Дверь

Я – дверь. Входная. В особняке моего хозяина, работающего в суде товарищем прокурора. Я – из дуба, резная и потому красивая. Я – высокая и потому на пружинах, чтобы самой закрываться, если не поспеет лакей. Когда хозяин бывает в хорошем настроении, то распахивает меня настежь и бросает на руки лакею шинель с бобровым воротником, галоши, перчатки, теплое шерстяное кашне и взлетает по лестнице в покои, на ходу приговаривая: »Какой я молодец, какой же я умный!»

Кроме хозяина, 45 летнего высокого блондина с небольшой бородкой и ясными голубыми глазами, в доме живут – его милая хохотушка жена и двое детей, мальчик 9 лет и девочка 6. Славные, хорошие ребята. Ну и -  горничная, учительша, повариха и пара слуг.

Обычно, когда детей выводят погулять, меня открывают и придерживают, чтобы лишний раз не хлопать. Ведь я тяжелая, массивная. Хотя хозяйка об этом даже не думает, выпархивая из дома бегом, а лакей не успевает за ней, и я со всей силой захлопываюсь о косяк. Бью не оттого, что негодую, а просто от своей тяжести, даже скорее от своей значительности.

Однако, бывает так, что хозяин, будучи на подпитии, тоже открывает меня широко, и, входя, отпускает. И я хлопаю всей своей мощью так, что чуть не слетаю с петель.
Так шли дни за днями. Хозяин возвращался со службы в бодром настроении, хотя и уставшим. Это я замечала потому, как он открывал и закрывал меня. У хозяйки и детей тоже настроение не менялось, судя по теплому отношению ко мне.

Но как-то раз хозяин, войдя в парадное, оглянулся и открыл меня, но открыл буквально щель, сквозь которую просочилось все его красивое, крупное тело. А потом закрыл меня с осторожностью, как бы боясь хлопнуть невзначай. «Что-то произошло», - подумала я.

Хозяин тяжело, с усилием поднялся наверх, и вскоре я услышала его быструю речь и рыдания хозяйки.

«Детей немедленно в деревню»,- произнес хозяин. «Пока все не образуется.»

«А как же ты?» - со слезами в голосе спросила жена.

«Попробую отсидеться. Ты тоже уезжай в деревню,» - ответил он.
На следующий день хозяин не пошел в присутствие, приказав лакею никого не пускать, и пролежал до вечера на диване.               
Жена и гувернантка, поспешно собрав детей и тихо затворив меня, наняли извозчика и уехали в поместье отца. Однако покоя мне не было. Около полудня в меня застучали. Сперва прилично кулаком. Потом яростно чем-то железным с криком: «Открывай, жульническая морда, мы до тебя доберемся!» Я даже испугалась, что меня испортят, изгваздают мою резную красоту! На улице один голос другому произнес, скорее прорычал: «Давай придем в другой раз, может он подался в бега?» И с тем ушли. Я вздохнула с облегчением. Но спустя пару часов опять зазвонил звонок. Лакей спросил: «Кто там?» - «Почта.» Лакей приоткрыл меня на вершок, и в руке его оказался конверт с письмом. Лакей поспешно затворил меня. Я на этот раз закрылась со скрипом, выражая недовольство столь частому беспокойству своей персоны. Лакей отнес письмо хозяину и все затихло.

Однако этим дело не кончилось. Уже вечером пришел исправник с кокардой и в погонах с тремя звездами, и настойчиво через закрытую дверь, то есть через меня, стал требовать хозяина, грозя ему задержанием и отведением в кутузку. Я испугалась от нехорошего предчувствия. «Опять будут мной хлопать, открывая и закрывая,» - подумала я.

«Хозяин дома?» - еще раз спросил лакея исправник. «Нет, уехали,» - ответил лакей. «Тогда вот, передай ему предписание, чтобы явился в участок,» - заключил блюститель порядка и ушел. Я вздохнула с облегчением. «На этот раз без стука. Все спокойно, можно и отдыхать,» - подумала я.
На следующее утро, только рассвело, опять в меня застучали и зазвонили в колокольчик. Сонный лакей опять ответил, что барина нет. Пришедшие заявили, что захватили в деревне его жену и детей, и, если он не выплатит сполна проигрыш («Ах вот, в чем дело!» - дошло до меня), то больше их живыми не увидит. Барин тут же спустился. «Кто вы?» - сквозь стон отчаяния спросил он пришедших, не открывая меня. «Мы с ведома предводителя дворянства,» - ответили пришедшие, ехидно хихикая. Я не очень этому поверила, слишком воровским языком изъяснялись требующие денег.

«Что вы хотите?» - спросил хозяин. «Сорок тысяч, которые ты нам проиграл и наворовал,» - ответил писклявый сиплый голос. Замечу, что в течение переговоров, я была заперта и все слышала. «Где мои дети?» - в отчаянии спросил хозяин. «Здесь, недалеко. Отдашь деньги и их получишь,» - опять ответил сиплый, хихикая. «Хорошо, завтра приходите,» - замешкавшись ответил хозяин. Снаружи потоптались, обменялись какими-то междометьями, возгласами и ушли.

Опять все стихло.

Рано утром хозяин пошел в участок выяснять суть дела. Видимо он был уверен в себе и спокоен, потому, что, отворив меня, затворил бесстрастно, тихо. В его отсутствие никто не приходил. А отсутствовал он пару часов, уйдя видимо по тому же делу, как догадалась моя дубовая голова. Вернулся, в страхе оглядываясь по сторонам, смущенный и печальный, и прикрыл меня с особой старательностью, как-бы оправдываясь в чем-то. Закрыв за собой, некоторое время стоял, облокотившись на меня, как будто ожидая от меня дружеской поддержки. И вдруг он, обратившись ко мне, как к подруге, как к старой знакомой, стал рассказывать, изредка прерываясь, чтобы перевести дыхание, все, что с ним случилось.

А случилось ужасное. Оказалось, что мой хозяин игрок, да еще какой. Как давно им овладела эта пагубная страсть неизвестно, видимо еще до женитьбы. Игра то давала ему выигрыши, то небольшие проигрыши, которые никак не  сказывались на бюджете семьи. Играл он и до рождения детей, и после. Игра стала неотъемлемой частью его жизни, как ежедневное посещение суда, где он, как дубовая, но тоже имею свою дубовую душу)…

Так вот. Он взял из кассы 1 тысячу ассигнаций, и на следующий день, намереваясь вернуть проигрыш, проиграл все. Да плюс проиграл еще столько же! Тут хозяин ткнул в меня со всей силы кулаком и громко разрыдался! Я ответила тихим поскрипыванием, в которое вложила все сочувствие и понимание происходящего. Он тяжело поднялся к себе и больше никуда не ходил. На следующий день хозяин не выходил из дома до 3 х часов пополудни. Те, что приходили давеча с угрозами и требованием денег, тоже не приходили.

К вечеру хозяин вызвал нарочного и вручил ему целую стопку писем. Я молча в недоумении открылась и закрылась, никак звуком не комментируя его действия, но подозревая что-то очень важное и безрадостное. Наступила гнетущая тишина. Даже лакей с толстухой кастеляншей притихли. И в этой звенящей тишине, нарушаемой только пением комара, запоздавшего найти полную свежей крови жертву, раздался треск, который я вначале приняла за падение одной из картин в гостиной, а потом догадалась, что выстрелили из револьвера.

Тут засуетились-замельтешили слуги, и со стоном, с отчаянным криком: «Что он сделал? Доктора!», перекликаясь между собой, распахнули меня настежь и забегали, забегали, послав за доктором. В суете меня раз 15 поспешно распахивали и закрывали так, что у меня дух перехватывало от этой суеты. Приехал доктор. Сокрушенно качал головой, приговаривая: «Как же так – навылет и сразу?» Я догадалась, что у хозяина все плохо, возможно, совсем плохо. Ночь прошла в каком-то сумрачном оцепенении. Воздух в доме застыл. Ни дуновения, ни щелчка жалюзей. Только едва слышался монотонный голос кастелянши, читающей молитвы по исходе души от тела.

На следующий день вернулась жена с детьми. Оказывается, заговорщики обманули хозяина и не добрались до детей. «И то слава Богу,» - подумала я. Жена страшно изменилась. Куда делась легкость движений гибкого, стройного тела? Она вся ссутулилась, как-то разом осунулась и постарела. Слез не было. Только тихим голосом – распоряжения слугам.

Приехал присяжный. «Продавайте дом,» - промолвил он, стесняясь присутствия мертвого хозяина, еще не преданного земле. Приезжали еще какие-то люди. Все тихо, вежливо открывали и закрывали меня. Их вежливость я относила и к себе, понимая значимость события.

Хозяина похоронили на третий день, как принято. Зеркало напротив меня в парадной занавесили простыней. На поминовении опять началась суета с открыванием и закрыванием меня, еще более отяжелевшей от горя, внутренне рыдавшей над упокоенным хозяином и изливающей свои чувства то в тихом поскрипывании, то в глухом стуке, когда входили и выходили друзья и родственники хозяина.

Через несколько дней жена, а теперь вдова хозяина, вместе с детьми и всем скарбом уехала в деревенское имение, поручив чиновнику распоряжаться продажей дома.

Дом опустел.
Кто-то, неизвестно зачем, снял с меня пружину и я, как брошенное живое существо, не находившее покоя, без цели распахивалась настежь и так же без цели захлопывалась в какой-то истерической последовательности.

Скрип, стук…скрип, стук. «Бросили меня. Некому мне больше отворять и затворять. И никому больше не нужна моя резная, дубовая, массивная красота,» - печально проскрипела я. А сквозной ветер то открывал меня
 настежь, то со стоном закрывал. И сухие листья с уличных деревьев уже намело не только на входные ступени, но и в парадную. Скрип, стук…скрип, стук.
Внезапно. Уже в один из дней поздней осени в доме опять началась суета. Раздавались приказы, двигалась привозимая мебель. Я в ужасе наблюдала, как огромный книжный шкаф с трудом протиснулся сквозь меня. «На по-па, на по-па,» - командовал приказчик двум мужикам. Наконец новую мебель загрузили и поместили по комнатам. Прибыл экипаж с господами и их тремя детьми.

«Однако, какая красивая дверь!» - произнес басом отец семейства, поглаживая меня своими толстыми мягкими пальцами, и доставляя этим мне большую радость. «Буду служить им верой и правдой,» - подумала я. «Надо ее, пожалуй, покрасить морилкой, а то вон какие проплешины,» - добавил господин. «Какие славные новые хозяева!» - опять порадовалась я. Тут я чуть не скрипнула, излучая свою дубовую благодарность.

Зашли в дом. 3 мальчика – дети новых хозяев, и степенная супруга. Зашли тихо, торжественно, обмениваясь впечатлениями о лестнице, стенах, балюстраде. А мне все еще грело душу заботливое и восхищенное отношение к себе нового хозяина. «Ну, вот и хорошо, вот и слава Богу!» - заключила я.
Жизнь в доме налаживалась. Господа и их дети вживались в стены особняка, заполняя их милыми пустяками и серьезными предметами, комментируя свои действия и наполняя дом значительностью, важностью происходящего. Наконец все встало на свои места, разговоры приняли тон обмена мнениями и обсуждения насущных житейских тем.

Хозяин ходил на службу, дети – в гимназию, хозяйка продолжала налаживать быт. К зиме меня покрасили морилкой и я чувствовала себя помолодевшей и похорошевшей.

Я вновь обрела покой и счастье.                P.S. По странному стечению обстоятельств мой новый хозяин – тоже товарищ прокурора, и служит в том же департаменте, что и прежний.

5 июля 2023 года