Змееносец Ликише 30-31гл

30 глава

               Обитель ордена святозаров стояла на небольшом протяжении недалеко от дворцового города сарфина. Но, несмотря на это расстояние, обитель хорошо была видна всем из любого уголка Мириды. Это было воистину грандиозное сооружение. Грубый серый монолит, из которого было воздвигнуто священное здание, наводил на прохожих тоскливость и не зря. Здесь почиталась умеренность, кротость ума и воздержание от страстей. Это была огромная башня с бойницами и небольшими вытянутыми окнами охватывала чуть ли не всю территорию обители, спиральной площадкой, дозорной стеной, бастионами и тремя обсерваториями чуть ли не на всю площадь. Приподнятая массивная башня имела церемониальные вестибюли с неотъемлемыми медными статуями единой богини Берегини с поднятой честной рукой благородства и правдивости. Три протяжные казармы для рекрутов ордена святозаров и клевретов были соединены с главной башней, а цокольные этажи служили острогом для темных сил Мириды и других клятво отступников, а также и тех святозаров, что предались срочному изгнанию — анафеме.
В одном   из   таких   же   церемониальных   вестибюлей, с крытыми сводами, нишами и поразительной слышимостью, тихим отголоском звучала молитва по почившему сарфину. Мудрейшие провидцы и их оракулы просиживали на высеченных из камня седалищах, молили богов за душу умершего. Внезапно молитву перебили громкие шаги, что доносились из-за тяжелой двери. Несмотря на раздавшийся гул, что тут же охватил весь зал и едва не лишил слуха старцев, со скрипом двери вломились два святозара с очень не приятной новостью для самых мудрейших. Один из юнцов резко застопорился при виде почтенных стариков, быстро, но любезно отвесил поклон, скоренько подбежал к одному старцу и что-то тихо нашептал на ухо.
Никто из мудрецов не стал допытываться о новостях, что принес юнец, но, судя по искривленному, сморщенному лицу святозара, новость была более чем омерзительна. Серый полог был перетянут через плечо, богато вышитый рясон, безусловно, говорил о его важности. Снисканные золотые квадраты на груди с величественными молитвами ордена на золотой цепочке заявляли о его вольной от служения у сарфина и посвящении себя богине - жрецы. Донельзя важный скипетр с лунным серпом и грифоном на высоком древке из серебра твердили, что он был одним из самых главных мудрецов в шестигранном кругу святозаров, — что твердили об их исповеди. Расправив свои махонькие крылья, летучее существо как бы атаковало соперника и застыло в одном положении, расправив свои острые когти, и теперь ему ничто не мешает вершить правосудие. Это была первая из немногих реликвий, что хранит каждый мудрец.
— Братья и сестра, это конец! — дрожащим голосом обратился старец к другим мудрецам, что опоясывали почетный круг мудрейших. — О великая богиня, взываю тебя к помощи! Она все же провела позорный обряд. Храни нас, Великая Берегиня, от гнева разъяренных кланов, что нахлынут на нас очень скоро.
Брат первому скипетру, Грифону, был посох, значащий знаком внутренним. Тот, который дает силу своим воинам. Три яркие шестиконечные звезды были закреплены на то- ненькой трости, а верх венчал этот знак — лунный серп, обозначающий колыбель всего легиона. Звезды с луною светили так же ярко, как и их небесные близнецы, одаряя своих детей силой и отвагой. Этим посохом владел второй мудрец Звездочет.
— Не скрывай от нас правды, Петихт? — Оторопелый взгляд Петихта зацепил Звездочета. — Она пренебрегла нашей просьбой?
 
Третий же брат и единственный, кто не имел звание святозара, был одной из самых устрашающих реликвий. Магистр магии нес на себе бремя тяжести всего ордена. Этот маг, колдун или волшебник должен быть самым сильным духом, ибо он нес саму смерть. Смертоносный бердыш, топор на долговязом древке с искривленным лезвием в виде полумесяца. На таком посохе святозары не смели изображать символы их начала — лунного серпа, ибо этот бердыш и есть конец всему.
— Время Иивлика решило все. Настал час Змеевика и на арену выходит сам Змееносец!
    Четвертая реликвия была создана из куска ткани, висящей на древке. Это была длинная, до самого пола белоснежная ткань с образом пресвятейшего сарфина и подвешена на остроконечное копье. Под этим знаком ходили исключительно клевреты легиона, так как они были особенным отрядом. Этой реликвией владел старец родом из райского уголка парящих островов - Дионос.
— Боги давно покинули нас, как только мы оставили земли древнего города. Мы давно живем без назидания святейших, хватаясь за каждую соломинку, что кажется нам знаком судьбы. Этот мир погряз в болоте лжи и алчности, но это ничто по сравнению с единой каплей надежды. Мы уповаем на эту надежду.
Замыкают братский круг ордена близнецы. Эти два жезла несли разрушительную силу. Они являлись чуть ли не самыми главными знаками в кругу. Эти знаки означали как начало, так и конец. Будто альфа и омега встали на защиту вездесущего, предрекая миру конец, открывая новые пути для начала. Конец толстого, разделенного на две части древка венчала монограмма странного элемента, раздельные знаки двух полумесяцев в разном положении из серебряной филиграни могли воссоединиться между собою.
    Петихт поднялся на ноги, его седые кустистые брови слились в единую линию, а уголки рта сошли на низ. С болью в давно увядших глазах и на сердце Петихт принялся говорить:
— Братья и почтенная сестра, наш самый жуткий кошмар снова воплотился в жизнь. Аморф снова показал свое лицо. На этот раз он добрался до самого корсея Лютоса. Его алчности не было предела, когда он призывал мирян к восстанию против признанного нами сарфина, но это особый случай. Сердце А Хами, что было скрыто от нас в глубоких ущельях неприступных гор, оказалось у этого безумца. Он наградил этим проклятием самого корсея. Теперь в наш темный мир вошло ни что иное, как лич. Я думаю, мы долго бездействовали. И, как видно, зря отдались окаянным словам женщины. В нашем ордене есть предатели, которые помогли коссее бросить первые зерна раздора! Нет никакого ордеанариуса! И быть не могло, ибо мы вместе — сила! Она, как и Аморф, принесла в обитель лишь вражду друг с другом. Пустая грызня за воображаемое место! Голодные псы готовы разодрать друг друга!
В зале раздался гул. Окрики ужаса заполнили сердца не- когда великих старцев, что уже семь лет прожили жизнь впустую. Разгребая завалы философских писаний предков или рассуждая о вечном, они выпустили из внимания вершащееся.
— Но что же нам делать? Где искать изменников? Не здесь же? — Желчный голос магистра магии поднял сомнения насчет единства ордена.
— Аморф опасен. Он опасен и для себя. Могу признаться, для чего он это сделал. — Петихт устало потер переносицу, глядя на задумчивые лица окружающих. — Он давно не в каземате и бродит по городу так же свободно, как хитрый зверек полосун ночью.
— …чтобы забрать Змееносца окончательно! — закончила фразу святозарина. Единственная женщина в кругу почетных мудрецов, также и превалир в превалириате. Истаявшая на вид женщина со спутанными волосами и золотой бюстилью на костлявых плечах не стала размениваться высокими словами, добавила: — Я догадывалась, что что- то происходит во дворце. Однако коссея оградилась от нас. Дворец кишит голодными псами, которых изрядно надо вскармливать. Не единожды миряне молились святозарам, за что   получали   непосильный   налог!   Отродясь   такого в Ириле не было! Скудная женщина управляет всеми альхидами! Ох, человеческое сердце живет с глубоким дуплом изъяна и порока. Им всегда хочется иметь больше власти! И она не остановится! Мое терпение иссякло, и мне неза- чем молчать! В нашем кругу есть тот, кто поддался ее чарам! Продал орден за мешочек золота!
    Той святозарине хотелось добавить еще много слов, что удостоверяли о низкой сущности человека, выразить свой гнев неприличными словами, но обезумевшую от злости женщину остановил коренастый старец. Его длинная реденькая бородка была украшена подвесками, так что при каждом движении подвеска исполняла тихий звенящий звук.
— Не стоит бросаться в этот омут. Нет вины за содеянное, ибо мы все шли от отчаяния. Помните, после падения Ириля мы терпели поражение за поражением с сильными колдунами и чернокнижниками. Некогда дворец сарфина стал могилой для многих святозаров. Если кто прознает, выражаясь на простом языке, нас пожелкают, как семечки на рынке. На моем счету остались только конусы, но от этой канцелярщины мало толку. Их руки перепачканы чер- нилами, и кроме буквиц, рун и счетных палочек толку нет. Эти святозары могут слаженно считать, но честь ордена: жертвенность, преданность, усердие, отвага и бесстрашие не их конек. Если не хотим рассмешить врага, то недурно будет остаться им там, где и положено.
 
Петихт, не замышляя ничего двусмысленного, добавил свою идею к словам Звездочета:
— Я бы не ждал момента, когда монолитная стена упадет и восстановить ее будет уже не в силах. У нас есть свой альхид. Его родословная тянется от двух линий сарфинов. Он прекрасно сложен, лицом вылитая мать, благороднейшая дочь Сихея Дана и племянница Изимата. Ему место на троне, а не книжки протирать вместе с вольноотпущенным святозаром Улемом. Чему этот бродяга научит юнца? Пора бы вернуть мальчонку нам, и мы сможем воссоздать своего сарфина, который подчиняется только нам!
Старцы никак не ожидали подобного от уважаемого Петихта. На его слова многие отреагировали остро, осуждая его смелую мысль. Только лишь святозарина взмахнула ру- кой, призывая сохранять тишину в зале, так как раздавши- еся голоса уже переплелись в единую какофонию звуков, и разобрать, кто о чем говорит, не было сил и терпения.
— Владалан назван в честь своего предка — Владалана Первого, это делает его одним из Асхаев-Данов. Он довольно напорист, безусловно, бесшабашен и так же самоотвержен, как святозар. Он не отступит даже перед правдой.
— Вы заходите слишком далеко. — Тихий голос оракула, молодой девушки с немыслимой худобой, прервал полемику старцев обращая на себя внимание, девушка уклонила стыдливый взгляд от их порицающих взоров. — Смотрите сейчас, иначе будет поздно. Будет уже поздно. Все именно здесь и сейчас. Останется только он — Змееносец.
— Олеа, что ты хочешь этим сказать? Что-то случится? — Петихт был более чем мягкосердечен, уразумевая, что оракул, предсказательница из Визерии, несмотря на слабоумие и даже вспышки невменяемости, девушка была крайне стыдлива.
Юная дева, облеченная во все белоснежное, словно белокрылая птица, опустила голову, что была наглухо обтянута белыми бинтами из-за безобразной болезни — проказы, произнесла:
— Наша богиня предостерегла меня. Бердыш уже опущен и намерен вершить свое проведение в этом мире. Не ты ли, велеречивый Петихт, узрел знаки, пророчущие ко- нец света? Два конца единого начала. Змееносец как отшельник давно не ведет альхидов. Дочери великого Борея здесь и готовы воссоединить две разные ветки одного и то- го же дерева. Простые миряне истребляют род альхидский, и лич уже ходит по этой земле, что уже давно не укрывается Берегиней. Не ты ли, святозар, принес в наш мир апокалипсис?!
В разговор ворвались мудрецы с монограммой близне- цов.
— Бердыш не был опущен…
— …кто-то намеренно опустил его...
— …или боги сами решили судьбу этого мира…
— …мы уже не хозяева наших судеб …
— …мы слишком долго безмолвствовали…
— …но мы не вправе принимать решения за этот мир…
— …даже если бердыш был опущен намеренно, то призвать конец мог только альхид, которого здесь быть не может. Дабы избежать похожего сценария, альхидам не дозволено быть святозарами, хотя бывают исключения.
     Речь двух старцев, точь-в-точь похожих друг на друга, наводила трепет и в то же время большое почтение. Двое старейшин имели беспрерывную связь, как телом, так и духом. Их каменные лица не могли выражать какие-либо эмоции, так как телом они давно застыли в одной позе часто медитировали, блуждая в раздольях Вселенной, искали ответы на многие вопросы. Их головы покрывали острые конусы из жесткой бумаги с натянутой белоснежной шелковой тканью. Украшенные обручами из серебря- ной филиграни и височные кольца отличали их от других старцев. Но сейчас, пробудившись от семилетнего сна, близнецы взялись обсуждать немаловажный разговор.
 
— Вы заблуждаетесь. — Тихий голос оракула, словно гром, прогремел в молельне. — Аморф, он опустил бердыш, но без сторонника он бы не смог сделать это.
— Отвечай, оракул, кто же предал орден? — Надрывный голос святозарины громозвучно пронесся по залу.
— И пусть наши боги хранят его падшую душу, ибо я познал злость, — накинул Петихт, покрепче ухватившись за посох.
— Его имя Магистр, — заключила приговор оракул, укутанным в белое пальцем указывая на предателя.
— Я?! — лихорадочно спохватился магистр, устремляя священный бердыш на безвинную девушку. — Не смей чернить мое имя, клятвоотступница! Ты не вправе говорить такие вещи!
— Семиллион, подними бердыш, иначе ты накличешь на нас магию фата-морганы! Гибель всего мира зависит от тебя! — возмутился Петихт, призывая полоумного к разу- му, старец был готов оборонять честь святозара.
— Кучка неотесанных стариков, вы не уразумеваете, что творится во дворце! Я устал пропускать эту боль! День за днем невинные души наших воинов и стоповых святозаров уходят от нас. Их белеющие взгляды полны грусти и отчая- ния. Их души… Нечистые и не нужны никому. Доселе скитаются в этом мире призраки бывалых воинов. Я не могу нести смерть на своих плечах, когда тот монстр, что хоро- нится за стенами дворца, преследует меня во сне и наяву!
Петихт резко бросился к магистру, крепко ухватился за черное покрывало старца, хорошенько встряхнул его, но- ровя выведать у безумного правду.
— Cколько он опускал бердыш? Сколько? Отвечай!
— Трижды, — признался магистр, обливаясь слезами. — Аморф был здесь, он заходил сюда и видел ваши алчные души, видел нутро с которым вы давно живете. Уж не могу сказать кто из вас монстр.  это вы чудовище из бездны мертвых! Я не мог иначе! Я имею смелость опустить бердыш еще раз только бы очистить эти земли от скверны.
— За его плечами зло, что никогда не видывала вся Мирида, — наконец признался Звездочет, испытывая вину магистра и на себе. — Аморф обладает огромной силой о которой мало кто догадывается. Это он послал сильнейших оборотней по светлому дню, на Змееносца. Тот час я покинув вас, я смог увидеть это чудовище! Согласен, старый безумец! Не удержался и оставил свое тело, выходя в астральный мир, а оно там. Давно ждет… каждого! Этот лич А Хами, чернокнижник, вокруг него такая тьма. Они никого не оставит в живых. Ваш пресловутый Владалан, мальчонка святозар с внешностью будто все Даны в одном лице, выдал себя перед нежитью. Когда влад стал Черным святозаром, он видел его. Видел А Хами в пространстве. Видел что его окружает мир которого он не был готов видеть. Я смог помочь ему, заклинал его. Об этой картине молодой святозар навряд ли когда- нибудь вспомнит. — Неожиданно признание Звездочета привело старцев в недоумение. — Я думаю, что вскоре А Хами покажет себя и покончит со всеми нами и с корсеем Лютосом. А Так же я вполне могу сказать — его следующая жертва будет именно наш Влад. Мальчика нужно убрать отсюда подальше. Убереги его.
    Старцы затянули длинную паузу, чтобы как-то переварить слова Звездочета. И оспорить мало кто собирался, истина была именно такова. Святозары хотели уже прийти к решению и, возможно, даже выйти из своего бетонного укрытия на свет и объявить несправедливости выговор, но их скоро остановил еле слышимый девичий голос.
— Поздно, он уже здесь! — тихо прошептала оракул, призывая мудрецов к повиновению судьбе. — Будьте смиренны, все идет так, как решила судьба.
Внезапная яркая вспышка света озарила молельню святозаров. Яркий луч полыхнул перед глазами мудрецов и в один момент ослепил всех стариков. В следующее мгновение налетел внезапный сильный порыв ветра. Сметая все на своем пути, заворачивающийся вихрь поднял стариков вверх, закручивая их в круговороте, лишая жизни каждого. Из прожигающего света показалась фигура. Высокое изуродованное лицо с подлинным бердышом в руках. На его глазах были особые темные очки с толстыми линзами, что не пропускали ослепительный лучи, и тот вдоволь мог
упиться кончиной засидевшихся в обители старцев. На его бледном, морщинистом, заросшем щетиной лице перекосилась самодовольная ухмылка, а в сердце пылал огонь ненависти и злобы.
Получив истинное наслаждение от смерти некогда своих предателей, закончил  измывательство. Сила луча постепенно угасала. Скрылась в золотом яйце, будто снова спряталась в своем обиталище. Тела мертвых старцев с грохотом рухнули на пол, окрашивая серый бетон алым цветом крови.
Трясущей рукой Аморф торопливо собрал все пять артефактов, которыми обладали старцы. Прочитав особое заклинание, все пять магических артефактов принялись повиноваться его.
— Грифон, твой взмах крыльев подобен урагану, а когти мечи служат тебе возмездием. Прими брата своего, Звездочета, да пусть звезды служат тебе светом во тьме, а образ праведности станет щитом в твоих деяниях, ибо ты несешь саму смерть непокаянным безбожникам. Стань началом конца, ибо зло властвует в этом мире!
Скипетр Грифона повис в воздухе и окутал себя диким пламенем в виде сверхъестественной птицы с телом льва. Расправив свои крылья, миниатюрный образ грифа на ски- петре пропустил сквозь себя силу небесных тел, увенчав свою орлиную голову ореолом из трех звезд. Как и было сказано, образ сарфина также преобразился. Шелковое полотно застыло, словно камень, стало непробиваемым щи- том для магического существа. Вмещаясь в крохотных лапках грифона, орудие смерти — бердыш — стало подобно смертоносному бичу против зла.
— А теперь корона сарфина. Последний артефакт магических щитов, что обеспечит мне власть над этим миром! И даст безраздельную силу. Мощь, которую я когда-то по своей глупости утратил.
 
Простым движением руки Аморф призвал свое сокровище. Из ниоткуда показался сияющий обруч змея, завернутый в кольцо кусающий свой хвост. Древний артефакт повис над   рукой   изменника   и   по   волшебству   вознесся к посоху. Объединяя воедино все артефакты, размер обруча сделался маленьким, будто обручальное кольцо, короновало голову птице, что была у основания магического посоха.
— Когда все артефакты собраны и власть находится в моих руках, то можно и устроить здесь истинный апокалипсис, о котором никто и думать не смел. Теперь все святозары познают мою месть. Они поплатятся за то, как они обошлись со мною, лишив меня права на трон.
Аморф с безудержной жестокостью, затаенной обидой и озлобленностью ухватился за всевластный посох, принялся вершить правосудие:
— Эти стены пропитаны самодовольными нечестивцами и безбожниками. Их ждет смерть. Примите же огонь праведный, очистите свои грешные души!
С этими словами Аморф опустил посох со сложившимися воедино артефактами и грифоном вниз. Зная, что за этим последует, Аморф быстро скрылся из обители, испаряясь из зала так же, как и появился, но уже с полученным трофеем. Однако после его ухода обитель святозаров стало трясти, словно земля под фундаментом колоссальной крепости стала перемещать плиты. Яростный огонь захватил весь вестибюль. Несмотря на сырые стены обители, магическое пламя безжалостно наполнило церемониальный зал, распространяя свою губительную силу до самой крыши старого здания.
31 глава

Архив ордена, где хранятся все письменности святозаров, начиная от свитка и кончая толстяками фолиантов еще с Ириля, находился на два этажа ниже церемониального вестибюля, где и случилось изуверское злодеяние. Огромный зал был больше похож на нагруженное тяжелым серым камнем помещение, куда едва ли мог через квадрат окна проникнуть свет Элла. На тяжелых колоннах горели навесные лампадки, в которых едва заметно коптился огонь, освещал тусклым светом весь темные стены архива.
  Несмотря на затягивающую полутьму, что представляло все это помещение, все углы были заставлены массивными шкафами с набитыми, создавая замудренный лабиринт с тупиками. На подвесных полках или в нишах библиотеки, тяжеловесные столы тоже были завалены книгами о магии, врачевании, пересчетами казны и другими учениями святозаров. На полу небрежно разбросаны затоптанные листки книг или оторванные куски папирусов. Никому не было дела до них, но Улем, который проживал свой последний день в обители и с тоскою в сердце бережно собирал каждый затоптанный листочек, складывая их в большие стопки. В отделе архивации палаты сарфина, где святозары уделили целый шкаф для исписанных бумаг канцелярщины, Улем наткнулся на небольшой сундучок. Правильным считалось, что каждый сарфин обязан вести записи о своей жизни в надежде, что они таким образом не упустят ничего важного, и эти записи послужат уроком для будущих сарфинов. В надежде, что их слова станут неподдельным назиданием для своего наследия. Этим благим делом занимались именно те, кто грамотно расписывал все действия повелителя, изображал иллюстрации их жизни. Конусы, канцелярская святозарщина, отличались от воинского ордена лишь по присущим головным уборам, но Уле- ма не интересовали записи этих умников. Им неведом порядок на полках, бросая на пол увесистые кипы бумаг, конусы считали, что их призвание — это бесполезная трата времени.
     Улем окинул взглядом все помещение, но никого рядом не оказалось. Подойдя ближе, святозар сделал вид, будто укладывает свитки и пачки бумаг, но его целью была небольшая шкатулка из латуни. Желание узнать, что кроется в этой таинственной шкатулке и что она делает в отделе архива, для святозара не должно оставаться тайной. Любопытство взяло верх над разумом, ведь в шкафу лежали и другие ценности сарфина, однако эту шкатулку выделяло из общего барахла имя любимой наложницы правителя Вивеи. Стянув с полки тяжелую коробку, Улем поспешил к столу.
Уединившись в темном углу библиотеки, он с легкой руки открыл крышку, как перед его глазами показалась книга, собранная из отдельных листков бумаги и стянутая кожаным ремешком.
      «Что это может быть? Что скрывала покойная Вивея? Если это очерки наложницы, то кто посмел писать для нее? Что это может быть?»
Он развязал привычный узел, и из книги показалась скрытая переписка Вивеи с безызвестным магом, где он упоминал об октаэдрах и их природе. О многих богах и начале времен, когда боги сошли на землю, имена которых Улем никогда и не слыхивал. Яркие рисунки умершей, где она изображала Ириль и Змеиную долину, а также небольшой рассказ о некоторых магических камнях и амулетах, что несли в себе магию защиты.
   «Почившая любила рисовать», — помянул Улем, перебирая листок за листком.
Свой талант Вивея излагала на огромных холстах, это была ее страсть. Это было ее любимое дело, где она могла находить отраду для себя. Писала портреты и картины, связанные с древним городом, что сберегается в семейном хранилище. Бедные и богатые ирильцы, разные дома и при- рода. С ее кисти сошли картины альхидов и даже самого сарфина Даория и того же Изиматa и его высокопоставлен- ной семьи. Но эти махонькие бумажки размером с ладош- ки, портретики, все время пролежавшие в сундучке, Улем никогда не видел.
Самих рисунков было предостаточно. Каждая страница переписки или еще какой-либо записи сопровождалась яр- ким и точным изображением. Геометрические построения и довольно сложные начертания. Сердце Улема тревожно забилось, как только ему попались знакомые лица древне- го города, улочки, которые он покорял, будучи еще юнцом. Улем с тоской разглядывал каждый рисунок, бросаясь в вос- поминания прошлых лет. Мимолетная меланхолия охвати- ла святозара. Несмотря на крепость его тела, для человека, который прожил более пятидесяти лет, это были самые на- сыщенные времена.
Улем листал обрисовки с пышной природой, невероятными фруктами и длинношерстными животными, заме- чая, как они ему уже надоели. После рисунки Вивеи изменились. Стали более тоскливыми. По ее изображениям можно было заметить, как умирала природа Элиды, как за столь короткий час изменился мир, превращаясь в прожженную пустыню. От жажды погибали целые стада соскозубых мастодонтов и целые стаи диатремы, толстоногой птицы размером с человека. Реки пересыхали, водоемы несли зловонный запах ядовитого болота. Без пресной воды погибали целые города и поселения.
Совсем внезапно в руки святозара попал портрет его же самого. Надо же, как Улем и забыл, каким был в юности. Ныне у него были волосы небольшой длины, белее, чем сейчас. Сверкая живым блеском, как бы играли с лучами солнца. С болезненно-белым оттенком кожи тот парень выглядел счастливым. На его устах играла загадочная улыбка, а в небе еще проплывали взбитые, словно сливки, облака.
 
Улем долго изучал ту непререкаемую невинность, легковерие и искренность, что он олицетворял в то время. Глубоко в мыслях святозару стало жаль теперешнего себя. Обремененный тягостными воспоминаниями и повседневной рутиной жизни, что отпечаталась на его изборожденном морщинами лице, Улем давно утратил веру в святозара, что когда-то имел этот мальчишка на картинке.
«Странно, когда она смогла нарисовать это? Я помню это место. Это внутренний сад самого сарфина Даория. Как она, простолюдинка, там оказалась? Кто смог провести ее туда? На изображении совсем забытый образ святозара задумался о чем-то глубоком и совсем не заметил, что с меня пишут портрет. По сей день не знал. Чудно, когда успела прекрасная Вивея нарисовать его? До или после того, как Аморф изменился?»
Улем смотрел на себя очень долго, словно прощаясь с самим собой, но времени у него было мало, потому он, отложив в сторону маленький портретик, принялся дальше перебирать листки.
«Интересно, как эта переписка с магами и колдунами от самой Вивеи оказалась тут?! Видимо, посчитали, что это работы святозаров, но видно, что любимая наложница сарфина сама умела писать. Конусы? Этим идиотам, как всегда, не хватает мозгов обратить вниманиe на мелочи. А тут что? Сказка? Кому нужны сказки? Одно время покойная носила эту шкатулку постоянно с собою. У нее была одна рабыня с цепочкой на шее. Бедная была пристегнута к этой сокровищнице. Для сарфина эта шкатулка была самим проклятием. Он не выносил присутствие этой вещи. Потом рабыня исчезла, и сокровищницу покойной стала охранять другая невольница!»
Улем сам еще не понимал, в чем секрет этой шкатулки. Какие тайны оберегает маленькая коробочка? А может, там действительно были сказки? Покопавшись в бумажках, время от времени стряхивая с записок легкую пыль, у дверей библиотеки послышался голос Влада.
— Улем! Улем!
— Чего тебе Владалан? — не поворачиваясь, откликнулся Улем.
Обрадовавшись, парень впопыхах добрался до другого конца библиотеки, где и ожидал его старый друг. Подсел  перед изнеможенным лицом Улема, парень засек легкую дрожь в его руках.
— Мне только что сказали, что тебя завтра твой конец. Проговорились, обвиняя что именно ты вынес мелиссу из дворца! Странно, а меня отпустили. Я ожидал от Асса всего чего угодно, но не этого. Когда он вышел от чтимого Петихта, он едва-едва заметно склонил передо мною голову. Нет! Я не путаю! Это точно был легкий уклон вправо, точно перед альхидом!
— Ну и что? — Безмятежность Улема поражала, он все еще продолжал рыскать в старой шкатулке, проглядывая каждый исчерченный листок.
— После того, что с нами случилось в городе, многие заперлись у себя и не выходят. Давно не выходят! Все сидят по закоулкам и боятся высунуть нос!
— Еще ничего не ясно. Возможно, они придумывают. Это в их духе.
— Фрийя наконец-то добралась до тебя. Она будет праздновать свой триумф, — как ни пытался Влад вызвать у своего друга несогласие с вердиктом превалиров, но все было тщетно. Улем понимал, что его участь решена, и противиться этому не было смысла. Сарфина давно никто не ви- дел: его скрывают в собственных покоях и допускаются только те слуги, кто верен Фрийе, а это значит, что Улем лишился главной поддержки.
— Скоро у нее забот прибавится и ей некогда будет праздновать. — Монотонный голос белоголового святозара ошарашил Влада. — После того как борейцы будут опозорены, кланы потребуют возмездия за этот поступок. Эта простолюдинка не понимает, какую беду накликает на себя или на вас, на Мириду. Вы, рекруты, будете первой колонной. Никто так не пожертвует собой. А тебе хочу напомнить, следи за своим языком.
Владалан предполагал, что застанет своего старого друга в отчаянии. Его многострадальная душа требовала утешения, однако неестественное поведение Улема было настоящим замешательством для Влада. Он все так же сидел за читальным столом, как будто ему ничто не угрожает, продолжал перебирать старые, истрепанные временем листки. Улем несколько раз просмотрел всю стопку от начала до конца, но ничто его так не утешило, как тот момент, что в самой шкатулке он нашел потайной кармашек, где лежали два свернутых в тонкую трубочку старых пергамента
с знакомым ему почерком.
— Что за шкатулка? — Владалан протянул руки к стопку  рисунков. — Что это такое? Что это?
— Вивеи, — ответил старый святозар. — Она была на редкость талантлива.
Влад неохотно пролистал пару рисунков с природой, как совсем неожиданно наткнулся на портрет молодого корсея с филигранной диадемой, украшенной самоцветами, на голове. Поразительное сходство между правящей династией альхидов и самим Владаланом очаровывало. Осознать такую неестественность было немыслимо — или предавать род сарфина к сомнению и прогрешению.
— Это что, я? — От удивления брови Владалан поднялись вверх, его взгляд стал таким же наивным и детским, как и y того юнца с картинки. Знакомый ему жест Данов вынудил оторваться от занятия и переключить внимание на друга.
— Нет, это молодой наследник. — Улем вспомнил тот момент, когда помершая писала портрет. — Покойная Вивея изобразила… э… э… корсея Ам… Аллеля.
 
— А почему… — Для большего подтверждения своих домыслов Владалан поднес к лицу изображение незнакомого корсея, обращаясь любопытствующим взглядом.
— Вот и я об этом хочу узнать, — ответил Улем, с трудом сохраняя выдержанность.
      Минута тишины разрешила Улему углубиться в суть написанного. На первый взгляд, самые обычные сказки для маленьких детей. С разными чудовищами. С борьбой добра и зла, любовью и надеждой на светлое будущее. Верой в крепкую дружбу, но что-то в них было не так: сказки со всевозможными героями, и в них словно заложено былое время древнего города Ириля.
Хитрая Вивея запутала все пути к истине. Сказка про любовь маленькой панцирной гусенички, которая со временем обратится в великолепную мохнатую бабочку, — это не есть история Вивеи. Дочь простого фермера стала любимой женщиной сарфина! Это была настоящая метафора! Поняв суть изложенного на бумаге, Улем ощутил, как судорожно забилось его сердце. Он тут же принялся листать другие листки со сказками, перечитывая каждую из них, проглядывая наименования кратких сказаний, сравнивая значительные происшествия в жизни Вивеи.
В конце концов святозар нашел то, что искал. На дне стопки Улем отрыл небольшую сказку о белом грифоне, сыне солнца, которого выкрали голодные коршуны. Банальная на вид сказка, но смысл очевиден. Могучее животное с телом льва часто изображали на барельефах в храме свя- тозаров. Его каменные изваяния украшали чуть ли не каждый уголок древнего города. Справедливое священное животное покровитель святозаров, один из великих богов богемного пантеона. Однако после той мутной истории о двух братьях, ирильский народ навечно поселился в миридийских тропиках, сие могучее животное часто встречалось с троелунием и другими апокалиптическими знаками.
 
   В стопке оказалось много таких сказаний, от которых голова шла кругом: белоснежная птичка лазурок поплатилась за свою спесивость, превратилась в кровожадного коршуна. Малая сказка о сыне солнца, грифоне, выращенном коршунами. Или о втором грифоне, который был утаен от ненасытных коршунов в доме солнца.
Печальные сказки поставили все точки над «и». Улема свалило в глубокий ужас. Мудрецы скрыли правду о Владе. И что его темное начало, которое он все время подавлял, и было его сущностью, а не болезнью, о которой твердили мудрецы. Поделив Влада на белое и черное, они получили помесь чего-то необъяснимого. Темная сторона Влада усиливалась тогда, когда он оказывался рядом с альхидами. Это его   протестующая   сторона   желала   воссоединиться с династией. Она жаждала встать на свое место!
«Ликише медиум, и это подтверждает его родство с Данами. Неужели Владалан тоже имеет эти способности? Я помню ту ночь, когда казнили за порочную связь с колдуном мать Влада. Это была черная колдунья. Похитительница детских сердец, но, родив сына, она отнесла ребенка в обитель. Странно все в этой истории. Почему никто не позаботился нанести заклятия забвения на эту душещипательную историю? Однако результат на лицо- Владалан  действительно схож с… Аморфом, а не Аллелем. Тонкие черты лица, густые волосы, как и у Ликише, но этот юнец в чем-то уступает, скорее не в пользу Аллеля. Но все равно остается много вопросов, ответов на которые мне уже никогда не узнать!»
Лоб святозара покрылся испариной. Правда оказалась тяжелее, чем он думал. Она сводила его с ума. Женщинам не позволено вести свои записи, но эта наложница, которая так и не стала законной супругой сарфина, была не из робких. Записала подобные сказки явно не для детей. Повстречайся эта шкатулка на глаза пытливому конусу, он тут же сжег бы ее, дабы правда не нарушила равновесие или их планы; угодив в руки Улему, шкатулка стала шансом на его жизнь.
 
Обеспокоенный голос Влада тут же вывел старого друга из раздумий.
— Это что, сказки? Небылицы для маленьких? Однако твое лицо… ты точно там сказочку читаешь? Может, там скрыто черное заклинание, что скрывают колпакоголовые? Я знал, что эти писари затевают заговор против клевретов и рекрутов. Ох, не по нраву мне твое лицо!
— Страшно переживаю, когда читаю сказки, — съехидничал Улем, утирая пот со лба.
— Может, и мне надо будет почитать. Я люблю читать… — Владалан  потянул листки к себе.
— Нет! Нельзя тебе такое читать! — завелся Улем, как только рука Владалана коснулась шкатулки.
— Как нельзя?! Мне уже почти двадцать два! — заверил Владалан, намекая на свое бесстрашие. — Я должен прочитать там все, чтобы испытать себя на страх этой ночью!
— Еще двадцать один! И ты не будешь это читать!
А вдруг ты узнаешь то, с чем жить больше не сможешь?!
— Ладно, завтра тебя в обители уже не будет, и о тебе все забудут, а я прочту эти сказки, чтобы испытать истинный ужас, как и ты! — обломал Владалан старого святозара. — А здесь тебе тоже двадцать два?
Сгорая от любопытства, Владалан протянул Улему его же маленький портрет, но святозар отнесся к этому порыву слишком просто.
— Посмотрим, здесь что-то написано очень мелкими буквами.
В руках Влада маленький портрет Улема принял совсем другой образ. Вместо рисунка на бумажке появилась некая неизвестная пентаграмма с заклинанием на другой стороне. То, что это была черная магия, не стоило сомневаться. В руках Улема, то есть у святозара, может быть, ничего и не случилось, но в руках у Влада магия почувствовала родную кровь альхидов и тут же откликнулась на зов его темной стороны.
 
Не дождавшись ответа, Владалан машинально прочел вслух ту небольшую надпись с портрета друга. Это был незнакомое ему ирильское наречие, на котором говорили ирильцы древнего города. Зная губительную силу запрещенного языка, этими иероглифами по сей день пользуются чернокнижники, колдуны и прочая нечисть магического мира. Это была грязная, еще не очищенная магия, от которой любой святозар мог бы получить неисправимый урон. Известно, что магия из Ириля стоит под запретом, и на любое заклинание ирильского происхождения наложено табу. Читать или, что еще хуже, применять такое заклинание означало измену ордену, но Влад был наполовину святозар. Ему под силу взяться за любое темное дело и уйти чистым.
После того как заклинание было произнесено, вокруг Улема начали происходить странные вещи. Неожиданно образовавшийся магический шестиугольник — монограмма захватил старого святозара под магический купол. Неизвестно откуда яркие вспышки света в сопровождении электрического разряда неустанно поражали его насквозь. Разряд становился все сильнее, проникая в каждую клеточку тела Улема, но это было только начало. Сила монограммы начала набирать небывалую мощь. Белоснежная мантия Улема почернела, стала похожа на прожженную огнем тряпку. На лице Улема, руках и шее показались багровые древовидные знаки поражающей молнии. Стол, на котором сидели два святозара, невероятною силою взмыл в сторону, унося за собою Влада. Минута невыносимой агонии — и заклинание закончило свое дело, но двух святозаров уже нагнала иная напасть. Пламя, что зароди- лось в молельне, уже пробиралось по каменным стенам библиотеки. Острые языки кипящего жара задели деревянные шкафы с книгами. Старые ветхие рукописи вспыхивали от огня, как только искры пламени касались старой бумаги. Недолго осталось, чтобы библиотеку окутало черным едким дымом, отравляя воздух. Конец был, как никогда,близок. Пламя с невероятной скоростью разбрасывая свои жалящие щупальца, стремясь пробраться за дверь и завладеть другими помещениями.
Тяжелый, удушающий кашель Улема донесся из того угла, где он с минуту назад жарился в магическом куполе. Горячий воздух пронизывал горло, вынуждая дышать им. Его руки, пораженные молниями, были черные, одежда превратилась в обгоревшую рвань, волосы и борода напоминали обугленную массу, от которой несло обгорелыми перьями.
За дверью было тихо, словно никто так и не просек запах гари. Никто не спешил гасить огонь, не метался в коридорах. Влад, испытывая полную потерянность и страх, хотел выбраться через дверь, но то пламя. что так бушевало в библиотеке будто ожило и бросало массивные шкафы в стороны, туда, где вдруг покажется или шевельнется святозар. Влад затих, едва слышно передвигался на корточках, но едкий дым заполнил все помещение от чего Влад не удержался и взялся кашлять. В сторону молодого святозара полетели горящие книги. Стопка книг, а после и сам шкаф.  Парень резко увернулся. Прыгнул вверх так высоко, сделал пару кувырков в сторону, подскочил к Улему. 
— Улем! Улем! Нужно уходить отсюда! Берись за меня! Нужно уходить отсюда! Ложись на мою спину. Это пламя нечистое. Кто-то очень злой и темный сотворил столь ужасное заклинание! Если не наши, то это очень опытный и черный колдун пробрался к стенам обители, чтобы расправиться с тобой раз и навсегда! Фрийя хочет избавиться от тебя раз и навсегда!
Но в ответ послышался полуживой стон.
 Влад поспешил погрузить на себя тяжеленное тело святозара, громко откашливаясь, хотел ступит шаг как пламя словно голодный зверь услышало шорох и понеслось в его сторону.
— Что происходит-то?!
Влад отбросил старого друга от себя в сторону, снова увернулся от нападения огненных щупалец. Влад подпрыгивал на бегу, крутил сальто, то резко менял направление и с бешенной скоростью носился по библиотеке взбираясь на стены, то совершая настоящие акробатические пируэты.
 Единственный выход из огненного плена был завален горящими шкафами, а квадратные окошечки вовсе скрылись в черном дыму. Выхода не было. Владалан уже выбился из сил, надышавшись горячим дымом, был готов принять свою судьбу как светлый образ молодой, красивой девушки вся в белом в лучах белого света явился словно из неоткуда и указала Владу выход через окно. Это была покойная мать Владалана, его Берегиня - плененная святозарина из Дома Невест Данов.
Благодаря ослепительному свету, Влад отыскал своего друга Улема, взял его под руки, оба дотянулись до тех окошек и выскочили из окна вниз.
  Из библиотеки огненный убийца перебросил свои силы в коридоры обители. Захватив другие помещения, пламя подбиралось к самим святозарам сжирая в огненное жерло каждого. Крики помощи, крики ужаса, раздавались в белых стенах обители как проклятие молодые и старые воины света моментом воспламенялись и таили как свечи уходя из жизни Элиды. Неистовая стихия проглатывала все на своем пути. Вот уже все залы были заполнены черным смогом, горели древние балки над головой, что удерживали тяжелый монолит, горели холодные каменные стены с изображениями первых святозаров, древние статуи, залы, коридоры, лестницы, казимат с осужденными.
Пламя охватило всю обитель. Теперь судьба ордена предрешена. Вера во всесильный орден пала как и горящая крыша в обсерватории обители. Теперь на этом месте стоял огненный смерч до самого неба. Мучительное спокойствие со стороны старого сарфина Аллеля потрясала, словно он наслаждался новым видом Мириды глядя в окно. От одной мысли что такое возможно, сознание Влдада полностью переворачивалось от ярости.
 - Улем. — голос Влада задрожал ощущая мягкую подстилку под собою. Кто-то в страхе бежал как только заметил пожар, бросил полный обоз цветов для празднества, — То, что ты прочитал… те сказки покойной Вивеи были обо мне? Можешь не говорить, я знаю. Еще в Ириле я понял, что мы… братья. Когда я встретил у горящего дома арахнийца, я подумал… я видел! Узрел эту нить, что тянет меня к нему. Я больше не боюсь говорить правду, и хочу, чтобы ты знал. Улем, я медиум и только что я видел свою мать. Она показала мне то окно из которого мы выбросились. Лучезарная, она словно утренняя заря, осветила всю библиотеку. Я не мог бросить тебя и она показала где ты лежал. Дочь Сихея была из великого Дома Невест! Я словно знал это!
— Да. — Тихий хрипящий голос прозвучал из уст старого друга. — Ты не сын черной ведьмы — ты наследник сарфина! Ты ирильский корсей Владалан Асхаев-Дан — наследник Мириды и святозар.
-Я всегда знал это.
Влад с презирающей ненавистью сорвал с себя мантию белого воина, тонкая цепочка со знаком святозара, фабула и прочая атрибутика, что носил на себе молодой воин, пропали в пучине черного дыма, что пробирался к ним все ближе и ближе. Ощущение долгожданной свободы отпеча- талось на лице. Оковы навязанного прошлого, которого никогда и не было, подобно тяжкому труду, принуждали его существовать с позором. Жизнь в обители с этим была не жизнь, а само проклятие, и вот теперь, сейчас его избавили от несущего ярма, к нему на поклон должны прийти те, кого он всю жизнь ненавидел.
Столб непроглядного дыма закрыл ясное небо над обителью. Серый пепел падал на улицы города, окрашивая их в черный цвет. Люди в страхе неслись кто куда, предрекая конец света. Со слезами на глазах люди Мириды смотрели, как обрушились великие стены обители, которым дали имя Вечность. То самое опасное чувство незащищенности поселилось в их сердцах. Глядя, как падают великие стены, как пал орден, вся черная нечисть: колдуны, чернокнижники, ведьмы и другие темные маги ощутили сладкий вкус свободы и тут же принялись за свое черное дело.
Все еще находясь в западне, окруженный исступленной стихией, Влад создал небольшое силовое поле, что не дава- ло черному, губительному занавесу покрыть их крохотные тела. Обитель находилась позади, а ее ужасы как будто в прошлом. Тягостное тело Улема уже не обременяло Влада. Пухлые руки старика стали тонкими, точно как у молодого парня, которому нет и пятнадцати лет. Его голос приятно зазвенел, без привычной хрипотцы для отжившего свое старика. Молодая кожа была измазана пеплом, но она не смогла укрыть то юношеское лицо, что было перед Владом. Сквозь обгоревшее тряпье было видно нежное тело мальца. Тонкие длинные ноги, ясный взгляд… Трудно было не под- даться безумию, ведь перед ним стоял Улем с той самой картинки, которую нарисовала сама Вивея!