрят в
бесконечную даль.
Самозабвенно говорил он о счастье молодости и радости любви. О неге и
блаженстве упоённых этим чувством юных созданий. Она не сводила с него глаз.
Когда он кончил читать, она вспыхнула и почти умоляюще произнесла:
 – Алексей
Викторович, разрешите мне написать на слова этого стихотворения романс?!
Испытующе взглянув в её глаза, чтобы понять, не лёгкая ли ирония содержится в
этой просьбе, Алексей убедился, что она искренна. Он смущённо ответил:
– Да, конечно. Если вам оно понравилось. Его ответ и смущение вызвали у неё
прилив
чувств. Её лицо порозовело, глаза заблестели. Она сказала:
– Я спою ещё вам…
Зазвучали сильные аккорды, затем они сменились нежным пиано, и она запела.
Наверное, так она ещё не пела никогда. В этом пении ему слышались не слова, он
представлял в своем воображении магические образы, живописные картины и
залитые солнцем цветы. Её чарующий голос с лёгким, серебристым вибрато
отзывался в его душе неясным предчувствием надежды и счастья. Закончив один
романс, она сразу начинала другой. Пела с упоением и страстью. Её лицо
зарделось от волнения. Алексею вдруг показалось, что для него засиял луч
далёкой, светлой будущей жизни. Но со сменой музыкального ритма этот луч
мгновенно угасал, а его сердце срывалось в бездну. Певучим аккордом она
закончила игру. В зале повисла тишина. Они были одинаково взволнованы. Их души
пылали одинаковым внутренним огнём, который в определённых обстоятельствах
рождает пламя неуёмных страстей. Теперь же спящие в них силы жизни были
укрощены непреодолимым нравственным барьером воспитанности, позволившим
выразить их обоюдные желания лишь лёгкими намёками на будущую зарю
пробуждающегося обоюдного счастья. Давно не ощущал он такой радости и такой
силы, которая вдруг поднялась со дна его души. Он зачарованно смотрел на
неё. Его взгляд смущал и волновал её. Щёки у неё зарделись, грудь
поднималась и опускалась, глаза светились игрой вспышек проснувшихся
желаний. Она понимала торжество своего таланта, но не ожидала такого
искреннего проявления чувств у мало знакомого мужчины. Это не могло не
пробудить в ней глубокой симпатии к нему. Ей захотелось как-то поощрить его.
Посмотрев ему прямо в глаза, она взволнованным голосом сказала:
– Алексей
Викторович, мне будет очень приятно, если вы на следующей неделе сможете
 прийти на премьеру «Сильвы». Я буду исполнять заглавную
партию.
– Я непременно буду, – с горячностью ответил он, – я заранее купил
билеты. И знаете, Любовь Михайловна, – неожиданно для себя самого признался
он:
– Завтра в нашей газете будет опубликована статья о вашем театре. Надеюсь,
вы прочтёте её?
– Даже не сомневайтесь, – с улыбкой сказала она. – Все артисты
театра с нетерпением ждут вашей статьи. Наши старики говорят, что они уже и не
помнят, когда о театре писали газеты.
Хотя Алексей и заверил Любовь Михайловну
о статье, но она не была ещё завершена. Пережитое им впечатление от последнего
общения с певицей стало для него своеобразным катарсисом. Он почувствовал    
в себе прилив творческих сил. Статью закончил в течение часа. Её публикация
вызвала среди местной интеллигенции живое обсуждение. В последние годы в
газетах публиковались преимущественно статьи о бандитских разборках, сплетни
о личной жизни местного и столичного бомонда, да рекламные материалы.
Поэтому
публикация о талантливых артистах музыкального театра, который вопреки почти
полному отсутствию финансирования и не имея меценатов, хотя в городе и
области немало разбогатевших на торговле нефтью, газом и лесом богатеев,
продолжает лучшие традиции отечественного театрального искусства. С особой
изящностью автор статьи изобразил «вокальный и артистический талант
примадонны театра, которая в предстоящей премьере популярной во всём мире
оперетты Кальмана представит свою неповторимую интерпретацию образа Сильвы».
На премьере в театре был аншлаг. Лишние билетики спрашивали за несколько
кварталов до здания театра. Такого город не помнил со времени гастролей
столичных театральных коллективов, которые, как говорили местные театралы,
«приезжали в далёкую сибирскую провинцию в давно минувшую эпоху». Ожидания
публики оправдались. Спектакль получился великолепным. В блеске своего
таланта была примадонна. Поздравляя её роскошным букетом цветов, Алексей
подарил ей сборник своих стихов. В посвящении он написал, что «надеется на
дальнейшее творческое сотрудничество с Вашим несравненным
музыкально-артистическим дарованием».
На следующий день главный режиссёр
позвонил Алексею и благодарил за статью. Он сказал, что её практическим
результатом стал не только аншлаг на премьере, но и первые спонсоры,
выразившие желание финансово помочь театру.
 Алексей испытал уже забытое чувство удовольствия от проделанной работы и
нечто, похожее на творческий подъём.
Он сел за написание давно задуманного
им драматического произведения. Работа над ним отвлекала его от саднящей
сердце боли за смерть дочери и уход в монастырь жены. А через две недели его 
пригласила в театр Любовь Меркулова. Она с волнением представила ему
музыкальный цикл на его стихи с красноречивым названием «Незабываемое».
Это
были песни и романсы, выдержанные в русских классических традициях, но с новым
современным звучанием. Алексей с помощью Графа и Александра Дмитриевича
сумел найти мецената, который профинансировал издание музыкального альбома, а
также подготовку и проведение его творческого представления, названного
«Вечер нового русского романса». Вечер стал настоящим культурным событием и
успешной премьерой двух одарённых творческих личностей.
Спустя два года
напряжённой работы Алексей закончил рукопись своего произведения, которое он
назвал «Властолюбие». С его чуткой поэтической душой он не мог не
отреагировать творчески на всю ту «политическую бесовщину», жертвами которой
стали миллионы его соотечественников, самые близкие ему и любимые им люди, и
он сам. Графу, которого Алексей первым познакомил со своим новым
произведением, он признавался:
– Я обратил внимание на то, что современные
молодые писатели стремятся к тому, чтобы обязательно поэксплуатировать тему
ГУЛАГа. Вначале и у меня был такой соблазн. Моё авторское самолюбие, как злой
демон, мне шептало:
«Во-первых, будешь в тренде. Во-вторых, у либеральной
тусовки вызовешь симпатию, и она тебя признает за своего. В-третьих,
поиздеваешься над чёрными страницами своей истории. И не в последнюю
очередь: у сердобольных читателей вызовешь слезу. Ну, вроде бы реализуешь
«комплекс Солженицына», то есть рассчитаешься с историей за обиды прошлого».
Именно поэтому я обратился к другой теме.
Со страстью Алексей обличал жажду
власти новых правителей страны, которая была первопричиной чудовищных 
последствий во всех общественных проявлениях и которой всегда сопутствует
коварное предательство. Позволим себе процитировать один из фрагментов его
пьесы:
«Предательство, как мир, старо.
В Святом Писании найдёшь его.
Грех первородный рядом с ним.
С ним человек – неразделим.
Предательство сегодня стало нормой.
Ведь предавали все: военные, чекисты,
Министры, банкиры и артисты.
Предательство они считают незазорным.
При этом забывают, что предательство,
Как жажда власти, – подло и позорно.
Никто не сомневается отныне,
Что жажда власти – это грех,
Ничуть не меньший, чем гордыня.
От «демократов» часто слышим,
Что им благодаря, народ российский,
 Как будто бы свободой дышит…
Надеются они, но зря:
Предательство Иуды история не спишет.
Барыгам ненасытным
предали они Государство, свой народ.
Предали веру и весь славянский род.
И с вожделеньем наблюдают,
Как собственной земли несметные
богатства почти задаром
В края чужие уплывают.
Слова пророческие написал поэт:
«Порядка на Руси как не было, так нет».
Прошло уж с той поры почти две сотни
лет…»
                                   
                НОВАЯ ДИПЛОМАТИЯ
 
А как складывалась жизнь Егора Семёновича после возвращения в Москву из
командировки в Болгарию? Находясь в Софии, из публикаций прессы и передач
советского телевидения, а также рассказов возвращавшихся из Советского Союза
коллег он составил себе представление о том, что жизнь на родине претерпела
значительные перемены к худшему. Но столкнувшись с реальной ситуацией, он
был буквально ошеломлён. Ему казалось, что деградировали все сферы жизни.
Правда, Ирине повезло. Она обратилась с просьбой о трудоустройстве к директору
школы, в которой работала до командировки мужа, и
встретила доброжелательный ответ:
 «Приходите, что-нибудь придумаем».
Вскоре директор издал приказ о её назначении учителем. На фоне огромного
количества
безработных в городе этот случай был редким исключением. Обнищание людей в это
время было ужасающим. На предприятиях и в учреждениях работающим месяцами не
выплачивали зарплату. У станций метро, в подземных переходах, в метрjвагонах и
электричках было полно попрошаек. Дефицит продовольствия можно
было сравнить с тем, как о нём писали советские авторы времён Гражданской и
Великой Отечественной войн. Увидев однажды в районе Большого театра грузовик с
иногородними номерами, в котором находилось несколько человек, напоминающих
своей внешностью гостей с Кавказа, вооружённых автоматами Калашникова, Егор
подумал:
«Ну вот, и до столицы докатились всполохи военных конфликтов. Как
же силовые ведомства разрешают по Москве разъезжать гражданским лицам с боевым
автоматическим оружием?»
Каждый день газеты, радио и телевидение сообщали об
убийствах, исчезновении людей, схватках бандитских группировок. Но в то же
время ведущие официальных телевизионных программ, а также некоторые
политики, уже давно примелькавшиеся телезрителям, бодро разглагольствовали о
набирающей силу свободе и демократизации общественной жизни в стране.
Слушать эту откровенную демагогию было невыносимо. Преодолевая жизненные
трудности, каждая семья тогда выкручивалась по-своему. Вскоре Егор пожалел о
своём решении поступить на курсы в Дипломатическую академию. Незначительные
денежные накопления в период командировки быстро улетучились в условиях
тотального дефицита и стремительного роста цен. Чтобы сводить концы с концами,
Ирина, помимо преподавания в школе, занялась репетиторством. Однажды,
возвращаясь вечером домой, она поскользнулась и сломала руку. Это была первая
семейная жертва произошедших в стране перемен. Причиной травмы явилась не
беспечность Ирины, а то, что в то время улицы города убирались плохо. С трудом
приходилось пробираться по тротуарам. Иные районы заросли мусором. Полчища
крыс появились на улицах. Душу горожан изматывали постоянные перебои с
транспортом. Лишь метро продолжало работать исправно. Обычным явлением стали
разбитые дороги, по которым автомашины теряли любо колёса, либо передние
мосты. На автозаправках постоянными были
длиннющие очереди. Началась дикая приватизация, получившая в народе ёмкое
название «прихватизация». В общем, довольно быстро люди познали все «прелести»
так называемого «начального накопления капитала», со всеми известными из
классической литературы «родовыми пятнами» этого общественного строя, но с
нашей российской спецификой. Знакомые Егора, приезжавшие из других городов, с
огорчением говорили:
«Что происходит? Такой грязной Москва никогда не была!»
Столицу в то время возглавлял небезызвестный обличитель
командно-административной системы – Гавриил Попов. Вот уж действительно,
практика –
критерий истины! Одно дело – теоретико-демагогические умствования. И совсем
другое – умение организовать слаженную работу всей системы подчинённых тебе
исполнительских звеньев. К окончанию курсов перед Егором встала дилемма: что
делать дальше? Накануне произошло механическое слияние союзного
министерства с республиканским, образовав Министерство иностранных дел России.
В это
время многие высококвалифицированные дипломатические сотрудники покинули
МИД. Знание ими иностранных языков, международных отношений было востребовано
возникавшими, как грибы после дождя, бизнес структурами, которые вели поиски
деловых партнёров за рубежом. Не только Егор, но и многие его приятели и
знакомые оказались тогда перед выбором. Как, впрочем, перед цивилизационным
выбором оказалась и сама Россия. Гениальному русскому художнику Виктору
Васнецову в его картине «Витязь на распутье» удалось ярко выразить
символический смысл возникающего время от времени перед Россией исторического
выбора. Изображённый на ней воин воплощает собой сущность русской народной
жизни, дух русского народа, которому история оставляет мало шансов на
спокойную, мирную и счастливую жизнь. Тяжкие думы склонили голову витязя. Его
верный друг – боевой конь, тоже опустил голову. Припало остриём к земле и
копьё. На пути витязя оказался камень с не предвещавшими ничего доброго
письменами. Из трёх известных надписей былинных сказаний Васнецов оставил лишь
одну
– «Прямо пойдёшь – живым не бывать!» Мрачный, неприветливый фон
художественного полотна – разбросанные человеческие кости и черепа, кружащие
над полем вороны и закатное небо – усиливают впечатление о скором закате самой
жизни. Но витязь, тем не менее, полон решимости сражаться, какую бы судьбу не
уготовило ему будущее.
 Хотя у Егора короткое время был соблазн по финансовым причинам пойти
работать в одну из коммерческих компаний или заняться протокольной службой
одной из федеральных структур (ему сделали такие предложения его приятели),
однако он остался верен сделанному ранее выбору – продолжить службу в МИД.
Тогда ему было не до мировоззренческих вопросов: кому служит новое
министерство иностранных дел? Не обслуживает ли оно международный
финансово-монополистический капитал, если судить по характеру захвативших
государственную власть космополитических олигархов, которых представлял
ельцино-гайдаро-чубайсово-козыревский высший управленческий аппарат? Может
быть, в действительности это так. Но у людей поколения и воспитания Егора
было неизменное чувство Родины, Отечества, своё понимание патриотизма. Хотя в
условиях, когда страна и её богатства оказались приватизированы узкой
группой ушлых дельцов, неожиданно возникших, подобно аллергическому пятну на
теле младенца в результате некачественного питания или неподходящего
лекарства, говорить о патриотизме по меньшей мере наивно. Решающим в выборе,
сделанном Егором, оказался аргумент Николая Борисовича, его товарища по
академии, с кем он был на стажировке в Лондоне.
– Иди работать к нам, в отдел Управления кадров министерства,
– предложил ему Николай Борисович.
– Наш отдел занимается формированием кадрового состава нового направления
дипломатической службы – дипломатических представительств в странах СНГ и
соответствующего департамента в центральном аппарате, который курирует это
направление внешней политики.
В тот же день Николай Борисович представил его
начальнику отдела Вячеславу Парфёновичу. Беседа не заняла много времени.
Егору пришёлся по душе деловой разговор с будущим руководителем, который
коротко, но ёмко рассказал о главном предмете работы этого подразделения и
его задачах. Он предложил Егору заняться формированием кадров посольств в
странах Закавказья, которые недавно открылись в столицах молодых государств
– бывших союзных республиках. Начались будни новой для Егора чиновничьей
службы в поменявшем свои внешнеполитические приоритеты министерстве, которое
уже не представляло собой того могучего органа супердержавы, игравшего       
определяющую роль в формировании главных векторов международной политики во
всём мире. К руководству российским министерством иностранных дел на вол% не
«евроатлантической эйфории» пришли люди, поднаторевшие в
квази-демократической демагогии. Однако они были не способны выработать новую
внешнеполитическую доктрину, которая могла бы содействовать реализации
российских национальных интересов в новых исторических условиях. У них,
попросту говоря, не хватило интеллектуального потенциала, да и не было
желания, чтобы начертать всеобъемлющую стратегическую линию, которая бы
противодействовала англосаксонской геополитической константе, на которой
ныне зиждется гегемония США, – принципу разделяй и властвуй. Внешняя
политика России в 90-х годах имела откровенно проамериканский характер. Кто
только из политологов не цитировал признание экс-президента США Ричарда
Никсона о разговоре с Козыревым, который ему заявил:
«Если у вас есть какие-то
идеи, и вы можете нам подсказать, как определить наши национальные интересы,
то я буду вам очень благодарен…»
Весьма характерный эпизод того периода
свидетельствует о полной и безоговорочной капитуляции ельцинской администрации
перед американской финансово-олигархической корпоратократией. Через два
месяца после назначения в начале 1995 года Владимира Поливанова заместителем
председателя российского правительства и председателем Госкомимущества,
госсекретарь США Уоррен Кристофер вызвал в Женеву Козырева и потребовал
немедленно удалить Поливанова из Госкомимущества. Казалось бы, с какой стати
Госдеп США занимается расстановкой кадров в правительстве суверенной России?
Более того, на карту был поставлен транш шести миллиардного кредита МВФ
России. Как оказалось, с приходом Поливанова на этот пост после Чубайса резко
поменялась политика, проводимая Госкомимуществом. По его словам, когда он
пришёл в этот комитет, в нём работали 32 сотрудника американских фирм. Целый
ряд крупнейших предприятий ВПК скупили иностранцы за бесценок…
Высокопоставленные чиновники Госкомимущества (Дмитрий Васильев и Максим
Бойко) содействовали супругам советников Чубайса Андрея Шлейфера и Джонатана
Хэйя, которые руководили коммерческими компаниями, скупить за бесценок
активы российских предприятий. Таким путём Джонатан Хай через российскую
фирму «Граникс» приобрёл около трети акций Московского электродного завода
вместе с НИИ «Графит», который про% изводил стратегический графит для военного
ракетостроения. Средства, выделенные Конгрессом США на поддержку российских
реформ, которые должны были поступить в бюджет, бесследно исчезли. Поэтому
прокуратура американского штата Массачусетс потребовала от
Шлейфера и Хэйя, обвинённых в финансовых злоупотреблениях и махинациях,
возместить ущерб. Американские власти отправили в Россию соответствующие
документы с рекомендацией принять меры. Но никаких мер, кроме увольнения
Поливанова, который попытался воспрепятствовать преступному разбазариванию
российской собственности, предпринято не было. Кстати, именно Поливанов
рассказывал, что однажды Чубайс, разоткровенничавшись, упрекнул его:
«Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не
вписались в
рынок. Не думайте об этом – новые вырастут…»
Узнав об этом откровении
главного российского приватизатора, Егор был в шоке.
«Что это? – задавался он вопросом.
– То ли в действии нечаевщина, взбесившаяся от одержанной победы над
здравым смыслом? То ли новое проявление социал-фашизма, который прикрывается
фиговым листком лжедемократии и свободного рынка? Если «сон разума, по
выражению Франсиско Гойя, рождает чудовищ», то отравленный злобой и
ненавистью мозг, – сделал вывод Егор, – рождает человеконенавистнические
идеи, которые сродни гитлеровскому геноциду. Литераторы и кинематографисты
мира в последние десятилетия создают образы злодеев, которые угрожают или
губят жизнь на земле. Но в реальной жизни появляются такие личности, которые
своими деяниями причиняют людям действительное зло, которое им приходится
расхлёбывать многие десятилетия».
Однажды Егор, возвращаясь поздно вечером
домой, встретил в метро своего знакомого – офицера ГРУ. Он постарел. У него
был утомлённый вид. К удивлению Егора, одет он был в рабочей робе. Чтобы не
смущать его, Егор не стал спрашивать, что заставило его так нарядиться. Но
знакомый сам заговорил на эту тему:
– Я по твоему изумлённому взгляду понял, что мой вид тебя ошарашил,
 – сказал он с интонацией слабой иронии. – Ты ещё
больше удивишься, когда я тебе скажу, что еду разгружать вагоны…
– Ты что подал в отставку? – спросил Егор.
– Нет… службу я не оставил. Это новое государство оставило нашу службу.
Я вернулся недавно с чеченской войны. Денег
нет, чтобы прокормить семью. И такое положение не только у меня. Недавно
захожу с докладом к своему руководителю. Он стоит у карты. О чём-то
размышляет и повторяет: – Сапоги … сапоги... Я извинился и спросил:
– Что вы имеете
в виду, товарищ полковник? Он отвечает:
 – Жена позвонила и пожаловалась, что у дочери нет сапог. Ей не в
чем пойти в школу…
Егор был поражён рассказом знакомого. И у него невольно
вырвалось:
 – Я думал, что вашу службу всё-таки продолжают нормально финансировать…
– Да какой там! – возразил знакомый. – Из-за безденежья мы с
приятелями создали бригаду грузчиков, и по ночам разгружаем вагоны и трейлеры.
Иначе нечем кормить семьи. Некоторые не выдерживают и оставляют службу.
Нанимаются в охрану к нуворишам. Но и в этом большие проблемы.
– Не понял? – сказал Егор, – разве с такой подготовкой, как у вас, трудно
найти работу в
охране?
– Рынок, брат, – иронично ответил знакомый и пояснил:
– Всё сельское хозяйство разорено, промышленность в Москве и в малых
городах вокруг Москвы тоже гикнулась. Образовалось несчётное количество
безработных. Из провинции
на электричках приезжают сотни тысяч, которые готовы за гроши работать
где-угодно. Поэтому нашему брату очень и очень непросто найти хоть какую-то
дешёвенькую работу.
– Я недавно в электричке разговорился с попутчиком, – в тон ему начал Егор,
– он признался мне, что после окончания с отличием МИФИ
работал на уникальном предприятии НИИ «Графит». Там занимался электронным
оборудованием. После закрытия этого не имеющего аналога в мире предприятия
он едва нашёл работу. И знаешь, где он работает сегодня?
– Где?
 – В крематории…
Собеседник уставился на Егора, словно перед ним вдруг оказался
министр Грачёв.
– Да… да… в крематории… налаживает там печи…
После паузы, во время которой оба мысленно матерно выругались, Егор продолжил:
– Он мне признался, что ему ещё повезло. Другие его коллеги-выпускники МИФИ,
с солидным производственным опытом вообще не могут найти работы либо пошли в
дворники. Действительно, это было время, когда уничтожались не только
уникальные производства. Уничтожались целые отрасли: станкостроение,
приборостроение, самолётостроение, кораблестроение, микроэлектроника и
многие другие современные и уникальные производства. Погублен был
мощнейший ВПК, который являлся локомотивом промышленного
производства. Россия безнадёжно отстала в космонавтике, в химической
промышленности и во многих других отраслях. Вместо упразднённых министерств
был создан такой монстр, как Министерство экономического развития, который
похоронил ряд министерств, в том числе министерство внешней торговли, в
ведении которого находились торгпредства за рубежом (их собственность при
отсутствии должного контроля расхищалась). Были разорваны наработанные
годами торговые связи с поставщиками из зарубежных стран. В результате в
страну хлынули дешёвые некачественные товары. Печальная судьба постигла
северный завоз. В ведении соответствующих государственных структур находился 
ледокольный флот, самолёты, порты на северном морском пути. И к чему это
привело? К гибели сотен городов и населённых пунктов на севере страны. Народ
буквально вымирал из-за отсутствия снабжения. Начался массовый отток
населения с Северов, как принято было говорить, и с Дальнего Востока. Такой
катастрофы, сокрушались старожилы этих мест, не было даже во время Великой
Отечественной войны…
В этот период МИД России стараниями Козырева и его
ближайших помощников фактически превратился в филиал американского Госдепа.
Некоторые из его заместителей о дипломатии имели весьма отдалённое
представление. К примеру, первым заместителем министра, который курировал
направление СНГ, был известный представитель либеральных «краснобаев» с
двойной фамилией, которого мидовские шутники между собой называли
Шилом-Ковыряевым. Он, будучи убеждённым, что непременным аксессуаром костюма
дипломата является галстук-бабочка, щеголял в серовато-коричневом твидовом
пиджаке и видавшей виды цветной бабочке. Видимо, из-за его экстравагантного
внешнего вида, Ельцин однажды спросил у своих протоколистов:
«А где этот клоун?»
Весьма красноречиво характеризует этот персонаж неудавшегося дипломата
высокого ранга случай, рассказанный Егору Владимиром Семёновичем. Посольство
России в Болгарии вскоре после произошедших в стране перемен посетил новый
первый заместитель министра. Дипломаты, облачившись в лучшие костюмы, с      
некоторым волнением явились на совещание, в котором должен был принять участие
высокий московский гость. Каково же было их удивление, когда с опозданием
на полчаса, словно к приятелям на дачу, явился сияющий улыбкой
Шилом-Ковыряев в помятой сорочке, но с галстуком-бабочкой, а следом за ним в
посольский зал, весело гогоча, вошли трое сопровождающих, напоминавших своим
внешним видом братков из современных триллеров.
На шее и кистях рук каждого были золотые цепи, которые своей массивностью,
как можно было догадаться, должны были свидетельствовать о высоком статусе их
обладателей. Не дослушав посла, попытавшегося представить участникам совещания
гостей, Шилом-Ковыряев взял инициативу в свои руки (видимо, по его мнению,
столь высокий начальник, каким он себя ощущал, должен сразу «брать быка за
рога») и стал путано разглагольствовать о том, что отныне в политике России
такие страны, как Болгария, и другие государства бывшего социалистического
содружества, не будут представлять никакого интереса.
– Можешь, Егор, представить себе чувства и настроение тех дипломатов
посольства,
 – заключил
своё грустное и одновременно ироничное повествование Владимир Семёнович, –
которые полжизни своей посвятили развитию отношений сотрудничества с
Болгарией?! Президентская администрация, не имевшая соответствующего
профессионального интеллектуально-аналитического органа, определявшего
внешнеполитическую стратегию государства, в основе которой находились бы
рассчитанные на длительную перспективу национальные интересы, вполне была
удовлетворена теми многословными, но, по существу, схоластическими
«концепциями», которые выходили из здания на Смоленской площади. Зато они
изобиловали «демократической» риторикой, имевшей «евроатлантический» окрас.
Их практическое применение, как правило, ограничивалось списыванием из них
отдельных фрагментов, которые подкрепляли определённые положения различных
справок или выступлений руководителей государства и министерства. Довольно
скоро Егор убедился, что МИД всё больше превращался в своеобразную
внешнеполитическую «пожарную команду», призванную реагировать на возникавшие
в разных географических регионах глобальные или локальные вызовы. Работая в
святая святых министерства – его кадровой службе, Егор с сожалением думал о
том, что центральный аппарат и целый ряд заграничных учреждений
внешнеполитического ведомства был изрядно разбавлен сотрудниками, которые не
имели ни соответствующей дипломатической подготовки, да и желания посвятить
свою жизнь этой важной сфере деятельности. Судя по их отношению к делу, Егор
приходил к убеждению, что они исходили из временных конъюнктурных интересов,
главным образом, меркантильного характера.
 В то же время он с удовлетворением отмечал, что основной костяк
дипломатических кадров всё-таки составляли высококвалифицированные
сотрудники прежнего, советского внешнеполитического ведомства. По истечении
времени, Егор имел достаточно оснований утверждать, что именно им
принадлежала заслуга в преемственности всего позитивного, что было накоплено
за двухсотлетнюю историю этого министерства и в постепенном превращении его в
структуру, достойную великого государства. Именно профессиональные дипломаты
обеспечили разработку всего массива международно-правовых документов, которые
после их подписания позволили без военно-политических споров и кровавых
конфликтов наладить полномасштабное сотрудничество новых государств на
пространстве ушедшего в историю Советского Союза. Для более плавного,
органического «развода» бывших союзных республик благодаря творческим
усилиям наших дипломатов заработала новая международная структура СНГ. На
первых порах после создания министерств иностранных дел в государствах СНГ
российское внешне-политическое ведомство и его сотрудники оказывали
бескорыстную помощь в организации дипломатической службы этих государств и в
практической работе своих коллег. Для урегулирования вооружённых
конфликтов, которые имели место в Нагорном Карабахе, Приднестровье и в
Таджикистане, при взаимодействии с министерствами государств, где разгорались
эти конфликты, а также международными структурами наше министерство
инициировало создание специальных комиссий, которые с российской стороны
возглавили дипломаты, имевшие большой политический опыт. Излишне говорить, что
все кадровые аспекты этой многоплановой деятельности осуществлялись
соответствующим отделом Управления, которое после утверждения закона о       
дипломатической службе было преобразовано в Департамент. Однажды, идя ранним
утром на работу, Егор, как обычно, вышел из метро на станции «Смоленская». Его
поразила собравшаяся толпа на небольшой площади у станции. У всех были крайне
озабоченные лица. Иные жались к стенам окружающих зданий, не решаясь выйти на
улицу. Некоторые женщины плакали, повторяя:
«Что делается? Что делается?
Что там наверху совсем с ума сошли?»
В первый момент Егор подумал, что
снимается какая-то массовка фильма о войне. Не вдалеке слышалось характерное
щёлканье выстрелов, знакомое Егору по фильмам о мятежах революционного периода
в российских городах.
«Неужели Ельцин решился на подавление парламента военной силой?» –
мелькнуло в голове у Егора.
В минуты короткого затишья люди небольшими
группами отваживались выбегать из укрытия, явно спеша к началу рабочего дня.
Пытаясь пробраться через толпу, чтобы пройти к зданию министерства со
стороны Арбата, где не были слышны выстрелы, Егор оказался рядом со старым
человеком, со сморщенным лицом и слезящимися глазами, который в полном
отчаянье посылал проклятья президенту и тем, кто отдал безумный приказ
обрушить огонь на граждан своего государства. «Пусть Бог спалит их самих и не
даст им ни детей, ни внуков!
– донеслись до Егора энергичные слова старика. –
Пусть станут для них ядом вода и воздух! И пусть Небо покарает их за это
злодейство! А жизнь пусть будет для этой шайки настоящим адом на земле!»
Эти слова, подобно набату, звучали в сознании Егора, когда он с тыльной
стороны
входил в здание министерства. Поднявшись на свой этаж, он поспешил к группе
коллег, собравшихся у бокового окна. Картина, которую он увидел под звук
артиллерийской стрельбы, навсегда врезалась ему в память. На Ново-арбатском
мосту стояли танки и расстреливали здание Белого дома. Из окон этой новой
беломраморной высотки, украсившей столицу, валили чёрные клубы дыма.
Апокалиптическая картина дополнялась толпами людей, стоявших на том же
мосту, и, несмотря на артиллерийскую канонаду и выстрелы из автоматов с крыш
зданий, соседних с Белым домом, глазевших на «торжество ельцинской
демократии».
С первых дней своей работы в кадровом подразделении
министерства Егор убедился, насколько сложным было создание новой, как принято
говорить «с колёс», дипломатической службы. Её традиционные направления в    
основном были укомплектованы кадровым составом, отвечающим необходимым
стандартам. Однако возникшее направление СНГ формировалось по остаточному
принципу. Хотя в речах российских руководителей разного уровня то и дело с
ораторским пылом звучали фразы о приоритетном значении для российской политики
стран Содружества, но чего стоили эти громогласные заявления, Егор вскоре
убедился на примере финансового и кадрового обеспечения новых посольств.
В отдел зашёл недавно назначенный в Казахстан российский посол Борис
Красников. Его уставший вид и поношенный костюм подсказали Егору, что
нелегко приходится этому опытному дипломату на
новом месте. Он поприветствовал сотрудников отдела и присел к столу Вячеслава
Парфёновича. Оставив недописанные бумаги, присутствующие стали с неослабным
вниманием слушать его рассказ о том, с чем пришлось столкнуться ему и
сотрудникам, которых он пригласил на работу в посольство.
 – До назначения в Казахстан, – начал он, слегка дрогнувшим голосом,
– я возглавлял посольство в Экваториальной Гвинее.
Девять лет проработал там. Для человека, родившегося
и выросшего в наших географических широтах, самое трудное было – устоять,
выдержать испытания того безжалостного к человеческому организму климата.
Поехав в Алма-Ату, я думал: «Хоть к старости немного поправлю здоровье». И
что вы думаете? Климат-то там хороший. Но условия, в которых мы оказались,
хуже жестоких тропиков.
В этот момент он не сдержался и заплакал. Никто из
присутствующих не ожидал слёз от опытного, испытавшего немало на своём веку
дипломата. Вячеслав Парфёнович поспешил налить в стакан воды и предложил его
гостю. Егор был потрясён до глубины души: увидеть слёзы российского посла –
для него это было чем-то запредельным. В тот же миг в его памяти всплыли
строки поэмы Маяковского, которые в школьные годы он, как и другие учащиеся,
зубрил наизусть:
«Если бы выставить в музее плачущего большевика, весь день
бы в музее торчали ротозеи…»
Борис Анатольевич отвёл блуждающий взор,
затуманенный слезами, от изумлённого взгляда Вячеслава Парфёновича. Помолчав
несколько секунд после глотка воды, он, собрав свои силы, продолжил:
 – Все заверения наших высших политических кругов о том, что СНГ – это
приоритет
внешней политики России, далеки от реальности. Судите сами. В Москве каждая
страна СНГ и новые государства Прибалтики имеют свои посольства, доставшиеся
им после развала СССР, где размещались постоянные представительства союзных
республик. К примеру, Казахстан располагает в центре Москвы подходящим
зданием, выстроенным в архитектурных традициях конца девятнадцатого века. А
рядом с ним принадлежащая республике современная монументальная гостиница.
 А нам приходится выпрашивать у руководства подходящие здания для того, чтобы
разместить в них наше дипломатическое представительство. Власти со скрипом
идут на это, прибегая к различным уловкам, ссылаясь на отсутствие подходящих
площадей. И у всех у нас, послов в странах СНГ и Прибалтики, возникает
вопрос: как можно было договариваться об установлении дипломатических
отношений, не зафиксировав в соответствующих документах конкретных сроков
и чётких параметров выделения
российским заграничным учреждениям соответствующих зданий под посольства и
консульства и жилых помещений для наших сотрудников? Вы, конечно, как никто
другой, думаю, знаете, что на те зарплаты, которые определили для наших      
дипломатов и обслуживающего персонала в новых посольствах, никого из
профессиональных специалистов не заманишь. У меня, как посла, нет средств для
решения самых насущных проблем. А те копейки, которые выделили для
организации посольства, съедает дикая инфляция. У нас нет пока возможности
направлять соответствующие депеши в Центр, чтобы они попадали на стол нашего
высшего политического руководства. А мидовская бюрократия эти трудности
только усугубляет. Руководители Казахстана, а я думаю, и других стран СНГ,
по привычке с советских времён, снимают трубку телефона и напрямую пытаются
решать вопросы с нашими руководителями, игнорируя тем самым установившуюся в
мировой дипломатии практику – использовать каналы посольств. Да, и у наших
руководителей пока эта практика не стала нормой. Вот и приходиться нам
вертеться, как белка в колесе. Хорошо ещё, что ребята в посольстве попали
терпеливые и понимающие. Я им каждый день говорю, что трудности эти –
временные. Но когда наступят новые времена, чтобы мы заработали в достойных
нашей российской дипломатии условиях, чтобы не мучили нас бытовые неурядицы и
безденежье, никто сказать мне не может.
Понимая, что слушавшие его      
сотрудники отдела вряд ли чем-то могут облегчить его участь и снять
навалившиеся на него проблемы, Борис Анатольевич постепенно успокоился. Он
достал носовой платок и вытер слёзы.
– Признаюсь, вам коллеги, – тяжело вздохнув, проговорил он, –
в Экваториальной Африке мне было работать легче и
комфортнее. Посол Украины поучает зарплату, в десять раз превышающую мою.
Следовательно, так же зарплаты сотрудников украинского посольства кратно
превышают зарплаты наших дипломатов. А кто не знает, что мы нашими
энергоресурсами поддерживаем экономику Украины?
Егору надолго запомнились
слёзы посла. Он воспринял их как своеобразную метафору крушения советской
дипломатической службы, имевшей огромные заслуги перед своей страной и миром и
воплощавшей собой достоинство великой державы. О трудностях, которые
приходилось преодолевать послам при формировании новых посольств, с ним      
поделился Владимир Земский, назначенный послом в Грузию.
Ссылаясь на трудности со строительством новых
зданий в столице из-за сейсмичности и на отсутствие готовых для размещения
российского посольства помещений, грузины предложили под российскую
дипломатическую миссию дом, который наполовину был занят частной квартирой.
Логика такого предложения грузинских официальных лиц сводилась к следующему:
Россия может выкупить эту квартиру и по своему усмотрению отреставрировать
всё здание.
– Как только владельцы узнали о таком варианте, – с возмущением
в глазах говорил Владимир Васильевич, – они подняли цену за квартиру,
многократно превышающую стоимость всего здания. Дальнейшие наши попытки
убедить грузинских партнёров предоставить нам другие возможные варианты
упирались в «резиновые» проволочки.
Владимир Васильевич отличался метафоричностью речи и остроумием.
– Мы, конечно, такого безобразного
отношения к себе потерпеть не могли, – уже с улыбкой продолжил он, – поэтому
вынуждены были сугубо технический вопрос вынести для обсуждения на высший
политический уровень. Таким образом я надеюсь сдвинуть с места эту глыбу,
которая затрудняет наше движение вперёд.
Вскоре после этого разговора Егору в
составе инспекторской группы министерства пришлось побывать в Баку и
Тбилиси. Он воочию убедился, насколько сложно было послам в молодых
государствах добиваться обустройства своих миссий. Эта поездка запомнилась
ему также впечатлением, поразившим его до глубины души, от неожиданной сцены,
увиденной им во время непродолжительной ознакомительной прогулки по
грузинской столице. Подойдя к знаменитому тбилисскому рынку, Егор увидел у
входа стоявшего высокого грузина средних лет, в сильно поношенной одежде,
свисавшей на худом теле. Его глаза излучали безмерную тоску. В протянутой
для милостыни руке виднелось несколько мелких монет. Он, завидев проходящих
мимо людей, потухшим голосом повторял одну и ту же фразу на грузинском языке,
означавшую, как легко можно было догадаться, просьбу о подаянии. Егор выгреб
из кармана какие-то деньги и передал их нищему, который обрадованным голосом
стал его благодарить на русском языке с довольно сильным грузинским
акцентом. Нищий по внешнему виду Егора понял, что деньги пожертвовал ему
иностранец. А Егор, проходя мимо рыночных лотков со всякой снедью, думал:
«Да, разве можно было ещё десять-пятнадцать лет назад увидеть на улицах
Тбилиси нищего?! Тем более грузина?! В советское время о
состоятельности населения этой республики ходили анекдоты. Егору тогда
вспомнился такой. Звонит из Москвы студент в Тбилиси отцу и просит купить ему
Волгу, поскольку многие его сокурсники ездят на машинах. Отец говорит:
– Хорошо, сын, я это сделаю. Только ты мне скажи, Волгу тебе покупать со всеми
притоками, а также городами, которые на её берегах?
«Быстро улетучилось былое
благосостояние грузин после обретения этой республикой так желанного ими
суверенитета!» – размышлял Егор, возвращаясь в гостиницу.
Среди других послов,
назначенных в новые страны, своим поверхностным отношением к делу и
непомерно развитым тщеславием Егор выделил посла на Украине Леонида Смолякова.
Он не имел специального дипломатического образования. Поработав два года
после окончания Киевского политехнического института в проектном институте,
он заведовал лекторской группой в областном комитете комсомола, перейдя затем
в высшую партийную школу украинской компартии, где защитил диссертацию доктора
наук по проблемам советской интеллигенции в строительстве социализма, а с
1987 года до распада Союза был профессором Академии общественных наук в
Москве. С помощью протекции людей, влиятельных в российском Министерстве
иностранных дел, он за месяц до Беловежского путча был утверждён в качестве
полномочного представителя РСФСР на Украине. В отделе он появлялся всегда
шумно. В руке держал объёмистый портфель, который имел только одно
предназначение – «вид даёт». Проходил взлетающем походкой к столу Вячеслава
Парфёновича, и словно только вчера прервал свой разговор с ним, начинал
залихватски, каким-то наигранно-балагурным тоном рассказывать о своих
беседах то ли с Кравчуком, то ли с председателем украинского правительства, то
ли с министром иностранных дел. Из его многословной речи в памяти оставалось
впечатление тумана проносящихся мимо слов, как от уплывающего облака дыма,
выпущенного из уст, глубоко затянувшегося курильщика. Почти в каждом         
разговоре он непременно вскользь упоминал о каком-нибудь эпизоде «Беловежского
междусобойчика» лихих славянских парней, в котором себе отводил едва ли не
основополагающую роль и который, как можно было понять по высокомерному
блеску его глаз, должен был оставить у слушателей впечатление его особо
доверительных отношений со всеми руководителями трёх стран. После первого
разгона беседы он, истратив весь запас новостей о своих «дипломатических
заслугах», терял интерес к дальнейшему общению и, полагая, вероятно,
что все присутствующие испытывают восторг
от его успехов, а кое-кто и зависть, и той же взлетающей походкой исчезал из
кабинета. После каждого его появления в отделе Егора не оставляла мысль:
«Как могут эти люди, ещё вчера со всех трибун прославлявшие партию и её деяния
 во всех сферах жизни, вдруг, в одно мгновение сменить все ментальные и
нравственные азимуты и без малейших угрызений совести поливать грязью и
партию, в верности которой они недавно клялись, и всё, что было ею сделано?!
Не начнут ли они завтра с не меньшей страстью порочить страну, интересы
которой
они вроде бы сегодня представляют?! Ведь оправдать можно всё что угодно». У
людей, подобных ему, какой-то особый нюх на то, где «пахнет» большими
деньгами.
Весьма характерно, что он долго не задержался на дипломатической
стезе. В те времена государство, едва справлявшееся со своими социальными и
другими обязательствами, почти на голодный паёк посадило внешнеполитическое
ведомство. Используя свои партийно-демократические связи, бывший посол удачно
приземлился на «хлебной» должности в системе российского газового монополиста,
которого в навязчивой телевизионной рекламе стали называть не иначе, как
«национальным достоянием». По мнению тех, кто находится на самой вершине этой
газовой пирамиды и стоящих за их спинами, такая реклама, вероятно, должна
избавить наш народа от сомнений в том, на кого в действительности работают
неисчислимые природные богатства страны. Уже постфактум Егору пришла мысль,что все те сложности, которые возникли в российско-украинских отношениях за
эти почти тридцать лет, порождены были тогда, при первом российском после.   
Четыре года, которые этот человек, в силу случайных обстоятельств,
возглавлял в Киеве наше дипломатическое представительство, обе страны,
подобно двум расколовшимся частям огромной льдины, уходили друг от друга
всё дальше и дальше, уносимые геополитическими потоками современной истории.
После очередного посещения Смолякова у Егора и Николая Борисовича возникла
дискуссия, как правильно в документах писать: «на Украине» или «в Украине»?
Егор предложил обратиться за разъяснением в академический институт русского
языка. Вячеслав Парфёнович поддержал это предложение и поручил Егору
подготовить проект письма за подписью руководителя Кадровой службы. Через
некоторое время был получен ответ из Академии наук, что нормы русского языка
требуют правописания «на Украине».
Соответствующее циркулярное письмо было направлено во все подразделения нашего
министерства и заграничные учреждения. Тем временем, в Управлении возникла
необходимость кадровой рокировки. Руководство подготовило проект
приказа и соответствующую
служебную записку на имя курирующего Кадры заместителя министра с предложением
назначить начальниками двух отделов Николая Борисовича и Егора. Спустя два
дня, заместитель руководителя Управления, с которым оба кандидата учились в
дипломатической академии, с плохо скрываемой иронией показал им подписанный   
приказ о назначении обоих кандидатов и ехидную резолюцию заместителя
министра о том, что предложенный вариант выстраивает странную «партийную
цепочку» (с явным намёком на партийное прошлое назначенцев).
К слову сказать, этот заместитель министра был из числа представителей
«демократической волны», назначенный на один из высших дипломатических
постов с должности заведующего отделом академического института.
Вспоминается при этом высказывание Лигачёва:
«А в наше время завлабы премьерами не становились».
Он непродолжительное время по линии академического института поработал при
советском посольстве в Токио в качестве атташе по общественным наукам. Это,
как можно было полагать по его амбициозным критериям, давало ему право уже с
высоты нового чиновничьего положения с непререкаемым апломбом заявлять в своих
публикациях о необходимости передачи Россией четырёх островов, на которые,
уловив слабину российского руководства, возобновила претензии Страна
Восходящего Солнца. Но всё-таки Провидение хранит наше Отечество. С уходом
министра Козырева в историческое небытие, пост заместителя министра
покинет и этот, ещё один раздаватель земель русских.
Вполне закономерно, что с
назначением министром Евгения Примакова, этому соратнику «господина «Да»,
как называли Козырева за его соглашательскую политику, пришлось оставить
ключевую должность в министерстве. Однако, как и все, подобные ему «демократы
с прогрессивными взглядами», он сегодня в своих выступлениях на радиостанции
определённой идеологической направленности, которая стяжала позорную славу
трубадура ельцинского расстрела «Белого дома» и которую современные блогеры
непрестанно клянут за «национальное предательство», не скрывает своих
ожиданий, что «вектор переменится». Много позже описываемых событий, слушая
его выступление, которое радиостанция разместила в своём Facebook,
Егор не мог отделаться от
мысли, что вся тональность облика бывшего заместителя министра
свидетельствовала о глубоких психологических терзаниях. Угловатый и рано
облысевший череп с сероватым оттенком, большие, слегка оттопыренные уши, и
утопающие в тёмных глазницах глаза-буравчики за крупными очками, лишь изредка
встречавшиеся со взглядом задающего вопросы журналиста, внушали впечатление
усталости от жизни и резко контрастировали с наигранной весёлостью
интервьюера,
обладавшего роскошной шевелюрой, изрядно тронутой сединой, и загаром
туриста, только что вернувшегося из путешествия по Средиземному морю. Надо
было видеть, с какой фанаберией бывший заммининдел рассказывал, как вскоре
после провозглашения суверенитета России (от кого Россия приобрела суверенитет
лжедемократы за прошедшие тридцать лет так и не могут внятно объяснить) он
по поручению министра Козырева, который, кстати, и пригласил его на работу
заместителем министра иностранных дел РСФСР, позвонил в МИД СССР Шевард% надзе
и попросил принять его по срочному делу. (К тому времени Шеварднадзе вместе с
Горбачёвым уже одарили Германию собственностью СССР на миллиарды долларов,
нанеся тем самым огромный геостратегический ущерб нашей стране. Не меньший
геостратегический ущерб был нанесён подписанием им с США соглашения, по      
которому Штатам были подарены более 50-ти тысяч квадратных километров морской
территории на востоке страны. А материальные потери от этого «подарка» с
учётом перспективы не поддаются учёту). Российскому замминистру необходимо
было вручить Шеварднадзе указ Ельцина о том, что здание на Смоленке, все
заграничные учреждения и вся собственность советского министерства переходят
в подчинение МИД России. (Сам Козырев, конечно же, струсил сделать это,
выехав куда-то в командировку). Вначале Шеварднадзе, сославшись на занятость,
отказался его принять. Но он заявил, что будет находиться в приёмной
министра и ждать, хоть до поздней ночи. Судя по тому, с каким самолюбованием
он говорил о реакции Шеварднадзе, прочитавшего указ Ельцина, и как тот,
собрав свои дела, покидал Смоленку, он даже не осознавал, что ему была
отведена жалкая и позорная роль «парламентёра» административно-правового
рэкета, осуществлённого новыми российскими властями. А как известно, далее
рэкет стал обычной практикой и новых властей, и «беспредельщиков» из
криминальных кругов.
– Что ни говори, – подумал Егор, – а такие, как этот
журналист и его гость, находящиеся в состоянии чувств и ментальности, которые
чужды
историческим ценностям России, чужды и самой России.
В начальный же период
формирования российского Министерства иностранных дел Егор и его коллеги,
наряду с кадровым обеспечением дипломатической службы на направлении СНГ,
призваны были осуществлять разработку нормативно-правовых документов,
которые бы закрепляли права и обязанности дипломатов. Совместно с правовым
отделом, входящим в состав Кадровой службы, и другими подразделениями
министерства было подготовлено и утверждено Положение о Министерстве как
специальном органе исполнительной власти в сфере отношений России с
иностранными государствами и международными организациями. На его основе
началась разработка проекта федерального закона о дипломатической службе.
Его необходимость была вызвана кардинальными переменами, которые произошли в
системе государственного управления, а значит, и в административном и
трудовом законодательстве. Прежде чем законопроект был представлен в
Государственную думу, он прошёл согласования в различных министерствах и
ведомствах. Много копий было сломано в дискуссиях сотрудников
внешнеполитического ведомства с коллегами из министерства финансов. В
некоторых из таких дискуссий пришлось участвовать и Егору, когда он стал
заместителем директора Департамента кадров (так стало называться Управление, 
после принятия Федерального закона о государственной службе). Чиновники
минфина, закалённые в «боях» за удержание государственного бюджета от
расходов на социальные нужды российского народа, оставались равнодушны к любым
аргументам Егора о необходимости улучшения материального обеспечения
сотрудников дипломатической службы в странах СНГ. Их не убеждали никакие
факты почти нищенского положения дипломатов, отчаявшихся выехать в
командировки в бывшие советские республики. Оставались они безразличны и к
тому, что опытные и профессиональные дипломаты покидают МИД, переходя в
коммерческие организации. А министерству угрожает опасность превратиться в   
отстойник неудачников, получивших несколько позже название «лузеров». После
таких встреч Егор с особой ясностью осознавал гениальную справедливость фразы
Бернарда Шоу о том, что худшее преступление, которое мы можем совершить по
отношению к людям, – это не ненавидеть их, а оставаться к ним равнодушным.
Только неоднократные обращения руководства министерства к
президенту изменили ситуацию: в наших дипломатических учреждениях,
аккредитованных на постсоветском пространстве, удалось поднять уровень
зарплат. Другой, не менее сложной проблемой, которой приходилось заниматься
на протяжении длительного времени Департаменту кадров вместе с другими
подразделениями министерства, было пенсионное обеспечение дипломатических
сотрудников.
Как-то Егору пришлось остаться «на хозяйстве» в департаменте.
Директор находился в командировке. Секретарь Нина Алексеевна сообщила по
внутреннему телефону, что к руководителю департамента хотел бы зайти Анатолий
Фёдорович Добрынин. Наверное, неожиданное появление министра не удивило бы
Егора в такой мере. Анатолий Фёдорович был настоящей легендой
дипломатической службы. В то время он уже находился на пенсии. Егор с
любезностью, на которую только был способен, просил его пройти в кабинет. Он
даже в тайных мыслях не допускал возможной встречи с этим выдающимся
человеком, которого видел только на фотографиях и в телевизионных передачах.
Да, перед ним был тот самый знаменитый советский посол, бывший без малого
двадцать пять лет ключевой фигурой российско-американских отношений. Уже
вскоре после его прибытия в Вашингтон разразился самый опасный кризис
послевоенного времени, Карибский, поставивший мир на грань ядерной      
катастрофы. Надо было обладать исключительным профессионализмом, умением
предвидеть возможные последствия от действий каждой из сторон в столь
критической ситуации, высокой степенью доверительных отношений с
партнёрами по переговорам, чтобы добиться снижения возникшего напряжения не в
ущерб интересам своего государства, не уронив одновременно его достоинства.
Егору было хорошо известно, что Анатолий Фёдорович, благодаря своему редкому
дару устанавливать контакты с высшими американскими политическими кругами,
ведущими деятелями науки и культуры, делового мира и прессы, умел
разгадывать политические маневры США в период войны в Индокитае, во время
ближневосточных кризисов, подсказывая советскому руководству, какие
ответные ходы следует предпринять, чтобы не допустить негативных последствий
для
своей страны. Неоценимой была заслуга посла Добрынина в налаживании
советско-американских переговоров по ограничению стратегических вооружений и
по вопросам разоруженческой повестки. Как полагал Егор, именно Добрынин сыграл
ключевую роль в выработке и подписании Соглашения по ОСВ-1 и ОСВ-2, Договора
по ПРО. Об одной особенности Анатолия Фёдоровича Егор узнал от дипломатов,
работавших под его руководством в посольстве в Вашингтоне. Он            
обладал феноменальной памятью. Во время встреч с партнёрами ничего не
записывал. Но после беседы почти слово в слово надиктовывал её текст.
Длительное пребывание на своём посту, при регулярной смене американских
президентов и государственных секретарей, других политиков высокого ранга, а
также обладание совокупностью уникальных личных и блестящих профессиональных
качеств выдвинуло посла Добрынина на недосягаемую высоту стратегического
мышления по сравнению с его коллегами как на родине, так и партнёрами в стране
пребывания. Но почему же в первый момент встречи у Егора чуть не перехватило
дыхание от чувства, похожего на жалость? Почему в лице гостя с могучим
сократовским лбом и внимательным взглядом из-под больших квадратных роговых
очков, хотя и сохранились черты былой мужской красоты и редкое обаяние, Егор
не увидел характерной для него улыбки, невольно располагающей к откровенному
разговору? Почему от его высокой фигуры, но в силу возраста (он перевалил
85=летний рубеж) уже погрузневшей, и лоснящегося тёмно-синего костюма, давно
потерявшего свой безукоризненный вид, Егора охватило некоторое
замешательство и ощущение какой-то горькой утраты и даже безнадёжности.
 После первых
слов обоюдных приветствий Анатолий Фёдорович сказал:
 – Я хотел бы с вами посоветоваться. Егора смутила эта фраза и он произнёс:
– Анатолий Фёдорович,
это я могу просить ваших советов. Что же я могу вам, обладающим таким
колоссальным опытом, посоветовать?
– Дело в том, что я написал книгу о моей
многолетней работе послом в США. Я написал её вначале на английском языке. И
она уже там издана. Намечена даже дата презентации книги. Но пенсия, которую
я получаю, мне едва хватает при сегодняшней инфляции на то, чтобы кое-как
сводить концы с концами. Вы же знаете, как дипломаты, в том числе послы,
сегодня обеспечены пенсией? У меня нет денег, чтобы купить себе авиабилеты в
Америку и обратно. Поэтому хочу посоветоваться с вами, может ли мне
министерство помочь приобрести билеты? От этих слов Егор испытал состояние   
смятения и мучительного сожаления, как будто это он лично был причиной столь
бедственного, буквально нищенского положения, в котором оказался виднейший
представитель дипломатической элиты не только нашей страны, но и мира. Видимо,
Анатолий Фёдорович что-то своё уловил во взгляде Егора, поэтому несколько
смущённо добавил:
 – Я пытался найти средства, чтобы у нас издать книгу, но мне этого не удалось
сделать. В Америке нашлись спонсоры, которые и помогли мне с изданием… Я
надеюсь, что гонорар за книгу позволит через некоторое время издать её и
здесь. Перевод книги на русский язык я уже заканчиваю…
Наверное, пожелания
Егора помогли Анатолию Фёдоровичу найти пути в мидовских лабиринтах к
достижению желанной цели. Через некоторое время презентация его
монументального труда «Сугубо доверительно» состоялась в Вашингтоне.
Переведённая на русский язык книга стала настольной для каждого практического
дипломата и всех, кто занимается международной тематикой. В ней
сконцентрирован уникальный опыт, накопленный автором и его коллегами по
внешне% политической деятельности в один из самых напряжённых, поистине
переломных периодов мировой истории. Написанная великолепным языком книга
читается с большим интересом, оставляя впечатление высокой литературы. О
прозорливости Анатолия Фёдоровича, как выдающегося политика, умевшего
заглянуть за горизонты текущего времени, свидетельствует один эпизод его
встречи с группой сотрудников министерства. Обращаясь к молодому поколению
дипломатов, он сказал, что перед вами стоят сегодня важные задачи по
обеспечению внешнеполитических интересов нашего государства.
«Но мне бы хотелось, чтобы вы запомнили, – подчеркнул он,
– даже если вы ничего другого
не сделаете, а сумеете добиться, чтобы Россия и Украина навсегда были вместе,
то считайте, что вы свою миссию выполнили».
Переживания от встречи с
Добрыниным долго теснили грудь Егора тяжёлыми чувствами разочарования, неверия
и боли за ветеранов дипломатической службы, гася былую гордость за
принадлежность к весьма уважаемой в нашей стране профессии. В его душе
нарастала тревога за будущее министерства и державы, которая оказалась не в
состоянии поддерживать на должном уровне реноме своих служащих, отстаивающих
её интересы и достоинство на внешнем контуре. Его не покидала мысль, что
власть предержащие, видимо, не знают известного высказывания Наполеона,
смысл которого сводится к тому, что страна, которая не хочет кормить свою
армию, будет кормить чужую.
«Применительно к дипломатии, – думал Егор, –
можно сказать: если государство не может обеспечить должным образом своих
дипломатов, то они будут служить в интересах другого государства».
 Много документов было сочинено за подписью министра в разные
высшие инстанции, чтобы доказать необходимость достойного пенсионного
обеспечения дипломатических сотрудников, многие из которых в силу
необходимости долгие годы проводят в странах с весьма неблагоприятным
климатом, что пагубно отражается на состоянии их здоровья; другие находятся в
российских заграничных учреждениях даже в горячих точках, а также в
государствах с откровенно враждебной обстановкой к нашей стране. Нередко им
приходится длительное время быть в отрыве от своих семей. Надо признать,
всё%таки дело сдвинулось с мёртвой точки. Однако до сих пор часть бывших
работников дипломатической службы продолжает получать пенсии, размер которых
едва достигает прожиточного минимума. Трудно это принять, зная, какие         
колоссальные средства разворовываются чиновниками разных уровней и какие
огромные потоки наших финансово-сырьевых ресурсов перетекают в чужие страны.
Задумываясь об этом, Егор приходил к твёрдому убеждению, что только преданные
выбранной в юные годы профессии дипломаты, вопреки жестоким испытаниям,
которые выпали на их долю в период кардинальной социально-политической
катастрофы в стране, сохранили всё то ценное интеллектуальное и
организационное богатство российской внешнеполитической службы, которое было
накоплено за многие века её существования. Они, эти дипломаты, были младшими
коллегами Анатолия Фёдоровича Добрынина. Оказавшись лицом к лицу с
реалиями страшного перелома в жизни страны и государства, их собственной
жизни, они не струсили, не предали свою профессию, ставшую их судьбой, а
сумели найти тот единственный модус, как принято говорить в их среде, или
проще – способ, образ действий, который позволил открыть новые возможности
дипломатической службы, прежде неведомые, как талантливый художник открывает в
своём искусстве новую манеру письма, воссоздающую гармонию духа и тела. Егору
повезло учиться у них. Это были его непосредственные руководители: начальник
отдела Вячеслав Парфёнович, директора департамента кадров (в силу
ротационного принципа в министерстве Егору пришлось работать с тремя
директорами: Кеняйкиным Валерием Фёдоровичем, Чепуриным Александром
Васильевичем и Федотовым Алексеем Леонидовичем), его коллеги, а также
заместители министра. При подготовке документов к заседанию коллегии
министерства ему приходилось непосредственно контактировать с первым
заместителем министра Пастуховым Борисом Николаевичем (известным читателю по
предыдущим главам), замминистрами Крыловым Сергеем Борисовичем, Авдеевым    
Александром Алексеевичем, Разовым Сергеем Сергеевичем, а на заседании
комиссии по присвоению рангов дипломатов, работающих на
африканском и ближневосточном направлениях, – с заместителями министра
Колоколовым Борисом Леонидовичем и Посувалюком Виктором Викторовичем.
Конечно, каждый из них обладал только ему присущими качествами. Общими же были
глубокое знание дела, полное отсутствие вульгарного реализма и пустого
идеализма (это признак того, что они хорошо знали жизнь) и простота в общении
с подчинёнными, отсутствие даже малейших намёков на фанаберию. Общение с
Посувалюком оставляло у Егора какое-то светлое, незабываемое чувство,
наполнявшее его не только оптимизмом, но и удивительной симпатией к этому
человеку, стремлением подтянуться к его высочайшему профессиональному уровню и
образованности. Однажды в его кабинете во время заседания комиссии вдруг
зазвонил мобильный телефон. Виктор Викторович, извинившись перед
присутствующими,
взял трубку. На его обаятельном лице засияла улыбка. Без малейшего напряжения
в подборе слов он начал бегло говорить на арабском языке. В его устах речь
звучала своеобразной мелодией. Не понимая того, о чём он говорит, Егор по    
интонации догадался, что обсуждается что-то важное, хотя в иные моменты
говорящий смеялся, как смеётся обычно человек своей удачной шутке или
остроумному ответу собеседника. Закончив разговор, Виктор Викторович ещё раз
извинился и объяснил, что звонил Ясир Арафат, которого он ранее не застал,
но попросил секретаря палестинского лидера передать, что ему срочно нужно
обсудить с ним важный вопрос двустороннего сотрудничества. В министерстве
хорошо знали о высоком авторитете Виктора Викторовича в арабском мире. Он
находился в длительных командировках в ряде стран Ближнего Востока, имел
широкие деловые связи с руководящими кругами региона. Возглавляя наше
дипломатическое представительство в Ираке, Виктор Викторович был
единственным иностранным послом в Багдаде во время пресловутой «Бури в
пустыне». Через него проходили все контакты нашей и западной дипломатии с
администрацией страны, подвергнутой американской агрессии. Не случайно
президент назначил его своим специальным представителем по ближневосточному
урегулированию. Виктор Викторович на 60-м году ушёл из жизни после тяжёлой
болезни. Российская дипломатическая служба потеряла одного из своих блестящих
представителей, унаследовавших лучшие качества отечественной арабистики. В
память об этом уникальном человеке Егор бережно хранит подаренный ему диск с
записями его авторских песен, чему он посвящал минуты своего
музыкально-поэтического творчества.
Не раз Егором овладевало сомнение: не пребывание ли Виктора
Викторовича в Багдаде во время варварских атак американской военщины на
мирное население древней страны явилось причиной его столь ранней смерти?
Конечно, никто не сможет ответить на этот вопрос. Но никто не сможет и дать на
него однозначного отрицательного ответа. А разве кто=то из тех, от кого
зависит принятие решения о достойном финансовом обеспечении и
здравоохранении российских дипломатов, работающих в сложнейшей обстановке,
отдаёт себе отчёт в этом? Как и каким образом компенсируются их физические,
психологические, стрессовые, нравственные, материальные и другие потери?
Разве кто-то серьёзно задумывается над этим? Обычно бытует мнение, будто бы
дипломаты только тем и занимаются, что ходят на приёмы и рауты, ведут
бесконечные переговоры со своими партнёрами, меняют костюмы с элегантным
платочком в боковом кармане или цветком в петлице, как украшением, тешущим их
тщеславие, переезжают из одной экзотической страны в другую. Но суровая      
реальность, в которой происходит жестокая борьба за существование, опровергает
это наивно-простоватое заблуждение. Много самых неожиданных факторов влияет на
жизнь дипломатических учреждений.
В министерство пришло сообщение о гибели
технического сотрудника российского посольства в одной из арабских стран со
сложным военно-политическим положением. Была сформирована специальная комиссия
для расследования этого факта. Егору было поручено возглавить её. По
прибытии на место члены комиссии выяснили, что трагический инцидент
произошёл на территории посольства и выглядел как покушение на самоубийство.
Тщательное расследование произошедшего, беседы с супругой погибшего,
сотрудниками посольства привели комиссию к убеждению, что погибший в силу
занимаемой должности не имел контактов с местным населением и
представителями других заграничных учреждений. Стало быть, сразу отпали
подозрения в том, что, возможно, он оказался в положении человека, которого
мучили угрызения совести о предательстве родины или о непотребных интимных
связях, боязнь разоблачений которых и привела его к суициду. Члены комиссии,
обменявшись своими впечатлениями о проведённых беседах, сделали
предварительный вывод, что опрашиваемые чего-то не договаривают, словно
опасаясь
последствий за неудачно сказанное слово. Повторные беседы убедили членов
комиссии
в том, что основной причиной самоубийства была
боязнь сотрудника досрочного откомандирования на родину, где он мог бы
оказаться без работы, а значит и без средств к существованию. Но и посол, и
все коллеги погибшего в один голос утверждали, что он был человеком
добросовестным и даже отличался повышенной требовательностью к себе. Что же
тогда привело его к такому отчаянному шагу – сброситься с высоты
четырёхэтажного посольского комплекса вниз головой на асфальт? Хотя он и
оставил записку, в которой просил никого не винить в своей гибели, но члены
комиссии выяснили, что всё-таки виновный был… Им оказалась супруга посла. Дама
в возрасте убывающей молодости вообразила, что ей – жене руководителя
посольства, позволено помыкать любым сотрудником дипломатического
учреждения. Она, вероятно, побаивалась докучать дипломатам своими мелочными
просьбами. Они могли бы её поставить на место. А технических сотрудников,    
полагала она, можно третировать сколько угодно. Своими мелочными придирками и
угрозами, что в случае невыполнения её указаний, он будет немедленно
откомандирован, она и довела сотрудника до глубочайшего психологического
кризиса. Он оказался человеком не самого смелого десятка и в отчаянии не
нашёл для себя другого выхода. Так по мерзопакостности своего характера и
провинциальной дури, эта дама, ставшая Салтычихой конца двадцатого столетия,
подвела к гибели человека, угробила карьеру своего мужа (который был на
хорошем счету как профессионал-дипломат, но оказался в жизни подкаблучником) и
оставила всех, кто был свидетелем этой трагедии, с тяжелейшей
психологической травмой. Жестокое время рождает и жестоких героев. Тайные и
явные войны, бушевавшие на просторах распадавшейся империи, цунами
политической жизни, похоронившие под обломками мощнейшего государства
одни элиты и вознёсшие наверх другие, сказочно богатевшие в течение
нескольких месяцев так называемые новые русские и другие, терявшие
в мгновение ока свои
неправедно нажитые миллионы, вызвали в людях какой-то невиданный ажиотаж
наживы. Весь этот накал бесовщины подогревался бесконечными телевизионными шоу
и рекламой.
Этим тут же воспользовались нечистые на руку дельцы, без зазрения
совести, наживавшиеся на доверии отчаявшихся в постоянной нужде людей. Кто   
не мечтал в то время быстро разбогатеть, поверив сладким плакатным
увещеваниям проходимца Мавроди с его гипнотическими буквами МММ и
телевизионным поденщиком Лёней Голубковым? Нашлись подобные негодяи и среди
сотрудников дипломатической службы.
 В министерство поступила информация из одного заграничного учреждения о том,
что исчез сотрудник, набравший в долг чуть ли не половину миллиона долларов у
своих коллег. Руководитель миссии, недавно её возглавивший, просил помочь
разобраться с инцидентом. Комиссия, которой руководил Егор, установила, что в
этом крупном по российским масштабам диппредставительстве согласно
распределению обязанностей исчезнувший отвечал за ротацию технического
состава.
Он держал подчинённых ему людей в ежовых рукавицах. В доверительных же беседах
с ними частенько ругал власть предержащих, называя их шайкой предателей и
подлецов. Такой персонаж могла породить только Россия, которой он был         
недоволен и всегда поносил её чуть ли не последними словами, говоря, что
страна с бешенной скоростью несётся к гибели. Он утверждал, что знает, как в
эти трудные времена можно помочь людям выжить. Если человек, убеждал он
очередную жертву, даст ему в долг большую суммы (как правило, это было
несколько
тысяч или десятков тысяч долларов), то он довольно быстро вернёт их со
значительными процентами. Боясь откомандирования или надеясь на скорое
обогащение и продление своих командировок, сотрудники доверяли ему свои
сбережения. Разумеется, всё это он проворачивал в тайне от руководителя
представительства. Оказалось, его супруга, оставаясь в Москве, на
переправленные им деньги купила продовольственный магазин (продукты%то всегда
нужны людям, и цены на них в нашей стране имеют только одну тенденцию – к
росту), а оставшуюся часть положила в банк «Чара», который обещал
легковерам, как и владелец пирамиды Мавроди, стремительное благоденствие. Как
только банк со скандалом лопнул, то дипломат-авантюрист тут же исчез. Он,
вероятно, надеялся, что дипломатический паспорт будет для него прикрытием
перед местными властями. После изучения всех обстоятельств произошедшего
комиссия порекомендовала руководству дипмиссии направить ноту во
внешнеполитическое ведомство страны пребывания,
которой информировать о завершении
срока командировки этого дипломата и его откомандировании на родину. Этот
плут имел своего доверенного среди сотрудников представительства. Его
контактёрам, как выяснили члены комиссии, была одна из технических сотрудниц,
с которой он сожительствовал и одаривал её дорогими подарками. Узнав о
направленной ноте, он быстро себя разоблачил. Прибежал с побитым видом к
членам комиссии перед их вылетом на родину, обещал вскорости вернуть все
занятые им деньги, умолял пожалеть его и не передавать документы в
следственные органы.
 Переломные времена выявляют в людях как всю мерзость, таящуюся в их душах,
которую они тщательно скрывают даже от своих самых близких и доверенных лиц,
так и величие характеров, способных совершать неожиданные поступки вплоть до
самоотречения. По разным причинам мало написано книг о работе наших
дипломатов в горя% чих точках. Мало об этом говорят в своих интервью и сами   
дипломаты. Егору за время его службы в кадровом департаменте министерства
довелось услышать множество историй о том, как несмотря на угрозу для своей
жизни дипломатические сотрудники продолжали выполнять порученное им дело в
Афганистане, в странах Африки и Ближнего Востока, Юго-восточной Азии и в
некоторых государствах, возникших после распада СССР. Внутренний конфликт в
Таджикистане, усиленно подогреваемый извне, превратил эту спокойную и
поступательно развивавшуюся в советский период республику, в зону
непрекращающегося военного противостояния. Нелегко было найти желающих
работать в нашем посольстве в Душанбе. К тому же финансовые и бытовые
условия для сотрудников этого дипломатического учреждения практически ни чем
не отличались от других, аккредитованных в странах СНГ. Посол, работавший там
с
момента образования российского посольства, по состоянию здоровья подал в
отставку. Борис Николаевич Пастухов, курировавший направление СНГ, поручил
Кадрам предложить кандидатуру на его замену. Задача оказалась не из лёгких.
Многие опытные дипломаты, зная ситуацию в стране и в регионе, от такого
предложения отказывались. Добровольцем оказался Евгений Белов, который был
советником-посланником посольства в Туркменистане. Егор учился с ним в одной
группе в Дипломатической академии. Они дружили семьями. Евгения отличали
цельный характер, высокая порядочность и доброта. Каждый раз, здороваясь с
ним, Егор чувствовал от его крепкого рукопожатия, как в него вливается
порция новой энергии светлого и творческого чувства. Как будто некая сила
природы, обитавшая на родных просторах, дотоле незримая и неведомая,
неожиданно явилась в реальном воплощении, открывая невообразимые тайны и
неожиданные образы вещей, обретших высокий символический смысл. Всякое
порученное ему дело Евгений умел доводить до конца, никогда не ссылаясь на
обстоятельства, которые возникали на пути. Он умел их преодолевать,
используя приёмы и средства, приводившие его к желаемому результату.
Выбор посла оказался весьма удачным. Спустя некоторое время
противоборствующие силы  в Таджикистане, хотя и не сложили
оружие, но приступили к переговорам.
Спустя несколько лет, когда Егор был
назначен заместителем Евгения в одном из департаментов министерства, он
узнал из его рассказов, как сложно было преодолеть недоверие и подозрение к
представителям России, которые стремились содействовать мирному
урегулированию, лидеров оппозиционных сил, рвущихся к власти и готовых ради
этой цели воевать до последнего таджика. Им казалось, что поддерживающая
правительство Таджикистана Россия ведёт закулисную политику, направленную на
то, чтобы лишить оппозицию влияния на население некоторых регионов страны
и добиться её капитуляции. Умение Евгения убеждать партнёров по переговорам,
ни одним мускулом своего лица не показывая тех страстей и сомнений, которые
бушуют в его сознании, терпеливо и настойчиво добиваться от собеседников      
принятия его аргументов постепенно растопили лёд недоверия к российским
представителям, и вывели диалог на конструктивный уровень. Первым достижением
было прекращение вооружённых действий, в которых гибли ни в чём не повинные
люди.
– Очень мешала нам в этот период, – сетовал Евгений, – неквалифицированная
российская журналистика. Появится какой-то материал в наших
газетах или на телевидении, в котором незрелый журналист, не понимающий всей
сложности и противоречивости ситуации в Таджикистане, неосторожным словом
обидит то ли правительство, то ли оппозицию, нам приходится оправдываться, что
официальная российская политика к этому не имеет никакого отношения, а
пресса у нас свободная и не контролируется государством…
Никак не могли наши партнёры поверить этим объяснениям…
Но всё-таки постепенно диалог набирал
силу, медленно находились точки соприкосновения, часть запросов оппозиционных
сил была удовлетворена: их представители вошли во властные структуры.
Наконец было подписано долгожданное соглашение, прекратившее гражданскую
войну.
Под впечатлением этих рассказов Егор вспомнил о миротворческом
подвиге российского посла Николая Павловича Игнатьева во время его мисси в   
Китае в середине девятнадцатого века. Объединённые вооружённые силы
Великобритании и Франции вели войну с правительственными силами Китая. Это
была так называемая вторая опиумная война. Поводом для войны стал запрет
китайского правительства продавать Ост-индской компании опиум в стране,
поскольку его потребление превратилось в настоящую эпидемию, которая была
сродни геноциду. Игнатьев сумел добиться доверительных отношений с
противоборствующими сторонами, нашёл убедительные аргументы, чтобы склонить
руководителя английской миссии лорда Элджина не уничтожать Пекин и не сжигать
Запретный город (верный английской политике: divide and rule – разделяй и
властвуй – лорд хотел перенести столицу в Нанкин, чтобы оттуда управлять
Китаем с помощью двух эскадр). Умелым маневрированием российский посол усадил
представителей правительства и британско-французской коалиции за стол
переговоров и содействовал подписанию перемирия. В благодарность китайское
правительство согласилось с предложениями Игнатьева заключить договор,
получивший название Пекинского, согласно которому за Россией признавалась
территория на Дальнем Востоке, равная по площади четырём Франциям. Таким
образом, по мнению Егора, проявилась преемственность прошлого и настоящего
дипломатического искусства российских миротворцев.
Запомнился Егору и другой
случай, свидетелем которого он стал во время работы в кадровом подразделении
министерства. Когда новые дипломатические мисси в странах СНГ финансировались
почти на уровне сельских библиотек, в отдел пришёл молодой дипломат, имевший
опыт работы в посольстве в Швеции, и выразил желание в очередную
командировку поехать в Минск. Его звали Юрий. Николай Борисович,
курировавший это направление, с некоторым удивлением спросил у него:
– У вас что, там живут родители и вы хотите быть рядом с ними?
– Нет, – ответил Юрий, – мои родители в настоящее время в длительной
командировке по линии внешнеторгового министерства в Индии.
– Тогда мне хотелось бы знать, – решил
докопаться до мотивов поступка добровольца Николай Борисович, – почему
именно в Белоруссию вы хотели бы поехать в командировку? Условия работы там
значительно отличаются от тех, к которым вы привыкли в Швеции,
– внушительно заметил он.
 – И не разочаруетесь ли вы вскоре после прибытия в
Минск?
– Я знаю об этом, – поспешил заверить его Юрий. – И моё решение не
спонтанное… Может быть, моё объяснение вам покажется странным, – решился он
поделиться тем, что было у него на душе, – сегодня каждый стремиться к тому,
чтобы как можно быстрее и как можно больше заработать. А я подумал, что всех
денег не заработаешь. Но для развития российско-белорусских отношений я
что-то полезное сделать смог бы. Мой дед обязан своей жизнью сослуживцу –
белорусу. Вот мне и хочется в память о деде послужить нашим двусторонним
отношениям.
– Первый раз встречаюсь с таким случаем, – искренне недоумевал
Николай Борисович.
– Может быть, вы расскажете подробнее об этом.
– Да, – охотно согласился Юрий. Он несколько секунд собирался с мыслями.
Наверное,
думал, с чего начать.
 – Это было во время войны, – заговорил он, глаза его
загорелись. – Моего деда по матери звали Юрий Юкин. Он обожал меня. И я его
очень любил. Родители дали мне имя в его честь. Когда я учился в школе, он
мне рассказывал о том, как его дважды спас от смерти сослуживец. Деда Юру
призвали в армию осенью 194З года и как ворошиловского стрелка определили
старшим боевого расчета противотанкового ружья. Заряжающим у него был белорус
Николай. По словам деда, Николай был почти двухметрового роста и отличался
огромной физической силой. Он, как пушинку, таскал ружьё, весившее чуть
более двадцати килограммов, и плюс сумку с боекомплектом мощных
бронебойно-зажигательных патронов. Командование приказало подразделению, в
котором служил дед, форсировать реку Северный Донец, чтобы дальнейшим
наступлением освободить Донбасс. Юго-Западным фронтом командовал генерал
Ватутин. Было начало февраля. Мороз стоял жуткий. Хотя река была скована
льдом, но фашисты, чтобы сорвать наступление наших, разбили лёд артиллерией.
А обрывистый берег, где были их укрепления, облили водой, превратив его в
неприступный каток. Несколько раз им удалось отбить наступление наших. Чтобы
сломить упорное сопротивление фрицев, командование решило форсировать
реку темной ночью. Бойцам приказали ни единым звуком не выдавать себя даже,
если кто-то будет тонуть. Вскоре после начала наступления немцы открыли
бешеный огонь по всему фронту. Дед вместе с Николаем был уже на середине реки,
когда рядом разорвался снаряд и в деда угодил осколок. Он начал тонуть. Но
сумел прохрипеть:
– Прощайте, товарищи!
Его уже с головой накрыла вода, как
вдруг какая-то неведомая сила вырвала его из пучины и подняла на полметра над
водой. Это Николай успел схватить его одной рукой, не выпуская ружья из
другой… Сквозь грохот боя дед, почти уже захлебнувшийся, услышал голос   
Николая:
– Куда ты тонуть? ... Постой! ... Ты ещё повоюешь…
Немецкий плацдарм
был захвачен. Наступление наших продолжалось… Второй раз Николай спас деда
летом. Их расчёт залегал в поле, на
котором росла высокая рожь. Ждали наступления немецкого танкового корпуса. –
Что будем делать, Коля, – спросил его дед, – из-за высокой ржи я не смогу
целиться в наступающие танки?
 – А давай сделаем так, – предложил Николай, – я,
стоя, наклонюсь, а ты мне на спину положишь ружьё и станешь стрелять. – Так
они и сделали, когда началась танковая атака – продолжал свой рассказ Юрий.
– Им удалось подбить три танка. Но немецкую атаку поддерживала авиация.
Разорвавшаяся невдалеке бомба взрывной волной отбросила обоих, засыпав моего
деда землёй. Очнувшийся Николай, хотя и был сильно контужен, принялся
откапывать своего боевого товарища. И всё-таки откопал. Дед получил не только
сильнейшую контузию, но и почти оглох на оба уха. Он пролежал около года в   
госпитале. Слух ему частично восстановили. После госпиталя дед пытался найти
своего спасителя. Но поиски не увенчались успехом. Он мне говорил:
– Когда я слушаю известную песню о Москве, а в ней слова: «Похоронен был
дважды
заживо…», я вспоминаю своего боевого товарища Николая и думаю, что песня эта
тоже обо мне.
– Теперь, услышав эту песню, я всегда вспоминаю рассказ деда и
его сослуживца-белоруса, который спас его дважды…
Все присутствующие в
кабинете с неослабным вниманием слушали этот трогательный рассказ.
– История
спасения жизни моего деда и определила моё решение поработать в нашем
посольстве в Минске, – с ноткой пафоса и одновременно грусти в голосе
закончил Юрий.
«Война не оставляет нас и в третьем поколении», – подумал Егор,
слушавший внимательно рассказ Юрия.
В дальнейшем его работу в Белоруссии не
раз с похвалой отмечал наш посол. Историки будущего, наверное, сумеют найти   
объяснение тому, какие процессы в своеобразном горниле политических страстей
российской действительности привели к смене в верхнем эшелоне министерства
иностранных дел.
Назначение Евгения Максимовича Примакова министром стало
актом спасения внешнеполитического ведомства от позорной, по сути,
предательской, антироссийской константы козыревской политики. Примаков, как
тот великан-белорус, спасший Юрия Юкина, вырвал российскую внешнюю политику
из пучины безвременья и национального предательства. А став позже премьером,
он за неполный год своего премьерства спас и Россию от полного экономического
краха.
В этом его
огромная историческая заслуга перед своей страной и своим народом. Егор стал
свидетелем коренных преобразований в министерстве при Евгении Максимовиче.
Вскоре после своего назначения новый министр созывает совещание руководителей
департаментов, на котором рассматривался ряд животрепещущих практических
проблем деятельности ведомства. Когда речь зашла о том, что необходимо
предпринять министерству для улучшения работы на направлении СНГ, Егор,
набравшись смелости, попросил слова. Евгений Максимович обратил на него свой
внимательный и, как показалось Егору, тяжёлый взгляд. По всей видимости, этот
взгляд выражал всю степень его озабоченности грузом тех проблем, которые
стояли перед министерством и которые были вскрыты участниками совещания.
«Не о себе же буду просить, – подбадривал мысленно себя Егор, – а о целом
направлении нашей политики». Присутствующие тоже смотрели на него. Может быть,
даже кое-кто про себя послал в его адрес что-нибудь не очень лицеприятное за
то, что придётся ещё задержаться на совещании. Егор высказал несколько
соображений о том, что необходимо во что бы ни стало поправить положение с   
материальным обеспечением дипломатов, работающих в странах Содружества. Иначе
в ближайшее время наши дипломатические представительства там окажутся без
кадровой подпитки, заключил он.
Довольно скоро он испытал удовлетворение от того,
что министр добился резкого повышения зарплат сотрудников дипломатических
миссий, аккредитованных в бывших союзных республиках. Разумеется, Егор
отдавал себе отчёт в том, что это стало возможным не из-за его выступления на
совещании, а благодаря пониманию Примаковым того положения, в котором
оказалось министерство и его загранучреждения. Об этом же министру
докладывали и другие руководители мидовских подразделений. Но всё-таки Егору
было приятно сознавать, что он не стушевался, а в нужный момент высказался
по весьма важному вопросу. Евгений Максимович сумел настоять перед
руководством страны на необходимости обеспечения сотрудников министерства
жильём.
Егор оказался в числе тех счастливчиков, чьи семьи в ту пору улучшили
свои жилищные условия. Частенько, подходя к новому жилому блоку, в котором он
получил свою обитель, Егор мысленно обращал слова благодарности за это       
Евгению Максимовичу.
 «Не стань Примаков министром, – думал Егор, – не получить бы мне квартиры до
дней своих последних с той зарплатой, которую положили мидовским работникам
и жене, сеющей в школе «разумное, доброе, вечное». К тому времени семья
Егора разрослась. В квартире проживали уже три поколения: он с Ириной и
Сергей с женой. А после смерти отца ему пришлось забрать к себе маму. Не раз
ему довелось слышать, как сотрудники других федеральных учреждений с
откровенной завистью говорили:
 – Конечно, вам, мидовцам, повезло – у вас министр Примаков!
– Повезло не только нам, мидовцам, – отвечал Егор. – Повезло
всей России! Да, думаю, и не только России, имея в виду авторитет Примакова в
мире в целом.
Он ощутил на себе и на своих коллегах, как постепенно у них
стало возвращаться чувство былой гордости за свою профессию. За то, что они
становятся участниками кардинальных перемен в мировой политической жизни.
Задумываясь над произошедшими в столь короткий период изменениями всей
внешней политике России, Егор приходил к убеждению, что воля и глубокая
убеждённость в правоте своего дела отдельного человека, помноженные на его
широчайшую эрудицию и богатый политический опыт, способны творить настоящие
чудеса. И это при том, что во главе государства всё ещё находился человек,
которого не столько заботили подлинные национальные интересы, сколько
корыстные устремления к дальнейшему укреплению режима личной власти.
«Значит, – приходил к убеждению Егор, – и в делах малого масштаба человек
способен добиваться существенных перемен к лучшему, если сконцентрирует на них
свою волю».
В правильности этого вывода он вскоре убедился на примере
посольства, которое ему было поручено возглавить. Но это случилось вскоре
после
прихода Евгения Максимовича в МИД.
Указом президента он был назначен послом в
одну из центрально-азиатских стран. Перед тем, как вопрос о назначении Егора
вынесли на коллегию министерства, его пригласил на беседу Борис Николаевич
Пастухов.
– В двух центральноазиатских странах мы будем менять наших послов, –
сказал он.
Далее, назвав эти страны, одна из которых превосходила другую и по
населению, и по экономическому потенциалу, и по территории, он спросил:
– В какой из них вы были бы готовы возглавить наше посольство, если вас
утвердит коллегия и президент поддержит это предложение?
Вопрос для Егора был
настолько же лестным, насколько и неожиданным. Он задумался. И через
мгновение ответил, что предпочёл бы поехать в страну, меньшую по масштабам.
По выражению лица первого замминистра Егор понял, что ответ его озадачил.
– Почему вы так решили? – поинтересовался он.
 – Мне известно, что в другой стране президент – человек чрезвычайно
амбициозный.
Я уже бывал в нашем
посольстве в этой стране. Дипломаты мне рассказывали о возникающих проблемах.
Для работы там нашим послом должен быть политический тяжеловес, чтобы
обсуждать с президентом на равных возникающие проблемы двустороннего
характера, которые имеют принципиальное значение.
Вполне возможно, для
будущего карьерного роста и для удовлетворения своих амбиций Егору и стоило
принять другое решение. Но время показало, что всё-таки он сделал правильный
выбор. Назначенный нашим послом в ту страну довольно известный чиновник
президентской администрации рассказывал Егору примерно месяцев через восемь
после своей аккредитации, что президент под всяческим предлогом уклоняется от
деловых встреч с ним.
Нелишним будет заметить также, что Егору был чужд карьеризм,
и он старался браться только за те дела, которые ему были по плечу
и которые он считал себя способным улучшить. У него было много случаев
убедиться, как назначенные на те или иные должности мидовские чиновники, не
особенно задумывавшиеся над тем, что по своему профессиональному уровню они
до них ещё не доросли, довольно скоро компрометировали и себя, и наносили вред
самому делу. Что делать? Гордыня человека к хорошему не приводит. Жизненный
опыт подсказывал Егору, что большинство людей становились банкротами из-за
чрезмерных амбиций и пристрастия к внешнему успеху.
И вот настал день, когда
Егор с волнением ехал на вручение верительных грамот президенту одного из
молодых государств Центральной Азии. Ему были знакомы утопающие в зелени
проспекты столицы бывшей союзной республики, в которой он много лет назад
побывал с молодёжной делегацией Лаоса. Прошедшие с тех пор годы изменили не
только город, но и всю атмосферу в нём. Здесь уже он не видел прежних названий
улиц, надписей на языке межнационального общения. Зато на многих
административных зданиях красовались огромные панно с улыбающимся ликом
президента.
 Войдя в зал президентского дворца, где глава государства принимал
иностранных послов, Егор в первый момент даже был несколько смущён от того,
что навстречу ему быстрым шагом с широкой улыбкой и протянутыми для
приветствия руками шел человек с только что виденного им панно, но с
выражением лица, как будто он встречает долгожданного друга.
– Егор Семёнович, – обратился он к послу, – давайте без церемоний, словно они
были
старыми знакомыми.
– Вы передадите мне свои верительные грамоты и текст речи,
а я вам вручаю папку со свей речью, – протянул он Егору документы, принятые
из рук министра иностранных дел.
Егор с готовностью вручил ему свою папку. Тут
же президент дружеским жестом пригласил его пройти к стоявшим креслам.
Радушие президента при первой их встрече сразу расположило к нему Егора. И
только они успели занять кресла, президент задаёт ему вопрос о том, как Егор
относится к Егору Лигачёву. В голове Егора молнией блеснула мысль:
«Что это? …
Провокация?» Через пару месяцев в страну должен с визитом прибыть Ельцин, а
глава государства спрашивает у посла, только что назначенного Ельциным, об
его отношении к человеку, с которым у российского президента в период         
прошлой партийной работы был, мягко говоря, конфликт, широко известный не
только в России.
 – Видите ли, – начал он, пытаясь сообразить, как бы
дипломатичнее ответить на не совсем корректный, по его мнению, вопрос. Не
слушая ответа, президент произнёс:
– А я уважаю Егора Кузьмича. … и считаю его
сильным руководителем…
И далее он начал, как показалось Егору, с почти
юношеским задором рассказывать о том, что обязан Лигачёву своей партийной
карьерой и обретением опыта руководить республикой. Он чем-то напомнил
отличника-студента, который делился со своими родителями успешно сданной
экзаменационной сессией. Чтобы как-то отреагировать на слова президента, Егор
произнёс нейтральную фразу:
– История расставит всё по своим местам и воздаст каждому за содеянное…
По-видимому, сообразив, что более конкретного ответа ему
не услышать, президент заговорил об актуальных делах двустороннего
сотрудничества.
Он просил передать в Москву, что уверен в важности предстоящего
визита главы российского государства и надеется на его               
полезность. Но счёл уместным заметить, что состоявшийся недавно визит премьера
России оказался безрезультатным. В заключении беседы, уже провожая Егора до
двери, он как-то по-товарищески сказал:
– Вы не стесняйтесь, когда возникнет
какой-то вопрос, звоните мне напрямую.
Егор испытал душевный подъём после
первой встречи с президентом и был полон надежд, что продемонстрированный
главой государства настрой позволит в короткие сроки значительно улучшить
двустороннее сотрудничество, в котором в последнее время возникли немалые
сложности. Примерно через полмесяца он принял участие во встрече президента
с аккредитованными в стране послами по случаю его дня рождения, который, по   
заведённому порядку, отмечался в стране как национальный праздник.
Торжественная атмосфера, украшенный цветами зал, приподнятое настроение всех
участников встречи, произносивших от имени своих глав государств поздравления
президенту, подарки, подносимые ему, – всё это переносило присутствующих в
некий полуфантастический мир с ярко выраженным восточным колоритом.
Растроганный хвалебными словами в свой адрес президент выразил всем
благодарность и в импровизированном выступлении стал говорить о проблемах
современного развития своей страны. Вначале Егору показалось, что это была
спонтанная речь.
Но дальнейшее её развитие убедило его, что всё было заранее
обдумано и взвешено. Президент всё более и более распалялся, приводил много
цифр и фактов и неожиданно стал в довольно жёстких формулировках
характеризовать
двусторонние отношения с Россией. По его словам, именно Россия несёт
вину за отсталость в прошлом республики от других её соседей по региону, а
нынешнее российское руководство (он назвал и Ельцина, и Черномырдина) не
способствует преодолению накопившихся проблем. Заметно было, что он сильно
возбуждён. На его лице появился румянец. Для Егора было ясно, что вся сцена,
разыгранная президентом, была рассчитана на присутствующих послов западных и
исламских государств. Тем самым им посылался сигнал, что глава молодого
государства демонстрирует свою полную самостоятельность и дистанцируется
от северо-западного соседа. Как не похож он был на того радушного и
благожелательного человека, который принимал у Егора верительные грамоты. Во
время своего спича он ни разу не встретился взглядом с Егором, смотревшим на 
него с выражением глаз, в которых читался вопрос:
«Почему же ты не поделился со мной этими озабоченностями во время нашей
встречи?
Подходящий ли сейчас момент говорить об этом?»
«Да, – подумал Егор, – ты проявляешь чудеса
перевоплощения после нашей первой встречи. В тебе таится несомненный актёрский
дар. И не свяжи ты много лет назад свою жизнь с политикой, а, волею случая,
окажись в театре, ты, конечно же, стал бы большим артистом…»
Но это эмоции. А
откровенный антироссийский выпад президента давал Егору повод для политических
выводов.
«Уместны ли были подобного рода его заявления на встрече с послами
по случаю своего дня рождения? – рассуждал Егор.
– Как может проходить визит
Ельцина сюда при таком настроении президента? Разве вопросы двустороннего
сотрудничества целесообразно обсуждать на подобной встрече, чтобы на ней
вывалить весь груз обид, накопившихся за предшествующий период?»
В ходе проводившихся бесед Егора с вице-премьерами он все более убеждался, что
руководители экономического и культурно-гуманитарного блока были далеки от
конкретного понимания задач предстоящего визита.
Своими озабоченностями Егор
поделился с министром иностранных дел. На это он получил разъяснения, что
руководители соответствующих ведомств не получили команды от президента.
Тем временем в страну с официальным визитом прибыл президент Украины Кучма.
Местные средства массовой информации освещали его с большой помпой. По
установленной протокольной практике послов приглашали на заключительный
приём, на котором присутствовал также местный политический и
административный бомонд. Хозяин демонстрировал пословичную щедрость
восточного гостеприимства. Примерно к середине торжества Егор обратил внимание
на то, что главный гость оказался в состоянии сильного подпития. Он также
заметил, как некомфортно стало его коллеге – послу Украины. Вдруг президент
Незалежной поднялся из-за стола и, шатающейся походкой направился к сцене, где
выступали артистки танцевального ансамбля. Все присутствующие с ужасом в
глазах наблюдали за его поведением, которое напоминало действия потерявшего
контроль над собой пьяного дебошира во время сельского застолья. Едва
поднявшись по ступеням на сцену, он разухабистым жестом дал команду оркестру –
играть, а сам, подойдя к испуганным артисткам, сжавшимся в кучку, схватил одну
из них за талию и начал вытаскивать её на середину сцены. Артистка всё-таки
сумела вырваться из его объятий и вместе с другими шмыгнула за кулисы, куда
пьяной походкой направился и президент-проказник.
Вскоре незадачливого бонвивана под руки вывели оттуда сотрудники охраны
и усадили вновь за стол президиума. Взгляды присутствующих: любопытные,
осуждающие, стыдливые за очевидное хамство и хулиганство, угрюмые, полные
презрения и даже ненависти – были обращены на него, поскольку такого
вызывающего оскорбления местных традиций здесь никто и никогда себе не
позволял.
«И это носитель высшей державной власти независимого государства?!
– с чувством брезгливости подумал Егор, – человек, который призван воплощать
собой не только своё личное достоинство, но и достоинство, честь и культуру
страны, которую он представляет…»
Хозяин, по-видимому, не предполагавший что
заложником его хлебосольства может оказаться не только его гость, но и он сам,
постарался обратить случившееся в неудачную шутку и быстро свернул
торжество.
Украинский посол, как показалось, за какие-то секунды постарел на
несколько лет. Егор представил всю меру его переживаний, испытываемый им
стыд пред всеми присутствующими и чувство отчаянья, что он ни чем в
сложившихся
обстоятельствах не мог спасти лицо своего руководителя.
Егор вообразил, как бы
он повёл себя в схожих условиях. И не находил ответа. В то время уже мировые
медийные средства разнесли по всему миру сцены выступления Ельцина в качестве
дирижёра германским оркестром, закатившегося смехом над ним Клинтона и так
называемой «прогулки перед передним колесом авиалайнера» во время
промежуточной посадки президентского борта в одном из аэропортов. Глядя по
телевизору на эти сцены, Егор сгорал от стыда. Его угнетала мысль, что этот
человек представляет великую страну, его родину. По его позорному поведению
люди мира будут судить о России. Понимая, что при отсутствии конкретных
предложений по развитию двустороннего сотрудничества между нашими странами и
соответствующего настроя руководителя государства, визит российского
президента может оказаться безрезультатным, Егор попытался найти аргументы,
чтобы убедить Москву перенести визит на другое время. Его аргументы были
восприняты: визит был отложен на неопределённый период. Необходимость
принятия основательно продуманных, но в то же время решительных действий для
разблокирования двусторонних отношений, заставляла Егора искать
нетривиальные решения. Ситуация осложнялась тем, что затруднения во
взаимоотношениях России с молодыми центральноазиатскими государствами
зачастую возникали
вследствие того, что представители отечественной бизнес элиты
рассматриваемого периода стремились во что бы то ни стало скорее получить
коммерческую выгоду и нисколько не беспокоились о стратегических интересах и
перспективах развития нашего сотрудничества в регионе. Практика подтверждала,
что близость деловых кругов к высшим руководящим сферам, возможно, и давала
им какие-то краткосрочные преференции, но в длительной перспективе наносила
вред долгосрочным государственным интересам, поскольку на первый план
выдвигалась быстрая коммерческая прибыль в ущерб серьёзным упущенным
экономическим и политическим возможностям. Не редко со стороны российской
политической элиты проявлялись патернализм в контактах с партнёрами,
непонимание всей важности присутствия нашего государства в этом регионе.
Непрофессионализм кадрового состава дипломатов на этом направлении приводил к
верхоглядству, дефициту конструктивных идей и незаинтересованности в
результатах своей работы. «Масло в огонь» подливала российская пресса. Её
молодые жрецы, почувствовавшие в новых условиях полную «свободу рук» и
лишённые знаний о регионе, его исторических и культурных особенностях, не
понимая причинно-следственных связей и чуждые элементарной тактичности,
допускали в своих публикациях грубые выпады против лидеров молодых суверенных
государств, оскорблявших национальное достоинство народов этих стран. Они
скорее были озабочены не правдивой и аналитической подачей материалов, а
желанием повысить рейтинги своих изданий скандальными, сенсационными
эскападами, отличавшимися высокомерно ёрническим, а порой и откровенно
издевательским стилем. Всё это порождало недовольство руководителей государств
региона, отношения которых к российскому президенту и без того было отягощено
обидой за полное их игнорирование во время «беловежского сговора крутых
славянских парней». Отсюда возникло недоверие, подозрительность и            
недоброжелательность, когда дело касалось практического взаимодействия и
понуждало их искать альтернативные пути реализации своих амбициозных планов.
Сложившейся ситуацией умело воспользовалась администрация США, нацеленная на
превращение Центральной Азии после распада СССР в зону своих политических и
экономических интересов, стремившаяся вовлечь государства региона в орбиту
«большой геополитической игры». В доверительных беседах с Егором послы
государств СНГ рассказывали ему, что американский посол Стивен Манн
в состоянии изрядного
подпития откровенничал с ними, что «главная задача политики США в регионе – во
что бы то ни стало выдавить отсюда Россию».
Наблюдения Егора и сотрудников
посольства за ходом переговоров руководителей европейских дипломатических
миссий и политических деятелей с руководством страны пребывания давали
достаточно оснований для выводов о том, что европейские страны всегда
проявляли солидарность с Вашингтоном, когда дело шло о выдавливании России из
этого региона. Приход в МИД России Е. М. Примакова ознаменовал существенную
корректировку внешнеполитических ориентиров в сторону приоритета
национальных интересов российского государства.
В целях развития парламентских
связей между двумя странами Егору удалось добиться согласия президента на
визит в страну Председателя Государственной Думы Российской Федерации Г. Н.
Селезнева. Руководители стран Центральной Азии, возглавлявшие в недавнем
прошлом компартии республик, хорошо знали его как бывшего главного редактора
газеты «Правда». Он, благодаря своему ровному, уважительному к мнениям
других характеру, объективности в суждениях, пользовался широким авторитетом.
Это и обеспечило откровенный обмен мнениями в ходе встречи президента и
спикера нашего парламента по ключевым вопросам двустороннего взаимодействия.
Глава государства не стал скрывать причин своих обид, мешавших
конструктивному сотрудничеству. В разговоре тет-а-ет с Геннадием Николаевичем
Егор сказал ему, что возникшие проблемы двусторонних отношений имеют скорее
субъективный характер, контрпродуктивно отражаясь на межгосударственных
отношениях. Позже о принятых мерах Селезневым по возвращении в Москву Егору
рассказал его бывший коллега по отделу ЦК комсомола Николай Лях,
руководивший секретариатом председателя Госдумы. К тому времени председателем
правительства стал В. В. Путин. Российское руководство практическими шагами
доказывало понимание необходимости расширения диалога с центральноазиатскими
странами. Уход отсюда России тяжело отразился на судьбах миллионов наших
соотечественников в гуманитарном и социально-экономическом плане.
Существовала также реальная опасность всплеска здесь терроризма.
Руководители талибского Афганистана не скрывали захватнических планов по
утверждению в регионе «зелёного знамени ислама». Международный терроризм      
приобретал ярко выраженный этно-конфессиональный
характер и всё более превращался в угрозу существования молодых государств на
этом географическом пространстве. Активным субрегиональным игроком становилась
Турция, стремившаяся вывести мусульманские республики региона из состава СНГ
и на базе этнической, культурной и религиозной близости с ними занять
позиции духовного лидера. В свою очередь, главы центральноазиатских стран всё
отчётливее осознавали, что неурегулированность спорных вопросов с Россией
пагубно сказывается на их социально-экономической жизни.
Шанс для существенных
корректив внешней политики нашего государства возник после избрания в марте
2000 года Президентом России В. В. Путина. Егору было приятно услышать от
главы другого государства слова восхищения по поводу торжественности и
масштабности церемонии вступления Путина в должность.
Егор воспользовался
случаем, чтобы высказать мысль о возможной встрече двух президентов, которая
сыграла бы позитивную роль в двустороннем сотрудничестве. Идея была
энергично поддержана главой государства, протянувшего Егору текст своего
поздравления нового российского президента по случаю инаугурации. А на
словах он просил передать приглашение ему в удобное время посетить с визитом
страну. Москва позитивно отреагировала на это предложение, начав подготовку к
визиту. Новое политическое руководство России хорошо понимало, что первый
зарубежный визит президента в эту страну выходил далеко за рамки двусторонних
отношений и приобретал региональное измерение. Он демонстрировал, что Россия
отныне намерена уделять повышенное внимание в своей внешнеполитической
деятельности центрально-азиатской тематике. Пример соседнего Казахстана
показывал, что мудрый подход руководства к взаимовыгодной экономической
интеграции с Россией позитивно отражался на процессе его суверенизации. В то
же время, завышенные ожидания поддержки третьих, в том числе вне региональных,
стран, непоследовательность политики, колебания и бюрократические проволочки в
деле адаптации к новым условиям экономического взаимодействия с нашей страной
приводили к серьёзным внутренним эксцессам и массовой миграции из ряда
государств региона. Политики этих стран не избавились от навязанных западной
пропагандой фобий, будто бы исходившие от российской стороны предложения,
направленные на расширение сотрудничества, могут привести к их зависимости
от России и возрождению Советского Союза.
Готовясь к визиту, посольство предлагало Центру в ходе переговоров сделать
акцент на долгосрочных договорённостях в экономической сфере для того, чтобы
на высшем уровне закрепить позитивные тенденции в двусторонних отношениях.
Другой комплекс проблем, по мнению посольства, был обусловлен тем, что в
государстве пребывания был взят курс на резкое сокращение образовательного и
культурного пространства на русском языке. На основе доверительных контактов
российские дипломаты делали выводы, что в ближайшие годы в стране пройдёт
реформа образования, в результате которой исчезнут школы с преподаванием на
русском языке, а среднее образование станет девятилетним. Это грозило нашим
соотечественникам и гражданам, для которых русский язык и русская культура
были ментально близкими, оказаться в культурной изоляции. Работавшая в столице
по российским образовательным стандартам средняя школа могла исчезнуть после
ухода из страны оперативной группы Федеральной пограничной службы России,
которая оказывала помощь в охране государственной границы бывшей союзной
республике и в подготовке национальных пограничных кадров. Ко времени визита
Путина российские пограничники завершили свою миссию. В целях развития
контактов в духовной сфере Егор в своих беседах с министром иностранных дел
государства пребывания нашёл убедительные аргументы в пользу того, чтобы
президенты подписали специальную декларацию о сотрудничестве в области
культуры, науки, образования, туризма и спорта. В проект документа был
включён отдельный пункт, который предписывал министерствам образования двух   
государств заключить до конца текущего года соглашение об условиях
функционирования совместной школы (на создание отдельной российской школы не
было бы получено согласия местного руководства). Егор предложил в проекте
соглашения назвать школу именем Александра Сергеевича Пушкина. Нет
необходимости подчёркивать, что имя гения русской поэзии является символом
России. По задумкам посольства, вряд ли у кого найдутся возражения против
такого названия. А стало быть, это наполовину обеспечивало бы успех проекту.
Расчёт делался и на то, что атмосфера, подготовленная в стране
многочисленными культурно-просветительскими мероприятиями по чествованию      
200-летнего
юбилея А. С. Пушкина, создавала хороший фон и для организации такой школы. Ещё
накануне юбилея посольство предложило литературной и артистической
общественности страны встретить юбилей как масштабное событие культурного
сотрудничества двух стран, которое охватывало бы различные сферы духовной
жизни и отмечалось во всех областях.
Концепцию юбилейных мероприятий Егор согласовал с министром иностранных дел и
главой государства. Это создавало благоприятные возможности для маневра в
практической работе. С большим энтузиазмом восприняли учёные и писатели
страны, наши соотечественники, руководители и актёры русского драматического
театра, носившего имя Пушкина, новость о подготовке специальной юбилейной
программы. Результатом стали новые переводы произведений поэта, исследования
о влиянии его творчества на культуру страны и оригинальные театральные
постановки. Посольству удалось договориться с руководством государства и      
двух областей о выездных гастролях театра (такого здесь не было с советского
периода). В их организационно-техническом обеспечении существенную
спонсорскую помощь оказал местный бизнесмен Тагир Акперович. По признанию
главного режиссёра театра Рената Хуснуловича Исмаилова и директора театра
Сердара Непесова, успех этих гастролей превзошёл все ожидания. Он окрылил
артистов на новые творческие поиски. Широкое внимание культурной
общественности столицы привлекли состоявшиеся впервые за многие годы
концерты известного пианиста, лауреата международных конкурсов, народного
артиста России Владимира Селивохина и лауреата международных конкурсов в
Бельгии, Испании и Италии, дважды лауреата Международного конкурса имени П. И.
Чайковского Вадима Руденко. Исполненный В. Руденко Первый концерт для
фортепьяно с оркестром П. И. Чайковского с национальным симфоническим
оркестром стал незабываемым переживанием для столичных любителей
классической музыки. Заслуга приглашения известных российских музыкантов для
благотворительных концертов принадлежала советнику посольства Василию
Васильевичу. По его признанию, слова «Пушкинский юбилей» для обоих маэстро
звучал своеобразным паролем. В этот период активную роль в раскрытии
потенциала двусторонних отношений по всему спектру взаимосвязей сыграло
Московское общество дружбы, культурных и деловых связей, руководимое уже
известным нашим читателям Олегом Ивановичем Карпухиным. Юбилейные торжества
благодаря совместной работе посольства и Общества дружбы превратились в
заметное явление российского присутствия в общественной жизни страны. Олег
Иванович содействовал созданию в Москве неправительственной организации Дома
делового сотрудничества, который помогал средствами народной дипломатии в    
реализации двустороннего Договора о дружбе между нашими странами.
Руководителем этой организации стал общественный деятель,
учёный-социолог, кандидат наук Владислав Вячеславович Немчинов. Особый
положительный резонанс в обществе страны пребывания вызвало специальное
юбилейное издание сборника стихов А. С. Пушкина с обращением президента
республики к читателям. Министр иностранных дел помог посольству не только в
подготовке текста обращения, но и смог убедить президента подписать его.
Излишне упоминать о том, что посольство не располагало никакими средствами для
такого издания. И тем ценнее бескорыстная помощь, которую оказал нашему
дипломатическому представительству давний приятель Егора по ЦК комсомола
Владимир Николаевич Кузин, возглавляющий известное московское издательство
«Классика». Будучи в прошлом одним из спичрайтеров первых секретарей ЦК,
Владимир Николаевич не раз делился с Егором забавными эпизодами, возникавшими
при подготовке речей на съездах комсомола. Его издательство выпустило сорок
тысяч экземпляров пушкинского юбилейного сборника и за счёт своих средств
доставило их в посольство. Вот достойный пример для нынешних олигархов, как
находить пути спонсорской помощи российским дипломатическим представительствам
в осуществлении их миссии по укреплению и расширению духовных связей с       
Россией! Юбилейные сборники, словно весенние птицы, разлетелись по школам и
библиотекам страны пребывания. Вся эта многоплановая работа создавала
благоприятную атмосферу для подписания упомянутой двусторонней декларации,
проект ко% торой включал специальный пункт о создании совместной средней школы
имени А. С. Пушкина. Но, увы, российские бюрократические препоны оказались на
пути осуществления этих планов. Егору не довелось узнать, какие силы были
включены, чтобы похоронить эту задумку. В канун визита ему сообщили
расплывчатую формулу, что «Москва считает нецелесообразным подписывать
декларацию», проект которой, кстати, сказать, предварительно был согласован
с партнёрами. Вот так в нашем Центре на практике реализовывались
широковещательные заявления о помощи российским соотечественникам и развитии
культурных связей с государствами СНГ. Егор, хотя и не был страстным
поклонником игры в шахматы, но хорошо усвоил известный приём мастеров этой
игры: потерять шахматную фигуру не значит проиграть всю партию. Настал
долгожданный день первого зарубежного визита нового российского президента
В. В. Путина, который он осуществил последовательно в
две соседние страны Центральной Азии. Егор принял участие в расширенных
переговорах российской делегации и делегации страны его аккредитации.
Стороны предметно в течение трёх часов обсудили широкий комплекс вопросов
развития сотрудничества по всем направлениям, в том числе и взаимные усилия
в борьбе с главным региональным врагом на современном историческом этапе –
международным терроризмом. После временного застоя в торгово-экономических
отношениях результаты переговоров можно было оценить как крупное достижение.
Президенты поручили заинтересованным органам своих стран найти
взаимоприемлемые решения по всем неурегулированным проблемам. В. В. Путин ясно
дал понять, что Россия будет настойчиво противодействовать попыткам
исламских экстремистов распространить своё влияние на страны СНГ. Когда
делегации приступили к обсуждению вопросов взаимодействия в духовной сфере,
хозяин неожиданно для российской стороны предложил по итогам переговоров
подписать совместную декларацию о сотрудничестве в области культуры, науки,   
образования, туризма и спорта. Путин сразу поддержал эту инициативу, отметив
её полезность для обеих стран. Оставим за рамками этой книги интригу о том,
как был подготовлен этот, выглядевший экспромтом, шаг хозяина встречи.
Отметим только, что его министр иностранных дел сыграл решающую роль в её
реализации. Президенты договорились сделать краткий перерыв в переговорах,
поручив министрам иностранных дел подготовить соответствующий документ.
Российский министр И. С. Иванов спросил у посла, нет ли какого-либо проекта
этой декларации. По всей видимости, интуиция подсказала Егору запастись
вариантом этого документа, который был согласован с партнёрами. После
незначительной доработки он был предложен главам делегаций для подписания.
Вся атмосфера переговоров свидетельствовала о настоящем восточном
гостеприимстве и радушии хозяина встречи, о взаимопонимании и
доброжелательности сторон. Они заложили хорошую основу для будущих
доверительных отношений лидеров обоих государств. Заключительный приём в честь
российского президента не обошёлся без незначительного курьёза. После того,
как президенты обменялись традиционными приветствиями, хозяин попросил быть
тамадой И. С. Иванова. Игорь Сергеевич, как знаток восточных традиций,
предложил своего коллегу – министра иностранных дел страны пребывания,
быть вторым тамадой. Предложение, разумеется, было принято.
Иванов предоставил слово министру обороны России, маршалу И. Сергееву.
После его
тоста второй тамада предоставил слово министру обороны своей страны, сержанту
Саржаеву.  Его юмор был встречен весёлой реакцией присутствующих.
Царившая на вечере непринуждённая, поистине дружеская атмосфера убедительно
свидетельствовала, что оба лидера готовы конструктивно взаимодействовать для
преодоления накопившихся наслоений в двусторонних отношениях. Как показала
практика выполнения поручений, зафиксированных в подписанной на высшем уровне
совместной декларации, российские ведомства пытались найти обходные пути,
чтобы их заблокировать. Поручение президентов двух стран министерствам
образования подписать до конца года соглашение об организации средней школы,
которая работала бы по российским образовательным стандартам, натолкнулось
на твердокаменную позицию финансового ведомства. Было очевидным, что чиновники
этого министерства не понимали важности культурно-образовательных
взаимоотношений России со странами, ещё несколько лет назад находившимися в
едином с ней цивилизационном пространстве. Егор был убеждён, что
межкультурный диалог способствует не только обогащению национальных
культур, ведёт к
бесконечному и неисчерпаемому познанию, но и является очень важным и нужным
мостом коммуникации с огромной российской диаспорой, оторванной от родины
волюнтаризмом политических авантюристов. Егор много раз задавался вопросом:
«Когда же у нас, наконец, появятся современные Третьяковы, Бахрушины,
Мамонтовы и Морозовы?»
Но суровая действительность со свойственной ей
прямолинейностью и жестокостью отвечала:
«В наш меркантильный век ни
государственные чиновники, ни новый слой российской деловой элиты, ни
служители муз не понимают всей важности и настоятельной необходимости широких
и регулярных культурных и образовательных контактов России со странами СНГ».
В сотрудничестве со странами СНГ, по убеждению Егора, первостепенное значение
имеет именно это направление практической и народной дипломатии. Страна его
пребывания давала немало примеров того, как попытки руководства, выстроившего
тоталитарную систему управления, изолировать культурный процесс своего
государства от взаимодействия с российской культурой, подчинить его
собственным политико-идеологическим интересам, приводили к негативным
процессам в общественном развитии и отрицательно отражались на национальном
престиже. Основным мерилом того или иного культурного проявления становились
не эстетические критерии, а его соответствие политико-идеологическим
установкам. Вся духовная сфера подчинялась строгому и постоянному контролю.
Результатом стало резкое снижение качества художественной культуры: театра,
музыки, кино, изобразительного искусства, литературы и книгоиздания.
Появляющиеся высокохудожественные произведения отдельных авторов, как в совет%
ский период, пополняли пресловутый бэкграунд. Под предлогом неправильного
освещения прошлого страны из библиотек изымались книги многих популярных
авторов, имена которых были известны во всех бывших советских республиках. В
новых исторических исследованиях распространённым приёмом стало
игнорирование отдельных исторических явлений, освещение советского прошлого
только с отрицательным знаком, откровенная русофобия, идеализация
средневекового периода в истории своего народа и мифологизация некоторых её
этапов и событий. Егор при анализе происходивших процессов в стране пребывания
часто вспоминал слова Николая Бердяева из его книги «Царство духа и царство
кесаря»: «… кесарь имеет непреодолимую тенденцию требовать для себя не
только кесарева, но … и подчинения себе всего человечества. Это есть главная
трагедия истории, трагедия свободы и необходимости… Государство, склонное
служить кесарю, не интересуется человеком, человек существует для него лишь   
как статистическая единица». В этих условиях российскому посольству
необходимо было находить такие пути и средства духовного взаимодействия
наших стран, которые, даже при полном отсутствии помощи со стороны
соответствующих российских ведомств, государственных и общественных
организаций в тот период, способствовали бы сохранению того, что ещё
оставалось от
общего цивилизационного поля. Поэтому Егор стремился во что бы то ни стало
сохранить столичную среднюю школу имени А. С. Пушкина. Критический момент
настал, когда с уходом оперативной группы пограничников прекратилось
финансирование школы, а соглашение министерствами двух стран ещё не было
подписано. И начались для посольства «хождения по мукам». Обращение посола в
российские инстанции не давали результата. По договорённости с директором
школы были инициированы специальные письма родительского комитета школы в
адрес
министра финансов А. Кудрина и председателя правительства М. Касьянова.
Казалось бы, упомянутые российские руководители
позиционировали себя как либералы и последовательные сторонники демократии.
Стало быть, к обращениям соотечественников вреде бы должны были отнестись
внимательно. Но, к сожалению, надежды посольства и родительской
общественности не оправдались. Даже ответа на эти письма не были получены.
Неоднократные обращения посла в наш МИД не давали результата.
Ответ на них готовился под копирку:
«На школу у минфина нет денег».
Во время регионального
совещания послов Егор привлёк к проблеме внимание заместителя министра
иностранных дел Берденникова. Но по его индифферентной реакции было понятно,
что вряд ли будет оказано какое-либо содействие с его стороны. Так и вышло.
Посольство по-прежнему искало спонсоров, чтобы обеспечить учительский
коллектив зарплатой. Родители учеников с пониманием относились к возникшим
трудностям, оказывая школе посильную финансовую помощь. С благодарностью
вспоминал Егор содействие своего старшего товарища – последнего советского и
первого российского посла в Аргентине Владимира Владимировича Никитина,
который в то время был представителем аргентинской фирмы «Bridas», а также
главу представительства этой фирмы Диего Маки.
Почти два года тянулась эта
драматическая история, которая стоила немало нервной энергии послу. Но он не
терял веры в успех, по своей воле взвалил на себя груз ответственности за
сохранение учительского коллектива, состоявшего преимущественно из наших
соотечественников, и за судьбу нескольких сот учащихся этого
многострадального учебного заведения.
В начале 2002 года, готовя ответный рабочий
визит президента в Москву, посольство предложило в ходе визита подписать
соглашение о школе. Партнёры по переговорам поддержали это предложение. Егор
запросил согласие Москвы. Однако вскоре его коллеги из министерства сообщили
ему, что Берденников отклонил предложение, сославшись на «его
незначительность». Но в российском руководстве оказались чиновники с более
широким горизонтом понимания процессов современного развития. В. Б.
Христенко, являвшийся заместителем председателя правительства, ознакомившись 
с проектами документов, которые готовились к визиту, поручил подготовить
упомянутое соглашение к подписанию. Во время визита в присутствии обоих глав
государств долгожданное соглашение было подписано министрами двух стран,
придав школе легитимный статус и разрешив множество практических проблем.
Конечно, создание этой школы не решило всех тех сложностей, которые были у
наших соотечественников. Но тем не менее в деле просвещения
историческая связь с этнической родиной для молодого поколения была
сохранена. За короткий период школа превратилась в самое крупное в стране
среднее общеобразовательное заведение, ставшее основным и постоянно
функционирующим центром двустороннего взаимодействия в духовной сфере. Для
школы выстроено новое здание в центре столицы. Она оснащена компьютерной
техникой по современным критериям. Тысячи её выпускников продолжили
образование в высших учебных заведениях нашей страны. Во время визитов
российских делегаций на высшем и высоком уровнях школа стала обязательным
объектом
посещения. Егор на основе приобретённого опыта пришёл к выводу, что история
со школой – многозначна. Она со всей очевидностью высветила некоторые родовые
пятна нынешней политико-экономической жизни в России. Выброшенные
«демократической волной» на самый верх современной политической системы
чиновники зациклены на краткосрочных меркантильных интересах. В отношениях с
новыми странами, возникшими на постсоветском пространстве, они преследуют    
преимущественно экономико-прагматические цели ближайшей перспективы. Как
правило, в погоне за краткосрочной выгодой они не понимают значения сохранения
всего того ценного, что было накоплено во взаимодействии с народами этих
стран в течение предшествующих веков в духовной сфере. Поэтому в
разрабатываемой договорно-правовой системе не увязывали в органическом
единстве эти две ипостаси. Для лучшего понимания этой проблемы зададимся
простым вопросом: почему власти прибалтийских и бывших восточноевропейских
стран бьют именно по системе образования на русском языке? Да, потому что они
понимают (конечно, не без подсказки тех, кто на протяжении веков ведёт
наступление на «Русский мир»), что именно в детском возрасте, в системе
образования закладываются основы мировоззрения. Новые власти постсоветских
республик, переживающих демографический кризис, пытаются укрепить свои нации
путём ассимиляции русского и ментально близкого к ним населения. После распада
Советского Союза началось фронтальное наступление на русское культурное и
образовательное пространство. Практически прекратилось издание учебников на
русском языке. Нет обмена художественной и научной литературой. Такую политику
власти пытаются оправдать стремлением избавиться от коммунистического
наследия, создавая вокруг этого исторического этапа нашей страны и
восточноевропейских стран своего рода морально-психологическую
завесу в виде мифов о якобы
родственной природе фашизма и коммунизма. Это даже не скрывается на
коллективном Западе. Напротив, соответствующие идеологические центры подвели
под такую политику доктринальную базу, которая охватывает историческую,
политэкономическую, гуманитарную и культурную сферы. А Европарламент даже
принял специальный законодательный акт, основанный на этой доктрине. В
последние десятилетия появилось немало сторонников, а то и защитников таких
теорий и в России. Егор на личном опыте убедился, что бессмысленно убеждать
людей, настроенных подобным образом. Каждый раз, когда он оказывался
свидетелем дискуссий на подобные темы, он вспоминал слова нашего гениального
поэта: «…и не оспаривай глупца…» или другого гениального поэта и своего
собрата по профессии:
«Напрасный труд – нет, их не вразумишь, – чем
либеральней, тем они пошлее, цивилизация – для них фетиш,
но не доступна им её идея.
Как перед ней не гнитесь, господа,
вам не снискать признанья от Европы:
в её глазах вы будете всегда
не слуга просвещенья, а холопы».
Но разве у
России было и остаётся мало политико-экономических рычагов, чтобы защитить
свои интересы в этой области? Несомненно, они есть. И они существенны. Только
в практической дипломатии они реализуется слабо и частично. Отсюда для наших
соотечественников, проживающих в бывших союзных республиках, образовательное и
культурное пространство на русском языке постоянно сужается. Эта проблема не
разработана должным образом концептуально ни одним из государственных органов.
Созданные за последние десятилетия различные федеральные агентства,
неправительственные фонды работают разрозненно. Чиновники и общественные
деятели, которые вовлечены в эту работу, либо не обладают соответствующим
культурно-мировоззренческим уровнем, либо желанием и профессиональным
умением, которые были бы адекватны стоящим задачам. Чаще всего их активность
ограничивается проведением различных конференций, семинаров, на которых, как
правило, участвуют одни и те же люди и звучат речи, как две капли воды,
похожие одна на другую, и содержащие одни и те же заклинания о необходимости
большего внимания к проблемам наших соотечественников. Но результат от таких
заклинаний примерно такой же, как выздоровление тяжело больного человека от
заговоров деревенской целительницы. Уже в самом начале своей посольской
миссии Егор в полной мере осознал, насколько сложна и болезненна проблема
соотечественников и насколько глубока пропасть, возникшая между ментально
русским миром на постсоветском пространстве с его исторической родиной.
Эта тема часто была
предметом его бесед с коллегой по посольству Василием Васильевичем и бывшим
послом в Аргентине Владимиром Никитиным. Однажды, зайдя в кабинет посла,
Василий Васильевич в расстроенных чувствах произнёс:
 – Нам надо менять
работу по консульскому обслуживанию. – Что вы имеете в виду, Василь Василич? –
оторвавшись от бумаг, поинтересовался Егор.
– Консульский отдел не успевает
принять всех желающих получить российские паспорта. С раннего утра они
занимают очередь, чтобы успеть до конца рабочего дня сдать необходимые
документы. Можете представить себе их мучения под палящим солнцем на жаре
более сорока градусов?!
– Меня это тоже очень беспокоит с начала моей работы здесь.
Я уже запросил Центр, чтобы посольству выделили для консульского отдела
дополнительные ставки, на которые мы могла бы принять на работу наших
соотечественников.
– Когда получим согласие, я готов вместе с заведующим
консульским отделом заняться обучением будущих кандидатов.
 – Вот и договорились. Вы заранее подумайте, кого мы могли бы
принять к нам на работу, – заключил посол.
Вскоре число сотрудников консульского отдела было увеличено
за счёт принятых на месте. После необходимой подготовки они добросовестно
справлялись со своими обязанностями, что помогло снять возникшее напряжение
с оформлением российского гражданства. Это также давало возможность принятым
на работу обрести стабильный заработок в условиях существовавшей в стране
безработицы. При посольстве было открыто специальное представительство
Федеральной миграционной службы Российской Федерации, которое содействовало
желающим переехать на постоянное место жительство в Россию. Между прочим, в
качестве руководителя этого представительства Егор пригласил своего
сокурсника по академии Василия Ивановича, известного читателю как наставника
Огняна в том, что касалось крепких выражений на грузинском языке. Владимир
Никитин, имевший значительный опыт дипломатической работы, в беседах с
Егором не скрывал своих претензии к российским руководителям. – Там на
верху, – делал он характерный жест в разговоре с Егором,
– не понимают положения русских людей, живущих в бывших союзных республиках
и ставших жертвой бездумной авантюры партийных политиканов. У Егора к бывшим
партийным бонзам и представителям новой политической элиты были свои
морально-цивилизационные счёты. Поэтому он поддержал настрой своего старшего
товарища, задумчиво произнеся фразу, которая давно сверлила его мозг.
– Хотя бы кто-нибудь из них поставил себя на минуту в положение человека,
вдруг
оказавшегося по чужой злой воле инородцем на родной земле.
– Мне родившемуся в этой республике, где моя семья живёт уже в четвёртом
поколении,
 – продолжил
Владимир Владимирович, – всё здесь родное и дорогое в такой же степени, как и
коренным жителям. Здесь покоятся мои родители, прямые и дальние родственники.
Я, как все мои друзья и сверстники, воспитывался в мультинациональной среде.
Знаю и уважаю культуру, обычаи и традиции титульной нации. Атмосфера
дружелюбия, взаимопонимания и взаимопомощи прежде была здесь обычной в
отношениях между людьми и очень ценилась ими… разумеется, отдельные проявления
бытового национализма, местничества и кумовства были. Но они, как говорится,
представляли собой отклонение от нормы, – он сделал паузу, выпил минеральной
воды и проложил: – Однако всё довольно быстро изменилось с развалом Союза.
Резкое обнищание населения породило расцвет коррупции и вседозволенность
местных властей. А руководство страны, не справляясь с обрушившимися      
экономическими и социальными проблемами, и чтобы не потерять власть, всю вину
начало сваливать на Россию. Это сразу же подстегнуло бытовой национализм. –
Наше посольство получает много обращений в связи с нарушением прав русских
граждан.
- Вы правы, Владимир Владимирович: кое-кто из местных чиновников,
уловив сигналы, исходящие от центральных властей, вместо защиты
законопослушных русских граждан, принуждают их к даче взяток.
– Расскажу тебе, Егор, характерный случай. Одна моя давняя знакомая сорок лет
назад по
распределению прибыла в республику после окончания института. Здесь она вышла
замуж за инженера, дед которого служил ещё в местной царской администрации.
Их дети разъехались по другим городам Союза. Несколько лет назад её муж
умер. Она жила в двухкомнатной квартире в центре города. К ней стали
наведываться какие-то люди и предлагали продать квартиру. Она им заявляла:
 – Оставьте меня! Не собираюсь я продавать свою квартиру! У меня есть внуки.
Они будут приезжать сюда.
Спустя некоторое время ей стали угрожать, что она
может потерять и квартиру, и жизнь. Знакомая обратилась в правоохранительные
органы.
Так вместо того, чтобы защитить её, ей посоветовали, чтобы спасти
себя от возможного покушения, постараться быстро продать квартиру и уехать в 
Россию. Она написала своим детям об этом. Дети приехали, продали квартиру.
Конечно, деньги они выручили небольшие. За них в российских городах
приличное жильё не купишь. Уехала от беды пожилая женщина доживать свой век у
детей. И подобных случаев немало.
– Есть жизненные ситуации, когда наше посольство оказывается бессильным,
– посетовал в тон своему собеседнику Егор.
– К нам обращаются соотечественники с жалобами о том, что русские рабочие и
специалисты становятся первыми кандидатами на увольнение, не зависимо от их
высокой квалификации. При наших попытках заступиться за них в таких случаях,
нам отвечают:
– А что мы можем сделать? Наши производственные предприятия
из-за отсутствия российских поставок сокращаются или закрываются вообще…
– Хотя в республиках Центральной Азии коренное население в целом толерантно –
сказал Владимир Владимирович, – во время войны миллионы людей из
оккупированных территорий, а также Москвы и Ленинграда нашли здесь приют, но в
последние годы, по моим наблюдениям, думаю и по вашим сведениям, настроение
людей стало резко меняться. Здесь появились силы, которые исповедуют
откровенную русофобию. А власти вместо того, чтобы прекратить это, наоборот,
своей политикой даже способствуют таким тенденциям. Тем самым, по моим
убеждениям, они пытаются укрепить свои позиции.
– Но это же близорукая политика, – заметил Егор.
– Согласен с тобой, – сказал Никитин. – Но близорукая с точки зрения
долгосрочной
перспективы. А в краткосрочной – даёт властям определённый шанс…
Понимаешь, Егор, – произнёс он после очередной
паузы, – я давно пришёл к выводу, что все, кто обретает власть в любой стране,
начинают кормить свой народ байками о благоденствии в недалёком или близком
будущем. А сами тем временем стремятся, как можно быстрее и как можно больше 
урвать от жизни материальных благ. Это с особой наглядностью проявилось в
России и в бывших союзных республиках. Ты же знаешь, что в большинстве из
них у руля сегодня те, кто в недалёком прошлом обещал народу
коммунистическое благоденствие. А сегодня они без зазрения совести заявляют,
что в
скором времени в их странах наступит капиталистическое процветание…
 – Да, я помню встречу Ельцина с дипломатами нашего посольства в Софии, – с
издёвкой
проговорил Егор.
– На ней он обещал, что как первый секретарь московской
партийной организации, опираясь на её здоровое ядро, быстро покончит со всеми
безобразиями в городе.
– Ну, и что получилось из этих обещаний?! – с сарказмом проронил Никитин.
– Через несколько лет он же стал одним из могильщиков
компартии. А, обретя власть в стране, начал сулить народу золотые горы и
молочные берега, которые наступят через несколько лет благодаря
капиталистическому рынку.
– У него и его клевретов главными лозунгами были:
«Приватизация любой ценой! Обогащайтесь за счёт свободы рынка! Запад нам
поможет!» Они меньше всего думали и думают о своих соотечественниках,         
которые живут вне России, – вернул Егор разговор в прежнее русло.
– В этом и
состоит одна из причин той трагедии, которую мы наблюдаем на всём
постсоветском пространстве. Всюду возобладали корыстные интересы и
властолюбие местных элит и коррумпированных кланово-мафиозных структур. Они
стали подогревать межнациональные противоречия. Нашлись и среди
интеллигентов титульных наций люди, подбрасывающие в эту сферу горючий
материал. Из захламлённых чуланов исторического прошлого вытащили старые
обиды, свои квазинаучные «труды» строят на негативе и высокомерии к другим
народам. Недостатки, характерные для некоторого числа русских людей: пьянство,
сквернословие, грубость, вульгарность – возводят в абсолют. Всю
цивилизационную миссию русского государства и русских людей за целый ряд
столетий пытаются объяснить имперскими интересами, а то и представить как
оккупацию.
– А маргиналы от политики превращают их измышления в политические
лозунги, типа: «Оккупанты, убирайтесь вон!» или «Чемодан – вокзал – Россия!» –
заметил Егор.
– Совершенно верно, – поддержал его Никитин.
– Прежде достойные уважения люди, и в первую очередь,
писатели и учёные своим творчеством
стремились подчёркивать всё, что нас как народы единого государства
объединяло. Только в нашей стране существовал литературный журнал «Дружба
народов». И он был не лозунгом. Благодаря ему открыты писательские таланты
многих авторов из всех союзных республик, в том числе и нашей, а также малых
народов Российской Федерации. Насколько знаю, этот журнал сейчас
переживает трудные времена. Но
свое благородное дело он продолжает.
– Да, вся государственная система Союза,
все общественные организации также работали на укрепление единства народов,
– поддержал мысль Никитина Егор.
 – Конечно, не везде и не всё делалось так,
как того требовали обстоятельства. Возникали и конфликты. Это Горбачёв в силу
своей близорукости с чьей-то подачи запустил вирус полураспада единой страны
в виде нового союзного договора, закончившийся Беловежским распадом.
 – Ты точно сказал, Егор, вирус полураспада. Этот вирус как некая
психосоциальная
болезнь поражает единение народов, их спокойную созидательную жизнь,
основанную на взаимном доверии и взаимной поддержке. Сегодня, напротив, на
первый план выдвигаются обстоятельства, факты и примеры, которые работают на
разъединение.
Он секунду подумал, затем заключил:
– Из распада Советского
Союза нашим правителям следовало бы извлечь необходимый урок.
– Им некогда
этим заниматься, – твёрдо заявил Егор.
– Ими завладел другой вирус. Вирус
меркантилизма и бездуховности, вирус властолюбия, эгоизма и наживы.
– Эта большая наша беда, – согласился Никитин.
 – Сегодня все средства печати,
электронные и бумажные, кинематография и спорт, театр и литература, даже
образование внедряют в умы людей этот вирус. Индивидуализм, прикрытый
фиговым листком слова «свобода» человека, возведён чуть ли не в абсолют. Почти
каждый день мы узнаём о новых финансовых пирамидах, обокравших тысячи
доверчивых людей. Уже, вероятно, миллионы людей пострадали от мошенников,
нажившихся на проблеме так называемых «дольщиков». Миллиардами исчисляются
конфискованные правоохранительными органами средства коррупционеров. Всё
это, разумеется, помимо социального напряжения ведёт к разобщению людей в
российском обществе. Я на основе личного опыта пришёл к убеждению, что
совместную жизнь народов в таком многонациональном государстве, как наше, а,
думаю, и в других государствах, можно в определённом смысле сравнить с жизнью
отдельной семьи. Тебе хорошо известно, что в Советском Союзе возникло много
смешанных семей. Такая семья и у меня. Мы вместе с женой живём уже более
сорока лет. Этническая разница не мешает нашему взаимопониманию. А если бы мы
то и дело выискивали недостатки друг друга, не доверяли друг другу, то наша
семья обязательно бы распалась. Представляешь, каково было бы тогда нашим
детям? Точно также и в обществе. Если во взаимоотношениях народов не
стремиться
акцентировать внимание людей на позитивных сторонах, а пытаться всё время
выискивать недостатки друг у друга, то обязательно начнутся раздоры, и такое
общество непременно распадётся. Так распался Союз. Если у нас, в России, такое
повторится, то и её может ожидать такая же судьба.
– Владимир Владимирович, вы
мне подсказали мысль. Часто можно услышать от различных политологов, писателей
и философов, что нам нужна национальная идея. Мне кажется, вот она
национальная идея российского общества – единение всех народов, населяющих
Россию, и их процветание. И когда государство, наша интеллигенция, все
политические партии, все неправительственные организации, медийные средства,
сфера культуры определят для себя единение всех российских народов в качестве
основной цели и будут всё делать для укрепления этого единения, то никакие
испытания нам будут не страшны.
– Кстати, Егор, по большому счёту в этом
состоит главная цель и нашей дипломатии. Ведь суть подлинной дипломатии – в
миротворчестве, в том, чтобы находить единение конфликтующих сторон. Ты и по
опыту своей работы здесь в этом неоднократно убеждался… Коль скоро мы
заговорили о дипломатии, то расскажу тебе один случай, свидетелем которого
мне не так давно довелось быть. Он тоже имеет определённое отношение к
проблеме индивидуализма, а то и личной корысти. Я оказался в числе узкого
круга лиц, сопровождавших Евгения Максимовича Примакова во время визита в
Штаты. Его пригласил к себе на виллу Генри Киссинджер. Они, как известно, были
давними знакомыми. У них сложились деловые доверительные отношения.
– Войдя в просторный холл виллы, – рассказывал Никитин, – я заметил на
бельэтаже
высокую очень пожилую даму, примерно одного с Киссинджером возраста. Она была
в просторном голубом халате и с неприбранной причёской. В течение нескольких
минут она бесцеремонно рассматривала вошедших и, не сказав ни слова,
удалилась… Я догадался, что это – хозяйка дома. Но почему она не спустилась
вниз и не поприветствовала гостей, мне было не понятно… В ходе непринуждённой
беседы Евгений Максимович поделился с патриархом дипломатии о том, что недавно
закончил написание очередной своей книги по внешнеполитическим проблемам.
Рассказав коротко о её содержании, он, как бы между прочим, с некоторой долей
скрытого юмора спросил:
– Генри, может быть, ты напишешь к ней предисловие?
 Американец на секунду задумался, а затем, сославшись на свои недавние
публикации на схожие политические темы, отреагировал. Но по-своему,
по-американски:
– Я, конечно, напишу, – произнёс он, пытаясь мимикой представить свои слова
как шутку. Кожа, в уголках его глаз похожая на светло-коричневый пергамент,
собралась в густую сетку морщин. Низкий, почти
басового регистра голос, казалось, опустился ещё на одну октаву, а крупный
рот скривила саркастическая улыбка. Взяв бокал виски слегка дрожащей рукой, на
которой виднелись коричневые пятна старческой плоти, он закончил свою фразу:
– Но только при условии, что в книге ты будешь меня цитировать, – сделал он
ударение на последнем слове.
– Меня это поразило до глубины души, – признался
Никитин. – От человека, которого мировая политология возвела чуть ли не
в «живую легенду дипломатии», такого корыстолюбия я не ожидал. Не сомневаюсь,
что
кое-кто на моём месте с восторгом бы говорил о находчивости это известного
во всём мире дипломата, его умении повернуть дело в своих интересах и так
далее и тому подобное. Но мне это, кажется, не только непочтительным с его
стороны к своему гостю, но и выглядело как определённое крохоборство. Да
разве, тебе мало тех бесчисленных изданий во всём мире, где тебя цитируют?!
– с издевательской улыбкой завершил Никитин.
– Впрочем, эту сцену можно интерпретировать и с другой стороны, – возразил ему
Егор.
 – В просьбе
Киссинджера содержалось скрытое признание огромного авторитета Примакова во
всём мире как учёного и политика. И ссылки в его трудах на произведения других
авторов делали им честь и свидетельствовали о его высоком признании.
 – В этом
случае, – сказал Никитин, – такой мастодонт дипломатии, как хозяин встречи,
вряд ли не понимал, что было бы намного учтивее попросить своего гостя о
том, чтобы он в новой книге нашёл возможным процитировать его, а не
предлагать своего рода сделку.
– Поэтому-то вы, Владимир Владимирович, –
согласился Егор, – правильно назвали реакцию Киссинджера на просьбу Примакова
«американской». Состоявшийся разговор стал для Егора своеобразной точкой
отсчёта. В каждом из предпринимаемых им дальнейших практических шагов
можно было заметить влияние тех соображений и выводов, которые он услышал от
своего старшего товарища. Это в одинаковой мере касалось всемерного
содействия развитию двустороннего сотрудничества России со страной его
пребывания в торгово-экономической, внешне-политической, гуманитарной
областях и их взаимодействия в культурно-образовательной сфере.
При этом он неизменно наставлял своих коллег, что
работа дипломатов в странах СНГ требует особых качеств: высокого
профессионализма, который предполагает чёткое понимание места и роли
государства пребывания в геополитической и региональной структуре и \
специфики происходящих общественно-политических процессов внутри страны, её
истории и культуры. А также необходимо обладать чуткостью и внимательностью
к людям, которые обращаются в российское дипломатическое представительство.
Они в подавляющем большинстве являются нашими соотечественниками, которых
судьба в первом поколении оставила без исторической родины и у которых, как
правило, возникли сложные жизненные трудности. Проблемы соотечественников
были постоянно в центре внимания переговоров Егора с президентом,
вице-премьерами, министром иностранных дел, министром образования и
руководителями областей. Немалые сложности в его работе создавали
непродуманные действия и заявления отдельных российских политиканов, которые
только осложняли и провоцировали власти страны пребывания на принятие
более жёстких мер из-за опасений за состояние внутриполитической             
стабильности. Отсутствие в тот период чёткой, научно выверенной и комплексной
программы по работе с российскими соотечественниками посольство
компенсировало творческим подходом, суть которого заключалась в том, чтобы
задействовать имевшиеся возможности для популяризации среди населения того
огромного положительного влияния, которое оказала Россия и её представители
на развитие материальной и духовной культуры страны пребывания. С этой целью 
посольством во взаимодействии с научной и культурной общественностью был
объявлен конкурс на лучший очерк о выдающихся людях двадцатого столетия
обеих стран, которые внесли огромный вклад в развитие экономики, науки и
культуры страны пребывания и в укрепление дружбы между нашими народами и их
духовных связей. Результатом этого конкурса стала книга, изданная посольством
благодаря спонсорской помощи. Она написана коллективом авторов, которые
представляли интеллектуальную элиту страны пребывания. После того, как Егор во
время очередной аудиенции вручил книгу президенту, который с одобрением о ней
отозвался, была проведена её презентация с участием авторов и представителей
общественности. Довольно скоро книга нашла горячий отклик у читателей и стала
библиографической редкостью.
 При содействии посольства, а также Олега Ивановича в московском
издательстве «Классика» на спонсорских началах была издана книга режиссёра
театра имени А. С. Пушкина Рената Хуснуловича Исмаилова, которую он назвал
«Идя Востоком». Характер её автора раскрывает такой эпизод. Передавая рукопись
Егору, он, заметно смущаясь и потупив взор, проговорил:
– Я долго не решался
показать вам мои литературные опыты. Но отважился, когда понял, что наши
эстетические принципы близки. Через пару дней, ознакомившись с рукописью, Егор
посоветовал ему опубликовать книгу. На это Ренат Хуснулович с безнадёжностью
сказал:
 – Да, что вы?! Сегодня сделать это у нас невозможно. К тому же
неизвестно, как местные власти воспримут мои «Сказки Багтабада». Так
называется одна из моих миниатюр.
– Я направлю рукопись Олегу Ивановичу,
которого вы уже знаете. Думаю, он поможет, – пообещал посол.
Действительно.
Вскоре дрогнувшим от волнения голосом Ренат Хуснулович благодарил Егора,
принимая изданные в Москве книги, в которые вошли его стихотворения, сказки,
рассказы и литературные этюды, выражавшие микрокосмос его творческих
волнений, переживаний и страстей. Философия его художественного кредо
выражена словами:
 «Что ни говорите, а Мудрость – Внучка Простоты…» или «Красиво – не всегда
хорошо. А вот хорошо – всегда красиво!»
 Беседы с Ренатом Хуснуловичем доставляли Егору огромное нравственное и
эстетическое удовольствие. Его высочайшая образованность и интеллигентность,
богатая метафорами и особым восточным колоритом речь заряжали Егора особой
творческой энергией. Он на всю жизнь запомнил слова, однажды сказанные
Исмаиловым актёрам на репетиции:
«Впечатление – это единственное не отнимаемое
у человека богатство».
Вскоре после выхода книги Егор стал обладателем
одного уникального и дорогого для него экземпляра, в котором её автор
написал:
«Всё хорошее, что было в моей жизни за последние три года, связано с
Вами. Спасибо за всё, всё (и книгу эту, в том числе). Обнимаю Вас всем
благодарным сердцем».
Рядом была другая надпись, принадлежавшая замечательному русскому артисту
театра и кино, ставшему известным также, как самобытный поэт, Леониду
Филатову:
«Огромное Вам спасибо за внимание и помощь, которое Вы оказываете
моему другу и учителю Ренату Исмаилову. Храни Бог Вас и Ваших близких!»
Оказалось, этих неординарных творческих личностей долгие годы связывала нежная
и искренняя дружба. Уже после возвращения из своей командировки Егор узнал о
том, что Ренат ушёл из жизни. А через некоторое время московские почитатели
театра и литературы прощались с Леонидом Филатовым. Хотя и говорят, что
искусство театра эфемерно. Но произведения Рената Исмаилова и Леонида
Филатова будут жить всегда, пока есть любители изящной и высокохудожественной
литературы. Широкие возможности для взаимодействия России с государствами на
постсоветском пространстве во всех жанрах искусства имеются благодаря тому,
что за годы совместного существования наши народы накопили немалый опыт
удачного, гармонического синтеза национальных эстетических принципов и
лучших достижений русских и мировых культурных традиций. Существенную роль в
этом процессе продолжают играть мастера живописи, раскрытию таланта которых
помогали российские учебные заведения и наши художники. Близкое знакомство
Егора с Иззаттом Назаровичем Клычевым, удостоенным звания народного художника
СССР, и его работами, часть из которых вошла в сокровищницу Третьяковской
галереи, позволило посольству целым рядом выставок продемонстрировать
общественности страны органическую связь или близость основополагающих
критериев в изобразительном искусстве наших народов. Выдающиеся мастера
отечественной реалистической живописи: И.А. Серебряный, Б. В. Иогансон и А. М.
Герасимов делились с И.Н. Клычевым во время его учёбы в Москве тайнами
своего мастерства. Вернувшись на родину, он исколесил почти всю республику,
встречаясь с хлопкоробами и чабанами, строителями и нефтяниками, запечатлев
затем в живописных полотнах красоту людей и родной земли. Филигранное
искусство миниатюры он реализовал с особой изысканностью в иллюстрациях к
народным сказкам и шедевру средневековой арабской литературы «Тысяча и одна
ночь». Художественно-эстетические принципы И.Н. Клычева сегодня развивает
самый титулованный в этой центральноазиатской стране мастер сценографии
Бердигулы Амансахатов. Его работы были удостоены Государственной премии СССР,
премии ВЛКСМ. Республика Хакасия присвоила ему звание заслуженного
деятеля искусств. Он участвовал в
постановках спектаклей театров в Абакане, Алма-Ате, Астане, Ашхабаде, Львова,
Мары, Москве, Ташкенте и Чарджоу. Триумфальной была премьера спектакля с его
сценографией «Перенгли из Гонура», поставленного театром имени А. С.
Пушкина. В течение нескольких месяцев спектакль шёл при полном аншлаге.
Создавалось впечатление, что его посмотрели все жители столицы.
Сценографические работы Амансахатова вобрали в себя эпическую мудрость
восточных сказаний и художественное разнообразие русской театральной и
кинематографической эстетики. Бердигулы постигал тайны своей профессии в
театральной мастерской академика живописи Михаила Михайловича Курилко-Рюмина    
в годы учёбы в Московском художественном институте имени В. И. Сурикова. По
словам Бердигулы, «гениальный мастер щедро передавал своим молодым коллегам
не только таинство профессии, но и воспитывал в них духовный аристократизм,
философское понимание назначения искусства». В арсенале сценографических
работ Амансахатова – произведения современных русских, казахских, туркменских,
узбекских, хакасских авторов, а также Шекспира, Чехова, Байрона, Шиллера,
Платонова, Дж. Пристли, Дж. Синга, О. Уальда и Кобо Абе. Незабываемое
впечатление у Егора оставил спектакль «Сарданапал» по Байрону, поставленный
в 2003 году московским театром «У Никитских ворот». После премьеры спектакля,
воодушевлённый его успехом, главный режиссёр театра Марк Розовский, когда
Амансаха% тов представлял ему Егора, с восторгом признался: – Прежде чем
поставить этот спектакль, я стал выяснять, кто бы мог воссоздать на сцене
древний мир, но с современным ощущением. Мне сказали, что есть мастер, который
это сделает гениально. И Бердигулы действительно сделал гениальные эскизы.
Каждый костюм – произведение искусства. У англичан и французов отвалились
челюсти, когда они это увидели… Бердигулы интересный человек и художник,
который органично соединяет в себе древность национальной культуры и
современную интеллигентность европейца…»
В своих многочисленных живописных и
графических работах Амансахатов удачно выражает суть вещей через их внутреннюю
пульсацию благодаря изяществу цветовой гаммы и многозначности, но при этом
лаконичной пластики рисунка, утончённостью своих линий, напоминающих
произведения итальянских художников Возрождения. Творческая фантазия мастера
создаёт художественные образы, которые выходят за пределы конкретного
национального и географического ареала и
актуальны в любую эпоху. Портреты, написанные кистью Амансахатова, отличаются
глубоким проникновением во внутренний мир изображаемого образа. Егор благодаря
творчеству Амансахатова и его художественной фантазии сумел глубже понять душу
народа, историю страны своего пребывания и её культуру. Приходится сожалеть,
что неоднократные попытки посла добиться поддержки министерства культуры
России в том, что касается взаимного обмена гастролями ведущих театров и    
выставками произведений современных художников двух стран, оказались
безрезультатными. И это несмотря на подписанную президентами декларацию о    
сотрудничестве в сфере культуры. И всё-таки, используя личные контакты с
представителями российской творческой интеллигенции, посольство сумело
организовать в марте-апреле 2002 года персональную выставку работ Бердигулы
Амансахатова в Третьяковской галерее на Крымском Валу и выпуск на спонсорских
началах альбома экспонировавшихся произведений. С тех пор выставки этого
замечательного художника проходят в Москве регулярно. Егор каждый раз с
огромным наслаждением и гордостью за знакомство с этим выдающимся мастером
посещает его вернисажи. Заданный в те годы вектор творческого взаимодействия
российских и туркменских деятелей культуры был продолжен в последующие годы.
Благодаря этому появились в переводе на русский язык стихи одного из ярких
поэтических дарований туркменского народа первой половины XIX века Моллы
Непеса. С его творческим наследием соприкоснулся известный российский поэт,
секретарь правления Союза писателей России, главный редактор газеты
«Московский Литератор» Иван Голубничий. Он нашёл литературный эквивалент на
родном языке, чтобы выразить непреходящую мудрость прихотливого поэтического
творчества туркменского классика, звучащую актуально во все
времена:
«… Вы старых почитайте, молодые, Их руки берегите, золотые, Ремёсла их храните
дорогие…»
 За вклад в развитие поэтических связей между нашими народами указом
президента Туркменистана Иван Голубничий был награждён медалью «Махтумкули
Фраги». В повседневной деятельности посольства Егор стремился донести
до своих коллег – дипломатов и партнёров в стране пребывания, что
межкультурное взаимодействие благотворно влияет на цивилизационное развитие
каждого народа и что тесное общение других народов на протяжении столетий с
русской культурой помогало восприятию её гуманистической парадигмы. Он
неустанно проводил линию на то, что литература, наука и искусство
постсоветских стран испытывают естественную тягу к общению с русской
культурой. Сторонники этой точки зрения среди научной и творческой
интеллигенции страны пребывания помогали посольству реализовывать конкретные 
начинания. Благодаря этому удалось подписать соглашения о сотрудничестве
столичного университета с МГУ, а также с Санкт-Петербургским университетом.
Прибывавшие в страну в краткие командировки видные российские учёные давали
хороший импульс развитию научных связей. Неоднократно желанным гостем местной
научной общественности был известный советский и российский археолог Вадим
Михайлович Массон. Проведённые им раскопки позволили реконструировать
социальные процессы и культурные связи Среднего Востока на рубеже III и II
тысячелетия до новой эры. Он много сил и энергии уделял поддержанию связей
между учёными Санкт-Петербурга и Центральной Азии, подготовке
специалистов-археологов и их творческому росту. Он инициировал выпуск
периодического издания «Каракумских древностей», которое публиковало
результаты раскопок. Благодаря своему авторитету в научном мире, он успешно
содействовал проведению симпозиумов и конференций, посвящённых изучению
прошлого народов Центральной Азии, а также международных проектов в области
изучения древностей стран региона. В дни пребывания В.М. Массона в Ашхабаде
при содействии посольства в центральной газете страны был опубликован текст      
книги, рассказывающий об основных вехах её прошлого.
Изучению археологических
древностей региона много десятилетий посвятил выдающийся современный
российский учёный Виктор Иванович Сарианиди. Открытие им некоторое время
назад древней страны Маргуш (её другое название – Маргиана), известной по
Бехистунской надписи ахеменидского царя Дария стало настоящей археологической
сенсацией. Виктор Иванович сумел убедительно доказать с помощью комплексного
исследования обширного археологического материала, что Маргиана была пятым по
счёту, неизвестным до сих пор, центром цивилизаций Древнего мира,
существовавшим наряду с Месопотамией, Египтом, Индией и Китаем. Деятельность
таких учёных, как В.М. Массон и В.И. Сарианиди,
имеет не только важную научную составляющую в поисках исторической истины.
Она имеет также непреходящее значение для развития и укрепления научных и
культурных связей России и постсоветских стран. Кроме того, в современных
условиях, когда практически в каждой стране на постсоветском пространстве
появляются весьма скороспелые, прежде всего политически ангажированные и      
зачастую откровенно мифологизированные работы, вклад наших учёных,
обладающих высоким авторитетом в мировой науке, в процесс исследования
объективной
научной истины невозможно переоценить. К сожалению, у нас это обстоятельство
ещё не нашло должного понимания. Егору запомнился в этой связи такой эпизод.
После блестящей лекции Вадима Михайловича Массона, в которой он проявил свою
огромную эрудицию, феноменальную память, с одинаковой лёгкостью
цитировавший произведения российских, восточных и европейских учёных, поэтов и
писателей, к нему подошёл восторженный местный журналист и с недоумением
спросил:
– Вадим Михайлович, вы за короткое пребывание в нашей столице провели
такую огромную работу, ваши блестящие лекции навсегда останутся в памяти
присутствовавших на них учёных и студентов. Почему российские средства
информации ни слова не написали и не сказали ничего о вашей деятельности?
Учёный улыбнулся и с грустью проговорил:
– Видите ли, мой молодой друг, сейчас
вся пресса у нас ищет сенсаций. Да, впрочем, и не только у нас. Вот если бы   
я во время своего пребывания здесь кого-то пырнул ножом, то тогда все мировые
СМИ неделю бы трубили об этом. А так … кого сегодня может интересовать, что я
опубликовал и рассказал в своих научных работах и лекциях?!
Опыт,
приобретённый Егором, убедил его в том, что деловые контакты с послами
других стран, важны во многих отношениях. Особое значение имеет взаимный
дружеский настрой. В этом смысле Егору повезло. На протокольной встрече с
дуайеном дипломатического корпуса – послом Украины Вадимом Чупруном он
узнал, что несколько лет назад послы стран СНГ создали неформальное
объединение, назвав его в шутку Союз правильных послов или
сокращённо СОПРАПОС.
Обаятельная улыбка Вадима Прокопьевича, его искренность, умение придать
разговору неформальный характер сразу располагали к нему собеседника. Он
охотно поддержал предложение провести в ближайший уикенд дружескую встречу
сотрудников двух посольств на
посольской даче. После этой встречи, которая была первой за все прошедшие
годы с момента аккредитации здесь дипломатических миссий, сотрудники двух
представительств стали активно контактировать, что было обоюдно полезно. Егору
было неизвестно, направлялись ли в то время в украинские дипломатические
миссии директивы о дистанцировании сотрудников от российских коллег. Лишь
спустя несколько лет появилась пресловутое произведение Кучмы «Украина – не
Россия», в котором автором (или, как считают многие исследователи, – целым
коллективом авторов) делается попытка выпятить различия между русским и
украинским народами и убедить читателей в том, что у двух стран не только
разные исторические судьбы, национальный опыт и характеры, различные
культурно-языковые реалии, но самое главное – разное будущее. Егор исходил
из своего личного опыта общения с украинцами и представителями других         
национальностей, проживающих на Украине. Его память сохранила воспоминания о
тёплой и поистине праздничной атмосфере, которая царила в Донецке на
фестивале дружбы советской и польской молодёжи. Руководством ЦК ВЛКСМ было
поручено Егору участвовать в подготовке фестиваля, который прошёл ярко,
эмоционально, на хорошем организационном уровне. Что, несомненно, было
заслугой хозяев. Не случайно: после этого фестиваля Отдел, в котором работал
Егор, пополнился несколькими сотрудниками из Донецкой областной
комсомольской организации. Дружба с ними сохранилась у Егора на долгие годы.
Может быть, потому, что Вадим Прокофьевич до назначения послом возглавлял
администрацию крупнейшей на Украине Донецкой области, в его характере
преобладали черты, напоминавшие Егору образы советских руководителей,
известные по фильмам и вызывавшие симпатию своим самоотверженным отношением
к делу, человечностью, честностью и умением налаживать доверительные
отношения с людьми. Настоящий сгусток добродетелей открыл Егор в Араме
Вартановиче
Григоряне, возглавлявшем дипломатическое представительство Армении. Видимо,
за его замечательные качества послы других стран СНГ избрали Арама Вартановича
президентом СОПРАПОС. На первой встрече с ним Егор, с вниманием слушавший    
красноречивый, отмеченный блеском юмора рассказ армянского посла, узнал, что
идея создания неформальной организации возникла потому, что руководители
дипломатических миссий стран Содружества, в отличие
от других послов, не были профессиональными дипломатами. Но каждый из них
имел за плечами значительный опыт руководящей практической работы. Сказалось
и то, что все они были в недавнем прошлом граждане одного государства –
Советского Союза. Эта была их общая родина. Они имели близкий менталитет,
культурный и образовательный уровень. К тому времени ещё не накопился груз
проблем и противоречий между отдельными государствами СНГ, которые позже
стали сказываться, в том числе и на межличностном уровне. И хотя каждый
представлял интересы своей страны, но в общении друг с другом находило
проявление то, что их объединяло: общность истории, культурных традиций и
русский язык. Это и предопределило по-настоящему дружеские отношения между   
ними. Они довольно часто проводили вместе досуг. Егор вскоре убедился в
полезности этих встреч, на которых в непринуждённой обстановке послы
обменивались актуальной информацией по всему комплексу внешнеполитической
тематики, отмечали знаменательные события в жизни своих стран, дни рождения
друг друга и договаривались о совместных культурных акциях. Общение с Арамом
Вартановичем доставляло Егору огромное удовольствие. Познакомившись с его
отцом, который был одним из ведущих армянских историков, Егор понял, что сын
унаследовал весь тот сплав замечательных качеств, который отличает лучших
представителей армянской интеллигенции: широту эрудиции, ораторское
красноречие, молниеносную реакцию на замечания собеседников, блеск
юмора, обаяние, благородную открытость, великолепную память и
умение быстро устанавливать неформальные отношения с людьми.
Иногда во время встреч с руководителями
дипмиссий президент, знавший об искромётности юмора армянского посла, с целью
оживить беседу обращался к нему с каким-нибудь вопросом, содержащим лёгкую
провокацию. На это звучал молниеносный экспромт, вызывавший всеобщий смех.
Арам Вартанович был верен традиционному кавказскому гостеприимству. К нему
тянулись. С ним было весело и интересно. Поэтому он пользовался большим
авторитетом своих коллег. Те же, кто ни разу, как, например, Егор, не бывал в
Армении, надолго запомнили вкус оригинальных армянских блюд и неповторимый
аромат напитков, созданных тысячелетней винодельческой культурой. Серьёзные
темы перемежались в ходе таких встреч с весёлыми историями и анекдотами,
знатоком бесчисленного количества и остроумным рассказчиком которых был
Арам Вартанович. Они всегда поднимали настроение и оставляли желание новых   
встреч. По своему жизненному опыту Егор знал, что таких талантливых, успешных
и по-хорошему компанейских людей обожают многие, не входящие в круг их коллег.
Но те, кто трудится с ними на одной стезе, часто воспринимают их как своих
конкурентов, завидуют им, а порой стараются исподтишка подставить ногу. И это
утверждение справедливо не только в отношении дипломатической сферы. Егор с
особой теплотой вспоминал семейные встречи с послами Армении и Украины. Их
супруги Армине и Людмила Ивановна своим обаянием, эрудицией, пониманием
хорошей шутки и умением шутить дивным образом дополняли своих мужей. Эти
встречи оставляли в памяти общую атмосферу непринуждённости, неповторимый
эмоциональный колорит, большой человеческой доброты, блеска вкуса,
артистизма, широты воображения и весёлых импровизаций.
Один из послов как-то признался Егору:
– Ваши отношения с Чупруном и Григоряном невольно заставляют думать:
«Вот если бы руководители стран СНГ умели так дружить и выстраивать
взаимоотношения своих государств, то и между народами складывались бы
отношения подлинной дружбы и никакие внешние вызовы им не были бы страшны».
На это замечание Егор ответил:
– Но вы, вероятно, обратили внимание на то, что и
с другими послами Содружества нас связывают узы подлинной дружбы. Много раз
Егор убеждался, что хорошие деловые отношения с послами других стран
являются дополнительным и довольно эффективным ресурсом в утверждении
интересов своей державы в государстве аккредитации. Поэтому он стремился
выстраивать конструктивный диалог и с руководителями других дипломатических
миссий. Вскоре после прибытия нового американского посла Стивена Манна у
Егора установились с ним регулярные контакты, лишённые протокольных          
формальностей. Возможно, определённую роль в этом сыграло то
взаимопонимание, которое существовало в тот период между Путиным и Бушем
младшим. Егор довольно быстро со Стивеном перешёл на ты. Ему импонировала
его эрудиция и раскованность, нетривиальность мыслей. Бывая в гостях у
Стивена, Егор отмечал его гостеприимство, которое, по наблюдениям многих
коллег, проработавших в Соединённых Штатах и Великобритании, несвойственно
англосаксам. Возможно, на его поведении сказалось то, что в молодые годы
Стивен служил в американском посольстве в Москве, а позже – в Монголии, где
общался с советскими дипломатами, и перенял это качество, которое отличает
наших людей.
Чтобы показать беспрецедентную открытость российскому коллеге, Стивен
пригласил его однажды во время дружеской встречи на второй этаж своей
резиденции, в рабочий кабинет и жилые помещения. Он с подчёркнутой гордостью 
указал на собранную им коллекцию национальных ковров размером метр на
полтора с изображениями членов сталинского политбюро.
– Я купил их на
местном рынке, – похвалился он. – И меня поразило, что размер ковра с
портретом Сталина превосходит все другие.
– Ковровщицы в то время были политически зрелые, – парировал Егор.
– Только мне жаль, что никак не удаётся
найти ковра с изображением Лаврентия Берии, – посетовал Стивен.
 – Не трудно догадаться, почему, – вставил Егор.
– Сохрани такой экземпляр ковровщица – она
могла в ту пору лишиться не только свободы, но и жизни.
Чуть позже Егор
узнал от одного американского бизнесмена, что дипломаты его страны делали
немалый капитал на туркменских коврах. Другим раритетом Стивена были плакаты
времён Гражданской войны. Все они представляли собой язвительные карикатуры
на Ленина, Троцкого и Красную Армию.
 – Думаю, что эти плакаты ты не на местном
рынке приобрёл, не правда ли? – спросил иронично Егор.
– Точно, – сказал
хозяин дома. – Я их купил в Америке, на блошиных рынках.
В рабочем кабинете
посла находилась и библиотека. Егор с удовольствием про себя отметил наличие
в ней книг на русском языке. Эрудиция Стивена придавала особый отблеск его
взглядам на различные исторические события, общественные явления
современности, произведения литературы и искусства. Эти качества вместе с
коммуникабельным характером делали его весьма интересным собеседником.
Строгие правила ротации американских дипломатов, замещающих послов через два
года, лишили Егора возможности дальнейшего общения со Стивеном. Но он
продолжал следить за его карьерой, что позволило Егору на его примере
сделать следующее предположение: американским политикам и политологам
ментально-генетически свойственно имперское, гегемонистское мышление, которое
проявляется как в их практической, так и в теоретической деятельности. С этим
персонажем читатель ещё встретится. Но не будем предвосхищать события.
Деловые отношения сложились у Егора и с Лорой Кеннеди, прибывшей на замену
Стивена Манна. Чтобы её имя не связывали с известным кланом, она на первой
встрече сообщила Егору, что не имеет родственных
связей с этим семейством. Как показалось Егору, с некоторым удовольствием
она говорила о том, что ей нравится бывать в Москве в гостях у американского
посла Вершбоу.
– С ним и со Стивеном мы поддерживаем приятельские отношения
ещё с молодых лет, когда вместе работали в одном подразделении госдепа.
Хотя Лора не знала русского языка, но не уступала своему предшественнику в
активности, расширяя контакты с руководителями дипломатических миссий. Она   
отличалась некоторой экстравагантностью поведения, характерной для
определённой категории женщин западного мира, которые подвержены влиянию так
называемых «либеральных ценностей». На это сразу обратили внимание члены
СОПРАПОС и между собой с лёгкой иронией говорили о ней. В памяти Егора и его
супруги сохранилась тёплая, непринуждённая атмосфера дружеского обеда, на
который Лора пригласила их по случаю приезда её мужа в отпуск, а также
дочери и сына на каникулы. Представляя дочь, Лора с подчёркнутой гордостью
сказала, что дочь углублённо изучает русский язык. С носителями языка она
встречалась впервые. Вероятно, это вызвало её смущение, когда по просьбе
родителей она пыталась что-то спросить или сказать на русском языке. Для
лучшего понимания приходилось уточнять по-английски, что она имела в виду. Муж
Лоры был общителен, демонстрируя хорошее чувство юмора на замечания жены.
После совершённого варварского террористического акта в Нью-Йорке 11 сентября
2001 года, вызвавшего во всём мире потрясение, члены СОПРАПОС прибыли в
американское посольство на проводимую Лорой траурную церемонию, чтобы
выразить свою солидарность с сотрудниками посольства и народом США. В эти
мгновения каждому участнику церемонии особенно отчётливо стало понятно, что
никакие, даже самые благополучные страны, обладающие мощнейшими арсеналами
вооружений, не гарантированы от бесчеловечных атак террористов, и только
объединёнными усилиями мирового сообщества можно дать отпор этой главной
опасности XXI века. Егору довелось четыре года до этого побывать в одном из
зданий% близнецов Центра международной торговли, уничтоженных террористами.   
За несколько минут скоростной лифт возносил на самую вершину небоскрёба
желающих взглянуть на Нью-Йорк с высоты орлиного полёта. При этом почти не
ощущалась скорость лифта. Чувство восхищения вызвал у Егора
архитектурно-инженерный гений современных американских строителей. Поэтому он
по-особому ощутил ужас тех невинных жертв организаторов и исполнителей
теракта,
которые находились внутри рушившихся гигантов.
Ещё одно незабываемое впечатление осталось у Егора
после посещения Нью-Йорка. Его коллега по отделу в Департаменте кадров МИД
Иван Васильевич, находившийся в ту пору в длительной командировке в качестве
советника нашего представительства при ООН, предложил ему в уикенд показать
город. Прохаживаясь по променадной мостовой Брайтон Бич вдоль побережья
залива, они обратили внимание на двоих мужчин преклонного возраста, которые
разговаривали между собой на русском языке, как если бы это происходило вблизи
нашей пивной. Какое-то ироничное чувство подтолкнуло Егора поприветствовать
соотечественников. Они охотно откликнулись. Завязался разговор. Каждое
второе слово новых знакомых обычно не найдёшь в приличной литературе.
Оказалось, что они год назад волею судеб приехали в Америку из Украины. Им не
хватало нескольких центов для того, чтобы купить хотя бы одну бутылку пива,
чтобы опохмелиться и загасить бушевавший внутри них пожар. Егор пожалел
бедолаг. На протянутый доллар один из них ответил такой тирадой               
благодарности, как будто он получил огромное наследство.
– Понимаешь, друг, –
разоткровенничался он, – меня вызвал в эту …. Америку сын, переехавший сюда в
начале 90-х. Он … обещал мне, что здесь я на мою пенсию буду благоденствовать
и кататься в масле. Я, как последний …. поверил ему, приехал. Он на мою пенсию
снимает нам на двоих какую-то конуру, определил мне ящик, на котором я сплю и
ем, а сам … уже год не может найти себе работу. Вот так и живём с ним
впроголодь. А мне приходится побираться. Были бы деньги на билет, я бы, не
задумываясь ни минуты, свалил из этой … Америки.
Посочувствовал Егор
соотечественникам и, расставаясь, пожелал, чтобы они как можно скорее
справились со своими проблемами.
В последний год своей миссии в Туркменистане Егор
сосредоточил внимание на подготовке двустороннего Договора о дружбе и
сотрудничестве, который бы закрепил новый уровень партнёрства между нашими
странами, достигнутый за прошедший период, и определил перспективы на
 будущее. Регулярными стали телефонные разговоры и обмен посланиями
между лидерами наших государств.
Активизировался диалог между внешнеполитическими
ведомствами, развивалось взаимодействие в гуманитарной сфере. Значительно
расширилось экономическое партнёрство. Активно шла подготовка к заседанию
межправительственной комиссии, развивались межрегиональные связи. При
взаимодействии с департаментами своего министерства, другими российскими
министерствами и ведомствами, а также партнёрами страны
пребывания проект такого договора был разработан. Во время очередного визита
Путина был подписан Договор о дружбе сроком на десять лет с условием
автоматического продления на очередной десятилетний период. По заведённой
традиции дуайен дипломатического корпуса Вадим Чупрун пригласил в своё
посольство руководителей дипломатических миссий на обед, посвящённый
отъезжающему послу. Обед прошёл в приятной атмосфере, с вручением Егору
сувениров и остроумного напутствия от имени всех присутствующих.
Подчёркнутое внимание Егору оказали послы Армении, Афганистана, Грузии,
Ирана, Казахстана, Китая, США, Узбекистана, Таджикистана и ФРГ, которые
провели специальные дружеские встречи по случаю его окончательного отъезда.
Чувства грусти охватили Егора при расставании со своим посольством, со всеми
сотрудниками, с которыми он был связан четыре с половиной года упорной и      
чрезвычайно ответственной и интересной работой, сопряжённой с душевными
переживаниями, творческими взлётами, незабываемыми впечатлениями и тёплыми,
дружескими отношениями. Здесь оставлял он частицу своего сердца. Когда
самолёт, который уносил его с супругой в Москву, набрал высоту, он мысленно
послал залитому весенним солнцем городу и всем гражданам страны его пребывания
свой искренний тёплый привет и пожелания добра и мира.
                                 
                ДИПЛОМАТИЯ РЕГИОНОВ   
 
В Москве Егора поразило гигантских масштабов Торжище, чьим воплощением стал
стяжавший печальную славу Черкизовский рынок, метко названный народом
«Черкизон» или просто «гадюшник». В нём, как море в капле воды, со всей
отчётливостью отразились все порочные проявления российского «рынка», который
в поте лица и с пеной на устах защищала во всех российских медиях
отечественная либералия. Созданный благодаря коррупции московских властей
различного уровня и содержащийся преступным кланом «Черкизон» на верхних
этажах был заполнен всевозможным барахлом, который в силу тотального и
непреходящего дефицита в стране раскупался под завывания восточных мелодий
перекупщиками из провинций, а нижние этажи представляли собой клоаку
(московскую Cloaca Maxima), в которой пытали,
насиловали и убивали, где нелегальные гастарбайтеры в скотских условиях жили
и работали, пришивая к контрабандным товарам из Турции и Китая лейблы
популярных в мире брендов. Это была не только «чёрная дыра» городской
экономики, не только санитарная и торговая «помойка». «Черкизон» был
рассадником преступности и злоупотреблений московских властей. К тому
времени некоторые авторитетные источники уже опубликовали сведения о том,
какие материальные и человеческие жертвы понёс наш многострадальный народ,
расплачиваясь за людоедские реформы лжедемократов. Только первый года
правления Ельцина-Гайдара-Чубайса увеличил смертность в России на 117 тысяч
человек по сравнению с годом предыдущим. А за 1992-1994-й годы в небытие
сгинет 870 тысяч российских граждан. А сколько погибло наших
соотечественников в результате распада Советского Союза в его бывших
республиках, уже никто никогда не подсчитает.
При этом находятся ещё отчаянные защитники
этого безумного, мазохистского «социального эксперимента», которые пытаются
впарить народу мысль, что они якобы дали ему свободу и уберегли страну от
гражданской войны?! По заведённой традиции Егору предстояло «доложиться»
руководству. О своей работе и о состоянии дел в стране, в которой он завершал
свою
миссию, Егор подробно информировал недавно министра, который входил в состав
российской делегации при подписании большого Договора. Поэтому он явился в
МИД к директору Департамента кадров. В знакомом ему кабинете его встретил
невысокого роста человек в мешковатом костюме, у которого, казалось, не было
шеи. А крупная овальная голова (подобную дед Щукарь образно назвал
«тыковкой»), словно вырастала из плеч. Своим обличием он походил на персонаж,
известный в классической русской литературе как «чего изволите?», и
представлял собой разительный контраст тем директорам этого департамента,    
под руководством которых в течение более пяти лет работал Егор. Все они были
высокого роста, обаятельной внешности, напоминающей маститых учёных. Всегда
элегантных и доброжелательных. Егор на своём многолетнем опыте убедился, что в
дипломатической сфере, наряду с профессионализмом, внешность сотрудников, их
манеры, умение держаться в обществе, эрудиция, такт и способность налаживать
контакты, остроумие и непринуждённость, понимание шуток и знание
меры, помогают добиваться успехов в работе. Встретивший Егора директор после
индифферентного пожатия руки пригласил его сесть за широкий стол заседаний.
Видимо, таким жестом он демонстрировал свою демократичность.
Сам сел напротив. Он уставил на
только что вернувшегося из командировки посла двустволку узких глаз из-под
очков, выражавших то ли свинцовое равнодушие, то ли непонимание, зачем его
побеспокоили. Егор начал рассказывать о тех проблемах, в том числе кадровых,
которые мешают в работе, полагая, что директор этого департамента должен
знать о них и принять необходимые меры. Похожие проблемы, насколько было
известно Егору, имелись и в других наших посольствах в странах СНГ. Но, по
всей видимости, дипломатические представительства в этом географическом
поясе находились далеко за пределами его личных забот. Догадываясь об этом,
Егор, подумал:
«Да-а-а… быстро, почти как вспышка молнии, поменялась ситуация в министерстве
после назначения Примакова премьер-министром! Недолго
длился ренессанс в нашем министерстве! Поэтому, наверно, и направляли в наше
посольство в последнее время то пьяниц, а то и любителей играть в рулетку,
от которых пришлось избавляться. Если прежние руководители департамента, –
промелькнуло в мыслях у Егора, – были полны идей о том, как наладить кадровую
работу министерства в новых условиях, и многое для этого сделали, то такой
«канцелярист» только и ждёт нового назначения в «тёпленькую» страну».
Какими%то никчёмными репликами директор дал понять Егору, что разговор с
послом, сумевшим организовать достойную работу посольства в стране со
сложной внутриполитической ситуацией в одном из ключевых для нашего
государства регионе, не представляет для него ни малейшего интереса. Не было у
главного мидовского кадровика и предложений относительно дальнейшей работы
посла, чтобы в максимальной степени использовать приобретённый им опыт.
Почувствовав это, Егор свернул разговор и покинул кабинет, напомнивший ему
своей атмосферой морозильную камеру. Он не относился к числу людей, готовых
унижаться перед начальниками и выпрашивать у них для себя должности.
Накануне отъезда из страны пребывания Егору позвонил заместитель министра,
курировавший кадры, и предложил согласия на назначение его послом по особым
поручениям, но с выездом на два года в командировку для работы в
представительстве МИД в одном из федеральных округов. Егор вынужден был
отказаться от этого предложения, поскольку опасался, что усугубится его
болезнь – межпозвоночная грыжа, из-за которой возник порез правой стопы, и он
может потерять ногу. Столичная медицина в тот период дышала на ладан. Что уж
говорить о медицине в провинции?!
В разочарованных чувствах покидал Егор директорский кабинет. Не было у него
желания говорить далее с его хозяином о наболевших проблемах в
диппредставительствах центральноазиатского региона и о своём дальнейшем      
назначении, поскольку тот не проявил ни малейшего интереса к этим темам. «Но
ведь это директор не какого-то другого, а кадрового департамента!?» – с
огорчением думал Егор, выходя из кабинета. Он решил навестить своего товарища
по академии Евгения Белова, который уже вернулся из командировки в Таджикистан
и руководил Департаментом министерства по связям с парламентом,
политическими и общественными организациями (ДСПО).
 Вполне ожидаемо, что Егор поделился
со старым приятелем своими впечатлениями от посещения кадрового босса
министерства.
– О-о-о! – отреагировал Евгений, – я за недолгое время работы в
министерстве после возвращения из Таджикистана успел уже насмотрелся здесь
на такое, что лучше поберечь свои нервы и не говорить об этом.
Однако он
все-таки не удержался и привёл свои примеры кадровых назначений, связанных не
с профессионализмом сотрудников, а с их угодливостью начальнику, а также о
равнодушном отношении к инициативам, если они исходят не от руководства
министерства.
– Недавно меня удивило, что бывший водитель нашего нового заместителя
министра вдруг стал заведующим отделом одного из функциональных
департаментов. Но я знал, что у него не было высшего образования. Поработал   
он в этой должности недолго. Его назначают заместителем директора этого
департамента. Я при встрече спросил у него:
– А как у тебя с высшим образованием?» Он мне ответил:
– А я экстерном закончил педагогический институт.
– Ты думаешь, заместитель министра, которого он возил, не знал, что
диплом он купил где-нибудь у барыг? Не сомневаюсь, что вскоре его направят
руководителем одного из наших загранучреждений. Евгений сделал небольшую
паузу, затем продолжил:
– Ты, конечно, замечал по выступлениям на
внешнеполитические темы наших депутатов обеих палат, какую чушь порой они
несут, демонстрируя полную некомпетентность в этом деле, малую
образованность и косноязычие?! – нахмурившись, посетовал Евгений.
– Да-а-а, – сказал Егор.
– Мне не раз приходилось быть свидетелем таких депутатских эскапад,
когда я, работая в Кадрах, сопровождал группы наших дипломатов на заседания
комитетов парламента для согласования кандидатур на должности послов. Если
случалось, что кандидат предлагался в страну, имеющей название через дефис,
то некоторые депутаты спрашивали:
«А мы рассматриваем кандидата в одну или в две страны?» –
Ты говоришь всё-таки о случаях, которые происходили в закрытом режиме, –
отреагировал Евгений.
– Но совсем другое дело, когда депутат выступает в газете, на телевидении
или на какой-то международной «площадке» ... иные,
далёкие от профессионализма выступления, вызывают негативную реакцию за
рубежом. После этого нашему министерству или дипломатическим
представительствам приходится давать разъяснения или опровержения. Это ты
знаешь и по собственному опыту.
– Да, ты прав… мне не раз доводилось этим
заниматься. – Поэтому я недавно, – продолжал Евгений говорить о наболевшем у
него, – подготовил на имя министра записку с предложением инициировать перед
руководством страны и палатами парламента выдвижение на должности советников
соответствующих комитетов, которые занимаются внешнеполитической тематикой,
наших дипломатов, имеющих большой опыт работы в различных регионах мира и
уходящих в отставку, но готовых ещё трудиться.
– Толковое предложение, – оценил Егор, – и какова же была реакция?
– Министр вынес его на обсуждение коллегии.
 Члены коллегии не дали себе труда задуматься над тем, что не входит
непосредственно в компетенцию министерства. Один из них откровенно заявил: –
Это не наша проблема. А другой – то ли в шутку, то ли всерьёз с интонацией, в
которой слышалась зависть, сказал:
«Белов, наверное, готовит для себя запасную
площадку …» Представляешь?! – Что? так и похоронили твою инициативу? – Да… на
этом всё и закончилось… и по-прежнему продолжается публичная депутатская
некомпетентность…, – с презрением улыбнулся он.
Через несколько дней после
этого разговора Евгений позвонил Егору и предложил ему должность своего
заместителя. Егор охотно согласился, зная, что с таким руководителем ему
будет работать комфортно и он сможет с пользой для дела реализовать
накопленный опыт. По роду своих новых обязанностей Егор занимался тем, что
входило в компетенцию министерства иностранных дел в сфере международной и
внешнеэкономической деятельности субъектов Российской федерации. Упразднение
монополии государства на внешнеэкономическую деятельность, а также
коррумпированность таможенной службы вызвали такую вакханалию распродажи за
границу всего неисчислимого
российского богатства, которое называлось прежде народным достоянием, что,
образно говоря, эту картину можно было сравнить с налетевшими стервятниками
или гиенами на падшее животное. Для упорядочения такой ситуации были
разработаны и приняты соответствующие законодательные акты. Министерство
иностранных дел создало специальный Консультативный совет, призванный
осуществлять взаимодействие с регионами и оказывать им помощь в развитии
зарубежных контактов в интересах обеспечения единой политической линии
государства на международном треке. Порой и министерству, и нашим
дипломатическим
представительствам за границей приходилось нелегко. После пресловутой фразы
«гаранта Конституции» («берите суверенитета столько, сколько проглотите»)
ДСПО МИД терпеливо, настойчиво и дипломатично приводил в законодательное русло
набравший инерцию процесс стихийной суверенизации в международной сфере.
Этому призваны были способствовать и регулярно проводимые департаментом
семинары и заседания Консультативного совета, на которых субъекты федерации   
делились наработанным опытом международной и внешнеэкономической
деятельности. Практиковались также поездки групп руководящих работников
российских регионов для знакомства с деятельностью Европейского союза и его
институтов. С одной из таких групп в качестве руководителя Егор посетил
«святая святых» Евросоюза – его штаб-квартиру в Брюсселе. Российских гостей
принимал один из членов Еврокомиссии в своём рабочем кабинете. Он увлечённо
рассказывал о преимуществах, которыми располагают страны, входящие в ЕС.
Однако бывалые российские администраторы после выхода из кабинета не
преминули поехидничать над ним в связи с громадными залежами нерассмотренных
документов, валявшихся в углу, на которые он сам указал как на пример своей
чрезвычайной загруженности. Эта группа россиян в соответствии с заранее
согласованной программой знакомилась также по линии межрегиональных
контактов с работой местных властей города Брюсселя. Во время обеда в
ресторане городского парламента сопровождавший российскую делегацию едва
заметным кивком указал Егору на сидевших неподалёку нескольких человек
арабской внешности.
– Вот до чего довела нас демократия! – стараясь, чтоб его
не услышали, прошептал он на английском языке.
До этого он говорил с
группой через переводчика только на французском. С Егором он разговаривал на
английском. Егор, не ожидавший такого выпада, спросил:
– А почему тебя это так беспокоит? И почему ты говоришь шёпотом?
 – Потому что своей наглостью и напористостью они
скоро займут большинство мест в нашем парламенте. А если я буду об этом
говорить громко, то меня тут же обвинят в расизме. С другой группой
региональных международников Егор посетил Страсбург. Программа пребывания
предусматривала знакомство с работой муниципальных властей города и
Парламентской ассамблеи Совета Европы. Члены делегации были искренне
взволнованы тем, что на местном уровне города Страсбурга принимавшая их
сторона проявила настоящее гостеприимство и заинтересованность развивать с
российскими партнёрами деловое сотрудничество. Иное впечатление сложилось у
наших представителей от посещения Парламентской ассамблеи. «Пустой
говорильней» и «псевдодемократическим клапаном Европы» назвали её некоторые
вице-губернаторы наших областей, обладающие немалым практическим опытом,
поскольку они убедились, что принимаемые Парламентской ассамблеей документы
имеют значение лишь для пиаровской трескотни. К тому же основной смысл многих
из них ограничивался антироссийской направленностью. А подбрасывать сотни
миллионов народных евро на то, чтобы «антироссийский костёр» разгорался ярче
– дело не только бессмысленное, но и беспредельно глупое.
«Лучше бы деньги,
которые Россия тратит из года в год на своё членство в этой международной
организации и на свои делегации, принимавшие участие в сессиях Ассамблеи,
направлялись бы в наши регионы для улучшения инфраструктуры, – искренне
досадовали они.
 – Не научились наши депутаты парламента и кремлёвское
руководство беречь народные деньги и рационально их использовать».
Со злой
иронией они комментировали аргументы некоторых наших депутатов парламента
разных созывов – любителей турпоездок за чужой счёт, которые пытались
оправдать эти траты тем, что якобы Парламентская ассамблея является «хорошей
площадкой для доведения официальной российской точки зрения до широкого круга
мировой общественности».
«Только наивных обывателей могут убедить их
аргументы, – говорили они.
– Разве у нас нет других возможностей для этого,
не требующих затрат в десятки миллионов евро ежегодно?! Как будто уже нет
российских представителей ни в ООН, ни в ОБСЕ, ни в ЮНЕСКО?! Или выступления
наших парламентариев отличаются красноречием Горчакова или
железной логикой Примакова в защите интересов России?! Вот
такая сегодня демократия!»
Егор после этой поездки поделился впечатлениями со
своим товарищем, работавшим в аппарате Совета Федерации. Тот ему с
саркастичной интонацией сказал:
– А ты посмотри, как формируется верхняя палата
парламента. Ведь она превратилась в синекуру властей в центре и на местах. Или
в отстойник бывших руководящих работников, которых не избирает народ, а
которых власть предержащие за какие-то прежние услуги определяют в «тихую
гавань», но весьма денежную и почётную. Это же завуалированная коррупция!
Вряд ли случайной можно признать череду громких коррупционных скандалов, в
которых были замешаны российские сенаторы. Поездка в Страсбург запомнилась
Егору ещё одним эпизодом, но забавным по своему характеру. Российское
генеральное консульство организовало для делегации посещение автозавода
«Ситроен» вблизи города Страсбурга. Как сообщил генеральный директор завода,
принимавший делегацию, его современные корпуса возникли несколько лет назад   
на незанятой территории. Предприятие оснащено самым современным
оборудованием. Большинство производственных операций автоматизировано. Члены
делегации были восхищены тем образцовым порядком, который начинался с
проходной завода, продолжался на его территории и в цехах, представлявших
собой чуть ли не сцены из фантастического блокбастера. Зная, что в составе
делегации находится министр по международным и внешнеэкономическим связям    
Якутии, гендиректор, обратился к нему с предложением:
– Почему бы вашей республике напрямую не закупать у нашего завода автомобили?
Министр улыбнулся и с ироничным огоньком в глазах ответил:
– Предложение интересное. Но скажите: ваши автомобили смогут заводиться
при температуре минус шестьдесят градусов?
По выражению лиц директора и его коллег было заметно, что они обескуражены.
Через секунду директор нерешительно спросил:
– А разве в природе бывают такие температуры, кроме Антарктиды?
– Минувшей зимой у нас в течение недели
держалась такая температура в Оймяконе, – с прежнем ироничным выражением
глаз ответил якутский министр, чем вызвал восторженную реакцию французов. –
Так как же при такой температуре запускаются двигатели ваших машин? –
недоумевал хозяин встречи.
 – А мы их не глушим, – спокойно, как о чём-то пустяшном, сказал министр.
Его ответ вновь вызвал оживление у французов. В заключение встречи Егор
выразил благодарность гендиректору и сопровождавшим делегацию французским
представителям за радушие и в шутку сказал, что членам делегации остаётся
жалеть только об одном, что они покидают этот суперсовременный завод без
производимых на нём автомобилей.
Директор дал знак кивком головы одному из
своих сотрудников. Тотчас открылась боковая дверь кабинета и на большом
подносе были внесены игрушечные автомобили «Ситроен», которые директор и его
сотрудники под весёлые возгласы присутствующих вручили всем членам делегации.
За время работы в ДСПО Егор убедился, что российские регионы
значительно обогатили палитру международных и внешнеэкономических связей,
несмотря на имеющиеся издержки. Отсутствие государственной монополии в этой
сфере позволило субъектам Федерации и отечественным предпринимательским
структурам при соблюдении законодательства получать немалые экономические
выгоды. Толковые руководители регионов творчески подходят к этой деятельности,
используя имеющиеся возможности прямых контактов с пользой для территорий,
продвижения наших интересов и знакомства партнёров со своими национальными и
историко-культурными особенностями. Россия, в отличие от других стран,
обладает в этом отношении неисчерпаемыми возможностями. В ходе таких
контактов без надоевшего официоза устанавливаются нормальные человеческие
отношения. Люди лучше понимают друг друга. А благодаря этому и лучше постигают
интересы и чаяния нашего народа. Всё это, безусловно, помогает создавать
благоприятные условия нашему государству в деле укрепления конструктивных и   
взаимовыгодных отношений на международной арене. Но и в этом деле новые
времена привнесли новые реалии. Во время консультаций между министерствами
России и Швейцарии по региональному сотрудничеству Егор посетил Берн. Наши
дипломаты в доверительных разговорах «жаловались» на свою долю: от их
непосредственных обязанностей их постоянно отвлекали прибывающие с частными
визитами российские чиновники высшего уровня (руководители подразделений
президентской администрации, депутаты, министры, их замы), крупные олигархи и
главы регионов. Они, как правило, обращались в посольство за содействием,
чтобы открыть личные счета в швейцарских банках, привозя наличными
огромные суммы валюты. Среди названных
фамилий были люди, близкие к самому верху и те, кто постоянно выступает на
российских медийных каналах, уверяя публику в «благоприобретённой их усилиями
свободе личности» и необходимости «наращивать борьбу с коррупцией».
– А как же им удаётся через границу, и не одну, провозить такие суммы валюты?
– недоумевал Егор. На что получил ответ:
– Они прибывают как VIP – персоны с дипломатическими паспортами.
А вы знаете, что по международным правилам их
ручной багаж не досматривается таможенниками.
Егор, сознавая важность нового
направления деятельности министерства, работал с увлечением. На это
настраивала его и атмосфера, которую создал в департаменте Евгений Белов.
Стиль его руководства отличала спокойная, деловая манера. Товарищеская и
одновременно требовательная. Егор никогда не видел его раздражённым. Деловые и
ровные взаимоотношения сложились у Егор с начальниками руководимого им       
отдела и другими заместителями директора. За три года его работы в
департаменте в силу мидовской ротации ему пришлось трудиться с четырьмя
начальниками отдела. По возможности он содействовал их карьерному росту.
Двое из них позже стали послами. Один – советником-посланником нашего
посольства в Узбекистане, а затем – заместителем директора департамента.
Другой возглавлял генеральное консульство в Румынии. Когда Евгений Белов
получил назначение в качестве постоянного полномочного представителя при СНГ,
его сменил Валерий Кузьмин, который продолжил сложившиеся в департаменте
традиции. Его широкая эрудиция, остроумие, молниеносная реакция и такт
вызывали симпатии к нему сотрудников департамента, а также ветеранов
дипслужбы, ранее трудившихся в нём. На календарные праздники и в «дни
дипломатического работника» ветераны приглашались на дружеские встречи. Они
проходили весело и непринуждённо. Непременным участником этих встреч был
Владимир Масалов, поэтический талант которого был свидетельством того, что в
министерстве иностранных дел всё ещё есть наследники Пушкина, Грибоедова и
Тютчева, состоявших в своё время на службе российского внешнеполитического
ведомства. Помогали Егору деловые контакты с коллегами из других
подразделений министерства. Особенно умо- и- душепитальными для него
были беседы со
старым знакомым, Леонидом Сергеевичем, который в то время возглавлял один из
департаментов министерства. Он недавно вернулся из командировки в Варну,
где руководил генеральным консульством.
Болгария для них обоих была страной, к которой они испытывали искренние
дружеские чувства. Леонид Сергеевич с сожалением говорил о переменах,
произошедших в последние полтора десятилетия в экономике этой когда-то
самой близкой нам социалистической страны, резком падении жизненного уровня её
трудолюбивого народа, об изменениях общественных настроений по отношению к
России и появлению прежде чуждой для болгар русофобии. Такие беседы, как
правило, проходили во время обеда. Леонид Сергеевич увлекательно рассказывал
об усилиях генконсульства, направленных на то, чтобы дипломатическими
средствами противодействовать антирусской пропаганде, захлестнувшей болгарское
медийное пространство. Он говорил спокойно, ровно, лишь иногда форсируя
интонацию, если дело касалось злобных нападок на нашу страну и её
 исторических деятелей.
– С целью противодействия этой пропагандистской лжи, – вспоминал он,
 – мы проводили дни русской культуры, поэтические встречи, на
которые приглашали российских литераторов, фестивали русских фильмов,
отмечали памятные даты в истории России…. Поскольку в новых условиях из
болгарских учебников истории исключили материалы об освободительной миссии
России, мы решили напомнить общественности города об этом. В Варне есть
замечательный памятник нашему дипломату – графу Николаю Павловичу Игнатьеву,
который, будучи послом в Константинополе, многое сделал для освобождения
болгар от османского ига. Мы облагородили этот памятник и прилегающее к нему
пространство. По проекту городского архитектора соорудили ажурную оградку из 
массивных металлических цепей. У подножия памятника установили мраморную
плиту, на которой отмечены заслуги Н. П. Игнатьева. Он подписал Сан-Стефанский
мирный договор, завершивший русско%турецкую войну и ознаменовавший
воссоздание болгарского государства. В годовщину освобождения Болгарии
(3 марта) мы пригласили городских руководителей, ветеранов, представителей
интеллигенции на церемонию возложения цветов к памятнику. Она началась с
церковной литургии, которую проводил митрополит Кирилл. Много добрых слов мы
услышали после этого от наших соотечественников и болгарских друзей, – с едва
заметной грустинкой, но и с чувством удовлетворения сказал Леонид Сергеевич.
В другой раз он рассказал о том, как генконсульство отметило День Победы. На
центральном городском кладбище есть братская могила советских воинов,
скончавшихся от ран на территории Болгарии во время Великой Отечественной
войны. Как известно, в Болгарии Советская Армия не вела боевых действий. –
Мы пригласили наших друзей 9 мая на поклонение к этому памятнику, – начал он
увлеченно. От внимания Егора не скрылось, что воспоминания доставляют ему
удовольствие.
– После церемонии у братской могилы в генконсульстве состоялся
торжественный приём. Я поручил открыть ворота, от которых к зданию
генконсульства была расстелена красная ковровая дорожка. Духовой оркестр,
разместившийся рядом, встречал гостей популярными советскими мелодиями.
Старшее поколение болгар хорошо знает и любит наши песни. Торжественная
атмосфера праздника вызвала такое волнение у наших гостей, что многие
подходили ко мне с поздравлениями, едва сдерживая слёзы. Леонид Сергеевич
помолчал. Наверное, его самого взволновали воспоминания. Затем продолжил:
– Это событие не осталось незамеченным и местной печатью. Тональность
публикаций на этот раз была для нас благоприятной. Внимательно слушавший его
Егор сказал, что он по опыту работы в посольстве в Софии, а позже и, будучи
послам, убедился, насколько важно работать с журналистами страны пребывания.
На это его собеседник заметил: – Мне это хорошо известно на основании и
моего предшествующего опыта. Поэтому нам удалось однажды организовать
коллективную поездку журналистов, работающих в консульском округе, в Москву и
Санкт%Петербург. Некоторые из них опубликовали ряд весьма позитивных для нас
материалов. А одна из популярных журналисток местного радио – рьяная
защитница политики новых болгарских властей, признавалась мне, что после этой
поездки она по-другому начала воспринимать всё, что касается России.
Собеседник Егора помолчал. Было заметно, что он раздумывает: стоит ли говорить
о чём-то или следует воздержаться. Всё-таки он решился и начал:
– Меня всегда огорчало, что среди дипломатов нередко встретишь таких,
кто формально
или, как принято у нас говорить, по-казённому, а то и просто наплевательски
относится к своей работе.
– Мне это хорошо знакомо по собственному опыту, – ответил Егор.
 И тут Леонид Сергеевич признался в том, что, вероятно, долго мучило его
душу горькими сомнениями.
– В начале моей миссии в генконсульстве я напрямую
спросил нашего посла:
«Как вы бы определили, в чём для политики России в современных условиях
состоит главные интерес в этой стране? – он вновь сделал
паузу и, заметив по пристальному взгляду Егора его неподдельное любопытство,
проговорил:
– И знаете, что он мне ответил?
– Что? – спросил заинтригованный Егор.
– Он сказал, что у нас в этой стране нет никакого интереса.
– Да… не может быть?! – вырвалось у Егора.
– Ну, какой мне смысл наговаривать на посла,
– с искренним разочарованием в голосе заметил Леонид Сергеевич.
– Какие времена – такие и нравы! – подытожил Егор.
Эти беседы, как капли дождя в
иссохшую почву, попадали в душу и сознание Егора. Они пробуждали в нём
настроения ностальгии по стране, в которой он с таким увлечением работал, и
которая оставила в нём столько приятных воспоминаний. Подходило время его
очередной заграничной командировки. И вдруг его вызывает директор
департамента кадров, недавно назначенный на эту должность. Егор связал это с
возможным предложением о новой командировке. В непринуждённом разговоре о
делах в ДСПО директор вдруг неожиданно спрашивает:
– А как бы вы отнеслись к предложению назначить вас генконсулом в Варну?
К разным предложениям был
готов Егор. Но это вызвало его некоторое замешательство. Всё-таки он имел   
уже опыт работы послом. К тому же в непростой стране с точки зрения
внутриполитической обстановки и в весьма важном для нас геостратегическом
регионе. Отзывы, которые во время своей посольской мисси он получал от
руководства, были довольно позитивные. У него были вполне оправданные резоны
надеяться на посольскую должность. Он попросил директора дать ему время
подумать. Директор согласился, уточнив, что в настоящее время предлагаемую ему
должность генконсула занимает бывший президент одной из северо-кавказских
республик.
«Наверное, это уточнение, – промелькнуло в мыслях Егора, – он
делает для того, чтобы подчеркнуть, насколько престижная эта должность».
Егор после беседы с кадровиком был в раздумьях. Он посоветовался с женой и
поделился своими сомнениями с директором своего департамента и
с Леонидом Сергеевичем. Все, словно сговорились, советовали ему
принять предложение. В конце концов Егор сказал себе:
«Но ведь я же не был никогда карьеристом-чинодралом.
Не гонялся за должностями. Главное – это быть
полезным на своём месте и получать от работы удовлетворение. А в Болгарии,
хотя и кардинально изменившейся в последнее десятилетие, я постараюсь быть
полезным». Так он пришёл к решению – принять предложение. Он вновь посетил
директора кадровой службы и сообщил о своём согласии. Тот встретил его слова
с удовлетворением и сказал:
 – Готовьтесь к очередной коллегии. После утверждения Егора на коллегии
в новой должности, беседы с Леонидом Сергеевичем носили уже предметный
характер. Леонид Сергеевич рассказывал ему
о тех людях, которые являлись искренними друзьями нашей страны и не были
подвержены политической конъюнктуре. Перед выездом в командировку Егор с
целью прозондировать готовность Москвы развивать межрегиональные связи с
Варной, посетил вице-мэра Москвы Людмилу Швецову, с которой он был знаком
ещё с комсомольских времён. Она встретила его радушно, что было свойственно её
характеру. Качества искреннего и позитивного человека снискали ей большой
авторитет среди москвичей. Людмила Ивановна в дружеской манере ориентировала
Егора содействовать по возможности созданию на черноморском побережье вблизи
Варны санаторно-оздоровительного комплекса «Камчия».
 – Инициатива построить
такой молодёжный центр, подобный «Артеку», принадлежит известной вам Станке
Шоповой. Она подсказала, что сделать это можно в виде московской инвестиции.
 – Прекрасная идея, – откликнулся Егор.
Упоминание о бывшем руководителе
болгарского комсомола пробудила в нём приятные воспоминания о многих добрых
делах молодёжных организаций двух стран.
– Да… идея действительно
прекрасная. Мы со Станкой побывали у Юрия Михайловича, рассказали ему о том,
каким образом можно приобрести на побережье подходящую территорию в
собственность города Москвы и, разработав соответствующий проект, выстроить
там центр отдыха для молодёжи и ветеранов нашей столицы…
Ему идея понравилась. И работа началась.
По тому, как светились её голубые глаза и с каким
воодушевлением она рассказывала ему об этом, Егор догадался, что в её
воображении современные корпуса будущего молодёжного центра уже были
заполнены московской детворой, радостное многоголосье которой не замолкало ни
на
минуту. О региональном сотрудничестве Егор беседовал также с руководителем
департамента московского правительства Георгием Мурадовым, имевшим опыт посла
и работавшим в недавнем прошлом советником-посланником в Софии, а также с
префектом южного административного округа Москвы Петром Бирюковым, поскольку
этот округ имел побратимские связи с городом Варной.
Прибыв в Варну, Егор
убедился, насколько полезными оказались советы и пожелания, высказанные в ходе
этих встреч, для налаживания делового сотрудничества с администрацией
города. В установлении дружеских контактов с представителями городской
интеллигенции и общественных кругов ему помогли те суждения и оценки, которыми
с ним искренне делился Леонид Сергеевич во время их дружеских бесед. Егор
часто вспоминал эти беседы, в которых раскрывались черты, характеризующие
личность Леонида Сергеевича: широкая образованность, помноженная на большой
практический опыт, приобретённый длительными годами в разнообразных сферах
деятельности, очевидная даровитость, неистощимая энергия, умение с
удивительным спокойствием встречать невзгоды и радости, твёрдые моральные
принципы и глубокое гуманное, присущее его натуре чувство, которое выражалось
у него не на словах, а в конкретной помощи людям. От новых болгарских
знакомых Егор узнал, каким большим уважением и авторитетом пользовался в
Варне Леонид Сергеевич. Городские власти удостоили его звания «Почётный
гражданин города Варны». Кстати, об этом он умолчал в своих беседах с
Егором. Что тоже по-своему раскрывает одну из граней его характера. Для Егора
всё это было своего рода надёжным ориентиром на его новой стезе.
                   
                ДИПЛОМАТИЯ СРОДНИ ИСКУССТВУ    
 
Варна встретила Егора сиянием своего разноцветного и благоуханного осеннего
великолепия, наполненного спокойной южной негой ласкового солнца, шепотом
лазурного моря, лениво накатывающего белоснежные волны на золотистый песок,
весёлым криком чаек и освежающим воздухом, который возвращает человеку
душевную лёгкость и поэтическую мечтательность. С первых минут пребывания в
этом постоянно молодеющем древнем городе человек ощущает на себе его
магическую притягательную силу, вобравшую в себя энергию самого времени, в
котором органически соединились тысячелетняя история и творческий дух
бесчисленных поколений его жителей. Под обаянием этих ощущений на
какое-то время забываются все невзгоды мира, не вспоминаешь о проносившихся
здесь в
прошлые столетия ураганах и бурях, которыми природа испытывает благословенные
уголки земли, а также военные и социальные катаклизмы, причины которых
коренятся в безумной воле самого человека и которые приносят ему
чудовищные страдания. Российское генеральное консульство расположилось
в центральной части города, занимая две трети квартала на тихих,
затенённых высокими
деревьями улочках. Двухэтажное здание, построенное в конце 60-х годов
прошлого века, не отличается высокохудожественными достоинствами памятника
архитектуры и искусства, но вполне приспособлено к требованиям нашего
загранучреждения, вместив на первом этаже его функциональную часть,
просторный холл, два зала для протокольных и культурных мероприятий и
внутренний дворик, а на втором – жилые помещения для руководителя и
сотрудников, а также просторную библиотеку. За советские годы в библиотеке
накопился довольно богатый книжный фонд, часть которого составляет полное
собрание сочинений классиков марксизма-ленинизма, застывших на полках, как
солдаты в строю. Забегая вперёд, скажем, что через год Егора навестил сын с
семьёй. Однажды он увидел внука-второклассника, выходящего из библиотеки с
большим фолиантом под мышкой.
 – Коля, что за книга у тебя, которую ты едва держишь?
– поспешил он помочь согнувшемуся под тяжестью мальчугану.
– Да это «Капитал» Карла Маркса, – отвечал он, как будто речь шла о
«Буратино».
 – Зачем тебе эта книга? Вырастешь, тогда и познакомишься с ней.
– решил он вразумить его.
– Недавно по телевизору говорили о ней. Поэтому я хотел посмотреть, о
чём в ней пишут. Улыбнувшись, Егор оставил внука. Но минут через пятнадцать
внук сам пришёл к нему.
– Дед, – обратился он, протягивая ему книгу, – я не могу читать.
Здесь не разрезаны страницы. Помоги мне их разрезать.
«Сколько поколений дипломатов прошло через эту библиотеку,
– разрезая страницы, с издёвкой над «верными ленинцами», в том числе
и над самим собой думал Егор, – и ни одному из них не пришло в голову открыть
этот главный труд коммунистического идола. Пожалуй, точно так же «изучали» и
другие «нетленные шедевры» классиков марксизма-ленинизма во всех советских
учреждениях. А партийные руководители использовали в своих выступлениях
отдельные цитаты из тиражируемых миллионными экземплярами
«учебников коммунизма», чтобы оправдать свои «социальные эксперименты»
над народом… Народу надоела эта очевидное лицемерие.
Он разуверился во всей идеологической
трескотне. Потерял всякое доверие к партии, её новому вождю-пустобреху.
Поэтому никто: ни рядовые члены партии, ни партийцы, входившие в её боевой
отряд – КГБ, ни прошедшие войну в Афганистане вооружённые силы, ни мощнейшие в
мире флота, которые давали присягу верности КПСС и СССР, ни «армия»
партийных работников, никто не выступил на защиту Советского Союза, равнодушно
взирая на распад уникальной многонациональной цивилизации и разграбление
барыгами богатств, накопленных титаническими усилиями народа».
Первый протокольный визит Егор нанёс мэру города. В одном квартале от
генконсульства высится многоэтажное здание, построенное в архитектурных
критериях «развитого социализма», с надписью на фронтоне «Община Варна». В нём
находится муниципалитет. В просторном кабинете навстречу Егору шёл с
протянутой для приветствия рукой высокий симпатичный брюнет с волнистыми
волосами, свидетельствующими о богатой в недавнем прошлом шевелюре,
выразительными карими глазами с длинными ресницами и обаятельной улыбкой,
которая подчёркивалась ямочкой на подбородке. Он начал разговор на хорошем
русском языке, упомянув, что с удовольствием посещает Москву, где непременно
встречается со своим другом Петром Бирюковым.
– Мы дружим семьями, – говорил
он с той интонацией, которая подсказывала Егору, что в этот момент в
воображении мэра возникали приятные сцены их общения, которое бывает только у
людей близких по духу и которое свободно от какой-либо казёнщины и
притворства.
– С московским административным округом у нас хорошие деловые
связи. А вот с городом Санкт-Петербургом (мы являемся побратимами ещё с
советских времён), к сожалению, контактов не получается. Я направлял
приглашение своим коллегам. Но ответа пока не получил. А нам как приморским
городам есть чем поделиться. Мэр заверил генконсула в своей готовности к
деловому сотрудничеству, подчеркнув, что и с его предшественниками, особенно
с Леонидом Сергеевичем, у него были очень хорошие, конструктивные
взаимоотношения.
Дальнейшие события подтвердили его заверения. Егор по целому ряду признаков
мог судить о том, что отношения городского главы к российскому генконсульству
были примером и для других институций и чиновников. В эти годы авторитет мэра
находился на пике влияния. Его многолетняя предыдущая юридическая практика и
опыт депутата болгарского парламента снискали ему устойчивый авторитет как
профессионала, обладающего способностью создавать вокруг себя особое
энергетическое поле притяжения людей амбициозных, нацеленных на улучшение
жизни в черноморском городе с целью превращения его в культурную столицу
Европы. Для чиновника среднего уровня его образованность, широкая культурная и
высокая интеллектуальная рефлексия, безупречно грамотная речь, которую на
официальных церемониях отличала изысканность, но без вычурной мути
пустословия, не показная интеллигентность и превосходные манеры были, по
наблюдениям Егора как в своей стране, так и за рубежом, довольно редким
исключением. Не теряя времени на раскачку, Егор согласовал с городским
руководством возможность создания паромной переправы между Варной и российским
портом «Кавказ» в Краснодарском крае с использованием созданной в конце
80-х годов портовой и железнодорожной инфраструктуры на болгарском побережье.
Идея была поддержана послом Потаповым, который был знаком Егору по
министерству, где он занимал должность заместителя министра. Он имел
репутацию человека конкретного, практичного, не теряющего времени на размытые
обещания. Проработка идеи не заняла длительного времени, так как министром
транспорта в тот период был Игорь Левитин, прибывший вскоре в Болгарию, чтобы
самому убедиться в экономической целесообразности и перспективности проекта.
Непродолжительное общение с министром оставило у Егора очень приятное
впечатление. В новые времена редко можно встретить руководителя такого
масштаба, который при его властных полномочиях, всей многогранной опытности
сохранял бы качества доступного и лёгкого в общении человека. В нём не было
и намёка на желание понравиться людям, но весь контрапункт его интеллекта,
задаваемые вопросы болгарским специалистам и российским предпринимателям,   
сопровождавшим министра, завораживали практическим полётом мысли. Вполне
ожидаемо, что довольно скоро такая паромная переправа
начала функционировать, несмотря на то, что пришлось провести дополнительные
работы по углублению российского порта. Совместно с посольством генконсульство
инициировало возобновление контактов Варны и других городов консульского
округа с соответствующими российскими регионами. После многолетнего
перерыва делегация из Санкт%Петербурга побывала в Варне. Партнерские отношения
оживились между Краснодарским краем и югоззападным административным округом
Москвы и Бургасом, Добричем и Саратовом, Шуменом и Казанью. Новые соглашения
о сотрудничестве были подписаны между Варной и Новосибирском, Бургасом и
Барнаулом, а также подмосковными городами: Рузой и общиной Тунджа;
Подольском и городом Каварна. Члены делегации обменивались опытом работы в
сфере
бизнеса, науки и технологии, образования, культуры, медицины, социальных услуг
и туризма. Атмосферу праздника создавали встречи творческих коллективов,
фестивали и дни культуры, проводимые городами%побратимами на взаимных
началах. Благодаря этому у людей, которые становятся участниками таких встреч,
складываются отношения симпатии, незамутнённой политическими пристрастиями и
спекуляциями. По убеждению Егора, это имело тем большее значение для         
двусторонних российско-болгарских отношений, чем более значительной эрозии за
прошедшие годы подверглись они по сравнению со временем его первой
командировки в эту страну. Разрыв тесных экономических связей, принявших за
годы социалистического строительства в некоторых производственных областях
кооперационный характер, и деградация отношений между представителями
образованной части двух народов, ранее имевших характер доверительный и
взаимно обогащающий, – всё это было той реальностью, которая требовала новых
методов и подходов в дипломатической повседневности. Егор скоро убедился,
что в стране его пребывания, как и в России, во властные структуры пришли
новые люди, с новыми политическими и нравственными критериями. У них были
новые цивилизационные ориентиры. А развернувшаяся в российских медиях за
прошедшие полтора десятилетия волна очернительства собственной истории
докатилась до Болгарии с обломками на её поверхности искажённого
представления об освободительной миссии России и Советского Союза
как «оккупантов, преследующих сугубо империалистические цели».
Перестроенная на новых
идеологических принципах система образования и ведущаяся подавляющим
большинством информационных средств пропаганда сделали своё дело
– определённая часть населения Болгарии уже не
видела в России дружественную страну. Поляризация в болгарском обществе
произошла не только за счёт резкого социального расслоения: за короткий период
здесь образовался, как и в нашей стране, слой олигархов, захвативший
грабительской приватизацией главные производственно-экономические фонды.
Основная масса населения пребывала в крайней нищете. Резкое противостояние
имело место в сфере политической и идеологической. Одним из признаков этого
противостояния было отношение к России, выразившееся в кратких формулах:
«русофилы» и «русофобы». В представлении Егора – это два способа видеть, два
мироощущения, которые не имеют точек соприкосновения. На одни и те же
явления они смотрят с противоположным знаком. Это, как говорил Александр
Довженко: «двое смотрят в лужу: один видит лужу, а другой – звёзды». Они
никогда не сойдутся. И никогда не смогут убедить друг друга. Они, как планеты
в разбегающихся галактиках, никогда не покинут своих предначертанных орбит. И
будут отстаивать «свою правоту» с упорством, достойном лучшего применения,
поскольку это «упорство» отражается на реальной жизни болгар. Егор оценивал
это состояние в обществе как особую форму гражданской войны: не в её горячей
фазе, а как непрекращающийся латентный гражданский конфликт. С его точки
зрения, имеются внутренние силы, которые не только не хотят его прекращения,
а с помощью внешних факторов всячески стараются его разогреть, надеясь на
окончательное сокрушение своих противников. Уважаемый читатель, задайся
вопросом: А, разве не то же самое происходит и в нашем обществе?! Какую
тактику дипломатической работы выбрать в этой ситуации? Этот вопрос имел для
Егора не риторический, а практический смысл. Выстраивать отношения он должен
был, по возможности, со всеми политическими силами и общественными
движениями и организация% ми, не акцентируя внимания на своих симпатиях и    
антипатиях. Так были составлены и протокольные списки генерального
консульства. Характерно, что проводимые генконсульством мероприятия посещали
представители всех политических сил. Но к себе организации правого спектра
российских дипломатов не приглашали. Верно говорят: «сердцу не прикажешь».
Более доверительные отношения у Егора складывались с теми, кто не скрывал
своих симпатий к его стране. Однажды он был приглашён на обед руководителем
варненских
социалистов Бориславом Гуцановым по случаю приезда в город двух известных в
стране членов Высшего совета БСП. В непринуждённой беседе один из них задаёт
Егору вопрос:
– Чем объясняете вы, что самыми богатыми людьми в России,
завладевшими главными стратегическими отраслями и финансовыми ресурсами,
являются лица еврейской национальности?
Егор не стал испытывать терпение
присутствующих, заметив, с каким напряжением они смотрят на него. Он
поспешил ответить:
– Все детали приватизации мне не известно. Поэтому я не
смогу ответить на вопрос, как получилось, что в её результате наиболее
богатыми стали у нас известные олигархи. Но, с другой стороны, это доказывает,
что обвинения России в том, что у нас будто бы есть антисемитизм –
несостоятельны.
Егор с первых месяцев своего пребывания в стране постарался
разыскать своих старых знакомых по предыдущей командировке. Во время
посещения Софии он, как правило, встречался за обедом в ресторане гостиницы
«Орбита» с Валентином Жековым. Однажды он, поборов в себе сомнения: стоит ли
провоцировать друга на излишнюю откровенность, – задал ему вопрос:
 – Валя, я проехал половину Болгарии. Увидел страшную разруху.
Когда-то цветущие поля
заросли бурьяном и превратились в запустение. Как это могло произойти в
стране, народ которой веками отличался огромным трудолюбием? Его товарищ
опустил голову. Задумался. Егор, видя, как он помрачнел, пожалел, что задал
такой вопрос. Валентин посмотрел ему в глаза и с грустью произнёс:
– Да, ты
прав… То, что в Болгарии ранее было построено «теми», «эти» не в состоянии
даже покрасить…
Этой краткой, но ёмкой фразой он выразил всё, что наболело у
него на душе. По пути в Варну Егор завернул в Велико Тырново, чтобы навестить
Стефана Станева. О встрече они договорились заранее. Стефан ожидал старого
приятеля в ресторане гостиницы, находящейся на горе Арбанаси, в живописном
месте, облюбованном болярами во времена Второго болгарского царства, когда
его столицей был этот древний город, раскинувшийся террасами на крутом берегу
реки Янтра. Прежде Егор бывал в Велко Тырново неоднократно. Ему нравилось
ходить по его уютным улочкам, забираться на крутой холм, возвышающийся в
центре города, на котором сохранились руины мощной крепости «Царевец» с
остатками дворца правителей и православным храмом, взметнувшим высоко
в небо шпиль колокольни, словно гигантскую руку, обращённую к
небесам с мольбою о помощи. Только из-за предательства османские войска
смогли овладеть в конце XIV века этой крепостью после трёхмесячной осады.
Егор всякий раз находил время, чтобы постоять на пешеходном мосту в центре
города и полюбоваться монументальным памятником Асеновцам – четырём
болгарским царям (Ивану Асену I, Петру, Калояну и Ивану Асену II, правившими
Болгарским государством в пору его наивысшего расцвета) и поглядеть на вечные
воды реки светло-изумрудного цвета, в которых отражаются, как нарисованные
мастером живописи, пастельные дома с красными черепичными крышами и
величественный кафедральный храм с зелёными от патины куполами. Крепкие
объятия друзей, приятные эмоции, тосты «за встречу, здоровье и успехи друг
друга» сменились серьёзными и откровенными разговорами. Как это часто бывает
между мужчинами, длительное время работавшими в государственных и общественных
органах, они заговорили о том, что их больше всего волновало. Это был
разговор откровенный, какой бывает только между искренними товарищами, о
которых красиво сказал Шекспир в «Кориолане»:
«… и вы, друзья чистейшей, лучшей пробы…».
На правах хозяина Стефан первым заговорил о наболевшем у него:
– Как быстро народу и у нас, и у вас затуманили мозги «сказками о демократии и
свободе», – опустив свои выразительные карие глаза, бросил он.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Егор, не ожидавший такого резкого
перехода к серьёзной теме.
– После того, как к власти пришли эти «глашатаи демократии и свободы», – когда
он произносил эти слова, Егор заметил, сколько сарказма было в его голосе, –
то они восприняли самые отвратительные, грабительские черты рыночной
экономики. Я убеждён: если бы в книгу Гиннесса вносили страны, которые
занимаются саморазрушением, то Болгария и Россия были бы чемпионами. У нас
новый парламент принял закон, который практически уничтожил земледелие. А
посмотри на нашу реституцию. «Демократическое правительство», по идее должно
быть народным. Не правда ли?
 – Разумеется, да, – поддержал его мысль Егор.
 – Наше государство вернуло недвижимость наследникам бывшей буржуазии, которая
нажилась в период между двумя мировыми война% ми на эксплуатации рабочего
труда и за счёт финансовых афер. Тем
самым за короткое время был создан узкий круг людей, живущих как рантье,
сдавая под наем объекты своей недвижимости. Стефан сделал паузу. Пригубил
ракию и продолжил:
– Богатых людей в нашей стране, согласно социологическим
исследованиям, всего 5 процентов. Причём, только один процент из них имеет
накопления в размере более 1 миллиона левов, а почти треть населения не имеет
вообще никаких накоплений. Или другая проблема… Из газет ты знаешь, как у
нас привлекают иностранные инвестиции, – сказал он с выражением крайней
досады.
– На десятки лет подписывают соглашения о концессиях, в которых
Болгарии отводится роль колонии.
– Какие концессии ты имеешь в виду? – поинтересовался Егор.
 – О которых пишет наша пресса. Компания «Балкан Минерал
анд Майнинг», – дочерня компания «Денди Претс Металл» из Канады, уже
несколько лет добывает золото в Челопече. Недавно она подписала соглашение о
новой концессии на добычу золота в месторождении «Хан Крум» на тридцать лет.
По расчётам специалистов там залежей на десятки тонн золота и около пяти тонн
других благородных металлов. Соглашением предусмотрено инвестиций на сумму
от 120 до 150 миллионов долларов, а доходы от добычи, по мнению наших
специалистов, составят более миллиарда. В бюджет Болгарии поступит всего от 1,
44 до 4-х процентов. Это же грабёж! Так европейские и американские компании
грабили Африку, Азию и Латинскую Америку. В других странах прибыль по
соглашениям о разделе продукции делится по 50 процентов. Аналогично
поступили у нас с построенными с помощью Советского Союза мощностями
энергетики: теплоэлектроцентралями «Марица-Восток» и ТЕЦ Варна. Американцы и
чехи купили их практически за бесценок. И продавая электроэнергию, из года в
год повышают цены. Народу приходится оплачивать постоянно растущие тарифы на
электрический ток. Стефан обрушивал на собеседника беспощадный шквал
обвинений своих политиков, находя меткие эпитеты, называя их барыгами, которые
не думают о народе, а только о наживе. После того, как друзья распрощались, Егора
продолжали волновать те мысли, которые с такой горечью высказывал Стефан.
Они сопрягались с виденной им недавно программой российского журналиста
Андрея Караулова «Момент истины», в которой разоблачалась самая крупная
афера по добыче энергоресурсов в начале 90-х годов на шельфе Сахалина.
Соглашение между российским правительством и компанией «Шелл»
предусматривало, что компания будет выкачивать сахалинскую
нефть, суммарные запасы которой составляют два миллиарда баррелей, в течение
десятков лет. Но прибыль делится не 50 на 50, а 10 на 90. Но и эти 10
процентов Россия должна была получить после того, когда англо-голландская   
компания окупит свои затраты. Не оговорен, однако, и примерный срок, когда
затраты будут окуплены. Компания платила лишь налоги в местный бюджет.
Миллионы тонн нефти уплывали в Штаты и Австралию. А на Сахалине дома в лютые
зимы продолжают отапливаться буржуйками. Оператор проекта компания «Сахалин
Энерджи», зарегистрированная на Багамах, бессовестно завысила свои расходы на
покупку квартир для нефтяников в городе Южно-Сахалинске в сорок раз,
алюминиевые миски для рабочей столовой оказались дороже царских сервизов в
Зимнем дворце. Даже чартерные рейсы самолётов на уик-энды в Южную Корею с
девушками с «низкой социальной ответственностью», как однажды метко назвал
такую категорию Путин, входили в смету расходов этого оператора. И как бы
случайно, Караулов уточняет, что сын Явлинского, занимавшего тогда пост
заместителя председателя Комитета по оперативному управлению народным
хозяйством страны, стал «собственником дома в Лондоне на улице Дерби-Хилл, в
районе Форест-Хилл». В итоге Россия почти ничего не получила от добычи нефти
по этому соглашению. Представленные компанией отчёты об огромных затратах
были чудовищно завышены. В бюджет поступили ничтожные суммы. Длительное
время деньги от продажи российской нефти утекали за рубеж. И никто из
государственных чиновников не понёс ответственности за этот грабёж! А в
команде российских державных правителей по-прежнему несменяемыми остаются
персонажи вроде небезызвестного бывшего министра обороны, оскандалившегося
вместе со своей любовницей на разбазаривании собственности российской армии.
Также никто не был наказан за выявленные в ходе приватизации почти 53 тысячи
преступлений. За ваучеры, а это значит, за «чубайсовские фантики», ушли
такие гиганты, как Смоленский авиационный завод, Рыбинское КБ и Уфимское
моторостроительное производство, Московский ЗИЛ, Ижевский               
электромеханический завод, Мурманский морской торговый порт, Ульяновский
авиационный промышленный комплекс, Балтийский завод, ЛНПО «Пролетарский
завод», Курганский завод металлических мостовых конструкций, Волгоградское
объединение «Баррикады». За последние 30 лет в России прекратили
существование 78 тысяч заводов и фабрик. Грабительская приватизация породила
невиданный всплеск преступности. Организованный криминалитет стал фактором
передела собственности, беспощадно уничтожая тех, кто оказывался на его
пути. Большая часть реальной экономики, находящейся на нашей территории,
принадлежит либо офшоным компаниям, либо иностранным корпорациям. Они
владеют почти 70-80 % крупной российской собственности. Через офшоры
собственностью иностранцев стали российские энергетические ресурсы,
золотодобывающие предприятия Сибири и Дальнего Востока.
По свидетельству авторитетных
отечественных источников, доля иностранного капитала в пищевой промышленности
уже более 60 %. Россия импортирует сегодня 90 % продукции станкостроения,
тяжёлого машиностроения, лёгкой, радиоэлектронной, медицинской и
фармацевтической промышленности. Знаменитый АвтоВаз на три четверти
принадлежит голландской компании. Каждый год финансисты отмечают огромный
отток капиталов из нашей страны. За 2018 год из России утекло за рубеж 63,5   
млрд. долларов. По числу миллиардеров наша страна занимает третье место в
мире. Богатеют у нас главным образом за счёт сращивания с власть имущими.
Это позволяет получать госзаказы и выгодные участки для добычи сырья, большие
преференции по налогам. Построенный в Заполярье огромными усилиями всей страны
и бесчисленными жертвами зэков «Норильский Никель» почему-то полностью
контролируется фирмами, которые зарегистрированы за границей, в офшорах.
Холдинг «Евраз Групп» включает Нижнетагильский, Западно-Сибирский,
Новокузнецкий и ряд других крупных металлургических комбинатов, шахты
Кузбасса,
Находкинский морской порт. Главный офис холдинга расположен не в России, а в
Люксембурге, где он и зарегистрирован. Не спрашивайте, почему, уважаемый
читатель. Их владельцев давно осенила мысль, что «оттуда легче управлять
предприятиями, находящимися в бескрайней Сибири и на Дальнем Востоке». Разве
кто-то сможет с этим не согласиться, не правда ли?! Десятки тысяч работников
предприятий, входящих в холдинг «Евраз Групп», к примеру, создают его
прибыль, до 90% которой уходит за рубеж. И все эти работники, как можно
догадаться, весьма этому рады, поскольку и без этой прибыли у них достаточно
средств для счастливой жизни и бесконечных и роскошных пиршеств. Независимые
исследователи приводят данные, согласно которым за последние двадцать лет
бизнес-элитой (почему отъявленных мошенников так называют?!) из России   
вывезены на покупку недвижимости
в Англии, Греции, Испании, Италии, Франции, Хорватии и других странах около
ста миллиардов долларов. В то же время продажные российские телевизионщики,   
обслуживающие олигархов, чуть не каждый день призывают зрителей помочь
собрать деньги на лечение за границей того или иного ребёнка, больного
сложным заболеванием. (В России, следует из подтекста этих реклам,
соответствующих возможностей для лечения нет). Конечно, нет после проведённых
«демократическими правительствами» реформ здравоохранения. Думая об этом
чудовищном разбазаривании российской собственности, Егор задавался вопросом:
«Неужели люди в здоровом уме и нормальной памяти могут решиться на такое?
Это какое-то светопреставление, условия для которого создавали обуреваемые
алчностью и наживой чиновники высшего государственного аппарата!!» Будучи
человеком системного мышления, Егор на основе своих рассуждений приходит к
выводу о том, что нынешнее российское государство представляет собой
олигархат. Причём, «олигархат компрадорский», который своё будущее и будущее
своих потомков связывает не с Россией, а с так называемым «цивилизованным
миром». Высшие государственные чиновники обслуживают олигархат. Они
проталкивают его интересы в международной политике, пропагандистки заявляя о
том, что заключаемые многомиллионные контракты с зарубежными партнёрами несут
выгоду собственному народу. Показателен в этом смысле пример, когда в состав
российской делегации на очень высоком уровне, которая направлялась в одну из
стран Юго-Восточной Азии, включают «крестного отца» одного их крупных
консорциумов, который являлся согруппником Гайдара и Чубайса по учебе в
Международном Венском институте прикладного системного анализа (ИИАСА).
Знающие люди называют этот институт кадровым центром Бнай Брита. Сам факт
стремительного взлёта этого согруппника на высоту министерского поста в
правительстве Ельцина и столь же молниеносного обретения им огромного
богатства вызывает, мягко говоря, вопросы и недоумение. Подобное недоумение
остроумно выразил Андрей Дементьев словами своего стихотворения «Олигархи»:
«…Как смогли вы столько заработать
За каких-то восемь-десять лет?»
 Целью упомянутого консорциума была приватизация собственности в сфере
телекоммуникаций и создание сети дочерних банков на
территории успешно развивающейся страны. О факте лоббирования высшим
должностным лицом интересов олигарха говорит тот факт, что российской стороной
вопрос, связанный с его бизнес-интересом, был включён в повестку переговоров с
руководством принимающей стороны. И подобных примеров лоббирования интересов
олигархата кремлёвской властью немало. Случайный ли факт, что один из
государственных чиновников, имеющий значительный вес в администрации
президента, до 1999 года работал первым зампредом совета банка, входящего в
упомянутый консорциум? И он не единственный в администрации, кого с начала   
2000-х годов стали называть выходцами из этого банка. Этот консорциум сумел
через «своих людей» в правительстве захватить богатейшую Тюменскую нефтяную
компанию (ТНК). Аукцион был проведён с такой лихостью, что государство
потеряло около 1 миллиард долларов, как уверяет в своей книге Михаил         
Полторанин, который вначале, подобно борзописцу, яростно защищал Ельцина, а
после окончательно разуверился в этом примитивном, вульгарном и ограниченном
разрушителе России. Следующий бизнес-кульбит был ещё более
головокружительным. Консорциум стремительно объединил тюменские активы с
«Бритиш
Петролиум», создав международную компанию «ТНК-ВР», головная структура которой
зарегистрирована на Британских Виргинских островах. При оформлении сделки
между консорциумом и ВР в Лондоне присутствовали представители высшего
руководства России и Великобритании.
«Это можно было бы обосновать, если бы держателем солидного пакета акций
этой компании было наше государство. Или
консорциум имел бы российскую, а не оффшорную «прописку» и государство
получало бы от него значительные налоги. А в данном случае, какими могут быть
мотивы лоббирования его интересов на таком государственном уровне?» –
задавался вопросом Егор. Можно допустить, что в будущем любители конспирологии
всё-таки докопаются до истинных причин. Но сегодня об этом пусть
догадывается тот, чьё богатое воображение и благородная нищета способны
разгадать
такую непростую головоломку.
«Что же получается? – рассуждал далее наш герой,
– мои коллеги-дипломаты и я служим не российскому государству, а этому
олигархату?! У Егора от этой мысли чуть не перехватило дыхание, как в
разряженном воздухе. «Стало быть, мы отстаиваем за границей интересы не своего
Отечества, а этих «глашатаев демократии и свободы», как назвал их Стефан?!
Большинство прикормленных «олигархатом» СМИ и политологов, депутатов
проправительственной партии убеждают население в том, что
постоянно растущие цены на лекарство и товары народного спроса, платежи за
электричество, бензин, газ и воду якобы обусловлены мировой конъюнктурой. В то
время как небольшой слой долларовых миллиардеров, наживаясь на национальном
достоянии, продолжает вывозить в огромных количествах деньги из страны. Этих
олигархов всего-то чуть более сотни. Вывезенный ими капитал почти в полтора
раза превышает совокупные расходы государства на пенсии».
«Разве у российских экономистов и депутатов не хватает ума,
– сверлил вопрос мозг Егора, – чтобы создать такие законы и экономический
уклад
в своей стране, чтобы более
привлекательным было вкладывать деньги здесь, а не вывозить их за бугор?! Не
сомневаюсь, что такие экономисты есть, – уверял он себя, – только всё дело в
том, что олигархату это не нужно. Для олигархов Россия – это место
незаконного бизнеса и наживы за счёт «лохов». Кстати говоря, сами
представители
этой бизнес-элиты, на различных финансовых форумах, утверждают, что «России
сегодня мешает совершить настоящий рывок рост чиновничьего аппарата, его
некомпетентность и некачественное структурирование экономики». Так кто же
виноват в этом?! Как всё это напоминает пословицу о том, что обычно «мешает
танцору»! «Ну почему у русского народа такая судьба? – мучила Егора до боли в
сердце мысль.
– Во времена царизма над ним веками тяготело ярмо помещичьего
насилия. После революции – гнёт партии с опричниками-чекистами и их
изобретением – бесплатным трудом бесчисленных доходяг ГУЛАГа на стройках
социализма, уничтожение миллионов сельских тружеников расказачиванием и
раскулачиванием, коллективизация и индустриализация, до крайности надорвавшие
силы народа, а затем невиданная по жестокости и опустошению в истории
человечества война, после войны гонка вооружений, высасывавшая остатки сил, и
помощь странам на всех континентах. Все эти годы не только
политико-экономический гнёт мучил народ, но и непрерывная, иссушающая душу
трескотня о верности идеям «вечно живого» на фоне тотального дефицита, теневой
экономики, начавшегося социального расслоения, коррупции, перерождения элиты,
появления подпольных миллионеров и разлагающейся номенклатурной верхушки,
которая в её высшем проявлении – политбюро – всё больше напоминало мумий и
ходячих мертвецов. Попытка возродить в народе веру в идеи партии с её
бестолковыми и обрыдлыми собраниями, которую предпринял незнающий меры       
болтун – генеральный секретарь, при тотальном неумении справиться с
экономическими проблемами, привела к тому, что
окончательно разочаровавшиеся люди, поверили в посулы политических
авантюристов, которых Стефан назвал «глашатаями демократии и свободы»,
обещавших осчастливить людей, а на поверку оказалось, что они на шею народа
посадили олигархов, которые, подобно лесным клещам, паразитируют на народной
крови. Выходит – ни одному поколению нашего народа не привелось пожить
нормальной, благополучной жизнью?!»
Пришедшие Егору мысли наполнили его
глубокими переживаниями и грустью. Долгое время после этого различные
обстоятельства и события современности он соразмерял с выводами, к которым он
пришёл в своих рассуждениях. Впрочем, у него не было иллюзий, что похожие
соображения были и у других его коллег.
«И какова же тогда основная мотивация
работы дипломатов? Ради чего они должны, как говаривали в старину русские
люди, не жалеть живота своего? – задавался Егор вопросами.
И сам же отвечал на них:
«Ведь потерян её главный мотив, который прежде имел державное измерение.
Сейчас же главным стимулом остаётся нажива, личное обогащение. К этому,
кстати, призывают и сами «глашатаи демократии и свободы».
Послушаешь их
выступления и создаётся впечатление, что главная цель в жизни – это быть
богатым и прожигать жизнь в погоне за удовольствиями и усладительным,
постоянно возрождающимся блаженством. Значит, надо всю дипломатическую работу
подчинить интересам олигархов? Ну, ещё куда бы ни шло, если бы они свои
миллиарды, полученные ими на эксплуатации своего народа и российских сырьевых
и материальных богатств, вкладывали в развитие нашей экономики. Но эти
миллиарды уплывают за бугор, подпитывая экономику Запада. И что в этих
обстоятельствах делать нашему брату-дипломату, если корыстные интересы
олигархов расходятся с интересами своего народа или будут прямо
противоположны им, как это имело место в случае с соглашением по Сахалинскому
шельфу или десяткам других таких примеров? Что тогда? Какую позицию должны
занимать дипломаты?» Егор был свидетелем, когда олигархи, прибывающие в
зарубежную страну с целью переговоров с эвентуальными партнёрами, вообще
игнорировали посольство. Такое возможно только у нас, в России. Олигархи уже
себя почувствовали хозяевами страны. В них вселилось безумие постоянной
наживы, бешенство тщеславия и бациллы властолюбия, чума дешёвого
рублёвско-куршевельского хвастовства, хамства и позёрства. Егор слышал от
Березовского – этого Остапа Бендера конца XX – начала XXI века – «Мы их
привели к власти, поэтому они будут делать то, что мы им скажем».
Между прочим, говорил он о кремлёвской
власти. Далеко не так обстоит дело в стране их вожделенного идеала
– Соединённых Штатах Америки. Стивен Манн признавался Егору, что каждый
крупный
американский бизнесмен, посещающий зарубежное государство для коммерческих
сделок, непременно консультируется с посольством и информирует его о своих
планах. «Поэтому, вероятно, – предположил Егор, – всё больше стало в
департаментах нашего министерства и в заграничных учреждениях людей, которые к
делу относятся наплевательски. Они понимают, что творится в нашей стране и в
государственной службе. Только материальный интерес, только нажива движет
ими. Один из послов признавался однажды Евгению Белову: «Пока не заработаю   
один миллион долларов, из этой страны не уеду». От таких людей бессмысленно
ждать творчества в работе». Внутренний голос Егора вдруг возразил: «Но ведь
Россия состоит не только из олигархов и продажных чиновников. История
доказывает, что во все времена, при любом режиме, любой власти найдутся
люди, преданные своему отечеству, люди одарённые, честные, порядочные,
терпеливые, умеющие трезво оценивать складывающиеся обстоятельства, с
твёрдыми нравственными критериями, которые не боятся трудностей и умеют быть
эффективными на своём месте. Да, и сам я знаю таких, как Женя Белов, как
Леонид Сергеевич, как некоторые мои коллеги, как Юрий Юкин, пожелавший
работать в посольстве в Минске в память о своем деде, которого дважды спас
боевой товарищ-белорус. А среди высших чиновников есть такие, как Примаков
Евгений Максимович, Пастухов Борис Николаевич, Чуркин Виталий Иванович, как
бывшие директора департамента, с которыми мне пришлось работать, как бывшие
заместители министра иностранных дел, к которым я питал и продолжаю питать
симпатии. И самое главное – есть Россия, есть русский народ – носитель
исторического наследия нашей цивилизации». «Всё пройдёт! – успокаивал себя
Егор.
– Сменяются эпохи, приходят и уходят цивилизации. Пройдёт и этот период
общего безумия на наживе! Олигархи, как и правители, приходят и уходят. А
Россия останется. Останется русский народ с его историческими заслугами
перед человечеством, с его великими писателями, великими святителями, учёными
– первооткрывателями, великими музыкантами, великими художниками, великими
артистами, великими полководцами – защитниками Отечества, великими
мыслителями-просветителями. Остаётся
метафизика великой русской цивилизации, которая является одним из мировых
центров: духовных, политических, культурных, религиозных. Пусть это звучит
патетично, даже напыщенно! Пусть! Зато, всё это убеждает меня не поддаваться
лихорадке наживы. Зато помогает мне находить силы в будничной работе.
Помогает подходить к ней творчески. Помогает убеждать своих подчинённых и
коллег не размениваться на дешёвые посулы наших продажных массмедиа, а
стараться работать с людьми так, чтобы у них оставалось приятное впечатление 
от общения с российскими дипломатами». В этой связи он вспомнил признание
Леонида Сергеевича о том, как он убеждал одного из консульских работников, на
которого пожаловалась ему посетительница за его грубость.
 – Понимаешь, – внушал ему Леонид Сергеевич,
– ты её обидел своим невниманием, своей
грубостью. Она не только мне рассказала об этом. Она поделится и со своими
близкими, подругами, знакомыми. Более десятка людей узнают, что в российском
консульстве – такие невоспитанные, хамские сотрудники. И не только мы,
работники генерального консульства потеряем. Само наше дипломатическое
представительство потеряет в их глазах. Потеряет наша дипломатическая
служба. Потеряет авторитет России. А если бы ты учтиво поговорил с ней,
внимательно отнёсся к её просьбе, выяснил, чем можно ей помочь, и помог бы, то
у неё осталось бы самое приятное впечатление от посещения генконсульства. И
ровно об этом она поделилась бы со своими друзьями. И мы бы как российские
дипломаты приобрели десяток новых друзей в этой стране. Они были бы друзьями
и России. Егор тоже в своей работе стремился к тому, чтобы от всего, что он
делает, к чему стремится, прибавлялось друзей нашей страны, нашего народа в   
вверенном ему консульском округе. Он полагал, что только тем самым он может   
успешно содействовать продвижению российских интересов в Болгарии. На первом
приёме по случаю своей аккредитации он договорился с Асеном, Вылчо и Младеном
о дружеской встрече. Перед отъездом в командировку ему о них много
рассказывал Леонид Сергеевич как об искренних и надёжных друзьях России. Они
руководили обществом дружбы с народами России и стран СНГ. На первую встречу
пришли все трое. Внешне все были рослыми, крепкими, статными, ну, прямо-таки
«добрыми молодцами». Егор сразу же передал им приветы от Леонида Сергеевича.
Они заулыбались. Начали вспоминать о тех добрых делах, которые осуществили
совместно с генконсульством. Каждый из них старался демонстрировать
знание русского языка. Встречая лингвистические затруднения, использовали
болгарские аналоги, что придавало разговору некоторую цветистость. Егор же
попросил их говорить на болгарском языке. И чтобы они не расценили его просьбу
как намёк на недостаточное знание ими русского, он сделал им комплимент:
– Вы прекрасно говорите по-русски. Но для того, чтобы мне улучшить свой
болгарский, я просил бы вас на наших встречах чаще использовать болгарский.
Они восприняли просьбу с пониманием. Но в дальнейшем их беседы продолжались
на болгаро-русском. С самого начала между ними сложились отношения, как будто
они были знакомы уже добрый десяток лет. Егор заметил, что со многими
болгарами своего и старшего поколения такие отношения устанавливались как-то
естественно, без напряжения, словно они были представителями одного народа.
Сказывалось то, что на протяжении многих лет они жили в одной, как говорят
учёные, цивилизационной парадигме. Это характерно было и в отношениях Егора
со своими сверстниками из стран СНГ. Наверное, всё дело было в том, что они
учились в школах и вузах, программы которых строились на одних и тех же      
принципах. Проявлялось влияние и официальной пропаганды, стремившейся
внедрить в общественное сознание идеи дружбы и взаимопомощи между людьми.
Часто люди читали одни и те же произведения художественной литературы. В
Болгарии книги русских и советских классиков издавались массовыми тиражами.
Благодаря хорошим связям творческих коллективов они смотрели одни и те же
фильмы, театральные постановки. Даже одни и те же анекдоты рассказывали друг
другу. Иногда кто-то начнёт цитировать стихотворение или высказывание
известного в мире или в России поэта или писателя, другой его продолжает.
Отсюда в
людях – проявления любви не только к своему народу, но и к соседнему, уважение
традиций другого. Так люди быстрее постигали души народные, их мудрость. А
это, естественно, ведёт их к миру и взаимопониманию. Вскоре после первой
встречи с «тремя богатырями», как их в шутку назвал Егор, перед
генконсульством возникла дилемма: где найти средства, чтобы воплотить в
жизнь идею создания монумента, посвящённого адмиралу Ф. Ф. Ушакову, к
приближающейся 215-й годовщине со дня победы русской эскадры над турецким
флотом у мыса Калиакрия. Сокрушительное поражение турецкого флота понудило
султана запросить мира у России, подписанного в Яссах в 1791 году.
 Идею о сооружении такого монумента Егору высказал болгарский контр-адмирал
в отставке Иван Николов. Он в то время руководил варненским областным
советом офицеров и сержантов запаса. Иван Николов своей интеллигентной манерой
общения произвёл на Егора очень благоприятное впечатление. Он дал понять, что
с нашей страной его связывает не только учёба в военно-морской академии      
Ленинграда, но и работа в качестве военного и военно-морского атташе в
посольстве в Москве. Он пригласил Егора побывать вместе со скульптором
Николаем Богдановым из города Добрича на месте предполагаемой установки
памятника. Скульптор продемонстрировал макет памятника, рассказав о его
будущих размерах и материале, из которого он будет сооружён. Совместная
поездка на мыс Калиакрия закрепила впечатление Егора о контр-адмирале
Николове, как о человеке большой эрудиции, глубоком, умеющем интересным
рассказом увлечь собеседника. Он в деталях знал об этой битве, вошедшей в
учебники морских училищ и академий, повествуя о ней так живо и красочно,
словно сам находился на флагманском корабле рядом с адмиралом Ушаковым
– самым выдающимся флотоводцем в мировой истории. Стоя на краю высокого
обрывистого
берега и слушая пояснения Николова, Егор в воображении представлял, как в
предрассветной тьме эскадра Ушакова без предварительного перестроения кораблей
в боевой порядок врывается в пространство между берегом и турецкой
армадой, которая подготовила артиллерию с одного борта, поскольку турки
ожидали
атаки русских со стороны моря. Ушаковцы обрушивают мощный огонь на
неприятеля, от которого ночная тьма осветилась ярким заревом. В начавшейся
панике турки не смогли перестроиться. Их корабли один за другим пошли ко
дну. Пушки крепости на краю мыса открыли огонь. Но ядра перелетали русские
корабли и поражали турецкие. За считанные часы с турецкой армадой было
покончено. Ни один русский корабль не был потоплен. Лишь турецкому
флагманскому кораблю удалось достичь Босфора. Но он был так повреждён,
что волны пролива
поглотили его на глазах у султана. Вместе со скульптором и кметом (мэром)
города Каварна Цонко Цоневым (мыс находится на территории этой общины) было
определено место для памятника. Болгарские коллеги провели все необходимые
согласования с различными инстанциями, хотя в современных условиях дело это
было весьма непростым. В то время, когда в некоторых европейских странах,
словно по чьей-то команде, рушатся памятники, связанные с нашей историей,
либо они подвергаются варварскому надругательству, добиться
согласия от болгарских властей на установку нового памятника – дело
экстраординарное. Ситуация осложнялась ещё и тем обстоятельством, что
монумент предстояло воздвигнуть в зоне археологических памятников. В конце
концов проект был утверждён. Он удачно вписывался в окружающую среду и
гармонировал с установленным здесь ранее монументом сорока болгарским
девушкам, бросившимся с обрыва в морскую пучину, чтобы не попасть в плен
османам при захвате крепости. Оставалась лишь одна проблема: необходимо было
найти средства, чтобы осуществить проект. Для этого Егор и пригласил «трёх
богатырей», чтобы выслушать их советы. Самый высокий из них Младен, яркий
брюнет, с красивыми типично болгарскими усами, напоминал ему былинного героя.
Асен и Вылчо, оба русоволосые, со светлыми глазами, ассоциировались с ан%
тичными скульптурами, которые Егор видел в музеях Софии, Стара Загоры,
Пловдива и Варны. Он объяснил им, что его обращения в Москву не дали
результата, поскольку ему ответили, что денег нет. Болгарские друзья,
напротив, активно поддержали идею о памятнике и высказали готовность самим
участвовать в его сооружении. Егор исходил из того, что в условиях ведущейся
большинством болгарских печатных и электронных СМИ неблагоприятной
пропаганды для России, искажающей её роль в освобождении Болгарии,
сооружение
величественного памятника русскому адмиралу – победителю битвы у мыса
Калиакрия, которая явилась в исторической перспективе предвестием болгарского
освобождения, заставит многих в Болгарии понять, сколь сложным и длительным
был путь болгар к свободе и каково было место нашего народа на этом пути.
Важно, – полагал Егор, – что инициатива исходит от болгарских
неправительственных организаций. Это имеет значение во многих смыслах,
которые и не
обязательно уточнять… Худо-бедно, спонсоров удалось найти. Для оплаты работы
скульптора средства выделил один из руководителей российской
неправительственной организации – Союза друзей Болгарии, генеральный директор
московского химического предприятия Геворг Арутюнович Кесоян. С момента
заливки бетона в основание монумента до его монтажа Асен и Вылчо сутками
работали вместе со скульптором. Они же обеспечивали охрану сооружения от
возможных поползновений недоброжелателей, которые всё-таки имелись.
 Егор не один раз приезжал сюда, знакомиться с тем, как идёт строительство.
Однажды, возвращаясь с приятелями в Варну, Егор остановил машину по просьбе
Асена, который захотел купить дыню. Большие жёлтые дыни виднелись на арбе,
рядом с которой стояли цыганка и цыган. Арба находилась рядом с бахчевым
полем. Егор и Вылчо тоже решили купить по дыне. Обрадованная солидным клиентам
цыганка начала расхваливать свои дыни, которые, по её словам, были «вкуснее
сахара с мёдом».
– Посмотри, красавец, – сверкнув агатовыми очами, обратилась она к Вылчо,
– какая жёлтая, спелая и сладкая эта дыня! – показала она на
большой, килограммов около десяти, овощ.
– Купишь, весь год будешь меня
благодарить!
– Ты уверена? Она точно сладкая? – засомневался Вылчо.
–Точно-точно, касатик! – заверила она, улыбаясь золотыми зубами от
 предвкушения большого барыша. Она расхваливала свой товар так, будто лучше
этих дынь не было во всей Болгарии. Цыган каждый новый её аргумент сопровождал
кивком головы и говорил: «Да-да».
Её слова и вся её внешность были столь
убедительны, что трое покупателей выбрали самые крупные дыни и довольные, что
случайно им удалось приобрести вкусный подарок для своих близких, продолжили
путь.
Приехав домой, Егор не стал испытывать своё терпение. Он с вожделением
разрезал отливающую золотом дыню и, вкусив её, понял, что плод, выглядевший
дыней, оказался тыквой, удачно замаскированной природой под дыню. Этим и
воспользовалась предприимчивая цыганка. Егор тут же позвонил приятелям. Они
со смехом сообщили, что и они купили себе по большой тыкве.
Чтобы Егор не
расстраивался и плод не пропадал, они посоветовали ему сварить тыквенную кашу.
Ещё перед окончанием сооружения памятника Егор договорился с послом Потаповым
пригласить на его открытие представителей болгарского руководства и
командования Военно-морских сил Болгарии. Он также заручился заверениями
руководителей российских общественных организаций об участии в этом важном
мероприятии. Ему удалось получить согласие варненского и великопреславского
митрополита Кирилла на освящения памятника. Четырьмя годами ранее
Архиерейский Собор Русской Православной Церкви «за подвижнические труды в
служении Отечеству и народу Божию, благочестивую жизнь, праведность,
милосердие и благотворительность» причислил праведного Феодора Ушакова к лику
общецерковных святых. С тех пор святой Феодор Ушаков, основатель Черноморского
флота, вместе со святым Николаем Угодником стал покровителем моряков
и морского флота. На открытии памятника посол Потапов сказал,
что его возведение на месте блестящей
победы адмирала Ушакова – «это свидетельство признательности болгарского
народа великому флотоводцу, русским морякам за их героизм и самоотверженность,
способствовавшим освобождению Болгарии». От имени российских ветеранов
выступил контр-адмирал Василий Каневский, Герой Советского Союза, участник
Парада Победы, «подводный Гагарин» – первым обогнувший Земной шар под водой
на субмарине. Он отметил заслуги адмирала Ушакова в развитии
флотоводческого искусства, подчеркнув, что его имя навечно вписано в историю
наших
братских народов. Председатель Союза писателей России Валерий Ганичев – автор
исторических романов об адмирале Ушакове, передал митрополиту Кириллу от
Русской Православной Церкви икону святого преподобного Феодора Ушакова. Ныне
эта икона находится в старинном храме святителя Николая в Варне. В своём
выступлении Ганичев уточнил, что Ушаков велик своими военными и духовными
делами. В 43 морских сражениях он не потерпел ни одного поражения, ни один
из его матросов не был пленён. Освободив Ионические острова от французских
войск, создал там православное греческое государство – Республику Семи
Островов, проявив себя как искусный политик и дипломат. Режиссёр российского
телевидения Владимир Щерянов – сын уже известного читателям Бойчо Щерянова,
создал документальный фильм об открытии этого знакового памятника. С тех пор
здесь ежегодно представители болгарской и российской общественности, дипломаты
и военные возлагают венки и цветы к подножию монумента в знак уважения и
признательности военному гению адмирала Ушакова, как выражение духовного
единения русского и болгарского народов. Мыс Калиакрия посетили сотни тысяч
российских туристов и делегаций. К сожалению, немало наших соотечественников
до посещения этого исторического места не имели никакого понятия об адмирале
Ушакове. Они с удивлением восклицают: «Надо же, а мы и не знали о том, что
русский адмирал здесь одержал блестящую победу над турецким флотом». После
открытия этого монумента в ряде городов и селений Северо-Востока страны
общественные организаций и руководители администраций инициировали создание
новых памятников русским воинам, погибшим за освобождение Болгарии.
О двух из них следует рассказать
особо. Доброта, впрочем, как и ложь, заметна сразу в человеке. Она
проявляется в его словах, а чаще – в его поступках. И если какое-то событие,
какая-то история пленяет доброго человека, то он готов в состоянии радостного
возбуждения «свернуть горы». Егора познакомил с Геворгом Кесояном последний
советский и первый российский посол в этой стране Виктор Васильевич,
избранный после отставки председателем Союза друзей Болгарии. Егор пригласил
Кесояна принять участие в бизнес-форуме, проходившем в городе Шумене. После
рабочих заседаний председатель болгаро-российского бизнес-клуба Николай
Николов предложил московскому гостю ознакомиться с достопримечательностями
Шумена. В церкви «Святого Вознесения» внимание Кесояна привлекла мраморная
мемориальная плита, на которой была надпись «князь В. Г. Мадатов». Сердце
Геворга Арутюновича забилось учащённо. Его пронзила мысль:
«Как его соотечественник, имя которого знает почти каждый армянин, мог
оказаться на
болгарской земле? И почему он похоронен вдали от родины?»
На вопрос Кесояна:
 – Почему плита посвящена Валериану Мадатову? Николов сказал, что её
установили
родолюбивые шуменцы в благодарность русскому генералу, погибшему при
освобождении города от османских завоевателей. Рассказ Николова выдавал в нём
человека с историческим образованием и увлекающегося историей своей страны и
родного края. С волнующими деталями он говорил о беспрецедентном случае,
который произошёл здесь во время русско-турецкой войны 1828-1829 годов. –
Герой Отечественной войны 1812 года – генерал Валериан Григорьевич Мадатов
(его портрет находится в Военной галерее Эрмитажа), – Николов произнёс эти
слова с чувством гордости, вероятно, от того, что русского генерала он уже
воспринимал, как своего, – командовал корпусом гусар в армии легендарного
Дибича Забалканского. Этот корпус сыграл решающую роль в победе русских войск
в битве при Кюлевче, разгромив сорокатысячную турецкую армию. Остатки её
скрылись в крепости Шумла. Корпус Мадатова осаждал крепость, когда армия
Дибича двинулась через перевалы в южную часть Балкан. Стояла жуткая,
изнуряющая жара. Она спровоцировала осложнение старой раны, полученной
Мадатовым в сражении под Лейпцигом. Скоротечная болезнь стала причиной его
безвременной кончины. Николов сделал паузу, словно мысленно произнёс
традиционное для болгар: «Бог да го прости!», что аналогично нашему:
«Царствие ему Небесное!» и продолжил: –
Командовавший осаждённой крепостью визирь Гусейн-паша в знак признательности и
уважения за проявленное Мадатовым гуманное отношение к мусульманскому
населению и пленным турецким солдатам приказал открыть двери крепости для
захоронения русского генерала в православном храме. Случай – небывалый в
истории мировых баталий. Рота гусар внесла гроб с телом отважного, не
проигравшего ни одной битвы русского полководца и предала его земле во дворе
этой церкви «Святого Вознесения» с соблюдением христианского обряда… Узнав о
гибели бесстрашного генерала, Дибич Забалканский произнёс: «Со смертью
Мадатова наша кавалерия потеряла русского Мюрата!» Через несколько лет вдова
Мадатова княгиня Саблукова с разрешения царя Николая I перевезла останки
мужа в Петербург, где они были захоронены в монастыре Александра Невского.
Ранее там же был погребён великий предшественник Мадатова, генералиссимус
Александр Суворов… Увлекательный рассказ Николова взволновал Геворга         
Кесояна. По мере знакомства с ним Егор всё больше убеждался, что в характере
Геворга естественным образом сочетались мудрость и решительность в
достижении поставленных целей. Спокойный, рассудительный, он воспринимался
всеми своими коллегами, знакомыми и друзьями как несомненный авторитет.
Вполне возможно, что эти качества он выработал в себе, благодаря своему
учителю и в прошлом руководителю – выдающемуся советскому организатору
химической промышленности Леониду Аркадьевичу Костандову. О нём Кесоян всегда
говорил с большим пиететом. Он загорелся желанием увековечить образ
замечательного русского полководца, который будет напоминать нынешним и
будущим поколениям болгар о героизме и жертвах народов России в исторической
борьбе за освобождения Болгарии.
«Вряд ли кто-то другой, кроме меня, захочет и сможет сделать это»,
– подумал Геворг. Ему было хорошо известно, что в нашей
стране есть олигархи, а вот сегодняшние Третьяковы и Бахрушины ещё не
появились. Геворг Арутюнович любит и хорошо знает историю. Исторические книги
– это его давнее увлечение. Он может часами рассказывать об исторических
событиях, окрашивая своё повествование множеством миниатюр, позволяющих, как
писал Константин Паустовский о Юрии Олеше, превращать макромир в микромир.
Зная об опыте создания памятника
Ушакову, Кесоян принимает решение предложить через Николова руководству города
установить памятник своему соотечественнику в городе Шумене, уточнив, что
готов найти скульптора и спонсировать работы. Егор поддержал его идею и
сказал, что будет содействовать её осуществлению. Немалых усилий
потребовалось для того, чтобы задуманное нашло своё воплощение. Председатель
общинного совета Даниела Русева и Николай Николов проявили не только
долготерпение, но политическую гибкость и такт. Противники               
российско-болгарского сближения попытались через суд оспорить решение
общинного совета по памятнику. Однако у его сторонников нашлись убедительные
аргументы, которые были приняты судом. Препоны были сняты. Кесоян убедил
скульптора мирового класса Георгия Франгуляна взяться за создание памятника.
Этот художник уже прославил имя своими творениями в Италии («Распятие» для
собора Святого Франциска, Равенна и «Ладья Данте», Венеция), в Бельгии
(памятник Петру I, Антверпен, памятник А. С. Пушкину, Брюссель), в Москве
(памятник Б. Окуджаве, Арбат, памятник А. Хачатуряну, Брюсов переулок) и рядом
других. Памятник В. Г. Мадатову мастер выполнил в классических традициях: на
колонне из светло-серого гранита воздвигнут бронзовый бюст блистательного
генерала, напоминающего чертами лица его портрет в Эрмитаже. Он установлен в
центре Шумена, на аллее героев. Перед церемонией его открытия Егор позвонил
своему давнему коллеге Араму Григоряну и рассказал о предстоящем событии.
 – Ты не поверишь? – раздалось радостное восклицание Арама, – по материнской
линии я его дальний родственник!
 – Действительно, ты меня поразил! – ответил Егор, – в такое трудно поверить…
– Может быть, Провидение нас с тобой свело
для того, чтобы это событие случилось?! – справляясь с волнением, продолжил
Арам.
– Слушай, может быть, ты смог бы приехать сюда к открытию памятника,
как дальний потомок славного генерала? – нерешительно пригласил Егор.
 – С радостью приеду! – тут же согласился Арам. И вдруг его осенило:
– Я хорошо знаю также потомка князей Мадатовых: Михаила Мадатяна.
Он хорошо известен в
Армении как психолог. Если бы ты не возражал, мы приехали бы вместе.
– Разумеется, передай ему моё приглашение. Я буду рад вас представить
руководству и общественности города.
31 мая 2007 года, в день рождения В. Г.
Мадатова, состоялось торжественное открытие монумента русскому генералу,
своими подвигами скрепившему узы трёх дружественных народов. В церемонии
приняли участие заместитель министра обороны Болгарии С. Панчев, мэр города
В. Златев, представители общественности и почётные гости: Г. Кесоян, Г.
Фрагулян, А. Григорян, заместитель председателя Союза друзей Болгарии,
вице-адмирал в отставке К. Лемзенко и М. Мадатян. Несколько дней, проведённых
Егором со своими гостями, пролетели, как один миг. Каждый из гостей обладал
неистощимым запасом весёлых историй и анекдотов. Это был какой-то фейерверк
юмора и блеска остроумия. Болгарские друзья Егора, оказавшиеся в компании с
ними, надолго сохранили о них приятные воспоминания. Вскоре после открытия
памятника Мадатову общинный совет города избрал Геворга Арутюновича почётным
гражданином Шумена. Он продолжил свои благотворительные деяния. На протяжении
ряда лет Геворг Арутюнович участвовал в восстановлении возвращённого церкви
храма его небесного покровителя Георгия Победоносца в Старых Лучниках на
Лубянке в Москве. Благодаря его спонсорской помощи были созданы прекрасные
мозаичные панно с двух сторон от входа в этот храм. Кесоян подарил городу
Варна мемориальную плиту, выполненную в стиле русской майолики и посвящённую
Райко Жинзифову, которая была установлена на улице, носящей имя этого
замечательного болгарского поэта, символизировавшего своей жизнью и
творчеством духовную связь наших народов. Несколько лет назад по проекту и на
средства Геворга Арутюновича в Шумене, невдалеке от монумента В. Г.
Мадатову, был открыт памятник, выражающий благодарность армян за то
гостеприимство, которое оказали болгары столетие назад армянам, спасавшимся от
геноцида. Он преподнёс в дар армянской церкви города большую икону Богородицы,
выполненную из керамики, а болгарскому храму – икону святого преподобного
Георгия Победоносца в киоте филигранной резьбы по дереву. Случается так, что
сюжет сам идёт навстречу писателю. Спустя пару дней после написания этих строк
о памятнике генералу Мадатову, автор увидел напротив мидовской высотки на
Смоленской площади в Москве монтажные работы по установке памятника Примакову.
Скульптору удалось воплотить в бронзе характерный жест Евгения Максимовича,
когда он, выступая перед какой-то аудиторий, задумался,
держа очки в опущенной вниз руке. У автора мелькнула мысль: «Может быть,
скульптор, создавший монумент нашему выдающемуся политику и дипломату,
находится рядом?» Он подошёл ближе и к своему удивлению увидел Георгия
Вартановича Франгуляна. Скульптор, заметив знакомого, заулыбался и протянул
руку для приветствия. Он с удовольствием принял искренние поздравления с
великолепной работой, сопроводив их словами: – Отныне Евгений Максимович
всегда будет смотреть на своё любимое министерство, а российские дипломаты
каждый день будут приветствовать своего любимого министра. Тогда автор
подумал, что памятники в городах, словно награды на груди героев,            
свидетельствуют об их былых заслугах и былой славе. И к ним вполне подходят
слова Роберта Рождественского: «Они служат не мёртвым. Они служат живым».
Далеко неслучайно, рациональные немцы памятники называют Denkmal, что в
переводе на русский язык означает «задумайся» или «помысли». Когда к Егору в
Варне пришла делегация общественного фонда «Ф. М. Достоевского» из города
Добрича с предложением поддержать идею о сооружении памятника в их городе
великому русскому писателю, генконсул подумал:
«Оказывается и добрые дела тоже бывают заразительны…»
 Создатели этого фонда – адвокат Юрий Митев и
пенсионер Генчо Генчев, рассказали, что они через городские средства печати
смогли убедить почитателей таланта Достоевского объединиться вокруг идеи
увековечить «должным образом вклад гениального писателя в защиту и в
освобождение болгар в канун и в ходе русско-турецкой войны». Егор
поинтересовался: – А как городская администрация относится к вашей инициативе?
– У нас в городе сейчас очень прогрессивный кмет – Детелина Николова. Она
поддержала нашу инициативу.
– А общинный совет не воспротивится?
– В совете есть противники установки памятника Достоевскому. Но их
меньшинство.
Егору было любопытно, чем противники объясняют свою позицию, поэтому он
спросил:
– А почему они против?
– Они заявляют, что надо вначале установить памятники нашим
выдающимся людям, а потом браться за иностранцев.
– Вы считаете, что сможете
провести через общинный совет (город% ское законодательное собрание) своё
решение? – уточнил генконсул.
 – Да, мы уверены в этом. И если ваше генконсульство нас поддержит, то это
будет дополнительный аргумент в нашу пользу. Егор договорился с Митевым и
Генчевым, что вначале он переговорит об этом с кметом города, посоветуется с
российским посольством и тогда сообщит им о результатах. Егор попросил встречи
с Николовой. Она сказала, что будет ждать его в удобное для него время. Он был
уже знаком с ней. Она произвела на него впечатление как руководитель новой
формации: энергичная, целеустремлённая, интеллигентная, проста в общении,
умеющая ценить время и добиваться поставленных задач. За её изящной
внешностью скрывался сильный характер. Она убедила Егора, что сумеет
добиться компромисса различных партийных и общественных формирований,
подключить прессу, и городское законодательное собрание примет положительное
решение.
– А противники у городской администрации всегда найдутся, – сказала
она с юмором, не теряя при этом выражения уверенности в своих силах.
В её голубых глазах заиграли весёлые огоньки.
– Недавно перед нашим кметством
несколько человек из оппозиции развернули плакат с требованием полной
открытости в работе кметства, – рассказывала Николова. – Я пригласила их в
свой кабинет и попросила уточнить, что они имеют в виду…
Один из них с горячностью заявил:
– Требуем опубликовать все решения городских властей в
местной печати за весь период после последних выборов.
– Хорошо, я готова это сделать. Но только вы или те, кто стоит за
вами, оплатите все расходы за публикацию. Вы же, вроде бы, боритесь за
демократию?! Но демократия – это не вседозволенность и навязывание властям
воли разных групп, сколь малочисленными они ни были бы, а чёткое исполнение
законов всеми.
– И что, подействовало? – поинтересовался Егор.
– Конечно. Они были обескуражены и ретировались.
С тех пор подобных непродуманных демаршей
уже не было. А градивные (созидательные) инициативы наше кметство энергично
поддерживает. Мы поддержали идею установить в нашем городе памятник великому
Достоевскому. Это будет первый памятник в Болгарии гениальному русскому
писателю. После проговора этой темы с посольством и решения общинного
совета Добрича установить памятник в центре города Егор предложил подключить к
конкурсу не только болгарских, но и российских скульпторов. Егор в компании
с кметом, руководством фонда «Ф. М. Достоевского» участвовал в поиске места
для памятника. Все сошлись на том, что лучшим местом для памятника будет
площадка рядом с драматическим театром, который носит имя классика
болгарской литературы Йордана Йовкова, напротив художественной галереи.      
Конкурсная комиссия отдала предпочтение проекту болгарского скульптора Христо
Илиева. Спонсоры помогли собрать необходимые средства. Все строительные
работы по установке памятника безвозмездно провела фирма, владельцем которой
является уже известный читателю Младен – один из «трёх богатырей». Ныне центр
Добрича украшает бронзовый бюст Фёдора Михайловича Достоевского, образ
которого скульптор воплотил в состоянии спокойной сосредоточенности мудреца.
Бюст установлен на двухметровом постаменте. У основания памятника расположены
две мраморные плиты белого и чёрного цвета. На них высечена надпись:
«Ф. М. Достоевский 30. X. 1821 – 28. I. 1881 – Голос – колокол в защиту
болгар».
Открывая памятник, Детелина Николова в своём выступлении сказала:
«Этот памятник является выражением нашего глубокого уважения к личности гения,
поскольку его сопричастность к судьбе болгарского народа – это одно из
многочисленных проявлений вековой близости между болгарами и русскими».
Детелина своими делами укрепляет отношения дружбы между нашими народами.
Егору импонировало, как на редких непротокольных встречах она с мягкой
лиричностью прекрасным сопрано исполняет русские и советские песни под
аккомпанемент гитары, на которой играет её муж Николай, подпевающий приятным
баритоном. Николай – бывший военный лётчик. Он много лет назад окончил одно из
советских лётных училищ и академию в Ленинграде. Об этом городе у обоих
супругов остались самые восторженные воспоминания. Детелина трепетно любит
свою страну. Болгарские народные песни в её исполнении звучат проникновенно. С
неослабным вниманием она как руководитель городской администрации заботится о
народном ансамбле, который неизменно участвует в фестивалях в различных      
областях Болгарии и в соседних странах. Его выступления тепло принимали и
жители Саратова – побратима Добрича. Егор ещё в прошлой командировке заметил,
что особую заботу развитию народного творчества проявлял Тодор Живков.
В каждом городе и почти в
каждом селе имеются свои вокальные или танцевальные ансамбли. В детских
садах и в начальной школе малыши начинают учиться национальным песням и
танцам. Народный ансамбль Добрича участвовал и в открытии памятника
Достоевскому. Сегодня жители Добрича с гордостью демонстрируют памятник Фёдору
Михайловичу своим гостям. Сюда ежегодно приезжают участники Фестиваля
«Славянское объятие», чтобы виртуально поклониться великому писателю. Об
этом фестивале автор подробнее расскажет в последующем повествовании. После
открытия памятника Егор, Асен и Вылчо на протяжении всего пути до Варны вели
разговор о Достоевском и об его отношении к болгарам и славянам вообще. Они
так были увлечены разговором, что не замечали пробегающего мимо осеннего
многоцветья. Оно расплескалось по уходящим за горизонт добруджанским нивам,
славившимися своим плодородием, которые разрезаны лесными посадками,
пылавшими золотистым убором. Вся эта красота яркой палитры, к сожалению,
недолговечна. Она исчезнет примерно через месяц. Её разорвут на мелкие кусочки
и разнесут по свету неумолимые северные ветры.
– Мне кажется, – задумчиво произнёс Асен, – белый и чёрный мрамор
у подножия памятника символизирует
противоречивость натуры Достоевского, а возможно, и его противоречивые
суждения о славянах.
– Ты имеешь в виду то, что он писал в Дневнике писателя в
1876 году? – спросил Егор.
– Оба его дневника, – пояснил Асен свою мысль, –
Дневник за 1876 год и Дневник за 1877 год. Он минуту помолчал и продолжил: –
Время от времени у нас в Болгарии, а также в различных ток-шоу на нашем и
российском телевидении и радио раздаются голоса о том, что Достоевский не был
защитником славян. И эти голоса, как правило, ссылаются на его дневниковые
записи. Егор, Асен и Вылчо частенько заводили разговоры на философские и
исторические темы. Асен как любитель античной истории демонстрировал знание
произведений древних авторов, щеголяя то греческими, то латинскими крылатыми
выражениями. Вылчо больше увлекался историей Балкан и родного края. Егор
перед поездкой в Добрич перечитал «Дневник писателя». Из реплик приятелей он
догадался, что и они недавно сделали то же самое. Поэтому он не сомневался,
что это публицистическое произведение им
знакомо. Он дал им понять, что не все особенности художественного зрения
Достоевского он разделяет однозначно. В некоторых его произведениях
настолько выпукло присутствуют черты душевной искаженности, хрупкости,
переменчивости и патологической эгоистичности, что они при чтении причиняют
ему, Егору, почти физическую боль. А в слух он сказал:
– Но у этого писателя
не отнять способности остановить течение времени. Он, словно патологоанатом
человеческих душ, расчленяет внутренний мир своего героя, показывая читателю
отдельные детали или качества этого мира как характерные черты всех или
большинства людей.
Поэтому, – подытожил Егор, – тенденциозный читатель, может
встретить в дневниковых записях писателя достаточно высказываний, которые
могут подкрепить тот или иной противоречивый тезис. Оба приятеля задумались
над его словами. Егору показалось, что нужно уточнить свою мысль и он добавил:
– К примеру, в Дневнике за 1876 год Достоевский высоко оценил европейские
народы за то, что они одухотворили душу человеческую искусством и святыми
идеалами. Но когда турки заливали кровью Балканы, написал он далее, те же
самые народы разом отворотились от миллионов несчастных христиан и ждут с
надеждою, с нетерпением – когда передавят их всех, как гадов, как клопов…
Он именно так написал, – уточнил Егор, продолжив, – и когда умолкнут наконец
все эти отчаянные призывные вопли спасти их, вопли – Европе досаждающие…
Мало того, в Европе оспаривали факты, отрицали их в народных парламентах, не
верили, делали вид, что не верят, и заявляли, что это неправда, этого не было,
это преувеличено, это они сами избили шестьдесят тысяч своих же болгар, чтоб
сказать на турок…
Это почти цитата из Дневника за 1876 год… Эти слова вызвали
возмущение Вылчи. Он со всей категоричностью, на которую был только
способен, заявил: – Поразительно: как эти слова, написанные более ста сорока
лет назад, точно характеризуют сегодняшнюю Европу и США, их «вождей народа» в
отношении событий в Афганистане и на Ближнем Востоке?! – Я бы ещё сказал: и в
бывшей Югославии, – уточнил Егор и добавил: – А вам, как и большинству болгар
известно, что набатный голос Достоевского был услышан русскими людьми. Об
этом также хорошо сегодня говорили все выступавшие на открытии памятника.
Результатом стал всенародный подъём в России, чтобы помочь братьям-христианам.
Помните, как он писал: крестьяне жертвуют деньги, подводы. Тысячи людей
заявляли: мы все пойдём воевать! В Петербурге жертвовали суммы по
несколько тысяч. Таких фактов было множество.
Вылчо припомнил, что именно об этом написал и митрополит варненский и
велико-преславский Кирилл в своей недавно вышедшей книге. Егор привёл своим   
друзьям ещё несколько высказываний Достоевского, которые, с его точки
зрения, разъясняют и некоторые обстоятельства сегодняшней жизни.
– Да, – сказал Асен, – ты прав Егор. Сегодня некоторые наши болгарские знатоки
Достоевского, в кавычках, ставят ему в вину, что он ненавидел славян,
критикуют его за высказывания о том, что после того, как с помощью России
славяне получат свободу, они тут же предадут её и примкнут к Западу.
Егор знал эти слова Достоевского. Он вначале воспринимал их одномерно.
Но вчитавшись в контекст, понял, что никакого противоречия в позиции писателя
по отношению к славянам нет. А есть его удивительное предвидение. Он эти
слова написал за два года до победы русского оружия в русско-турецкой войне.
Но события в славянском мире и в Европе развернулись так, как будто они
задались целью – подтвердить сценарий великого прорицателя.
Егору представилась возможность поделиться с друзьями теми выводами,
к которым он сам недавно пришёл.
 – Достоевского напрасно обвиняют, будто он ненавидел
славян, – сказал Егор. – Он однозначно заявляет: я, напротив, очень люблю
славян. И поясняет, что речь идёт не о славянских народах, а о позиции
некоторых
кругов славянской интеллигенции. Он утверждает, что всё точно так сбудется,
как он говорит. Разве он не прав, говоря, что у части славянской интеллигенции
и предводителей славян существует затаённая недоверчивость и даже
враждебность к России и русским? А далее пишет, что он не про народ говорит.
Для славянских народов Россия всё ещё солнце, всё ещё надежда, всё ещё друг…
Но интеллигенция славянская – дело другое.
Причём он уточняет, что говорит
не про всю интеллигенцию. Он поясняет, что среди министерских голов найдутся
такие, которым только и мерещится, что Россия коварна, спит и видит, как бы их
завоевать. Нечего скрывать нам от самих себя, – пишет он, – что нас, русских,
очень даже многие из образованных славян, может быть, даже и вовсе не любят.
Они, например, всё ещё считают нас, сравнительно с собой, необразованными,
чуть не варварами…
Упоминание этих слов великого провидца вызвало у друзей
Егора задумчивую реакцию.
Только шелест автомобильных шин нарушал тишину.
Вероятно, все трое подумали о том, насколько точно
слова Достоевского характеризуют сегодняшних болгарских «вождей народа» и
позицию определённых групп интеллигенции по отношению к России. То, что в
Болгарии развернулось движение под названием «Путь в Европу», за присоединение
к Евросоюзу, за вхождение страны в НАТО, это на сто процентов совпадает с
предвидением Достоевского. А очернение России в болгарских СМИ, попытки
некоторых особенно ретивых хулителей представить всю историю нашей страны
как цепь непрерывного тоталитаризма и рабства, – разве это не воплощение
слов нашего классика?!
– Именно в этом ключе, – вдруг продолжил Егор,
извинившись, что, может быть, утомил друзей своими рассуждениями, – следует
трактовать слова Достоевского о славянах, что после освобождения они начнут
свою новую жизнь с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии,
например, ручательство и покровительство их свободе в защиту от России. А
сегодня они просят об этом США. Начнут они непременно с того, писал
Достоевский, что убедят себя в том, будто России они не обязаны ни малейшею
благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при
заключении мира благодаря вмешательству европейского концерта. А не вмешайся
Европа, так Россия проглотила бы их тотчас же…
Кстати говоря, позиция великого
писателя помогала в дальнейшем Егору лучше понимать происходящее в политике
современной Болгарии. За разговором приятели не заметили, как машина начала
спускаться по пологому серпантину дороги с добруджанского плато, откуда
открывался восхитительный вид на Варну и залив, ярко окрашенный заходящим
солнцем, напоминавшим расплавленную бронзу. Егор, весьма чувствительный к
щедрой красоте болгарского пейзажа, залюбовался тем, как солнце затопило
своим светом и море, и землю. Воды залива сливались с уходящим в бескрайнее
далёко небом, на котором не было ни единого облачка. Крутые берега окаймляли
залив с двух сторон. Буйная растительность, сиявшая в лучах солнца
многоцветием красок: то золотистых, то сиренево-серебристых, то зелёных, то
оливковых, то розовых, похожих на восточный ковёр или шёлк, придавала
берегам сказочно-таинственный вид. На рейде в заливе замерли в ожидании
погрузки несколько торговых судов. Отрывая свой взор от этой поэтической
красоты, Егор задумался:
 – Почему бы общинному совету не запретить сухогрузам
становится на рейде вблизи города, в самом заливе? Они же загрязняют воды
заливы. Ведь это не парусники, шаланды и фелюги, которые шныряли здесь в
далёкие времена! Вдоль всего побережья Варны, вплоть до Золотых песков,
тянутся пляжи курортов…
Попробую переговорить с председателем общинного
совета об этом. Для таких судов можно определить место в ожидании погрузки
вдали от города. Во время очередной встречи с председателем общинного совета
Егор, чтобы не быть понятым превратно, будто бы он вмешивается в дела
законодательного собрания, начал издалёка разговор об экологии окружающей
среды как одной из важных проблем современности.
Председатель живо поддержал
эту тему. Рассказал о том, что делает в этом плане общинный совет. Этим
воспользовался Егор, осведомившись, не загрязняют ли воды залива суда, которые
скапливаются там в ожидании погрузки? Этим он и вывел собеседника на
готовность поставить перед депутатами вопрос об улучшении экологии залива.
Иной читатель скажет:
– Да разве генконсул должен заниматься такими делами? И
он будет по-своему прав. Конечно, экологические проблемы страны пребывания,
находятся за пределами непосредственных обязанностей аккредитованных в ней
дипломатов. Но не в обычаях и традициях русских дипломатов в такой стране, как
Болгария, быть равнодушным к возникающим здесь трудностям, что лишний раз
доказывает правду Достоевского об отношении русских к славянам.
Егору однажды рассказывал бывший министр в правительстве Тодора Живкова
о том, как советский посол помог ему решить на первый взгляд неразрешимый
вопрос. В то время этот министр отвечал за строительство гидроэлектростанции
в горном районе Болгарии.
Спад воды с большой высоты достигал такого напора, что не
выдерживали никакие трубы. Он встретился с советским послом и попросил
совета, как можно было бы закупить в Советском Союзе трубы, которые способны
выдержать такое давление, уточнив, что такие трубы есть на предприятиях   
военно-промышленного комплекса.
 Посол сказал ему:
– Если бы товарищ Тодор
Живков обратился с просьбой к товарищу Брежневу, то проблему можно было бы
решить.
– Я в тот же день попросил об этом товарища Живкова, – сказал бывший
министр, – и менее, чем через месяц, мы начали монтировать на нашей
гидроэлектростанции трубы, полученные на одном из предприятий, которое
производило атомные подводные лодки. Технология изготовления таких труб тогда
была под большим секретом. Никому за рубеж Советский Союз их не продавал.
Эти трубы до сих пор безупречно служат на нашей электростанции,
– с гордостью вспоминал бывший министр о
случае, который, возможно, был одним из самых главных достижений во время
его трудовой деятельности.
Свидетелем другого яркого примера неформального
отношения посла России к возникающим в Болгарии проблемам довелось быть
Егору во время его второй командировки в эту страну. Случай, прямо-таки,
эпического уровня. Посол Анатолий Викторович Потапов в пятницу прибыл в Варну,
сопровождая Евгения Максимовича Примакова, тогда уже руководителя российской
Торгово-промышленной палаты, находившегося в Болгарии по случаю презентации
его новой книги. Вспоминая о двухдневном пребывании Примакова в Варне, Егор
всегда с сожалением думал о том, что ему не удалось выполнить просьбу Евгения
Максимовича. Вечером после дружеского ужина Евгений Максимович спросил у
Егора, можно ли на следующее утро найти катер для прогулки по морю. Егор
знал о его любви к морю с юношеских лет и пообещал выполнить просьбу. Он
договорился об этом со своим приятелем Игорем Ерёменко, бывшим владельцем
гостиницы «Палм бич» на Золотых песках. На утро, однако, разыгрался шторм.
Игорь позвонил Егору и сказал, что в такую погоду опасно выходить в море на
катере. Так нереализованная просьба Евгения Максимовича до сих пор обжигает
сердце Егора.
Но вернёмся к рассказу о Потапове. Около одиннадцати часов вечера в субботу
Потапову позвонил министр внутренних дел Болгарии Румен Петков
и сказал, что просит помочь с направлением в Болгарию самолёта для тушения
пожара, который подступает к городу Стара Загора. Министр добавил, что
своими усилиями болгары с этой природной катастрофой справиться не могут.
Они обращались в Австрию и Германию, там им сказали:
«Вначале перечислите
деньги, тогда направим авиацию. И цену заломили немалую».
– Положение у нас
безвыходное. Если Россия нам срочно не поможет, – взмолился министр, – то
наш древний город сгорит, как когда-то его спалили турки.
В то засушливое
лето лесные пожары причинили немало бед болгарам. Посол безотлагательно
созвонился по мобильному телефону с дежурным МЧС России и попросил соединить
его с министром Шойгу. Дежурный ответил, что министр в данный момент находится
в командировке. Посол рассказал о просьбе болгар и попросил срочно доложить
об этом министру. Всю ночь он почти не сомкнул глаз. Его воображение
рисовало жуткие картины, как всепожирающий огонь всё ближе и ближе подступал
к городу, поглощая всё на своём пути. Утром, в воскресенье, дежурный по МЧС
позвонил Потапову и сказал, что Шойгу обо всём
доложено и вопрос решается. Во второй половине дня специальный самолёт МЧС
приземлился в аэропорту Пловдива, который находится вблизи города Стара
Загоры. Надо иметь в виду, что вылет самолёта российского МЧС за границу может
быть осуществлён только с разрешения правительства. Все технические вопросы
были улажены без проволочек. Кто работал в высших административных органах,
тот понимает, что значит добиться такой оперативности в выходные дни. Послу из
МЧС была передана просьба к болгарам: обеспечить питанием экипаж, его
размещение в гостинице и заправку самолёта. Почётный российский консул в
Пловдиве Георгий Гергов взял на себя все расходы по питанию и размещению
экипажа в пятизвёздочной гостинице, а заправку самолёта производил
нефтеперерабатывающий комплекс в Бургасе, принадлежащий Лукойлу. Так, Россия
уже в наши дни спасла древнюю и прекрасную Стара Загору. Выступая на митинге
по случаю спасения города от пожара, Анатолий Викторович не преминул
упомянуть о том, что Россия вторично за последние сто сорок лет пришла на
помощь этому городу.
«Это немцы и австрийцы показали в очередной раз, что им
главное: денежки давай, а город Стара Загора – пусть горит синим пламенем».
Историки знают: когда османский ятаган заливал кровью Болгарию, Бисмарк
такими словами ответил в рейхстаге на запрос о позиции Германии в восточном
вопросе:
«… он не усматривает в нём интереса, который стоил бы переломанных
костей хотя бы одного померанского мушкетера…»
В очередной раз посол Потапов
пришёл на помощь болгарам во время сильного наводнения. Тогда многие жители
Северной Болгарии пострадали от разлива рек, вызванного продолжительными
дождями. Посол направил в Центр депешу с предложением о помощи.
Но заместитель министра иностранных дел России позвонил ему и сказал примерно
следующее:
 – Анатолий, я понимаю, тебе хочется отличиться перед болгарами.
Но у нас много сейчас подобных просьб. В Германии и Чехии тоже наводнения…
Посол ответил:
– В Германии, и в Чехии достаточно средств, чтобы оказать
помощь своим гражданам. В Болгарии же таких возможностей нет…
Замминистра был недавно назначен на этот пост. Он представлял
новое поколение дипломатов и относился к числу тех, кто без указаний сверху
никогда не проявит инициативы. А чтобы случайно не вызвать неудовольствие
верхов, он перестрахуется и оставит без движения доброе начинание снизу.
Потапов всё-таки попросил замминистра направить посольскую депешу Фрадкову,
который был тогда премьер-министром. В телефонном разговоре посол объяснил
Фрадкову, что наша помощь была бы весьма уместной. В результате российское
правительство выделило Болгарии 600 тысяч долларов для преодоления
последствий наводнения. Анатолий Потапов после своей отставки в связи
с выходом нf пенсию по-прежнему связан с Болгарией. Он был избран вместо
Виктора
Васильевича руководителем Союза друзей Болгарии. Но в новые времена не все
послы проявляют такие, как у него, качества. Сменивший его российский посол,
по замечаниям некоторых дипломатов, вёл себя так, будто прибыл в страну для
того, чтобы отдохнуть перед пенсией. Он по своей предыдущей работе был
весьма далёк от Болгарии. Ни её истории, ни современных реалий не знал должным
образом, что необходимо для активной и плодотворной работы на столь
ответственном посту. Зато был близок к высшему российскому мидовскому
руководству. Егору признавались некоторые сотрудники посольства, что глава
дипмиссии исчезал в четверг, а возвращался только во вторник. Чрезвычайно
трудно было согласовать с этим чрезвычайным и полномочным какой-нибудь
неотложный вопрос. Был непродолжительный период, когда в отношениях между
Россией и Болгарией начали ощущаться позитивные перемены. Многие политики
связывали их с позицией, которую занял президент Владимир Путин. Его
неоднократные встречи с болгарским коллегой Георгием Пырвановым
характеризовались не только потеплением, но и определённой доверительностью.
Это внушало оптимизм искренним друзьям нашей страны в Болгарии. Когда
президенты заявили о том, что обе страны вышли на подписание двусторонних
соглашений о строительстве газопровода «Голубой поток», нефтепровода «Бургас
– Александруполис» и сооружении в Болгарии АЭЦ Белене, то многим казалось,
что наконец-то Россия и Болгария возвращаются во времена расцвета
двусторонних отношений. Но в политике, как и в природе, яркое солнце быстро
сменяет ненастье. Внутриполитическая нестабильность в Болгарии, приводящая к
частой смене правительства, а также мощное, неослабевающее ни на один день   
давление на политическую и финансовую элиту страны европейских и
американских структур привели к быстрому развороту политики этого,
как постоянно заявляют здесь евроцентристы, якобы «суверенного» государства
на 180 градусов. Подавляющее большинство медийных средств день и ночь
трубили об экологической опасности будущих продуктопроводов и атомной
электростанции. А чиновники из «политбюро» в Брюсселе решительно заявили, что
не допустят строительства газопровода, поскольку он противоречит
европейскому законодательству. Бороться за интересы своего государства, как
это неоднократно делал венгерский премьер, в Болгарии никто не решился.
Возглавлявший правительство социалист Пламен Орешарский после беседы с тремя
американскими сенаторами и в их же присутствии заявил, что Болгария
отказывается от газопровода «Голубой поток». Ни у одного объективного
политолога не осталось ни капли сомнения, что такой крутой разворот
болгарского премьера был сделан под давлением «большого брата из-за океана». В
составе американской делегации был Маккейн, мстивший до конца своей жизни
России за то, что его самолёт, бомбивший мирных жителей Ханоя, был сбит      
советской ракетой во время вьетнамской войны, и он попал в плен к вьетнамцам.
Такая, прямо-таки гротескная уступчивость болгар вызвала нескрываемое
удовлетворение Запада и откровенное разочарование российской стороны и
болгарских патриотов. После мюнхенской речи Путина (2007 г.) коллективный
Запад начал массированную атаку на Россию, её историю, президента Путина,
которая быстро приобрела характер информационной войны. Подручные Западу
болгарские медийные средства, словно наперегонки, начали биться за право,
как можно забористей оболгать Путина, нашу страну и нашу общую историю,
связанную с освобождением Болгарии и Европы. Эти волны пропагандистских
нападок на нашу страну (хотя многие современные политологи стараются избегать
слово пропаганда. Но по своей сути то, что происходит сегодня в этой сфере,
ни чем не отличается от гебельcовской пропаганды) имеют целью демонизировать
Россию, её современного лидера, её историю. Для этого выдумываются новые
мифы. И то, что прежде было с положительным знаком, к примеру, победа России в
русско-турецкой войне и освобождение болгарского народа от пятисотлетнего
ига, сокрушение фашисткой Германии Советской Армией во второй мировой войне,
показывается в негативном свете. Перед Егором встал вопрос: что делать в этой
ситуации? Молчать?
Не обращать внимание на происходящее, на потоки информационной лжи и грязи,
которые выливают на нашу страну? От некоторых его коллег он слышал в этот
момент такие фразы:
«Лучше не замечать этой вакханалии и сплошной лжи! Болгары
всегда предавали Россию! Они в двух мировых войнах были на стороне её врагов!
И сейчас они в НАТО, которая нам отнюдь не друг!»
На эти выпады он отвечал словами Достоевского:
– Не болгары предавали Россию, а её правители и
некоторые слои болгарской интеллигенции. А в сегодняшней Болгарии, также, как
и в России, есть свои гайдары, свои чубайсы, свои березовские. Вот они и есть
истинные предатели и России, и Болгарии, и своего народа. А настоящие
болгарские патриоты никогда не предавали Россию. Они защищали её, как могли.
На полях Отечественной войны оставили свои жизни Лилия Карастоянова, Огнян
Найденов Железов и многие другие интернационалисты. Памятник Огняну на месте
его гибели видит сегодня каждый, кто проезжает по Киевскому шоссе вблизи
Наро-Фоминска. На нём выбиты слова Христо Ботева:
«Кто погиб за свободу, тот не умер».
Этот памятник установлен не только Огняну, но и всем защитникам Москвы.      
Во время пребывания Валерия Ганичева в Варне местные писатели: Елка Няголова и
Панко Анчев пригласили его на товарищеский ужин. В непринуждённой беседе была
высказана мысль – каким-то образом попытаться объединить усилия славянских
писателей, поскольку писательским сообществам отдельных стран не удаётся в
современных условиях противостоять настоящему цунами бездуховности,
обрушившемуся на читателей книг и телезрителей.
Спустя два дня Елка Няголова на
встрече с Егором поделилась с ним идеей создать Фестиваль славянской поэзии,
назвав его такими светлыми и многозначными словами
 – «Славянска прегръдка» («Славянское объятие»).
– На ежегодный Фестиваль, – сказала она, – можно
приглашать не только поэтов, литераторов в широком смысле, но и видных
деятелей культуры славянского мира, который, я думаю, имеет «планетарную
географию».
Глаза Елки в этот момент излучали такое вдохновение, что их блеск
Егор мысленно сравнил с сиянием ста солнц. Природа наградила её пленительной
красотой и обаянием, которые в сочетании с грацией и свободой человека с
превосходными манерами и речью, завораживающей метафорическим полётом мысли,
действовали на собеседника, как речи Цицерона на римских сенаторов.
Егора захватила эта идея своим масштабом и глубоким духовным целеполаганием.
Он заверил Елку, что наиболее прогрессивные российские поэты и писатели
поддержат её начинание. И не ошибся. На первый Фестиваль славянской поэзии в
Варну прибыла российская делегация, включавшая наших молодых талантливых
поэтов. По предложению Елки и известного сербского поэта, академика Ристо
Василевского делегатами форума была создана Международная славянская
академия литературы и искусства, которая с тех пор помогает консолидировать
творцов славянских стран вокруг идеи духовного единения. Печатным органом    
Академии стал подаренный Елкой журнал «Знаки», издателем и
редактором которого она является.
Благодаря журналу его читали впервые встретились лицом к лицу с
произведениями сотен поэтов, писателей, художников, литературных критиков
всего славянского мира. К каждому фестивалю ежегодно издаются переведённые на
болгарский язык новые высокохудожественные творения его участников. Их
творчество это поэтической и культурный камертон стран, которые они
представляют. И каждый фестиваль становится духовным вызовом миру ханжества,
лжи, наживы, пошлости, хамства, эпигонства и безнравственности. В широком
разнообразии славянской поэзии и духовной содержательности заключена её сила
и жизненность. Конечно, сегодня любители поэзии не берут приступом залы, как
это было в шестидесятые годы прошлого века. Энтузиасты не набивают их до
отказа, не забираются на эстрады, чтобы прикоснуться к любимому поэту. Тем
не менее, встречи российских делегатов Фестиваля с читательской аудиторией
являются убедительным свидетельством популярности у болгар русского
поэтического слова. За прошедшие годы они имели возможность услышать самых   
известных российских поэтов рубежа двадцатого и двадцать первого столетий
Евгения Евтушенко и Андрея Дементьева. Приятным открытием для болгар стала
поэзия Владимира Бояринова, Максима Замшева, Валерия Латынина, Елены Исаевой,
Людмилы Снитенко, Владимира Масалова и многих других. Каждый из них обогатил
сокровищницу перевода на русский язык Николы Вапцарова, Димчо Дебелянова, Пейо
Яварова, Елки Няголовой, Ивайло Балабанова и ряда других известных
болгарских поэтов. Владимир Бояринов и Максим Замшев были удостоены награды
Славянской академии «Атланты славянства», в которой заключён не только
поэтический, но и геополитический смысл.
Поэзия Владимира Бояринова полна
подлинно народных образов и преданий. Она пропитана традициями и дышит свежим
воздухом бескрайних просторов Сибири – родины поэта.
Внимательный читатель заметит в его
стихах вольнолюбивый дух казаков и старообрядцев, которые осваивали
зауральские земли до самого Тихого океана. В них – характер народа, его удаль
и воля, а порой и бесшабашность. В стихотворении «Кони» эту удаль выражают
такие строки:
«…Чёрный сразу от ворот
Прямиком пошёл в намёт.
А куда завёз –
Там светло от звёзд!»
 Художественные образы Бояринова по-настоящему близки духу народных сказаний и
песен. Они способны вызвать у читателя ассоциации скорби и покорности
неизбежному. Вот как выразил он этот сложный клубок эмоций:
«Пронеслась по заре по грунтовой дороге
Тройка взмыленных в дым ошалелых коней.
На телеге стоял, как на Божьем пороге,
И стегал вороных безутешный Корней.
И кричал он вослед журавлиному клину,
И с отмашкой слезу утирал рукавом:
– Ох, не мину судьбы!
Ох, судьбины не мину
На небесном пути, на пути роковом!»
 Его чуткий слух улавливает мелодику народных песен, которая творчески
переплавляется в стихи и легко ложится на музыку.
Однажды во время очередного
фестиваля поэзии он услышал болгарскую народную песню о смелом гайдуке и его
невесте, которую исполнял своим неподражаемым баритональным тенором Вылчо.
Трагичная история взволновала поэта. И вскоре рождается стихотворение на
русском языке, в котором стихия балканского ветра разгоняет туманы, но она
не способна унять любовную страсть молодых сердец, их восторг и огонь. Однако
жестокая судьба разлучает их навсегда. Так родилась изумительная фуга на
эпическую тему, сохранившая музыкальную тональность и ритмику оригинала. У
Бояринова редкое дарование слагать стихи для детей. В них находит выражение
не только его талант говорить просто о сложном, но и необыкновенное чувство
юмора, способное вызвать улыбку как у взрослых, так и у детей. Герои его
детских стихов – люди, звери, растения, животные и даже насекомые.
Стихотворение в «В гостях» вызвало у Егора
воспоминание о рассказе одного нашего космонавта о том, как он побывал в
гостях у англичанина. Вначале процитируем строфу стихотворения:
«Как здорово,
Как здорово!
Гостил козёл
У борова. … Гостил, гостил,
А боров
Его ни чем не угостил,
Кроме разговоров…»
 По словам космонавта, англичанин в своих письмах настоятельно звал его к
себе в гости, если он однажды будет в Лондоне. И когда такая возможность
представилась, то космонавт, прибыв в британскую столицу, позвонил
англичанину. Тот подтвердил своё приглашение. По сложившейся у нас традиции
космонавт взял сувениры и направился по указанному адресу. Хозяин встретил его
традиционным «You’re welcome!» (Добро пожаловать!) и пригласил за
журнальный столик.
Лицо хозяина не выражало никаких эмоций. Космонавт вручил ему
сувениры. Ответным жестом хозяин с гордостью показал альбом с фотографиями
американских и советских космонавтов. Наступила пауза. Космонавт стал
рассказывать о своём полёте. Вскоре он заметил, что его рассказ нисколько не
заинтересовал хозяина, который не предложил даже традиционного чая,
 минеральной воды или сока. Поняв, что на этом английское гостеприимство
исчерпало себя, космонавт поблагодарил хозяина и распрощался.
«Зачем этому сыну Туманного Альбиона надо было меня приглашать?»
– задавался он вопросом.
Ну, разве эта сцена не напомнила читателю детское стихотворение Бояринова?
Читаешь его стихи и невольно складывается впечатление, что они написаны легко,
словно автор ими дышит. За этой лёгкостью угадывается глубокое, можно даже
сказать, первозданное чувство родного языка. Именно к его эпическому
богатству восходит поэзия Бояринова. А в его смелых метафорах, порой
цветистых, полно неистощимых залежей прекрасных образов, достойных примеров
и полезных сентенций.
Эти качества свойственны и поэзии Максима Замшева.
 В его стихах читатель может встретить бездонную философскую глубину: «Кто
неизвестность опять превращает в известность?» – вопрошает автор. И далее
слышится утверждение умудрённого опытом человека:
«Если теряешь себя,
так быстрее иди.
Скоро почуешь
любви незнакомую местность,
Чьё-то дыхание и ветер в груди».
 При чтении стихов Замшева ловишь себя на соблазне интуитивного сравнения их
мелодики и художественных образов с поэзией Пастернака. В самом деле, кто не
помнит знаменитых строк:
«Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…»
 Как эмоционально близок этому элегический парафраз Замшева, в котором
чувствительное сердце ощущает смесь задумчивой и даже тоскливой меланхолии с
нежным символизмом:
«Свеча горит,
свеча погаснет
 В необъяснимой ворожбе,
 И где-то брезжит путь неясный,
Закатный путь – назад к тебе».
 Его стихи наполнены сочетанием скрытой душевной энергетики с высокой степенью
поэтического «остроумия».
«Не верь,
не бойся,
не проси,
Не обольщайся.
Мужчинам на Святой Руси
Не нужно счастья.
Не нужен хлеб,
не нужен квас
И соль рассвета.
Ни мне, ни каждому из нас
Не нужно это.
Была бы кожа у земли
Под утро влажной.
Была бы женщина вдали,
Что ждёт отважно…»
 Далее читатель не может не восхититься словами, в которых заключено
понимание автором исторической предопределённости:
«От первой до второй беды
Спешим по минам.
И кто ещё,
как не дрозды,
Споют псалмы нам.
И кто ещё,
как не орлы,
Расскажут вдовам
 И поминальные столы
Накроют вдоволь.
 В меня впиваются клыки
Миров соседних,
Скользить по линиям тоски
Легко последним.
И сколько ты не голоси,
Всё слижут осы.
Не верь, не бойся,
не проси,
Не верь, не бойся».
Егор был свидетелем, как Максим Замшев во время своего первого посещения
Болгарии за обеденным столом на салфетке написал стихотворение, в котором
предельно эмоционально выразил свои чувства к этой стране, уловив духовное
созвучие наших культур:
«… Я понял правду твою, Болгария.
И эта правда – теперь моя».
 На одном из Фестивалей славянской поэзии М. Замшев представил сборник
переведённых им на русский язык стихов Николы Вапцарова – известного
болгарского поэта, казнённого царскими властями. Своим талантом Замшев сделал
близкой русскому читателю поэзию, созданную в революционное время не для
салонов и кабинетов, а для свободолюбивой аудитории, но с мягким и неожиданным
выражением тончайших переживаний. За этот творческий подвиг он был удостоен
премии имени Николы Вапцарова. Фестиваль «Славянское объятие» развивается.
Его птенцы радостно вспорхнули из варненского гнезда и залились на разные
голоса в других
славянских землях, где проходят свои праздники поэзии и искусства. Много раз
российские любители поэзии имели возможность познакомиться с глубиной и
национальным колоритом стихов современных болгарских поэтов, которые
публиковались в самых популярных российских изданиях. В нашей стране
возобновились, как это было в 70-80-е годы прошлого столетия, творческие
встречи с болгарскими поэтами и писателями. Егора много раз спрашивали:
«В чем секрет такой популярности Фестиваля «Славянское объятие»?
Односложно ответить
на него невозможно. И всё-таки главный секрет, по мнению Егора,
– в Елке Няголовой как в президенте Славянской академии.
Трудно себе представить, какие
сложности психологического, нравственного, если угодно, политического,
финансового, материального и организационного характера ей приходится      
преодолевать, чтобы каждый год в майские дни праздника болгарской культуры и
славянской письменности, посвящённого святым Кириллу и Мефодию, Варна
становилась столицей славянской поэзии и литературы. В современных условиях,
когда трудно получить помощь от государства в организации подобных
культурных акций, Елке и её верному другу по жизни – супругу Валерию,
приходится всю тяжесть в их проведении брать на свои плечи. Они сумели найти
поддержку среди части болгарской интеллигенции, настоящих бескорыстных
творцов, которые помогают Елке в переводах произведений участников Форума, в
проведении встреч поэтов с читательскими аудиториями и разнообразить их
музыкально-культурным сопровождением. Но с каждым годом в современном
мире наживы
всё труднее и труднее находить финансовые средства для Фестиваля славянской
поэзии. Варненский Фонд «Культура» оказывает незначительную поддержку, но,
чтобы Славянская академия продолжала свою культурную миссию, Елке
по-прежнему приходится обращаться за поддержкой к разным организациям и
корпорациям. Конечно, если бы эти встречи были посвящены не проблемам
духовности современного мира, а, скажем, евроатлантической солидарности,
свободе сексуальных меньшинств, противодействию так называемой «путинской
агрессии», то от спонсоров не было бы отбоя. Елка неоднократно обращалась к
российским представительствам в Болгарии: посольству, генеральному консульству
в Варне, а также к Фонду «Русский мир» и Россотрудничеству с просьбой об
оказании помощи. Мотивация была более, чем убедительной. К фестивалям
выпускались специальные юбилейные сборники произведений А. С. Пушкина, М. Ю.
Лермонтова, сборники стихов А. Д. Дементьева, В. Г. Бояринова, Е. В. Исаевой,
Г. Д. Климовой, В. А. Латынина, В. Н. Фёдорова, а также антология
современной молодой русской поэзии, включающей 35 авторов. Каждый год
выпускаются всеславянские поэтические антологии, составленные славянскими
авторами. Среди них немало имён из России. И лишь единожды была оказана
незначительная помощь представительством Россотрудничества для издания
юбилейного тома М. Ю. Лермонтова. Получить поддержку других российских фондов
и организаций не удаётся. Правда, генеральное консульство предоставляет свою
площадку для проведения в рамках фестиваля «Дня русской поэзии». К
двенадцатому Фестивалю Елка в качестве президента Славянской академии
литературы и искусства направила по электронной почте российского МИД письмо
Швыдкому М. Е. как специальному представителю президента РФ по международному
культурному сотрудничеству и послу по особым поручениям. В нём она
акцентировала внимание на том, что Фестиваль утверждает культурное сближение
и единение славян, каждый год на него прибывает наиболее многочисленная
делегация российских поэтов, и все форумы проводятся на русском языке. В
письме выражалась просьба оказать содействие в финансовой поддержке
очередного Фестиваля. С надеждой ждала Няголова ответа от «радетеля
славянского единения и одного из учредителей международного Форума славянских
культур», пятнадцатилетие которого отмечалось в 2018 году. Как известно,
декларацию о создании Форума подписали министры культуры двенадцати славянских
государств, в том числе Швыдкой. Но надежда оказалась напрасной. Даже
формального ответа на письмо президента Славянской академии не последовало.
Как написала Лидия Сычёва в одном из своих ярких публицистических очерков:
«А чего ещё можно ждать от человека, который гордится своим шоу:
«Русский фашизм страшнее немецкого»?!
Таково публичное отношение Михаила Ефимовича к
русским и к славянству… за многие годы существования Форума не появился даже
сайт этой организации на русском языке…».
Егор обращался к руководству Союза
писателей России с просьбой запросить президентский грант для поддержки
ежегодных фестивалей «Славянское объятие». Но его постигло разочарование. Ему
было сказано, что подобные гранты не выделяются на акции, которые
проводятся не в России. Но почему же в таком случае
 Фонд «Русский мир», имея солидный
бюджет на поддержку русского языка за рубежом, индифферентен к просьбам
Славянской академии литературы и искусства, проводящей
многие мероприятия Фестиваля на русском языке? Это для Егора осталась тайной
за семью печатями. Поэтический авторитет и человеческое обаяние Елки, словно
магнит огромной силы, притягивает делегатов на Фестиваль, которые считают
приятным удовольствием и честью для себя встретиться с ней и своими старыми и
новыми поэтическими друзьями из славянских и неславянских стран. Её
произведения освещены родным для неё добруджанским солнцем, овеяны свежими
черноморскими ветрами и вобрали в себя мелодии тысячелетней эстетики и
мудрости болгарского народа, стихию его борьбы за свободу и человеческое
достоинство. В них читатель ощущает взаимодействие вечно противоборствующих
начал: света и тьмы, воды и огня. Они враждуют с врывающимися в жизнь
пошлостью, злобой, дурновкусием и утверждают традиции высокой, православной
духовности, гуманизма и доброты. Нежная, почти едва уловимая слухом
кантилена сменяется в них набатным звуком протеста против всего, что
устарело, но никак не хочет уходить. Читатель её стихов оказывается в
«церковном дворе,
где играли когда-то
и детство держали в ладонях заката»,
а запрокинув голову, он увидит
«там без края только небо»,
«необъятное русское небо,
которое беспокоит сегодня её сон:
«облака пробегая глазами, злату пуговку ищет одну.
Небеса – наш мундир несказанный, застегнёшь
 – и забудешь войну».
Но в реальной жизни «
Шар земной беспрепятственно вертится.
Всех укроет безумья туман?» – вопрошает автор и тут же отвечает:
«Жаль, умрём мы до праздника светлого,
недочитанным бросив роман».
Елка возрождает своими стихами в душах читателей яркие цветы
детской радости, пробуждая в них неприязнь
к безразличию и бессердечному эгоизму. Её лебеди на пруду учат детей любить
друг друга. Но без ответа остаётся её вопрос:
«Если земля действительно – долина слёз,
почему тогда лифт людского стремления к небесам,
непрестанно застревает между этажами?»
Поэтическое слово Елки – магия. В стихотворении
«Слова», посвящённом её верной подруге Наде Поповой – прекрасному поэту,
переводчику и главному редактору газеты Союза болгарских писателей «Слово
сегодня», Елка пишет:«… И в этот миг, когда спит вселенная – беззаботная малая
девочка, (с прилипшими к челу такими светлыми и чистыми мыслями) – наверное,
рождается самое светлое слово: «л ю б л ю»… В её стихах надоедливые трели
сверчка превращаются в музыку, в звоне церковных колоколов слышится людской
говор, а чайки – гларусы напоминают ей ковбоев, браконьеров и алчных
пиратов…
Самые малые радости в этих стихах превращаются в поэзию будней,
они помогают людям
в этой трудной жизни увидеть глубокий смысл, уберечься от алчных соблазнов и
укрыться от свирепых бурь и полюбить то, что им дороже всего. Философский
смысл её произведений стимулирует читателей разглядеть под пеплом всекидневных
тревог, как тлеют искры тихой и нежной радости, они вселяют в них веру в
способность самим раздуть из этой искры благодатное и весёлое пламя. А каким
уничижительным саркастическим вызовом власть предержащим звучат слова её
публицистики, когда она в своём Фейсбуке протестует против подогреваемой
властями фейковой русофобской шпиономании, которая направлена против
всеболгарского движения русофилов.
«Признаюсь без допроса, – пишет она,
 – Я – ШПИОНКА. И назову вербовщиков. Если начнёте с того, который призывал:
«И не оспаривай глупца», то дойдёте до всяких там князя Болконского, князя
Мышкина, Братьев Карамазовых… Но был ещё один – его звали Рахметов. Он
спецагент. Его специально ко мне направили, чтобы обучить меня, как спать на
гвоздях, чтобы меня закалить… Всякие были! … Самые лучшие учителя по
шпионажу меня готовили. И среди них один – с такими мечтательными и трагичными
очами… Даже влюбилась в него! Ну, что в этом необычного – ученица влюбилась в
учителя. Стучит моё сердце, надрывается, а он, невдалеке, посматривает и всё
мне повторяет: «Люблю отчизну я, но странною любовью…» …
А сейчас я стою в
дли-и-и-и-ной очереди и жду своего часа. Я терпеливая, потому что знаю – это
дело не лёгкое и не будет быстрым – 5 миллионов, вроде, бы осталось. Не знаю
точно. Все должны быть допрошены и арестованы, потому что все шпионы России…
И и и … спокойно, граждане, – не толкайтесь. Один по одному – все пройдём. И
следуйте моему примеру – признайтесь, что вы шпионы. Так и быстрее станет, и
Истории поможем. Потому что, как сказал один приятель, после каждого Гешева
(палач во времена царя Бориса III – прим. автора) приходит Девятое сентября   
(народно-демократическая революция в Болгарии – прим. автора) … Мата Хари»
За свои подвижнические труды Елка удостоена всех российских литературных
наград.
Она лауреат многих наград славянских стран. А в Польше она была удостоена
поэтической награды с нежным названием «Белый Ангел поэзии». Восхищаясь
многолетней неутомимостью Елки, Егор сравнивал её активность с атомным
реактором, когда взаимодействие её творческого и интеллектуального потенциала
с мощным душевным зарядом, как при делении
ядер урана – 235, выделяет такую колоссальную энергию, которая своим
магнетизмом захватывает и покоряет её многочисленных друзей, коллег и
единомышленников. Однажды Егор признался своим друзьям: – Слушая выступления
Елки или как она читает стихи, то невольно забываешь о будничных мелочах и
заботах. Тебя, словно неведомая мощная сила возносит над землёй, и ты паришь в
небесной вышине, увлечённый её поэтической образностью и глубиной философских
обобщений. Подобные ощущения я испытываю на концертах, когда исполняется
музыка Чайковского или Моцарта. Видимо, и у других почитателей её таланта
возникают похожие чувства. Поэтому многие болгары ласково называют Елку «наша
Бяла лястовица» (наша Белая ласточка). Егор во время той памятной встречи с
Елкой, когда она поделилась с ним идеей создания Фестиваля славянской поэзии,
оценил мощный духовный ресурс этого творческого начинания. Жизнь подтвердила
справедливость слов нашего замечательного певца Иосифа Кобзона, сказанные им
после триумфального концерта в Бургасе, когда весь зал пел с ним почти каждую
песню: «И один певец, поэт, писатель, художник, одна книга могут сделать для
дружбы народов больше, чем десяток дипломатов». Вместе со Славянской
академией, Общиной Варна, варненским Свободным университетом и Региональным
историческим музеем Генеральное консульство подготовило и выпустило на
болгарском языке по случаю Года России в Болгарии и 130-летия освобождения
Болгарии сборник научных статей «Болгария, Варна – Россия от Средневековья до
нового времени». В нём учёные из ведущих вузов страны без идеологических и
политических пристрастий освещали малоисследованные страницы истории
взаимоотношений наших народов на протяжении тысячелетнего периода. Этот
сборник был квалифицированным ответом на ложь и мистификацию, в которой
изощрялись противники строительства дружеских отношений между Россией и
Болгарией. Развитием идей сборника стала уникальная выставка исторических
фотографий, сделанных во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов.
Негативы фотографий пролежали 130 лет без публикации в личном архиве одного
жителя небольшого городка в Хорватии. Их случайно обнаружил историк из Варны
Борислав Дряновский, который, поняв их ценность, доставил негативы в Болгарию.
Наряду с выставкой был издан специальный альбом этих фотографий.
Выставка экспонировалась в
Национальной художественной галерее в Софии, в Варне, Добриче, других
болгарских городах, а также в Музее истории города Москвы, в Московской думе,
в Новосибирске и Омске. Совместно с обществом, которое возглавляет Асен, для
протокольного зала генконсульства была создана портретная галерея выдающихся
российских полководцев, сражавшихся за освобождение Болгарии в XVIII – XIX
веках. Генконсульство совместно с администрацией города и общественными
организациями ежегодно к Дню России проводило гала-концерты с привлечением
выдающихся артистов обеих стран. Главным продюсером этих концертов являлась
супруга варненского мэра Елена Валеева-Йорданова, реализовавшая свой
художественный талант общественно значимыми проявлениями, исполненными
чувства любви к России и Болгарии. В памяти Егора сохранился забавный, скорее
даже курьёзный, эпизод, когда на одном из таких блестящих гала-концертов в
историческом месте «Аладжа монастырь», который находится в предместье
Варны, он оказался рядом с супругой царя Симеона Второго. На экране показывали
кадры болгарского документального фильма об истории Болгарии. Супруга царя не
знала болгарского языка. Егор, чтобы оказать ей любезность, поскольку она не
понимала звучащего текста, переводил ей с болгарского языка на английский.
Несколько месяцев спустя генконсульство совместно с обществом дружбы издало
книгу Егора, названную «Духовное единение». В ней он попытался обобщить уже
известные и недавно появившиеся материалы об истории российско-болгарских
духовных связей. Ещё в своей первой командировке он начал собирать документы.
Книгу открывала глава: «Славянская духовность в глобализирующемся мире». В ней
автор делает вывод, что наша важнейшая политическая, культурологическая и
морально-нравственная задача на современном этапе – объединение всех частей
славянского мира вокруг гуманистических ценностей, исторически
унаследованных от предшествующих поколений. Вряд ли у кого сегодня остаются
сомнения, что разворачивающаяся всё шире глобализация, или другими словами –
уничтожение национального суверенитета стран, оказавшихся её объектами,
будет и продолжительной, и сложной. Этот процесс сопровождается волнами
драматической трансформации политических систем, демократическими
преобразованиями, кровавыми и малокровными «цветными революциями»,
изменениями политической карты мира. Активными субъектами этих
преобразований являются многочисленные научные подразделения,
политические, разведывательные и военные структуры. Самые влиятельными из
них, конечно же, имеют американскую прописку или существуют на американские   
деньги. Их названия приведены в исследовании российского профессора Елены
Пономаревой «Вывихнутый век. Кто его вправит?» Это фонды Форда и Макартуров,
Национальный фонд поддержки демократии, корпорация РЭНД, институт Санта-Фе,
Центр СМИ и публичной политики Школы государственного управления имени
Кеннеди при Гарвардском университете, Оксфордский институт Интернета, Школы
права Колумбийского и Йельского университетов. Аналогичные структуры
существуют в европейских и азиатских странах. Их деятельность маскируется
таким убаюкивающим понятием, как «мягкая» сила. В сравнении с ними усилия
некоторых наших неправительственных организаций на международном поприще
можно назвать: «мягонькая силёнка». Егор в этом убедился на собственном
опыте, когда пытался добиться от Министерства иностранных дел, Министерства
культуры, Россотрудничества, фонда «Русский мир» поддержки в проведении
культурных и информационных акций в своём консульском округе.
Единственное, чем ему помогали, так это лишь иногда направлением своих
представителей для участия в них. Как говорится: «И на том спасибо!». Но
выделить средства на издание книг болгарских и российских авторов, которые
развенчивают откровенную ложь ведущейся против России психо-исторической   
войны и манипуляций сознанием болгарского населения, они почему-то под разными
предлогами ему отказывали. Вот таковы наши реалии. По-другому настроены в
Болгарии надёжные друзья России. С замечательной Няголовой Елкой читатель
этой книги уже познакомился. Расскажем и о других современных общественных
деятелях Болгарии, которые, как принято здесь говорить, «всеотдайно» долгие
годы служат укреплению дружеских отношений между нашими народами. Много делает
на этом поприще руководитель Фонда «Устойчивое развитие Болгарии» Станка
Шопова. Главным достижением её многотрудных творческих и организационных
усилий последних лет, как отмечалось в предыдущей главе, стало создание
Санаторно-оздоровительного комплекса «Камчия». За последнее тридцатилетие он 
является единственным масштабным проектом в российско-болгарском
сотрудничестве, смысл которого – служить укреплению взаимопонимания
и развитию добрых отношений между молодым поколением двух стран
не только на нынешнем этапе, но и в далёкой перспективе. За время
существования комплекса несколько десятков тысяч молодых москвичей и
несколько тысяч ветеранов войны и труда были его гостями. Для их отдыха и
творческих занятий созданы прекрасные условия. Всё это стоило немалых усилий
Станке Шоповой. Она была одновременно и сценаристом, и режиссёром в создании
этого произведения архитектуры и живой, с каждой новой сменой
возобновляющейся поэмы. Образно говоря, это памятник дружбы, который служит
нынешнему и будущим поколениям наших народов. Егор был свидетелем, когда
архитекторы комплекса из Санкт-Петербурга ещё на стадии проектирования его
новых корпусов предусмотрели в комнатах для детей двухэтажные кровати.
Станка решительно возразила против этого:
– Вы же создаёте, по сути, санаторий двадцать первого века?! – твёрдо заявила
она.
– Но это же будет лагерь для детей, – настаивали проектировщики,
– мы строили такие пионерские
лагеря ещё в Советском Союзе…
– Как можно сегодня мыслить категориями прошлого века? – недоумевала Станка.
– Но мы уже предварительно свой вариант согласовали в Москве,
– оправдывались петербуржцы. Дискуссия была продолжена
уже с участием Людмилы Швецовой, которая однозначно поддержала позицию Станки.
В итоге благодаря активному участию Станки в решении правовых, проектных,
архитектурных, экологических, организационных и административных вопросов на
берегу Чёрного моря, в девственной дубраве, раскинулись стройные корпуса
современной архитектуры, которые удачно вписались в окружающий ландшафт. Здесь
отдых детей сочетается с программой их обучения, знакомством со страной
пребывания, историческими связями наших народов, культурными и спортивными
встречами с болгарскими ровесниками. Станка вместе с таким же, как она,
сотрудниками коллектива, своими соратниками, кого вдохновляет творчество
открывать детям яркие цветы радости в сегодняшнем безразличном и бессердечном
мире, в непринуждённой, почти игровой форме помогает им находить романтику в
обыденности, открывает им поэзию дружбы с болгарскими сверстниками, зажигает в
их сердцах огонь негасимой любви к своему отечеству. В Болгарии отношения
между нашими странами олицетворяют исторические памятники: Шипка – XIX век,
памятники Советской Армии в Софии, Алёше в Пловдиве и в Бургасе – XX век.
 А «Камчию» по праву называют устремлённым в будущее памятником XXI века.
Хорошей традицией в
«Камчии» стали встречи молодых писателей наших стран с известными российскими
и болгарскими поэтами и писателями, деятелями культуры, которые считали за   
честь быть приглашёнными сюда, а также фестивали молодых талантов. Участники
встреч тепло приветствовали делегатов Фестиваля «Славянское объятие»,
Николая Бурляева и его Форум «Золотой Витязь», известного литературоведа и
философа Бориса Тарасов, российских и болгарских космонавтов. Космонавт Виктор
Савиных стал научным куратором учебно-воспитательного центра имени Ю. А.
Гагарина. Здесь не раз выступали со своими стихами самые яркие современные
российские поэты Владимир Бояринов, Максим Замшев и Валерий Латынин. Здесь
родились стихи Владимира Масалова, которые затем благодаря музыкальному
таланту блестящей исполнительницы болгарских народных песен Марии Балтаджиевой
зазвучали как прекрасный романс
«Я так люблю, зачем тогда печаль…».
 Егор помнит, как долгой овацией отдыхающие в «Камчии» встретили стихи друга
Станки и его соратника по комсомольской молодости Евгения о болгарской
столице:
София! Главная Болгарка!
Надежды – мать, мать веры и любви.
Ты в памяти моей сияешь ярко.
Сестра Москвы по духу, по крови.
Не лучшие у нас сегодня годы,
Не лучшие вожди у нас рулят.
Но всё ж переживем невзгоды,
 Народы наши в дружбе жить хотят.
Уверен в этом без сомненья:
Придут другие времена –
В умах наступит пробужденье,
И внуки нашу дружбу возродят.
 Особое музыкально-поэтическое звучание этим встречам придавали выступления
легенды болгарской эстрады, заслуженного артиста России Бисера Кирова, а также
руководителя фестиваля художественного творчества «Звёзды Камчии», известной
певицы Греты Ганчевой. Непременным участником таких встреч был капитан
дальнего плавания в отставке Васил Дачев. Он часто аккомпанировал на своей
гитаре, исполняя густым баритоном песни на болгарском, русском и испанском
языках. Он автор нескольких поэтических сборников и десятков книг,
посвящённых истории болгарского флота и его морским приключениям. Васил
побывал на всех морях Земного шара, знает почти все русские и болгарские
песни о море. Стал лауреатом ряда международных песенных конкурсов. Егору он
часто повторял:
«Я люблю Россию, потому что люблю Болгарию!»
И делом доказал, что эта любовь может быть созидательной.
Узнав о том, что почти
разрушилась старообрядческая церковь в селе «Казашко», где живут потомки
русских казаков, которые волею исторических судеб в XVIII веке оказались в
Болгарии, он сумел найти друзей-строителей, чтобы с их помощью при
содействии нашего генконсульства, а также муниципального руководителя этого
села Герганы Петровой и спонсорских средств заново отстроить храм при
сохранении всех критериев старообрядческих церквей.
Стоит упомянуть, что значительная
финансовая помощь была оказана Еленой Валеевой- Йордановой. Не только
прихожане, но и все жители села собрались на открытие обновлённого храма
«Покрова Пресвятой Богородицы», которую освятил прибывший специально для
этого патриарх Русской православной старообрядческой церкви. Каждый раз, когда
Егор прибывал в Варну с супругой, то в аэропорту их встречал Васил Дачев с
непременным букетом роз, который он галантно с изысканными комплиментами
преподносил Ирине. Вызывает большое сожаление, что несколько лет назад
Правительство Москвы по тупости некоторых чиновников прекратило
направление отдыхающих и финансирование комплекса «Камчия».
Тем не менее, Станка
Шопова спасла его от варварского разграбления, обеспечив круглогодичную
охрану его многочисленных и дорогих объектов. Московское чиновничество, по
всей видимости, неспособно разглядеть стратегическую выгоду. Ему доступно    
понимание лишь того, что даёт финансовый «навар». Причём, немедленно. Поэтому
некоторое время назад этот комплекс оказался в списке объектов
недвижимости на продажу. Предложенная начальная цена в три раза была
ниже затрат на его
сооружение. Станка стала доказывать нецелесообразность этого шага.
 Для успешного функционирования комплекса она сумела наладить
деловое сотрудничество с российскими регионами и рядом федеральных
 ведомств, которые продолжали направлять в «Камчию» молодёжь и
ветеранов на отдых в весенне-летне-осенний
периоды. Позицию Станки поддержали российское посольство и Союз друзей
Болгарии. Министр иностранных дел России направил специальное
письмо руководству города
Москвы. Этот бездумный акт продажи комплекса «Камчия», благодаря
вмешательству президентской администрации, удалось предотвратить.
Но мстительные чиновники не прощают своих поражений. Под надуманным предлогом
(вроде бы в связи с пенсионным возрастом и болезнью) Станку уволили с
должности исполнительного директора комплекса, вверив его каким-то случайным
людям «из бизнеса», ни- когда не имевшим в своей жизни никакого отношения к
работе с молодёжью и детьми. Затем новые «хозяева» «Камчии» уволили целый
ряд сотрудников, которые накопили бесценный опыт работы в этом уникальном
учреждении. Поэтому здесь уже не зажигаются, как это было ещё пару лет назад,
«звёзды и звёздочки» юных талантов, не горят «костры российско-болгарской
дружбы». И вполне ожидаемо, что вскоре этот уникальный комплекс вновь могут
выставить на продажу как экономически нерентабельный.
Друзья «Камчии» в Москве, в том числе Союз друзей Болгарии, не остаются
равнодушными к происходящему. Они обратились с письмами в адрес МИД России и
Президента с предложением пока не поздно принять необходимые меры для того,
чтобы не допустить потери этого уникального комплекса и создать там российский
гуманитарный центр федерального подчинения, который мог бы стать своеобразным
культурно-гуманитарным оазисом развития контактов между гражданами России,
Болгарии и других европейских стран.
Фонд «Устойчивое развитие Болгарии», возглавляемый Станкой Шоповой, как и
прежде, продолжает свою работу. Он издаёт книги, посвящённые истории Болгарии
и России, организует конкурсы работ школьников на знание России и наших
двусторонних отношений, победители которого направляются в Москву. Фонд
проводит совместно с российскими и болгарскими неправительственными
организациями бизнес-форумы, нацеленные на интенсификацию взаимодействия
деловых кругов наших стран.
Многолетняя и плодотворная работа Станки по укреплению дружбы и
сотрудничества между Болгарией и Россией была высоко оценена российским
руководством. Президент Путин наградил её орденом Дружбы.
Егор был уверен, что эта награда будет для Станки новым стимулом в её
благородной и очень нужной народам наших стран деятельности.
Незабываемым для Егора было его участие в открытии фотовыставки в комплексе
«Камчия», посвящённой жизни выдающегося российского дипломата графа
Николая Павловича Игнатьева. Её подготовила Калина
Канева – неутомимая собирательница материалов об этом дипломате, благодаря
таланту которого почти сто шестьдесят лет назад был спасён Пекин от
уничтожения англо-французскими войсками, предотвращено разграбление
исторической и культурной жемчужины китайского народа – Запретного города и
сохранено единство Китая. Игнатьев и китайское правительство подписали
договор, получивший название Пекинского, согласно статьям которого России на
законных основаниях отошли земли на Дальнем Востоке, равные территориям Англии
и Франции, вместе взятым. Игнатьеву по воле царя Александра II была оказала
честь подписать по итогам русско-турецкой войны 1877-1878 гг. подготовленного
им Сан-Стефанского договора, ознаменовавшего воссоздание болгарского
государства.
Калина Канева в течение пятидесяти лет скрупулёзно по крупицам собирала
документальный материал в архивах Болгарии и России о графе Н. П. Игнатьеве и
его потомках. Результатом этого поистине титанического труда стала книга на
русском и болгарском языках. Её русский вариант назван «Рыцарь Балкан. Граф Н.
П. Игнатьев». Главная тема исследовательской, публицистической и общественной
деятельности Калины Каневой – русско-болгарские исторические и культурные
связи. Первая её публикация, посвящённая творческому процессу М. Ю.
Лермонтова, вышла в далёком 1960 году в Софийском университете, в котором она
закончила русское отделение с литературоведческим уклоном. Вторым её
монументальным трудом, после упомянутой книги о графе Н. П. Игнатьеве,
является двухтомник, который рассказывает о встречах и многочисленный беседах
с академиком Д. С. Лихачёвым. Их связывали долголетние творческие отношения.
Она подготовила ряд сценариев для документальных телефильмов, опубликовала
многочисленные статьи, репортажи и очерки в сборниках, журналах и газетах на
болгарском, русском и других языках.
Под впечатлением фотовыставки Калины Каневой и её книги о графе Игнатьеве
Егор, уже после выхода в отставку, приходит к решению взяться за написание
своего исследования об этом удивительном и необычайно одарённом дипломате, в
котором сделана попытка оценить его деятельность с современных позиций, иначе
говоря, бросить взгляд на совершённое Игнатьевым с точки зрения
практической дипломатии.
Работая над книгой, он перелопатил огромное количество исторических
материалов и современной политологии. Неожиданно для себя Егор натолкнулся на
статьи Стивена Манна. Каково же было его удивление, когда он, прочитав статьи,
обнаружил, что этот отставной посол,
завершив свою профессиональную деятельность, принялся за разработку
пресловутой теории «управляемого хаоса». Среди его основных постулатов было
утверждение, что «идеология является своего рода программным человеческим
вирусом». А коль так, делает он вывод, значит
«Соединённые Штаты смогут вести самую мощную биологическую войну и выбирать,
исходя из стратегии национальной безопасности: какие цели – народы нужно
заразить идеологиями демократического плюрализма и уважения индивидуальных
прав человека». По утверждению этого новоявленного стратега, занесённый
вирус станет само- воспроизводящимся, распространяясь хаотическим путём. «Это
единственный путь построения мирового порядка, – с точки зрения С. Манна,
– который будет иметь длительный период… и будет глобально вы- годным
Соединённым Штатам…»
«Вот так гумани-и-и-ст, вот так демокра-а-ат, вот так человек большой
культу-у-уры?!, каковым представлял ты себя когда-то, Стивен, при общении со
мной и моими коллегами», – подумал с нарастающей душевной неприязнью Егор.
После глубоких раздумий он сделал для себя вывод: «Никогда нам, людям
совершенно иной культуры, не понять ментальности американцев».
«В самом деле, – рассуждал он, – я готовлю к изданию книгу о русском
проповеднике, историке культуры Григории Спиридоновиче Петрове с таким
названием «Формула добра и красоты», а в это время мой бывший американский
коллега (или как это там по-ихнему звучит: «каунтепат») создаёт свою теорию
«управляемого хаоса». Мало этим американцам пролитой крови на всех континентах
с помощью всевозможных «цветных революций», так им ещё дальше нужен
«управляемый хаос» в мире?! Наши судьбы со Стивеном, как две планеты. Как две
галактики. У каждой – своя орбита. Им никогда не сойтись. У них у каждой –
своя жизнь, своя атмосфера, своя история и своё будущее…»
Когда рукопись книги о графе Игнатьеве была готова, Егор познакомил с ней
Станку. Она изъявила готовность издать эту книгу при содействии возглавляемого
ею Фонда. Так, книга вышла и в России, и в Болгарии. В России книгу помогал
издать Леонид Сергеевич.
Её первая презентация была проведена в «Камчии» и в зале общины «Варна» в рамках
проходившего семинара российских и болгарских писателей. Этим же Фондом были
изданы книги других российских и болгарских авторов на актуальные темы
современности с последующей презентацией их перед отдыхающими в «Камчии».
 Высказанные Станкой в беседах с Егором соображения привели его к убеждению,
что в современных условиях, когда торгово-экономические и политические
отношения между нашими странами, подобно шагреневой коже, скукожились
(следует признать, что произошло это не по инициативе российской стороны),
воспрепятствовать разнузданной русофобской компании в Болгарии может только
умная информационная и культурная деятельность по линии как государственных,
так и неправительственных институтов и организаций.
Егор твёрдо уяснил для себя наставление Евгения Максимовича Примакова о том,
что сегодня нам необходим рациональный прагматизм. В этом суть новой
российской дипломатии.
У Егора не было амбиций выстраивать свои умозаключения по все- му широкому
комплексу современных международных отношений. Он сосредоточил внимание только
на том круге проблем, которые хорошо знал по опыту своей практической работы.
Он исходил из понимания, что выбранный болгарским руководством политический
курс на всё большее сближение с евроатлантическими структурами ведёт
Болгарию и ко всё большему дистанцированию от России, от нашего общего
исторического прошлого. Отсюда тот пересмотр всех прежних
политико-идеологических установок в образовании, в пропаганде и во всей
общественной жизни, который на протяжении уже тридцати лет последовательно
осуществляется болгар- ской политической элитой. Болгарские политологи и
информационные ресурсы, обслуживающие эти политические силы и своих евро-
атлантических спонсоров, не чураются всевозможных подлогов и откровенной
лжи. В пересмотре истории они доходят до того, что обвиняют Советский Союз и
болгарских коммунистов во всех грехах послевоенной Болгарии, в отрицании
существования фашизма и фашистов в своей стране. Это не могло не повлиять на
идеологию населения.
Огромные средства выделяются на Западе для того, чтобы манипулировать
сознанием людей. Количество этих средств, по оценкам специалистов,
можно сравнить с военными бюджетами западных стран.
Дипломатическая практика Егора и его жизненный опыт подсказывали ему, что
акции, проводимые генконсульством совместно с дружескими организациями,
способствовали формированию благоприятного климата для лучшего понимания
болгарами прошлого и настоящего нашей страны. Он был убеждён, что во
взаимоотношениях России с постсоветскими и постсоциалистическими странами
нельзя полагаться только на нефть, газ и наши достижения в атомной
энергетике. Сами по себе эти факторы, конечно, важны. Но они при всех
обстоятельствах – временные и быстро преходящие.
Иногда Егору приходилось слышать такие упрёки: «Ну, что, многое дали
Советскому Союзу его усилия по восстановлению восточноевропейских стран
после войны и наша многолетняя помощь им?»
С годами Егор пришёл к убеждению, что наш главный капитал – это наша великая
культура, наша великая литература и православная вера. Именно с их помощью
Россия может воздействовать на сознание людей, создавая благоприятный образ
нашей страны и нашего народа. У родолюбивой части болгарской интеллигенции для
противодействия цунами лжи, который непрерывно обрушивают
скоординированные западные идеологические центры, явно недостаточно сил и
средств.
Тем не менее, её представители смело выступают в своей печати против ведущейся
фейковой пропаганды.
В качестве примера можно было бы назвать статью уже упоминавшегося нами
варненского писателя, литературного критика и философа, почётного доктора
московского института литературы имени А. М. Горького Панко Анчева под
заголовком: «Писатель, исполни свой долг!» или его же публикации: «Фашизм –
спаситель капитализма», «Антикоммунизм – это болезнь». 
Кстати, сегодняшние антикоммунисты почему-то забыли, что немецкие фашисты
расстреливали в порабощённых ими странах прежде всего коммунистов и евреев. Им
следовало бы задуматься о причинах такой избирательности пунктуальных немцев.
А всем болгарским отрицателям фашизма в Болгарии хотелось бы задать вопрос:
«Кто же тогда судил и расстреливал поэта Николу Вапцарова? Кто приговорил к
смертной казни славную дочь болгарского народа Цолу Драгойчеву? От кого
скрывались в Советском Союзе Ге- оргий Димитров и его соратники – родители
Лилии Карастояновой и Огняна Найденова Желязова и тысячи таких, как они? От
кого уходи- ли в леса балканских гор Тодор Живков и его соратники, а в горы у
югославской границы – Славчо Трынский его жена – боевая подруга, а также их
соратники – болгарские партизаны? Кто преследовал родителей Зои и Цветана
Тимовых?
Для убедительности послушайте рассказ знаменитого болгарского кинорежиссёра
девяностосемилетнего Анжела Вагенштайна о злодеяниях болгарских фашистов,
свидетелем которых он был. Или воспоминания первого исполнителя песни
«Алёша» замечательного певца Бедроса Киркорова, на глазах которого (ему было
тогда двенадцать лет) болгарские приспешники немецких фашистов перед
вступлением в
 Болгарию Красной Армии в спешке расстреливали его родственников, которые
оказались в застенке как участники сопротивления.
Разве это всё придумано в Москве?
А эпические и протяжные песни, ставшие народными, которые воспевают храбрых
болгарских партизан и которые до сих пор поют болгары чуть ли не за каждым
праздничным столом, что? их тоже со- чинили в Москве?
Вот потомки бывших палачей и преследователей патриотов, поднявши головы, при
поддержке своих зарубежных соросов таких, как фонд «Америка для Болгарии» (не
случайно их в Болгарии называют соросоиды) сегодня и пытаются оплевать историю
своей страны и обо- лгать историю России. Они берут пример с наших
отечественных соросоидов. Используют их доводы и аргументы. Они воюют с
прошлым, пытаясь подчинить своим политическим интересам историю и
препарированные ими, извращённые исторические факты.
О том, к чему приводит дебилизация молодёжи или, называя этот процесс словом,
которое ввёл в русскую литературу Чингиз Айтматов: манкуртизация,
демонстрирует такой анекдот:
На выпускном экзамене в российской школе мальчик спрашивает свою
одноклассницу:
– Подскажи, когда в России отменили крепостное право?
– Мне кажется, в 61-м, – говорит она.
– Ты ошибаешься: в 61-м Гагарин полетел в космос, – возразил он.
– Значит, в честь этого события и отменили, – уточнила она.
Этот анекдот – реакция людей на то оболванивание молодёжи, которое стало
результатом проведённых за последние тридцать лет реформ российского
образования.
Разложение населения и прежде всего молодёжи ведётся в Болгарии
целенаправленно и методично. Не гнушаются при этом самых грязных методов.
Особой атаки подвергается правда о Второй мировой войне.
Реагируя на чуму XXI века, охватившую некоторые круги западной
политико-интеллектуальной элиты, по извращению этой правды и со- провождаемую
агрессивной русофобией, Елка Няголова пишет: «… сегодня некоторые фокусники,
превратившие ложь и манипуляции в национальную доктрину, пытаются походить на
Герострата, спалившего храм Артемиды, чтобы его запомнили. Тем самым они
пытаются спалить храм Истории, переиначивая её… Человечество их запомнит, но
запомнит – с их позором…»
Из молодёжи делают космополитов и циников, разлагая, развращая, одурачивая,
оболванивая её. Для этого происходит подмена устоявшихся ценностей на
фальшивые. В литературе и искусстве распространённым
явлением стало прославление самых низменных, преимущественно плотских
чувств, садизма, жестокости и насилия. Отсюда массовыми стали взяточничество,
самодурство, безразличие к нуждам людей и беспринципность чиновничества.
Хамство, наркомания, наглость, ложь и обман, беззастенчивость,
предательство, злобный национализм, агрессивная маргинальность, русофобия
всё чаще превращаются в повседневность жизни. А честность и порядочность
подвергаются осмеянию.
В упомянутой статье Панко Анчева «Писатель, исполни свой долг!» говорится, что
«постмодернистские и неолиберальные писатели, когда начались перемены 90-х
годов прошлого века, повели массы на разрушение всего, ругая и воздавая
возмездие. Их умело использовали, что- бы оправдать разруху, грабежи, ложь и
предательство… А когда мгла рассеялась и увидели руины, то они обрушились не
только на старую общественно-политическую систему, но и на идеалы, традиции,
историю, язык, литературу, нацию… Они стали ещё более настойчиво работать
над продолжением этого гибельного для государства, нации и литературы
процесса. Им поставили ответственную политическую зада- чу, за которую им
платят. Поэтому столь агрессивно и беспардонно они извращают общественную
историю, историю болгарской литературы – особенно историю литературы после
Второй мировой войны. Им отведена продажная и позорная роль, которую они
играют неутомимо и с вдохновением. И это потому, что большинство из них – люди
посредственные или просто бездарные. Поэтому перевоплощение в некую
оплаченную роль является единственным, что придаёт им самоощущение, будто бы
они писатели. В преступном своём служении, – пишет П. Анчев, – они вошли в
сотрудничество с университетскими преподавателями, журналистами,
управленцами в сфере культуры и с политической властью… Достигнутые ими
результаты впечатляющие. Поражения, нанесённые новому поколению, ужасающие
и, наверное, необратимые. Они неутомимы, и поэтому не следует питать
иллюзий, что они сами остановятся, или общество избавится от них, или их более
не будут слушать и верить им. Не следует питать иллюзий, потому что в
болгарском мире сегодня ведётся гражданская война. Она не только
братоубийственна, кровопролитна, жестокая, варварская и беззаконная, а сверх
того: ведётся без правил, непочтенно, из засады, сопровождаемая песнями
сирен о благодати «европейских ценностей», демократии, толерантности,
политической корректности, прав различных сексуальных меньшинств и ряда
других подобного рода выдумок».
 С болью в сердце за эту страну, за её братский народ и по ассоциации за свой
народ читал Егор стихотворения одного из самых популярных современных
болгарских поэтов Ивайло Балабанова, переведённые и изданные в России в 2018
году его талантливым российским собратом Валерием Латыниным. В одном из них
И. Балабанов со словами, проникнутыми безысходностью, обращается к
читателям:
«Ребята, я знаю, что вам надоели
И хлеб зачерствевший, и горечь ракии,
И будни страны, за неделей – неделя,
В которых мы привкус удачи забыли.
Былые заслуги Болгарского царства
Сегодня – мифические пережитки.
Торгуем лохмотьями прошлого братства,
Из гроба коммуны таская пожитки.
Болгария – нищенка и оборванка,
 Бездомной бродяжкой идёт, не обута,
И просит подачек везде, как цыганка,
На старом пути из Европы в Калькутту.
Больна её честь, совесть клонится пьяно,
А наши мечты – до прилавка, не выше.
Какой там романтик поэт Дебелянов!
Какие стихи про цветущие вишни!
Петлёю свисает вопрос с небосвода:
А что нам даёт демократия ныне?
Скажите, куда подевалась свобода
Из нашей ноябрьской осени синей?
Она с богатеями сладко пирует,
С рвачами от власти, вошедшими в моду,
В чести у неё, кто торгует, ворует,
Её не увидите вместе с народом…»
И тем значительней бывает общественный резонанс от проявлений в этих условиях
настоящего мужества со стороны верных друзей России. Актом такого мужества в
понимании Егора было согласие известного в научных кругах Болгарии
профессора Илии Пеева выступить в соавторстве с ним в болгарской и российской
прессе с совместными публикациями. Темой их публикаций, которые Егор
рассматривал как проявление творческой синергии, были проблемы международного
культурного сотрудничества как фактора безопасности в современном
 мире. Они получили положительную реакцию коллег в болгарской и российской
печати.
И подобных примеров подлинного общественного мужества в современной Болгарии
немало.
Недавно близ Пловдива, в селе, которое носит имя российского дипломата князя
Алексея Церетелева, был установлен ему памятник. История памятника такова.
На приёме в болгарском посольстве в Москве к Егору подошёл заместитель
председателя Ассоциации дипломатических работников при Министерстве
иностранных дел России Владимир Чхиквадзе. В непринуждённом разговоре он
поинтересовался:
– Я слышал в Болгарии, недалеко от Пловдива, есть село, которое носит имя
русского дипломата Церетелева. Так ли это?
Егор подтвердил его предположение, рассказав коротко о том, что дипломат князь
Алексей Николаевич Церетелев работал при графе Николае Павловиче Игнатьеве
вначале в посольстве, а затем был направлен в качестве консула в
Филиппополь.
– Так прежде назывался Пловдив, – уточнил Егор. – По поручению посла
Церетелев входил в состав дипломатической комиссии по расследованию турецких
преступлений в Болгарии. Его доклады о зверствах турок сыграли существенную
роль в принятии царём Александром Вторым решения о начале войны с Турцией.
Во время войны он был адъютантом прославленного генерала Скобелева. После
Освобождения Болгарии его именем была названа улица в старом Пловдиве и
близлежащее село.
– Мне говорил Зураб Церетели, если болгары были бы готовы установить князю
Церетелеву памятник, он мог бы изваять бюст своего однофамильца и подарить его
селу, носящему имя русского дипломата,
– сказал Чхиквадзе.
– Идея интересная, – ответил Егор и продолжил, – я проконсультируюсь со   
своим давним приятелем, который живёт в Пловдиве и руководит обществом
русофилов. Его зовут Виктор Простов.
Да-да, уважаемый читатель! Это именно тот Виктор Простов, который был
ближайшим помощником Стефана Станева в болгарском молодёжном отряде имени
Георгия Димитрова на строительстве Усть- илимского лесопромышленного
комплекса.
Егор рассказал ему о своей беседе с Владимиром Чхиквадзе, о готовности
нашего прославленного скульптора подарить болгарам бюст российского
дипломата, если жители села смогут установить ему памятник. Виктор попросил
время на согласование этой идеи и через непродолжительное время
перезвонил Егору. Он сообщил, что руководство общины
Церетелево готово с благодарностью принять такой дар. Кроме того, если
знаменитый скульптор смог бы изваять памятную доску, посвящённую Церетелеву,
её можно было бы установить на одноименной улице в Пловдиве. Егор передал
эту информацию Чхиквадзе и сообщил ему координаты Виктора Простова.
Почти два года потребовались для проведения необходимых согласований,
изготовления бюста и памятной плиты, а также на сооружение постамента для
бюста. Немало нервной энергии затратил Виктор Простов, прежде чем дело
приобрело осязаемые результаты. Наконец, всё было готово. Во многом помог
этому российский почётный консул в Пловдиве Георгий Гергов. На последнем этапе
к доставке бюста и памятной плиты в Болгарию подключился Анатолий Потапов. В
торжественной обстановке памятник русскому дипломату князю Алексею
Николаевичу Церетелеву в селе его имени и памятная плита на одноименной улице
в Пловдиве были открыты на исходе лета 2019 года. Егор с большим огорчением
наблюдал за тем, как целенаправленное разложение молодого поколения болгар
взрастало ядовитыми плодами. К медийной русофобии стали подключаться
государственные институты. В болгарской печати появились статьи о проявлениях
«ксенофобии» по отношению к русским туристкам. Агрессивная реакция, как
пишет пресса, была со стороны «сравнительно молодых людей, которые в 1989
году, когда началась «демократия», были ещё школьниками». Должного
осуждения, а тем более, наказания виновных не последовало. Такая атмосфера
ещё больше осложняет ситуацию. И далее в публикации говорится, что «львиная
доля средств Сороса и организации «Америка для Болгарии» идёт на так
называемое «развитие гражданского общества», на манипулирование учителями и
преподавателями университетов, на «Американский университет» в Благоевграде,
на командировки и гонорары профессоров и пр.»
События на Украине с исчерпывающей наглядностью демонстрируют, к чему
приводит вся эта работа по «заражению народа программным человеческим
вирусом, который потом самовоспроизводится и распространяется хаотическим
путём», как утверждает Стивен Манн.
Егор много раз наблюдал по болгарскому телевидению и слышал в передачах радио,
как патентованные русофобы, словно психопаты, самовозбуждали себя
ксено-русофобской демагогией. Это, по всей видимости, явление клинических
субстанций. Но поскольку у всего этого есть внутренние и внешние покровители,
то здесь уже речь идёт о социально-политических проявлениях. Для
купирования этих проявлений в международном масштабе пока действенных
средств найти не удаётся.
Характерно, что либеральные тоталитаристы постарались быстро оградить себя   
рядом законодательных актов, осуждающих период народовластия в
восточноевропейских странах и сейчас, как мантру, повторяют, что этот период
будто бы осуждён на европейском пространстве. Но непредубеждённому человеку
этот идеологический под- лог очевиден.
Работая над книгой о графе Н. П. Игнатьеве, Егор пришёл к выводу, что в
международных отношениях имеет место закономерность, которую он назвал
«геополитическая гравитация». Смысл её, если сказать коротко, в том, что
малые страны, подобны космическим телам: планетам, астероидам, метеоритам,
– в силу такой закономерности тяготеют к более могущественным геополитическим
объектам. Так сложилась современная мировая «космическая» – политическая
система на планете.
И до тех пор пока Россия не приобретёт «космический» – политический вес в    
масштабах, какой был у Советского Союза в послевоенные годы до периода его
распада, до тех пор в Болгарии, других странах бывшей социалистической системы
и на постсоветском пространстве не прекратятся проявления русофобии, а также
идеологической войны с историческим прошлым.
Но для того, чтобы России набрать такой геополитический вес, внутри страны
необходимо добиться общественно-политической консолидации, а не торжества
теорий, подобных теории «путинизма». Егор исходил из того, что пока
российские элиты продолжают компрадорскую политику, пока они не станут
национально ориентированными, такой консолидации не произойдёт. Она не
произойдёт до тех пор, пока на выборах в высший законодательный орган избирают
политических клоунов, пока он формируется по принципу синекур, пока
политические силы и интеллектуальное сообщество не прекратят использование в
своих
корыстных, узкопартийных целях различные этапы отечественной истории, а не
оставят прошлое нашей страны для дискуссий специалистам-историкам в
профессиональной, академической сфере, а не в публичной – дилетантам, 
политическим шулерам и махинаторам, которые только разжигают страсти,
социальную и национальную ненависть; пока не прекратятся обвинения
сегодняшних политических сил в злоупотреблениях и ошибках предшествующих
поколений, пока не оставят в покое гробы политических деятелей прошлого, давно
ушедших в мир иной.
 
                ЭПИЛОГ 

Хотелось бы искренне поблагодарить читателя, добравшегося до этого места, за
долготерпение. Думаю, вряд ли стоит разъяснять, что представленные в книге
лица и события – это отзвук того времени, которое охватывает целую эпоху в
жизни нашей страны и стран, близких нам исторически и ментально.
Произошедшее с великой страной и уникальной цивилизацией, канувшей в    
историческое небытие, заключает в себе много тайн, которые будут ещё долгое
время привлекать к себе внимание учёных-исследователей и художников различных
жанров искусства. Можно с определённой долей уверенности утверждать, что до
конца эти тайны так и не сумеют разгадать. И если автору, хотя бы отчасти,
удалось запечатлеть переживания и муки своей совести, а также понимание
процессов, происходивших в годы фундаментальной экономической, политической
и социальной ломки, он считал бы поставленную им задачу выполненной.
Не должно быть сомнений, что различные события и обстоятельства рассказаны с
соблюдением самой взыскательной исторической правды и с уважением к отдельным
персонажам. Хотя, надо признать, что некоторые из них изображены с
нелицеприятной стороны. По-другому, если стремишься к объективности,
неверное, и не может быть.
Некоторые личности, оставившие заметный след в истории, названы настоящими
именами в надежде на то, что им не в чем будет упрекнуть автора. Во всяком
случае, не должно быть сомнений, что для создания своих картин он
использовал палитру, свободную от предвзятостей и предубеждений.
Автора, как и его героев, которые с самых юных лет сопровождали его, помогая
ему преодолевать сложные испытания жизни, продолжает беспокоить происходящее в
нашей стране. Он не может оставаться равнодушным ко всему окружающему. С
вершины прожитых лет он однозначно утверждает, что в 60-х – 80-х годах
прошлого века общество в нашей стране при всех его недостатках было на много
гуманнее. Отношения между людьми и между различными этносами были в
большинстве своём дружественными и искренними. С сожалением приходится
признавать,
что в настоящее время это далеко не так.
Весьма показательным в этом смысле является эпизод, который Егору рассказал
его товарищ. Назовём его условно Геннадий. Как-то ему позвонил давний
приятель, с которым он не виделся лет десять. Коротко поприветствовав его, как
будто они расстались только вчера, и спросив: «Как дела?» – он, не слушая
ответа, начал хвастать, что
жизнь у него – удалась. Он живёт на Рублёвке, в прекрасном и большом доме. С
гордостью начал перечислять звонкие имена своих соседей. После этой
продолжительной бахвальбы он сделал паузу.
Геннадий посчитал уместным сообщить ему, что на днях он был на похоронах их
общего давнего знакомого. На что последовал холодный и обескураживающий ответ:
– Ты знаешь, Гена, я ни к кому на похороны не хожу, – он секунду подумал и
добавил:
– А к тебе непременно приду … потому что ты для меня сделал такое дело – спас
от неминуемой смерти мою дочь…
Геннадий в силу своей тактичности не стал делать ему замечание на очевидное
хамство. Но подумал, что богатство исковеркало душу это- му человеку.
Благодаря связям своего отца – бывшего крупного партийного бонзы – этот
знакомый после развала СССР оказался во главе одной крупной коммерческой
организации. Он и его партнёры собрали с людей деньги, по примеру
небезызвестной МММ, и объявили свою компанию банкротом. Когда Геннадий узнал,
что в эту компанию обращалась одна женщина, пострадавшая от мошенничества,
но ей не оказали помощи, и она от безысходности покончила жизнь
самоубийством, то возмущённый Геннадий спросил у него:
– Ну, почему же ты ей не помог?
Геннадий не терял ещё надежды, что какие-то обстоятельства помешали его
знакомому сделать это.
Но получил ответ:
– Она сам дура. Её же никто не заставлял вкладывать свои деньги… Другой пример
проявления сегодняшней бездуховности рассказал Егору его хороший знакомый
Владимир Ильич Десятерик – известный в прошлом руководитель ряда издательств
и киностудии «Мосфильм», к сожалению, некоторое время назад ушедший из
жизни. Своим огорчением с Десятериком поделился писатель, живший недалеко от
знаменитого журналиста, страстного защитника родной природы Василия
Михайловича Пескова. Вскоре после смерти Василия Михайловича этот писатель
увидел во дворе своего дома у мусорного бака огромную кипу книг. Это были
редкие, бесценные книги по самым разным темам с дарственными надписями
знаменитых людей В.М. Пескову.
Оказалось, что какой-то богатый «новый русский» купил квартиру Пескова после
его смерти, нанял рабочих-мигрантов, приказав им вынести эти бесценные книги
и сложить там, где собирают мусор. Поскольку книги не вошли в мусорные баки,
рабочие горой сложили их рядом. Знакомый Десятерика начал обзванивать
библиотеки Москвы и предлагать забрать книги.
Но все отказывались, ссылаясь на отсутствие мест. Всё-таки
писателю удалось найти одну библиотеку, которая согласилась принять эти
книги. Он нанял машину, тех же рабочих и спас эти книги.
Вот таковы сегодня нравы. Вот так «новые русские» относятся к духовному
богатству нашей страны.
Наблюдения Егора привели его к убеждению, что такое же отношение «новых
хозяев» и к нашей стране, которую часто в пылу демагогической страсти они на
всяких там телешоу называют не иначе, как «эта страна». Такое выражение –
прямая калька с английского. Но так принято там у них. Для Егора же, как,
впрочем, и для многих его друзей и знакомых, это звучит вульгарно и
оскорбительно.
Особое беспокойство Егора в силу некоторых обстоятельств вызывает судьба
самой страны. Всё чаще и чаще в своих мыслях он с тревогой обращается к её
будущему.
Как-то раз вечером Егор включил телевизор. Посмотрел блок новостей о разгоне
московской полицией несанкционированной демонстрации в районе Патриарших
прудов. Не желая портить себе настроения сценами взаимного насилия
демонстрантов и полиции, он выключил «ящик», чертыхнулся и пошёл в
опочивальню. Взял булгаковского «Мастера», открыл книгу на странице
с закладкой и углубился мыслями в сюжет
романа. Примерно через полчаса книга выскользнула из ослабевших рук. Он
выключил ночную лампу и заснул. Во сне он не заметил, как заглянувшая через
щель в шторах луна осветила своими бледными лучами его лицо. Может быть, от
этого мертвенного света, а может быть, от телевизионной и булгаковской
бесовщины его сонный мозг продолжал рождать чудовищ.
Его видение рисовало жуткую картину, как всю Мясницкую улицу и прилегающие
переулки затопила нескончаемое море возмущённого народа, надвигавшегося на
заслон полицейских, стоявших плотной стеной в районе Кривоколенного переулка.
Неизвестно откуда, Егору показалось, что из окон старого здания, завешенного
серо-зелёным полотнищем, прикрывавшим его во время многолетнего ремонта, вы-
летело несколько человеческих фигур, которые стали носиться над толпой,
подобно дронам, отдавая команды впереди идущим, куда двигаться и с помощью
каких средств бороться против полицейских.
На фоне розовеющего вечернего небосклона одна из фигур напоминала человека с
невзрачной, помятой внешностью, которого Егор мысленно обозвал «Серым». Егор
встречал в жизни таких людей. Они
 были ему противны своими наклонностями, характеризующими откровенных
мошенников. У многих были неприятности с правовой системой. А те из них,
которые оказывались в политике, громче всех кричали о коррупции и
коррупционерах, засевших во властных структурах, и об олигархах, которых
называли лицами, «особо приближённы- ми к президенту». «Серого», словно
пристяжные в тройке, сопровождали молодые люди с чернявой внешностью. Они
через мегафон выкрикивали лозунги: «Долой коррупцию!» «Долой мафию!»
«Свободу политзаключённым!» «Даёшь справедливые выборы!»
Возбуждённая толпа тысячеголосо повторяла эти лозунги, зажигаясь всё больше
и больше.
Внимательно присмотревшись, Егор увидел на крыше нового здания, ему
показалось, что это была какая-то высшая школа, крупную фигуру в элегантном
чёрном двубортном костюме, лицо которого с густыми раскидистыми седыми
бровями и бородкой клинышком походило на рисунки Кукрыниксов, изображавших
«дядю Сэма», виденные Егором в юношеские годы в газете «Правда» и журнале
«Крокодил».
Мозг Егора пронзила мысль: «Пожалуй, это какой-то Леший… Да- да, это он,
Сатана! Сидит за пультом и управляет всем этим действом. Значит это он и его
сподручные: «Серый», чернявые и пару сотен их дружков в последнее время
проводили несанкционированные манифестации. Им помогали многочисленные
блогеры через социальные сети собирать на площадь молодёжь, в том числе
подростков. Это они после очередных выборов призывали к майдану. Это они
устроили на Лубянке и на Старой площади бессрочную сидячую забастовку,
которая продолжается уже месяц и к которой прорывается эта толпа по
Мясницкой. Поговаривали, что участники этой забастовки ежедневно получают
большие
деньги от некоторых посольств и засевшего за границей сбежавшего от правосудия
олигарха Мёрдерховского».
Толпа приблизилась к полицейскому заслону. Демонстранты вначале оскорбляли
полицейских, плевали в них, требовали расступиться, пропустить их шествие.
Потом стали бросать в полицейских камни, бутылки с водой. На них нападали с
битами и обрезками арматуры. Полицейские защищались пластмассовым щитами. У
некоторых уже были разбиты каски. Их лица заливала кровь.
Вдруг сверху раздалась команда «Серого»: «Нападай!» Тут же колонна
набросилась на полицейских. Первые ряды дрогнули. Защитники порядка отчаянно
отбивались. Но в них полетели бутылки с коктейлями Молотова. Запылал огонь.
Полицейские ответили гранатами со слезоточивым газом.
Но на демонстрантах появились маски и противогазы. Они с
ещё большей яростью обрушились на полицейских. Раздались выстрелы. В
некоторые из демонстрантов попали резиновые пули. Это ещё больше обозлило
толпу. В схватке никто не замечал упавших на землю. Толпа напирала всё
сильнее. Упавших не успели оттащить в сторону. Под ногами их превратили в
кровавое месиво. Но взбешённую толпу было уже не остановить. Она смяла заслон
полицейских. Прорвалась на Лубянку. Здесь демонстранты под восторженные крики
и ругательства слились с участниками сидячей забастовки. Запылали
автомобильные шины. Площадь быстро погрузилась в клубы дыма.
Напоминавший Егору «дядю Сэма» быстро переместился на крышу Политехнического
музея. А «Серый» и его подручные скомандовали демонстрантам продолжать
движение к Старой площади. Толпа смяла второй полицейский заслон,
преграждавший движение к площади, и приступом овладела находящимися на ней
зданиями.
«Боже! Что происходит?! – ужаснулся во сне Егор. – Это же бунт! Бессмысленный
и беспощадный, о котором уже предупреждал наш классик! Кошмар! Кому это
нужно?! Подобное безумие уже несколько лет назад устроили на Украине! И чего
добились?!»
Как будто в ответ на вопрос Егора фигура «Серого» оказалась сидящей за
большим столом для заседаний в здании, только что захвачен- ном
демонстрантами. Его лицо, освящённое лучами заходящего солнца, излучало
блаженство и торжество.
Обращаясь к сидевшим за столом своим чернявым подручным, не- известно откуда
взявшемуся Мёрдерховскому, трём девицам с всклокоченными рыжими причёсками и
нескольким незнакомым, близоруко посматривавшим на него сквозь толстые
стёкла очков, он с самодовольным видом проговорил:
– Ну, вот, господа, наконец-то мы одержали победу над властью, которая была
несменяемой много лет!
Егор, обливаясь потом, проснулся. И отгоняя от себя чудовищный сон,
непроизвольно перекрестился три раза, повторяя:
 «Господи! Пусть чаша сия минет Россию!»