Детство под высоковольткой

…Вы меня выслушаете? Она наклонилась над столиком и вытянула из пачки сигарету. Мягкое пламя зажигалки осветило её длинные волнистые волосы и тонкий профиль.
Меня никто не хочет слушать. Наверное, мой мягкий и нерешительный тембр голоса заучит как фон? Мне и в школе говорили : « Громче! Громче! Не слышно!» Полутона моего голоса, как и полутона моей внешности не выделяли меня из толпы.
И всё же обо мне:

Я выросла под высоковольткой. Мои тонкие белый волосы стояли дыбом от статического электричества. Я бегала летом босиком по траве под ней и трава жужжала и кусалась электричеством. Но кто об этом думал? Кто обращал на это внимание? Я росла как чертополох, как сорная трава и не было до меня никому никакого дела. Моя мама ушла от мужа до моего появления на свет. Рожала она поздно, в тридцать лет. Ела, будучи беременной мной, одну картошку и сил родовых у неё не было совсем. А может это я была уже тогда упрямой и не желала рождаться? Я упиралась изо всех своих сил, а акушерка тянула меня щипцами тоже изо всех сил. И вытянула всё-таки. Потом я заболела воспалением лёгких, когда меня крестили в холодной часовенке при разрушенной церкви. Я попыталась покинуть этот неуютный мир, но меня спасли. Росла я худенькой до прозрачности, болезненной, но упрямой. В большом деревянном доме на краю посёлка зимой по утрам было холодно. На окнах корочки льда, которые таяли, когда бабушка топила печь. Я их ковыряла и сосала, горло болело, и меня это не останавливало, хотя бывала пойманной на месте. Меня не ругали и не били. Меня просто не замечали. Мной не занимались . Кормили, одевали и то ладно. В тех краях детей не баловали, не целовали, не хвалили. Часто били и ругали, но в другое время, как правило, не замечали. У меня не было потребности обнять, прижаться к маме или бабушке. Эта сдержанность в чувствах была и  у моей мамы почти до смерти. Последние пять лет она была после тяжёлого инсульта, который не мешал ей ходить, но поразил её разум. Меня она всё ещё узнавала, целовала мои руки, такая благодарность и нежность была у неё ко мне в конце жизни. Умерла она ночью, сиделка позвонила моей дочери. Мы с дочерью выехали одновременно с разных концов Москвы, но дочь приехала первой, перевозка забрала маму в морг и, когда я приехала, всё уже случилось. Мама тактично не показалась мне, спасибо ей за это, что  я лишена была картины, которая ранила бы мою психику на оставшиеся годы. Дочь, имея медицинское образование, отнеслась к этому более спокойно. Память меня возвращает на много лет назад. Помню как умирала моя бабушка. Помню её предсмертные хрипы, мамин крик и кружево штор перед глазами, я стояла окаменелая у окна не в силах обернуться. Память моя, а было мне 15 лет, всё спутала и плохо всё сохранила, но я помню, что бабушка умирала дважды. Первый раз, когда случился приступ, я бежала в больницу, которая была в 5 километрах. Бежала так быстро, что чуть сама не умерла. Скорая выехала, сделали укол. Бабушка вернулась к жизни, но это уже было не она. Она сидела тихая, никого не узнавая. Играла с маленьким котёнком. В конце недели котёнок утонул в ведре. Смерть маленькая для  котёнка привела смерть большую - для бабушки.  Она умирала, я стояла у окна, а у меня за спиной была драма: хрипы и крик моей матери.
Я всегда была тревожна и несчастна. Говорят, что дети алкоголиков тревожны. Мой отец, прошедший войну и раненый в голову, имел характер взрывной. Мама ушла от него беременной, покинув Москву, она уехала в посёлок на краю леса. Бабушка говорила, что он приезжал за ней, она пряталась от него в стогу сена, где он искал её, матерясь и тыкая вилами в стог. Что я чувствовала у неё в животе? Что ощущал этот плод в адреналиновом угаре?
Всё детство я была в предчувствии несправедливости, тревоги и несчастья. Мои детские ночи, превращались в кошмары. Я лежала на перине в холодной комнате, всматриваясь в темноту, слушала дыхание моих близких- бабушки и мамы. Мне казалось, что, если я усну, то они умрут. Потом я всё же засыпала, погружаясь в тяжёлый кошмар. В моих снах, с детства и до сих пор, я бегу от кого-то, спасаюсь, кричу и лечу в пропасть. Мама работала на заводе медицинского оборудования. Приносила оттуда ртутные градусники и я играла с лужицей подвижной ртути. Ртуть распадалась на маленькие шарики, которые были подвижны, притягивались друг к другу, сливаясь в большую круглую лепёшку и распадаясь вновь и вновь.Часами я проводила за этим странным занятием. Вы скажите: « А пары ртути?! Это же смертельно!» Ну-да! Ну- да! Но кто тогда об этом думал?

Она затянулась сигаретой и лицо ее стало непроницаемым.
Я наклонился к ней и заглянул в её глаза. То, что я там увидел, была - скука. Ей было всё равно, она не ждала моей реакции, ей не нужна была моя жалость или , хотя бы, сочувствие. Весь её монолог был длиной в одну сигарету.
Она погасила окурок, встала,  поправила волосы и холодно произнесла: «Спасибо, что выслушали меня. Пока»
Резко развернувшись, она быстро и порывисто пошла прочь, всеми своими движениями напоминая ту самую ртуть, опасную и ускользающую.
Мы были знакомы с ней ровно столько времени, пока тлела её сигарета и я не знал ни её имени, ни её адреса…